Крупное помещичье хозяйство европейской России (Конец XIX-начало ХХ века)

В эту главу, являющуюся по предмету исследования продолжением предыдущей, выделен ряд районов, значительно отличающихся от уже описанных. Здесь не встретится того однообразия в организации помещичьего хозяйства, с каким мы до сих пор имели дело. Рассматриваемая здесь громадная зона Европейской России характеризуется наличием всех ступеней капиталистической эволюции.

Часть губерний этой зоны ничем принципиально не отличается по организации хозяйства от Черноземного центра (например, Казанская, Пензенская, Симбирская, Черниговская). Губернии Нижнего Поволжья и Степного Заволжья представлены большим числом капиталистически организованных хозяйств преимущественно зернового производства (Саратовская, Самарская, Оренбургская губернии). Предметом изучения будут хозяйства районов высокоразвитого аграрного капитализма — Северного Кавказа и Юга Украины, а также промышленно-сельскохозяйственные предприятия в основных губерниях свекловичного района — Харьковской, Полтавской, Подольской. Наконец, материал дает возможность, правда, весьма ограниченную, познакомиться с системой хозяйства районов, где наиболее отчетливо проявлялись черты развития капитализма типично прусского пути: Юго-запад, Запад Белоруссии, Прибалтика. Самостоятельный интерес представляет выяснение общих черт организации и эволюции систем помещичьего хозяйства в едином процессе развития капитализма и специфических особенностей, отражающих различие экономических условий в разных зонах огромной территории страны.

ПОВОЛЖЬЕ

В Поволжье встречались все известные нам способы ведения хозяйства. К сожалению, из-за состояния источников рассмотреть их в подробностях, на массовом материале не представляется возможным. Придется несколько выйти за хронологические рамки исследования.

В Казанской губернии сплошное подробное обследование частновладельческих хозяйств было проведено по девяти уездам в 80-х годах, двум уездам — в 1890 г. и по одному — в 1891 г. Общий свод данных обследования издан в 1896 г. Обработав его, мы получаем материал, характеризующий исходный для нашего периода уровень развития частновладельческого хозяйства губернии.

Крестьяне Казанской губернии, как и всюду, были ограблены реформой 1861 г.: 16% крестьянских хозяйств получили менее 3 дес. на ревизскую душу, 73% — от 3 до 7 дес. и только 11 % хозяйств получили высший надел — 7 и более деятин на душу¹. В связи с ростом населения надел на наличную душу к 90-м годам значительно сократился. Испытывая острое малоземелье, крестьяне арендовали 260 тыс. дес. земли, из них у частных владельцев — 240 тыс. дес., у казны и удела — 20 тыс. дес.²

Больше всего частновладельческой земли было в пяти уездах — Чистопольском, Спасском, Лаишевском, Казанском и Свияжском, на долю которых приходилось 85,2% всех удобных частновладельческих земель и 87% пашни; 20,5% имений, находившихся в остальных семи уездах, владели 14,8% удобной земли. Целыми имениями было сдано в аренду лишь 7% земли, т. е. преобладали имения, сочетавшие собственное хозяйство со сдачей земли в аренду³. На указанные пять уездов приходилось 88,9% всей арендовавшейся крестьянами земли⁴.

Условия, на которых сдавалась помещичья земля в аренду, видны из таблицы 30.

Картина, таким образом очень выразительная и весьма своеобразная. Чем крупнее имения, тем шире практиковалась испольщина, достигая в высшей группе хозяйств 58,7% всех яровых и озимых посевов, и тем меньшая доля пашни обрабатывалась за счет владельца. Широкое распространение испольщины отличает Казанскую губернию от земледельческого центра со сдельной оплатой в одних и отработками за землю в других его губерниях. Денежная аренда пашни встречалась редко и еще реже — аренда за отработки.

На материалах Казанской губернии мы получаем возможность еще раз проверить правильность наших наблюдений о характере землепользования и хозяйства у разных сословных групп. Таблица 31 показывает, что у дворян доля пашни в собственной запашке нарастает, при небольших отклонениях, с увеличением площади имений вплоть до группы 400—500 дес., затем резко снижается, составив в самых крупных имениях 9% по озимым и 7,3% по яровым хлебам. Доля пашни, сдаваемой исполу, достигает максимума (55—68%) в группах от 500 до 5000 дес. Самые крупные владельцы мало интересовались хозяйством, поэтому и в испольную обработку сдавали меньше пашни (28—31%), предпочитая извлекать доход из своих огромных владений в виде денежной арендной платы. В целом у дворян преобладала испольщина, собственная запашка занимала всего лишь 31,7% пашни.

Таблица 30. Землепользование в частновладельческих хозяйствах Казанской губернии*

* «Общий свод данных хозяйственно-статистического исследования Казанской губернии. Часть экономическая», Казань, 1896, стр. 406.

Характерны данные об имениях купцов и крестьян. В собственной запашке у тех и у других было чуть больше половины озимых и меньше половины яровых полей. Почти половина пашни у купцов и более ⅓ у крестьян было в испольной обработке. Сдача в денежную аренду у крестьян была столь же редкой, как у дворян, а у купцов — еще вдвое реже. Таким образом, мы снова убеждаемся в том, что землепользование у купцов и крестьян отличалось от дворянского лишь количественными показателями, сохраняя принципиальные качественные характеристики. Зачислять все земельные площади, приобретенные купцами и крестьянами, в разряд капиталистической земельной собственности было бы явной ошибкой.

Таблица 31. Способы эксплуатации пашни в частновладельческих хозяйствах Казанской губернии*

* «Общий свод данных хозяйственно-статистического исследования Казанской губернии. Часть экономическая», стр. 396—399.

Данные о способах обработки пашни, не сдаваемой в аренду, имеются по очень небольшому числу преимущественно крупных дворянских хозяйств. Нам необходимо рассмотреть их главным образом с точки зрения методики данного исследования (см. табл. 32).

Не известно, соблюдались ли при отборе хозяйств условия репрезентативности по группам. К тому же сама группировка по собственной запашке не дает представления о величине имений в целом,— в среднем имении запашка могла быть больше, чем в крупном. Поэтому мы не вправе распространять приведенные данные на всю губернию. Но если условно допустить, что цифры таблицы 32 отражают действительное положение дел, мы должны были бы отнести Казанскую губернию к числу районов с преобладанием смешанной обработки помещичьей земли, даже с некоторым перевесом в сторону капиталистического способа. Однако доля собственной запашки у дворян составляла всего лишь 31,7% пашни; ее капиталистически обрабатываемая часть не превышала, следовательно, 20%. Остальные 11,7% пашни должны быть отнесены на долю отработочной системы. Прибавляя к ним 55,2% пашни, сдававшейся исполу, и 1,3% —за отработки, получим, что отработочная система охватывала 68,2%. Сюда же следовало бы присоединить и какую-то долю денежной аренды, поскольку и она в значительной мере была голодной, кабально-крепостнической, а арендная плата нередко заменялась, целиком или частично, отработками. Этот несколько условный расчет свидетельствует, что в собственном хозяйстве помещиков губернии преобладание получал капиталистический способ его ведения, но, учитывая все площади, мы видим, что помещичье хозяйство здесь держалось больше крепостническо-кабальной, чем капиталистической системой хозяйства.

Таблица 32. Способы обработки пашни в дворянских имениях Казанской губернии*

* «Общий свод данных хозяйственно-статистического исследования Казанской губернии. Часть экономическая», стр, 409.

Мы рассмотрели выше лишь пользование пашней, даже без пара. Между тем пар наряду с собственно пастбищами обычно сдавался крестьянам под выпас скота. На каких условиях сдавались пастбищные угодья, видно из следующих данных⁵:



Итак, при сдаче пастбищ явное преобладание оставалось за отработками. В описании говорится, что отработки назначаются «с целой общины, которая уже внутри себя производит раскладку „по дворам", „тяглам" и чаще всего „чередам" между своими членами»⁶.

Сдавая пастбища за отработки, помещики получали большую выгоду. «В Чистопольском уезде, переводя работу на деньги, пастьба череда ценится в 1 р. 30 к., в 1 р. 80 к. и даже в 4 руб., между тем как при денежной аренде за тот же черед редко платят 1 р. 50 к., в большинстве же случаев — от рубля до пятидесяти копеек»⁷.

Испольщина преобладала и в соседней Пензенской губернии. К сожалению, у нас нет никаких статистических материалов, характеризующих систему ведения помещичьего хозяйства, поэтому ограничимся лишь некоторыми сопоставлениями. По переписи 1916 г., посевная площадь в губернии составляла 1195,9 тыс. дес., из которой на долю частновладельческого хозяйства приходилось 152,6 тыс. дес., или 12,8%. По данным выборочной переписи 1910—1912 гг., крестьяне арендовали у частных владельцев площадь, составлявшую 15,7% всего крестьянского землепользования⁸. Если принять этот процент для всей посевной площади, то окажется, что крестьяне засевали 186 тыс. дес. арендованной помещичьей земли. По нашим расчетам, предпринимательская капиталистическая аренда у крестьян Пензенской губернии занимала около 16%⁹. Следовательно, свыше 150 тыс. дес. арендованных крестьянами посевных площадей составляла кабально-крепостническая аренда.

Помещики тоже не всю свою площадь обрабатывали капиталистически. И хотя мы не знаем, каким процентом выражалась эта доля, из одного сопоставления цифр совершенно ясно, что на большей части посевной площади частных владельцев преобладала мелкая крестьянская культура и некапиталистические формы эксплуатации крестьян. При этом опять-таки надо принять во внимание аренду пастбищ, выгонов и лугов, которые, как правило, сдавались преимущественно на отработочно-испольных началах.

Относительно системы ведения помещичьего хозяйства мы можем сослаться лишь на свидетельства описательного характера. Так, в заключении губернского совещания по пересмотру закона 1886 г. говорилось: «Все перечисленные виды найма существуют в губернии, преобладает же наем (крестьян. — А. Л.) из части урожая, усилившийся за последнее время вследствие значительного падения цен на хлеб и сельскохозяйственные произведения»¹⁰. В обзоре аграрного движения 1905—1906 гг. обо всем Приволжском районе говорилось: «Испольная аренда в рассматриваемом районе практикуется в очень широких размерах. Но некоторые корреспонденты отмечают, что за последние 10 лет батрачный труд начал постепенно вытеснять исполье»¹¹.

Были в губернии передовые, капиталистические экономии, но показательна даже сама скудость сведений о них. Явно преобладали имения с отработочно-испольной системой хозяйства. Сбежавший из одного такого имения практикант московской земледельческой школы (дел ему, как специалисту, не нашлось) писал своему директору В. А. Бекетову: «23 августа 1904 г. я уехал из имения гр. Федора Алексеевича Уварова Пензенской губ. Чембарского уезда (В тексте ошибочно: Чернышевского у. — А. А.) по следующим обстоятельствам:

1) Обработка производится на счет крестьянского инвентаря, т. е. сохами при количестве 22 тыс. десятин.

2) Уборка серпом и косами.

3) Инвентаря никакого (кроме молотилки).

4) Счетоводства — нет»¹².

По Симбирской губернии тоже не проводилось массовых статистических описаний частновладельческих хозяйств. В заключении губернского совещания по пересмотру закона 1886 г. в общей форме сказано: «В прежнее время преобладающим видом найма можно было считать наем рабочих сроковых, но теперь, при падении хлебных цен и вызываемом этим упадке земледельческой культуры, число сроковых рабочих во владельческих экономиях значительно сокращено и преобладающими начинают становиться работы сдельные и испольные»¹³.

И в начале XX в. отработки представляли для помещиков привлекательный своей дешевизной способ хозяйствования. «Саратовская земская неделя» в 1905 г. в статье «Симбирские крестьяне» писала, что «крестьяне часто... берут под работу землю у помещиков. Наем в таких случаях производится задолго до наступления весны, когда хлеб у крестьянина выйдет весь и кормиться станет ему нечем»¹⁴. Обычным явлением была и обработка кругов (сдельный наем). «В Симбирском уезде помещики сдают крестьянам землю под обработку кругами ( = 2 дес. по 60X60 саж. каждая, т. е. в общем 3 каз. дес.) за 16 руб., а когда можно, в годы недорода, то и по 13 руб. Между тем, если нанимать рабочих весной, то обработка того же клочка земли обойдется значительно дороже», а именно, десятина — в 21 руб., «а весь круг — в 63 руб. Иными словами, за какие-нибудь полгода взыскиваются огромные проценты под выданной задаток»¹⁵. Ростовщическая природа помещичьего хозяйства характеризуется этим весьма выразительно.

С начала XX в. капиталистическая эволюция помещичьего' хозяйства усилилась и в Симбирской губернии. Не миновала она даже такое закоснелое в крепостничестве хозяйство, как Вязовская вотчина Самариных (Сызранский уезд). Но посмотрим, в каких причудливых и уродливых формах шла эта эволюция.

В годы сельскохозяйственного кризиса экономическая запашка была здесь невелика, причем подавляющее большинство работ, если не все они, производилось инвентарем и скотом окрестных крестьян, опутанных долгами, обязанных отработками. 9 декабря 1900 г. управляющий имением доносил С. Д. Самарину: «В прежнее время перевозка (сена. — А. Л.) производилась на своих лошадях, — впрягали лошадей 10, и ежедневно переваживалось до 30 возов, так что за неделю перевезут много, нынче же своих лошадей нет и возить не на чем»¹⁶. Действительно, в отчете по имению за 1900 г. находим, что в усадьбе и на трех хуторах имелось всего 15 лошадей, которыми можно было обеспечить лишь разъезды служащих и работы по двору. Все остальные хозяйственные операции должны были производиться крестьянскими лошадьми¹⁷.

Новые условия заставили владельца сделать некоторые шаги вперед. В имении заметно изменился характер землепользования, что видно из следующих сравнительных данных за 1902 и 1908 гг. (табл. 33).

Обращает на себя внимание прежде всего то, что в имении к 1908 г. прекратилась совсем сдача пашни за деньги и сдавалось лишь 309 дес. покоса. По-видимому, часть земли пришлось пустить под залежь или толоку в надежде сдать затем исполу, и поэтому большую часть земли (1292,9 дес.) сдали крестьянам под пастбища. Пришлось отказаться и от сдачи земли за отработки. Однако отработочная система не перестала применяться, она лишь изменила форму. Если в 1902 г. крестьянам сдавалось в испольную обработку 274 дес. пашни и 480 дес. покоса, то в 1908 г. исполу сдавалось уже 865 дес. пашни и 320 дес. покоса. Испольщина, таким образом, значительно возросла, особенно по пашне. Имение лишилось значительных доходов от денежной аренды, зато стало получать намного больше хлеба, производимого испольщиками: в 1900 г. владелец получал от испольного посева пшеницы 5314 пудов¹⁸, а в 1909 г. — 62 814 пудов¹⁹. Вероятно, в 1909 г. испольные посевы были еще более расширены за счет земли, использовавшейся в 1908г. как пастбище.

Таблица 33. Землепользование в Вязовской вотчине Самариных в 1902 и 1908 гг. (в дес.)*

* ЦГАДА, ф. Самариных, oп. 1, д, 514, лл. 18 об.—19; там же, д. 568, лл. 8 об. — 9.

Экономическая запашка увеличилась с 272 дес. в 1902 г. до 394 дес. в 1908 г. По отношению к общей площади пашни она возросла всего лишь с 11% до 14%, т. е. увеличивалась в среднем на 0,5% в год. Заметна, однако, тенденция к расширению запашки: как и в 1902 г., в 1908 г. оставлялись площади под паром, превышавшие половину засеянной площади. Сбор пшеницы с экономического посева, составляющий в 1900 г. 11 610 пудов²⁰, увеличился в 1909 г. до 58 549 пудов²¹. Расширение экономической запашки и сокращение отработок потребовало увеличения рабочего скота: в 1900 г. в имении было только 15 лошадей, а в 1909 г. — 46 лодашей и 135 волов²². С этим, по-видимому, связано и расширение собственных пастбищ с 388 до 527 дес. Возможно, увеличилось и поголовье продуктивного скота.

