Очерк 3. От Александра Невского до Дмитрия Донского: начало «возвышения» Москвы
К 1263 г. в Северо—Восточной Руси существовало 13 княжеств – великое Владимирское, Галицко—Дмитровское, Городецкое, Костромское, Московское, Переяславское, Ростовское, Стародубское, Суздальское, Тверское, Углицкое, Юрьевское и Ярославское. В большинстве из них впоследствии закрепились определенные ветви потомков Всеволода Большое Гнездо: в Галицко—Дмитровском – линия Константина Ярославича, одного из младших братьев Александра Невского, Городецком – сына Александра Андрея, Московском – его младшего брата Даниила, Переяславском – старшего брата Андрея и Даниила Александровичей Дмитрия, Ростовском – Бориса Васильковича, внука старшего сына Всеволода Большое Гнездо Константина, Стародубском – младшего брата Ярослава Всеволодовича Ивана, Суздальском – младшего брата Александра Невского Андрея Ярославича, Тверском – другого младшего брата Александра, Ярослава Ярославича, Юрьевском – Святослава, младшего брата Ярослава Всеволодича, Ярославском – Федора Ростиславича, князя из смоленского дома (благодаря женитьбе на правнучке Константина Всеволодича).[788] После правления Александра Невского сложилась практика, при которой ярлык на владимирское великое княжение получал в Орде один из князей этих княжеств, правда, не всех, а только тех, где правили потомки Ярослава Всеволодича – первого великого князя владимирского, чьи права были признаны Ордой (т. е. владимирскими князьями не могли стать князья галицко—дмитровские, ростовские, стародубские, юрьевские и ярославские). Владимирское великое княжество было одним из самых крупных, а после включения в него в 1276 г., в результате бездетной смерти костромского князя Василия Ярославича, Костромского княжества, стало самым крупным.[789] Соответственно князь, получавший ярлык на Владимир, не просто номинально становился верховным правителем Суздальской земли,[790] но и реально получал в свое распоряжение много больший потенциал, чем любой другой из князей Северо—Восточной Руси. Неудивительно поэтому, что борьба за великое княжение стала на столетие с лишним определяющим фактором ее политического развития.
В 1263–1271 гг. владимирским великим князем был следующий за Александром по старшинству из потомков Ярослава Всеволодича – Ярослав Ярославич, князь тверской, затем (1272–1276 гг.) младший из Ярославичей Василий Костромской. В 1277 г. на великокняжеский стол взошел старший в поколении внуков Ярослава Всеволодича – переяславский князь Дмитрий Александрович. Но с начала 1280–х гг. его права стал активно оспаривать следующий по старшинству сын Александра Невского – Андрей, князь городецкий. Он пытался опереться в этой борьбе на сарайских ханов, а Дмитрий прибег к помощи Ногая, ставшего в 1280–х гг. фактически самостоятельным правителем западной части Орды (к западу от Днепра). В результате в 80–90–х гг. князья Северо—Восточной Руси были разделены на две коалиции. В сфере влияния Ногая находились, помимо Дмитрия Александровича, князя переяславского и великого князя владимирского, его младший брат московский князь Даниил (третий по старшинству в то время среди потомков Ярослава Всеволодича), двоюродный брат Александровичей тверской князь Михаил Ярославич, а также князья суздальский, юрьевский и дмитровский. На сарайских ханов (до 1287 г. – Туда—Менгу, в 1287–1291 гг. – Тулабуга, с 1291 г. – Тохта) ориентировались, помимо Андрея Александровича, Федор Ростиславич Ярославский (он же князь смоленский), ростовские князья и князь стародубский. Борьба между князьями неоднократно принимала вооруженные формы с участием татарских сил. В 1281, 1282, 1285 гг. и зимой 1293–1294 гг. в Северо—Восточную Русь приходили войска из Волжской Орды, призванные Андреем, зимой 1283–1284, в 1289 и начале 1294 г. – отряды от Ногая, действовавшие в поддержку Дмитрия и его союзников. Андрею удалось утвердиться на великокняжеском престоле только в 1294 г., после смерти Дмитрия. Вторым по старшинству среди претендентов на владимирское княжение теперь стал Даниил Московский. И в 1296 г. он и его союзники Михаил Тверской и Иван Переяславский (сын Дмитрия Александровича) предприняли попытку отнять у Андрея часть великокняжеских прерогатив, а именно княжение в Новгороде (со времени Александра Невского, напомним, принадлежавшее великим владимирским князьям). По соглашению с новгородцами стол здесь занял Даниил. Ответом был приход в Северо—Восточную Русь ордынской рати, после чего было заключено мирное соглашение, по которому Даниил и его союзники возвращали Новгород Андрею и признавали себя вассалами хана Тохты, т. е. отступались от своего покровителя Ногая. В последующие годы (1297–1299) Тохта вступил с Ногаем в открытую борьбу, закончившуюся поражением и гибелью последнего. В результате коалиция бывших союзников Ногая в Северо—Восточной Руси, до исхода внутри—ордынской борьбы сохранявшаяся, в 1300 г. распалась – Михаил Тверской перешел в стан союзников Андрея Александровича. Через два года умер (бездетным) племянник и союзник Даниила – Иван Переяславский, а год спустя, 5 марта 1303 г., – Даниил Александрович Московский.[791]
Московское княжество оказалось в крайне сложном положении. Если Даниил по принципу родового старейшинства был первым претендентом на великокняжеский стол в случае смерти Андрея, то новый московский князь Юрий Данилович правами на великое княжение не обладал: он был младше по этому принципу не только Михаила Тверского, своего двоюродного дяди, но и сына Андрея Александровича – Михаила. А по «отчинному» принципу даже в перспективе Юрий Данилович не имел оснований претендовать на Владимир, т. к. его отец на великокняжеском столе не сидел. Таким образом, на рубеже XIII–XIV вв. московские князья лишились могущественного покровителя в Орде, князей—союзников, наконец формальных прав на великое княжение. Тем не менее их деятельность была на удивление успешной.
