Глава 2. Сравнительно-историческая характеристика сельского хозяйства России
Сельское хозяйство европейских стран не развивалось синхронно. Центральная и Западная Европа, не испытавшие тягот монгольского ига,1 продолжали в XIII в. поступательное хозяйственное развитие. А в XIV в. для них наступил тяжелый период. На германских землях дворы и целые деревни запустели. Еще в 1580-е годы можно было встретить леса, кустарники и луга на местах, где некогда была пашня.
Историк сельского хозяйства Германии В. Абель связывал это запустение и сокращение сельского населения с эпидемиями и воинами. Другие историки считали одной из причин регрессивных явлений в сельском хозяйстве Германии XIV—XV вв. усилившийся нажим феодалов на крестьянство и его вторичное закрепощение.2
В XIV—XV вв. развитие сельского хозяйства затормозилось в Центральной Европе, а также в Англии и Франции. Не касаясь здесь дискуссионной проблемы кризиса феодализма в XIV—XV вв., напомним только справедливое замечание Е. А. Косминского о том, что нет оснований говорить о всеобщем хозяйственном упадке в Западной Европе XIV в. Е. А. Косминский приводил против теории кризиса XIV в. и такой, имеющий решающее значение довод: экономический прогресс или регресс следует определять на основании оценки не только состояния производительных сил, но и производственных отношений, рассматриваемых в их единстве с производительными силами.3 Однако сокращение или приостановка роста населения, сокращение площади, занятой под пашню, застой сельскохозяйственного производства и иногда его попятное движение были характерной чертой развития производительных сил в ряде районов Западной и Центральной Европы в XIV—XV вв.
Между тем в России XIV — первая половина XV в. и особенно вторая половина XV — первые две трети XVI в. ознаменовались существенными успехами сельского хозяйства. По мере того как соха с полицей, навозное удобрение полей и трехполье получали все более широкое распространение, уровень земледельческого производства на Руси приходил в основном в соответствие с уровнем, на котором стояло земледелие большинства других европейских регионов соответствующей климатической зоны. К числу успехов земледельческой культуры относится и использование на семена лучшего зерна. В ужинно-умолотных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря конца XVI в. особо учитывался семенной и особо «еменной» хлеб.4 Имеются и более ранние свидетельства. Выделяемое для посева «доброе, сухое» зерно упоминается в актах XV в. В грамоте митрополита Киприана от 1391 г. фигурирует рожь «на семя». Молотьба этого семенного материала называется в качестве особой повинности, отдельной от повинности «рожь молоти».5 В порядных XVI в. нередко говорится, что паровое поле вспахивалось «дважды, а в третий раз под рожь».6 Английский ботаник Традескант Старший, посетивший Подвинье в 1618 г., писал о двинских крестьянах: «...их земля, насколько я видел, хорошо аэрируемая, мелкая, легко взрыхляется, как в Норфольке, без камней. Их способ пахать походит на наш, но не так тщателен».7
Не только успехи земледельческого производства, но и обстоятельства, задерживавшие их, можно наблюдать и в России, и в Германии. В предыдущей главе говорилось о том, что удобрение полей навозом сравнительно поздно прослеживается по источникам, и даже после XVI в. в лесной полосе России часто применялась система земледелия, позволявшая обходиться без навоза. Заторможенное внедрение навозного удобрения в практику хлебопашества было характерно и для Германии. Опубликованная в 1570 г. в Саксонии книга по домоводству констатировала тот факт, что навоз животных очищает пашню от сорняков, и уделяла много внимания удобрению полей.8 Но и в XVIII в. немецкие экономисты выступали с порицанием хозяев, которые не удобряют почву, и оспаривали все еще распространенное мнение об опасности для здоровья употребления в пищу хлеба, выпеченного из собранного с унавоженных полей зерна.9
Сочетание трехполья с оставлением на более или менее длительный срок пахотных полей без посева также не было специфически русской системой земледелия. Голландский историк Слихер ван Бат сообщает, что во Фландрии можно было встретить такие севообороты: год — озимое, год — яровое, год— пар, а затем 3 года или 6 лет поле оставляли без посева, причем оно могло использоваться в эти годы как пастбище. Подобная система отмечается источниками в XIV в. и сохраняется в последующие столетия. Слихер ван Бат полагал, что она была целесообразна в хозяйствах с животноводческим уклоном.10 В. Абель сообщает о внешних полях (Aufienfelder), которые немецкий источник XV в. сравнивал с запустевшими полями. Но это не были вовсе заброшенные земли. Посевы на них перемежались с более или менее продолжительным оставлением земли в залежь. Следует провести параллель между этими внешними полями в Германии и пашней наездом в России. Земли запустевших деревень в Германии, особенно в XIV— XV вв., и в России в последние десятилетия XVI в. часто использовались под пашню и сенокосы, но без применения регулярных трехпольных севооборотов. В Западной Европе, как и в России, менее интенсивное двухполье не было в XIV—XV вв. полностью вытеснено трехпольем. А в некоторых регионах двухполье сосуществовало с трехпольем и в значительно более позднее время.11
В Западной Европе происходил переход от огороженных полей к открытым. М. Блок называл труд по установлению оград вокруг пахотных земель трудом Пенелопы.12 И в России по мере распространения примыкающих друг к другу пахотных угодий, принадлежавших дворам многодворных селений, количество оград сокращалось, хотя массивы пашни продолжали огораживать от лесного зверя и домашнего скота.