Таким образом, если у Самариных и наметился переход от отработочной системы к капиталистической, то совершался он очень медленно. При таких «темпах» для перестройки потребовались бы десятилетия. В связи с развитием капиталистической формы ведения хозяйства полукрепостнические отношения помещика с крестьянами в виде отработок видоизменялись, но воспроизводились в форме испольщины — разновидности тех же отработок, но лучше отвечавшей стремлению помещика получить большее количество товарного хлеба. Указанное ни в коем случае нельзя считать признаком улучшения положения крестьян окружающих деревень. Тот факт, что все меньшая часть их имела возможность арендовать землю за деньги и вынуждена была переходить на испольщину, доказывает дальнейшее снижение хозяйственной состоятельности основной массы крестьян.

По Саратовской губернии источники освещают землепользование и лишь косвенно, намеками говорят о системах ведения хозяйства. Суммарные сведения о землепользовании были приведены в начале настоящей главы. Был сделан и важный вывод о том, что крупные арендаторские хозяйства мы вправе рассматривать как однотипные с хозяйствами помещиков на их собственной земле. На более детальном материале рассмотрим характер землепользования у разных по классовой принадлежности групп землевладельцев — дворян и купцов (табл. 34).

Таблица 34. Землепользование дворян и купцов Саратовской губернии (Обследование 1897—1900 гг.) в %*

* «Материалы" для оценки земель Саратовской губернии», вып. II. «Эксплуатация пашни в частновладельческих хозяйствах и вненадельные аренды». Саратов, 1905, стр. 22, 100.

Таблица 34 дает нам возможность еще раз убедиться, что сословная принадлежность и способ приобретения земли сами по себе еще ничего не говорят о характере землевладения. А данные о землепользовании со всей очевидностью свидетельствуют, что нет решительно никаких принципиальных различий между землевладением дворян и купцов. Таблица показывает далее, что главным источником кабально-крепостнической одногодичной аренды являлись наиболее крупные имения.

Из табл. 19 (см. стр. 86) видно, что земля частных владельцев (свыше 50 дес.) распределялась следующим образом:



Итак, 43% пашни находилось в крепостнической аренде на один посев и исполу. В значительной мере такой же характер имела и долгосрочная аренда. Во-первых, в губернии была широко развита пересдача арендованной земли крестьянам по ценам, превышавшим те, по которым крестьяне арендовали земли у помещиков. Так, у владельцев крестьяне снимали землю в среднем по 7 р. 67 к., а у крупных арендаторов — по 9 р. 04 к.²³ Во-вторых, во многих случаях в долгосрочную аренду зачислялась аренда на один севооборот (2—3 года), мало отличавшаяся по условиям от краткосрочной.

Если затем из площади собственной запашки исключить ту часть, которая обрабатывалась при помощи крестьянского инвентаря, то и здесь окажется, что большая часть помещичьей земли служила средством полукрепостнической эксплуатации крестьян, хотя в самом помещичьем хозяйстве, очевидно, уже преобладала капиталистическая форма земледелия.

О системе хозяйства у помещиков, как уже сказано, точных данных нет. Имеется очень небольшое число корреспондентских сообщений, собранных в 1904 г. губернской земской управой²⁴:



Данные указывают на преобладание капиталистического способа ведения хозяйства у помещиков.

Капиталистическую эволюцию хозяйства можно проследить и на статистических материалах. Так, имения по количеству десятин собственной запашки, приходившейся на одну голову рабочего скота, распределялись следующим образом²⁵:



Приведенные данные собраны по наиболее отсталому в смысле капиталистического развития Северо-западному району (Сердобский, Балашовский, Петровский и Аткарский уезды). Однако и они показывают, как ослабевала зависимость помещичьего хозяйства от крестьянского скота. «Перед нами, таким образом, процесс приспособления (отчасти стихийный, отчасти сознательный) частновладельческого хозяйства к капиталистическому и притом рациональному хозяйству»²⁶. Но преобладающим все же оставалось сочетание капиталистического хозяйства с отработками, испольщиной и сдачей земли. Сказанное относится даже к хозяйствам с промышленной переработкой продуктов. Так, в имении кн. Л. Д. Вяземского (Балашовский уезд) с собственным винокуренным заводом «почти 1/3 распашной площади экономия сдает крестьянам села Аркадак... За деньги сдается обыкновенно малая часть земли, около 1/3 всего количества, по цене 12—15 руб. за десятину, большая же часть сдается за отработку»²⁷. Далее читаем, что, «сдавая большую часть за отработку, экономия выигрывает, обеспечивая себя рабочими руками в горячее время, а это очень важно ввиду громадной площади картофельных посевов экономии, требующих массы рабочих рук»²⁸.

Очень скудны сведения по Самарской губернии. Известно, что в южных уездах — Новоузенском и Николаевском — преобладало капиталистическое земледелие,, тогда как в средних и северных широко практиковалась отработочная система. Большие площади сдавались в аренду. Судя по корреспондентским сообщениям, в 1911—1913 гг. крестьяне арендовали под яровой посев за деньги 62—69% земли, за деньги и из доли 28—34%, из доли и за отработки 3—5% ²⁹. Денежная аренда была преимущественно краткосрочной (на один посев), долгосрочная составляла всего 16—22%³⁰. О преобладающей системе хозяйства можно судить, в частности, по тому, что «господствующей. формой найма является сдельный наем... При этом в громадном большинстве случаев рабочие нанимаются на сельскохозяйственные работы со своим скотом, со своим инвентарем и чаще на своих же харчах, чем на харчах хозяина»³¹.

Сравнительных данных, характеризующих эволюцию помещичьего хозяйства в целом по губернии, не имеется. Только по отдельным хозяйствам мы можем проследить происходившие процессы.

Изменение землепользования в комплексе имений графов А. А. и В. А. Орловых-Давыдовых показано в таблице 35.

В течение десятилетия в имениях шло усиленное сокращение площади земли, занятой в собственном хозяйстве. В Усольской и Жигулевской вотчинах (Сызранский уезд Симбирской губернии) эта площадь сократилась с 17 153 дес. до 10 593 дес., в Рязанове-Городище и Борковке (Ставропольский уезд Самарской губернии) с 16487 дес. до 8081 дес. В Икорецкой и Каменной степях (Воронежская губерния), как отмечалось выше, собственное хозяйство было ликвидировано еще раньше — в 1910 г. здесь сдавалось в аренду 25 075 дес. Только в Натальинской вотчине (Самарский уезд) площадь своего хозяйства почти не изменилась (3770 и 3706 дес.), а в подмосковном лесном имении Отрада (с. Семеновское Серпуховского уезда) был некоторый рост (с 340 до 383 дес.). По всем имениям собственное хозяйство сократилось с 37,9 тыс. до 23,1 тыс. дес., т. е. на 30,1%.

В то же время увеличивалось число построек, инвентаря, скота. Стоимость основного капитала (без земли) увеличилась с 739,5 до 1193,4 тыс. руб., т. е. на 61,4%. В связи с сокращением площади своего хозяйства капиталовложения на десятину возросли почти в три раза, с 19 р. 82 к. до 53 р. 71 к. Налицо своеобразный процесс интенсификации хозяйства за счет увеличения капитала и сосредоточения его на меньшей площади.

Таблица 35. Землепользование в имениях А. А. и В. А. Орловых-Давыдовых*

* ЦГАДА, ф. Орловых-Давыдовых, oп. 1, д. 2592, лл. 47—58; д. 2605, лл. 51—56; д. 2606, лл. 30—34.

Прогрессивным явлением был почти полный отказ от испольщины. Зато противоположная — полукрепостническая, паразитическая — тенденция выразилась в некотором сокращении долгосрочной аренды и громадном (почти наполовину) росте сдачи земли в хищническую аренду на один посев.

ЛЕВОБЕРЕЖНАЯ УКРАИНА

Левобережная Украина (Черниговская, Полтавская и Харьковская губернии) являлась своеобразным буфером между отработочным центром и капиталистическим югом и уже в силу такого промежуточного положения изобиловала контрастами. Откровенно крепостническое испольно-отработочное хозяйство бесчисленных Коробочек Черниговской губернии сменялось в других губерниях рядом переходных форм к капиталистическому предпринимательству, представленному такими высокоорганизованными промышленно-сельскохозяйственными комбинатами, как «сахарная империя» Харитоненко, экономии-гиганты Мекленбург-Стрелицких и Кениг. Многообразие, мозаичность способов организации помещичьего хозяйства весьма затрудняют исследование. Но поскольку само это многообразие и есть наиболее характерная черта района, оно должно найти свое отражение.

Много любопытного мы найдем в Черниговской губернии. Крестьянское землевладение с купчими землями составляло. здесь 3000,9 тыс. дес., частновладельческая земля 1053 тыс. дес. Особенность губернии состояла в том, что не огромные латифундии, а имения многочисленных последышей старого мелкопоместного дворянства составляли основную массу частного землевладения. Тем не менее у помещиков губернии явно преобладали кабально-крепостнические формы землепользования и хозяйства.

Помещик с агрономическим образованием, претендовавший на роль теоретика в области организации хозяйства, писал об Остерском уезде: «Частновладельческие хозяйства ведут свою обработку полей и все хозяйство самым примитивным образом. Преобладающая система — испольная, и только в исключительных случаях делают небольшую собственную запашку»³². Не отличалось, в общем, положение и в других уездах. Даже в 1916 г. И. Дроздов, анализируя итоги сельскохозяйственной переписи, имел основание заключить: «Черниговская губерния принадлежит к тем российским губерниям, где царят, где преобладают голодные ренты, крепостническая испольщина и прочие формы до- и полукапиталистической земледельческой экономической кабалы»³³.

Нет нужды в подробных доказательствах этого положения ввиду его полной очевидности. В данном случае важно еще раз обратить внимание, что оплотом докапиталистических форм угнетения черниговских крестьян были не крупнейшие и даже не крупные латифундии, а средние и мелкие владения. Не противоречит ли это ленинскому положению о том, что именно крупное землевладение было оплотом крепостничества, источником бесчисленных форм кабалы и угнетения крестьянства? Думается, что ни о каком противоречии в данном случае говорить не приходится. Отмеченное явление свидетельствует лишь о том, что к анализу поземельных отношений нужно подходить с учетом характера землепользования, системы хозяйства, общих социально-экономических условий района и страны в целом. Именно благодаря господству в стране крупного землевладения и феодальной монархии было возможно существование таких очагов мелких земельных пиявок, которые преобладали, в частности, в Черниговской губернии. Такие факторы, как размеры и формы помещичьего землевладения, его доля во всем землевладении, даже сословная принадлежность земли действовали не сами по себе, а в исторически сложившихся условиях того или иного района.

Характер землевладения определяется только через анализ землепользования и системы хозяйства. Лишь такой подход дает возможность понять, почему, например, крупное землевладение Юго-западного края имело больше капиталистических черт, нежели мелкое владение центральных губерний.

На общем фоне испольного хозяйства выделялись лишь немногие капиталистически организованные экономии, причем сама эта организация была связана обычно с нуждами собственных сахарных и винокуренных заводов. Таковы были, в частности, имения Харитоненко, Терещенко, Кочубей и некоторых других помещиков. В имении Дубовичи В. В. Кочубей (Глуховский уезд), насчитывавшем 1227 дес., в том числе 438 дес. пашни, 82 дес. сенокоса, 639 дес. леса, собственное хозяйство велось на 314 дес. пашни, исполу сдавалось 36 дес. Имелись свои лошади и волы, локомобиль с молотилкой, веялки, сортировки, 15 плугов. Пахотных орудий было явно недостаточно — чуть больше, чем на половину ярового посева. Возможно, следовательно, использование крестьянского инвентаря в обработке земли этого имения³⁴.

Отметим такой любопытный факт, как различие в системах ведения хозяйства в имениях одного владельца, расположенных в разных районах. Ниже будет показано, что в имениях Терещенко, сконцентрированных главным образом в Юго-западном крае, велось типичное капиталистическое хозяйство. Одна экономия находилась в Черниговской губернии (Михайловский хутор). Несмотря на то что здесь был крупный сахарный завод, экономия, учитывая особенности района, широко пользовалась отработками, доведя до предела капиталистическую и кабально-отработочную эксплуатацию окрестного населения. В этом имении «земля, луга, даже работа предоставлялись за отработки»³⁵.

Мирно-Долинское имение было расположено в Южном степном районе (Херсонская губерния). Здесь выгоднее была подесятинная сдача земли крестьянам, и владелец не прилагал никаких усилий для организации своего хозяйства.

Полтавская губерния отличалась от Черниговской большим разнообразием условий и способов ведения помещичьего хозяйства. Оно было связано преимущественно с неравномерным размещением свеклосахарной промышленности. Без учета этого фактора земледелие было в основном однотипным. Н. Ф. Анненский относил всю губернию к зоне преобладания смешанной системы хозяйства.

Полтавское земство было едва ли не самым инициативным по части подворных описаний крестьянских хозяйств и не имело себе равных в отношении обследований частновладельческого хозяйства. Сплошные экспедиционные обследования проводились в 1889, 1900 и 1910 гг., не считая всероссийских переписей 1916 и 1917 гг. Большой материал был собран по помещичьему хозяйству. К сожалению, ввиду несопоставимости данных, мы не можем представить это хозяйство в динамике и вынуждены воспользоваться сводом данных за 1910 г., отличающимся громадным числом показателей — отчасти даже излишних, представляющих своего рода статистическую роскошь.

К 1910 г. 5549 полтавских частных владельцев (свыше 50 дес. земли) имели 1069,1 тыс. дес., а 442,9 тыс. крестьянских хозяйств — 2681,1 тыс. дес. Первые владели в среднем по 193 дес., 351 крупный помещик — по 1460 дес. на каждого, тогда как на крестьянский двор приходилось в среднем по 6 дес. всех угодий³⁶. Крестьяне, распахав все, что можно превратить в пашню, и истощив ее ежегодными посевами, испытывали острую нужду в земле и особенно в сенокосах и пастбищах. Пользуясь исключительным земельным голодом, частные владельцы сдавали 361 тыс. дес³⁷ Долгосрочная крестьянская аренда составляла 30%. Перенося этот показатель на помещичье хозяйство, можно считать, что в одногодичную аренду помещики сдавали около 250 тыс. дес. земли. В сводке показано, что кроме пашни и сенокоса помещики сдавали только 9 тыс. дес. «прочей удобной» земли. Столь мизерная цифра явно указывает на то, что в учет, как и везде, не попали громадные площади, находившиеся в собственном пользовании помещиков и одновременно сдававшиеся крестьянам под выпас скота: толока до засева ее озимым хлебом, отава после скоса травы на лугах, жнивье после уборки хлебов. А пастбища и здесь, как и во всех рассмотренных выше случаях, больше всего сдавались за отработки.

В собственном пользовании частных владельцев было 569 тыс. дес. земли (вместе с арендованной), в том числе 387 тыс. дес. посевов, включая многолетние травы (6 тыс. дес.), остальная площадь приходилась на сенокос, толоку, ранний пар и пастбища³⁸. Учитывая смешанный способ обработки (частью своим, частью крестьянским инвентарем), а также сдачу до посева и после уборки, можно без всякой ошибки считать, что и здесь на землях помещиков преобладала мелкая крестьянская культура и лишь на сравнительно небольшой части площади велось капиталистическое хозяйство.

Кабально-крепостнический характер подавляющего большинства арендных сделок в Полтавской губернии не подлежит сомнению³⁹. Приведем два свидетельства современников. Даже в Константиноградском уезде, где земельная обеспеченность крестьян была выше, чем в других уездах, арендные цены достигали 20 и более рублей за десятину. Крестьянин Г. Балда, снимавший на год 6 дес. по 20 руб., произвел учет своим расходам и доходам. В итоге получился убыток по 13 р. 30 к. с десятины, которого не было бы только в том случае, если бы арендная плата была не 20 руб., а 6 р. 70 к.⁴⁰ О прибыли от аренды не могло быть и речи.

