Крупное помещичье хозяйство европейской России (Конец XIX-начало ХХ века)

ЗЕМЛЕДЕЛИЕ

После освобождения крестьян и потери вследствие этого даровой рабочей силы помещики вынуждены были приспособляться к рынку в условиях новой, капиталистической экономики. Какими бы затяжными ни были переходные формы, вроде отработочной системы, испольщины, парцелльной аренды и т. д., конечным пунктом начавшейся перестройки было, в случае успеха, превращение феодальных поместий в капиталистические сельскохозяйственные предприятия. Процесс этой перестройки шел черепашьим шагом, с задержками и зигзагами, неодинаковыми темпами в разных районах и хозяйствах, но шел он безостановочно.

С переходом к новому, капиталистическому ведению хозяйства должны были претерпеть изменения все главные элементы сельскохозяйственного производства. Непосредственный производитель в феодальном хозяйстве — крестьянин — должен был замениться свободным наемным рабочим. Примитивная рутинная техника крепостной эпохи должна была уступить место более производительной машинной технике. Не могли не претерпеть изменений системы земледелия, способы обработки земли, состав возделываемых культур, разные отрасли сельского хозяйства.

Еще задолго до реформы 1861 г. помещики и некоторые крестьяне в России пытались заменить древнюю паровую систему чем-то более совершенным, вводили многопольные севообороты, но в условиях крепостничества эти попытки практически не имели успеха. Только после реформы стали широко применяться более характерные для Капиталистического способа производства системы земледелия. Из них к рассматриваемому здесь времени в разной мере применялись: улучшенная паровая зерновая, многопольно-травяная, плодосменная системы. Наряду с ними продолжали существовать паровая, залежная и даже в виде редкого пережитка подсечно-огневая системы. Впрочем, подсека служила чаще всего средством расширения посевных площадей при более новых системах.

Ломка старых систем земледелия не могла начаться с крестьянского хозяйства, так как подавляющая масса крестьян после реформы оказалась в тисках общинного землепользования с принудительным севооборотом, с малыми голодными наделами,, со скудной материальной базой, подрываемой выкупными и многими иными платежами и полукрепостной эксплуатацией со стороны помещиков. Специалисты сельского хозяйства ждали, что помещики, получив огромный выкуп за землю и за «крещенную собственность», быстро введут новые системы земледелия, соответствующие новым экономическим условиям. А. В. Советов, впервые в 1867 г. введший в науку понятие «системы земледелия», надеялся, что в России на смену паровой системе придет наиболее рациональная система — плодосменная¹. Но прошло еще 12 лет, и в 1879 г. в четвертом издании своего труда «О разведении кормовых трав на полях» он с огорчением констатировал, что переход к плодосменной системе почти не заметен². Главной причиной этого были пережитки ушедшей эпохи в сельском хозяйстве, в самих способах его ведения, пронизанных крепостничеством.

Несколько больше повезло многопольно-травяной системе в разных вариантах. Но ее развитие шло медленно, а в период мирового кризиса местами приостанавливалось совсем. Тульский помещик П. И. Левицкий, хозяйство которого в с. Алексеевском Чернского уезда считалось одним из самых передовых в России, писал в 1899 г.: «К сожалению, травосеяние забыто у нас в последнее время общего оскудения материальных средств, а главное — сельскохозяйственной мысли, и забыто притом именно хозяевами, от которых как бы отлетело всякое творчество в их области деятельности. Лет 20—25 тому назад в нашей местности, по крайней мере, было заметно сильное движение к развитию травосеяния, но затем, лет 10—15 тому назад, отчасти от сельскохозяйственных невзгод вообще, отчасти оттого, что именно в области травосеяния произошли некоторые неблагополучия,— к нему охладели, и редкое хозяйство теперь не оставило многополья и не представляет собой реакции назад, т. е. не вернулось к прежнему трехполью или, реже, к четырехполью»³.

С улучшением мировой рыночной конъюнктуры развитие новых систем пошло быстрее. Чаще всего встречалась переходная — улучшенная паровая зерновая система. Улучшение паровой системы достигалось, в частности, введением в севооборот четвертого ярового клина и занятого пара. В некоторой части хозяйств, особенно связанных с производством интенсивных технических культур (свекла, табак, бахчевые и т. д.), продолжалось внедрение плодосменной системы. Наибольшие успехи в ее развитии приходились также на начало XX в. (до мировой войны).

К сожалению, не имеется никаких достойных внимания статистических данных, которые проливали бы свет на соотношение различных систем земледелия. Все обследования и описания имений в лучшем случае содержат сведения о севооборотах, о чередовании культур, что нельзя отождествлять с системой земледелия (например, при паровой зерновой системе севооборот может быть не только трехпольным, но и двух- и четырехпольным). Поэтому распространенность разных систем не удалось точно выяснить даже автору специальной, в целом очень ценной и интересной работы — Ф. С. Крохалеву⁴. Мы можем лишь отметить общий вывод исследователя, что и в XX в, значительно меньше половины посевной площади Европейской России входило в сферу действия новых, более совершенных систем земледелия⁵. По косвенным данным о севооборотах можно, вероятно, считать, что в помещичьих хозяйствах лишь в отдельных районах (например, свекловичный и картофельный) новые, улучшенные системы обеспечили перевес над архаическими, унаследованными от феодальной эпохи. Впрочем, известный исследователь систем земледелия В. М. Слободин высказался осторожнее, отметив лишь, что плодосменная система в этом районе «была развита больше, чем во всех других районах дореволюционной России»⁶.

В районе торгового скотоводства, по его данным, «получили распространение не развитые формы плодосменной системы земледелия, а переходные к ним от трехполья»⁷. Район торгового льноводства ввиду широкого распространения кабалы и отработок характеризовался преобладанием трехполья.

В районе торгового зернового хозяйства распространялась распашка целинных земель с забрасыванием выпаханных участков земель в перелог. Но это не была старая первоначальная переложная система. Будучи спутником развивавшегося капитализма, она на первых порах отвечала целям торгового земледелия. Позднее, в конце XIX — начале XX в., с уменьшением запаса свободных земель и здесь, как увидим ниже, появляются зачатки более рациональных систем и севооборотов.

Может показаться, что вопрос о севооборотах в плане данной монографии не существен и был бы более уместен в специальной работе по истории земледелия и агрикультуры. Но мы и не предполагаем рассматривать его в узкоспециальном агротехническом плане. Задача состоит в том, чтобы и этот немаловажный элемент был учтен при характеристике уровня капиталистической эволюции помещичьего хозяйства. Тем более, что, как уже сказано, севообороты могут пролить свет и на вопрос о том, в какой степени системы земледелия у русских помещиков стали на уровень мирового капиталистического развития.

Ф. С. Крохалев определил, что посевная площадь, занятая «более совершенными и интенсивными севооборотами», к 1913 г. в России составляла приблизительно 10 млн. дес., или около 10% всей посевной площади⁸.

Этот очень суммарный вывод следовало бы конкретизировать; в частности, установить, какова была картина в разных районах, отдельно в помещичьих и крестьянских хозяйствах разных типов. К сожалению, ни правительственная, ни земская статистика обобщающих данных о севооборотах по всей массе хозяйств не оставила. Еще хуже обстоит дело с данными, которые могли бы раскрыть изменения во времени.

Для начальной хронологической грани нашего исследования имеются ценные сведения о развитии многополья в помещичьих хозяйствах Гжатского уезда Смоленской губернии (табл. 38).

Таблица в известной мере характеризует процессы, происходившие в помещичьем хозяйстве Гжатского уезда в период, когда все еще сильно сказывалось неблагоприятное влияние низких мировых хлебных цен, но появились уже некоторые признаки улучшения рыночной конъюнктуры.

В пределах одного уезда одни экономии, приспосабливаясь к изменившимся условиям, переходят к ведению торгового скотоводства, отчасти льноводства, в связи с чем вводят у себя многопольные выгонно-травяные севообороты или расширяют свою запашку. Таких хозяйств насчитывается 30%. Другие, наоборот, не выдержав конкурентной борьбы, бросают введенное многополье и сокращают запашку. Но таких меньше (18,3%). Наконец, около половины хозяйств (45,2%) вовсе не продвинулись по пути агротехнического прогресса и остались при прежних размерах запашки, а некоторые имения (6,5%) даже сократили запашку.

Таким образом, налицо различные тенденции развития помещичьего хозяйства: одна часть владельцев пытается рационализировать и интенсифицировать производство, другая же упорно держится старых, рутинных его форм или даже отказывается от сделанных нововведений. К сожалению, рассмотренным примером ограничиваются земские сведения такого рода.

Таблица 38. Изменения систем полеводства и размеров запашки в имениях Гжатского уезда Смоленской губернии к 1901 г.*

*«Материалы для оценки земель Смоленской губернии. Экономическая часть. Гжатский уезд», вып. II. Рязань, 1910, стр. 33.

Для позднейшего времени представляет интерес сводка, сделанная в ведомстве земледелия в результате анкетного опроса хозяев, проведенного в 1912—1914 гг. Сведения о севооборотах дали 4561 человек. Надо сразу же сказать, что, поскольку ответы присылали хозяева, которые вели учет или во всяком случае могли рассчитывать стоимость производства хлебов, большинство из них, по-видимому, вели хозяйство наемным трудом, капиталистическим способом. Таким образом, мы будем иметь дело со сведениями о самой передовой части хозяйств, представляющими максимум того, что было достигнуто в России в части организации посевной площади (табл. 39).

Сведения в источнике разбиты на две группы: с количеством пашни до 50 и свыше 50 дес. Судя по составу корреспондентов, можно считать, что в первой группе представлены главным образом крестьяне, во второй — частные владельцы. При рассмотрении таблицы мы будем условно называть первую группу мелкими хозяйствами, вторую — крупными.

Таблица 39. Распределение хозяйств по видам севооборотов*

*«Стоимость производства главнейших хлебов», вып. 1. Пг., 1915, стр. 442, 449. Районы даны по источнику.

Таблица наглядно показывает, что нечерноземная полоса отличалась более совершенными севооборотами, чем черноземная (без Юго-западного района). Представленную в первой полосе несколькими случаями залежь, очевидно, следует понимать как пашню, запущенную под сенокос по малой выгодности ее возделывания (такие случаи были здесь нередки и в конце XIX и в начале XX в.). 2/3 крупных и 1/6 мелких хозяйств перешли к многопольным севооборотам, 1/10 крупных и 1/12 мелких ввели четырехполье. По развитию многополья, особенно травяного, на первом месте был Прибалтийский район, где такие севообороты были у всех крупных и у 9/10 мелких хозяйств. За ним следовали Приозерный (соответственно 4/5 и 1/6), Белорусский (3/4 и 1/7) и Промышленный (1/8 И 1/12).

В последних трех районах выделялись губернии с развитым льноводством — Псковская, Смоленская и Тверская,— где подавляющее число крупных владельцев, а в Псковской и 1/4 мелких завели травяные многопольные севообороты.

Улучшенные севообороты нечерноземной зоны имели за собой солидное прошлое. Вначале это были четырехпольные севообороты с клевером. Еще в дореформенное время практиковались севообороты В. А. Левшина, С. И. Гагарина и И. И. Самарина (пар, озимь, клевер, яровое) с некоторыми вариациями⁹, в конечном счете не оправдавшие себя вследствие частого возвращения клевера на то же поле («клевероутомление»). Впоследствии в нечерноземной зоне большой популярностью стал пользоваться разработанный А. Н. Энгельгардтом семипольный севооборот (например, в льноводческом районе — пар, озимь, яровое, клевер, клевер, клевер, лен).

Введение в севооборот большой доли клевера способствовало улучшению содержания скота и накоплению в почве азотистых веществ. Кроме того, клевер явился прекрасным предшественником для льна. Критике этот севооборот подвергался за его повышенную экстенсивность: из семи полей три занимали травы и одно поле — пар.

В черноземной полосе, как видно из таблицы, введение многопольных севооборотов даже в передовых хозяйствах было в самой начальной фазе. На первый план выдвинулось зерновое многополье. В Средневолжском районе только 1/10 крупных и 1/35 мелких хозяйств ввели многополье, в Нижневолжском соответственно 1/10 и 1/15, в Малороссийском — 1/5 и 1/8 хозяйств. Более развиты были улучшенные севообороты у помещиков Центрально-земледельческого района, где они применялись в 1/3 крупных хозяйств и лишь в 1/30 мелких. В Херсонской губернии более половины крупных хозяев завели многополье, преимущественно зерновое, в Бессарабской — 2/3 исключительна зерновое, за ними последовала 1/3 мелких хозяйств.

Особо следует остановиться на Юго-западном районе. В черноземной полосе этот район занимал первое место по многополью (1/3 крупных и 1/8 мелких хозяйств). По четырехпольным севооборотам, судя по сводке, район занимал среднее положение. Но здесь надо отметить большую поляризацию хозяйств. Многие имения в Правобережье были обременены сервитутами, другие страдали исключительной чересполосностью, что сильно мешало рационализации хозяйства.

Важное место занимали здесь крупные свекловодческие и картофелеводческие хозяйства Правобережья и Левобережья, имевшие наиболее рациональные севообороты. Для них можно считать более или менее установившимся четырехпольный севооборот: пар, озимь, свекла, яровое.

Как пример перехода к этому севообороту можно привести имение Белый Колодезь Волчанского уезда Харьковской губернии; В 80-х годах здесь были севообороты: трехпольный — на ближних полях, четырехпольный — на средних и одиннадцатипольный с посевом трав и выгонами — на дальних. Но уже к концу XIX в., чтобы увеличить посевы свеклы, был введен один четырехпольный севооборот, в котором свекле отводилась ¼ всей площади. Культура многолетних трав из севооборота была изгнана¹⁰.

В картофелеводческих хозяйствах третье поле занимал картофель.

Насколько можно судить по итогам обследования «картофельных» хозяйств с винокуренными заводами в Киевской губернии, там четырехпольный севооборот численно преобладал над другими. Однако были широко распространены клеверные и люпиновые, 5—16-польные¹¹. В частности, в Шпиковском имении Н. П. Балашова (Подольская губерния) применялись на разных участках 4-, 8-, 10-, 11- и 16-польные севообороты.

Севообороты в помещичьих имениях большинства районов чаще всего устанавливались в зависимости от того, сколько пашни можно было сдать в аренду крестьянам. Обычно на своей запашке владелец заводил многопольный севооборот с травами, пропашными культурами, занятыми парами и т. д. На площади же, сдаваемой в аренду крестьянам, продолжало господствовать трехполье или самое беспорядочное пестрополье. Так, в Колыбельской экономии Е. Н. Тевяшова (Острогожский уезд Воронежской губернии) к 1906 г. на экономической пашне (1635 дес.) был 12-польный севооборот, а на сдаваемой крестьянам (1700 дес.) — трехпольный¹². Умножать примеры здесь нет необходимости, так как подобное положение было всюду, где имела место сдача земли крестьянам в мелкую аренду. В степных районах на сдаваемых землях часто не было никакого правильного чередования полей. Все зависело от того, под какой хлеб крестьяне снимут землю. Более того, и севообороты на экономической запашке не были постоянными и ломались, если, например, крестьяне увеличат спрос на аренду земли на выгодных для владельца условиях.

Несмотря на то, что многопольные севообороты далеко не были новинкой в российском земледелии, стародедовская трехполка оставалась основным севооборотом в мелких хозяйствах и далеко еще не была изгнана из крупных. В черноземной полосе она занимала 40% полей крупных хозяйств. А если к ним прибавить 5% залежей и двуполья и 11,6% неустроенных севооборотов, то окажется, что больше половины пашни даже у передовых хозяйств было вне сферы рациональных севооборотов.

В 1912 г. журнал «Южное хозяйство» писал: «Теперь, когда в хозяйствах в большинстве случаев никакого чередования растений почти нет, хозяевам аренда земли с определенным чередованием полей кажется трудной и даже непонятной...»¹³

Едва ли есть необходимость специально останавливаться на районах с преобладанием отработочной системы. Тенденция к введению рациональных севооборотов была и там, но проявлялась слишком слабо, а архаические способы организации полеводства преобладали не только на арендуемых крестьянами землях, но и в собственном хозяйстве помещиков.

Многопольные севообороты здесь часто сочетались с отработками. В одном из лучших свеклосахарных хозяйств Курской губернии — Шебекинском имении графов А. А. и Н. А. Ребиндер был установлен 10-польный севооборот, а «обработка полей, уход за растениями и уборка производятся частью собственным, частью наемным инвентарем»¹⁴. Выше говорилось о Ракитянском имении Юсуповых, где многополье уживалось с наполовину отработочным ведением хозяйства. Упоминалось также имение В. Н. Гагарина. О рядовых же хозяйствах говорить не приходится. Правда, и здесь уже не были большой редкостью капиталистически организованные хозяйства. Укажем хотя бы на имения И. И. Шатилова, П. И. Левицкого и Ю. А. Олсуфьева в Тульской губернии, имение Бессоновку О. И. Поста в Курской губернии и др.

Огромные суммы получаемой с крестьян арендной платы заземлю и другие доходы позволяли многим помещикам заводить у себя на небольшой части земли передовые способы полеводства. Но те же доходы одновременно и избавляли их от необходимости заниматься этим делом всерьез, по-настоящему рационализировать хозяйство.

Не менее важно, что монополия помещиков на землю сильнейшим образом препятствовала росту агрикультуры на огромных площадях, сдаваемых в аренду крестьянам на короткие сроки. Для них характерны не только стародедовские севообороты или даже всякое отсутствие их, но и примитивная небрежная обработка, отсутствие удобрений и т. п.

Подъему земледельческой культуры, росту интенсификации препятствовала также своеобразная забота помещиков о «поддержании» плодородия сдаваемых в аренду земель. Речь идет о ряде агротехнических ограничений, налагавшихся владельцами на арендаторов. Как высказался корреспондент из Кузнецкого уезда Саратовской губернии, психология владельца-сдатчика выражается в том, что «чем хуже обрабатывается земля, тем лучше для владельца, тем менее истощается почва»¹⁵. Помещики, сдавая землю, ставили условия занимать под интенсивные культуры не более определенной части арендованной земли. Например, подсолнух обычно разрешалось сеять на ⅓ площади. Ограничивались посевы кукурузы, свеклы, сурепки. Саратовские статистики отмечали, что подобные ограничения «имеют, как самооборона против излишнего хищничества, лишь отрицательно хозяйственное значение»¹⁶.