И во второй половине XVII в. мы встречаем относящиеся к северным, а также к северо-западным регионам порядные и поручные записи с обязательством крестьян «поля городити» или «около пашни и по своему участку изгорода розгородить», или «рвы копать и изгороды по своему участку около пашни городить», или «в полях изгороды во всех розгородить», или «изгороды городить и рвы копать».13
До второй половины XVI в. сельское расселение на Руси шло по пути активного формирования новых сел, малых деревень, починков. Со второй половины XVI в. положение меняется: происходит рост дворности селений. В последние кризисные десятилетия XVI века и первые десятилетия XVII века рост дворности селений не сопровождался соответствующим расширением угодий. А изживание кризиса вызвало к жизни процесс приверстывания к действующим поселениям угодий окружавших их пустошей. Запустевшие селения в значительной своей части так и не были восстановлены. Из массы поселений XVI в. в следующее столетие было восстановлено в разных районах от 30 до 50%. В Северо-Восточной и Северо-Западной России во второй половине XVI в. и в XVII в. появление починков тоже было явлением очень редким. Укрупнение селений, как и факторы их вызвавшие, хорошо изучены А. Я. Дегтяревым.14 Здесь следует только отметить, что укрупнение селений содействовало складыванию компактных пахотных массивов.
В Германии в XVI—XVII вв. поселения тоже стали более кучными. Кое-где в XVI в. возникали новые поселения, но их было гораздо меньше, чем запустевших ранее и не восстановленных.15
Укрупнение в XVII в. селений и возникновение вокруг них сплошных неогороженных массивов пахотных угодий имели прогрессивное значение. Сократилось количество труда, затрачиваемого на строительство полевых ограждений, было затруднено наступление леса на полевые угодья, стало возможным делить землю на более равновеликие поля, и, таким образом, трехполье стало более регулярным. В то же время возникла потребность в строгом соблюдении принудительных севооборотов, которые со временем стали тормозить процесс совершенствования агрикультуры. Даже касаясь только развития земледелия, нужно, таким образом, отметить значительную роль укрупнения селений и консолидации полей. При этом мы не касаемся других важнейших последствий отмеченных сдвигов, хотя они способствовали поддержанию в лучшем состоянии дорог между селениями, упрочению связей внутри селений, усилению роли мирских общин. Все это в известной мере сказывалось во время крестьянских волнений. В то же время в укрупненных селениях усиливалась регламентация крестьянского труда и всей крестьянской жизни со стороны помещиков и их приказных людей, и, в частности, легче контролировалась и шире практиковалась барщина.
Важнейшим показателем уровня земледелия является урожайность полей, о которой, к сожалению, мы располагаем крайне скудными сведениями. При работе над первым томом «Аграрной истории Северо-Запада России» мы пришли к необходимости моделировать доходы крестьян от хлебопашества, исходя из урожая ржи в сам-4 и в сам-3.16 Учитывая критические замечания о завышении урожайности,17 мы обратили особое внимание на те показания источников, которые приближаются к средним числам. Такими являются данные об урожайности на земле Кирилло-Белозерского монастыря от 1604— 1625 гг. Здесь мы имеем исключительную для того времени возможность определить урожайность не по одному — двум, а по семи и даже большему числу следующих друг за другом лет. На монастырской пашне ;Кирилло-Белозерского монастыря средний урожай ржи равнялся в первой четверти XVII в. сам-4, а овса — сам-3,17.18 Монастырская пашня лучше удобрялась,19 однако и крестьянская пашня приближалась к этой норме. Когда дозорщики обнаруживали безоброчную пахоту и заставляли крестьян платить за нее, они считали урожай ржи сам-4 нормальным, а урожай сам-3 и особенно сам-2 — плохим. В первом случае дозорщики писали: «взять в государеву казну за семена с приростом вчетверо»; а во втором — «взять за семена с приростом по смете волостных людей втрое, потому что хлеб плох»; или — «за рожь взять за семена с приростом вдвое, потому что рожь плоха».20