Осенью 1300 г., сразу после разрыва союза с тверским князем, Даниил Александрович отправляется походом на Рязанское княжество: «Данило князь московъскыи приходил на Рязань ратью и билися у Переяславля (Рязанского. – А. Г.), и Данило одолелъ, много и татаръ избито бысть, и князя рязаньского Костянтина некакою хитростью ялъ и приведъ на Москву».[792] Наступательные действия против князя, пользовавшегося военной поддержкой Орды, на его территории – факт беспрецедентный. В конце 1302 г. Даниил захватил выморочное Переяславское княжество, которое, согласно существовавшим нормам наследования, должно было отойти в состав великого княжества Владимирского; при этом он изгнал из Переяславля успевших войти туда великокняжеских наместников.[793] Юрий Данилович после смерти в 1304 г. Андрея Александровича предъявил претензии на великое княжение.[794] Прежде были случаи, когда князь, не являвшийся «старейшим» среди потомков Ярослава Всеволодича, оспаривал великое княжение. Но во всех случаях это был второй по старшинству князь (имевший к тому же права на великое княжение «по отчине»): с Ярославом Ярославичем боролся его младший брат Василий, с Василием – его старший племянник Дмитрий Александрович, с Дмитрием – его младший брат Андрей, с Андреем – младший из Александровичей Даниил. Другие князья, независимо от того, насколько сильны они были, в борьбу за великое княжение не вступали. Юрий, таким образом, нарушил традицию, явно исходя из права силы.
Как же объяснить кажущееся парадоксальным усиление Москвы в ситуации, когда политические обстоятельства вели, казалось бы, к уходу московских князей на второй план?
Вопрос о том, почему именно Москва стала в период ордынского владычества центром объединения русских земель в единое государство, издавна привлекал внимание исследователей. В качестве факторов, способствовавших возвышению Москвы, назывались выгодное экономико—географическое положение,[795] поддержка московских князей Ордой,[796] перенесение в Москву резиденции митрополита,[797] формирование в Москве особенно сильного военно—служилого войска («двора») и активная колонизационная политика московских монастырей.[798]
Мнение об особой выгодности экономико—географического положения Москвы, однако, весьма сомнительно;[799] можно говорить лишь об относительно большей безопасности Московского княжества от имевших место во второй половине XIII в. татарских походов в силу его окраинного, юго—западного положения в Суздальской земле и предполагать приток на его территорию населения из центральных областей Северо—Восточной Руси, сильнее всего страдавших от военных действий; но это было характерно не только для Московского, но и для других окраинных (западных, северных и восточных) княжеств – Тверского, Ростовского, Ярославского, Костромского, Городецкого.[800] О поддержке Ордой претензий московских князей на первенство в Северо—Восточной Руси на рубеже XIII–XIV вв. не может быть и речи: Даниилу, как недавнему союзнику павшего Ногая, можно было рассчитывать максимум на отсутствие репрессий со стороны Тохты. Местом пребывания митрополита Москва стала только со второй четверти XIV в. Колонизационная деятельность московских монастырей отмечается лишь с конца этого столетия. Остается наличие сильного военно—служилого войска; но считается, что его усиление за счет активного перехода на службу в Москву князей, бояр и служилых людей более низкого ранга из различных княжеств Северо—Восточной Руси наблюдается только с 30–х гг. XIV в..[801]
Есть основания полагать, что укрепление московских позиций на рубеже XIII–XIV вв. действительно связано с приходом на московскую службу к Даниилу Александровичу значительных контингентов служилых людей из других княжеств, но лежащих не в Северо—Восточной Руси, а за ее пределами.
Из московских бояр первой четверти XIV в. поименно известны всего семь, причем только о трех из них имеются данные об их происхождении. Из этих трех два – выходцы из Южной Руси. Федор Бяконт (отец будущего митрополита всея Руси Алексея) приехал в Москву из Чернигова.[802] Произошло это незадолго до 1300 г..[803] В 80 – начале 90–х гг. XIII в. Черниговом владели брянские князья Роман Михайлович и Олег Романович, входившие в число сторонников Ногая. В середине 90–х гг. Брянск был передан Тохтой смоленским князьям, после чего Чернигов должен был отойти лояльным хану представителям рода черниговских Ольговичей (см. Часть IV, Очерк 1). Очевидно, с этими событиями и связан отъезд Федора Бяконта в Москву, к Даниилу Александровичу, тогдашнему главе «проногаевской» коалиции. Другой боярин, Нестер Рябец (родоначальник Квашниных), был выходцем из Киева;[804] в Москву он приехал до 1305 г..[805] Киев также входил в сферу влияния Ногая и пострадал в 1299 г. от действий татар (очевидно, войск Тохты). Отъезд в Москву Нестера скорее всего был связан с этими событиями и также обусловлен ролью Даниила в коалиции князей, ориентировавшихся на Ногая.[806] Помимо того, что каждый из названных бояр, несомненно привел с собой воинский контингент, можно предполагать, что на рубеже XIII–XIV вв. выезжали в Москву и другие представители южнорусской знати из княжеств, ранее входивших в сферу влияния Ногая. Им было естественно искать покровительства именно московского князя, так как другой бывший союзник Ногая – Михаил Тверской – перешел на сторону Андрея Александровича (главы «антиногаевской» коалиции), а третий – Иван Переяславский – явно уступал по своему политическому весу московскому и тверскому князьям.[807]
Таким образом, усиление военной мощи Московского княжества на рубеже XIII–XIV вв. во многом, видимо, было связано именно с приходом в это время на службу к Даниилу Александровичу значительного количества служилых людей из Южной Руси – Черниговского и Киевского княжеств. Численное увеличение двора московских князей и дало им возможность вести активную внешнюю политику. Необходимость обеспечить содержание возросшего числа служилых людей явилась, очевидно, одной из причин активных экспансионистских устремлений Даниила и Юрия – территории Московского княжества было недостаточно для удовлетворения их претензий.