Переходя к конкретному рассмотрению полевого хозяйства помещиков, полезно выяснить, насколько благоприятна была для его развития рыночная конъюнктура.

Как уже говорилось, в России с начала 80-х годов (в Европе с конца 70-х) до самой середины 90-х годов продолжалось стремительное падение хлебных цен, затем они несколько стабилизировались и лишь с самого конца десятилетия постепенно пошли вверх. По собранным от хозяев сведениям на 1887 г. статистики ведомства земледелия рассчитали, что только пшеница еще приносила прибыль производителям. Рожь лишь в нескольких южных губерниях давала незначительную прибыль (4—6 руб. на десятину); на Левобережной Украине она приносила убытки в 2—8 руб., в центрально-черноземных губерниях — 1— 10 руб., в восточных — 3—7 руб. Убыточным было и производство овса¹⁷.

Аналогичный расчет был сделан по анкетам, разосланным хозяевам в 1912 г. Ограничимся здесь рассмотрением данных по трем районам, а также по черноземной и нечерноземной зонам и только по одной культуре — озимой ржи (табл. 40).

Ответы на анкету давали, как уже сказано, по преимуществу капиталистически хозяйствующие помещики и зажиточные крестьяне. Как видно из данных табл. 40, к 1912—1914 гг. производство ржи было выгодным делом как в показанных трех районах — Промышленном, Центрально-земледельческом, Южном степном,— так и по всей Европейской России, включая обе ее почвенные полосы — черноземную и нечерноземную. Предоставляя читателю сравнение итогов по районам, отметим, что в среднем по Европейской России при затратах на десятину посева в 51 р. 51 к. и среднем урожае 72,7 пуда рыночная стоимость урожая зерна и соломы составляла 75 р. 88 к., т. е. получалась прибыль в 24 р. 37 к. с десятины.

Производство других зерновых также стало выгодным по всем районам. В среднем по Европейской России десятина овса приносила 19 р. 73 к., десятина озимой пшеницы — 44 руб. 97 к. прибыли¹⁸. Поскольку сдача земли крестьянам на один посев могла принести 13 р. 38 к. с десятины, т. е. почти вдвое меньше, чем собственный посев, создались, следовательно, условия для сокращения помещиками и кулаками сдачи земли в краткосрочную аренду. Но слишком велики были противоречия экономической жизни российской деревни, связанные с земельной нуждой крестьянства и слабостью капиталистического предпринимательства в земледелии. Как уже отмечалось, при некотором общем сокращении сдачи земли в аренду именно краткосрочная аренда из года в год расширялась. Голодные крестьянские аренды, доставляя помещикам доходы без хлопот по ведению собственного хозяйства, служили, таким образом, сильнейшим тормозом развития капиталистического земледелия у помещиков.

Однако многие помещики, воспользовавшись повышательной конъюнктурой, значительно расширили производство хлебов за счет сокращения сдачи земли, уничтожения залежей и пастбищ и подняли доходность своих имений. Едва ли не на первом месте была в этом отношении Кардовская экономия. Изменения размеров производства, расходов и доходов этого хозяйства показаны в табл. 41.

Площадь посевов в Карловне за 14 лет выросла вдвое и составила к 1914 г. 25,5 тыс. дес. Еще больше выросли вложения капитала: стоимость инвентаря с 1893 г. выросла в 5 раз (до 2,3 млн. руб.), производственные расходы — в 10 раз (до 3,2 млн. руб.). Прибыль показывала колебания с тенденцией к уменьшению процента к авансированному капиталу, но масса ее выросла более чем втрое.

Таблица 40. Стоимость производства озимой ржи на 1 дес. посева в 1912—1914 гг., руб.*


*«Стоимость производства главнейших хлебов», вып. I, стр. 362—375. Районы даны по источнику.

Грандиозного развития достигло хозяйство П. И. Харитоненко. В 10 его имениях, расположенных в Харьковской, Курской, Полтавской и Черниговской губерниях, насчитывалось 89 тыс. дес. земли, в собственную запашку к 1912 г. поступало ежегодно 66 000 дес. Расход на десятину озимой пшеницы составлял 64 р. 13 к., себестоимость пуда — 56 коп. При урожайности в 115 пудов и рыночной цене 80 коп. за пуд владелец с каждой десятины посева мог получать прибыли 27 р. 60 к.¹⁹

Таким образом, если в конце XIX в. добавочные вложения капитала в землю сплошь и рядом не окупались и приносили убыток, то в начале XX в. положение стало иным. Сравним результаты производства яровой пшеницы у крестьян Полтавского уезда в 1902—1908 гг.²⁰ ив Чутовском имении того же уезда в 1910 г.²¹



Главной отраслью частновладельческого хозяйства являлось земледелие, точнее полевое растениеводство. Рассмотрим вопрос о размерах посевных площадей и их структуре. Единственным источником, содержавшим сведения о посевных площадях под отдельными культурами в частновладельческих хозяйствах для периода до первой мировой войны, являются издания Центрального статистического комитета министерства внутренних дел (ЦСК МВД) «Урожай ... года». Методика собирания и обработки данных для этих изданий была явно порочной. Посевные площади делились на две категории: посевы на крестьянских надельных землях и владельческие посевы. В последнюю категорию включались все посевы, произведенные не на надельных землях. Таким образом, значительная часть крестьянских посевов, произведенных на купчих и арендованных землях, оказывалась в числе владельческих посевных площадей, в результате чего, как будет показано ниже, доля частновладельческих посевов сильно преувеличивалась. Поэтому данными Центрального статистического комитета, по нашему убеждению, можно пользоваться только в целях характеристики основных изменений в структуре посевных площадей и в размещении отдельных культур по районам страны.

Таблица 42, составленная по указанным источникам, представляет собой сравнение владельческих посевных площадей под отдельными культурами к 1900 и 1913 гг.

Главное направление изменений в структуре посевных площадей, как это явствует из приведенных в таблице данных, состояло в том, что в частновладельческом хозяйстве в течение рассматриваемого периода все большее значение приобретали торговые экспортные хлеба, особенно яровая пшеница и ячмень, заметно определялась специализация районов по производству отдельных видов сельскохозяйственной продукции, к которым приспосабливались другие.

Таблица 41. Расходы и доходы Карловского имения (руб.)*

* ЦГИА СССР, ф. 556 (Мекленбург-Стрелицких), oп. 1, [д. 854, лл. 11 об. — 16; д. 915, лл. 110 об. — 115; д. 968, лл. 1 об. — 7.

«Владельческая» посевная площадь яровой пшеницы увеличилась по Европейской России с 4.1 млн. до 5,5 млн. дес., или на 34%. Из 50 губерний прирост наблюдался в 25, из 11 районов — в 6. Особенно большой прирост посевов дали Нижневолжский район с Заволжьем — с 1,2 млн. до 2,2 млн. дес., или на 90%, в том числе Самарская губерния почти удвоила посевы пшеницы (с 563, 6 тыс. до 1036,0 тыс. дес.), а Уфимская — утроила (с 61,8 тыс. до 193,9 тыс. дес.). Значительным был рост посевов в Оренбургской (вдвое), Саратовской (в 1,7 раза) и в других губерниях этого района.

Увеличились посевы яровой пшеницы также в Средневолжском районе с Заволжьем (в три с лишним раза), почти исключительно за счет Пермской губернии (прирост с 23,1 тыс. до 96,2 тыс. дес., т. е. в четыре с лишним раза); расширились посевные площади в Южном степном, Южно-черноземном и Северо-черноземном районах. В других районах наблюдалось большее или меньшее сокращение посевов. Посевы озимой пшеницы увеличились менее значительно, чем яровой (с 1812,2 тыс. до 1966,3 тыс. дес.), причем почти весь прирост приходился на Южный степной район; здесь посевы озимой пшеницы по темпам роста стали обгонять яровые и к 1913 г. достигли почти трети всех посевов пшеницы. Доля посевов яровой пшеницы во всей массе посевных площадей указанных в таблице культур повысилась в целом с 18,9% в 1900 г. до 22,4% в 1913 г., а вместе с озимой — с 25,2 до 30,4%.

Таблица 42. Посевные площади на частновладельческих землях по культурам в 1900 и 1913 гг.

*«Урожай 1900 года», I. «Озимые хлеба и сено». Изд. ЦСК МВД. «Статистика Российской империи», LI. СПб., 1900, стр. 4—93; там же, 11. «Ярэеые хлеба, картофель, лек и конопля». СПб., 1901, стр. 2—439.
**«Урожай 1913 г. в Европейской и Азиатской России», I. «Озимые хлеба и сено». Изд. ЦСК МВД. «Статистика Российской империи», LXXXI. СПб, 1913, стр. 2—95; там же, II. «Яровые хлеба, картофель, подсолнух, конопля и хлопок». СПб., 1914, стр. 2—497.

Относительный рост посевной площади ячменя был еще большим — с 1986,2 тыс. до 3257 тыс. дес., т. е. на 63%. Максимальный прирост дал Южный степной район — с 1253,3 тыс. до 2368,9 тыс. дес., т. е. на 88%. Некоторый прирост посевов ячменя был и в других районах черноземной полосы, тогда как во всей нечерноземной полосе его посевы сократились. В целом по Европейской России доля посевов ячменя в общей посевной площади увеличилась с 9,1 до 13,3%.

Посевы ржи в основном остались без изменения; они увеличились лишь в четырех районах: Западном, Средневолжском с Заволжьем, Южночерноземном и Нижневолжском с Заволжьем и сократились в остальных семи районах. Однако доля посевов ржи в общей посевной площади в связи с абсолютным ростом последней сократилась с 30 до 25,4%. Посевы овса в целом сократились, и доля его в посевных площадях снизилась с 20,6 до 17,3%. Но в районах, производивших овес преимущественно на экспорт (Южный степной, Нижневолжский с Заволжьем), посевы овса были расширены.

В течение рассматриваемого периода подходил к концу процесс вытеснения посевов полбы более ценными хлебами. Уменьшились посевы гречихи, бобов, чечевицы, но увеличились посевы проса и гороха.

Признаком интенсификации частновладельческого земледелия явилось расширение посевов картофеля с 641,5 тыс. до 847,5 тыс. дес., т. е. на 32%. Наибольший абсолютный прирост дали районы развитого винокурения — Западный и Северочерноземный. Наряду с этим наблюдались и процессы противоположного характера— снижение посевов технических культур. Так, посевы льна сократились с 363,3 тыс. до 274,3 тыс. дес., составив в 1913 г. лишь 75% посевной площади 1900 г. Доля посевов льна во всей посевной площади уменьшилась с 1,7% до 1,1%. Сократились и без того небольшие размеры посевов конопли.

Приведенные сведения дают возможность проследить процесс специализации частновладельческого хозяйства разных районов на производстве тех или иных сельскохозяйственных продуктов. Обращает на себя внимание односторонний характер специализации, ставящий под угрозу ее экономическую целесообразность. Особенно это видно на примере районов, где развивалось производство товарных хлебов с выделением одной торговой монокультуры. Так, в Южном степном районе уже в 1900 г. зерновые хлеба составляли 5821,3 тыс. дес. из 6110,1 тыс. дес. всей посевной площади, т. е. 95,2%, тогда как крупяные и бобовые занимали лишь 2%, технические (картофель, лен и конопля) — 2,8%. К 1913 г. зерновые хлеба составляли 7426,9 тыс. дес. из 7618,8 тыс. дес. общей площади, т. е. 97,5%, тогда как на долю крупяных и бобовых приходилось уже только 1,1 % и на долю технических — всего лишь 1,4%. Некогда Южный степной район славился производством льна-кудряша на семя; за 13 лет посевы этой ценной культуры сократились со 114,7 тыс. до 46,3 тыс. дес., т. е. в 2,5 раза.

Для перспектив дальнейшего развития сельскохозяйственного производства односторонняя специализация была особенно неблагоприятной в Поволжье с его капризными климатическими условиями. Но и здесь, в Нижневолжском районе с Заволжьем, за исключением Казанской и Симбирской губерний, в 1900 г. посевы зерновых занимали 89,4% всей площади, посевы же крупяных и бобовых — 8,5%, технических — 2,1%.

Специализация сельскохозяйственных районов происходила и по другим культурам. Выше уже указывалось на увеличение производства картофеля в районах винокурения и крахмалопаточного производства. Характерным явлением было изменение в размещении производства льна-долгунца. В конце XIX в. больше Всего его сеяли в Западном районе (в 1900 г. 47,2 тыс. дес.). К 1913 г. первенство перешло к Промышленному району: здесь посевы льна увеличились с 36,5 тыс. до 59,3 тыс. дес., т. е. в 1,6 раза, тогда как в Западном районе посевы остались почти на прежнем уровне.

Процесс специализации районов особенно отчетливо прослеживается при сравнении площади под главным продуктом со всей посевной площадью.

Как правило, посевная площадь под культурой, на возделывании которой было сосредоточено особое внимание частных владельцев, возрастала значительно быстрее, чем вся посевная площадь (табл. 43). Так, в Херсонской губернии вся посевная площадь с 1900 по 1913 г. увеличилась на 19%, а площадь посевов ячменя — в 2,3 раза. В Смоленской губернии посевы увеличились на 12%, в том числе под культурой льна в 2,1 раза и т. д.

Ввиду специального интереса к крупному помещичьему хозяйству полезно рассмотреть структуру посевных площадей по разным группам хозяйств. Для подавляющего большинства их массовые данные по этому вопросу имеются в упоминавшемся «Своде по России», а также в аналогичной сводке по Центрально-промышленному району²² (табл. 44).

В частновладельческом секторе наблюдался довольно высокий уровень концентрации производства. В 69 089 хозяйствах с посевом до 250 дес. было 3013,6 тыс. дес. посевов, тогда как в 7124 хозяйствах с посевом свыше 250 дес. — 3991,9 тыс. дес.

Таблица 43. Изменение площадей под главной торговой культурой по некоторым губерниями (в тыс. дес.)*

* Составлена по тем же источникам, что и табл. 42.

Таблица 44. Пропорция сельскохозяйственных культур по посевным группам частновладельческих хозяйств в 1916 г.*


* ЦГИА СССР, ф. 433 (Сельско-продовольствениой части МВД), оп. 3, д. 73, лл. 1—20.

Поскольку крупные запашки в 500, 1000 и более десятин трудно вести при помощи крестьянского инвентаря, приведенные цифры свидетельствуют о значительном развитии капиталистического земледелия.

Как показывают данные табл. 44, в крупных хозяйствах более, чем в мелких и средних, заметен переход от так называемых серых хлебов (ржи и овса) к более ценным торговым культурам, прежде всего пшенице.

Доля посевов овса и ячменя, несколько возраставшая в низших посевных группах, снижалась начиная с группы 250- 500 дес. тем больше, чем крупнее группа имений. Противоположную тенденцию дают посевы проса. Гречиха и картофель, имевшие преимущественно потребительское значение, сеялись больше в мелких и совсем мало — в крупных хозяйствах. Лен возделывался больше всего в мелких и самых крупных хозяйствах и меньше — в средних.

Производство сахарной свеклы, как уже говорилось, было сосредоточено в крупных помещичьих хозяйствах. В трех высших группах, вместе взятых, доля этой культуры была вдвое большей, чем по всем хозяйствам в целом.

Следует отметить ведущее место самой высшей группы ь возделывании подсолнечника. Напротив, в производстве табака, бахчевых и огородных культур роль крупных посевщиков была совсем незначительна.

По посевам трав, особенно многолетних, на первом месте были самые крупные, за ними следовали мелкие, а потом среднего размера хозяйства. Можно думать, что если в низших группах травосеяние было сравнительно широко развито главным образом вследствие недостатка кормовых угодий, в средних оно более или менее соответствовало требованиям рационализации севооборотов, то в крупнейших хозяйствах его развитие связано с исключительным многоземельем, с невозможностью обработать своими силами громадную площадь имений.

Таковы краткие наблюдения над распределением культур по посевным группам.

Коснемся вкратце вопроса об удобрениях. Главным видом удобрения полей как в крестьянском, так и в частновладельческом хозяйстве являлся навоз. Как показывают данные, собранные от хозяев отделом сельской экономии и сельскохозяйственной статистики министерства земледелия и государственных имуществ в 1897 г., применение навозного удобрения было неравномерным. По его распространенности территория Европейской России делилась на несколько полос²³. Самая большая полоса, где внесение навоза считалось обязательным, охватывала все нечерноземные губернии (кроме южных уездов приуральских губерний) и значительную часть нестепных черноземных губерний.

Далее к юго-востоку простирались две сравнительно узкие полосы, в которых навозное удобрение практиковалось или «большинством частных владельцев и многими из крестьян», или (нижняя полоса) «многими землевладельцами и меньшинством крестьян». Затем шла полоса той же примерно ширины, где навоз применяли «многие или некоторые землевладельцы и только немногие, скорее даже единичные, крестьянские хозяйства».

В остальной части черноземной полосы, в том числе в южных уездах Харьковской, Воронежской и Саратовской губерний, на западе Херсонской и Таврической губерний, на территории почти всей Екатеринославской, а также юго-восточных губерний навозное удобрение применялось только в качестве первых опытов.

Уже из приведенного обзора очевидно, что помещичьи хозяйства применяли, как правило, больше навозного удобрения, чем крестьянские. По сообщениям корреспондентов подсчитано, что для первых средняя норма увала пашни навозом составила 2800 пудов на десятину в черноземной полосе России и около 2000 пудов в нечерноземной, а для вторых — соответственно 2200 и около 1400 пудов²⁴. Такая разница объяснялась тем, что в нечерноземной полосе унавоживали всю или как можно большую часть парового поля, а в черноземной — значительно меньшую часть, на ближайших к усадьбе участках. Было подсчитано также, что владельческие поля получали навоза больше, нежели крестьянские, в нечерноземной полосе на 27%, а в черноземной — на 43%²⁵.