«Многим хозяевам, — писалось в местном журнале, — приходится брать землю, не считаясь со стоимостью арендной платы... Заработок в условиях деревенской жизни, если таковой существует, представляет из себя случайное явление и надеяться на него как на источник дохода в высшей степени рискованно. Только при наличности хлеба, полученного от собственного урожая, в какую бы цену он ни обходился, можно допускать возможное существование... Истощенные и засоренные земли, какие обычно только и сдаются в аренду, в редких случаях окупаются, и только в силу необходимости хозяин вынужден прибегать к аренде. Но и этого мало. Хозяева, дающие землю в аренду, не удовлетворяются высокой арендной платой и для того, чтобы обеспечить себя в жаркое жатвенное время рабочими силами, отдают земли по условию только за отработок откосом (уборкой хлеба. — А. Л.). Этим еще больше повышают цены на аренду»⁴¹.

Капиталистическая эволюция помещичьего хозяйства в губернии заметнее всего была в имениях со свеклосахарными и винокуренными заводами. Едва ли не самым лучшим хозяйством было уже упоминавшееся Кардовское имение герцогов Мекленбург-Стрелицких (Константиноградский уезд). В справочном издании «Вся Россия» о нем еще в 1899 г. писалось: «У нас трудно найти другое имение, в котором бы различные отрасли сельского хозяйства находились в таком прекрасном состоянии, как в Кардовской экономии»⁴². Тогда в имении был только один винокуренный завод и паровая мельница. Впоследствии были построены три свеклосахарных, крахмальные и кирпичные заводы. Стоимость живого и мертвого инвентаря за 13 лет увеличилась с 671 тыс. руб. до 2314 тыс. руб.⁴³ В 1900 г. из 57 тыс. дес. земли засевалось за счет владельца лишь 12,4 тыс. дес., большие площади сдавались крестьянам или представляли собой многолетние залежи и пастбища. К 1913 г. посевная площадь была доведена до 25,5 тыс. дес. В посевах большую долю (3760 дес.) стала занимать свекловица; основная торговая культура — пшеница — занимала огромную площадь — 12 тыс. дес. В несколько раз увеличилось число постоянных, сроковых и поденных рабочих. Использование новейшей сельскохозяйственной техники, хорошо продуманные севообороты, внедрение в практику удобрений, в том числе и минеральных, своевременность и тщательность обработки и уборки обеспечивали высокие и устойчивые урожаи.

Все это, казалось бы, должно было привести к отказу от отработок. На деле этого не произошло. Вот как выглядели объемы уборочных работ в разное время⁴⁴:



Таким образом, на уборочных работах, не говоря уже о пахоте и посеве, хозяйство от почти безраздельного господства отработок наполовину перешло к капиталистическому способу: доля земли, убранной крестьянами за отработки и из части урожая, с 95% сократилась до 48,3%. Прогресс отрицать невозможно. Однако к уборке урожая трудом наемных рабочих, своими машинами и инвентарем хозяйство переходило только на той площади, которую уже невозможно было убирать с помощью отработок, на которую уже не хватало наличных сил обязанных крестьян соседних селений. И тем не менее экономии удалось даже расширить сферу отработок, увеличив убираемую крестьянами площадь с 11,2 тыс. до 12,5 тыс. дес. При этом условия, на которых применялись отработки, для крестьян заметно ухудшились. Капиталистическая эволюция хозяйства, таким образом, сопровождалась сохранением и даже усилением полукрепостнической эксплуатации крестьян.

С меньшим, но заметным успехом шло капиталистическое развитие другого крупного хозяйства — Чутовского имения П. П. Дурново-младшего (Полтавский уезд). В имении насчитывалось в 1905 г. 15,9 тыс. дес., а в 1907 г. в связи с прикупкой — 18,3 тыс. дес. земли, большой песочный, рафинадный и винокуренный заводы. С 1904 по 1910 г. стоимость наличного парка машин, орудий и инвентаря увеличилась с 58,9 тыс. до 139,8 тыс. руб., количество рабочих волов — с 931 до 1369, лошадей с 222 до 453 голов. Площадь собственного посева расширилась с 4091 до 8619 дес., т. е. более чем вдвое, в посеве преобладали свекла и пшеница⁴⁵. Значительно увеличилось число наемных рабочих: на харчах экономии в 1905/06 г. было учтено 371,6 тыс. человеко-дней, а за 10 месяцев 1910 г. — 525,5 тыс.⁴⁶ Однако материально-производственная база хозяйства была все же недостаточна, и владелец не мог отказаться от отработок. Более того, расширение запашки потребовало дополнительного привлечения крестьянского инвентаря. Если в 1905/06 г. на отработки крестьянам было сдано 1599 дес. земли, то в 1908/09 г. — уже 1813 дес.⁴⁷ Особенно широко этот способ применялся на уборке. В 1908 г. средствами экономии было убрано 2121 дес., крестьянами за деньги — 916 дес. и в виде отработки — 2562 дес., а всего крестьянами — 3478 дес., или 62%⁴⁸. Расширялась и эксплуатация окрестного населения путем сдачи земли в мелкую одногодичную аренду. Доход от сдачи земли с 6,1 тыс. руб. в 1904/05 г. вырос до 15,7 тыс. руб. в 1909/10 г.⁴⁹Такой результат был достигнут как за счет увеличения площади сдаваемой земли, так и за счет безостановочного повышения арендных цен: в Полтавском уезде арендные цены выросли за десятину пашни под яровой посев с 12,46 руб. в 1904 г. до 19,46 руб. в 1913 г.⁵⁰

Таким образом, принципиальной разницы между Карловским и Чутовским имениями не замечается: обе латифундии в максимально возможной степени использовали докапиталистические приемы эксплуатации крестьян. Отличие лишь в том, что Кардовская экономия с ее мощной капиталистической базой могла, но не хотела отказаться от отработок, а Чутовское имение и не желало, и не могло сделать этого.Харьковская губерния по условиям ведения хозяйства представляла значительно больше разнообразия, чем Полтавская и тем более Черниговская губернии. С точки зрения связи земледелия с промышленностью, влиявшей на организацию хозяйств, выделялись четыре уезда: Сумский, Ахтырский, Богодуховский и Лебединский, здесь в посевах большую роль играла свекловица. В остальных уездах зерновое земледелие доминировало не только у крестьян, но и у помещиков. В хозяйствах последних, особенно крупных и расположенных в южных уездах, значительную роль играло овцеводство, разведение нагульного скота и заводское коневодство.

Южные уезды в отношении ведения помещичьего хозяйства Н. Ф. Анненский относил к районам преобладания капиталистической системы. Впрочем, обследование, проведенное в 1905 г., не подтвердило это мнение по крайней мере для Старобельского уезда — единственного уезда Харьковской губернии, по которому обследовалось, причем весьма подробно, не только крестьянское, но и помещичье хозяйство. Разработка материалов этого обследования была произведена на высоком научном уровне П. И. Поповым⁵¹.

Старобельский уезд отличался от северных уездов сравнительно меньшим малоземельем крестьян. Помещичье землевладение занимало хотя и значительную площадь (155,5 тыс. дес.), но по сравнению со всей удобной площадью уезда (1025,3 тыс. дес.) составляло лишь 19,4%⁵². Тем интереснее выяснить, насколько при таком соотношении площадей крестьяне уезда смогли высвободиться от гнетущего влияния помещичьего землевладения. На первый взгляд это последнее претерпело значительные изменения под натиском капитала. Даже у дворян земля, полученная по наследству, составляла немногим более половины, а более двух пятых (42,5%) было приобретено покупками⁵³.

Данные о землепользовании имеются для 445 владений с площадью удобной земли в 149 508 дес. (96,2%). Из них сдавалось в аренду 75 611 дес., т. е. 50,5%⁵⁴. Каковы были условия по формам арендной платы, показано в таблице 36.

Итак, натуральная и денежная аренда разделились практически поровну. Посмотрим, что дает более детальный анализ арендных отношений (см. табл. 37).

Таблица показывает, что больше всего к сдаче своей земли прибегали дворяне, чиновники, офицеры, почти так же часто купцы, вдвое реже крестьяне и совсем редко мещане. Таким образом, земли, приобретенные крестьянами и мещанами, играли меньшую роль в эксплуатации крестьянства путем сдачи земли.

Таблица 36. Формы сдачи земли частными владельцами Старобельского уезда*

* «Материалы для оценки земель Харьковской губернии. Старобельский уезд», вып. IV. «Частновладельческое хозяйство», стр. 81.

Каких-либо качественных отличий между дворянами и другими сословиями по формам сдачи земли не наблюдалось. Более того, процент земли, сдаваемой в издольную аренду купцами и крестьянами, был даже несколько выше, чем у дворян. Не было заметной разницы и в доле всей удобной земли, сданной в подесятинную аренду.

Таблица 37. Сословная принадлежность частных владельцев — сдатчиков земли в Старобельском уезде (1905 г.)*

* «Материалы для оценки земель Харьковской губернии. Старобельский уезд», вып. IV. «Частновладельческое хозяйство», стр. 55.

Таблица косвенно раскрывает и характер денежной аренды. Большая часть земли, сдававшейся за деньги, представляла собой одногодичную подесятинную аренду. О том, что последняя исключала капиталистическую организацию хозяйства и являлась по существу кабально-крепостнической, двух мнений быть не может. Ее полуфеодальная природа в буржуазной денежной оболочке ясна уже из самой высоты арендной платы. П. И. Попов вычислил, что «чистая доходность крестьянских земель равна 5 р. 49 к., тогда как арендные цены... при подесятинной сдаче за деньги равны 8 р. 23 к., при издольной — 8 р. 98 к. Благодаря этому частновладельческие хозяйства могут при сдаче своих земель преследовать не только получение ренты, а получение и той прибыли, которую они могли бы получить при собственной эксплуатации своих земель... Данные комиссии о центре и данные земской статистики подтверждают этот вывод относительно почти всей южной полосы России»⁵⁵. Добавим от себя, что доходность земли, арендованной подесятинно на один посев, везде и всюду была значительно ниже доходности собственных крестьянских земель, а нередко совсем отсутствовала. Это еще больше оттеняет характер такой аренды.

Следует специально заметить, что такое положение было в уезде, где насчитывалось 62 тыс. дес. казенных земель, которые целиком сдавались в аренду и несколько умеряли нужду крестьян в земле, хотя и попадали к ним обычно через крупных арендаторов-посредников, взвинчивавших арендные цены. Эти арендаторы вели отчасти собственное капиталистическое хозяйство. Надзиратель казенных земель 2-го района Харьковской губернии А. Контрольский писал, что урожаи у арендаторов на казенных землях даже выше, чем у помещиков. Но далее он подчеркивал, что в массе своей частновладельческие земли и по культурности, и по урожайности мало чем отличаются от крестьянских⁵⁶.

На наш взгляд, заслуживает доверия и следующее суждение Контрольского, проливающее свет на способы ведения помещичьего хозяйства в Старобельском уезде. «И казна, — писал он, — и частные владельцы, к какому бы они сословию ни принадлежали, одинаково эксплуатируют свои земли крестьянской арендой. Я опять-таки беру массу, а не тех сравнительно немногих владельцев, которые ведут собственное хозяйство. Но в то время как казна признает только денежную аренду, на частновладельческих землях преобладают все виды испольной аренды, система отработков, тяжелым бременем ложащаяся на крестьянские плечи и выгодная только для одной стороны»⁵⁷.

ЮЖНЫЙ СТЕПНОЙ РАЙОН

Южный степной район (Бессарабская, Херсонская, Таврическая, Екатеринославская губернии и Область Войска Донского) был районом с громадным засильем крупного помещичьего землевладения. В Черноземном центре латифундии составляли 29% по сравнению с крестьянской надельной землей. В степном районе удельный вес владений размером свыше 500 дес. составлял: в Бессарабской губернии — 59,3%, в Херсонской—88,5%, в Таврической — 96,9%, в Екатеринославской — 57,7%, а всего по четырем губерниям — 75,1%⁵⁸.

Поземельные отношения в характеризуемом районе к рассматриваемому периоду значительно усложнились. Менее заселенный в прошлом, он сам стал поставлять переселенцев на другие окраины империи, в частности в Сибирь. Во «всеподданнейшем» отчете за 1900 г. екатеринославский губернатор писал: «Причины такого усиленного стремления в восточные окраины заключаются не столько в случайных неурожаях последних лет, сколько в недостаточности земельных наделов, из года в год все более ощущаемой. Ввиду естественного прироста населения, первоначальный трехдесятинный надел на душу во многих обществах обратился в однодесятинный, а то и меньше. Несколько лет тому назад недостаток надельной земли до известной степени возмещался возможностью по более или менее сходным ценам арендовать имения у помещиков, но за последнее время многие владельцы распродали свои поместья и таковые были куплены местными немецкими колонистами... оставшиеся же еще у помещиков имения, если и отдаются в аренду крестьянам, то за такую высокую плату (до 15 и даже 25 руб. за десятину в год), при которой хозяйство немыслимо, даже при том условии, что свою собственную работу земледелец ни во что не считает»⁵⁹.

Сплошного обследования помещичьих хозяйств ни по одной губернии этого района не было проведено. В одном Ананьевском уезде Херсонской губернии была сделана перепись, выяснившая только землепользование и не отвечающая на вопрос о системе ведения хозяйства помещиков. Поэтому придется удовлетвориться свидетельствами, дающими лишь приблизительное представление о районе.

Бессарабская губерния была неоднородна в экономическом отношении. Ее южная часть (Измаильский и Аккерманский уезды) отличалась от северной большим земельным обеспечением крестьян; в Аккерманском уезде крупные имения составляли 13,1% к крестьянской надельной земле, в Измаильском — 60,9%, т. е. близко к средней по губернии (59,3%).«В южной Бессарабии,— писал В. А. Бертенсон, — очень мало крупных экономий и почти совсем нет организованных хозяйств. Поэтому тем больший интерес представляет для меня Чумаевская экономия бр. Захариади...»⁶⁰. Имение было расположено в Измаильском уезде и насчитывало 8500 дес., в том числе около 1400 дес. лугов, около 2000 дес. целины. Велась залежная система полеводства. «Большая часть земли сдается исполу местным крестьянам»⁶¹. Таково наиболее выдающееся хозяйство юга Бессарабии.

Из остальных шести уездов, различия между которыми не были существенными, имеется материал описательного характера по Кишиневскому уезду. В докладе А. А. Соколова, представленном кишиневскому уездному комитету о нуждах сельскохозяйственной промышленности, говорилось, что крупное помещичье хозяйство в сложившихся условиях либо должно вести интенсивное капиталистическое хозяйство, либо сдавать землю крестьянам на один посев. Кишиневские помещики предпочитали второе. «На распространенность этого вида аренды влияет самый размер частновладельческой и, в частности, крупной земельной собственности в уезде. Частновладельческой удобной земли вместе с имениями заграничных монастырей в уезде есть свыше 170 тыс. дес. при 338 828 дес. удобной земли всего уезда»⁶², причем крупные имения (свыше 1000 дес.) составляли 60% всей частновладельческой земли. «Мы не ошибемся, — писал Соколов, — если скажем, что по крайней мере 80% всей частновладельческой земли без лесов монастырских имений, т. е. около 130 000 дес., находится в ежегодной краткосрочной аренде у крестьян и не больше 20% в экономической запашке у самих владельцев»⁶³.