Первыми «примыслами» (так назывались в рассматриваемую эпоху приобретения территорий вне «отчинных» владений[808]) московских князей были Можайск и Коломна.[809] Можайск до вхождения в Московское княжество находился в составе Смоленской земли. Датировать присоединение Можайска с окружающими волостями[810] следует, скорее всего, 1291 г., когда Ногай устранил сарайского хана Тулабугу, возвел на престол своего ставленника Тохту (тот выйдет из—под контроля только спустя 2 года) и мог одаривать своих вассалов владениями их противников (к которым принадлежал смоленский – он же ярославский – князь Федор Ростиславич).[811] Вторым приобретением стала Коломна – столица одного из княжеств Рязанской земли.[812]
В Лаврентьевской летописи под 6808 ультрамартовским (т. е. 1299) годом читается известие: «Того же лѣта рязаньскыи князи Ярославичи у Переяславля».[813] Во фразе пропущено сказуемое. Речь явно идет о борьбе разных ветвей рязанской династии за главный стол земли, разгоревшейся после смерти в том же 1299 г. рязанского князя Ярослава Романовича.[814] У него остались младший брат Константин и сыновья Михаил и Иван – те самые «Ярославичи».[815] А в следующем году Даниил Московский разбил у Переяславля—Рязанского Константина и захватил его в плен.[816] Видимо, имело место вмешательство Даниила в рязанскую усобицу на стороне Ярославичей.[817] Позже на рязанском столе княжил Михаил (он упомянут в качестве рязанского князя в выписи из жалованной грамоты, предположительно датируемой 1303 г.), а затем (до 1327 г.) Иван.[818] Очевидно, при поддержке московского князя, победившего и пленившего Константина, Ярославичи и овладели Переяславлем—Рязанским. Платой Даниилу за помощь стала Коломна с волостями. Таким образом, первые московские «примыслы» пришлись на территории, не входившие в пределы Северо—Восточной Руси – владений потомков Всеволода Большое Гнездо.[819] С присоединением Можайска и Коломны Московское княжество включило в себя все течение р. Москвы и получило выход к Оке.
Следующим приобретением стал упомянутый выше захват Даниилом выморочного Переяславского княжества в 1302 г. Юрий Данилович в 1305 г. проиграл в Орде спор за великое княжение владимирское: ярлык был вручен Михаилу Ярославичу Тверскому. Юрий попытался удержать Переяславль, но без успеха: после похода Михаила осенью того же года (по—видимому, вместе с татарским отрядом) на Москву пришлось передать Переяславское княжество новому великому князю. Тогда Юрий стал претендовать на княжение в Новгороде (т. е. на часть великокняжеских прерогатив). К 1308 г. ему пришлось отказаться и от этих претензий (после чего Михаил еще раз ходил походом на Москву). Но в следующие годы Юрий сумел овладеть Нижегородским княжеством (бывшим Городецким), ставшим выморочным после смерти князя Михаила Андреевича (сына Андрея Александровича); это было еще одним покушением на великокняжеские права, т. к. выморочные княжества должны были переходить в состав великого княжества Владимирского. А когда Михаил Ярославич отправился в Орду после смены ханов в 1313 г. и надолго (до 1315 г.) задержался там, Юрий возобновил борьбу за Новгород Великий и сел там на княжение. В результате Юрия вызвали в Орду для разбирательства, после которого он был ханом Узбеком задержан в Орде, а Михаил с ордынским отрядом отправился на Русь и разбил новгородцев, возглавленных братом Юрия Афанасием. Но в 1317 г. ситуация кардинально изменилась в пользу московского князя: Узбек выдал за Юрия замуж свою сестру и пожаловал московского князя ярлыком на великое княжение владимирское. В конце того же года Юрий потерпел поражение от Михаила Тверского, который признал переход к московскому князю великого княжения, но оказал сопротивление, когда Юрий с ордынским послом стал разорять его собственное Тверское княжество. Но в следующем, 1318 году главный противник Юрия был казнен в Орде, и московский князь стал безоговорочным главой Северо—Восточной Руси.[820]
Удержать, однако, великое княжение Юрию не удалось. В 1322 г. он, вместо того чтобы выплатить полагающуюся в Орду дань, отправился с «серебром» в Новгород, где занимался обороной новгородских рубежей от шведов. В этой ситуации Узбек передал великое княжение сыну Михаила Тверского Дмитрию. Юрий, однако, продолжал считать себя великим князем (он титулуется так в Ореховецком договоре Новгорода со Швецией 1323 г.[821]). В 1325 г., приехав в Орду на ханский суд, Юрий погиб от руки Дмитрия Михайловича. В следующем году Узбек казнил Дмитрия за совершенный им самосуд, а великое княжение передал другому тверскому Михайловичу – Александру.[822]
В историографии распространен взгляд на Юрия Даниловича как пособника Орды,[823] а на Михаила Тверского – как на борца с ордынским игом.[824] Однако такое представление является следствием оценки деятельности этих князей сквозь призму взятых изолированно событий 1317–1318 гг. – разгрома Михаилом войск Юрия и ханского посла Кавгадыя и последующей гибели тверского князя в Орде (когда Юрий поддерживал обвинение). Рассмотрение же политики Юрия и Михаила в отношении Орды в течение всего времени их деятельности открывает совсем иную картину.