Конечно, эти цифры относятся лишь к той площади, которая получала удобрение. Важнее было бы установить, какая доля пашни удобрялась у помещиков в сравнении с количеством имевшейся у них пашни в собственности, с размером собственной запашки и с крестьянским хозяйством. Однако по этим вопросам надежных, тем более массовых, данных не имеется.

В черноземной полосе значительные площади частновладельческой земли не унавоживались потому, что владельцы не считали это необходимым из-за жирности почв, а также обилия земли.

Помещики, более богатые капиталами, раньше крестьян и в больших масштабах стали применять и искусственные удобрения. Попытаемся конкретно определить меру этих передовых явлений, их экономическое значение.

Возьмем на выборку несколько нечерноземных губерний и посмотрим, в каком отношении к пашне было поголовье скота (в переводе на крупный) в крестьянских и помещичьих хозяйствах. Перепись 1917 г. дала следующие результаты:



Едва ли есть необходимость продолжать список. Данные имеются по 27 губерниям и везде картина приблизительно такая же.

По отношению к пашне скота у помещиков было в несколько раз меньше, чем у крестьян, следовательно, во столько же раз меньше навоза. Конечно, часть пашни помещики сдавали и сами не обрабатывали, однако дефицит органических удобрений был налицо. Продажа навоза крестьянами к началу XX в. становилась все более редким явлением, этот резерв иссякал²⁶. Если произвести расчет на посевную площадь, то сравнение опять будет не в пользу помещиков. В 1916 г. на 100 десятин посева приходилось (голов)²⁷:



Нехватка скота и навозного удобрения была не последней причиной того, что помещики сдавали в аренду огромные площади, которые сплошь и рядом не получали удобрений. Лишение этих площадей удобрения, понижение их плодородия, как следствие помещичьей монополии на землю, приносило, вероятно, больше вреда, чем вся польза от «прогрессивных течений» в собственном хозяйстве помещиков.

Есть и еще один аспект этого вопроса. Крестьяне тоже испытывали недостаток в навозном удобрении, но нередко и имеющееся не могли внести в почву из-за дальноземелья. Автор одной из записок, поданных министру финансов в 1904 г., указывал, что «таких дальних и непригодных поэтому для удобрения крестьянских земель в общем выводе, судя по имеющимся данным, следует считать не менее половины всей надельной земли; если же к этим землям прибавить еще и земли помещичьи, но арендуемые крестьянами, то всех земель, находящихся в настоящее время в условиях, невыгодных для удобрения навозом, в одной Европейской России следует принять приблизительно около 2/3 всего удобного для земледельческой культуры пространства»²⁸.

Ограниченность ресурсов навозного удобрения наряду с нехваткой капитала вообще была одной из причин того, что наблюдавшаяся рационализация, особенно в латифундиях, принимала весьма своеобразные формы. Так, введение травяного многополья в одних хозяйствах вызывалось потребностью сократить площадь под паром, чтобы экономнее использовать поля. В описании одного имения Харьковской губернии указывалось, например: «При современной высокой земельной ренте незанятый черный пар, с экономической точки зрения, является мало рентабельным»²⁹. В связи с этим и введен был многопольный севооборот, в котором 17% площади занимали травы. В этом имении пришли к выводу, что занимать травами 3—4 поля из 10 невыгодно, и в 1911 г. посевы под ними были сведены до 7,2%, в 1912 г. — до 3,3% и в 1913 г. — до 2,9%³⁰. В имении А. А. Мааса Ямпольского уезда Подольской губернии был севооборот, «в котором нет ни пара, ни озими, а за сахарной свеклой, поставленной в голове севооборота, следует яровое с подсевом клевера и клевер на укос, всего — 3 поля. На удобрение (кроме навоза, хватающего всего на 40 дес.) идет много искусственных туков, в среднем на 10 тыс. руб. в год»³¹. Таких хозяйств, где введение новых севооборотов означало рост вложений капитала в земледелие, было немало, особенно в районах свеклосахарного и картофельного хозяйства.

Но в то же время встречался и другой вид рационализации, вызванный стремлением поддержать плодородие почвы без добавочных вложений капитала. Так, в частности, обстояло дело в Гжатском уезде, где из 100 дес. пашни в севообороте находилось (в %)³²:



Итак, в средних имениях — половину, а в крупных 2/5 пашни занимали травы и пар, что весьма далеко от рациональной организации полеводства даже в условиях Смоленской губернии с развитым льноводством и скотоводством. К тому же именно в крупных имениях указанные отрасли были развиты относительно меньше и больше было естественных сенокосов и пастбищ.
Зато помещичье хозяйство было одним из главных потребителей искусственных удобрений. Их ввоз с 6 млн. пудов в 1900 г. возрос до 35 млн. пудов в 1912 г., внутреннее производство к этому времени составило 32 млн. пудов. В нашем распоряжении нет сводных данных, каковы были доли в потреблении туков в крестьянских и помещичьих хозяйствах, а также в разных группах хозяйств. Но отдельные дошедшие до нас подсчеты указывают, что главными потребителями искусственных удобрений были помещичьи экономии. Так, в Полтавской губернии в 1910 г. было внесено удобрений на площади полей и плантаций (в тыс. дес.)³³:



Таким образом, на долю хозяйств с землевладением свыше 1000 дес. унавоженной площади приходилось немногим более половины, а доля удобренной туками пашни составила 87%. Минеральными туками помещики удобряли 2,9% посевной площади, а крупнейшие даже 7,8%, тогда как крестьяне всего лишь 0,03 %.

Владельцы крупнейших имений, связанные со свеклосахарным и винокуренным производством, вполне оценили минеральные удобрения и охотно ими пользовались. Так, в Карловской экономии весь расход на удобрение полей достигал в 1899/ 1900 г. 17,5 тыс. руб., а в 1913/14 г.—77,1 тыс. руб., причем искусственные удобрения составляли все возрастающую долю в их общей массе³⁴. В имении графов Бобринских в м. Смела (Киевская губ.) стоимость туков на десятину посева свекловицы с 1895 по 1912, г. увеличилась с 7 р. 17 к. до 13 р. 24 к., а пшеницы с 11 р. 32 к. до 17 р. 58 к.³⁵

И все же применение искусственных удобрений имело локально ограниченный характер. Их основная масса (около 30%) потреблялась в Польше, приблизительно 25% - в Прибалтике,12% — в Белоруссии, 17% — в свеклосахарном районе, на всю остальную Россию приходилось всего лишь 10%, из них значительная часть — на псковско-тверской льняной район. По данным перевозок 1912 г., главными потребителями были губернии: Киевская (2357 тыс. пудов), Подольская (1487 тыс. пуд:), Харьковская (1169 тыс. пуд.), Псковская (951 тыс. пуд.), Курская (826 тыс. пуд.)³⁶. Но даже в районе крупного картофеле-винокуренного производства (Киевско-Волынское Полесье) в 1913 г. вносилось менее пуда удобрений на десятину пашни³⁷. В других районах они применялись в совершенно мизерных количествах. В общем итоге по всей стране применение химических средств было ничтожно в сравнении с громадной территорией: при средней норме 24 пуда на десятину 40 млн. пудов туков хватило бы для удобрения около 1,7 млн. дес. пашни, т. е. 2% всей посевной площади.

Наряду с удобрениями для полевого хозяйства большое значение имеет качество семенного материала. Семеноводство в рассматриваемое время все более упрочивалось как самостоятельная отрасль зернового производства. В помещичьих имениях были выведены такие высококачественные сорта зерновых культур, как овес «шатиловский», озимая пшеница «высоколитовская» (имение Высоколитовское графини Потоцкой), рожь «ивановская» (имение Ивановка П. И. Харитоненко). Усиленно велась работа по приспособлению к местным условиям громадного разнообразия заграничных сортов. Впрочем, увлечение заграничными семенами было явно чрезмерным и далеко не всегда шло на пользу.

Производство семян различных культур на продажу было в ряде помещичьих хозяйств специальной и неплохо поставленной отраслью производства. Их продукцией прежде всего пользовались другие помещики, что обеспечивало повышенные урожаи, а также немало кулацких хозяйств. Большинству же крестьян было не до качества, им важно было прежде всего иметь семена, чтобы не оставить поля незасеянными. Так, в имении графа Л. Л. Мусина-Пушкина (Мологский уезд Ярославской губернии) семенного хозяйства не велось, но для соседних крестьян оно было единственным источником получения семян³⁸.

Между тем и помещичьи хозяйства далеко не всегда были обеспечены хорошим отечественным посевным материалом. Даже среди свекловодческих хозяйств лишь немногие сумели организовать производство семян из собственных высадок. Производство исходного материала — элиты — почти целиком находилось в руках немецкой фирмы «Рабетке и Гезике» в Подольской губернии. Снабжая хозяев элитными семенами, фирма требовала соблюдения определенных агротехнических правил, вмешиваясь в дела экономий.

Техника земледелия к началу рассматриваемого периода в огромном большинстве хозяйств была чрезвычайно низкой, и особенно примитивна в Черноземном центре. Паровое поле здесь, как, впрочем, во многих других местах, начинали пахать, когда скошена часть лугов и скот можно перегонять с пара на отаву³⁹. Утоптанная скотом, уплотненная пашня высыхала настолько, что не поддавалась надлежащей обработке, особенно сохой и деревянной бороной. Через месяц следовало двоение, но боронование не производилось до самого сева, и весь пахотный слой высыхал на 1,5—2 вершка. Уборка и особенно молотьба сильно затягивались.

Лишь в отдельных хозяйствах проявлялась забота об улучшении агротехники. Например, корреспондент из Тамбовской губернии сообщал в 1903 г. в Московское общество сельского хозяйства, что явившийся к нему воспитанник сельскохозяйственного училища, «развитой, честный молодой человек», дал следующий отзыв о положении хозяйства частных землевладельцев Шацкого уезда: «Кроме хутора гр. Шуваловой и полей купца Назарова, в остальных способ обработки земли варварский». От себя корреспондент добавил: «Варварский, а ведь в числе остальных — имения председателя и членов общества сельского хозяйства, председателя и членов земской управы»⁴⁰.

И все же помещичье хозяйство заметно превосходило еще более низкий уровень агротехники крестьянского хозяйства. Так, в Смоленской губернии число предпосевных вспашек под рожь в 1900 г. у крестьян равнялось 2, а у частных владельцев в среднем 2,4⁴¹.

В ряде имений владельцы, а чаще наемные специалисты вели серьезную работу по рационализации хозяйства, особенно в районе свеклосеяния и на южных окраинах. В частности, была успешно решена проблема повышения сахаристости свекловицы; внедрен не получивший распространения на Западе способ вне сения минеральных туков рядовыми сеялками вместе с семенами свеклы; на юге все шире распространялся посев пшеницы по чистым парам; испытывались кулисные так называемые американский и херсонский пары; найдено оптимальное распределение растений кукурузы и т. д.

Свеклосахарные экономии добивались довольно высокой урожайности и рентабельности полевого хозяйства путем увеличенного вложения капитала. Так, в упоминавшемся Шпиковском имении показатели полеводства были следующие (в среднем за год)⁴²:



Эти итоги представляют интерес во многих отношениях. Взять хотя бы расходы на рабочую силу, которые незначительно возросли в годы революции 1905—1907 гг. Но позднейшие издержки по этой статье снизились при одновременном росте цен на средства потребления. Главное стремление владельца было направлено на увеличение урожая свеклы, удобрения под которую стали вноситься в больших размерах. В силу того, что свеклосахарное производство пользовалось щедрой поддержкой правительства, сопутствующие свекле культуры могли быть и действительно были на втором плане. Но, поскольку под свеклу вносились большие количества удобрений, следовавшая за ней пшеница, тоже получавшая в некоторых хозяйствах определенную подкормку, давала очень неплохие урожаи. Но количество подобных имений было невелико. Общий уровень хозяйства был низок.

Рассмотрим важнейший показатель развития земледелия, в котором ярче всего выражаются не только агротехнические, но и социально-экономические условия производства. Этим показателем, как известно, является урожайность.

Здесь нет необходимости анализировать недостатки царской правительственной урожайной статистики — они достаточно хорошо известны из литературы. Главный ее недостаток для целейданной работы состоит в том, что показатели урожайности относились к двум большим весьма внутренне неоднородным категориям посевов — на крестьянской надельной и на частновладельческой земле. Между тем производительность земли была различной у бедноты и кулаков, у помещиков с отработочной и капиталистической системами хозяйства, на землях, сдаваемых в мелкую погодную аренду крестьянам и в долгосрочную капиталистическим предпринимателям, и т. п.

Но и в этой статистике мы сталкиваемся с положением, которое народная мудрость выразила в пословице «нет худа без добра». Осреднив сведения, царские чиновники показали, хотя и весьма приблизительно, каков был обычный уровень производительности огромной массы земель, принадлежавших частным владельцам, поэтому можно судить, насколько она могла быть увеличена, если бы земледелие было поднято до уровня передовых капиталистических хозяйств.

Помещичье-буржуазные историки и экономисты, как известно, всячески подчеркивали, что помещичье хозяйство отличалось от крестьянского более высокой урожайностью и более быстрыми темпами роста. Действительно, средняя по десятилетиям урожайность хлебов с 1861 по 1910 г. на крестьянских полях возросла с 29 до 43 пудов, т. е. на 48%, а на частновладельческих— с 33 до 54 пудов, или на 64%. А. А. Кауфман, вычисливший это соотношение, писал: «Значит, даже взятое в общем и целом, хозяйство на владельческих землях прогрессирует сильнее, и крестьянское хозяйство не только не нагоняет, но пока отстает от него все сильнее и сильнее»⁴³.

Рассмотрим и мы соответствующие данные, относящиеся к изучаемому здесь периоду. Для сравнительного анализа, возьмем озимую рожь — культуру, которая возделывалась в достаточно большом количестве во всех районах (табл. 45).

В табл. 45 данные на конец XIX в. не полностью сопоставимы с последующими по районам, но средние по 41 губернии показывают, что в первом пятилетии XX в. урожайность как на крестьянских, так и на частновладельческих полях осталась прежней — соответственно 43 и 63 пуда. По высоте урожайности выделились лишь Правобережье и отчасти Левобережье Украины. Остальные районы больших расхождений не показывают, за исключением южных и юго-восточных губерний с их рекордно низкой урожайностью. Второе пятилетие дало повсеместное снижение урожайности, местами очень значительное, а в среднем у крестьян на 11,5%, у частных владельцев (точнее, на их землях) — на 9,5%. В третьем пятилетии XX в. урожайность восстановилась и даже превзошла уровень 1901 — 1905 гг.: у крестьян на 11,5%, у частных владельцев — на 11,1%. В распределении районов по высоте урожаев произошли лишь незначительные изменения.

Итак, прогресс хозяйства на тех и других землях был налицо. Но он шел со спадами вплоть до полных неурожаев в отдельных районах, а темпы этого прогресса нельзя назвать иначе, как черепашьими. Урожайность на помещичьей земле не обнаружила более быстрых, чем у крестьян, темпов роста, несмотря на успехи земледелия в отдельных капиталистических хозяйствах. Не возросло и превышение урожайности на помещичьих землях над крестьянскими.

Таблица 45. Средняя годовая урожайность озимой ржи в Европейской России на надельных и частновладельческих землях (в пудах с дес.)*

*«Свод статистических сведений по сельскому хозяйству России к концу XIX века»-СПб., 1903, стр. 76—123; «Сельское хозяйство в России в XX веке». М., 1923 (Порайонные данные выведены нами из погубернских). Районы даны по источнику.

Поскольку все же такое превышение оставалось, экономист типа Кауфмана повторил бы, что помещичье хозяйство необходимо сохранить, ибо без него невозможно обеспечить дальнейший прогресс земледелия, так как крестьянское хозяйство развивалось очень медленно. Последнее действительно так. С конца XIX в. по пятилетие 1911—1915 гг. урожаи у крестьян поднялись на весьма малую величину — с 52 до 58 пудов. Этот рост мог быть значительно большим, не будь в руках помещиков громадных площадей земли, служившей средством эксплуатации крестьян. Чтобы двинуть вперед дело прогресса крестьянского хозяйства, надо было ликвидировать помещичье землевладение вместе с помещичьим хозяйством, служившим средством поддержания и укрепления этого землевладения.

В пользу такой ломки говорили и ближайшие практические хозяйственные соображения. В. И. Ленин на конкретных данных показал, что «помещичьи земли, обрабатываемые крепостнически (испольщина и мелкая аренда), дают меньшие урожаи, чем надельные земли!»⁴⁴. Переход этих земель к крестьянам и подъем урожайности на них, хотя бы до уровня урожаев на надельных землях, в течение короткого времени дал бы большой экономический плюс. Еще больший эффект мог дать неизбежный подъем урожаев на надельных землях. Помещики вели земледелие круглым счетом на 8 млн. дес., а крестьяне — на 80 млн. Поднятие производительности земли крестьянами, хотя бы до уровня продуктивности взятых в целом частновладельческих земель, обеспечивало огромный прирост продукции сельского хозяйства. Рассмотрим вопрос о том, каков был удельный вес помещичьего хозяйства в целом и его капиталистического слоя в общем объеме сельскохозяйственного производства страны, ограничившись сведениями на 1909—1913 гг. и за 1917 г.

Для первого случая возьмем расчеты (правда, не бесспорные) С. Н. Прокоповича. По его исчислениям, помещичье хозяйство Европейской России давало в 1909—1913 гг. по всем отраслям сельского хозяйства 10,9% продукции. По зерновому производству, применительно к данным переписи 1916 г., автор исчисляет долю помещиков в 9,5%. Зато в производстве торгово-промышленных растений их доля составляла 18,5%, в садоводстве, огородничестве, виноградарстве, пчеловодстве и шелководстве, взятых вместе, — 20,7% ⁴⁵.

Если допустить, что капиталистическое земледелие занимало половину помещичьей посевной площади, то окажется, что на его долю приходилась 1/20 всех посевов. Естественно, что ни о каком определяющем, решающем влиянии капиталистического земледелия помещиков на все сельскохозяйственное производство страны речи быть не могло.