Спрос на землю со стороны местных крестьян был колоссальным. В результате «арендные цены на пахотную землю последнее время поднялись страшно высоко, до 18—20 руб. за десятину. Такая высокая съемная цена, не оправдываемая ни действительно произведенными затратами владельца на какие-либо земельные мелиорации, ни высокой урожайностью земли, поглощает половину валового дохода съемщика и при урожае в 40—50 пуд. пшеницы на десятине, что можно считать средним урожаем, сводит оплату его труда до заработка ниже того, который он мог бы получить, исполняя те же самые работы в экономии или сдельно»⁶⁴.

«Еще хуже денежной погодной аренды испольная, которая у нас применяется главным образом к культуре кукурузы. Этот вид аренды распространен еще шире, чем денежная аренда, она применяется и в хозяйствах, которые ведут свою экономическую запашку»⁶⁵.

Аналогичные данные приводил в докладе податной инспектор того же уезда Н. В. Майер⁶⁶. О том же самом, но уже применительно ко всей губернии, говорил в докладе землевладелец А. Ф. Щербан, который между прочим уточнял, что «в настоящее время крестьянской арендной земли в крупном виде не существует вовсе, они арендуют лишь мелкие участки в 3,5 и редко 10 десятин, и то из вторых и третьих рук»⁶⁷.

С. Д. Урусов, бывший кишеневским губернатором в 1903— 1904 гг., позднее писал в своих воспоминаниях: «Ведение хозяйства собственным инвентарем встречалось не часто, разве только в северных уездах губернии, Обыкновенно бессарабский помещик оставлял себе виноградники и небольшой кусок земли, а остальное имение сдавал в аренду, большей частью еврею, передававшему мелкие участки крестьянам, от которых сам помещик был далек, живя по городам и за границей»⁶⁸.

Таким образом, львиная доля помещичьей земли была в краткосрочной, одногодичной аренде у мелких крестьян; преобладала испольная форма аренды; денежная арендная плата была столь высока, что по существу представляла собой ту же испольщину в денежной форме; собственные запашки помещиков занимали незначительную долю; наконец, неоспоримо, что даже в условиях преобладания капиталистического способа ведения собственного хозяйства латифундии и помещичье землевладение в целом держались преимущественно кабально-крепостническими формами эксплуатации крестьян.

Херсонская губерния представляла своего рода максимум капиталистического развития сельского хозяйства всей южной и юго-восточной полосы Европейской России. Посмотрим, что показывают данные о землепользовании, имеющиеся по Ананьевскому и Херсонскому уездам этой губернии.

Исследованием Ф. О. Заикина по Ананьевскому уезду установлено, что наряду с широким развитием предпринимательского помещичьего и арендаторского хозяйства преобладающей формой эксплуатации земли оставалась сдача земли крестьянам в краткосрочную (на один посев) аренду, характер которой известен⁶⁹.

В Херсонском уезде в 1907 г. был произведен сплошной учет землепользования. Оказалось, что на землях частных владельцев всего посевов было 418 241 дес., в том числе 286 342 дес., или 68,5%, составляли посевы мелких съемщиков. Учтя, вероятно, пересдачу земли крупными арендаторами, составители обзора заключали, что «владельческие земли в 3/4 частях заняты посевами мелких съемщиков и лишь в 1/4 части экономическими посевами, причем скопщина разделена соответственно доле пользования съемщика и экономии»⁷⁰.

Частичная характеристика крестьянской аренды содержится в обзоре за 1913 г., где говорится: «Относительно посевов на владельческих землях необходимо указать, что они в большей части принадлежат крестьянам и вообще мелким съемщикам, берущим землю у владельцев на один посев и за скопщину и лишь изредка в долгосрочную аренду на 3—6 лет»⁷¹.

Подчеркнем, что в состав экономической запашки обследователи зачислили не менее половины площади издольных посевов (скопщины). Следовательно, собственная запашка была в действительности меньше. К сожалению, в местных материалах нет указаний, как велика была доля скопщины в арендованной площади. Лишь отдельные наблюдения позволяют ориентировочно считать, что скопщина уступила место денежной аренде еще в конце XIX в. Так, в одном из описаний того же Херсонского уезда говорилось: «Местами держится и до сих пор господствовавшая в прежние годы комбинация владельческого хозяйства с крестьянским — раздача земли из части урожая, так называемая скопщина; конечно, о четвертой, в пользу владельца, копне доброго старого времени давно уже забыли; нормальной платой теперь считается половина урожая, иногда еще с обязательством отработать известное число дней на молотьбе»⁷².

Здесь достойны внимания два момента: сокращение издольной аренды и одновременное ухудшение ее условий для арендатора. Последнее было связано с общим повышением арендных цен. Так, по Херсонской губернии средняя арендная цена за десятину с 3 р. 47 к. в 1888 г. поднялась до 5 р. 36 к. в 1900 г.⁷³ Соответственно изменились и условия скопщины. В дальнейшем рост арендных цен пошел еще быстрее и составил в Херсонском уезде в 1900—1908 гг. при однолетней аренде в среднем 11 р. 93 к.⁷⁴ По расчетам статистиков, весь прибавочный продукт крестьянина даже на собственной земле, обрабатываемой, безусловно, лучше, чем арендованная земля, составлял в среднем 9 р. 47 к. с десятины посева⁷⁵. Таким образом, крестьянину не оставалась целиком даже его заработная плата, исчисляемая по заниженным земским оценкам. Рента, взимаемая помещиком, включала в себя не только весь прибавочный продукт крестьянина-арендатора, но и часть его заработной платы.

Итак, большая часть помещичьей земли Херсонского уезда к 1907 г. служила средством крепостнически кабальной эксплуатации крестьян через аренду. Четвертая часть посевов, которая числилась как собственная запашка помещиков, обрабатывалась ими преимущественно капиталистически, хотя отработки тоже имели место. Но в целом, с учетом сдаваемой земли, и здесь помещичье хозяйство должно быть оценено как крепостнически-кабальное, существовавшее главным образом за счет докапиталистической («денежной») ренты.

В годы столыпинской реформы скопщина подвергалась дальнейшему вытеснению как за счет замены ее денежной арендой, так и за счет расширения собственной обработки. Например, в Белозерском имении Г. Д. Скадковского посевы распределялись следующим образом⁷⁶.



Значение скопщины и других видов натуральной аренды («отор», «десятинщина») на юге России современники оценивали очень серьезно. В архиве Московского общества сельского хозяйства сохранилась интересная записка уполномоченного ведомства земледелия по Таврической губернии М. В. Неручева, превосходно знавшего, как и В. А. Бертенсон, сельское хозяйство юга России. В записке, названной «,,Десятинщики“ и „скопщинники“ как система земледелия», автор указывал, что в южных губерниях — «„бывших степных", которые мы привыкли считать многоземельными, среди местного сельского населения есть своеобразная категория „безземельных земледельцев", главный контингент которых имеет своим источником несомненно пришлых из разных областей внутренней России, хотя сравнительно и запоздавших, разумея время колонизации Новороссийского края... В количественном отношении они представляют такую долю (местного населения.— А. А.), что в некоторых уездах Таврической губернии статистика зарегистрировала таких безземельных до 30—40%. Некоторые из них не только безземельны, но и бездомны; и все они живут только одним земледелием— обработкой чужой земли: казенной, частновладельческой, вакуфной земли»⁷⁷. Автор далее пишет, что «в некоторых местах губернии применение их труда к обработке частновладельческой земли является наиболее распространенной системой»⁷⁸. «Очень часто как десятинщики, так и скопщинники сверх договорной платы натурой (долей урожая) облагаются еще известными денежными доплатами или отработками»⁷⁹.

Условия аренды как для десятинщиков, так и для скопщинников были одинаковы. Разница между ними состояла лишь в том, что скопщинниками были обычно старожилы окрестных селений и имели свои хаты, а десятинщики жили в мазанках, построенных владельцем земли или прежними арендаторами. За несоблюдение строжайших условий арендного договора, в котором обычно излагались лишь обязанности арендатора, «десятинщика со всем его скарбом вывозят за пределы его бывшей усадьбы и предоставляют ему выбирать любую из четырех сторон горизонта»⁸⁰.

Таврическая губерния, к которой главным образом относятся наблюдения М. В. Неручева, характеризовалась огромным разнообразием условий. Материковые уезды отличались от уездов Крымского полуострова, где, в свою очередь, были еще более резкие различия. В трех южных уездах Крыма были развиты табаководство, виноградарство и садоводство. Последние две отрасли в значительной части находились в рукак помещиков, ведших хозяйство на капиталистических началах. По-иному обстояло дело с табаководством, которым занимались в основном крестьяне. «Из крупных владельцев немногие сдают землю под табак, и еще реже встречаются случаи табаководства у помещиков, да и то из половины урожая»⁸¹. В степных крымских уездах, как и в материковых, главным было зерновое хозяйство. В годы мирового сельскохозяйственного кризиса произошло резкое увеличение сдаваемых в аренду площадей: денежную — в материковых уездах, натуральную (из части урожая) — в Крыму. Преобладала аренда на один посев. Из 484 сообщений, поступивших в земство в 1900 г. по всей губернии, 346 фиксировали аренду на один посев и только 37 — на сроки от 2 до 12 лет⁸².

Попытаемся полнее оценить характер так называемой долгосрочной аренды. По общему правилу мы всюду квалифицировали как кабально-крепостническую лишь краткосрочную аренду (на один посев). Но отсюда, однако, не следует, что долгосрочная аренда не являлась таковой, хотя бы в некоторой своей части. Как это ни выглядит неожиданным, данные по южным губерниям вносят существенную поправку в это правило. Арендные цены при съемке на один посев в Таврической губернии в 1900 г. составляли 13 руб. за десятину; при аренде на 2— 5 лет — 8 р. 20 к. и на 6—12 лет — 6 р. 80 к.⁸³ Разница значительная, но оказывается, что «при сдаче земли на более продолжительные сроки съемщик имеет право на распашку в большинстве случаев не более 1/3 части (казенные земли), а иногда... даже не более 1/4 части. Принимая во внимание также и стоимость сенокоса или выгона (входящих в арендованную площадь.— А. А.), в окончательном расчете съемщик земли на долги сроки платит собственно за пашню более высокие цены, чем съемщик на один посев»⁸⁴.

Арендные цены в этой губернии стремительно шли вверх. Сопоставимые цены под яровые на один посев составляли в 1899 г. — 10 руб., в 1909 г. — 15,5 руб., в 1912 г. — 19,2 руб.⁸⁵

В нашем распоряжении нет точных данных о соотношении площадей помещичьей земли в собственной запашке и сданной в аренду. Приблизительное представление получаем из сопоставления разновременных сведений. Так, в Бердянском уезде крестьяне в 1904 г. арендовали 53 730 тыс. дес. вненадельной (в основном помещичьей) земли. В 1916 г. у помещиков было учтено 9,9 тыс. дес. посева. Сравнение этих двух цифр дает право. говорить, что собственное помещичье хозяйство занимало незначительную часть площади, большинство же ее сдавалось в кабально-крепостническую аренду на один посев, причем в значительной мере из части урожая (в 1900 г.— 21,3% сообщений). <<Многие корреспонденты сообщают, что преобладающей формой аренды сенокосов в Таврической губернии является натуральная; испольщина»⁸⁶. Приведенных данных, конечно, недостаточно, чтобы квалифицировать хозяйство помещиков, как это можно было сделать по Херсонскому уезду. Думается, однако, что принципиальной разницы не существовало. На этом, к сожалению, кончаются наши сведения по Северному Причерноморью.

Выйдем, однако, за оговоренные ранее географические рамки и обратимся к более южным районам.

По Северному Кавказу (Кубань и Ставрополье) отсутствуют не только массовые данные, но и сколько-нибудь удовлетворительные описания отдельных хозяйств. Единственное подробное свидетельство — превосходное описание кубанского имения Хуторок барона В. Р. Штейнгеля, составленное в связи с участием хозяйства на Всемирной выставке 1900 г. в Париже. Для нас важно, что автор описания ставил целью показать не только «возможно полную картину всего хозяйства», но и «дать общее освещение местных особенностей и условий»⁸⁷.

В начале 80-х годов Р. В. Штейнгель (отец) купил в Лабинском отделе два участка земли площадью 9 тыс. дес. и на одном из них построил громадный винокуренный и ректификатный завод, засадил 83 дес. виноградом. Еще три крупных имения (в двух из них насчитывалось 9,5 тыс. дес.) были сняты в долгосрочную аренду. Кроме того, в предгорьях арендовались обширные пастбища для овец.

В имениях велось залежное полевое хозяйство с распашкой не более 1/4 земли. Выращивались главным образом ценные торговые культуры — пшеница и кукуруза. Имелось большое количество собственных машин и орудий. Велось крупное скотоводческое хозяйство (рогатого скота насчитывалось 940 голов, лошадей 424, овец 42 695, свиней 450, всего на 205,2 тыс. руб.).

Не касаясь здесь организации полевого и скотоводческого хозяйства, остановимся на землепользовании и отношениях с окрестным населением. «Небольшое количество земли,— говорится в описании,— сдается имением в аренду поселенцам, образующим три поселка: 1) немецкую колонию Фриденталь, 2) русскую колонию и 3) Ковалев хутор. Население этих колоний, находясь в земельной зависимости от „Хуторка", служит незаменимым источником рабочей силы, исполняя большей частью сдельные работы, а главным образом, вследствие безземелья, поселенцы являются работниками на испольных началах или, по местному выражению, скопщиками»⁸⁸.

Такая система была введена не только в районе главной усадьбы с указанными тремя колониями. Скопщиками были немцы, русские колонисты и казаки. За две десятины сданной земли скопщик обрабатывал одну десятину, (пахота 1 раз, боронование в 4 следа, уборка в копны, возка и укладка снопов). Только посев производился сеялками владельца. «Таким путем, главным образом, эксплуатируются арендованные имения Граббе и Коцебу, причем имеется налицо та выгода, что не требуется затрат капитала на инвентарь»⁸⁹.

Итак, потребовалась небольшая, сравнительно с размерами собственной запашки, площадь земли, чтобы путем сдачи ее в аренду обязать отработками все малоземельные крестьянские хозяйства окрестных селений. И только по недостатку столь выгодного контингента работников заводится собственный инвентарь и нанимаются сроковые и поденные рабочие. Тот факт, что капиталистически обрабатываемая площадь превышала в хозяйстве территорию, сдаваемую в отработочную аренду, имеет с точки зрения местного населения простое количественное значение: для него достаточно и сдаваемой в аренду части, чтобы оказаться в кабальной зависимости от капиталистической в основе латифундии. Переплетение капиталистических и полукре-постнических форм ведения хозяйства было характерным даже для лучшего хозяйства в передовом (в смысле капиталистического развития) районе, каким была Кубанская область.