Для оценки урожайности в XVI в. следует, как нам кажется, учитывать и данные о количестве зерна, которое дворцовые крестьяне обязаны были давать с десятины для посопного хлеба. Так, в белозерском с. Ярогомжь, согласно писцовой книге 1564 г., с такой десятины надлежало давать «ржи по 3 чети, а овса по 5 чети в новую меру». Под новой мерой понимается мера сыпучих тел, вмещающая 6 пудов ржи и 4 пуда овса. На десятину высевалось 2 севные четверти ржи и 4 севные четверти овса, а севная четверть равнялась 4 пудам ржи и 2,7 пуда овса. Итак, на десятине для посопного хлеба (а это была десятина в каждом из трех полей) высевалось 8 пудов ржи и 10,8 пуда овса. Нормальным в с. Ярогомже считался сбор сверх семян, равный 3 новым четвертям ржи, т. е. 18 пудам, и 5 новым четвертям овса, т. е. 20 пудам. Если сюда приплюсовать 8 пудов ржи и 10,8 пуда овса на семена, то урожай ржи оказывался равным сам-3,25, а овса — сам-2,9.21
В тверских вотчинах Симеона Бекбулатовича в 1580-х годах с десятины для посопного хлеба надлежало давать по 4,5 чети ржи и по 7,5 чети овса. Применяя наш метод расчета, получаем урожай ржи сам-4,4 и урожай овса сам-3,8.22
В вологодских дворцовых волостях в 1589—1590 гг. с десятины для посопного хлеба нужно было сдать по 5 четвертей ржи и по 6 четвертей овса. Значит, с десятины ржи нормальным считался сбор в 38 пудов (30 пудов — сбор сверх семян и 8 пудов— на семена), урожай равнялся сам-4,75; а с десятины овса нормальным считался сбор по 34,8 пуда (24 пуда —сбор сверх семян и 10,8 пуда на семена), урожай равнялся сам-3,2.23
В дворцовых селах Мещерской стороны Рязанского уезда в 1600 г. с десятины для посопного хлеба положено было сдавать 5 четей ржи и 6 четей овса. Здесь, таким образом, считали урожай ржи равным сам-4,7, а овса — сам-3,2.24
Использованный способ определения урожайности представляется уместным, поскольку выводы основываются не на случайных сведениях за отдельные годы. Ведь требования властей опирались на обычные, нормальные, близкие к средним нормы. Таким образом, вилку от сам-3 до сам-4 можно считать наиболее вероятной при определении средних урожаев ржи и вилку от сам-2,5 до сам 3,5 — при определении средних урожаев овса в XVI в.25
Существенной чертой земледелия в рассматриваемое время были весьма значительные порайонные и повременные различия в количестве собираемого с гектара хлеба. Примечательно, что на севере страны в XVII в. на отдельных участках с лучшими и хорошо удобряемыми почвами удавалось получать урожаи ржи сам-9,3 и сам-9,5 в районе Вологды или сам-9,2 и сам-9,9 на Ваге,26 а на подсеке в первые год — два собирала больше сам-10.
Слихер ван Бат в 1963 г. опубликовал монографию, посвященную урожайности хлебов с 810 до 1820 г. в европейских странах.27 Из исследований по истории сельского хозяйства Великобритании, Голландии, Франции, Германии, Скандинавских стран и Польши он извлек почти одиннадцать с половиной тысяч сведений об урожаях в отдельных владениях и микрорайонах. (Об урожаях в России исследователем привлечены случайные данные.) Все материалы не дают возможности установить средние порайонные цифры урожайности за интересующий нас период, но позволяют сделать отдельные наблюдения. Во-первых, можно с уверенностью говорить о том, что во всей Европе, и прежде всего в Германии и Польше, как и в России урожаи значительно колебались даже в пределах одних и тех же районов. Слихер ван Бат отметил, что до нового времени, когда стали внедрять повышенные нормы удобрения почвы и другие улучшенные методы ведения сельского хозяйства, высокие урожаи удавалось получать либо при распашке новых земель, либо при исключительно благоприятных условиях (погодные, почвенные, обилие органических удобрений). Но обычные, а в местах, по которым можно их вывести, средние урожаи равнялись для ржи в Германии сам-3,3 — сам-4,1. В Польше средние урожаи ржи равнялись сам-3,1 — сам-4,1, хотя в некоторых владениях они снижались до сам-2,1, а в некоторых поднимались до сам-5,8.28 За отдельные годы колебания были более значительны. Устойчивые же высокие урожаи стали устанавливаться в XVI—XVII вв. лишь в тех немногих районах, где земледельческое хозяйство начало перестраиваться на капиталистических основах.
В результате многовекового хозяйствования на Руси определился состав домашних животных и домашней птицы. В «Правде русской» еще упоминались среди домашней птицы журавли и лебеди. А в источниках XIV—XVI вв., относящихся к лесной полосе России, фигурируют только домашние животные и домашние птицы, которых было целесообразнее всего разводить в данной почвенно-климатической зоне: рабочий скот — лошади; крупный продуктивный скот — коровы; мелкий скот — овцы и свиньи; домашняя птица — куры, гуси.