Подходя к более подробным данным за 1917 г., можно встретиться с соображением о том, что 1917 г. не очень показателен, так как именно помещичье хозяйство больше всего понизило производительность во время первой мировой войны. Но это не доказывает ничего другого, как слабость его капиталистической организации. К тому же полезно знать, каким был действительный удельный вес класса помещиков в сельскохозяйственном производстве в самый канун его ликвидации в результате Великой Октябрьской социалистической революции.

Рассмотрим данные Центрального статистического управления за 19-17 г. по полевому, садово-огородному и луговому хозяйствам помещиков в сравнении со всем сельским хозяйством Европейской России (табл.46).

Итак, в зерновом производстве помещичье хозяйство занимало 8,2 %. Если при этом иметь в виду капиталистическое производство, то нельзя не признать, что в общей массе производимой продукции доля его была незначительной, зато в нем были больше развиты торговые культуры — пшеница, ячмень, овес, бобовые. Доминирующая роль принадлежала частным владельцам в выращивании сахарной свеклы. Как будет показано ниже, в этом главную роль играло покровительство сахарной промышленности со стороны правительства. Заметной была доля помещиков в травосеянии. По целому ряду интенсивных культур роль их была явно ничтожной. Так, льна-волокна они производили всего лишь 1,2%, волокна конопли—1%, хлопка — 2,1%. Малой была их доля в выращивании масличных культур (семян льна, конопли и подсолнечника). При незначительном удельном весе во всем земледельческом производстве помещичье хозяйство занимало видное место на хлебном рынке. Многие экономии отличались весьма высокой товарностью земледелия. Так, урожай 1911 г. в Андрушевском имении А. Н. Терещенко предполагалось распределить следующим образом (в тыс. пудов)⁴⁶:



Таблица 46. Валовая продукция сельского хозяйства (в пределах границ СССР 1939 г.), в тыс. ц*

* ЦГАОР СССР, ф. 1562 (ЦСУ), оп. 19, д. 56, л. 80.

Таким образом, Андрушевское имение выбрасывало на рынок более 350 тыс. пудов хлеба, Т. е. свыше 3/5 урожая. В действительности товарность этого хозяйства была выше, так как огромная масса свеклы и картофеля собственного производства шла в переработку на сахар и спирт.

Аналогичную картину находим в Ракитянском имении Юсуповых. В 1912 г. из 516,6 тыс. пудов собранного зерна было продано 355,2 тыс. пудов, или 68,6% урожая⁴⁷. Еще выше была товарность Веселовского имения, где главным было не свекловичное, а зерновое хозяйство. Здесь в 1909 г. было продано 74% собранного зерна⁴⁸. Перечень таких высокотоварных предприятий могли бы пополнить многие крупные имения.

Что же касается товарности всего помещичьего хозяйства в целом, то в нашем распоряжении не имеется иных расчетов, кроме таблицы В. С. Немчинова, которую он составил еще в 20-х годах, не разъяснив, однако, своих исходных методических позиций. Таблица настолько широко известна, что приводить ее здесь излишне. Напомним лишь, что доля помещиков в валовом сборе хлебов составляла, по расчетам В. С. Немчинова, 12%, в рыночной (внедеревенской) части — 21,6%, а товарность исчислялась в 47%. Рассмотрим цифры той же таблицы в ином варианте, взятом опять-таки у В. С. Немчинова (в %)⁴⁹:



Обращает на себя внимание тот факт, что даже у помещиков, не говоря уже о кулаках и тем более о бедноте и середняках, потребление внутри деревни превышало продукцию, продаваемую на внедеревенской рынке. Значительная часть продукции шла, как это было показано по Андрушевскому имению, на нужды хозяйства: семена, кормление рабочих (натуральная часть заработной платы) и семьи владельца, корм скоту. Но были и другие каналы, по которым помещичий хлеб уходил на внутридеревенское потребление. Это продажа хлеба местным крестьянам и выдача им же кабальных хлебных ссуд, главным образом под отработки. В описании упоминавшегося выше имения Амшарино Смоленской губернии говорилось: «Навоз вывозится за % % и за отсрочку платежа до рождества за проданный крестьянам весной хлеб... Все зерно продается крестьянам с подожданием денег до зимы, а за % они обязаны вывезти весь навоз»⁵. Вимении Зайцеве той же губернии «все решительно продается на месте крестьянам»⁵¹, а в имении Кошелево «все зерно раздается крестьянам под работы по ценам вяземским, остальное все сбывается в Вязьме»⁵². Таких свидетельств, с которыми читатель знаком по другим главам, более чем достаточно.

Известно, что подавляющая масса крестьян продавала хлеб с осени для уплаты налогов и долгов, а зимой и весной покупала, но уже по более дорогой цене. Имея возможность кредитоваться, помещики придерживали хлеб и, пользуясь нуждой крестьян, продавали его по повышенной цене. Слывший рачительным хозяином помещик князь А. П. Мещерский писал об этом, как о вполне обыденном и естественном явлении⁵³.

А князь А. Г. Щербатов в записке «К вопросу о влиянии урожая и хлебных цен на русское народное хозяйство» для виттевского Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности писал, что более сильное оборотными средствами частновладельческое хозяйство «запасами кормов и зерна удерживает местные цены в годы неурожайные в известных пределах. Эти запасы всяким понимающим свои интересы хозяином выдаются под отработок на сходных для обеих сторон условиях»⁵⁴. Ниже мы увидим, по каким ценам и с какими результатами для себя продавали помещики хлеб в неурожайные годы. Здесь, укажем лишь, что в такие годы хлеб выдавался под отработки по повышенной расценке. Другими словами, если цена хлеба удвоилась, то взявший его крестьянин вынужден был сделать для помещика двойную работу.

Доля товарного хлеба середняков и бедноты, составлявшая всего лишь 7,4% валового продукта, должна была доставлять им средства для покрытия насущных потребностей и уплаты многочисленных повинностей. Между тем и такая товарность была для них непомерно высока, так как являлась в значительной мере принудительной: беднота и середняки вывозили на городской рынок больше, чем они могли, и больше, чем помещики (соответственно 28,4 и 21,6%). «Крестьянин голодал в России... отдавая сотни миллионов пудов хлеба капиталистам, в города и за границу»⁵⁵.

При высокой товарности помещичьего хозяйства главную массу хлеба на рынок доставляли кулаки, меньше — середняки и беднота и еще меньше — помещики.

ЖИВОТНОВОДСТВО

Для характеристики помещичьего животноводства источников явно недостаточно. Особенно трудно осветить динамику его развития.

Рассматриваемый период характеризовался постепенным улучшением условий для торгового скотоводства. Цены на продукты животноводства заметно выросли, что можно видеть из
следующих данных (в руб.)⁵⁶:



Внешняя торговля скотом сильно тормозилась Германией,, которая только с 1913 г. открыла свой рынок для русского скота.

Практически более или менее благоприятные условия для развития животноводства стали складываться в годы столыпинской реформы. «Повсеместное вздорожание мяса,— писал в 1910 г. журнал «Сельский хозяин»,— как и всех остальных продуктов животноводства: молока, масла и пр., создает возможность действительного перехода русского скотоводства от навозного к продуктивному. До сих пор этот переход был только в зачатке, и доходные стада можно было пересчитать по пальцам»⁵⁷.

Многие помещики быстро учли повышательную конъюнктуру и взяли курс на увеличение поголовья скота. Так, в Баландинской вотчине С. Д. Шереметева (Саратовская губерния) балансовая стоимость скота с 43 тыс. руб. в конце 1907 г. выросла до 153 тыс. руб. к концу 1911 г. и до 279 тыс. руб. к концу 1913 г.⁵⁸ В приволжских имениях Орловых-Давыдовых стоимость крупного рогатого скота между 1900 и 1911 гг. возросла с 49 тыс. до 176 тыс. руб. Одновременно сокращалось поголовье овец: стоимость его упала со 109 тыс. до 14 тыс. руб.⁵⁹ В имении Андриановское М. М. Устинова (Петровский уезд Саратовской губернии) за 1900—1914 гг. поголовье коров увеличилось с 80 до 300, свиней с 400 до 2000 голов, овец — с 18 250 до 20 000 голов⁶⁰.

Многие крупные помещичьи хозяйства были очагами концентрации наиболее ценных и продуктивных пород скота. Помещики держали так называемые заводы племенного скота. К 1899 г. были известны 77 заводов крупного рогатого скота, 27 заводов племенных свиней и 52 завода племенных овец⁶¹.

Характерно, однако, что главное свое внимание помещики обращали на заграничный скот. В этом сказывалось как издавна присущее многим из них пренебрежение ко всему отечественному и к опыту русских животноводов, так и влияние разного рода ученых вроде академика А. Ф. Миддендорфа, яростно нападавшего на тех, кто верил в возможность улучшения русских пород скота. Целые десятилетия он в своих сочинениях взывал к русским хозяевам: «Отучитесь (за этот совет вы мне скажете огромное спасибо) употреблять выражение „русская порода", ее пока нет, это миф... Я словом и делом за разведение заграничных пород в России», — писал Миддендорф⁶².

Разведением таких ценных русских пород скота, как ярославская и холмогорская, занимались лишь восемь заводов. Больше всех разводили скот ангельнской, голландской, альгауской и других заграничных пород. Некоторые из них были успешно акклиматизированы (например, скот симментальской, джерзейской пород), другие, наоборот, не прижились.

К 1914 г. в Европейской России известных племенных частновладельческих хозяйств по разведению крупного рогатого скота было 483, овец — 119, свиней — 169, лошадей — 293⁶³.

В XX в. работа по улучшению состава стад продолжалась. Об этом процессе, в частности, можно судить по данным трех обследований частновладельческого скотоводства Саратовской губернии, которые показывают процент породистого скота в общем его количестве⁶⁴:



Тяга к разведению породистого скота усиливалась в связи с тем, что при быстром росте ренты, цен на землю ц вздорожании кормов содержание малопродуктивного местного скота становилось все более невыгодным.

Во многих имениях стало правилом содержание породистых производителей для метизации местного скота. Производители приобретались за границей и с «заводов» других помещиков В этом деле заметную роль стали играть земства. Так, Курское земство в 1901 г. купило 25 быков симментальской породы и всех их раздало частным владельцам⁶⁵.

Здесь уместно еще раз вернуться к вопросу о «культурнохозяйственном значении» помещичьих экономий для окрестного населения. Далеко не так велик был хозяйственный консерватизм крестьян, чтобы они не понимали значения породистости скота, особенно в условиях быстро развивавшегося маслоделия. Используя стремление крестьян случить маток с породистыми производителями, монопольными обладателями которых были помещики, последние нередко и этот вид «прогрессивных явлений» в крестьянском хозяйстве превращали в источник отработок. Так, обследователь Курской губернии отметил отработки за пользование экономическим быком как обычное явление⁶⁶.

В описании имения Серебряные Пруды С. Д. Шереметева говорится: «За пользование быком крестьяне должны отработать, т. е. скосить, связать и свезти урожай с 7 десятин...»⁶⁷

В имении А. И. Дриль Брянского уезда Орловской губернии один из быков-производителей отдавался на лето в крестьянское стадо; «за это крестьяне обязаны ежегодно выставлять на копку картофеля 90 женщин»⁶⁸.

Чаще же всего, опасаясь конкуренции со стороны крестьянского хозяйства, помещики просто отказывали в пользовании производителями. В материалах обследования района нагульного скота говорится, что окрестное население «охотно пользуется владельческими производителями, уплачивая 1—2 рубля или совсем бесплатно. К сожалению, приходится констатировать, что владельцы не так охотно идут навстречу населению и в производителях часто отказывают»⁶⁹. В том, что эта тенденция была характерна и для помещиков других местностей, убеждают материалы обследования животноводства в Киевской губернии, где говорится, что, «несмотря на распространенность здесь частновладельческих скотоводственных хозяйств, пользование экономическими производителями для крестьянского скота далеко не всюду возможно... и лишь всякими правдами и неправдами (подкупом, знакомством с пастухом и пр.) небольшой группе крестьян удается случить своих коров с экономическим быком»⁷⁰.

Другую сторону пресловутого «культурно-хозяйственного значения» помещичьего хозяйства составлял распространенный способ ремонтирования стад путем покупки скота «у крестьян, которые по нужде продают его „себе в убыток"». Это было более выгодно, «чем выращивать скот самим»⁷¹. Владелец имения при сельце Крюково Крапивенского уезда Тульской губернии В. А. Тулубьев объяснял это явление тем, что «является невыясненным, насколько повысятся расходы по содержанию (породистого. — А. А.) скота сравнительно с увеличением выходов масла», так как за дорогим скотом потребуется лучший уход. При наличии же простого дешевого скота «владелец не очень бывает озабочен, если с коровой случится несчастье»⁷². Главная же выгода помещика состояла в том, что он, использовав большую часть луговой земли (68 дес.) для своего стада, сумел таким путем поднять арендную плату за остальные 27 дес. с 15—30 руб. до 40—50 руб. за десятину. Стадо в 100 коров приносило доход в 331 руб., а сдача луга — 1015 руб. плюс сдача отавы — 200 руб.⁷³ Так, собственное почти бездоходное скотоводство помогло поднять доходность имения за счет земельного голода крестьян.

Сказанное, конечно, не означает, что в России не было высокопродуктивных животноводческих ферм. Так, в Карловне лучшие коровы швицкой породы давали 220—230 пудов молока, а в среднем все стадо в 1902 г. дало по 149 пудов 26 фунтов на корову⁷⁴. Еще выше были удои в имении Приютино М. А. Краузе под Петербургом. Здесь средний удой в 1905 г. составил 257,5 ведер на каждую из 175 дойных коров.

Но здесь же, под Петербургом, находилось хозяйство совсем иного типа — «Лесная ферма» академика архитектуры Ю. Ю. Бенуа с «массой дорогих построек», «все это очень удобно и хорошо, но стоит 40 тысяч и дает помещение только для 120 штук скота». Содержание электростанции обходилось ежегодно в 3 тыс. руб., не считая амортизации и процента на капитал. Поскольку она часто «капризничала», содержались про запас дополнительные приводы, ветряной двигатель. На ферме были разные сепараторы, маслобойка, молотилка и большой штат администрации. Заведена птицеферма (свыше 200 кур, гусей и индеек), теплицы с сушкой овощей⁷⁵. Это одно из хозяйств, которые велись ради «барской затеи», из «любви к искусству», с явным убытком.

Часто породы скота подбирались без учета климатических, условий. Так, на аукционной выставке 1911 г. в Москве помещица Милованова демонстрировала трех буйволов, а Шлиппе — десять голов серого украинского скота. «Этот скот, — писал обозреватель,— мы склонны причислить к капризам владельцев, ибо и те и другие совершенно не годятся для средней России»⁷⁶.

Ознакомление с имеющимися материалами показывает, что ни передовые фермы помещиков, ни хозяйства убыточно-показные не были преобладающими типами помещичьего скотоводческого хозяйства. Как велось молочное скотоводство в большинстве частновладельческих хозяйств, можно видеть из наблюдений инструктора по молочному хозяйству Воронежской губернии Д. С. Утина (1911 г.): «... Большая часть из них ведут молочное хозяйство самым первобытным способом, который мало представляет интересного, а между тем почти в каждом хозяйстве имеются сепараторы разных систем и производительности». Из осмотренных 20 хозяйств лишь «в пяти экономиях, в которых введено в севообороте травосеяние и корнеплоды, зимою содержится скот в теплых дворах и на лучшем содержании, имеются записи удоев, выхода масла с ведра молока и времени отела.

В остальных пятнадцати хозяйствах скот зимою содержится в холодных дворах, кормится исключительно грубыми кормами в виде яровой соломы, ржаной и яровой мякины, поится холодной водой, в некоторых хозяйствах один раз в сутки. Количество дойного скота имеют от 5-ти до 15-ти голов, записей никаких не ведется»⁷⁷.

На частновладельческое скотоводство в России сильное влияние оказывало состояние кормовой базы. Недостаток луговых угодий в крестьянских наделах настолько сильно влиял на повышение арендной платы, что помещикам чаще было выгоднее сдавать луга и пастбища крестьянам, чем всерьез заниматься собственным животноводством. К тому же площадь лугов непрерывно сокращалась вследствие распашек. Так, с 1895 по 1912 г. луговые угодья сократились в Воронежской губернии с 472,3 тыс. до 189,8 тыс. дес., в Полтавской — с 459 тыс. до 305,4 тыс. дес., в Херсонской губернии — с 698,4 тыс. до 158,8 тыс. дес.⁷⁸

Немалое значение имело и то обстоятельство, что наиболее ценные корма, жмыхи и отруби почти целиком вывозились в Германию, отменившую на них ввозные пошлины.

Не уделялось внимания улучшению состава и сохранению наличных кормов, в частности, силосованию. Известный своей ^безграмотностью советчик по вопросам сельского хозяйства Ф. Э. Ромер уверял хозяев, что «силосование кормов: 1) уменьшает их количество; 2) понижает их качество; 3) делает их вредоносными для некоторых животных организмов»⁷⁹. И даже главноуправляющий Карловки М. Е. Шейдеман советовал управляющим экономиями «бросить возиться с силосом»⁸⁰.

Можно, конечно, назвать немало хозяйств, где содержание и кормление скота велись рационально. Особенно это относится к районам Прибалтики, Белоруссии, окрестностям Москвы и Петербурга. Иначе не было бы, например, возможности содержать 1000 штук рогатого скота (из них 450 дойных коров) в имении Щорсы графа К. А. Хрептовича-Бутенева (Новогрудский уезд)⁸¹. Между тем хозяйства и при достаточной кормовой базе не добились того, чтобы с выгодой использовать улучшавшуюся рыночную конъюнктуру и сделать животноводство более рациональным.