Найдены документы по еще одному кубанскому владению — Покровскому имению Ф. Ф. Юсупова в Темрюкском отделе Кубанской области. Землепользование и система ведения хозяйства в нем были не менее оригинальны, чем у В. Р. Штейнгеля. Оказывается, что из имеющихся 3128 дес. в пользовании экономии было всего лишь 286 дес., из них под пшеницей 17,5 дес., под ячменем 10 дес., под люцерной 29 дес. Далее шла залежь около 11 дес., вспаханная зябь — 75 дес., выгон — 20 дес. и непаханая площадь — 28 дес. В то же время в аренду сдавалось 2695 дес., за которые в 1914 г. было получено 47,5 тыс. руб.⁹⁰ Между тем в 1904 г. 127 крестьянам сдавалось лишь 1712 дес. с общей платой за землю, усадьбы, за пастьбу скота всего 14 тыс. руб.⁹¹ Владелец не стремился к организации прочного собственного хозяйства, о чем свидетельствует тот факт, что с 1904 по 1915 г. балансовая (не фактическая) стоимость строений в имении увеличилась всего лишь с 33 до 38 тыс. руб.⁹² К 1909 г. веялок не осталось ни одной, жнеек было три и осталось столько же, сеялок вместо одной стало две, к 12 плугам прибавилось 2. Приобретены локомобиль и молотилки для подсолнечника⁹³. Собственная запашка велась для удержания арендных цен на высоком уровне. Действительно, для кубанских степных просторов цены были весьма высокими. Приведем выдержки из одного условия о сдаче земли от 25 августа 1914 г. с крестьянином Киевской губернии Иваном Авраменко. Арендатор снял на три года 1/4 дес. усадьбы с постройками по 5 руб. в год, 9 дес. земли, из которых за 3 дес. плата по 23 руб. и за 6 дес. по 15 руб., а всего — по 164 руб. в год. Если он посеет табак, плата увеличивается до 26 руб. за десятину. При всем этом арендатор «обязан кроме арендной платы ежегодно по первому требованию конторы отработать пароконным возом летом во время возки снопов 2 дня, при вывозке навоза из экономической усадьбы на экономическое поле — 1 день и когда потребуется пешим — 2 дня. В случае не явится по требованию на отработок, то контора вправе нанять на его счет. Также, кроме арендной платы... обязан по первому требованию конторы имения являться для починки мостов и дорог Покровского имения по назначению конторы пешим или с пароконным возом»⁹⁴. Этим дело не кончается. Арендатору разрешается сеять подсолнух не более 1/4 дес., 1/5 земли он обязан оставлять под отдых и вывозить на нее навоз. За выгон крупного скота с него взимается по 1 р. 50 к. с головы, за свиней — по 25 коп. «Овец же и коз ни в коем случае ни иметь, ни пасти не разрешается»⁹⁵.

Итак, хозяйство владельца — преимущественно отработочное, так как сотни обязанных таким образом арендаторов вполне могли обработать его небольшую запашку. Для арендаторов же установлены такие кабальные условия, которые под стать любой губернии Черноземного центра.

Можно возразить, что это единичные факты. Но за каждым из них стоит масса подобных. Ибо, если бы такой режим существовал в одном Покровском имении Юсупова, то были бы никак не объяснимы причины, побуждавшие сотни десятинщиков кабалить себя подобными условиями. Гнет помещичьих латифундий во внутренних губерниях простирал свое губительное влияние и на некогда привольные окраины, а массами бежавшие туда крестьяне попадали в новую кабалу и уже во всяком случае не могли сделаться «свободными фермерами».

ЮГО-ЗАПАДНЫЙ РАЙОН

Система ведения помещичьего хозяйства в Юго-западном районе хорошо известна. Здесь владельческие хозяйства «вылились в крупные капиталистические предприятия, которые ведутся преимущественно за счет самих владельцев имений»⁹⁶. В каких-либо доказательствах это утверждение само по себе не нуждается. Обращение к материалу по этому району связано с другим, более сложным вопросом: почему, в силу каких экономических причин, несмотря на сильное преобладание капиталистических методов ведения помещичьего хозяйства, крестьяне Заднепровья, так же как и всей страны, выступали на решительную борьбу за ликвидацию помещичьего землевладения вместе с его хозяйством?

Этот важный и трудный вопрос требует, конечно, специального исследования и не может быть решен здесь в полном объеме. Наша задача состоит лишь в выяснении некоторых особенностей ведения помещичьего хозяйства и его взаимоотношений с крестьянским в этом районе.

Одной из характерных особенностей края была концентрация огромных площадей земли в руках помещиков, прежде всего дворян польского происхождения, и как оборотная сторона этого явления — исключительное малоземелье крестьян. 1114,1 тыс. крестьян в 1905 г. имели здесь 6,8 млн. дес. надельной и купленной земли, а 7,2 тыс. помещиков — 5530,6 тыс. дес. Львиная доля этой земли приходилась на крупные владения. Латифундии размером свыше 500 дес. занимали площадь 4,7 млн. дес. и составляли к надельной крестьянской земле в Киевской губернии 69,7%, в Подольской — 65,8, в Волынской — 90,0%, а по району — 76,2%.

Землевладение крестьян носило парцелльный характер. На двор приходилось в среднем в Волынской губернии 7,8 дес,, в Киевской — 5,7 дес., в Подольской — 3,8 дес., а по району — 5,5 дес.; надельная земля распределялась с большей уравнительностью, чем в других районах. Ослабить земельную нужду путем аренды крестьяне не могли, так как помещики сдавали землю в мелкую аренду в ничтожных количествах. Преобладала крупная капиталистическая аренда целыми имениями й фольварками. С давних пор здесь образовался «класс» арендаторов, преимущественно из служащих крупных имений польского происхождения. К 1913 г. капиталистической арендой было охвачено в Киевской губернии свыше 400 имений, в Подольской — свыше 300 тыс. дес., в Волынской — 350 имений со 150 тыс. дес. земли⁹⁷. В 1908 г. в Гайсинском уезде Подольской губернии сами владельцы вели хозяйство на 57,3 тыс. дес. и сдавали в долгосрочную аренду 28,8 тыс. дес.; в Ольгопольском уезде — соответственно 53,4 тыс. дес. и 49,2 тыс. дес. и. только 730 дес. было в аренде у крестьян⁹⁸.

Едва ли не первостепенной особенностью организации крупных хозяйств района было соединение сельского хозяйства с переработкой своего и прикупаемого сырья на собственных свеклосахарных и винокуренных заводах (подробнее об этом см. в гл. VI). В посевных площадях таких хозяйств большую долю занимали свекловица и картофель, в них интенсивнее велось полеводство на базе отходов сахарного и винокуренного производства, в широких масштабах производился откорм скота.

Крупнейшим промышленно-земледельческим комбинатом были владения наследников братьев Н. А. и Ф. А. Терещенко. К началу мировой войны их имения расчленились между отдельными семьями и семейными группами. Дочери Н. А. Терещенко Ольге Николовне были выделены два имения в Киевской губернии общей площадью 4051 дес., наследники Александра Николовича владели пятью имениями в Киевской и Волынской губерниях общей площадью 36 354 дес. и Андрушевским сахарным и винокуренным заводами. У наследников Ивана Николовича в шести губерниях (Курская, Орловская, Харьковская, Черниговская, Киевская и Екатеринославская) было 14 имений с 53 819 дес. земли, с Теткинским сахарным заводом и паровой крупчатой мельницей. Кроме того, арендовалось одно имение в 3300 дес. Наследникам Федора Артемьевича в четырех губерниях (Курская, Киевская, Подольская, Волынская) принадлежало 13 имений, в 11 из которых насчитывалось 66 699 дес. (нет сведений по Турчиновскому имению и Крутянскому лесу); кроме того, арендовалось два крупных имения. Им же принадлежали три сахарных завода: Червонский и Коровинецкий — в Волынской губернии и Мартыновский — в Киевской губернии.

Все Терещенко были пайщиками товарищества свеклосахарных и рафинадных заводов «Братья Терещенко», которому принадлежали четыре сахарных завода: Воронежский, Михайловский (Черниговская губ.), Крупецкий (Курская губ.) и Тульский (г. Тула). Таким образом, всем наследникам братьев Н. А. и Ф. А. Терещенко принадлежало 160 923 дес. земли (без двух имений), девять сахарных заводов, один винокуренный завод и паровая крупчатая мельница. В 1913 г. М. И. и Н. И. Терещенко продали свои паи товарищества на сумму 2321 тыс. руб. Ф. Ф. Терещенко, и товарищество «Братья Терещенко» оказалось в руках наследника одного из братьев⁹⁹.

Чтобы получить представление о масштабах хозяйственной деятельности во владениях Терещенко, приведем выдержки из архивного «Краткого текста описания имений тайного советника Н. А. Терещенко и наследников Ф. А. Терещенко», относящегося ко времени, когда был еще жив первый и площадь его владений составляла 42 782 дес., в том числе леса 13 788 дес. «Система хозяйства интенсивно-промышленная с многопольными севооборотами. Пахотные земли удобряются навозом, дефекационной грязью, суперфосфатом (под посев свеклы)... Ежегодно занято под посевами: озимой пшеницы — 4650 дес., озимой ржи — 900 дес., овса и яровой пшеницы — 6000 дес., других хлебов — 1000 дес., бобовых растений — 750 дес. и кормовых трав— 1000 дес. Производительность имений была следующей: озимых хлебов получается около 500 000 пудов, яровых — 550 000 пудов, свеклы сахарной — 420 000 двенадцатипудовых берковцев, или всего на сумму 1 300 000 руб. Общая стоимость построек — 600 000 руб.; стоимость ремонта в год — 20 000 руб. Общая стоимость мертвого инвентаря — 225 000 руб.; стоимость ремонта ежегодно — 45 000 руб. Живой инвентарь имений состоит из 2850 волов и 1200 лошадей, всего на сумму 300 000 руб. Имения расходуют в продолжение года 1033 000 рабочих дней на сумму 355 775 руб. Затраты на управление имениями (без заводов) составляют ежегодно 100 000 руб. Леса устроены; преобладающая порода — дуб...»¹⁰⁰Производство сахарного песка на трех заводах — 1 млн. пудов¹⁰¹.

Еще грандиознее размеры производства были у наследников Ф. А. Терещенко. Земли насчитывалось 58 857 дес., в том числе 18 171 дес. леса. Ежегодно удобрялось навозом, дефекационной грязью и суперфосфатом 7100 дес. Всего под посевами было 23 300 дес., сбор хлебов составлял 1650 тыс. пудов и сахарной свеклы — 490 тыс. берковцев. Имелось 3728 волов и 1567 лошадей. В год затрачивалось около 1500 тыс. рабочих дней на сумму 500 тыс. руб.¹⁰² На четырех заводах вырабатывалось песку и рафинада 2,2 млн. пудов в год.

Экономическая мощь заднепровских хозяйств Терещенко позволяла пренебрегать теми, в общем незначительными, выгодами, которые извлекали владельцы более мелких имений из отработок, испольщины и всякого рода прижимок крестьян. Прежде и Терещенко не гнушался всеми этими приемами. В «Правилах ведения делопроизводства и хозяйства в имениях и заводах Ф. А. Терещенко и штатных расписаниях на 1886/87 г.» в числе работ на июль значилось: «Убирать хлеб должны по заранее заведенному обычаю от снопа, если же найдутся желающие убирать за деньги, то платить деньгами»¹⁰³. К началу XX в. уборка за сноп удержалась только в одном Мартыновском имении и то из-за аграрного движения. А «когда все затихло», управляющий имением «начиная с 1907 г. прекратил уборку за сноп, мотивируя недородом, а везде убирал хлеба за деньги и частью машинами»¹⁰⁴. В Леонтьевском имении с 1891 г. действовал своеобразный многопольный севооборот, похожий на показанный ниже севооборот у бар. Швахгейма, а именно: 1) толока, 2) озимая пшеница, 3) свекловица, 4) овес, 5) толока под испольный лосев, 6) рожь испольная, 7) овес испольный по 207 дес. в каждом поле¹⁰⁵. В начале XX в. никаких следов испольщины документы не показывают.

Хозяйство Терещенко прошло в своем развитии тот рубеж, за которым кончается зависимость от крестьянского скота и инвентаря для основных сельскохозяйственных работ; оно нуждалось лишь в косарях и жницах с их примитивным инвентарем, а также в возчиках навоза, хлебов и свеклы. Наоборот, с ростом населения возрастала зависимость крестьян от помещичьих имений. Огромное аграрное перенаселение края создавало усиленное предложение рабочих рук, в результате чего и заработок был делом крайне ненадежным и случайным, а цена рабочей силы стояла на чрезвычайно низком уровне. Мы видели, что за 1500 тыс. рабочих дней в имениях наследников Ф. А. Терещенко было уплачено 500 тыс. руб., т. е. в среднем по 30 коп. в день. При такой оплате приработок крестьянской семьи, если ей удавалось выделить работников даже на все лето, оказывался слишком слабым подспорьем. Через аренду совсем нельзя было увеличить хлебные ресурсы хозяйства, так как Терещенко земли не сдавали, а за те клочки запольной, бросовой земли, которые перепадали крестьянам, взималась непосильная плата. Привязанные к своим парцеллам крестьяне оказывались в безвыходном положении, что создавало обстановку острой вражды к помещику. В таких условиях неизбежна была война против него не только на почве тяжелых условий найма, но и на аграрной почве. Переплетение этих двух социальных войн придавало борьбе особую остроту.

Аналогичное положение мы могли бы увидеть в другом крупном сахарно-зерновом комбинате — в имениях гр. Бобринских с центром в м. Смела Киевской губернии и в некоторых других имениях. В хозяйствах такого типа и масштаба, по-видимому, уже не столько внешние обстоятельства, сколько целенаправленные предпринимательские мотивы были главными импульсами, двигавшими хозяйство по пути прогресса.

Но и в этом районе наряду с капиталистической организацией хозяйства было немало пережитков старых производственных отношений. Обследование частновладельческих хозяйств четырех уездов Киевской губернии и одного уезда Подольской губернии, проведенное в 1908 г., показало, что помещики почти не сдают землю крестьянам. Зато, оказывается, широко была развита сдача крестьянам на уход и уборку посеянной кукурузы из трети урожая, из половины или только за одни стебли¹⁰⁶.Это в принципе не отличается от обработки кругов в центральных губерниях. «Очень значительное число работ производится издельным способом. Таковы, например, жатва хлебов от копны (серпами), вязка хлебов за косарями или жатвенными машинами, складка в копны за сноповязалкой, доставка снопов с поля к скирдам или машине, уборка свеклы, картофеля и других корнеплодов, доставка их в завод или на железную дорогу, вывоз зерна, отчасти уборка хлебов и сена от единицы площади, вывозка навоза, весеннее боронование озимой и другие работы»¹⁰⁷. Встречалась и обработка, целиком похожая на «круговую». «В некоторых хозяйствах сдается издельно полная обработка свеклы и других корнеплодов „от морга“ или „от десятины"»¹⁰⁸.

Особенно широко была развита в крае «зимняя наемка». Даже в одном из самых передовых хозяйств, в Теплицко-Ситковецком имении графа К. К. Потоцкого (Гайсинский уезд) она была обычным явлением. В двух деревнях ее прекратили в связи с событиями 1905 г. «В Большой Мочулке и Соболевке и теперь еще нанимаются рабочие (зимой.— А. А.) на обработку свеклы вместе с копкой по 13 руб. за морг. Во время договора выдается авансом по 6 руб. за каждый морг»¹⁰⁹. В имении Красносельское наследников В. Г. Липковского видим то же. «Зимою выдаются авансы на обработку свеклы по 20 руб. с десятины (11 руб. с морга) с обязательством выкопать. Сдельно сдается обработка свеклы по 22 руб. с десятины...»¹¹⁰ И такое положение отмечается в большинстве других имений. К сожалению, не учтен удельный вес сдельных работ, но сама их распространенность весьма показательна. Таковы наблюдения по свекловичному району. Те же явления современники видели и в картофельно-винокуренной зоне.

Характеризуя край в целом, известный исследователь сельского хозяйства А. И. Ярошевич, питавший явные симпатии к помещичьему хозяйству, писал: «Организация крупных владельческих хозяйств рассчитана на соседство многочисленных малоземельных надельных хозяйств, которые своим инвентарем помогут им справиться с некоторыми перевозками (свозка хлеба в скирды, вывозка зерна на станцию железной дороги, сахарной свеклы — на заводы, навоза — в поле) и в то же время представляют готовые кадры рабочих для всяких сезонных работ по дешевой цене. С этой стороны, в парцеллярных хозяйствах свекловичные владельческие хозяйства находят чрезвычайно благоприятное условие для своего развития»¹¹¹.