Основываясь на изучении костей крупного рогатого скота, В. И. Цалкин пришел к выводу, что у нас нет оснований говорить о существовании в лесной полосе России пород, отличающихся друг от друга по размерам. Лишь у 13,3% рогатого скота, обследованного Цалкиным, рост поднимался до среднего роста мещерских коров XIX в., которые были очень мелкими. Это был скот примитивных аборигенных пород, дававших мало молока и отличавшихся небольшим весом (средний вес мещерских коров XIX в.— 17 пудов).29
В этом отношении в XVI в. положение было схожим в большей части Западной Европы, где размеры, вес, удойность оставались низкими. Даже в XVII в. скот немногим отличался от домашних животных в средние века. В XVI в. и особенно в XVII в. и в России, и на Западе существовали отдельные регионы, в которых были выведены улучшенные породы скота с повышенной удойностью или относительно большим весом. Но это были лишь отдельные регионы. В широких же масштабах даже в экономически передовых странах, лежащих к западу от Эльбы, лишь с XVIII в. наблюдалось увеличение веса рогатого скота, происходила дифференциация на мясные и молочные породы.30
О количестве лошадей в крестьянском дворе мы располагаем недостаточными данными. Для второй половины XV в. это прежде всего известия об обже и обежном счете. Первоначальная обжа соответствовала одноконной упряжке («один человек на одной лошади орет»). В Шелонской, Деревской и Водской, а также в северной части Обонежской пятины на один крестьянский двор в конце XV в. приходилось (в среднем по пятине) от 1,05 до 1,2 обжи, а в отдельных регионах — даже менее одной обжи.31 Следовательно, можно полагать, что большинство дворов содержало по одной лошади, хотя известно немало случаев, когда в крестьянских дворах XVI в. было две, три и больше лошадей.
Для суждения о масштабах животноводческого хозяйства необходимо выяснить, каковы были размеры копны сена. Г. В. Абрамович доказал, что мерная копна равнялась 15 пудам.32 Однако его предположения о копнах, которыми исчислялись сенокосные угодья в писцовых книгах, нуждаются в поправке. Г. В. Абрамович считает, что имелись в виду малые волоковые копны весом в 5 пудов сена каждая. Нам представляется, что чаще всего в источниках XVI в. речь шла о копнах весом в 10 пудов.
Согласно сотным Каргопольского уезда, в 1561 —1562 гг. па каждую обжувыть в 12—14 четей пашни полагалось «сена 30 копен».33 А в указе 1550 г. об испомещении бояр и детей боярских 30 копен сена на выть определяется в качестве нормы в государственном масштабе.34 Какая же копна тут имелась в виду? Если бы это была малая волоковая копна весом в 5 пудов, на выть приходилось бы по 150 пудов сена. Судя по сотным Каргопольского уезда, там в 1561 —1562 гг. в среднем было по 3 двора на выть. Таким образом, на двор пришлось бы всего по 50 пудов сена. Такая норма является невероятной. Если же тут имелись в виду десятипудовые волоковые копны, па двор пришлось бы в среднем по 100 пудов. И эта норма была мизерной. Но, учитывая использование на корм соломы, а также малорослость коров и лошадей, такого количества сена могло хватить.
По нормам, приведенным Н. К. Щепетовым, в Иосифо-Волоколамском монастыре в XVI в. на лошадь полагалось в год по 5 мерных копен сена, а на корову или быка — по 1 мерной копне на 12 недель с добавлением яровой соломы. Исходя из определенного Г. В. Абрамовичем веса мерной копны, для прокорма одной лошади и одной коровы требовалось около 105 пудов сена.35 И такое количество сена можно было получить с десятины хорошего сенокоса.36 Слихер ван Бат полагал, что и в Западной Европе для прокорма одного взрослого животного (корова, бык, лошадь) в ту пору нужно было иметь полгектара сенокоса.37
О том, что копна писцовых книг обычно равнялась 10 пудам, свидетельствуют и прямые показания источников. При выработке писцовых наказов в 1680-е годы исходили из основанного на опыте предположения, что с десятины собирается именно 10 копен сена. Но встречались и другие нормы. Так, при составлении писцовой книги Белозерского уезда в 1564 г. на лучших лугах считали укос равным 15, а на худших—10 копнам.38 В источниках упоминаются сенокосы, дававшие по 20 копен с десятины. Если бы имелась в виду десятипудовая волоковая копна, замечает по поводу подобных свидетельств Г. В. Абрамович, оказался бы невероятно высокий выход сена (до 200 пудов). Однако эти свидетельства позволяют только утверждать, что иногда учитывались копны меньшего веса, чем 10 пудов. Но эти копны не применялись в порядке общего правила. Все сказанное заставляет, напротив, считать их применение лишь исключением из общего правила.