Кормление скота даже в лучших хозяйствах было очень скудным. Так, в имении И. А. Стебута скот летом кормился преимущественно по парам и жнивьям, получая небольшую подкормку травой и вико-овсяной смесью. «Телята поятся не долее двух недель цельным молоком, а затем переводятся на снятое с овсянкой; к шести неделям телята приучаются понемногу к сену, и с этого времени дача снятого молока прекращается. Ранние телята к концу первого года получают уже яровую солому и мякину»⁸². Такое кормление сам И. А. Стебут признавал «скудным». Коровы у него давали в год не более 80 ведер молока. Овцы содержались и того хуже, пользуясь летом лишь пастбищным кормлением; «зимой, во время ягнения, получали сено, а в остальное время — солому и ухоботье». Настриг грязной шерсти получался очень низким, в среднем 3 фунта с головы⁸³. Свиньи в имении были «метисы йоркширов и беркширов, настолько, однако, выродившихся, что нелегко констатировать примесь иностранной крови»⁸⁴.

Немалый интерес представляет в этом отношении крупнейшее маслодельческое хозяйство Мологского уезда Вологодской губернии— имение Борисоглебское графа А. А. Мусина-Пушкина. Дойных коров здесь в 1899 г. было 230, в 1913 г. — 229. Получено молока соответственно 39 тыс. и 44 тыс. пуд., масла выработано 1067 и 1330 пуд., что составляет на одну корову 5,06 и 6,12 пуд., т. е. производительность стада несколько увеличилась⁸⁵. Это увеличение могло бы быть более значительным, если бы содержание скота отвечало требованиям зоотехники. Между тем, как узнаем из докладной записки обследовавшего хозяйство в 1909 г. специалиста по молочному хозяйству, до этих требований было весьма далеко. «Скотный двор старый, сырой, холодный», «окна с разбитыми стеклами», температура зимой от 2° до 8° Р вместо требуемых 10—12°, скот «почти всегда сырой и грязный». «Скот не подмывается, а смачивается во время дойки... вода в ведерках в продолжение дойки не сменяется,, так что к концу дойки... совершенно загрязняется». Температура воды при поении + 1 —3°Р вместо 10—14°. Корма не взвешиваются. У коров «различные заболевания вымени, как-то: воспаление вымени, как поверхностное, так и глубокое, засорение (закупорка) сосцов, утеря четверти и половины вымени,, утеря сосцов, камни в сосцах, нагноение в сосудах, бородавки: на сосцах», «неправильное теление, выпадение матки, выпадение влагалища, задержание последа и, наконец, выпадение прямой кишки»⁸⁶. Заметим, что стадо состояло из коров ярославской и холмогорской пород, метизированных симменталами, что при. таких условиях содержания не давало каких-либо преимуществ.

Общая отсталость скотоводства проявлялась даже в передовых капиталистических хозяйствах. В описании Тростянецкого» имения прямо говорится, что «ни одна из отраслей животноводства при существующих условиях рынка не является настолько доходной, чтобы стать самодовлеющей и конкурировать с полевым хозяйством, построенным на широкой продукции свеклы»⁸⁷.

Хотя в имении было 139 коров и быков швицкой и ярославской пород и 63 головы молодняка, однако товарного значения-молочное хозяйство не имело⁸⁸; «молочное хозяйство не преследует коммерческих целей, а исключительно имеет в виду удовлетворение потребности собственного хозяйства и своих многочисленных служащих и рабочих в молоке и молочных продуктах. При отсутствии молочной фермы хозяйство вынуждено было бы содержать коров своих служащих, что во многих отношениях является очень неудобным»⁸⁹.

С целью утилизации отходов свеклосахарного производства и накопления навозного удобрения в Тростянце, как и при всех свеклосахарных и винокуренных заводах, широко практиковался откорм бракованных волов, большей частью покупных, с последующей продажей скотопромышленникам. Число откармливавшихся волов с 1340 голов 1898/99 г. увеличилось до 2060 голов в 1911/12 г., а в среднем в год составляло 1538 голов⁹⁰. Откорм продолжался 4—5 месяцев, давая привес в 6—7 пудов, т. е. приблизительно по 1,25 пуда в месяц. Живой вес вола доводился к моменту снятия с откорма до 37—40 пудов⁹¹.

Благодаря хорошей постановке откорма эта операция в данном хозяйстве в отличие от многих других хозяйств, занимавшихся откормом, приносила доход в среднем с головы в 1898— 1912 гг. 1,52 руб. в год, а в 1907—1912 гг. — даже 3,76 руб.⁹² Некоторую прибыль давал откорм и в имении Гуты того же владельца, молочная же ферма, как и в Тростянце, давала убытки, которые, по-видимому, были терпимы, чтобы не отводить пастбищ и не выделять кормов для содержания скота наемного персонала⁹³.

О степени развития частновладельческого скотоводства можно судить хотя бы по передовым в отношении скотоводства имениям Юго-западного района. Напомним, что обследованию подверглись здесь хозяйства, в подавляющем большинстве имевшие винокуренные заводы, т. е. располагавшие наилучшими возможностями для откорма скота. Больше того, эти хозяйства нуждались в большом количестве навозного удобрения и были крайне заинтересованы в успехах скотоводства.

Данные обследования 1913 г., касающиеся 26 имений, показывают, что даже в картофельно-заводских хозяйствах скотоводство было развито весьма недостаточно. Только в имении Голяки графа А. Ф. Гейден (Винницкий уезд Подольской губернии) на 670 дес. сельскохозяйственных угодий насчитывалось 94 головы коров и быков, т. е. по 14 голов на 100 дес. угодий, и 37 голов молодняка крупного рогатого скота. Овец и свиней не было совсем. В имении Голозубинцы В. В. Скибневского (Ушицкий уезд Подольской губернии) имелось 5,8 коров и быков на 100 дес. угодий и 3,9 головы молодняка (при 1815 дес. угодий). Правда, здесь имелось 1422 овцы, т. е. по 78 голов на 100 дес. сельскохозяйственных угодий, и 448 свиней, или 26 голов на 100 дес. пашни.

Наряду с этими хозяйствами, где для того времени и тех условий скота было сравнительно много, были и такие, которые совсем не имели крупного рогатого скота (три крупных хозяйства). В имении Козацкое княгини Т. Г. Куракиной (Звенигородский уезд Киевской губернии) на 5546 дес. сельскохозяйственных угодий, в том числе 5370 дес. пашни, имелась всего лишь 21 корова, т. е. 0,38 головы на 100 дес. угодий, и 45 голов молодняка. Овец не было совсем, свиней было 177, или 3,3 головы на 100 дес. пашни.

Всего по 26 хозяйствам на 43 869 дес. сельскохозяйственных угодий, из которых 39 934 дес. пашни, насчитывалось 1278 голов коров и быков (количество быков отдельно не показано), т. е. 2,9 головы на 100 дес. угодий, 843 головы молодняка, менее 2 голов на 100 дес. Овец имелось 7122 — по 16,2 головы на 100 дес. Свиней насчитывалось 1239, т. е. по 3,1 головы на 100 дес. пашни⁹⁴.

Молочное хозяйство, как самостоятельная, товарная отрасль хозяйства, велось лишь в 8 хозяйствах и то в скромных размерах, а в остальных имениях молочное скотоводство носило потребительский характер, обслуживая потребности хозяйства в молоке. Невысоким было и производство товарного мяса, как об этом можно судить по соотношению поголовья молодняка и взрослого рогатого скота. Большая часть молодняка шла на ремонт взрослого стада и на убой для нужд хозяйства.

Правда, в приведенные расчеты может быть внесена небольшая поправка на то, что в большинстве хозяйств велся откорм бардой волов, доставляемых скотопромышленниками. Но эта операция далеко не достигала таких размеров, какие предоставлялись условиями винокуренного производства. Так, в хозяйствах Киевской губернии, обследованных в 1911 г., скот посторонних лиц составлял меньше половины (41,6%) собственного гулевого скота⁹⁵. Если примерно таким же было соотношение и в 1913 г., то количество голов на откорме не превышало 400, т. е. по 20 голов на каждый завод.

Вместе с тем нельзя не признать, что развитие винокуренного и свеклосахарного производств было фактором, ускоряющим развитие животноводства, особенно мясного направления. Эти производства получили дополнительный толчок к развитию в годы мирового сельскохозяйственного кризиса, когда подешевевшие на рынке хлебные злаки вынуждены были уступить значительную часть посевных площадей более выгодным техническимкультурам — свекловице и картофелю. Вместе с этим рос и откорм скота.

В описании Тростянецкого имения наследников Л. Е. Кениг указывается: «... Если наряду с свеклосахарным производством развиваются и другие отрасли хозяйства, то лишь постольку, поскольку они не мешают ему, а иногда даже вызываются им, как, например, откорм в широких размерах бракованного скота»⁹⁶.

В худшем положении была скотопромышленность юга. Некоторые специалисты справедливо указывали на переживаемый ею тяжелый кризис. В особенно трудном положении оказалось местное овцеводство. Развившееся на юге производство торгово-экспортных зерновых культур сильно подняло земельную ренту, в результате чего овцеводство, которое было исключительно экстенсивной отраслью хозяйства (на десятину пастбища приходилось в среднем не более 2 овец), стало явно невыгодным. Особенно большой урон понесло тонкорунное овцеводство, которое концентрировалось почти целиком в помещичьем хозяйстве. По исчислениям П. Н. Кулешова, в 80-х годах XIX в. в России было до 12 млн. мериносов. Земледелие все более вытесняло овец из южных и юго-восточных степей, и к 1916 г. мериносов осталось не более 4 млн.⁹⁷ Немалую роль в этом сыграла конкуренция заокеанской (главным образом австралийской) шерсти. Падению овцеводства способствовало, по-видимому, и то, что ввозная пошлина на шерсть в России была 3 руб. за пуд, тогда как в США, например, 15 руб. за пуд. Отношение производимой в США шерсти к ввозимой в начале XX в. составляло 8:1, тогда как в России — 1:2⁹⁸. Ввоз шерсти в Россию (за вычетом вывоза), составлявший в 1900 г. 80,8 тыс. пудов, составил в 1913 г. 2330 тыс. пудов⁹⁹.

Основными типами мериносовой овцы были инфантадо, негретти и рамбулье, а также помеси этих пород. Самостоятельным типом считалась камвольная мазаевская овца, выведенная в хозяйстве братьев П. Д. и Г. Д. Мазаевых еще в середине XIX в.

Большое научно-историческое и хозяйственно-практическое значение имеет вопрос о судьбе романовской овцы. Высокая плодовитость ее, мясные качества и отличное качество овчины явились результатом длительной племенной практики русских крестьян. Однако после реформы 1861 г. крестьянское романовское овцеводство быстро приходило в упадок. На родине этойпороды овец, в Ярославском уезде, их поголовье сократилось с 565 тыс. голов в 1861 г. до 187 тыс. в 1902 г. и до 68,6 тыс. голов в 1912 г.¹⁰⁰ Помещичье хозяйство ничем не помогло спасению романовской овцы от деградации как в количественном, так и в породном отношении.

Мы не останавливаемся подробно на такой характерной для помещичьего хозяйства отрасли, как коневодство. Известно, что помещики им охотно занимались и достигали определенных результатов в улучшении пород лошадей. Но именно эта отрасль, наряду с псовыми охотами, как и во времена крепостничества, больше всего служила поддержанию декорума барства, нежели экономики хозяйства. Правда, часть коннозаводчиков получала выгоду от продажи лошадей в другие хозяйства и особенно ремонтных лошадей для армии, на которые правительство специально устанавливало высокие покупные цены. Известный читателю М. Е. Шейдеман говорил своим служащим: «Ввиду того, что за ремонтных лошадей платят теперь хорошо», нужно на эту отрасль обратить «особое внимание»¹⁰¹.

Поистине баловнями судьбы были коннозаводчики, выращивавшие лошадей в казачьих степях по контрактам с военным ведомством. Для этой цели им роздано было в аренду около. 800 тыс. дес. задонской войсковой земли участками по 2400 дес. практически даром — по 3 коп. за десятину, плюс 12—15 коп. разных натуральных повинностей, тогда как арендная плата за степные земли к 1913 г. дошла в среднем до 12 руб. Военное же ведомство уплачивало Донскому казачьему войску за землю из народных денег 1791 тыс. руб. Коннозаводчик должен был сдать с участка в ремонт 8—12 лошадей в год по 150—200 руб. за штуку, за что получал право распахать 600 дес. земли, держать, кроме лошадей, 300 голов крупного скота и 600 овец. Скот содержался за счет эксплуатации примерно 1800 дес. из 2400¹⁰². Считая арендную плату по 10 руб. за десятину и плату за 12 лошадей по 200 руб., доход коннозаводчика можно определить в 26 400 руб. при минимальных, символических расходах. Выходит, что каждая ремонтная лошадь обходилась военному ведомству в 2200 руб. Таков был еще один канал, по которому народное богатство переливалось в карманы помещиков и других дельцов коннозаводства в России¹⁰³.

В целом же помещичье коннозаводство оказывало крайне незначительное влияние на состояние коневодства в стране. Более того, в целом конское поголовье в стране все более вырождалось. Военноконские переписи отмечали все больше «недомерков» (лошадей ростом меньше 1 аршина 14 вершков).

Таблица 47. Наличие коров в частновладельческих хозяйствах России в 1916 г.*


* ЦГИА СССР, ф. 433, оп, 3, д. 73, лл. 5-7.

Такое положение отмечалось не только в коневодстве. Вырождались лучшие русские породы молочного скота — ярославская и холмогорская. Характерным было положение с мясным нагульным и рабочим скотом серой украинской породы. Его разведением занимались многие помещичьи хозяйства: Мекленбург-Стрелицких, имения А. Д. Строгановой, А. П. Струкова, А. К- Бабушкина, С. В. Паниной, Э. К- Бродского, А. С. и С. С. Деконских, Н. Ф. Сумарокова-Эльстона, В. С. Кочубей и другие. Однако их деятельность не привела к общему улучшению этой породы скота. Наоборот, его качество все более понижалось. Средняя туша скота, поступавшего на московские бойни в 1880—1890 гг., весила 16 пудов, а в 1890—1900 гг.— 15 пудов. «В особенности, — писал специалист, — упало качество серого украинского скота; попадавшиеся в прежнее время на рынке экземпляры его в 24—26 пудов в туше стали теперь редким исключением, и к первосортному скоту относят уже животных 20—22 пуда, да и животные такого веса поступают на рынок в количестве не более 10—15% »¹⁰⁴.

А. А. Кауфман отмечал, что средний убойный вес степного скота к 1917 г. составлял 18 пудов, обыкновенного великорусского— 7 пудов, тогда как в Германии средний вес быков был 29 пудов, коров — 24 пуда¹⁰⁵.

В среднем русская корова давала разных продуктов в год на 28 руб., в США — на 94 руб., в Швейцарии — на 150 руб.¹⁰⁶

Ценные сведения по частновладельческому скотоводству содержит упоминавшийся выше «Свод по России». В таблице 47 приводятся данные о наличии коров в разных группах хозяйств в 1916 г. Следует оговориться, что, поскольку абсолютные значения вычислялись по относительным цифрам «Свода по России», в таблице имеют место некоторые неувязки с числом хозяйств в группах. Общее же расхождение в группировке по скоту с группировкой по посеву в итоге не обнаруживается, что дает основание пренебречь погрешностями источника и принимать его за приблизительно адекватное отражение действительности. С целью сохранения документальной достоверности сообщаемых данных мы воспроизводим проценты в том виде, как они показаны в «Своде».

Таблица 47 раскрывает любопытную картину того, в каком отношении находилось частновладельческое продуктивное скотоводство к земледельческому хозяйству. Больше всего хозяйств, не державших крупный рогатый скот, было в малопосевных группах. Но оказывается, что хозяйств без крупного скота больше было в латифундиях, чем в хозяйствах средних размеров, и только крупнейшие имения, естественно, не могли обойтись без молочного скота. Примечательно и то, что при наличии крупного рогатого скота бескоровные хозяйства встречались чаще в малопосевных и самых крупных по площади посева хозяйствах. Правда, одиннадцать «зерновых фабрик», имевших площадь посева свыше 5000 дес. на каждую, все имели коров, но они представляют исключение. С другой стороны, процент хозяйств с наиболее крупными фермами продуктивного молочного животноводства неуклонно возрастает с увеличением размеров земледельческого хозяйства. Все это свидетельствует, очевидно, ободносторонней специализации на зерновом производстве одних хозяйств и на стремлении к многоотраслевому развитию в других. К сожалению, за отсутствием порайонных сведений более подробного анализа сделать невозможно. Если учесть большое разнообразие географических и экономических условий, разнохарактерность развития хозяйств не может вызвать недоумений.

Но следует особо отметить, что крупные посевные хозяйства (с посевом свыше 250 дес.), засевая более половины всей частновладельческой пашни, держали всего лишь 26,2% коров от всего поголовья их в частновладельческом секторе земледелия.

Относительно изменения численности скота у частных владельцев нет сколько-нибудь надежных данных, кроме Саратовской губернии, где между 1902 и 1910 гг. зафиксировано резкое уменьшение всех видов скота, особенно овец и крупного рогатого скота¹⁰⁷. Обратимся поэтому к данным об общей численности скота по Европейской России (табл. 48).

Таблица 48 отражает застойный характер развития скотоводства. Поголовье его с конца XIX в. до начала первой мировой войны почти не изменилось, а по овцам заметно сократилось. Неблагополучие особенно видно по расчету скота на 1000 человек населения: с 665 штук оно сократилось до 553. Налицо был явный хронический кризис животноводства в России.

Таблица 48. Численность скота в Европейской России в 1896—1913 гг. (в млн. голов)*

*«Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств», стр. 240—241.

Частновладельческое скотоводство в Европейской России в 1916 г. по крупному рогатому скоту составляло 6,1% общего количества, в том числе по коровам — 4,3%, по овцам — 5,5%, по свиньям — 5,8%. Уже одни эти цифры показывают, что, несмотря на все «прогрессивные течения» в помещичьем скотоводстве, оно не в силах было сколько-нибудь серьезно повлиять на общее положение дела, не могло вывести эту отрасль сельского хозяйства страны из кризиса. Медленная капиталистическая эволюция помещичьих латифундий по прусскому образцу, в отличие от Германии, не обеспечивала прогресса животноводства.