Такой тип развития, по состоянию источников, полнее всего прослеживается на примере Мошногородищенского имения Е. А. Балашовой, перешедшего к ней по завещанию ее дяди, князя С. М. Воронцова. Имение находилось в районе с крайне малоземельным крестьянским населением (Черкасский уезд Киевской губернии): в 6 окрестных волостях по реформе 1861 г. крестьяне получили по 3 дес. на ревизскую душу, а к 1896 г. на И 721 двор с 68 159 душами обоего пола приходилось 32 471 дес. надельной земли, т. е. по 2,77 дес. на двор или менее чем по 0,5 дес. на едока¹¹². Более «благоприятных», с точки зрения помещика, условий для развития хозяйства действительно трудно было найти во всей России. Развитию хозяйства способствовали также баснословные прибыли от двух винокуренных и от построенного в 1876 г. сахарного завода.

Перестройка хозяйства на капиталистический лад началась в 70-х годах, но проводилась неумело, без знания дела. Именно здесь управляющий, оберегая всходы помещичьей свеклы от повреждения жуком, пытался покрыть каждое растение обширных плантаций стеклянным колпачком. С появлением первых симптомов сельскохозяйственного кризиса большинство экономий пришлось сдать в аренду.

Расширение собственного хозяйства началось вновь с 1887 г. За 1887—1894 гг. на новые постройки и инвентарь было затрачено 794,4 тыс. руб.¹¹³ Инвентаря было достаточно для обработки всей пашни собственными силами, на других работах требовалась помощь крестьян. До 1894 г. при уборке хлебов пользовались местными средствами, хотя это обходилось весьма дорого, ибо значительная часть озимых убиралась безземельными крестьянами и мещанами за 10-й и за 12-й сноп; с падением цен на хлеба и ростом в те же время цен на рабочие руки пришлось обратиться к уборке машинами¹¹⁴.

Мошногородищенское имение важно рассмотреть как одно из тех, в общем немногих, хозяйств, которые искали и нашли выход из тяжелых условий кризиса не путем расширения отработок и испольщины, ухудшения обработки земли, истребления леса, а через увеличение вложения капитала, интенсификацию земледелия.

В описаний 1896 г. отмечалось весьма широкое использование крестьянских подвод: «Мы, например, должны доставлять ^ежегодно около 6000 куб. саж. дров, что составляет до 40 000 подвод, затем мы имеем около 150 000 подвод свеклы, которую перевозим в сахарный завод преимущественно крестьянскими подводами...»¹¹⁵ В 1913 г. обнаруживаем, что лошади в имении используются на работе в сеялках, гладких катках, легких боронах, для подвозки рабочих и только отчасти для перевозок¹¹⁶. Зато указывается, что перевозка производится волами экономии¹¹⁷.

Таким образом, Мошногородищенское имение даже при его огромных размерах (в 1913 г.— 19 047 дес. сельскохозяйственной и 22 629 дес. лесной площади), используя все земли в собственном хозяйстве, успешно вытесняло из производства крестьянские транспортные средства. Имение Балашовой вместе с немногими другими показывает максимум достигнутого в капиталистической перестройке и интенсификации помещичьего хозяйства.

Общие для всей страды условия развития, конечно, накладывали отпечаток и на этот район, что и выразилось в отмеченных пережитках крепостничества, особенно в кабальной зимней наемке. К сказанному добавим, что даже в одном из выдающихся хозяйств района — Немировском имении княгини М. Г. Щербатовой — вместе с обширным своим хозяйством большие площади сдавались в мелкую аренду, причем на 1910 г., например, было сдано за деньги 1325 дес. и за отработки на свекле 515 дес.¹¹⁸ Но важно здесь подчеркнуть главную сторону — более ощутительные успехи в развитии сельского хозяйства как несомненное проявление преимущества капиталистической организации по сравнению с отработочным хозяйством центра.

БЕЛОРУССИЯ И ПРИБАЛТИКА

В области землепользования и систем ведения помещичьего хозяйства много общего с охарактеризованным районом представляли Белоруссия, кроме восточной ее части, и Прибалтика.

Документальные материалы по Западному району весьма скудны. В обзоре сообщений корреспондентов (1907 г.) указывается, что, как и в Юго-западном районе, «мелкая аренда здесь не пользуется значительным распространением; имения арендуются крупными арендаторами, которые ведут батрацкое хозяйство и лишь небольшую часть (главным образом в Минской и Могилевской губ.) сдают крестьянам за отработки и из доли»¹¹⁹. Однако это указание на «небольшую часть» требует уточнения. Сообщалось, например, что у крупных владельцев Чериковского уезда Могилевской губернии «широко распространена отработочная система (отработки за сдаваемые крестьянам выгоны и пр.), а также в большом ходу сдача земли из доли урожая на обременительных для крестьян условиях (обычно на долю крестьян приходится третий или четвертый сноп)»¹²⁰. О том же писали из Гомельского уезда¹²¹. По Витебской губернии мы имеем об этом прямое свидетельство корреспондента из Себежского уезда: «Помещичьи хозяйства ведутся при очень малом количестве наемного труда, и самое обыкновенное явление, что окружающие деревни за право пасти скот на земле помещика или ловить рыбу ведут все его хозяйство»¹²². В Слонимском уезде Гродненской губернии «помещики обрабатывают свою землю частью батрацким трудом, частью же сдают в аренду из отработков»¹²³. Та же в общем картина вырисовывается из нескольких описаний помещичьих хозяйств, сделанных учениками Горецкого земледельческого училища во время практики в имениях¹²⁴. Это дает основание полагать, что отработочная система была широко распространена и в западных губерниях.

По прибалтийским губерниям в нашем распоряжении имеются описания только четырех «выдающихся» экономий, относящиеся к 1895—1896 гг. Однако ввиду известной однородности хозяйственной структуры района они могут дать представление о системе хозяйства в Прибалтике в целом. Перед нами крупнокапиталистическое, основанное преимущественно на наемном труде и собственном инвентаре помещичье хозяйство: полеводство велось с использованием рациональных севооборотов и современных приемов агротехники; применялись новейшие сельскохозяйственные машины и искусственные удобрения, однако широко употреблялись и сохи (например, для двойки пара, повторной вспашки под картофель, выпахивания его). Общая неразвитость капиталистических отношений в земледелии России в целом сказывалась на заработной плате сельскохозяйственных рабочих: ее крайне низкий уровень удерживался, как и в других местах, раздачей части земли в аренду мелкими участками для прикрепления батраков и крестьян к земле. Эта аренда служила также и средством прямой полукрепостнической эксплуатации в виде отработок. Как отмечается в описании имения Таммист, принадлежавшего фон Ратлеру (Юрьевский уезд Лифляндской губернии), «часть земли имения сдана в аренду крестьянам, так называемым колонистам. Сдача земель крестьянам небольшими участками (от 3 до 5 десятин пахотной земли без сенокосов и пастбищ) на окраинах имения—явление, встречающееся почти во всех имениях Лифляндской губернии. Это делается с той целью, чтобы запастись на время скопления работ рабочими руками». По условиям аренды «колонист часть причитающейся за землю арендной платы отрабатывает определенными полевыми работами»¹²⁵.

В имении Каваст барона Вольфа (тот же Юрьевский уезд) из 6000 дес. удобной земли около 1300 дес. пашни и лугов сдавалось в аренду крестьянам¹²⁶. В имении Кастер Н. А. фон Эссена из 20 000 дес. удобных и неудобных земель к моменту описания было сдано крестьянам 3332 дес.¹²⁷ «Арендаторы, — говорится в описании, — на мызной земле (их 34 чел.) исполняют также части работ, а именно: они должны отбыть 50—60 дней на работе по востребованию, убрать по ⅔ дес. ржи, овса и ячменя и по 1⅓ дес. сенокоса, уплатить деньгами по 30—38 р., получая за все это 4 дес. пахотной земли, 2⅔ дес. сенокоса и выгон в общем со всеми арендаторами пользовании»¹²⁸.

Таким образом, широко распространенное в литературе мнение, что хозяйства прибалтийских немцев были чуть ли не чисто капиталистическими, не соответствует действительности, по крайней мере для конца XIX в. По описанным передовым хозяйствам можно заключить, что и в Прибалтике масса капиталистически организованных хозяйств не могла отказаться и не отказывалась от использования различного рода отработок и кабалы.

Конечно, местные различия наблюдались и здесь, но по типу хозяйства Прибалтика представляла собой зону, где прусский путь развития был представлен в наиболее «чистом» для России виде. Чем дальше на восток от этой зоны, тем сильнее сказывались местные особенности, отличавшие сельскохозяйственную эволюцию от классического прусского пути, при сохранении главной общей типологической черты — медленного превращения крепостнических латифундий в капиталистические экономии юнкерского типа.

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ О СИСТЕМАХ ПОМЕЩИЧЬЕГО ХОЗЯЙСТВА

Сделанное выше порайонное обозрение показало переплетение капиталистических и крепостнических черт в помещичьем хозяйстве в основных районах, дало возможность представить приблизительные соотношения разных способов ведения хозяйства. Мы не ставили перед собой цель определить сколько-нибудь точное географическое размещение этих способов в силу малочисленности, территориальной неравномерности, разновременности имевших место обследований, а также несовершенства полученных материалов и их первичной разработки.

Еще менее материалы обследований могут сказать об эволюции хозяйства из-за их статичности.

Распространенность разных систем хозяйства, как известно, была определена В. И. Лениным для конца 80-х годов по приблизительным данным, содержащимся в работах С. А. Короленко и Н. Ф. Анненского. По этим данным, капиталистическая система ведения помещичьего хозяйства преобладала в 19 губерниях, отработочная — в 17, а в 7 губерниях преобладала смешанная система¹²⁹.

Как известно, С. А. Короленко пользовался сообщениями о преобладающей системе хозяйства в том или ином помещичьем владении и всю площадь имения относил в разряд этой системы, не выделяя площади, обрабатываемые владельческим и крестьянским инвентарем. Понятно, что такая упрощенная методика не могла не вести к искажению действительной картины. Кроме того, в расчет не принимались способы эксплуатации земли, сдаваемой владельцами в аренду.

В. И. Ленин никогда не считал, что исходные данные С. А. Короленко о системах хозяйства и методика их обработки безупречны в научно-статистическом отношении. Наоборот, он писал, что «точных статистических данных по этому вопросу нет, да и вряд ли бы они могли быть собраны: для этого потребовался бы учет не только всех имений, но и всех хозяйственных операций во всех имениях»¹³⁰.

В настоящее время мы располагаем работой, выполненной Л. П. Минарик¹³¹ по указанной В. И. Лениным методике, потребовавшей от автора колоссального труда. Понятно, что такая работа не могла быть проделана для всей страны или даже для какого-либо обширного района. Исследованию были подвергнуты системы ведения хозяйства группы крупнейших земельных собственников Европейской России. Как показано в первой главе, эта группа (с владениями свыше 50 тыс. дес. на каждого) состояла к началу XX в. из 155 магнатов, владевших 16,2 млн. дес. земли. На основе подробных описаний имений, заложенных в Дворянском банке,; Л. П. Минарик вычислила соотношение капиталистической и отработочной систем хозяйства на пахотной площади. Отсылая читателя за разъяснениями сложных методических вопросов к работе автора, укажем лишь, что из-за отсутствия полных данных об условиях найма рабочей силы все площади, обрабатываемые наемными рабочими, зачислялись в разряд капиталистической системы, чем, несомненно, завышался ее удельный вес. Кроме того, невозможным оказалось произвести расчеты по сенокосным площадям, на которых испольно-отработочные формы имели значительно большее распространение, чем на пахотных.

Итоги расчетов получились следующие¹³²:



Итак, в собственном хозяйстве помещиков при производстве пахотных работ преобладала капиталистическая система. Но, как правильно замечает автор, именно в этой сельскохозяйственной операции было больше всего распространено использование своего инвентаря. Вспахивая землю своими плугами и засевая сеялками, помещик старался все остальные работы (возку навоза, двоение пара, осеннюю вспашку, вывозку урожая и т. д.) переложить на крестьян с их инвентарем. Надо еще иметь в виду, что в сводку вошли свекло-сахарные гиганты Харитоненко и Терещенко, земледельческое хозяйство которых было построено в основном на промышленной основе. По многим другим имениям данные показывают картины поразительной отсталости. Так, доля капиталистически обрабатываемых пахотных площадей составляла во владениях: Барятинских — 12%, Белосельских-Белозерских — 5%, М. С. Волконского — 8%, В. Н. Охотникова — 11%, Г. И. Рибопьер — 13%, В. Л. Нарышкина — 15% и т. д.

Автор показывает, что в обширном комплексе своих владений каждый из магнатов «организовывал крупное хозяйство в одном-двух имениях, вкладывая в их развитие большие средства, выкачиваемые из других имений»¹³³.

Данные об аренде со всей очевидностью подтверждают крепостническую природу крупнейшего землевладения: 2/3 пашни находилось в аренде, причем явно преобладала полукрепостническая голодная аренда закабаленных крестьян. Цифры убедительно доказывают также преобладание мелкой культуры на крупных латифундиях.

Большой интерес представляет расчет, сделанный Л. П. Минарик по своим исходным данным, при использовании упрощенной методики С. А. Короленко. Определив преобладающую систему хозяйства в каждом владении и зачисляя всю площадь экономической запашки в разряд этой преобладающей системы, автор получает следующее распределение площадей:



Нельзя не согласиться с Л. П. Минарик, что методика С. А. Короленко ведет к завышению доли капиталистических форм хозяйства.

Известно, что до самого конца 90-х годов XIX в. сельское хозяйство России испытывало на себе сильное угнетающее влияние мирового сельскохозяйственного кризиса. Кризис давил на все хозяйства — крестьянские и помещичьи, капиталистические и отработочные, но, конечно, в далеко не одинаковой степени. Немало передовых, образцовых для своего времени хозяйств подчас терпели крах. Даже лучший хозяин своего времени, выдающийся агрохимик А. Н. Энгельгардт бросил свое Батищево иуехал искать какое-нибудь место в учебных заведениях столицы. За ним последовал его ученик и сосед, большой мастер земледелия А. П. Мертваго, «потеряв надежду бороться с кризисом». Опытно-показательное имение учителя русских агрономов И. А. Стебута держалось благодаря бесплатному труду практикантов сельскохозяйственных училищ и частично даже испольщиной. Хозяйство министра земледелия А. С. Ермолова спасали винокуренный завод и правительственные субсидии, и все же одно из двух имений не избежало ликвидации. Один И. И. Шатилов на словах отрицал наличие кризиса, хотя неизвестно, что стало бы с его образцовым семеноводческим хозяйством в Моховом, если бы не продажа на сруб дубового леса на сумму до 20 тыс. руб. ежегодно¹³⁴.

Преодолеть влияние падения хлебных цен, продержаться в условиях кризиса можно было путем новых вложений капитала, повышения производительности земли, увеличения посевов более ценных, чем зерновые, интенсивных культур, перехода к более продуктивному скотоводству и т. д. Именно этим путем шли западноевропейские хозяева, а также многие хозяйства западных й южных окраин России. Однако для основной массы помещиков внутренних губерний оказался возможным совсем иной способ борьбы с неблагоприятной конъюнктурой рынка. Выход они находили в снижении издержек производства не за счет новых рациональных вложений капитала, а, наоборот, за счет сокращения затрат и даже полного прекращения производства, сдавая землю в аренду.

Не случайно именно в начале 90-х годов появилась на свет целая «теория» о преимуществах испольного хозяйства над капиталистическим. Родилась она из практики конца XIX в., а первым ее провозвестником в литературе был известный в свое время агроном К. Д. Дмитриев. Показательно само название его книги: «Обеспеченный доход с имения без капитала на ведение хозяйства». Автор писал, что «оскудение владельческих имений материальными средствами все более и более отражается в форме замены капиталистических способов хозяйничания сдачею господских запашек в пользование крестьянам. Симптомы этого коренного переворота в образе действий русских землевладельцев замечены мною давно...»¹³⁵ Он прямо советовал «во что бы то ни стало удешевить полевые работы ухудшением техники Земледелия, т. е. возвращением к плохому сравнительно, но более дешевому уходу за землей»¹³⁶.