Зная, сколько копен сена обычно приходилось на десятину луга и сколько полагалось давать на выть, мы можем определить соотношение пашни и сенокоса, распространенное в XV— XVI вв. Выть указа 1550 г. равнялась 15 десятинам пашни в трех полях, а полагавшиеся на выть 30 копен сена соответствовали 3 десятинам. Таким образом, отношение пахотных и сенокосных угодий было равно 15:3. В Деревской пятине в конце XV в. на 7,8 десятины пашни приходилось в среднем 1,5 десятины сенокоса, т. е. отношение было таким же. И в других писцовых книгах площади под сенокосами были в несколько раз меньше, чем площади под пашенными угодьями. А это означает, что для развития животноводства условия оставались неблагоприятными.
В некоторых районах на двор приходилось по 2,3 и 3,5 десятины учтенных писцами сенокосов. Так, если на рубеже XV и XVI вв. в Старорусском узде Шелонской пятины в среднем было по 29, а в Новгородском уезде — по 25 копен на крестьянский двор, то к 1540-м годам эти показатели соответственно возрастают до 34 и 29 копен. А это значит, что во дворе могли держать по 4—6 и даже более голов крупного скота. Отдельные сохранившиеся данные источников говорят о том, что подобные крестьянские дворы встречались на Севере, Северо-Западе и, вероятно, на Северо-Востоке страны. Но, как правило, учтенные писцами сенокосы могли обеспечить кормом одну корову, одну лошадь и несколько овец, да и то при условии косьбы на неучтенных или арендуемых лугах.
К «мелкому доходу» новгородских землевладельцев конца XV — начала XVI в. относились и продукты овцеводства, крупного животноводства, свиноводства и птицеводства. Т. И. Осьминский подсчитал степень их распространения в Деревской пятине. Оказалось, что овчины, шерсть, бараньи лопатки и другие продукты овцеводства собирались в 48 из 58 погостов, полти и части мяса, масло и другие продукты, получаемые от коров,— в 23 погостах, свиные окорока и свиные головы — в 8 погостах, куры и куриные яйца — в 37 погостах.39
В денежном выражении продукты овцеводства давали не менее 46,3% общей стоимости «мелкого дохода», а продукты свиноводства — всего 5,4%. Большая роль овцеводства объясняется тем, что, кроме мяса, а возможно, и брынзы, оно обеспечивало зимней одеждой. К тому же, разведение овец не требовало таких трудовых усилий и такого количества кормов, как разведение свиней.
Интересно, что материалы археологических раскопок соотношение овцеводства и свиноводства рисуют иначе, чем данные писцовых книг конца XV—начала XVI в. В составе костных остатков животных, обнаруженных в Москве, Новгороде, Пскове, Гродно, а также в городах Латвии и Эстонии, преобладают кости свиней. В городах, где собиралось множество пищевых отходов, очевидно, свиней держали чаще, чем овец. Однако в деревнях, материалы по которым почти не изучены археологами, положение было иным.
Нам известно много характерных для последних десятилетий XVI в. перечней продуктов, входивших в «мелкий доход». Так, с тверских вотчин Симеона Бекбулатовича собирались яловицы и масло коровье, бараны, поярки, шерсть, полти свиного мяса, живые и битые поросята, живые и битые гуси, куры и яйца.40 Здесь соотношение дохода от овцеводства и от свиноводства было примерно равно в денежном выражении. Но, поскольку в конце XIX — начале XX в. в Новгородской, Псковской губерниях и в северных регионах страны количество овец значительно превосходило количество свиней, не следует делать широкие выводы на основании тверских описаний конца XVI в. Можно только констатировать, что в некоторых районах удельный вес свиноводства был велик и в крестьянском хозяйстве, и животноводство в этих районах носило более интенсивный характер.
С увеличением дворности поселений был связан такой прогрессивный сдвиг в животноводстве, как замена свободного безнадзорного выпаса скота, при котором домашние животные чаще становились жертвой диких зверей и было затруднено регулярное доение коров, пастьбой под наблюдением пастуха. Аналогичное явление наблюдалось в XVI—XVII вв. в Германии. В. Абель видит одну из причин, по которой немецкие крестьяне отдавали тогда предпочтение расширению старых деревень, а не выселению в новые, в тех осязаемых выгодах, которые они получали от пастьбы скота с пастухами.41
Судя по письменным и археологическим источникам, до XVI в. скот обычно содержался во дворах: либо под открытым небом, либо в плетневых загонах, которые для утепления обкладывались навозом. Молодняк же содержался в избах. До нас дошло немало крестьянских порядных грамот конца XVI — первой половины XVII в., в которых упоминаются «рубленные», т. е. бревенчатые хлев, конюшня, мшаники. А в порядной грамоте Тихвинского погоста 1626 г. говорится, что крестьяне-порядчики обязуются поставить избу, клеть, сени, «да хлев, да сарай, как иные прочие крестьянские дворы поставлены».42 Как видно, хлев был обычной постройкой крестьянского двора. В XVI в., а может быть, и в предшествующие столетия осуществлялся переход от содержания скота в плетневых загонах или под открытым небом к его содержанию в срубных животноводческих помещениях.