В 1304–1305 гг. Юрий, как и Михаил Тверской, старался добиться милости хана и получить великое княжение, но, потерпев поражение в соперничестве с Михаилом, повел себя отнюдь не как верный слуга Орды. В то время как в период великого княжения Михаила Ярославича последний не совершил ни одного действия, имевшего прямую или косвенную антиордынскую направленность, Юрий Данилович косвенно постоянно нарушал ханскую волю, ведя борьбу с Михаилом путем оспаривания части его великокняжеских прав: княжения в Новгороде Великом, выморочного Нижегородского княжества. Конфронтация с Михаилом повлекла за собой враждебность ханов: дважды (в 1305 и 1315–1316 гг.) Орда поддерживала Михаила военной силой (и последний использовал ее против московских князей так же, как в 1317 г. Юрий – против Твери). Московский князь не пытался домогаться в Орде ярлыка на великое княжение: он не поехал туда при воцарении нового хана, а в 1315 г. отправился не по своей воле, а по требованию Узбека. В 1317 г. Михаил Ярославич подчинился ханскому решению о передаче Юрию Даниловичу великого княжения, но оказал сопротивление (как и Юрий в 1305 и 1308 гг.) вторжению в свое собственное княжество. Его последующую судьбу определили «слишком» решительная победа, одержанная над войском, в котором находился ханский посол, и оскорбительный для Узбека факт смерти в Твери его сестры – жены Юрия, попавшей в плен. Действия Михаила в 1317 г. были не более «антиордынскими», чем действия Даниила Александровича в 1300 г. (когда тот осмелился биться с татарами, не угрожавшими его владениям) и Афанасия Даниловича в 1316 г. В течение же 12 лет своего великого княжения Михаил ни разу не противился ханской воле. Что касается Юрия Даниловича, то, став великим князем, он вскоре, в 1322–1323 гг., пошел сначала на неуплату собранной дани, а затем на непризнание ханского решения о лишении его великокняжеских прав (Михаил Ярославич таких проступков против сюзерена не совершал). Разумеется, в деятельности Юрия не просматривается осознанного стремления сбросить иноземную власть. Ханский сюзеренитет им под сомнение не ставился (в этом отношении политика московских и тверских князей принципиально не отличалась). Борясь в период великого княжения Михаила за первенство среди князей Северо—Восточной Руси, Юрий не пытался самостоятельно полностью овладеть великим княжением, право распоряжения которым принадлежало хану: он старался отнять у великого князя часть его прерогатив (княжение в Новгороде, право на выморочные княжества). Когда представилась возможность получить в Орде все великое княжение, Юрий ее использовал. Однако вскоре он пошел на неподчинение воле хана, а утратив ярлык, продолжал считать себя великим князем и княжить в Новгороде. Элементы сопротивления воле (именно воле, а не власти в принципе) Орды в деятельности Юрия Даниловича просматриваются, таким образом, в намного большей степени, чем в деятельности его современников – тверских князей.
В целом благодаря твердости и решительности (часто граничившей с безрассудством) Юрия Московское княжество сумело выстоять в неблагоприятных обстоятельствах. Поддержкой ордынских правящих кругов Москва пользовалась при Юрии только в 1317–1322 гг., в остальное же время ситуация была взрывоопасной. Однако судьба до известного времени благоволила к Юрию Даниловичу (в отличие от Михаила Тверского, первое же проявление нелояльности которого окончилось для него гибелью): в 1305 и 1308 гг. ему удавалось избежать военного поражения и замириться с Михаилом ценой уступок, в 1312 г. разрешение конфликтной ситуации отсрочила смерть хана Тохты, в 1316 г. главный удар приняли на себя новгородцы, а затем Юрий обрел благосклонность хана. Переход к московскому князю великого княжения владимирского создал прецедент, после которого потомки Даниила Александровича уже могли с полным основанием претендовать на первенство в Северо—Восточной Руси.
Казалось бы, в Орде в середине 20–х гг. XIV в. вновь стало преобладать недоверие к московским князьям. Но в 1327 г. в Твери вспыхнуло восстание против татарского отряда во главе с ханским послом (двоюродным братом Узбека), которое поддержал великий князь Александр Михайлович. Следствием стал ордынский поход на Тверское княжество, в котором активно участвовал новый московский князь, младший брат Юрия Иван Данилович (Калита). Полностью великое княжение ему, правда, после этих событий получить не удалось – Узбек разделил его между двумя князьями. Ивану достались Новгород и Кострома, а собственно Владимир и Нижегородское Поволжье были отданы Александру Васильевичу Суздальскому. Но после смерти последнего Иван Калита стал единственным великим князем и к тому же получил половину Ростова (1332 г.).[825]
Ивану первому из московских князей удалось сохранить великое княжение до конца жизни (1340 г.). При этом Калита сумел расширить пределы великокняжеских владений (и без того выросшие в начале XIV столетия за счет выморочных Переяславского и Нижегородского княжеств[826]). Ему, вероятно, удалось получить в Орде ярлык на Дмитровское княжество;[827] кроме того, Иван осуществил «купли» Галича, Углича и Белоозера (об этом упоминается в духовной грамоте внука Калиты Дмитрия Донского 1389 г.).[828] Что представляли собой эти «купли», остается неясным и является предметом дискуссии. Наиболее вероятно, что речь следует вести о покупке у местных князей какой—то части их суверенных прав на свои владения.[829] Мнение, что под «куплями» Калиты следует понимать покупку ярлыков на них в Орде,[830] вызывает сомнение, т. к. «купли» и выдачи ярлыков (т. е. жалованных грамот) в источниках разграничиваются: так, Мещера стала «куплей» Дмитрия Донского ранее 1381 г.,[831] но только в 1392 г. Василий I получил на эту территорию ярлык в Орде.[832] Что касается недавно высказанного мнения, будто под упомянутыми в завещании Дмитрия «куплями деда» имеются в виду передачи территорий в качестве приданного за княжнами при женитьбах Калиты и его братьев,[833] то оно представляется фантастичным. Основанием для него служит предположение, что «купля» Мещеры – это передача ее Дмитрию Ивановичу в приданое при его женитьбе в 1366 г. на дочери Дмитрия Константиновича Нижегородского Евдокии.[834] Автор исходит из статьи договора Василия I с его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем Серпуховским 1404 г.: «А мнѣ, господине, князь великии, брату твоему молодшему, князю Володимеру Андреевичю, и моим дѣтем под тобою и под твоими дѣтми, твоего удела, Москвы и Коломны с волостми, и всего твоего великого княженья, да Волока и Ржевы с волостми, и Новагорода Нижнего с волостми, и что к нему потягло, с Мурома с волостми, и что к нему потягло, и Мещеры с волостми, и что к неи потягло, и в та мѣста в Татарьская и в Мордовьская, как было, господине, за твоим отцомъ, за великим князем, и за твоим дѣдом, за великим князем Дмитрием Костянтиновичем, и за тобою, за великим князем, того ми, господине, и моим дѣтем подъ тобою, великим князем, и под твоими дѣтми блюсти и боронити, а не обидѣти, ни въступатися».[835] Он полагает, что ссылка на прежних владельцев, в т. ч. Дмитрия Константиновича, относится здесь только к землям, упомянутым в конце перечня, – Мещере и «местам татарским и мордовским» (забывая, что московско—рязанские договоры говорят об отнятии последних Дмитрием Донским у татар,[836] а не получении от тестя). На самом деле прежние владельцы упоминаются в связи с перечнем всех владений Василия. Дается он в соответствии с их давностью и значимостью: сначала Москва с Коломной, затем великое княжение владимирское, потом отдельно Волок и Ржева, ранее принадлежавшие Владимиру Андреевичу,[837] а теперь переходившие к великому князю, далее «примыслы» – сначала Нижний Новгород (вновь присоединенное великое княжение), потом Муром (княжение рангом пониже), затем Мещера (территория, не имевшая статуса русского княжества), наконец «места» татарские и мордовские. Ссылки на отца было недостаточно, т. к. он не владел Нижним Новгородом и Муромом. Но нижегородским князем являлся дед Василия по матери Дмитрий Константинович, поэтому он и был упомянут (поминать еще и его преемника на нижегородском столе Бориса Константиновича Василию было ни к чему, т. к. он не являлся великому князю прямым предком и не владел, в отличие от Дмитрия, всей тянувшей к Нижнему территорией[838]). В отношении же Мурома можно было сослаться только на владение им самим Василием I, поэтому после упоминания Дмитрия Константиновича сказано «и за тобою, великим князем». Оснований считать Мещеру бывшим владением нижегородских князей, таким образом, нет; соответственно рушится и вся конструкция о «куплях деда» Дмитрия Донского как о территориях, полученных в приданое.
