«На Литейной такое есть здание...»
Так или примерно так выглядело начало торжественной церемонии открытия Здания судебных установлений, перестроенного из старого екатерининского Арсенала ради размещения новых, порожденных судебной реформой 1864 года учреждений.
Судебная реформа — это известно каждому старательному школьнику — была самой стройной, самой последовательно либеральной из всех реформ эпохи Александра II. Основные ее черты были определены Учреждением судебных установлений и судебными уставами, которые царь- реформатор подписал в 1864 году. Однако вводились в действие новые суды не сразу и не везде. В авангарде процесса шли столичные города — Питер и Москва, затем — центральные губернии. В Петербурге все было готово к началу действия пореформенных судов весной 1866 года. Апофеозом подготовительных работ стало открытие нового Здания судебных присутственных мест. Именно в этом, еще не просохшем после отделочных работ здании в мае того же года открыл счет своим заседаниям Петербургский окружной суд. Российская правовая система получила мощный импульс развития, а столичная публика — новомодное увлечение, заменявшее криминальное чтиво: посещение открытых судебных процессов. Именно судебные заседания, а особенно заседания по важным уголовным делам с участием присяжных стали, бесспорно, главным развлечением и главной общественной «страшилкой» того времени.
Впрочем, кому-то новшества нравились, а кому-то нет. Чуткий барометр эпохи Н. А Некрасов отозвался о пореформенном суде нелицеприятно:
На Литейной такое есть здание, Где виновного ждет наказание. А невинен — отпустят домой, Окативши ушатом помой. Я там был. Не последнее бедствие, Доложу вам, судебное следствие...
Что же представляла собой новая судебная система?
В ее основу были положены правовые принципы, перенесенные на российскую почву с буржуазного Запада: равенство лиц перед судом и законом; отделение судебной власти от законодательной и исполнительной; несменяемость судей; открытость и гласность судопроизводства; состязательность судебного процесса. Виды судов Учреждение судебных установлений определяло так: «Власть судебная принадлежит: 1) Мировым судьям; 2) Съездам мировых судей; 3) Окружным судам; 4) Судебным палатам и 5) Правительствующему Сенату».
В компетенции мирового суда находились мелкие дела: гражданские по искам на сумму до 300 рублей и уголовные, по которым налагаемое наказание составляло не более года тюремного заключения. 26 апреля 1866 года газета «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовала роспись 28 мировых участков Петербурга, в каждом участке должен был находиться один участковый мировой судья и непостоянное количество почетных. Участковый мировой судья разбирал единолично все дела в пределах подведомственности; почетные судьи — только те дела, по которым стороны сами обратились к их посредничеству Апелляции на решения мировых судей подавались Съезду мировых судей, представлявшему собой высшую инстанцию мирового суда. Участковые и почетные мировые судьи избирались общим собранием Городской Думы. Первые выборы мировых судей в Петербурге состоялись в мае 1866 года.
Предполагалось, что мировой судья — уважаемый и состоятельный человек, независимый материально и безупречный в нравственном смысле. Мировые судьи должны были соответствовать следующим требованиям: возраст — не моложе 25 лет, образование — не ниже среднего или не менее чем трехлетний опыт службы лет в должностях, связанных с судебно-правовой сферой, и главное — владение недвижимым имуществом на сумму не менее 6 тысяч рублей (довольно крупная сумма по тем временам). Кроме того, в мировые судьи не могли быть избраны лица, состоящие под следствием или судом; подвергшиеся неотмененным приговорам судов; исключенные из службы по суду или из духовного ведомства за порок; исключенные из дворянских собраний; объявленные несостоятельными должниками; находящиеся под опекой; а также священнослужители и военнослужащие. За строками закона угадывается образ типичного мирового судьи: человека немолодого, солидного, живущего постоянно в своем округе, пользующегося хорошей репутацией у соседей и независимого.
Мировые судьи избирались сроком на три года. Избранными считались те, кто получил при голосовании в Думе больше голосов «за», чем «против». Набравшие наибольшее число голосов становились участковыми, а все остальные избранные — почетными мировыми судьями.
Объем работы мирового судьи был велик; проходившие перед ним лица - разнообразны. Газетные отчеты и хроники первых лет судебной реформы дают обильный и весьма живой материал из практики мирового суда. Прислуга (вчерашняя крепостная), подающая жалобу на барыню за грубое обращение: «Пусть заплатит мне хоть рубль за то, что дурой называла»; барыня с иском к прислуге за нерадивость; подравшиеся извозчики; пойманный за руку карманник; мальчишка, нашедший кошелек с деньгами и ложно обвиненный в краже; сожитель, избивший сожительницу; ростовщик или «старуха-процентщица» и их нищие жертвы; наследники, затевающие споры из-за грошового наследства, и много, много прочего.