Животноводство, подобно земледелию, продолжало развиваться в XIV—XVI вв. Но в России и в других районах, лежащих к востоку от Эльбы, можно заметить медленное внедрение усовершенствований, которые все же оставляли животноводство в рамках старой неинтенсивной системы хозяйствования.
Если не считать первых зачатков капиталистического производства в отдельных городах Средиземноморья в XIV—XV столетиях, «начало капиталистической эры относится лишь к XVI столетию». А прологом переворота, создавшего основу капиталистического производства, явились экспроприация народных масс, узурпация общинных земель и сгон крестьян, разыгравшиеся в Англии в последнюю треть XV в. и продолжавшиеся в следующее столетие.43 Но если «переворот в отношениях земельной собственности, из которого, как из своей основы, исходило изменение способа производства», начался в XVI в., то современное интенсивное земледелие, созревшее на базе новых капиталистических отношений, ведет в Англии свое начало только с середины XVIII в.44
Рассматривая аграрные проблемы Англии XVI в., Р. Тоуней пишет, что «добро и зло нового духа непреодолимо» проявлялось в этом столетии не в агрикультуре, а в международной торговле, промышленных компаниях и на денежном рынке.45 В Нидерландах трансформация агрикультуры, происходившая в XVI—XVII вв. в прибрежных районах, в гораздо меньшей степени затронула внутренние провинции, где до начала XIX в. крестьянское хозяйство оставалось экстенсивным и сельскохозяйственная продукция была в значительной степени рассчитана на местное потребление.46
Наряду с некоторыми местностями Англии и прибрежной частью Нидерландов отход от традиционного земледелия и животноводства наблюдался в XVI—XVII вв. в Бельгии, на нижнерейнских германских землях и в некоторых других регионах континентальной Европы. И здесь можно было встретить передовые хозяйства, которые стали вводить четырех- и пятипольные севооборты, переходить к стойловому содержанию скота, применять обильное удобрение навозом со скотных дворов, а также золой, мергелем, торфом. Использовались и зеленые удобрения (например, люпин). Разводили корнеплоды и люцерну на корм скоту, проводили дренаж, а в некоторых случаях осушение лугов. В этих хозяйствах достигали устойчивых урожаев пшеницы, равных сам-10, ячменя, равных сам-9, а от коровы получали 1300 и больше литров молока.47 Разведение породистого скота позволяло производить сравнительно много масла и сыра на продажу.
Для распространения хозяйств нового типа необходимо было, чтобы общественное разделение труда поднялось на достаточно высокую ступень, выросла численность городского торгово-промышленного населения и возрос спрос на продукты сельского хозяйства. Капитализм способствовал развитию у зажиточной части крестьян духа коммерческого предпринимательства и дал толчок к поиску нового в агрономии, агротехнике, зоотехнике и во всех отраслях связанной с ними науки.
Зоны интенсивного сельского хозяйства быстрее создавались вокруг больших городов п центров промышленности. Так было в Англии, Нидерландах, Бельгии и в какой-то мере вокруг центров текстильной и горной промышленности в Саксонии. Но наибольших успехов сельскохозяйственное производство достигало там, где капиталистические производственные отношения проникали в глубь деревни. В этом отношении особенно характерен прибрежный район Нидерландов. На побережье, в отличие от внутренних районов страны, гораздо быстрее и интенсивнее протекал процесс разделения крестьянства на сельскую буржуазию и сельский пролетариат. И здесь же быстрее, чем во внутренних районах, развивались специализация сельского хозяйства и его ориентация на рынок. В результате продуктивность труда оказывалась в прибрежных районах Голландии намного выше, чем во внутренних.48
В Германии рядом с ограниченными зонами интенсивного сельского хозяйства лежали огромные территории экстенсивного сельского хозяйства, в которых увеличение продукции с одной и той же площади было явлением крайне редким.49
Схожая ситуация характерна для других остэльбских стран, и в том числе для России. Источники XVII в. в сравнении с XVI в. дают значительно больший материал для суждения об успехах сельского хозяйства. На их основании можно говорить о всевозрастающем количестве хлеба, вывозимого из черноземных районов, лежащих к югу и юго-востоку от Замосковного края. Заметно и выделение районов, которые производят лен как на местный, так и на более широкий рынок, это псковские и новгородские земли, в частности Сумерская волость, а также районы Костромы, Ярославля, Казани и Нижнего Новгорода. Конопля вывозилась с вяземских, смоленских, калужских и брянских земель. Районом маслоделия, сыроварения и вывоза масла и сыра не только на русские рынки, но и за границу, являлось Подвинье. Вяленое мясо и свиное сало продавалось за рубеж из Новгородско-Псковского региона. Высшие сорта кож (красная и белая юфть) производились в Москве, Ярославле, Нижнем Новгороде и других городах Поволжья. Смолу на вывоз курили в Каргополье и Подвинье.50 Спросом в разных районах России пользовалась продукция романовского овцеводства. В XVII в., а быть может, и несколько раньше на Северной Двине с ее прекрасными лугами появилась холмогорская, а несколько южнее вологодская порода крупного рогатого скота. От XVII в. до нас дошли первые известия о травосеянии в России.