Иван Калита в историографии традиционно оценивается как верный вассал Орды. При этом одни авторы смотрят на это с осуждением, другие «оправдывают» такую политику, считая, что она объективно способствовала усилению Москвы (что в перспективе вело к освобождению от ига).[839] Действительно, Иван Данилович в период своего княжения соблюдал полную лояльность к хану (резко отличаясь в этом отношении от старшего брата). Но следует учитывать, что реальной альтернативы признанию ордынской власти в то время не видел никто. Тверское восстание 1327 г. не было продиктовано сознательным стремлением Александра Михайловича свергнуть власть хана, в 30–х гг. не было даже стихийных проявлений непокорности. Вообще сопротивление иноземной власти в первой половине XIV в. вовсе не шло по нарастающей. Скорее наблюдается обратное: если до 1327 г. сильнейшие князья Северо—Восточной Руси время от времени позволяли себе неподчинение ханской воле, то позже этого не наблюдается. Очевидно, своеволие Даниила и Юрия (как и тверских князей) в какой—то мере было наследием эпохи двоевластия в Орде конца XIII в., когда русские князья могли выбирать себе сюзерена и оказывались соответственно в конфронтации с его противником. С укреплением единовластия в Орде при Узбеке это своеволие сошло на нет.
Что касается общей оценки эпохи Калиты в московско—ордынских отношениях, то полагать, что именно в его правление была заложена главная основа будущего могущества Москвы (а так традиционно считается в историографии, в т. ч. и в работах, где ордынская политика Калиты оценивается негативно), – значит впадать в некоторое преувеличение.[840] Иван Данилович стал первым московским князем, который до конца своих дней сохранил за собой великое княжение владимирское. Но это не означало, что оно уже закрепилось за московскими князьями (Семен Иванович получил в Орде по смерти отца великокняжеский стол, но с утратой Нижнего Новгорода, а в 1360 г. ярлык на Владимир был передан иной княжеской ветви – см. ниже). Нельзя сказать, чтобы территориальный рост владений московских князей при Калите намного превзошел сделанное его предшественниками. Даниил присоединил к собственно Московскому княжеству Можайск и Коломну; Юрий овладел Нижегородским княжеством и (впервые) великим княжеством Владимирским; Иван закрепил достижения брата и расширил территорию великого княжества за счет Дмитрова и «купель». Но эти приобретения не были прочны: они зиждились на зыбкой основе принадлежности великого княжения московским князьям, основе, которая в любой момент могла рухнуть по воле хана.
После смерти Ивана Калиты великим князем стал его старший сын Семен. Однако, не желая чрезмерно усиливать Москву, Узбек выделил из великого княжества Владимирского Нижегородское княжество, переданное им суздальскому князю Константину Васильевичу.[841] Тем не менее Семен Иванович за тринадцать лет своего правления смог сделать важные приобретения. К великому княжеству Владимирскому отошло ставшее выморочным Юрьевское княжество (скоре всего, в 1347 г.);[842] к собственно Московскому – рязанские владения на левом берегу Оки (по рекам Протве и Луже).[843]
Преемником Семена стал его брат Иван Иванович. В его короткое княжение (1353–1359 гг.) Москва поставила под свой контроль юго—восточного соседа – Муромское княжество.[844]
Смерть Ивана Ивановича 13 ноября 1359 г. совпала с началом продолжительной усобицы – «замятни» в Орде. По смерти хана Бердибека сменивший его Кульпа царствовал всего пять месяцев и был убит Наврузом. К последнему и отправились «вси князи Роусьскыи».[845] К этому их вынуждала как смена хана, так и кончина великого князя владимирского: требовалось подтвердить свои владельческие права. Главным же вопросом была судьба великого княжения. Новому московскому князю, сыну Ивана Ивановича Дмитрию, было всего 9 лет (родился 12 октября 1350 г.), и Навруз предпочел ему нижегородского князя Андрея Константиновича. Андрей (не имевший склонности к государственной деятельности) отказался от ярлыка в пользу своего младшего брата Дмитрия, князя суздальского; тот и занял владимирский стол.[846]
Потеря великого княжения означала, что из—под власти московского князя уходит обширная территория великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрьевом—Польским, Дмитровом, Ярополчем). Одновременно Галицкое княжение было передано ханом Дмитрию Борисовичу, сыну последнего дмитровского князя, а Сретенская половина Ростова, которой завладел Иван Калита в 1332 г., была возвращена ростовским князьям.[847] Фактически владения князей Московского дома возвращались почти к границам 1327 г. – времени до получения Иваном Калитой ярлыка на великое княжение владимирское (за исключением юго—запада – бывших рязанских владений на левом берегу Оки, вошедших в состав именно Московского, а не великого Владимирского княжества).