Гражданские дела по искам свыше 300 рублей и уголовные, мера наказания по которым превышала год тюрьмы (то есть самые интересные с обывательской точки зрения), разбирались в окружных судах. Окружные судьи — председатель и члены окружного суда — назначались лично государем по представлению министра юстиции и не могли быть уволены или переведены с одной должности на другую без их согласия, кроме как по приговору суда. Эти назначенные императором — так называемые коронные — судьи были профессиональными правоведами и за свою судейскую службу получали государственное жалованье. Единоличному рассмотрению окружным судьей подлежало большинство гражданских дел. Все крупные уголовные дела (убийства и покушения на убийство, изнасилования, причинения тяжких телесных повреждений, грабежи, разбой, крупные имущественные преступления) разбирались при участии коллегии присяжных заседателей.
Суд присяжных представлял собой, пожалуй, самую яркую и самую спорную сторону судебной системы, возникшей в результате реформы. Участие в работе коллегии присяжных было введено как обязанность, как своего рода государственная повинность, от которой нельзя было уклоняться. Присяжные избирались из мужчин всех сословий, состоящих в русском подданстве, в возрасте от 25 до 70 лет и проживающих в Петербурге не менее трех лет. Не могли быть присяжными лица, состоящие под следствием, судом, отбывающие наказание, исключенные из службы по суду, несостоятельные должники, находящиеся под опекой, слепые, глухие, немые, лишенные рассудка (любопытно, что таких оговорок нет в соответствующих статьях о мировых судьях!) и, наконец, не знающие русского языка. Любопытно также, что в списки присяжных не вносились священнослужители, военные, а также учителя народных школ. Естественно, служащие правоохранительных органов от этой службы также были освобождены. Имущественный ценз для присяжных в Питере был установлен такой: недвижимость на сумму от 2 тысяч рублей или доход от капитала — не менее 500 рублей в год). Все цензовые граждане вносились в списки присяжных заседателей, которые публиковались в газетах. После этого комиссия Городской Думы составляла очередные списки присяжных на текущий год. В Петербурге ежегодно в очередные списки вносилось 1200 имен и в запасной список — еще 200. Присяжные призывались к исполнению обязанности на судебную сессию в порядке очередности, в количестве 30 человек. На каждый судебный процесс назначалось по жребию 12 основных и 2 запасных присяжных заседателя.
Главная задача присяжных — присутствовать на судебных заседаниях и выносить вердикт. По окончании судебных слушаний председатель суда обращался к присяжным с напутственной речью и формулировал вопросы, на которые их коллегия должна дать ответы, устанавливающие или отвергающие факт совершения преступления и определяющие степень виновности подсудимого. Присяжные удалялись в совещательную комнату, куда никто не имел права заходить и откуда сами присяжные не могли выйти до принятия ими решения. Решение принималось большинством голосов; несогласные могли представить в письменном виде свое особое мнение. После этого присяжные возвращались в зал суда, и старейшина оглашал вердикт. На предложенные судом вопросы присяжные должны дать ответы по определенной форме: «невиновен», «виновен», «виновен, но вынужден крайностью», «виновен, но заслуживает снисхождения»; «действовал с заранее обдуманным намерением» или без такового; «действовал в состоянии умоисступления» и пр. В случае объявления вердикта «невиновен» по всем пунктам обвинения подсудимый тут же, в зале суда, освобождался из-под стражи. В других случаях председатель и члены суда определяли виновному меру наказания в соответствии с Уложением о наказаниях. Закон предусматривал для осужденных судом присяжных такие виды наказаний, как заключение в крепости, в арестантских ротах, в исправительных и работных домах, ссылка на поселение в места «не столь отдаленные», «отдаленные», «весьма отдаленные» (соответственно: Европейский Север и Северо-Восток, Сибирь, Забайкалье и Крайний Север) и, наконец, ссылка в каторжные работы. Смертной казни как наказания за уголовные преступления закон не предусматривал; смертные приговоры мог выносить лишь суд Особого присутствия Сената или военный суд в исключительных случаях. Русские присяжные не отправили на эшафот ни одного человека.