Существование в России, Германии и Польше в разных городах и пригородных районах огородников, специально занятых выращиванием овощей, зафиксировано значительно ранее XVII в. Они упоминаются уже в «Псковской судной грамоте» и в духовных и договорных грамотах князей XIV в. В XVI в. уже были люди, сделавшие своей специальностью перепродажу овощей. А в XVII в. в качестве овощеводческого района, снабжавшего луком различные города страны, выступает округа Ростова Великого.
Эти успехи сельского хозяйства России XVII в. были непосредственно связаны с начальным этапом развития всероссийского национального рынка и являлись одним из показателей складывающегося всероссийского рынка. Они свидетельствуют о том, что сельскохозяйственное развитие России, как и других остэльбских стран, шло в XVII в. в том же направлении, что и в европейских странах, лежащих к западу от Эльбы, — в направлении капиталистической интенсификации.
Но тот же XVII век характеризовался усилением факторов тормозивших это движение. Утверждение крепостничества затрудняло процесс формирования резервной армии свободного труда, процесс накопления предпринимательского капитала, рост городов и торгово-промышленного населения и развитие широкого рынка сбыта, в том числе рынка сбыта сельскохозяйственной продукции.
В советской исторической литературе начальные этапы развития национального рынка изучались многими исследователями. Утверждению крепостного права и крепостнических отношений тоже уделяется большое внимание. Однако недостаточно изучены взаимосвязь и взаимная противоречивость социально-экономических процессов, протекавших в XVII в. А между тем необходимо учитывать и направление движения, и силу торможения, тогда станут более ясными особенности XVII в. и, в частности, специфика развития сельского хозяйства, которое шло в том же направлении, что и в самых передовых в экономическом отношении странах Западной Европы. Но темпы приближения к интенсивному сельскому хозяйству были различны.51 В результате отставание России в XVII в. было не меньшим, а большим, чем в XVI в. И это отставание в России и других остэльбских странах могло уменьшаться лишь по мере их перехода к новому интенсивному, основанному на капиталистических устоях земледелию и животноводству.
1В XIII в. монголы вторглись в Центральную Европу и на Балканский полуостров. Но там монгольские «рати» не привели к таким тяжелым последствиям, как на Руси.
2Маlоwist М. Zagadnienic kryzysu fuudalizmn w XIV i XV w. w
swictic nainowyzycli badan.— Kwartalnik Historiczny, 1953, N 1, p. 86—106. p,
3Косминский Е. А. Были ли XIV и XV века временем упадка Европейской экономики? — В кн.: Средние века, т. X. М., 1957, с. 260.— Новейший критический разбор концепции кризиса феодализма в XIV в. произвел М. А. Барг (см.: История крестьянства в Европе. Эпоха феодализма, т. 2. М., 1986, с. 288—300).
4Вотчинные хозяйственные книги XVI в./Под ред. А. Г. Манькова. М.; Л., 1976, с. 12, 14, 1,8.и, др
5АФЗХ, I, с. 180.
6Иногда пары на С. Двине вспахивались и четырежды (Образцов Г. Н. Оброчные и порядные записи Антониево-Сийского монастыря.— В кн.: Исторический архив, т. XIII. М., 1953, с. 112—133).
7Цит. по: Резников Ф. И. Земледелие в бассейне Северной Двины в XVII—XVIII вв. — В кн.: Материалы по истории сельского хозяйства и крестьянства СССР, сб. IV. М., 1960, с. 83—84.
8Abоl W. Geschichte der dcutschen Landwirtschaft. Gottingen, 1978r S. 173—174
9Eckhart J. G. Vollstandige experimental Oeconomie. Jena, 1754v S. 41; Hohherg W. F. Georgica curiosa oder Adelischcs Landleben. Niirnberg, 1716, Th. 2, S. 20.
10Sliсhervan Bath В. H. The agrarian history of Western Europe A. D. 500—1850. London, 1963, p. 179.
11Abel W. Geschichte der deutschen Landwirtschaft, S. 123—124, 89; Roger Grand. L'agriculture au moyen age de la fin de l'Empire Romain a;> XVI siecle. Paris, 1950, p. 269.
12Блок М. Характерные черты французской аграрной истории. М., 1957, с. 79.