В 1263–1271 гг. владимирским великим князем был следующий за Александром по старшинству из потомков Ярослава Всеволодича – Ярослав Ярославич, князь тверской, затем (1272–1276 гг.) младший из Ярославичей Василий Костромской. В 1277 г. на великокняжеский стол взошел старший в поколении внуков Ярослава Всеволодича – переяславский князь Дмитрий Александрович. Но с начала 1280–х гг. его права стал активно оспаривать следующий по старшинству сын Александра Невского – Андрей, князь городецкий. Он пытался опереться в этой борьбе на сарайских ханов, а Дмитрий прибег к помощи Ногая, ставшего в 1280–х гг. фактически самостоятельным правителем западной части Орды (к западу от Днепра). В результате в 80–90–х гг. князья Северо—Восточной Руси были разделены на две коалиции. В сфере влияния Ногая находились, помимо Дмитрия Александровича, князя переяславского и великого князя владимирского, его младший брат московский князь Даниил (третий по старшинству в то время среди потомков Ярослава Всеволодича), двоюродный брат Александровичей тверской князь Михаил Ярославич, а также князья суздальский, юрьевский и дмитровский. На сарайских ханов (до 1287 г. – Туда—Менгу, в 1287–1291 гг. – Тулабуга, с 1291 г. – Тохта) ориентировались, помимо Андрея Александровича, Федор Ростиславич Ярославский (он же князь смоленский), ростовские князья и князь стародубский. Борьба между князьями неоднократно принимала вооруженные формы с участием татарских сил. В 1281, 1282, 1285 гг. и зимой 1293–1294 гг. в Северо—Восточную Русь приходили войска из Волжской Орды, призванные Андреем, зимой 1283–1284, в 1289 и начале 1294 г. – отряды от Ногая, действовавшие в поддержку Дмитрия и его союзников. Андрею удалось утвердиться на великокняжеском престоле только в 1294 г., после смерти Дмитрия. Вторым по старшинству среди претендентов на владимирское княжение теперь стал Даниил Московский. И в 1296 г. он и его союзники Михаил Тверской и Иван Переяславский (сын Дмитрия Александровича) предприняли попытку отнять у Андрея часть великокняжеских прерогатив, а именно княжение в Новгороде (со времени Александра Невского, напомним, принадлежавшее великим владимирским князьям). По соглашению с новгородцами стол здесь занял Даниил. Ответом был приход в Северо—Восточную Русь ордынской рати, после чего было заключено мирное соглашение, по которому Даниил и его союзники возвращали Новгород Андрею и признавали себя вассалами хана Тохты, т. е. отступались от своего покровителя Ногая. В последующие годы (1297–1299) Тохта вступил с Ногаем в открытую борьбу, закончившуюся поражением и гибелью последнего. В результате коалиция бывших союзников Ногая в Северо—Восточной Руси, до исхода внутри—ордынской борьбы сохранявшаяся, в 1300 г. распалась – Михаил Тверской перешел в стан союзников Андрея Александровича. Через два года умер (бездетным) племянник и союзник Даниила – Иван Переяславский, а год спустя, 5 марта 1303 г., – Даниил Александрович Московский.[791]
Московское княжество оказалось в крайне сложном положении. Если Даниил по принципу родового старейшинства был первым претендентом на великокняжеский стол в случае смерти Андрея, то новый московский князь Юрий Данилович правами на великое княжение не обладал: он был младше по этому принципу не только Михаила Тверского, своего двоюродного дяди, но и сына Андрея Александровича – Михаила. А по «отчинному» принципу даже в перспективе Юрий Данилович не имел оснований претендовать на Владимир, т. к. его отец на великокняжеском столе не сидел. Таким образом, на рубеже XIII–XIV вв. московские князья лишились могущественного покровителя в Орде, князей—союзников, наконец формальных прав на великое княжение. Тем не менее их деятельность была на удивление успешной.
Осенью 1300 г., сразу после разрыва союза с тверским князем, Даниил Александрович отправляется походом на Рязанское княжество: «Данило князь московъскыи приходил на Рязань ратью и билися у Переяславля (Рязанского. – А. Г.), и Данило одолелъ, много и татаръ избито бысть, и князя рязаньского Костянтина некакою хитростью ялъ и приведъ на Москву».[792] Наступательные действия против князя, пользовавшегося военной поддержкой Орды, на его территории – факт беспрецедентный. В конце 1302 г. Даниил захватил выморочное Переяславское княжество, которое, согласно существовавшим нормам наследования, должно было отойти в состав великого княжества Владимирского; при этом он изгнал из Переяславля успевших войти туда великокняжеских наместников.[793] Юрий Данилович после смерти в 1304 г. Андрея Александровича предъявил претензии на великое княжение.[794] Прежде были случаи, когда князь, не являвшийся «старейшим» среди потомков Ярослава Всеволодича, оспаривал великое княжение. Но во всех случаях это был второй по старшинству князь (имевший к тому же права на великое княжение «по отчине»): с Ярославом Ярославичем боролся его младший брат Василий, с Василием – его старший племянник Дмитрий Александрович, с Дмитрием – его младший брат Андрей, с Андреем – младший из Александровичей Даниил. Другие князья, независимо от того, насколько сильны они были, в борьбу за великое княжение не вступали. Юрий, таким образом, нарушил традицию, явно исходя из права силы.
Как же объяснить кажущееся парадоксальным усиление Москвы в ситуации, когда политические обстоятельства вели, казалось бы, к уходу московских князей на второй план?