В связи с одной из статей Дмитриева помещик М. Звягин писал: «Мы, поуродовав над своею землёю, успев натворить множество бед и разочароваться, начинаем в лице г. Дмитриева стремиться к тому, чтобы, следуя политике поощрения мужика в его начинаниях, сдать ему свои угодья, с водворением на них повсеместно испольной системы»¹³⁷.

Дмитриев нашел немало последователей в литературе. «Теорию» испольного хозяйства с жаром пропагандировали председатель Северного общества сельского хозяйства Н. Н. Зворыкин¹³⁸, помещик А. П. Мещерский¹³⁹, а видные агрономы старались «рационализировать» испольщину на практике (А. И. Шмидт — в имении Серебряные Пруды С. Д. Шереметева, М. П. Тарасенко — в имении Голощапово С. С. Абамелек-Лазарева). Но и без этих усилий испольщина все более пробивала себе дорогу, чему способствовало обеднение и обезденежение арендаторов. А. П. Мещерский отмечал, что «упорное, настойчивое стремление к испольщине и натуральным арендам большинства крестьян и хозяев если не доказывает, то указывает, что испольщина и натуральные аренды приносят населению не один только вред и убыток, а и взаимную выгоду»¹⁴⁰.

Кто в действительности извлекал пользу, видно из замечания убежденного противника испольщины А. П. Мертваго. Описывая два имения В. П. Энгельгардта в Смоленской губернии, он отметил, что в имении, где преобладали зерновые, урожаи были выше, а доход ниже, чем в другом имении, где большее значение имели технические культуры (картофель, лен и др.). «Происходит такая бессмыслица оттого, что производство хлебов при цене ниже 7 руб. четверть ржи дает в этой полосе России убыток, и чтобы не разориться, землевладельцу приходится перекладывать свой убыток на соседних крестьян, т. е. работать не своими батраками и за свой счет, а кругами, сдельно, „послугою“, из части, т. е. способами, при которых оценка труда понижена до того минимума, на который даже русский крестьянин не согласился бы, если бы ему представилась ясно цифра оценки его рабочего дня»¹⁴¹. Обоюдное стремление к испольщине выражалось в ее фактическом расширении, что единодушно отмечали и ее сторонники и противники. Так, Мещерский писал: «К испольщине в последнее время охотно переходят обе стороны: и владельцы земли, и работники крестьяне. Этого факта не отрицают сами противники испольного хозяйства»¹⁴².Противники не только не отрицали развития испольщины, но и сами указывали на это явление. Еще в 1895 г. Московское общество сельского хозяйства решило «обратить внимание г. министра финансов на развитие испольной системы, как на показатель обеднения народонаселения»¹⁴³.

Благодаря расширению испольщины и отработок помещикам удалось несколько поправить свои дела за счет крестьян. Уже в 1900 г. журнал «Хозяин» писал: «Хотя в России при помощи перехода массы хозяйств к испольщине плач хозяев по поводу низких цен на хлеб почти прекратился, тем не менее вопрос о несоответствии цен зерновых хлебов со стоимостью их производства остается наиболее острым вопросом не только в нашей хозяйственной жизни, но и в жизни других земледельческих стран»¹⁴⁴.

С самого конца 90-х годов XIX в. — первых лет 900-х годов начинается новый этап в развитии помещичьего хозяйства.

С началом повышательной конъюнктуры на мировом и внутреннем хлебном рынке капиталистическая перестройка хозяйства стала ведущей тенденцией. Этот факт общеизвестен и не требует специального доказательства. Не будем также высказывать предположений относительно того, в какой мере сужение сферы капиталистического хозяйства, происшедшее в период кризиса, было перекрыто последовавшим затем расширением. В данном случае важно подчеркнуть, что выход помещичьего хозяйства из полосы кризиса совершался за счет крестьян, путем дальнейшего усиления полукрепостнической эксплуатации их. К тяготам кризиса, которые несли в качестве товаропроизводителей крестьяне вместе с помещиками, и то не в равной степени, прибавлялись тяготы, перелагаемые на крестьян помещиками. Таким образом, перед лицом кризиса те и другие оказывались далеко не в равном положении.

В силу указанных и многих других условий помещичье хозяйство в дальнейшем могло развиваться быстрее крестьянского. Это обстоятельство создавало обманчивое представление, будто помещичье хозяйство в лице капиталистически организованных «культурных» имений шло во главе сельскохозяйственного прогресса и двигало его.

Можно полагать, что с начала века до начала первой мировой войны помещичье капиталистическое хозяйство не только восстановило свои позиции, с которых оно временно отошло в конце XIX в., но и выдвинулось вперед. На это указывают если не прямые данные, то такие веские косвенные факты, как рост материально-технической базы хозяйства, повышение агротехники, улучшение пород скота и т. д. Но и для этого времени остаются справедливыми слова В. И. «Ленина, что этот прогресс идет черепашьим шагом.

Следует также внимательнее присмотреться к тому, что конкретно представляло собой капиталистическое хозяйство. Дело в том, что косность, рутина, стародедовская агротехника, примитивное скотоводство сохранялись и во множестве тех случаев, когда хозяйство становилось капиталистическим по форме, т. е. пользовалось наемной рабочей силой и собственным инвентарем. Например, в материалах Никольского уездного комитета о нуждах сельскохозяйственной промышленности (Вологодская губ.) отмечалось, что хозяйство как частных владельцев, так и крестьян ведется на одних и тех же началах во всем уезде, везде система его трехпольная, обрабатываются земли почти исключительно сохами и деревянными боронами¹⁴⁵.

Может быть, именно поэтому современники-экономисты не придавали особого значения тому, каким образом ведется хозяйство с помощью наемного труда или другими способами. Действительно, некоторые отработочные хозяйства в условиях России оказывались более «культурными» и «образцовыми», чем многие хозяйства, основанные на наемном труде. Поэтому и попали, в частности, в число «выдающихся» хозяйств такие имения, как отработочное Михайловское графов Бобринских или испольное Серебряные Пруды графа С. Д. Шереметева.

Кстати сказать, ни в одной из известных нам работ специалистов мы не находим указаний на преобладание «культурных» имений. В частности, непонятным остается противоречие между данными известной картограммы Н. Ф. Анненского, показывающей преобладание капиталистического частновладельческого производства, и содержащимся в той же работе выводом: «Такие хозяйства (т. е. капиталистические. — А. А.) отнюдь не являются преобладающими в нашей стране»¹⁴⁶.

Годом позже датируется высказывание одного из лучших знатоков русского земледелия А. П. Мертваго. «Мечты об интенсивном хозяйстве,— писал он,— еще долго будут мечтами для русского земледелия, благодаря крупным размерам землевладения и наделению крестьян землею. Существующие же отдельные интенсивно ведущиеся хозяйства поддерживаются близостью города, сахарными заводами и тому подобными исключительными условиями, а потому не представляют ничего характерного для хозяйства страны»¹⁴⁷.

Весьма любопытно и показательно свидетельство ярого защитника крупного дворянского землевладения, председателя Московского общества сельского хозяйства, богатейшего помещика князя А. Г. Щербатова. В специальной записке «О государственном значении крупного землевладения» (1903 г.) он писал, что «в общем частное землевладение далеко не стоит на высоте своего назначения и прежде всего вследствие некультурности землевладельческого класса. Имений, в которых владелец или управляющий имеет в виду улучшить хозяйство и увеличить доходность усовершенствованием приемов обработки, увеличением урожайности, правильной организацией промышленного скотоводства, устройством подсобных отраслей сельского хозяйства, изысканием выгодных рынков сбыта, весьма мало. Большая часть частновладельческих земель сдается в аренду крестьянам, причем имеется в виду во что бы то ни стало поднять арендную плату, не стремясь ввести в пользование арендами каких-либо усовершенствований...»¹⁴⁸ Далее автор указывает, что арендная плата обычно превышает доходность земли и ведет к обеднению арендаторов. Характерно следующее признание Щербатова: «В случаях, где ведется хозяйство собственное, в большинстве случаев (так в тексте. — А. А.) оно мало отличается от окружающего крестьянского, и увеличение доходности имеется в виду посредством понижения наемной платы и возможного сокращения расходов, не принимая в расчет, необходимы они или нет. Такого рода хозяйства не выполняют своего государственного значения и не являются производительными».

В качестве особого разряда хозяйств автор называет те, «которые в силу общих условий вынуждены вводить более усовершенствованную культуру, сюда относятся по преимуществу хозяйства с посевом сахарной свеклы; но из них большинство вводит улучшения не по собственной инициативе, а под давлением общих условий. Косность и некультурность частновладельческого хозяйства является причиной и отсталости в торговле, хранении и перевозке сельскохозяйственных продуктов и вообще всей общественной и государственной организации по содействию сельскому хозяйству и сбыту сельскохозяйственных произведений»¹⁴⁹.

Мы специально обращаем внимание на свидетельство этого несомненно сведущего деятеля в области сельского хозяйства, что частновладельческое хозяйство в целом отличалось косностью и некультурностью. Его инертность проявлялась в том, что усовершенствование систем хозяйства и техники производства происходило не под влиянием каких-либо внутренних побудительных мотивов, а под давлением извне или, как пишет Щербатов,под воздействием «общих условий». Если бы не эти условия капиталистического развития, оно способно было постоянно топтаться на месте, используя привычные способы эксплуатации окрестного крестьянского населения. Более того, при всяком удобном случае помещик мог отказаться и действительно отказывался от уже введенных новшеств и возвращался к старым приемам, примеры чего мы уже видели.

Нельзя не привести здесь выдержку из страстной речи одного из руководителей группы трудовиков в I Государственной думе саратовского депутата С. В. Аникина. «Проф. Петражицкий опасается, видите ли,— говорил Аникин,— что если в деревне останется крестьянин, да еще крестьянин — не мелкий собственник, а просто свободный землепашец, то он не сумеет продолжить либеральных начинаний нашего земства, полезных для него самого. Крестьяне, видите ли, консервативны по природе, они по природе дикари. Однако надо бы помнить почтенному профессору, что самый консервативный, самый упорный, самый отсталый народ — это крупные помещики. Они не только у нас в России, но во всем мире тормозят все светлое, все передовое. Посмотрите на наши дворянские съезды и собрания: разве не они требуют возвращения крепостного права? Разве не они заседают теперь в Петербурге и говорят, что у мужика нет никакой земельной нужды?»¹⁵⁰

Известное значение может иметь мнение смоленского помещика и, естественно, яростного защитника помещичьего землевладения, реакционного публициста, автора ряда работ по сельскому хозяйству — С. Ф. Шарапова. В статье «Сущность аграрного вопроса» (1906 г.) он, в частности, писал, что «огромное большинство частновладельческих хозяйств находится также в самом тяжелом положении. Из десяти имений в одном едва ли ведется приличное в культурном отношении хозяйство. В северной и средней нечерноземной полосе имения, еще остающиеся за землевладельцами, имеют совершенно ничтожную доходность, живя истреблением лесов, сдачею покосов, выгонов или земель под истощающие посевы. Цветущих экономий с правильно поставленным скотоводством, искусственными удобрениями и хорошим машинным инвентарем едва найдется несколько на уезд. В черноземной полосе идет нещадная эксплуатация ' дешевого крестьянского труда при ростовщических зимних наймах на работы или сдача земель в аренду по ценам, оставляющим арендатору едва одну солому. Только в Новороссии да в свеклосахарном районе имеется сравнительно более правильно поставленных экономий...» Далее Шарапов отмечает наличие рационального хозяйства в Прибалтике. «Но и эти культурные углы, обязанные своим процветанием исключительным местным условиям, своим контрастом только оттеняют безобразное состояние хозяйства всей массы русских землевладельцев...» Автор утверждает также: «Частновладельческое (хозяйство.— А. А.) носит явно хищнический характер или неудержимо ликвидируется, и только в тех случаях, когда имеется прилив капиталов со стороны, искусственно поддерживается, большей частью ценой постепенного истребления этих капиталов. Истинно научные и доходные хозяйства, основанные на правильном использовании сил природы, являются повсюду в коренной России исключением»¹⁵¹.

Но особенно важны суждения видного экономиста своего времени А. А. Кауфмана, яростно боровшегося за сохранение так называемого культурного типа частновладельческого хозяйства. Замечательна в этом отношении статья Кауфмана «К вопросу о культурно-хозяйственном значении частного землевладения»¹⁵², в которой автор настойчиво пытался внушить читателю, что уничтожение «культурных» хозяйств не только не выгодно, а просто пагубно для сельского хозяйства страны. Развивать и пропагандировать эту мысль Кауфман продолжал до самой ликвидации помещичьего землевладения Советским государством.

В 1911 г. Кауфман выступил против неонародника Н. П. Огановского, который якобы неправильно считал, что крупнокапиталистических, более или менее выдающихся хозяйств в России настолько мало, что их вообще не следует принимать во внимание при оценке помещичьего хозяйства в целом. «Едва ли, однако,— писал Кауфман,— такой взгляд правилен: ведь таких „выдающихся" хозяйств все-таки тысячи, занятая ими площадь измеряется миллионами десятин, и в некоторых районах (напр., Юго-западном) они составляют скорее правило, нежели редкое исключение»¹⁵³.

Важно мнение Кауфмана об удельном весе «культурных» имений в общей массе частновладельческих хозяйств страны. «Как бы то ни было, — пишет он, — не подлежит сомнению, что владельческие хозяйства того игнорируемого г. Огановским типа, которому я лично склонен придавать серьезное культурно-хозяйственное значение, обнимают ничтожную часть общей площади владельческих земель — миллионы десятин против десятков миллионов десятин «крепостнического» или «феодального» землевладения и кабально-арендаторского или отработочного хозяйства»¹⁵⁴.

В 1917 г. под влиянием развертывавшегося в стране революционного движения против помещичьего землевладения Временное правительство вынуждено было заняться рассмотрением аграрного вопроса, с тем чтобы разговорами об аграрной реформе и обещаниями поставить земельный вопрос на Учредительном собрании, отвлечь крестьян от революции. В одной из земельных комиссий А. А. Кауфман выступил с докладом, в котором охарактеризовал три типа помещичьих хозяйств. Один тип, по словам Кауфмана, «количественно преобладающий» — кабально-крепостнический, с раздачей земли в мелкую аренду, обработкой земли крестьянским скотом и инвентарем. Поместья этого типа, как «решительно вредные», докладчик предлагал конфисковать в фонд для наделения крестьян.

«Другой, резко противоположный тип, это тот, который я позволю себе назвать культурно-капиталистическим, где хозяйство носит в той или иной степени передовой характер, идет впереди крестьянских хозяйств, в той или другой мере выполняет притом определенные специальные хозяйственные функции; имения, где сельское хозяйство с техническими производствами, где ведется семенное хозяйство, где организовано племенное скотоводство и т. п. Можно считать более или менее несомненным, что в большей части нашей страны это культурно-капиталистическое хозяйство представляет собой некоторое исключение, довольно редкое. В малороссийских и юго-западных губерниях, напротив, оно представляет собой скорее общее правило. Право этих культурно-капиталистических хозяйств на внимание представляется мне не подлежащим сомнению ни с какой стороны»¹⁵⁵.

Были еще хозяйства, которые хотя и велись инвентарем и скотом владельца, но мало или ничем не отличались от крестьянских. Кауфман предлагал и их передать в фонд для наделения крестьян, так как «надеяться отстоять эти имения нельзя»¹⁵⁶.

Высказываниями подобного рода вопрос о системах ведения помещичьего хозяйства, конечно, не решается, но нельзя отрицать, что для характеристики этого хозяйства они имеют определенное значение.

Как уже сказано, мы исходим из допущения, что помещичье хозяйство после кризиса 80-х —90-х годов, возможно, восстановило прежние позиции и пошло дальше. Можно ожидать, что разработка массового материала подтвердит преобладание капиталистических форм ведения собственного помещичьего хозяйства. Но и при этом условии не устраняется тот факт, что размеры капиталистического хозяйства по сравнению с отработочным плюс кабально-арендным были незначительными.