ЛЕСНОЕ ХОЗЯЙСТВО

Царская Россия обладала огромными лесными площадями. Но размещение их было таково, что требовались решительные меры для сохранения лесов в одних районах и для искусственного лесоразведения в других. Наметившееся еще в последние десятилетия XIX в. перемещение неурожаев и связанных с ними голодовок миллионов крестьян с севера Европейской России на юго-восток, захвативших затем и Центрально-черноземные области, прямо указывало на неотложность этих мер. Однако осуществление их, если и было в достаточной степени оценено, встречало непреодолимое препятствие — частную собственность на лесные угодья.

Изучение помещичьего лесного хозяйства связано со значительными трудностями. Статистика лесовладения в России была крайне несовершенной, и определить сколько-нибудь точное размещение частновладельческих лесных площадей — дело нелегкое. Более или менее точные данные о структуре земельных угодий по Европейской России имеются лишь за 1887 г. (табл. 49).

Таблица 49. Распределение земель по угодьям в Европейской России в 1887 г.*

*«Сельское хозяйство России в XX веке. (Сборник статистико-экономических сведений за 1901-1922 гг.)». М., 1923, стр. 77.

Как показывает таблица, значительные лесные площади были расположены на севере Европейской России, где они составляли 58% всей территории. Остальные районы нечерноземной полосы также располагали большими площадями лесов (45,3%), хотя в ряде губерний процент лесных площадей был значительно ниже. Черноземная полоса имела явно недостаточную долю лесов на своей территории — всего 16,9%, и сохранение их было делом первостепенной важности для развития сельского хозяйства. Это становится особенно ясным, если рассмотреть отношение лесной площади к пахотной. Если в северных губерниях площадь лесов в 9,4 раза превышала площадь пашни, а в остальной части нечерноземной полосы — в 2,1 раза, то в черноземной полосе леса составляли лишь 22,6% общей площади пашни и лесов. При этом вследствие неравномерности распределения лесов по черноземным губерниям многие из них были в еще более невыгодном положении, особенно южные и юго-восточные губернии.

Но дело даже не в этих числовых соотношениях. Как указано выше, леса наиболее населенных мест Европейской России принадлежали почти исключительно помещикам или другим крупным владельцам. Крестьяне имели до 10 млн. дес. лесных площадей, но они располагались преимущественно в северных районах. Крестьяне же средней и южной полос Европейской России, пользовавшиеся до 1861 г. лесами вместе с помещиками, в результате реформы были почти совершенно лишены лесных угодий, что поставило их в тяжелую зависимость от помещиков-лесовладельцев. Это обстоятельство имело для помещиков и помещичьего хозяйства исключительно большое значение. Используя владение лесами, так же как и другими угодьями, в целях личной выгоды, помещики имели огромные возможности для закабаления окрестных крестьян.

Особенно большую роль сыграли русские леса для поддержания помещичьего хозяйства в тяжелые для него годы сельскохозяйственного кризиса 80-х — середины 90-х годов XIX в., сменившегося длительной своеобразной депрессией. Хозяйственные трудности, которые принес с собой кризис, многие помещики смогли пережить главным образом за счет леса, цены на который продолжали подыматься. Если трудности перестройки хозяйства после реформы 1861 г. потребовали от помещиков усиленного расхода лесных запасов, то в годы сельскохозяйственного кризиса началось форсированное истребление лесов.

Журнал «Русский вестник» писал: «Не будь леса у бережливых хозяев, едва ли хоть одно имение уцелело бы от залога. Лес еще дает средства к жизни в относительно густо населенных местностях, так как цены на него в последние годы быстро возвышаются»¹⁰⁸.

Правда, уже в то время были хозяева, которые предвидели более высокие доходы от лесов и принимали некоторые меры к улучшению лесопользования. Мы располагаем несколькими описаниями частновладельческих лесных хозяйств, где на общем фоне безудержного лесоистребления лесное хозяйство представляется сравнительно упорядоченным.

Одно из таких хозяйств — лесное хозяйство в имениях Гуты и Тростянец Л. Е. Кениг (Харьковская губ.). К концу XIX в. лесная площадь имений составляла 16,8 тыс. дес., из которых под собственно лесом было 15,1 тыс. дес. В 80-х годах владелец отказался от краткосрочных оборотов рубки и установил в одних дачах 80-летний, в других— 100-летний оборот рубки¹⁰⁹. Владелец прекратил сдачу рубок незаинтересованным в лесовозобновлении лесопромышленникам и вел разработки исключительно собственными средствами, обеспечивая нормальное естественное лесовозобновление. Принимались меры и к искусственному лесоразведению на вырубках, причем размер этих работ быстро нарастал. В первое десятилетие засаживалось в среднем 17 дес. в год, во втором - 110 дес. и в третьем — 215—220 дес. в год¹¹⁰. Наблюдение за лесным хозяйством было поручено крупному специалисту лесного дела проф. М. М. Орлову.

Однако и в этом имении неизбежно проглядывали отрицательные черты, свойственные капиталистическому способу ведения хозяйства. Именно Кениг в расчете на наибольшие прибыли в будущем положил начало планомерной вырубке дубовых лесонасаждений в этой части Харьковской губернии. Несмотря на то, что прекрасные дубовые рощи занимали до 60% всей лесной площади имений, Кениг и его наследники систематически вытесняли дуб хвойными породами.

Были в числе помещиков и немногие любители-лесоводы, сочетавшие любовь к лесу со знанием лесного дела. В их числе известен князь П. А. Кочубей, труды которого по лесоразведению на больших площадях в имениях Полтавской губернии были отмечены высшей премией министерства земледелия и государственных имуществ в 1893 г. Старо-Гутская дача Кочубея (Черниговская губ.) с 1886 г. разрабатывалась по плану, со 100-летним оборотом рубки. И хотя для сосны такой возраст спелости нельзя не признать излишним, все же этот уклон в сторону удлинения оборотов рубки был положительным явлением. В Старо-Гутской даче были заведены лесопитомники и проводились систематические лесопосадки. Как отмечал автор описания этой дачи, «в период такой всеобщей лесоистребительной деятельности тем рельефнее выделяются единичные случаи бережливого пользования лесом и ухода за ним»¹¹¹.

Конечно, и в этом случае владелец кроме эстетических мотивов руководствовался более существенными, с точки зрения хозяина, интересами выгоды, что не ускользнуло от внимания автора описания, который отметил, что владельцы дачи, «оберегая и заказывая свои леса, отчасти, вероятно, руководствовались и экономическими соображениями, как бы предвидя скорое уничтожение частновладельческих лесов и возвышение ценности на древесину. И действительно, с истощением в окружности лесов потребность в разного рода материалах сильно стала расти с каждым годом...»¹¹²

Из числа известных по описаниям лесных имений можно отметить еще Жагоро-Груздевское имение Г. Д. Нарышкина в Шавельском уезде Ковенской губернии с площадью леса 14,9 тыс. дес., представлявшее, по словам автора описания, «лучшее лесо-владение губернии»¹¹³. Однако и в этом «лучшем лесовладении», как видно из описания, плана рубки придерживались мало. Так, с 1885 г. в течение 16 рубок следовало вырубить 3172 дес., а вырублено было 3823 дес., т. е. годичная норма рубки превышалась ежегодно на 40,7 дес., или на 20%. Новые посадки были произведены лишь на площади 63,5 дес. В результате количество спелого леса с 63% в 1885 г. упало в 1902 г. до 37%¹¹⁴. Построенная в лесной даче лесопилка, требовавшая непрерывного поступления леса, снабжалась внеплановой вырубкой делянок и выборочной рубкой пиловочной ели по 65—100 штук с десятины, что наносило большой вред лесному хозяйству имения¹¹⁵.

Вообще описания лесных имений, как, впрочем, и других владений, обычно составлявшиеся с целью рекламы высокой ценности земли и имущества при залогах или образцовой организации хозяйств в представлениях на премии, требуют весьма критического к себе отношения. Нередко одно и то же имение, выглядевшее образцовым по описанию, другими обследователями характеризуется совсем в ином свете. Например, в отношении того же имения Нарышкина, о котором С. Конаржевский писал, как о «лучшем лесовладении», другой обследователь, Хабаров, отмечал, что в нем «лес запущен, не очищен, неустроен, заболочен, с невозможными подъездными путями», «вполне в одичалом виде»¹¹⁶. Однако во всей массе лесных частновладельческих хозяйств даже такие хозяйства встречались в крайне ничтожном числе.

Общим же правилом для частновладельческого лесного хозяйства являлось опустошение лесных площадей. И хотя уничтожение лесов угрожало частновладельческому полевому хозяйству, это не останавливало владельцев лесов, старавшихся извлечь из них максимум дохода в кратчайший срок.

В этом отношении типично имение Буда (Мглинский уезд Черниговской губернии), весьма квалифицированное описание которого, датированное 1913 г., сохранилось в архиве Гагариных¹¹⁷.

В имении Буда насчитывалось 21 132 дес., из которых лесное хозяйство (Красногорская дача) занимало 17 113 дес., в том числе леса — 13 522 дес., редин и полян— 1508 дес.,лугов — 929 дес. и пашни — 402 дес.¹¹⁸ Некогда дача принадлежала графу Разумовскому, потом перешла к Перовским, от них — к графу А. Толстому, от него — к Н. М. Жемчужникову и, наконец, к М. А. Буда-Жемчужникову, решившему в 1913 г. с целью упорядочения лесного хозяйства произвести обследование дачи, результатом которого и явилось упомянутое описание. Примечательно замечание автора описания о том, что до самого последнего времени в этом имении «лесное хозяйство представляло картину, общую почти для всех частновладельческих лесов России»¹¹⁹.

В XIX в., когда лесов на Черниговщине было много, сбыт леса представлял для помещиков значительные затруднения. Крестьянское население губернии предъявляло крайне незначительный спрос на лесные материалы, что автор объяснял «его жалким в большинстве случаев экономическим положением, затрудняющим возведение новых построек»¹²⁰. Вследствие этого в лесах была возможна лишь «приисковая» выборочная рубка наиболее ценного пиловочного материала, выдерживавшего перевозку на отдаленные рынки. Такого рода разработки, исключавшие, как правило, нормальное лесовозобновление, если и ограничивали в известной мере исчезновение лесных массивов, зато вели к обесценению лесов, к вытеснению ценных хвойных пород лиственными.

Развитие сети железных дорог в России, увеличив спрос на лес в связи с самим железнодорожным строительством, представляло для владельцев лесов и лесопромышленников новые, невиданные ранее возможности сбыта лесных материалов на отдаленных, в том числе и заграничных рынках. Так было и в районе описываемого имения, где с проведением в 1910 г. Подольской железной дороги «владельцы дачи приступили к сплошным сводкам. Площадью лесосек и сроками примыкания их не стеснялись, также не задумывались над выбором места сводки, благодаря чему получались громадные площади одновозрастного насаждения и молодняков к одному месту. Понятно, что при громадных площадях сводок и ежегодном примыкании лесосек вместо сводимых сосновых насаждений молодняки получались лиственные и главным образом осиновые, да и те большей частью весьма неровномерно сомкнутые и корявые, благодаря тому, что сейчас же после сводки в них пускали скот и производили сенокошение»¹²¹.

С изданием в 1888 г. лесоохранительного закона, по которому части лесов объявлялись защитными и водоохранными, для лесных дач стали составляться упрощенные планы хозяйства. Однако их введение оказалось делом весьма трудным, поскольку владельцы лесов не сочувствовали этому начинанию. Упрощенный план хозяйства был введен и в Буде, но положение от этого не изменилось, если не считать некоторого сокращения, общей площади вырубки. Рубка по-прежнему велась бессистемно, без соблюдения очередности, огромные площади лесосек примыкали друг к другу, мер для возобновления лесонасаждений не принималось и даже остатки от разработки оставались неубранными, глуша молодняк и способствуя развитию вредных насекомых. Не проводилось и посадок по вырубкам, «и лишь при теперешнем владельце... были сделаны первые опыты посадок», но «ни одна посадка не удалась»; что же касается «мер ухода за лесом, то до настоящего времени о таковых говорить не приходится — их не существовало»¹²³.

Огромный вред лесу приносили неупорядоченная пастьба скота по лесу и сенокошение, в особенности когда лесопользование отдавалось по контакту арендатору-лесопромышленнику, который уже от себя сдавал пастбища и сенокосы крестьянам. По молоднякам и зарастающим рединам «скашивалось все, что попадало под косу», а пастьба скота «разрешалась везде, не исключая вновь сведенных лесосек»¹²³.

В результате такого ведения хозяйства появлялось множество родии, необлесившихся вырубок, захламленных и заболоченных пустошей.

В начале 900-х годов помещичье хозяйство стало понемногу оправляться от ударов мирового сельскохозяйственного кризиса. Конъюнктура на мировом рынке стала изменяться в пользу хлебонропзводителей. Но мы ошиблись бы, предположив, что улучшение хлеботорговой конъюнктуры они использовали, чтобы прекратить или сократить хищническое истребление лесов. Не такова была природа русских помещиков и купцов — лесовладельцев и лесопромышленников, чтобы отказаться от уже достигнутого уровня доходов. Как известно, доход от леса получить значительно легче, чем от земли. Поэтому истребление лесов в XX в. не только не прекратилось, по, наоборот, приняло еще большие размеры, а доходы от леса стали играть еще большую роль в бюджете помещичьего хозяйства. То, что происходило в имении Буда, наблюдалось во всем помещичьем лесовладении. Член Государственного совета В. И. Денисов писал в 1911 г., что в Европейской России «параллельно прогрессивному росту населения и быстрому увеличению площади зерновой культуры идет беспощадное лесоистребление, и еще недавние сравнительно лесистые районы превращены в настоящее время в совершенно открытые места»¹²⁴. По его подсчетам, в одной Волынской губернии с 1904 по 1910 г. леса были истреблены на площади в 350 тыс. дес., превращенной затем в пашню¹²⁵. Из поречских и бельских лесов Смоленской губернии в 1905—1910 гг. по Днепру ежегодно сплавлялось 2 млн. бревен, и леса эти почти совершенно свели. По Висле немецкие лесопромышленные фирмы скупали на сруб у графов Пляттер и других владельцев тысячи десятин леса. От них не отставали и русские фирмы, развернувшие активную лесоистребительную деятельность, особенно на западе и северо-западе. Ход вырубки спелых лесов по Северозападному району В. И. Денисов представлял в виде следующих примерных цифр (в %)¹²⁶:



Приведенные цифры показывают, что если в 1890 г. сводка спелых пород превышала прирост в полтора раза, то в 1910 г.— уже в пять раз.

«В верховьях р. Оки в Орловской губернии,— говорилось в одном документе лесного департамента еще в 1902 г.,— местность оказывается почти совершенно степной, леса занимают там только 4% от общей площади, тогда как сто лет тому назад лесистость этой местности можно было считать в среднем равной 16%»¹²⁷. Таким образом, в Орловской губернии к началу XX в. было сведено 3/4 лесов.

О процессе форсированного лесоистребления можно судить по росту доходов помещичьих хозяйств от разработки и продажи леса. Показательным в этом отношении являлось лесное хозяйство графа С. Д. Шереметева, владевшего огромными лесными массивами в разных частях Европейской России. Архивные материалы дают возможность сравнить доходы по некоторым лесным дачам Шереметева за 1888 и 1909 гг. Так, по Баландинской даче валовой доход по смете 1888 г. составлял 5 тыс. руб., а по смете 1909 г.— 20 141 руб., т. е. в 4 раза больше. По Ивановской вотчине (в районе г. Иваново-Вознесенска) доход от леса за тот же период возрос с 18 200 руб. до 112 034 руб., т. е. в 6 с лишним раз; по Михайловской даче (Курская губерния) — с 4 тыс. руб. до 19 322 руб., т. е. в 4,8 раза; по Прудской вотчине (Тульская губерния) соответственные цифры составляли 800 руб. и 11 843 руб.¹²⁸ Чистый доход от продажи и собственной разработки леса в имениях Шереметева в 1909 г. составлял около 250 тыс. руб. Если в 1888 г. главную доходную статью бюджета С. Д. Шереметева составляла сдача земель в аренду, то к 1909 г.— поступления от продажи леса.

В бюджете Юсуповых лес также являлся главным источником дохода, за которым следовали полеводство, аренда, животноводство, дома в городах. Лесное хозяйство как в шереметевских, так и в юсуповских дачах велось практически без всякого плана. Главный бухгалтер Юсуповых в отчете за 1897 г. писал: «Лесное хозяйство, ввиду его неправильной организации, дает доход соответственно, конечно, тоже ненормальный, так как нельзя утверждать, что лесные имения дают доход обеспеченный, т. е. беспрерывный, за полной неизвестностью, на сколько времени хватит лесного материала для продажи»¹²⁹.

Таблица 50. Прибыли от лесного хозяйства Юсуповых в 1897 и 1916 гг. (в руб.)*

*ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп, 5, д. 296, Л. 39; д. 1146, л. 9 об.3

Несмотря на это и многие другие предупреждения, делавшиеся Юсуповым специалистами, лесопользование в их имениях не только не было упорядочено, но принимало все более разрушительный характер. Это показывают цифры дохода от леса по имениям Юсуповых, причем в отличие от шереметевских вотчин, где мы могли сравнить данные лишь по валовому доходу, здесь мы располагаем данными о чистом доходе (табл. 50).

Таблица показывает, что в имениях Юсуповых, не считая Ракитянского имения и более мелких дач, чистый лесной доход увеличился за 20 лет в 3,3 раза.

В Петровском имении Гагариных (Борисоглебский уезд Тамбовской губернии) чистый доход от лесного хозяйства составлял в 1897/98 г. 14 650 руб.¹³⁰, в 1898/99 г.— 17 780 руб.¹³¹, а в 1913 г. (по смете) — 37 984 руб.¹³² Раньше в этом имении было до 10 тыс. дес. пашни, которая в 1906 г. была почти полностью продана крестьянам. Доход от имения в конце XIX в. составлял 42 тыс. руб., а после продажи пашни снизился всего лишь до 36,5 тыс. руб., причем почти весь доход давал теперь лес, которого в имении оставалось до 3 тыс. дес.