Вопрос о том, почему именно Москва стала в период ордынского владычества центром объединения русских земель в единое государство, издавна привлекал внимание исследователей. В качестве факторов, способствовавших возвышению Москвы, назывались выгодное экономико—географическое положение,[795] поддержка московских князей Ордой,[796] перенесение в Москву резиденции митрополита,[797] формирование в Москве особенно сильного военно—служилого войска («двора») и активная колонизационная политика московских монастырей.[798]
Мнение об особой выгодности экономико—географического положения Москвы, однако, весьма сомнительно;[799] можно говорить лишь об относительно большей безопасности Московского княжества от имевших место во второй половине XIII в. татарских походов в силу его окраинного, юго—западного положения в Суздальской земле и предполагать приток на его территорию населения из центральных областей Северо—Восточной Руси, сильнее всего страдавших от военных действий; но это было характерно не только для Московского, но и для других окраинных (западных, северных и восточных) княжеств – Тверского, Ростовского, Ярославского, Костромского, Городецкого.[800] О поддержке Ордой претензий московских князей на первенство в Северо—Восточной Руси на рубеже XIII–XIV вв. не может быть и речи: Даниилу, как недавнему союзнику павшего Ногая, можно было рассчитывать максимум на отсутствие репрессий со стороны Тохты. Местом пребывания митрополита Москва стала только со второй четверти XIV в. Колонизационная деятельность московских монастырей отмечается лишь с конца этого столетия. Остается наличие сильного военно—служилого войска; но считается, что его усиление за счет активного перехода на службу в Москву князей, бояр и служилых людей более низкого ранга из различных княжеств Северо—Восточной Руси наблюдается только с 30–х гг. XIV в..[801]
Есть основания полагать, что укрепление московских позиций на рубеже XIII–XIV вв. действительно связано с приходом на московскую службу к Даниилу Александровичу значительных контингентов служилых людей из других княжеств, но лежащих не в Северо—Восточной Руси, а за ее пределами.
Из московских бояр первой четверти XIV в. поименно известны всего семь, причем только о трех из них имеются данные об их происхождении. Из этих трех два – выходцы из Южной Руси. Федор Бяконт (отец будущего митрополита всея Руси Алексея) приехал в Москву из Чернигова.[802] Произошло это незадолго до 1300 г..[803] В 80 – начале 90–х гг. XIII в. Черниговом владели брянские князья Роман Михайлович и Олег Романович, входившие в число сторонников Ногая. В середине 90–х гг. Брянск был передан Тохтой смоленским князьям, после чего Чернигов должен был отойти лояльным хану представителям рода черниговских Ольговичей (см. Часть IV, Очерк 1). Очевидно, с этими событиями и связан отъезд Федора Бяконта в Москву, к Даниилу Александровичу, тогдашнему главе «проногаевской» коалиции. Другой боярин, Нестер Рябец (родоначальник Квашниных), был выходцем из Киева;[804] в Москву он приехал до 1305 г..[805] Киев также входил в сферу влияния Ногая и пострадал в 1299 г. от действий татар (очевидно, войск Тохты). Отъезд в Москву Нестера скорее всего был связан с этими событиями и также обусловлен ролью Даниила в коалиции князей, ориентировавшихся на Ногая.[806] Помимо того, что каждый из названных бояр, несомненно привел с собой воинский контингент, можно предполагать, что на рубеже XIII–XIV вв. выезжали в Москву и другие представители южнорусской знати из княжеств, ранее входивших в сферу влияния Ногая. Им было естественно искать покровительства именно московского князя, так как другой бывший союзник Ногая – Михаил Тверской – перешел на сторону Андрея Александровича (главы «антиногаевской» коалиции), а третий – Иван Переяславский – явно уступал по своему политическому весу московскому и тверскому князьям.[807]
Таким образом, усиление военной мощи Московского княжества на рубеже XIII–XIV вв. во многом, видимо, было связано именно с приходом в это время на службу к Даниилу Александровичу значительного количества служилых людей из Южной Руси – Черниговского и Киевского княжеств. Численное увеличение двора московских князей и дало им возможность вести активную внешнюю политику. Необходимость обеспечить содержание возросшего числа служилых людей явилась, очевидно, одной из причин активных экспансионистских устремлений Даниила и Юрия – территории Московского княжества было недостаточно для удовлетворения их претензий.
Первыми «примыслами» (так назывались в рассматриваемую эпоху приобретения территорий вне «отчинных» владений[808]) московских князей были Можайск и Коломна.[809] Можайск до вхождения в Московское княжество находился в составе Смоленской земли. Датировать присоединение Можайска с окружающими волостями[810] следует, скорее всего, 1291 г., когда Ногай устранил сарайского хана Тулабугу, возвел на престол своего ставленника Тохту (тот выйдет из—под контроля только спустя 2 года) и мог одаривать своих вассалов владениями их противников (к которым принадлежал смоленский – он же ярославский – князь Федор Ростиславич).[811] Вторым приобретением стала Коломна – столица одного из княжеств Рязанской земли.[812]
В Лаврентьевской летописи под 6808 ультрамартовским (т. е. 1299) годом читается известие: «Того же лѣта рязаньскыи князи Ярославичи у Переяславля».[813] Во фразе пропущено сказуемое. Речь явно идет о борьбе разных ветвей рязанской династии за главный стол земли, разгоревшейся после смерти в том же 1299 г. рязанского князя Ярослава Романовича.[814] У него остались младший брат Константин и сыновья Михаил и Иван – те самые «Ярославичи».[815] А в следующем году Даниил Московский разбил у Переяславля—Рязанского Константина и захватил его в плен.[816] Видимо, имело место вмешательство Даниила в рязанскую усобицу на стороне Ярославичей.[817] Позже на рязанском столе княжил Михаил (он упомянут в качестве рязанского князя в выписи из жалованной грамоты, предположительно датируемой 1303 г.), а затем (до 1327 г.) Иван.[818] Очевидно, при поддержке московского князя, победившего и пленившего Константина, Ярославичи и овладели Переяславлем—Рязанским. Платой Даниилу за помощь стала Коломна с волостями. Таким образом, первые московские «примыслы» пришлись на территории, не входившие в пределы Северо—Восточной Руси – владений потомков Всеволода Большое Гнездо.[819] С присоединением Можайска и Коломны Московское княжество включило в себя все течение р. Москвы и получило выход к Оке.
