Дворяне в мещанской...
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он? Он — в Мещанской дворянин.
Ядовитое жало этой эпиграммы скрыто от современного читателя. Дело в том, что улицы Большая Мещанская (она же Казанская, в советское время — улица Плеханова), Средняя Мещанская (ныне Гражданская) и Малая Мещанская (Казначейская) еще в пушкинские времена славились своими сомнительными увеселительными заведениями и публичными домами. Булгарин же, частый посетитель такого рода заведений, по уверениям современников, взял жену из публичного дома.
Свою нелестную репутацию район Мещанских улиц сохранил и впоследствии. Насколько она была справедлива, можно судить поданным полицейской статистики. На 1877 год в Петербурге было зарегистрировано 197 домов терпимости; из них 74 — в Казанской части, к которой относились Мещанские улицы. Даже Спасская, самая преступная часть города, здорово отставала по этому показателю — всего 42 «заведения». Впрочем, противоречия тут нет: проституция в императорской России была явлением не криминальным, а официально разрешенным; содержание публичных домов дозволялось при условии соблюдения полицейско- санитарных норм: прописки, получения «сотрудницами» особых видов на жительство (их называли «желтыми билетами»), прохождения врачебных осмотров и, если понадобится, лечения в известной клинике на Фонтанке возле Калинкина моста.
Наличие такого количества специфических заведений в районе Мещанских улиц дополнялось обилием трактиров, оружейных и ювелирных лавок. Все это создавало достаточно напряженную криминогенную обстановку в Казанской части города. За примерами далеко ходить не надо.
Газета «Судебный вестник» за ноябрь 1870 года повествует о том, как в питейном заведении, расположенном в Фонарном переулке, двадцатилетний приказчик Петр Комаров и кухонный мальчик Осип Комаров, двенадцати лет от роду, топором пытались зарубить крестьянина Василия Данилова, завернувшего в этот кабачок со скромным намерением выпить. Цель — ограбление. К счастью, не получилось; оба попали в исправительные заведения, а крестьянин отделался травмами. Зарекся ли он после этого шляться по кабакам — неизвестно.
Тот же «Судебный вестник» в сентябре—октябре 1869 года немало страниц уделил делу о грабеже и покушении на убийство, совершенном по соседству, в немецком клубе «Пальма», в Глухом переулке (ныне — пер. Пирогова). Некто Трофим Родионов, крестьянин, двадцати трех лет, работавший раньше кухонным мужиком в этом самом добропорядочном клубе, пришел туда поздно вечером в гости к швейцару Макару Павлову. Выпили; слово за слово — Трофим хватает топор и бьет Макара по голове раз, другой, третий... Окровавленный швейцар был обнаружен утром, без сознания, но еще живой; на его голове и теле насчитали семь рубленых ран; деньги; бывшие при нем, — похищены. Преступника выследила секретная агентура сыскного отделения в публичном доме на углу Владимирского и Колокольной; собственно говоря, этой «агентурой» была проститутка, с которой Родионов пытался забыться в любовном угаре после совершенного злодеяния. При нем обнаружили окровавленное полотенце и деньги. Под тяжестью улик преступник сознался — и получил шесть лет каторги.
Карикатура из журнала «Ералаш». 1847
Другая газета — «Санкт-Петербургские ведомости» — сообщает: в конце декабря, перед новым, 1866 годом, «отставной губернский секретарь Александр Аменин, сорока лет от роду, придя в трактир Бурмистровой, в Казанской части, в доме Ососова, остался в отдельном нумере ночевать, на другой день потребовал закуски и водки, и потом усмотрен повесившимся на поясном ремне, прикрепленном к медному крюку на перегородке». Что заставило отставного носителя маленького чина XII класса свести счеты с жизнью — неведомо. Возможно, несчастная любовь, потеря смысла жизни, а может быть, банальное пьянство, доводившее до белой горячки не один десяток петербургских губернских и коллежских секретарей, собратьев господина Мармеладова.
В «Отчете Санкт-Петербургской городской полиции» за 1872 год читаем про то, как бриллиантовых дел мастер Тильман, имеющий мастерскую на Большой Мещанской улице, вдруг обнаружил пропажу нескольких крупных бриллиантов (один из них — 4,3 карата!) на сумму 5 тысяч рублей. В краже был заподозрен внезапно пропавший ученик Тильмана, подросток по фамилии Канифман. Его стали искать и скоро выследили: он весело проводил время в од-
ном из трактиров Апраксина двора. Мальчишку задержали, в его кармане обнаружили тот самый четырехкаратный бриллиант.
Между прочим, эта история была доведена до сведения государя посредством отчетов городской полиции. Царь-освободитель, как мы уже говорили, любил развлечь себя детективными историями и за неимением времени для чтения приключенческих романов изучал главу «О деятельности сыскного отделения».
Среди таких дел за 1876 год вниманию государя императора было предложено описание криминальной трагедии, развязка которой произошла в одном из домов терпимости на Малой Мещанской. Секретный осведомитель (осведомительница?), жительствовавший в этом доме, сообщил в полицию, что некий постоянный посетитель «заведения», мещанин Александров, в пьяном виде похвалялся убийством «какого-то чухонца». Как раз незадолго до этого в темном Языковом переулке неподалеку от Черной речки был обнаружен труп неизвестного с проломленным черепом. В убитом опознали уроженца Выборга Андерса Паксу, приехавшего в Петербург подработать извозом. Сопоставив факты, сыщики решили задержать и допросить Александрова. С этой целью они нагрянули в дом на Малой Мещанской. Там они и накрыли еще не проспавшегося гуляку; во дворе были обнаружены сани и лошадь убитого чухонца. С похмелья Александров сознался в убийстве и в том, что он на самом деле не Александров, а Александр Меркулов. И тут же выдал своего соучастника, брата Алексея. Оба братца были преданы суду.
Вообще, полиция извлекала весьма существенную выгоду из дружбы с обитателями и обитательницами публичных домов. Находившиеся под постоянной угрозой репрессий за нарушения санитарно-полицейских правил и паспортного режима, проститутки и «мадамы» охотно делились с сыщиками информацией о клиентах. Эта информация была тем более ценна, что столичные преступники (впрочем, не только столичные) любили расслабляться после своих подвигов именно в гостеприимных интерьерах этих домов. Так было раскрыто, например, «глухое» убийство крестьянина Ивана Тимофеева, подобно Паксу приехавшего в Петербург подзаработать извозом. Убийцы — крестьяне Захар Борисов и Ефрем Егоров — познакомились со своей жертвой в одном из домов терпимости в Свечном переулке (там было много такого рода заведений, рассчитанных на клиента из простых: рядом находился Ямской двор, извозчичья биржа Петербурга). Убийцы были опознаны проститутками, слышавшими об их сговоре, и тапером публичного дома, дворянином (!) с характерной фамилией — Иродов.
<< Назад Вперёд>>