Может возникнуть вопрос, не объясняется ли резкое увеличение доходности лесных имений не столько истреблением лесов, сколько ростом цен на лес. Чтобы на этот счет не оставалось никаких сомнений, приведем данные о ценах на русские материалы на мировом рынке (табл. 51).

Таблица 51. Динамика цен русского леса на мировом рынке в начале XX в.*

* «Сельское хозяйство России в XX веке», стр. 300—303.

Приведенная таблица очень наглядно показывает взаимодействие спроса и предложения на международном рынке лесных материалов. Цифры говорят о непрерывном росте цен: на 15,9% во втором пятилетии и на 29,5% за 1911—1913 гг. по сравнению с первым пятилетием. Эта весьма благоприятная рыночная конъюнктура вызывала значительное увеличение вывоза леса за границу, который, по среднегодовому расчету, вырос на 52,5% во втором пятилетии и на 80%—в 1911 —1913 гг. Если в 1901 г.было вывезено 225,4 млн. пудов леса, то в 1913 г. вывоз достиг 463,8 млн. пудов, превысив уровень 1901 г. в два с лишним раза. Еще быстрее росла рыночная стоимость леса, обусловленная как ростом количества, так и ростом цен вывозившегося леса. Во втором пятилетии экспортеры выручали в год на 76,7% больше денег, чем в первом пятилетии, а в трехлетии 1911— 1913 гг. — в 2,33 раза больше. В 1901 г. экспортеры получили 57,3 млн. руб., а в 1913 г. — 164,9 млн. руб., т. е. почти в три раза больше. Таким образом, валовая выручка экспортеров и лесовладельцев от торговли лесом за границей в течение 13 лет почти утроилась. Владельцы лесов старались всемерно использовать высокую конъюнктуру на лесном рынке. «Высокие цены, взвинченные экспортерами,— писал В. И. Денисов, — совершенно сбили с толка владельцев, и они спешат с вырубкой своих лесов...»¹³³

Спрос на лесные материалы возрастал не только на внешнем, но и на внутреннем рынке. Об общем росте спроса и предложения можно судить по росту перевозок лесных грузов по железным дорогам и водным путям.

Как видно из табл. 52, перевозки леса быстро нарастали. По сравнению с пятилетием 1882—1886 гг. они в первые годы XX в. увеличились в 2 раза, а в 1913 г.— в 3,8 раза. В течение 20-летия 1882—1901 гг. было перевезено 21 млрд, пудов леса, т. е. в среднем по 1056 млн. пудов в год, а за 12 лет XX в. (1902—1913 гг.) — 26 млрд, пудов, в среднем по 2190 млн. пудов в год, т. е. более чем в два раза по сравнению с предшествующим 20-летием.

Таблица 52. Перевозка лесных грузов по железным дорогам и внутренним водным путям России за 1882—1913 гг. (в млн. пуд.)*

* «Статистический сборник Министерства путей сообщения», вып. 138, ч. 2. Пг., 1917, стр. 15—16. Данные о водных перевозках по Европейской России.

Понятно, что резко увеличившийся спрос мог удовлетворяться почти исключительно за счет частновладельческих и казенных лесов, поскольку немногочисленные крестьянские лесные наделы имели потребительское значение. Повышательную конъюнктуру на лесном рынке старались использовать прежде всего частные владельцы, причем от лесовладельцев северных лесных районов не отставали помещики даже тех губерний, где сохранение лесов и лесоразведение являлось важнейшей народнохозяйственной задачей. Чтобы доказать, что это было именно так, сравним данные об отправке лесных материалов на судах и в плотах из трех приволжских губерний — Симбирской, Самарской и Саратовской в 1900 и 1913 гг. (табл. 53).

Таблица 53. Отправка лесных материалов и дров с пристаней Симбирской, Самарской и Саратовской губерний в 1900 и в 1913 гг. (в тыс. пуд.)

*«Статистический сборник Министерства путей сообщения», вып. 67« СПб., 1902, стр. 152— 167.
**Там же, вып. 139, ч. 1. Пг., 1916, стр. 2—16, табл. II.

Из таблицы 52 видно, что на рубеже XX в. отправка леса на судах и в плотах с пристаней Европейской России была равна примерно 1 млн. пудов в год, а к 1913 г. она увеличилась в 1,7 раза. Вывозка же по водным путям из трех приволжских губерний за тот же период возросла в 2,3 раза, а из Симбирской губернии даже в 3,6 раза, т. е. значительно больше, чем по Европейской России в целом. Даже из малолесистой Саратовской губернии в 1913 г. было отправлено в 1,7 раза больше лесных материалов и дров, чем в 1900 г.

Данные показывают резкое увеличение вывозки дров, которых в 1913 г. было отправлено из указанных трех губерний в 5,9 раза больше, чем в 1900 г. Это означало, что на срубпошли молодые леса. А поскольку речь идет о транспортировке леса по речным путям, то большая, если не подавляющая, часть леса шла из водоохранных и защитных зон. Впрочем, значение водоохранных и защитных лесов в условиях Поволжья нужно было признать за всеми лесами без исключения. Тем не менее истребление их шло все ускоряющимися темпами.

В условиях выгодной торговли лесными материалами владельцы открыто игнорировали даже упрощенные планы лесоводства. В Саратовской губернии в начале 900-х годов из 617,1 тыс. дес. частновладельческих лесов упрощенные планы были введены лишь на площади 286,4 тыс. дес., т. е. на 45,2% лесной площади, а в Царицынском уезде площадь «устроенных» лесов составляла всего 0,5%¹³⁴. В материалах по оценке земель этой губернии говорилось: «Вообще то, что дает нам изучение распределения лесной площади по породам и по возрасту древесных насаждений, свидетельствует о господстве бессистемного хозяйничанья, в результате которого постепенно вырубались более ценные породы, главным образом сосна на севере губернии»¹³⁵.

А. П. Гладилин, специально изучавший вопрос о влиянии лесоохранительного закона на сохранение лесов, писал: «...Убыль лесов в России после введения лесоохранительного закона продолжает идти тем же, если только не еще более ускоренным ходом, как и до введения этого закона, но более половины лесов убывает на законном основании с разрешения лесоохранительных комитетов»¹³⁶.

Не удивительно, что лесоохранительный закон и лесоохранительные комитеты получили в словарном обиходе современников наименование «лесоистребительных». Но даже там, где были составлены упрощенные планы лесоводства, они просто не соблюдались. Нарушения эти были обычным явлением. Иногда они выражались не в превышении установленных размеров вырубаемых площадей, а в замене одних делянок другими, с неправильным оборотом рубки. Так, в Корсунском имении Юсуповых (Ярославская губерния) лесоустроительным планом 1900/01 г. на ближайшие 10 лет было намечено к вырубке 93 дес. хвойных пород и 454 дес. лиственных. Фактически же было вырублено 197 дес. хвойных пород и 350 дес. лиственных. Следовательно, по хвойным лесосекам был допущен переруб 104 дес., а по лиственным — недоруб 104 дес. Отступления от плана, по словам: главного лесничего Юсуповых Е. В. Ивонина, «объясняютсястремлением администрации имения увеличить доходность от леса...»¹³⁷

Кроме сплошных рубок в имении широко велись выборочные рубки в пяти кварталах. «Вследствие изреженности насаждений выборочными рубками,— отмечал Ивонин,— в указанных кварталах много леса ветровального, валежного, замечены также значительные повреждения елового леса короедом. Пни срубленных деревьев не клеймятся, что лишает возможности контроля»¹³⁸.

«Вырубки истекшего десятилетия имеют крайне печальный вид,— отмечалось далее в докладе,— почти вся площадь вырубок не облесилась вследствие производящихся на лесосеках пастьбы скота и сенокошения. Очень часто на вырубках бывают пожары. Полагаю, что пожары эти не есть случайное явление. Арендаторы, пользуясь свободой сенокошения на вырубках, в целях улучшения сенокошения и увеличения площади такового в арендуемом урочище, очевидно, умышленно огнем уничтожают лесную растительность»¹³⁹.

Все эти нарушения проходили, как правило, безнаказанно как для владельца, так и для арендаторов-лесопромышленников. В Корсунском имении очередная ревизия хозяйства для установления нового плана рубки должна была проводиться в 1910 г., но даже в 1914 г., к которому относится доклад лесничего, эта ревизия еще не была проведена¹⁴⁰.

В Климовском имении Юсуповых (Юхновский уезд Смоленской губернии), занимавшем 11 099 дес., в том числе 7906 дес. леса, лесоустроительные работы впервые были произведены в 1885 г., и до 1903 г. ревизии хозяйства лесоохранительным комитетом не производилось. Да и ревизия 1903 г., по свидетельству того же Ивонина, «произведена крайне небрежно... При ревизии не было составлено плана хозяйства, рубки на десятилетие не проектировались, ежегодно отводились без всякой системы, разной площади; направление, очертания и ширина лесосек — самые разнообразные. В 1907, 1908 и 1909 годах в кварталах 76, 77, 79, 80, 81 и 82 на площади 218 дес. произведена выборочная рубка сосны и ели от 6 вершков и выше в количестве 45 633 дерев на сумму 62 392 р. 24 к. Рубкой этой указанные кварталы совершенно обесценены, опустошены, площадь эта должна быть отнесена к разряду сплошных вырубок»¹⁴¹.

Впрочем, владелец мог и не прямо нарушать утвержденный для него план рубки. Ему достаточно было продать в другиеруки часть лесной площади, и весь план шел насмарку. Под разными предлогами вырубались даже водоохранные и защитные участки леса¹⁴².

Лес истреблялся не только во внутренних губерниях Европейской России, но и на Урале, где в лесопользовании вообще не было никакого порядка. Примером этого может служить огромная, в 257 тыс. дес., Симская горнозаводская дача Балашовых, описанная в 1905 г. И. Ф. Фридрихом. С 1844 по 1861 г. в даче существовал кое-какой порядок, но с отменой крепостного права крестьяне отказались возить лес с дальних лесосек, и рубки снова, как и до 1844 г., начались в местах, расположенных ближе к заводам. Только в 1900 г. владельцы Симского горного округа Н. П. и И. П. Балашовы решили ввести плановую рубку и с 1905 г. запланировали вырубать ежегодно 3053 дес. леса¹⁴³. Однако и этому плану не суждено было осуществиться.

Быстрое нарастание темпов истребления уральских лесов можно видеть на примере крупнейшего лесного владения — Пермского имения графа Строганова. В 1903 г. лесное хозяйство дало Строганову доход 77,2 тыс. руб., в 1904 г.— 160,7 тыс., в 1905 г.— 139,8 тыс., а в 1906 г.— 296,8 тыс. руб.¹⁴⁴ Уже в эти годы заметно значительное увеличение лесных разработок и продаж. Тяжелый удар уральским лесам нанесла жестокая конкурентная борьба южных горнометаллургических монополий с горнорудной и железоделательной промышленностью Урала. Не выдерживая этой конкуренции, Строганов в 1910 г. решил закрыть Кыновский, Очерский и Павловский заводы и, как отмечал в отчете главный лесничий Пермского имения, «перейти в этих округах исключительно на лесное хозяйство...»¹⁴⁵. Это означало, что лес должен был дать владельцу то, чего он лишался с закрытием указанных заводов и падением доходов на других предприятиях в связи с конкуренцией Юга. И действительно, разработки и продажи леса уже в 1910 г. резко возросли. Если в течение 1903—1906 гг. владелец получал от лесного хозяйства чистого дохода в среднем 168,6 тыс. руб. в год, то в 1910 г. этот доход составил огромную сумму 599,5 тыс. руб.¹⁴⁶

Приведенные данные показывают, что крупное помещичье землевладение не только являлось величайшей преградой прогрессу в сельском хозяйстве, но оказывало тормозящее влияние и на прогресс в промышленности, давая возможность владельцам предприятий выдерживать конкурентную борьбу, сохраняя устарелое оборудование и несовершенную технику производства, сдерживая обновление основного капитала предприятий, затрудняя переход этих предприятий к таким владельцам, которые не могли вести производство без технических усовершенствований, диктуемых конкуренцией.

Следует отметить также исключительную мизерность принимавшихся в имениях Строганова мер для искусственного возобновления лесов. В 1910 г., например, искусственное лесоразведение было произведено всего лишь в двух округах из десяти на площади в 37 дес., да еще посеяно было вместе с хлебами 43 фунта сосновых и еловых семян¹⁴⁷. По масштабам лесоразработок и при огромной величине лесных пространств имения эти меры выглядят совершенно ничтожными.

«Урал,— писал В. И. Денисов,— по заявлению приуральских земств, накануне полного уничтожения частных лесов. После 1905 г. значительная часть заводов сократила свою деятельность, и владельцы сосредоточили свое внимание исключительно на эксплуатации принадлежавших им лесов. Так, граф Строганов только из одних Соликамских имений сплавил в 1910 г. по Каме лучшего строевого леса на 800 тыс. руб.; Балашовы запродали английской компании Оркин на 3 млн. руб. лесных материалов. Уральские посессионеры спешно вырубают лес в тех участках, которые должны отойти в надел населению»¹⁴⁸.

Царское правительство, покровительствовавшее помещикам, сквозь пальцы смотрело на безудержную оргию разграбления народного богатства страны лесовладельцами, лесопромышленниками и торговцами. Убедительным доказательством этому являются материалы внеочередного Всероссийского съезда лесовладельцев и лесохозяев, состоявшегося в Петербурге в январе 1911 г. Этот съезд, по словам его председателя В. И. Ковалевского, должен был «выработать главнейшие, руководящие положения для государственного вмешательства в частное лесовладение и лесное хозяйство»¹⁴⁹.

На съезде ярко наметились два рода мнений. Сравнительно небольшая группа участников съезда, преимущественно из числа лесничих и деятелей лесной науки, стояла за усиление лесоохранительного закона, критиковала закон и нарушавших его лесовладельцев. Отсутствовавший член съезда лесовод И. В. Филиппов в своем письме съезду писал: «Существующим лесоохранательным законом совершенно не обеспечивается и не достигается главная цель охранения леса»¹⁵⁰. А. П. Мещерский говорил, что «закон не мешает истреблению леса, ибо этот закон всегда можно обойти. Охранять леса от собственников невозможно»¹⁵¹. Организацию лесного дела критиковал лесной, ревизор К. С. Яцунский. Докладчик В. И. Гомилевский предлагал казне выкупить защитные и водоохранные леса.

Однако более могущественной была группа участников съезда, состоявшая преимущественно из лесовладельцев или их подпевал и требовавшая неограниченной свободы распоряжения лесами. Так, Курляндское общество сельского хозяйства в своем послании прямо потребовало отмены «ограничения пользования лесами, за исключением защитных и водоохранных», т. е. упразднения всех упрощенных планов лесопользования. Против «опеки» над частновладельческими лесами выступили представитель Полтавского общества сельского хозяйства и ряд лесовладельцев.

«Научную» базу под эти требования пытался подвести проф. Понсет де Сандон, выступивший с требованием «способствовать переходу леса с более плодородных и производительных площадей на мало пригодные для культуры других растений»¹⁵². В условиях почти полного отсутствия мер по лесоразведению такое требование звучало как призыв к усилению истребления русских лесов под предлогом расширения пахотных площадей.

Принятые съездом решения были явной победой этой второй группы его участников. Съезд не предложил никаких радикальных мер по упорядочению частновладельческого лесного хозяйства, решив лишь несколько «улучшить» лесоохранительный закон и оставить в силе малообязательные упрощенные планы лесоводства. Если владелец не пожелает вести хозяйство по упрощенному плану, лес предлагалось выкупать в казну. Доходы помещиков и в том и другом случае обеспечивались вполне надежно. Съезд на словах признал необходимость продолжать перевод части лесов в категории защитных и водоохранных, но, чтобы затруднить и затормозить этот перевод, установил для него срок «не долее» 10 лет, т. е. срок, за который можно было полностью свести лес в водоохранной и защитной зоне.

На основании имеющихся данных трудно составить представление о дальнейшем сокращении лесных площадей, но дело не в количестве этих площадей, а в том, что на этих площадях произрастало, так как и вырубленные массивы с молодой порослью также считались лесными площадями. Что в действительности представляли собой леса к концу рассматриваемого здесь периода, можно видеть по материалам оценки земель, проводившейся в фискальных целях.

Так, в Гжатском уезде Смоленской губернии 63,4% частновладельческих лесов, составлявших 2/3 всех лесов уезда, были моложе 30 лет. Лесов свыше 50-летнего возраста было всего 14,4%. Имений, в которых велась рубка леса в возрасте свыше 50 лет, насчитывались единицы. Многие дачи вырубались полностью. «В пустоши Камышах Рождественской волости,— говорится в материалах обследования, изданных в 1909 г., — вырубают в настоящее время сплошь всю площадь спелого леса... В пустоши Соколках Ново-Покровской волости весь лес продан лесопромышленнику, который обязан срубить его сплошь в три года». Некоторые лесные дачи вырубались с целью продажи Крестьянскому банку или под видом такой продажи. Из 180 дач с известными способами рубки о 81 даче было сообщено, что рубки не производятся, поскольку уже нечего рубить¹⁵³.

В Старобельском уезде Харьковской губернии возраст лесонасаждений был таков, что хозяйство могло вестись или «для получения хворости и хмыза... или для получения дров и материала для мелких поделок. Высокоствольное хозяйство с более чем 40-летним оборотом рубки встречается как исключение...»¹⁵⁴ Упомянутый выше А. П. Гладилин спрашивал: «А помещичьи леса, разве не приведены они во многих местах в полное расстройство опустошительными рубками? Этой статистики никто не производил, да и вряд ли возможно ее произвести, но я думаю, что если бы она была каким-нибудь способом произведена, то результаты ее были бы прямо ужасающими»¹⁵⁵.