Суд присяжных, безусловно, был судом общественного мнения, или, как говорили его враги и критики, «судом улицы». В его составе мы видим дворян, купцов, лавочников, ремесленников, чиновников, крестьян, интеллигентов, мещан... Пестрый срез русского общества той поры. В этом заключались его сильные и слабые стороны. Присяжные представляли действительно все сословия и классы общества, но преимущественно его наиболее устойчивую середину. На дело они смотрели не глазами образованных юристов, а с точки зрения простого здравого смысла и господствующих в обществе представлений о законности и морали. Практика показала, что суд присяжных склонен проявлять крайнюю осторожность в отношении признания виновности и готов скорее отпустить виновного, нежели осудить невиновного. Несомненно, такое настроение присяжных отражало высокую степень морального здоровья тогдашнего русского общества. Однако частенько присяжные становились жертвами своей некомпетентности и впечатлительности, подпадая под обаяние обвиняемого, а еще чаще — талантливого и красноречивого адвоката (реже — прокурора). Порой на исход дела влияли и политические настроения в обществе: присяжные готовы были принимать решение, направленное против представителей государственной власти или привилегированных классов общества.
Такие настроения сыграли свою роль, например, в деле знатной и богатой игуменьи Митрофании (в миру баронессы Розен). Игуменья, состоявшая в дружеских отношениях с императорской фамилией, обвинялась в подлоге денежных документов. Поступок ее с нравственной точки зрения был весьма неоднозначен, что не помешало суду вынести суровый приговор «без снисхождения» (подробнее об этом — в части II, гл. «Обман, кругом обман»). Другой пример — дело
Веры Засулич. К революционерам и «нигилистам» петербургские присяжные вообще склонны были относиться более чем снисходительно. (Поэтому очень важно было, как квалифицировано дело: если убийство, покушение или иное противоправное деяние признано уголовным, то суд присяжных неизбежен; если же определено как преступление, направленное против государственного порядка, то преступнику грозит военный суд или суд Особого присутствия Сената. Тут уж общественное мнение не сможет спасти обвиняемого от каторги или виселицы.)
Но и те вердикты, которые выносили присяжные по делам сугубо уголовным, нередко грешили зависимостью от взглядов и мнений «властителей дум» петербургского общества. Много шуму вызвал, например, случай с Корниловой, молодой женщиной, выбросившей из окна свою шестилетнюю падчерицу. Факт преступления не вызывал сомнений, при первом рассмотрении дела присяжные вынесли обвинительный вердикт. Однако под давлением общественного мнения и при активном, страстном участии Φ. М. Достоевского, писавшего о Корниловой в «Дневнике писателя» и деятельно хлопотавшего за нее, дело было пересмотрено. Сенат направил его на повторное рассмотрение. На сей раз присяжные подсудимую освободили от наказания. Конечно, основания для такого решения были: Корнилова в момент совершения преступления была беременна, лет ей было всего 17, да и пострадавшая девочка не погибла, отделавшись одними ушибами. Подсудимая явно раскаивалась в содеянном; муж ее и падчерица столь же явно ее простили. Крестьянское происхождение и бедность Корниловой тоже сыграли свою роль. Но все эти обстоятельства едва ли привели бы к такому итогу, если бы не широкая волна общественного сочувствия к «несчастной, доведенной до отчаяния женщине» и не авторитет Достоевского. Наоборот, в случае с убийцей двух человек, Ландсбергом, гвардейским офицером и аристократом, или с богачом Овсянниковым, обвинявшимся в поджоге собственной, мельницы с целью получения страховой премии, общественность осуждала суд за мягкость приговора: в России не любили аристократов и богачей.
В истории петербургского суда присяжных были и другие скандальные приговоры. Оправдание молодой и интересной Ольги Палем, убившей своего любовника; признание ростовщика Мироновича виновным в покушении на изнасилование и убийстве тринадцатилетней Сарры Беккер при отсутствии серьезных доказательств; оставление без наказания банкира Кронеберга, систематически истязавшего свою восьмилетнюю дочь, — эти и другие случаи давали обильную пищу для возмущения. Суд присяжных имел и своих непримиримых критиков (Μ. Н. Катков, Φ. М. Достоевский), и своих апологетов (А. Ф. Кони, С. А. Андреевский). Безусловно одно: он предоставил среднему обывателю возможность реально влиять на решения и действие судебной власти.