13Каменцева Е. И. Условия закрепощения новопорядчиков. — Труды Моск. гос. историко-архивн. ин-та, т. 7. М., 1954, с. 132—133; Архив ЛОИИ, ф. № 181, кор. 20, № 25, 132, кор. 23, № 107 —Вместе с тем во многих порядных и поручных записях не говорится об изгородах и рвах.
14Дегтярев Л. Я. Русская деревня в XV—XVII веках. JI., 1980, с. 167—171.
15Abel W. Geschiehte der debtschen Landwirtschaft, S. 162.
16АИСЗР, I, c. 37.— Рассчитывался также доход при урожае ржи сам-5 и сам-2.
17Рец. на АИСЗР, I—II см.: Zvtkowicz L. Rolnictwo polnochnoza-chodniej Rosii ha przelomil XV—XVI v.— Prezegiad Historiczny, t. LXIII, zeszyt 4, s. 682; Горская Ы. А., Милов Л. В. Некоторые итоги и перспективы изучения аграрной истории Северо-Запада России.— ИСССР, 1982, № 2, с. 73.
18АИСЗР, II, с. 28.
19Об этом см. с. 7 и сл. настоящей книги. А. Горская полагала, что данные о высоких урожаях на монастырских землях Белозерья, а также Вологодского края можно распространить и на крестьянские запашки. (Горская Н. А. Урожайность зерновых культур в центральной части Русского государства в конце XVI — начале XVII в. — ЕАИ за 1961 г. Рига, 1963, с. 148—150).
20АИСЗР, II, с. 28.
21Шумаков С. А. Обзор грамот Коллегии экономии, вып. 2. М., 1900, с. 122.
22ПКМГ, ч. 1, отд. I, с. 293.
23САС, вып. 2, с. 34, 55, 70, 76, 102, 115, 158.
24Веселовский С. Б. Сошное письмо, т. 1, М., 1915, с. 106.
25В расчетах, приведенных в настоящей книге, мы исходили из средней урожайности ржи, равной сам-3,5, и урожайности овса сам-2,5. Дифференцированные цифры, выведенные в АИСЗР (для ржи сам-4 и сам-3), тоже можно считать допустимыми.
26Васильев Ю. С. Аграрные отношения в Поморье в XVI—XVII вв. Сыктывкар, 1979, с. 52.
27Sliсhсrvan Bath В. Н. Yield ration, 810—1820. Wageningen, 1963.
28Ibid., р. 73, 74, 76—78.
29Цалкин В. И. Материалы по истории скотоводства и охоты в Древней Руси.— В кн.: Материалы и исследования по археологии СССР, № 51. М., 1956, с. 51.
30Sliсhеrvan Bath В. Н. The agrarian history, p. 283.
31АИСЗР, I, с. 25.
32Абрамович Г. В. Несколько изысканий из области русской метрологии XV—XVI вв.—В кн.: Проблемы источниковедения, т. XI. М., 1963, с. 365—370.
33САС, вып. 2, с. 318, 334, 468 и др.
34ААЭ, т. I, с. 217.
35Щепетов Н. К. Сельское хозяйство в вотчинах Иосифо-Волоко-ламского монастыря в XVI в. — Исторические записки, № 18, с. 112.— Интересно, что по межевой инструкции 1876 г. при переводе исчисления копнами в исчисление десятинами тоже было предложено считать на десятину 10 копен (Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона, т. 31. СПб., 1895, с. 169).
36А. Чаянов принимал средний урожай лугов равным 90—100 пудов сена с десятины (Чаянов А. Организация крестьянского хозяйства. М., 1925, с. 116).
37Sliсhеrvan Bath В. Н. The agrarian history, p. 189.
38Шумаков С. А. Обзор грамот Коллегии экономии, с. 120—121.
39АИСЗР, I, с. 95.
40ПКМГ, ч. 2, отд. II, с. 293—294.
41Abel W. Geschichte der dentschen Landwirtsehaft, S. 1G5.
42АЮ, c. 205.
43См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд., т. 23, с. 728—730.
44Там же, с. 686.
45Towney R. Н. The agrarian Problem in the sixteenth Century. New York; London, 1967, p. 408.
46Van Zanden J. L. De cconomische ontwikkeling van de Nederlandse landbeuw in de negentiende eeuw, 1800—1914. Wageningen, 1985, S. 363.
47Abel W. Geschichte der aeutsehen Landwirtschaft, S. 174 sqq.
48Van Zanden J. L. De economischc ontwikkelung., S. 363.
49Abel W. Geschiclite dcr dcutschen Landwirtschaft, S. 118—123, 161, 174, 197.
50Ценные сведения о географическом разделении труда в середине XVII в. находим в сочинении шведского резидента П. А. Лофельда, опубликованном И. П. Шаскольским (География России XV—XVII вв. (по сведениям иностранцев). Л., 1984, с. 52—55.
51В числе причин увеличения разрыва следует упомянуть и то, что ряд районов медленно выходил из кризиса первых десятилетий XVII в.
<< Назад Вперёд>>