Количественные сдвиги в землепользовании не могли изменять его главного качественного состояния, определявшегося господством мелкой, преимущественно крестьянской, культуры на крупных латифундиях в самых разнообразных формах: собственно отработки на помещичьем поле, обработка кругов, снизок и т. д. крестьянским инвентарем за деньги, за «послугу» и т. д., наем крестьянских жаток и молотилок, сдача в аренду большей части земли на самых различных условиях.

Надлежит учитывать также, что переход крупных дворянских имений в руки других сословий (без парцелляции), внося некоторые отличия, в общем не изменял основных черт землепользования. Это правило сохраняло свое значение и для многих крупных арендаторов.

В итоге нельзя не прийти к выводу, что землепользование помещиков в его подавляющей части сохраняло и в рассматриваемый период полукрепостнический характер, а поскольку главными контрагентами поземельных отношений в сфере помещичьего землевладения были помещики и крестьяне, это предопределяло дальнейшую острую борьбу между ними.

---

¹ «Общий свод данных хозяйственно-статистического исследования Казанской губернии. Часть экономическая». Казань, 1896, стр. 415.
² Там же, стр. 419.
³ Там же, стр. 393—394.
⁴ Там же, стр. 419.
⁵ Там же, стр. 465.
⁶ «Общий свод данных хозяйственно-статистического исследования Казанской губернии. Часть экономическая», стр. 467.
⁷ Там же.
⁸ А. М. Анфимов. Земельная аренда в Европейской России в начале XX века. М., 1961, стр. 44.
⁹ Там же, стр. 105.
¹⁰ «Сборник заключений по вопросам, относящимся к пересмотру Положения 12 июня 1886 года о найме на сельские работы», ч. I. «Заключения губернских совещаний». СПб., 1896, стр. 5.
¹¹ «Аграрное движение в России в 1905—1906 годах», т. 1. СПб., 1908. стр. 97—98.
¹² ГИАМО, ф. 472 (Московской земледельческой школы), oп. 1, д. 8СЗ, л. 1.
¹³ «Сборник заключений...», стр. 22.
¹⁴ «Саратовская земская неделя», 1905, № 4, стр. 6.
¹⁵ «Саратовская земская неделя», 1905, № 4, стр. 6. (Курсив мой.— А. 4.).
¹⁶ ЦГАДА, ф. Самариных, oп. 1, д. 433, л. 9.
¹⁷ Там же, д. 467, л. 41.
¹⁸ Там же, л. 44 об.
¹⁹ Там же, д. 587, л. 28 об.
²⁰ Там же, д. 467, л. 44 об.
²¹ Там же, д. 587, л. 28 об.
²² ЦГАДА, ф. Самариных, oп. 1, д. 467, л. 41; д. 587, лл. 60, 62.
²³ «Материалы для оценки земель Саратовской губернии», вып. II. «Эксплуатация пашни в частновладельческих хозяйствах и вненадельные аренды». Саратов, 1905, стр. 70.
²⁴ Е. Дюбюк. Экономическая запашка и испольный посев. (По отзывам местных жителей). — «Саратовская земская неделя», 1905, № 10, отд. V, стр. 1.
²⁵ «Саратовская земская неделя», 1904, № 6—7, отд. V, стр. 7.
²⁶ Там же, стр. 8.
²⁷ «Вестник сельского хозяйства», 1906, № 6, стр. 15,
²⁸ Там же.
²⁹ «Сельскохозяйственный обзор Самарской губернии за 1911—1913 гг.» г. Самара, 1915, стр. 164.
³⁰ Там же, стр. 167.
³¹ Там же, стр. 197.
³² В. Е. Краинский. Экономические и технические основы для организации средних и мелких хозяйств, ч. 1. Чернигов, 1903, стр. 17—18.
³³ «Экономическое обозрение», 1916, № 2, стр. 184.
³⁴ П.-Э. Павлович. Дубовичи, имение Варвары Васильевны Кочубей Глуховского уезда Черниговской губернии. Киев, 1903, стр. 14, 21.
³⁵ А. Г. Михайлюк. Крестьянское движение на Левобережной Украине в 1905—1907 гг. — «Исторические записки», 49, стр. 169.
³⁶ «Третья подворно-хозяйственная земская перепись в Полтавской губернии 1910 года. Свод по губернии». Полтава, 1914, стр. 388, 393, 406, 411.
³⁷ Там же, стр. 413.
³⁸ «Третья подворно-хозяйственная земская перепись в Полтавской губернии 1910 года. Свод по губернии», стр. 415—417.
³⁹ А. М. Анфимов. Земельная аренда в Европейской России в начале XX века, стр. 133—134.
⁴⁰ «Константиноградские сельскохозяйственные известия», 1915, № 3, стр. 11.
⁴¹ Там же, № 8, стр. 5.
⁴² «Вся Россия», т. II. СПб., 1899, стр. 372.
⁴³ ЦГИА СССР, ф. 556 (Мекленбург-Стрелицких), oп. 1, д. 915, лл. ПО об.— 115; д. 968, лл. 1 об.— 7.
⁴⁴ Там же, д. 854, лл. 7 об.—8; д. 968, л. 130.
⁴⁵ ЦГИА СССР, ф. 934 (Дурново), oп. 1, д. 830, л. 125.
⁴⁶ Там же, д. 321, л. 38; д. 830, л. 56.
⁴⁷ Там же, д. 321, лл. 13, 18, 19, 21; д. 348, лл. 18, 61, 65, 67, 70, 71, 73, 75.
⁴⁸ Там же, д. 969, лл. 54—58.
⁴⁹ Там же д. 830, лл. 120 об.—121; д. 417, ч. II, л. 36.
⁵⁰ «Обзор сельского хозяйства в Полтавской губернии за 1904 год». Полтава, 1905; то же за 1913 г. Полтава, 1914.
⁵¹ «Материалы для оценки земель Харьковской губернии. Старобельский уезд», вып. IV. «Частновладельческое хозяйство». Харьков, 1908.
⁵² Там же, стр. 31.
⁵³ Там же, стр. 45.
⁵⁴ Там же, стр. 52.
⁵⁵ Там же, стр. 89.
⁵⁶ ЦГИА СССР, ф. 396 (Департамента государственных земельных имуществ), он. 1, д. 79, 1902 г., л. 109.
⁵⁷ Там же, л. 109 об.
⁵⁸ «Статистика землевладения 1905 года. Свод данных по 50 губерниям Европейской России». СПб., 1907.
⁵⁹ ЦГИА СССР, ф. 1233 (Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности), oп. 1, д. 1, л. 3.
⁶⁰ В. А. Бертенсон. По югу России, вып. III. Одесса, 1900, стр. 94.
⁶¹ Там же.
⁶² «Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности», ч. III. «Бессарабская губерния». СПб., 1903, стр. 256.
⁶³ Там же, стр. 257. .
⁶⁴ Там же.
⁶⁵ «Труды местных комитетов о нуждах сельскохозяйственной промышленности», ч. III. «Бессарабская губерния», стр. 257.
⁶⁶ Там же, стр. 243—244.
⁶⁷ Там же, стр. 83.
⁶⁸ С. Д. Урусов. «Записки губернатора. Кишинев, 1903—1904». Изд. 2-е, доп. Берлин, 1908, стр. 91.
⁶⁹ Ф. О. Заикин. Описание частновладельческих хозяйств Ананьевского уезда. Херсон, 1900.
⁷⁰ «Статистико-экономический обзор Херсонского уезда за 1908 год». Херсон, 1909, стр. 28.
⁷¹ «Статистико-экономический обзор Херсонского уезда за 1913 год». Херсон, 1914, стр. 26.
⁷² «О настоящем положении и задачах крупновладельческого хозяйства в степной полосе Южной России». Б/м., 1898, стр. 9.
⁷³ «Материалы для оценки земель Херсонской губерний по закону 8-го июня 1893 года», вып. VIII. Херсон, 1910 стр III
⁷⁴ Там же, вып. VII. Херсон, 1910, стр. 14.
⁷⁵ «Материалы для оценки земель Херсонской губернии по закону 8-го июня 1893 года», вып. VII, стр. 14.
⁷⁶ «Статистико-экономический обзор Херсонского уезда за 1908 год», стр. 021; то же за 1913 г., стр. 042.
⁷⁷ ГИАМО, ф. 419, oп. 1, д. 2435, 1903. г., л. 40.
⁷⁸ Там же.
⁷⁹ Там же, л. 40—40 об.
⁸⁰ Там же, л. 41.
⁸¹ «Сельскохозяйственный обзор Таврической губернии за 1900 год». Симферополь, 1902, стр. 120.
⁸² Там же, стр. 189—190.
⁸³ «Сельскохозяйственный обзор Таврической губернии за 1900 год», стр.. 190.
⁸⁴ Там же. (Курсив мой.— А. А.).
⁸⁵ «Сельскохозяйственный обзор Таврической губернии, за 1900 год», стр. 188; - То же за 1909 г., стр. 49, то же за 1912., стр. 155.
⁸⁶ То же за 1900 год, стр. 106.
⁸⁷ П. Н. Котов. Описание Кубанского имения «Хуторок» барона В. Р. Штейнгеля, 1900 г. М., 1900, стр. 3.
⁸⁸ Там же, стр. 44.
⁸⁹ П. Н. Котов. Описание Кубанского имения «Хуторок» барона В. Р. Штейнгеля, 1900 г., стр. 67.
⁹⁰ ЦГАДА, ф. Юсуповых, оп. 5, д. 4634, л. 10—10 об.
⁹¹ Там же, д. 4547, л. 8.
⁹² Там же, д. 4535, лл. 18 об., 16.
⁹³ Там же. лл. 34 об., 105 об.
⁹⁴ Там же, д. 4637, л. 1.
⁹⁵ Там же, л. 1 об.
⁹⁶ «Весь Юго-западный край». Киев, [1913], стр. 19.
⁹⁷ «Весь Юго-западный край», стр. 19.
⁹⁸ «Материалы по аграрно-экономическому исследованию Юго-западного края». Гайсин, 1909, стр. VI.
⁹⁹ ЦГИА УССР, ф. 830 (Терещенко), oп. 1, д. 1008, л. 1.
¹⁰⁰ ЦГИА УССР, ф. 830 (Терещенко), oп. 1, д. 834, лл. 5—6.
¹⁰¹ Там же, л. 1а об.
¹⁰² Там же, л. 8.
¹⁰³ Там же, д. 370, л. 4.
¹⁰⁴ Там же, д. 677, л. 3 об.
¹⁰⁵ Там же, д. 465, л. 1.
¹⁰⁶ «Материалы по аграрно-экономическому исследованию Юго-западного края», стр. IX.
¹⁰⁷ «Материалы по аграрно-экономическому исследованию Юго-западного края», стр. X.
¹⁰⁸ Там же.
¹⁰⁹ Там же, стр. 11.
¹¹⁰ Там же, стр. 19.
¹¹¹ А. И. Ярошевич. Очерки экономической жизни Юго-западного края, вып. II. Киев, 1911, стр. 44.
¹¹² М. Е. Филипченко. Мошногородищенское имение Екатерины Андреевны Балашовой, Киевской губернии, Черкасского уезда, при местечках Мошны и Городище. Киев, 1896, стр. 59.
¹¹³ Там же, стр, 88а.
¹¹⁴ Там же, стр. 159.

¹¹⁵ М. Е. Филипченко. Мошногородищенское имение Екатерины Андреевны Балашовой, Киевской губернии, Черкасского уезда, при местечках Мошны и Городище, стр. 60.
¹¹⁶ Д. Л. Каган. Описание Мошногородищенского имения ее высокопревосходительства Екатерины Андреевны Балашовой, т. 1. Киев, 1913, стр. 71.
¹¹⁷ Там же, стр. 81.
¹¹⁸ ЦГИА УССР, ф. 258, oп. 1, д. 178, лл. 1—2 об.
¹¹⁹ «Аграрное движение в России в 1905—1906 годах», т. 1, стр. 360.
¹²⁰ Там же, стр. 377.
¹²¹ Там же, стр. 378.
¹²² Там же, стр. 366.
¹²³ Там же, стр. 392.
¹²⁴ Описания использованы в исследовании К. И. Шабуня «Аграрный вопрос и крестьянское движение в Белоруссии в революции 1905—1907 гг.» (Минск, 1962, стр. 41—44, 48—49).
¹²⁵ «Описания отдельных русских хозяйств», вып. 12. СПб; 1898, стр. 17.
¹²⁶ Там же, стр. 19.
¹²⁷ Там же, стр. 23.
¹²⁸ Там же, стр. 25.
¹²⁹ См. В. И. Ленин. Полн. собр. соч., т. 3, стр. 188.
¹³⁰ Там же.
¹³¹ Л. П. Минарик. Об уровне развития капиталистического-земледелия в крупном помещичьем хозяйстве Европейской Россия конца XIX — начала XX в.— «Ежегодник по аграрной истории Восточной Европы 1964 год». Кишинев, 1966, стр. 615—626.
¹³² Л. П. Минарик. Об уровне развития капиталистического земледелия в крупном помещичьем хозяйстве Европейской России конца XIX — начала XX в., стр. 622—623.
¹³³ Там же, стр. 625.
¹³⁴ «Хозяин», 1895, № 6, стр. 120.
¹³⁵ К. Д. Дмитриев. Обеспеченный доход с имения без капитала на ведение хозяйства. М., 1894, стр. 17.
¹³⁶ Там же, стр. 23.
¹³⁷ Цит. по кн.: К. Д. Дмитриев. Указ, соч., стр. 18.
¹³⁸ Н. Н. Зворыкин. Желательный тип крупного землевладения. Опыт экономического упадка русского сельского хозяйства и условий, необходимых для его возрождения. М., 1899.
¹³⁹ А. П. Мещерский. Письма деревенского хозяина. СПб., 1896; он же. Испольщина и крестьянские заработки. СПб., 1902.
¹⁴⁰ «Сельское хозяйство и лесоводство», 1901, Ns 10, стр. 566.
¹⁴¹ «Хозяин», 1895, № 49, стр. 963.
¹⁴² «Сельское хозяйство и лесоводство», 1901, № 10, стр. 569.
¹⁴³ «Хозяин», 1895, № 52, стр. 1030.
¹⁴⁴ «Хозяин», 1900, № 34, стр. 1131.
¹⁴⁵ А. В. Пешехо н ов. Аграрная проблема в связи с крестьянским движением. СПб., 1906, стр. 67.
¹⁴⁶ Н. Ф. Анненский. Стоимость производства хлеба в частновладельческих хозяйствах.— «Влияние урожаев и хлебных цен на некоторые стороны русского народного хозяйства», т. I. СПб., 1897, стр. 158.
¹⁴⁷ А. П. Мертваго. Сельскохозяйственные воспоминания (1879—1893 гг.). СПб., б/г.— «Бесплатное приложение к журналу „Хозяин"», стр. 215.
¹⁴⁸ ГИАМО, ф. 419, oп. 1, д. 2435, л. 37 об.
¹⁴⁹ Там же. (Курсив мой, — А. А.).
¹⁵⁰ «Работы Первой Государственной думы». СПб., 1906, стр. 263—264.
¹⁵¹ ЦГАОР СССР, ф. 555 (Гучкова), oп. 1, д. 1362, л. 1 об.
¹⁵² «Аграрный вопрос». Сб. статей, т. II. М., 1907.
¹⁵³ «Русская мысль», 1911, № 5, стр. 4.
¹⁵⁴ Там же, стр. 5—6.
¹⁵⁵ «Труды комиссий по подготовке земельной реформы», вып. 1. «О крупном землевладении». Доклады А. А. Кауфмана и А. Н. Челинцева и прения по ним. Пг., 1917, стр. 8. (Курсив мой. — А. А.).
¹⁵⁶ Там же, стр. 9.

<< Назад   Вперёд>>