Окружной суд представлял собой суд первой инстанции. По апелляциям на решения суда, принятые без участия присяжных, судом высшей инстанции являлась окружная судебная палата. Она рассматривала также особо важные государственные и должностные преступления. Заседала палата тоже в здании на Литейном. Да уж, кого только не видели его стены, чье только красноречие не гремело с трибун окружного суда и судебной палаты! Прокуроры В. И. Жуковский, А. М. Бобрищев-Пушкин, знаменитый Анатолий Кони соперничали со светилами адвокатуры — С. А. Андреевским, А. И. Урусовым, В. Д. Спасовичем, Н. П. Карабчевским, с заезжей московской знаменитостью Φ. Н. Плевако. Их речи со сладким трепетом слушала публика: слабонервные светские дамы, пламенные студенты, финансисты в черных фраках, плешивые чиновники средней руки, генералы в блестящих мундирах... Бывало, что и тайные советники, директора департаментов и даже министры, и даже... Можно ли верить? Великие князья! Да, бывало, что и они освящали своим присутствием эти стены. Министр иностранных дел князь А. М. Горчаков, лицейский товарищ Пушкина, присутствовал на слушании дела об убийстве Фон-Зона; генерал К П. Кауфман, завоеватель Хивы, выступал свидетелем по делу убийцы Ландсберга. Что уж говорить о Достоевском, Салтыкове-Щедрине или Некрасове! Все побывали тут.
И простая, и знатная публика буквально валом валила на судебные заседания. Кто не мог попасть в зал суда — довольствовался информацией из газет. Отчеты о судебных делах, причем не только о крупных, но и о мелких, разбираемых мировыми судьями, печатались решительно во всех газетах — от «передового» «Голоса» А. А. Краевского до «реакционного» «Нового времени» А. С. Суворина. Рубрики типа «В камере мирового судьи», «Судебная хроника», «Диалоги у мирового судьи», «В окружном суде» — непременно имелись во всех уважающих себя печатных изданиях.
Массовый интерес к происходящему в здании на Литейном имел еще и такое объяснение. В условиях чиновной официальности и при действии стеснительных законов о печати суд воспринимался обществом как зона, свободная от цензуры и вообще неподконтрольная постылой государственной машине. Новые судебные органы были вне контроля со стороны администрации и исполнительной власти (губернаторов, министерств, ведомств). Общее управление деятельностью судебных органов осуществляло Министерство юстиции, однако судьи не назначались министерством и в своей деятельности не зависели от него. Министерство юстиции скорее выполняло функцию обеспечения деятельности судебно-правовой системы, нежели руководило ею. Репутацию оно имело достаточно либеральную. Сначала его возглавлял явный либерал Д. Н. Замятнин; в 1867 году его сменил более консервативный граф К. И. Пален, но и он царствовал, а не правил в судебной сфере. В обществе к нему относились не без иронии, поэт А. К. Толстой шутил:
Ах, зачем у нас граф Пален
Так к присяжным параллелен!
Будь он больше вертикален,
Суд их больше был бы делен!
Добрый суд царем повелен,
А присяжных суд печален,
Всё затем, что параллелен
Через меру к ним граф Пален!
Душегубец стал нахален,
Суд стал вроде богаделен,
Оттого что так граф Пален
Ко присяжным параллелен.
Всяк боится быть застрелен,
Иль задушен, иль подпален,
Оттого что параллелен
Ко присяжным так граф Пален.
Мы дрожим средь наших спален,
Мы дрожим среди молелен,
Оттого что так граф Пален
Ко присяжным параллелен!
Herr, ebarm' Dich unsrer Seelen!
Habe Mitleid mit uns alien!*
Да не будет параллелен
Ко присяжным так граф Пален.
Преемником Палена в конце 1870-х годов стал Д. Н. Набоков, либерал в душе, отец известного деятеля партии кадетов В. Д. Набокова и дед писателя В. В. Набокова.
Да. Многое видели и многое слышали эти стены. Жаль только, что их нет. Живет без них Петроград-Ленинград-Петербург, без них и без суда присяжных. Здание сожгли во время Февральской революции; его обгорелые стены долго торчали посреди заброшенной столицы как мрачный призрак идеи правового государства. Потом их разрушили, а на «месте святе» построили «Большой дом». Тоже памятник, только чего — права или бесправия? Что касается мировых судов и судов присяжных, то они были упразднены еще до революции. Теперь вот пытаются их возродить. Поживем — увидим.
А здания на Литейном отчасти жаль. Нет его — и негде отметить очередную годовщину учреждения судов присяжных и мировых судов. Вспомнить о благих порывах и больших надеждах времен просвещенно-юридического романтизма.
*Господи, помилуй наши души! / Возымей к нам всем сострадание! (нем.)
<< Назад Вперёд>>