Как показывают изложенные здесь данные, практика ведения частновладельческого лесного хозяйства не оставляла никакого сомнения в том, что в самом непродолжительном времени были бы истреблены все ценнейшие леса в Европейской России и прежде всего в бассейнах рек и водоемов и в районах усиливающегося влияния суховея и засух, чем был бы нанесен еще больший урон сельскохозяйственному производству. Только благодаря Великой Октябрьской социалистической революции, ликвидировавшей частную собственность на леса и вырвавшей их из рук хищников, мотов и наживал, оставшийся русский лес был спасен от истребления и было положено начало плановому и высококультурному лесопользованию в интересах трудящихся.

---

¹ А. В. Советов. О системах земледелия.— «Избранные сочинения». М., 1950, стр. 381.
² Там же, стр. 29 и др.
³ П. И. Левицкий. Письма из села Алексеевского (Чернского у.). Письмо XLVII.— «Хозяин», 1899, № 2, стр. 42.
⁴ Ф. С. Крохале в. О системах земледелия. Исторический очерк. М., 1960.
⁵ Там же, стр. 353.
⁶ «Тезисы докладов и сообщений седьмой (Кишиневской) сессии симпозиума по аграрной истории Восточной Европы». Кишинев, 1964, стр. 257.
⁷ Там же.
⁸ Ф. С. Крохалев. Указ, соч., стр. 355.
⁹ Ф. С. Крохалев. Указ, соч., стр. 73.
¹⁰ Ф. С. Крохалев. Указ, соч., стр. 328—329.
¹¹ «Труды Комиссии по изучению хозяйств Юго-западного края», вып. I. Киев, 1912, стр. 12; вып. III. Киев, 1912, стр. 15.
¹² «Описание хозяйства Колыбельской экономии Е. Н. Тевяшова и наследииков Н. Н. Тевяшова. С 1895 по 1905 г. включительно». Царское село, 1907, стр. 3—4.
¹³ «Южное хозяйство». Екатеринослав, 1912, № 22, стр. 4.
¹⁴ «Основы Шебекинского хозяйства Курской губернии Белгородского уезда имения генерал-лейтенанта Александра и коллежского советника Николая Алексеевичей Ребиндер». Б/м. и г., стр. 20.
¹⁵ «Материалы для оценки земель Саратовской губернии», вып. II. «Эксплуатация пашни в частновладельческих хозяйствах и вненадельные аренды». Саратов, 1905, стр. 61.
¹⁶ Там же, стр. 61.
¹⁷ «Сельскохозяйственные и статистические сведения по материалам, полученным от хозяев», вып. III. СПб., 1890, стр. XIII—XIX, XLII—XLIX.
¹⁸ «Стоимость производства главнейших хлебов», вып. I, стр. 390, 398.
¹⁹ «Стоимость производства главнейших хлебов», вып. II, стр. 370—371.
²⁰ «Земли Полтавской губернии и их доходность. Полтавский уезд». Полтава, 1911.
²¹ ЦГИА СССР, ф. 934, oп. 1, д. 321, лл. 23—25.
²² ЦГИА СССР, ф. 433 (Сельско-продовольственной части МВД), оп. 3, д. 73, лл. 1—10. Правда, в «Своде по России» сумма процентов в итоге не дает 100, но расхождение составляет менее одного процента, что для нашего анализа не имеет никакого значения. Во всяком случае данные «Свода по России», основанные на итогах переписи 1916 г., намного точнее сведений Центрального статистического комитета.
²³ «Сельскохозяйственные статистические сведения по материалам, полученным от хозяев», вып. X. «Распространенность навозного удобрения в России». СПб., 1901, карта.
²⁴ Там же, стр. VII.
²⁵ Там же, стр. VIII.
²⁶ В связи с этим упомянем о так называемой теории безнавозного хозяйства, автором которой был А. П. Мертваго. Она была вызвана к жизни именно недостатком скота у помещиков. Нечего говорить, что судьба этой «теории» была печальна. Купив в 80-х годах имение в Смоленской губернии, Мертваго пытался на практике показать возможность такого хозяйства, но, несмотря на свои солидные агротехнические знания, был вынужден через несколько лет отказаться и от теории и от хозяйства.
²⁷ А. Н. Челинцев. Сельское хозяйство России перед революцией. М., 1922. Было бы неправильно на основе этих цифр утверждать, как это делал Челинцев, что крестьянское хозяйство велось интенсивнее помещичьего. Вывод может быть один: помещики были способны обеспечить обильное удобрение лишь на части своей земли и только эта часть велась интенсивно.
²⁸ ЦГИА СССР, ф. 560 (Общей канцелярии министра финансов), оп. 26, д. 541, 1904 г., л. 191 об.
²⁹ В. В. Головин. Описание Дмитриевского имения графа М. М. Толстого Лебединского уезда, Харьковской губ. Сумы, 1914, стр. 13.
³⁰ Там же, стр. 12.
³¹ «Вся Россия», т. II. СПб., 1912. Список землевладельцев.
³² «Краткие хозяйственно-статистические сведения по Смоленской губернии» Смоленск, 1912, стр. 77.
³³ «Третья подворно-хозяйственная земская перепись в Полтавской губернии 1910 года». Полтава, 1914,, стр. 404—405, 422—423.
³⁴ ЦГИА СССР, ф. 556, oп. 1, д. 915, л. 113 об.; д. 968, л. 4.
³⁵ «Смела». Киев, 1913, стр. 82.
³⁶ «Труды совещания по организации посевной площади в 1917 году». М., 1917, стр. 186-187.
³⁷ «Труды комиссии по изучению хозяйств Юго-западного края», вып. IV. Киев, 1916, стр, 70—71.
³⁸ Показателен приговор крестьян соседней деревни Блохиной от 12 августа 1905 г., в котором они просили земского начальника «походатайствовать» перед графом «отпустить нам озимого хлеба на обсеменение полей в количестве 123 пуда по 90 коп. на сумму 110 р. 60 к., каковую сумму обязуемся отработать в течение года, т. е. по 12 августа 1906 г.» (ЦГАДА, ф. Мусиных-Пушкиных, oп. 1, д. 9681, л. 2).
³⁹ «Описания отдельных русских хозяйств», вып. 1. СЛб., 1897, стр. 4.
⁴⁰ ГИАМО, ф. 419 (МОСХ), oп. 1, д. 2469, 1903 г., л. 6 об.
⁴¹ «Сельскохозяйственный обзор Смоленской губернии по сведениям, доставленным добровольными корреспондентами в 1900 году». Смоленск, 1902, стр. 44—45.
⁴² И. В. Лещенко. Описание Шпаковского имения Н. П. Балашова в Подольской губернии. Немиров, 1896.
⁴³ А. А. Кауфман. Аграрный вопрос в России. М., 1918, стр. 221.
⁴⁴ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 17, стр. 77.
⁴⁵ «Опыт исчисления народного дохода 50 губерний Европейской России в 1900—1913 гг.». Под ред. С. Н. Прокоповича. М., 1918, стр. 80—83.
⁴⁶ ЦГИА УССР, ф. 830 (Терещенко), oп. 1, д.72, лл. 17 об. - 18.
⁴⁷ ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 1575, лл. 11 об.—12.
⁴⁸ Там же, д. 4575, л. 142.
⁴⁹ В. С. Немчинов. Сельскохозяйственная статистика с основами общей теории. М., 1945, стр. 34.
⁵⁰ И. В. Иллинич. Описание некоторых частновладельческих хозяйств Краснянского, Духовщинского, Поречского и Юхновского уездов Смоленской губернии. Смоленск, 1898, стр. 10—11.
⁵¹ И. В. Иллинич. Описание некоторых частновладельческих хозяйств Краснинского, Духовщинского,. Поречского и Юхновского уездов Смоленской губернии. Смоленск, 1898, стр. 37.
⁵² Там же, стр. 89.
⁵³ А. П. Мещерский. Письма к родным. СПб., 1898,. стр. 586—587.
⁵⁴ ЦГИА СССР, ф. 1233, oп. 1, д. 44, 1903—1904 гг., л. 31 об.
⁵⁵ В. И. Ленин. Полн собр. соч., т. 39, стр. 276.
⁵⁶ «Свод товарных цен на главных русских и иностранных рынках за 1912 г.»-СПб., 1913, стр. II, III.
⁵⁷ «Сельский хозяин», 1910, № 7, стр. 1890.
⁵⁸ ЦГИА СССР, ф. 1088 (С. Д. Шереметева), оп. 11, л. д. 359, 244; д. 372. л. 253; д. 374, л. 295.
⁵⁹ ЦГАДА, ф. Орловых-Давыдовых, oп. 1, д. 2592, 2605, 2606.
⁶⁰ «Краткие справочные сведения о некоторых русских хозяйствах», вып. 1. СПб., 1900, стр. 323; «Справочные сведения о некоторых русских хозяйствах». Пг., 1916, стр. 199.
⁶¹ «Вся Россия», т. II. СПб., 1899, стб. 79—84.
⁶² Цит. по кн.: М. Е. Лобашев. Очерки по истории русского животноводства. М.— Л., 1954, стр. 122, 123.
⁶³ «Сельскохозяйственный календарь проф. П. Р. Слезкина, 1914 г.», т. II, ч. 2. Киев, (1914], стр. 88—113.
⁶⁴ «Исследование частновладельческого скотоводства Саратовской губернии, проведенное в 1910 году». Саратов, 1912, стр. XXIV.
⁶⁵ «Журналы заседаний XXXVIII очередного Курского губернского земского собрания 1902 г.» Курск, 1903, стр. 758—759.
⁶⁶ Н. А. Чуйков. Курская губерния в сельскохозяйственном отношении. М., 1894, стр. 96.
⁶⁷ ГИАМО, ф. 419 (МОСХ), oп. 1, д. 2450, л. 66 об.
⁶⁸ «Описания отдельных русских хозяйств», вып. II. СПб., 1897, стр. 28.
⁶⁹ «Крупные частновладельческие и арендаторские хозяйства Акмолинской области. (Анкета)» [Омск, 1914], стр. 13—14.
⁷⁰ «Материалы по обследованию животноводства в Киевской губернии», вып. 1. Киев, 1915, стр. 211.
⁷¹ В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 269.
⁷² ГИАМО, ф. 419, oп. 1, д. 2450, л. 79—79 об.
⁷³ Там же, л. 83 об.
⁷⁴ «Земледельческая газета», 1903, № 14, стр. 510.
⁷⁵ «Нужды деревни», 1906, № 13—14, стр. 489—491.
⁷⁶ «Нужды деревни», 1911, № 17, стр. 496.
⁷⁷ «Отчет о деятельности экономического отдела за время с 1-го декабря 1910 года по 1-е октября 1911 года, с приложениями». Воронеж, 1912, стр. 77—78.
⁷⁸ «Обзор мероприятий по культуре кормовых растений. 1908—1913». СПб., 1914, стр. 12.
⁷⁹ «Вся Россия», т. II, стб. 265.
⁸⁰ «Журнал заседаний собрания служащих Кардовского имения». Полтава, 1904.
⁸¹ «Вся Россия», 1899, т. II. Список землевладельцев, стб. 360.
⁸² «Описания отдельных русских хозяйств», вып. 1, стр. 51.
⁸³ Там же.
⁸⁴ Там же.
⁸⁵ ЦГАДА, ф. Мусиных-Пушкиных, on. 1, д. 9200, л. I; д. 10047, л. 1.
⁸⁶ Там же, д. 9911, лл. 1—3.
⁸⁷ «Тростянецкое имение Л. Е. Кениг — н-ки. Сельское хозяйство». Харьков 1913, стр. 254.
⁸⁸ Там же, стр. 273.
⁸⁹ «Тростянецкое имение Л. Е. Кениг — н-ки. Сельское хозяйство». Харьков, 1913, стр. 285.
⁹⁰ Там же, стр. 289.
⁹¹ Там же, стр. 292.
⁹² Там же, стр. 301.
⁹³ «Имейле „Гуты” Л. Е. Кениг — н-ки». Харьков, 1913, стр. 331—334.
⁹⁴ «Труды комиссии по изучению хозяйств Юго-западного края», вып. IV, Киев, 1915, стр. 8, 54—55.
⁹⁵ Там же, вып. I. Киев, 1912, отд. 2, стр. 38.
⁹⁶ «Тростянецкое имение Л. Е. Кениг — н-ки. Сельское хозяйство», стр. 50.
⁹⁷ П. Н. Кулешов. Овцеводство России. Пг., 1916, стр. 4.
⁹⁸ «Земледельческая газета», 1903, № 5, стр. 157.
⁹⁹ «Сборник статистико-экономических сведений по сельскому хозяйству России и иностранных государств». Пг., 1917, стр. 297, 298, 358.
¹⁰⁰ П. В. Медведев. Романовская овца. М., 1923, стр. 41.
¹⁰¹ «Журнал заседаний собрания служащих Кардовского имения». Полтава,
1903, стр. 86—87.
¹⁰² Там же.
¹⁰³ «Киевская мысль», 23 августа 1913 г.
¹⁰⁴ Дм. Бодиско. Обзор мероприятий по вывозу продуктов скотоводства за 15 лет в связи с вопросом о предстоящем массовом улучшении отечественного скотоводства. Б/м. и г., стр. 3.
¹⁰⁵ А. А. Кауфман. Вопросы экономики и статистики крестьянского хозяйства, вып. 1—2. М., 1917, стр. 148.
¹⁰⁶ «Положение молочного хозяйства России до и во время войны». Пг., 1917, стр. 8.
¹⁰⁷ «Исследование частновладельческого скотоводства Саратовской губернии, произведенное в 1910 году». Саратов, 1912, стр. XXI.
¹⁰⁸ «Русский вестник», т. 243, кн. IV, 1896, стр. 293.
¹⁰⁹ М. М. Орлов. Лесное хозяйство в харьковских имениях Л. Е. Кениг — наследники. СПб., 1913, стр. 2, 10.
¹¹⁰ М. М. Орлов. Лесное хозяйство в харьковских имениях Л. Е. Кениг — наследники. СПб., 1913, стр. 6.
¹¹¹ П. Э. Павлович. Краткий очерк Старо-Гутской лесной дачи В; П. Кочубея. Киев, 1897, стр. 3.
¹¹² Там же, стр. 39.
¹¹³ С. Конаржевский. Очерк лесного хозяйства Г. Д. Нарышкина. СПб., 1903, стр. 3.
¹¹⁴ Там же, стр. 22—25.
¹¹⁵ Там же, стр. 68.
¹¹⁶ Цит. по кн.: С. Конаржевский. Очерк лесного хозяйства Г. Д. Нарышкина. СПб., 1903, стр. 125.
¹¹⁷ ЦГАДА, ф. Гагариных, oп. 1, д. 4188. К сожалению, автор описания лесного хозяйства в имении Буда М. А. Буда-Жемчужникова, являвшийся, судя по содержанию, большим знатоком лесного дела, остался неизвестен.
¹¹⁸ ЦГАДА, ф. Гагариных, oп. 1, д. 4188, л. 8—8 об.
¹¹⁹ Там же, л. 19.
¹²⁰ Там же, л. 6 об.
¹²¹ Там же, л. 19—19 об.
¹²² Там же, л. 20.
¹²³ Там же, лл. 20 об.—21.
¹²⁴ В. И. Денисов. Леса России, их эксплуатация и лесная торговля. СПб., 1911, стр. 2.
¹²⁵ Там же.
¹²⁶ Там же.
¹²⁷ ЦГИА СССР, ф. 1233, oп. 1, д. 58, л. 13.
¹²⁸ ЦГАДА, ф. Шереметевых, оп. 2, д. 4, 17.
¹²⁹ ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 328, л. 1 об.
¹³⁰ ЦГАДА, ф. Гагариных, oп. 1, д. 933, лл. 116 об.—117.
¹³¹ Там же, д. 3690, лл. 7—10.
¹³² Там же, д. 944, лл. 1—2. Не включены общие расходы по имению.
¹³³ В. И. Денисов. Указ, соч., стр. 30.
¹³⁴ «Материалы для оценки земель Саратовской губернии», вып. VI. «Основания оценки и нормы доходности земельных угодий». Саратов, 1908, стр. 331—332.
¹³⁵ Там же, стр. 328.
¹³⁶ А. П. Гладилин. О влиянии лесоохранительного закона на сохранение лесов в России. СПб., 1911, стр. 13.
¹³⁷ ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 5261, л. 1 об.
¹³⁸ Там же, л. 2.
¹³⁹ Там же, лл. 2—2 об.
¹⁴⁰ Там же, л. 3.
¹⁴¹ Там же, д. 2501, л. 149 об.
¹⁴² С 1888 по 1908 г. в 50 губерниях Европейской России и в 10 польских губерниях было признано водоохранными 733 365 дес. и защитными 570 807 дес., т. е. лишь около 0,8% частновладельческих и общественных лесов (см. «Протоколы внеочередного Всероссийского съезда лесовладельцев и лесохозяев в С.-Петербурге 23—27 января 1911 г.» СПб., 1911, стр. 18—19).
¹⁴³ И. Ф. Фридрих. Симская горно-заводская дача Н. П. и И. П. Балашовых. Уфа, 1905, стр. 67.
¹⁴⁴ ЦГАДА,. ф. Строгановых, оп. 8, д. 17, л. 70 об.
¹⁴⁵ Там же, оп. 12, д. 6899, л. 12.
¹⁴⁶ Там же, л. 26.
¹⁴⁷ ЦГАДА, ф. Строгановых, оп. 12, д. 6899, л. 33.
¹⁴⁸ В. И. Денисов. Указ, соч., стр. 29.
¹⁴⁹ «Протоколы внеочередного Всероссийского съезда лесовладельцев и лесохозяев в С.-Петербурге 23—27 января 1911 г.» СПб., 1911, стр. 6.
¹⁵⁰ Там же, стр. 11.
¹⁵¹ Там же, стр. 29.
¹⁵² Там же, стр. 25.
¹⁵³ Материалы для оценки земель Смоленской губернии. Экономическая часть. Гжатский уезд», вып. 1. «Нормы оценки леса». Рязань, 1909, стр. 23—24.
¹⁵⁴ «Материалы для оценки земель, Харьковской губернии. Старобельский уезд», вып. V. Харьков, 1908, стр. 48.
¹⁵⁵ А. П. Гладилин. Указ, соч., стр. 14.

<< Назад   Вперёд>>