Следующим приобретением стал упомянутый выше захват Даниилом выморочного Переяславского княжества в 1302 г. Юрий Данилович в 1305 г. проиграл в Орде спор за великое княжение владимирское: ярлык был вручен Михаилу Ярославичу Тверскому. Юрий попытался удержать Переяславль, но без успеха: после похода Михаила осенью того же года (по—видимому, вместе с татарским отрядом) на Москву пришлось передать Переяславское княжество новому великому князю. Тогда Юрий стал претендовать на княжение в Новгороде (т. е. на часть великокняжеских прерогатив). К 1308 г. ему пришлось отказаться и от этих претензий (после чего Михаил еще раз ходил походом на Москву). Но в следующие годы Юрий сумел овладеть Нижегородским княжеством (бывшим Городецким), ставшим выморочным после смерти князя Михаила Андреевича (сына Андрея Александровича); это было еще одним покушением на великокняжеские права, т. к. выморочные княжества должны были переходить в состав великого княжества Владимирского. А когда Михаил Ярославич отправился в Орду после смены ханов в 1313 г. и надолго (до 1315 г.) задержался там, Юрий возобновил борьбу за Новгород Великий и сел там на княжение. В результате Юрия вызвали в Орду для разбирательства, после которого он был ханом Узбеком задержан в Орде, а Михаил с ордынским отрядом отправился на Русь и разбил новгородцев, возглавленных братом Юрия Афанасием. Но в 1317 г. ситуация кардинально изменилась в пользу московского князя: Узбек выдал за Юрия замуж свою сестру и пожаловал московского князя ярлыком на великое княжение владимирское. В конце того же года Юрий потерпел поражение от Михаила Тверского, который признал переход к московскому князю великого княжения, но оказал сопротивление, когда Юрий с ордынским послом стал разорять его собственное Тверское княжество. Но в следующем, 1318 году главный противник Юрия был казнен в Орде, и московский князь стал безоговорочным главой Северо—Восточной Руси.[820]
Удержать, однако, великое княжение Юрию не удалось. В 1322 г. он, вместо того чтобы выплатить полагающуюся в Орду дань, отправился с «серебром» в Новгород, где занимался обороной новгородских рубежей от шведов. В этой ситуации Узбек передал великое княжение сыну Михаила Тверского Дмитрию. Юрий, однако, продолжал считать себя великим князем (он титулуется так в Ореховецком договоре Новгорода со Швецией 1323 г.[821]). В 1325 г., приехав в Орду на ханский суд, Юрий погиб от руки Дмитрия Михайловича. В следующем году Узбек казнил Дмитрия за совершенный им самосуд, а великое княжение передал другому тверскому Михайловичу – Александру.[822]
В историографии распространен взгляд на Юрия Даниловича как пособника Орды,[823] а на Михаила Тверского – как на борца с ордынским игом.[824] Однако такое представление является следствием оценки деятельности этих князей сквозь призму взятых изолированно событий 1317–1318 гг. – разгрома Михаилом войск Юрия и ханского посла Кавгадыя и последующей гибели тверского князя в Орде (когда Юрий поддерживал обвинение). Рассмотрение же политики Юрия и Михаила в отношении Орды в течение всего времени их деятельности открывает совсем иную картину.
В 1304–1305 гг. Юрий, как и Михаил Тверской, старался добиться милости хана и получить великое княжение, но, потерпев поражение в соперничестве с Михаилом, повел себя отнюдь не как верный слуга Орды. В то время как в период великого княжения Михаила Ярославича последний не совершил ни одного действия, имевшего прямую или косвенную антиордынскую направленность, Юрий Данилович косвенно постоянно нарушал ханскую волю, ведя борьбу с Михаилом путем оспаривания части его великокняжеских прав: княжения в Новгороде Великом, выморочного Нижегородского княжества. Конфронтация с Михаилом повлекла за собой враждебность ханов: дважды (в 1305 и 1315–1316 гг.) Орда поддерживала Михаила военной силой (и последний использовал ее против московских князей так же, как в 1317 г. Юрий – против Твери). Московский князь не пытался домогаться в Орде ярлыка на великое княжение: он не поехал туда при воцарении нового хана, а в 1315 г. отправился не по своей воле, а по требованию Узбека. В 1317 г. Михаил Ярославич подчинился ханскому решению о передаче Юрию Даниловичу великого княжения, но оказал сопротивление (как и Юрий в 1305 и 1308 гг.) вторжению в свое собственное княжество. Его последующую судьбу определили «слишком» решительная победа, одержанная над войском, в котором находился ханский посол, и оскорбительный для Узбека факт смерти в Твери его сестры – жены Юрия, попавшей в плен. Действия Михаила в 1317 г. были не более «антиордынскими», чем действия Даниила Александровича в 1300 г. (когда тот осмелился биться с татарами, не угрожавшими его владениям) и Афанасия Даниловича в 1316 г. В течение же 12 лет своего великого княжения Михаил ни разу не противился ханской воле. Что касается Юрия Даниловича, то, став великим князем, он вскоре, в 1322–1323 гг., пошел сначала на неуплату собранной дани, а затем на непризнание ханского решения о лишении его великокняжеских прав (Михаил Ярославич таких проступков против сюзерена не совершал). Разумеется, в деятельности Юрия не просматривается осознанного стремления сбросить иноземную власть. Ханский сюзеренитет им под сомнение не ставился (в этом отношении политика московских и тверских князей принципиально не отличалась). Борясь в период великого княжения Михаила за первенство среди князей Северо—Восточной Руси, Юрий не пытался самостоятельно полностью овладеть великим княжением, право распоряжения которым принадлежало хану: он старался отнять у великого князя часть его прерогатив (княжение в Новгороде, право на выморочные княжества). Когда представилась возможность получить в Орде все великое княжение, Юрий ее использовал. Однако вскоре он пошел на неподчинение воле хана, а утратив ярлык, продолжал считать себя великим князем и княжить в Новгороде. Элементы сопротивления воле (именно воле, а не власти в принципе) Орды в деятельности Юрия Даниловича просматриваются, таким образом, в намного большей степени, чем в деятельности его современников – тверских князей.
В целом благодаря твердости и решительности (часто граничившей с безрассудством) Юрия Московское княжество сумело выстоять в неблагоприятных обстоятельствах. Поддержкой ордынских правящих кругов Москва пользовалась при Юрии только в 1317–1322 гг., в остальное же время ситуация была взрывоопасной. Однако судьба до известного времени благоволила к Юрию Даниловичу (в отличие от Михаила Тверского, первое же проявление нелояльности которого окончилось для него гибелью): в 1305 и 1308 гг. ему удавалось избежать военного поражения и замириться с Михаилом ценой уступок, в 1312 г. разрешение конфликтной ситуации отсрочила смерть хана Тохты, в 1316 г. главный удар приняли на себя новгородцы, а затем Юрий обрел благосклонность хана. Переход к московскому князю великого княжения владимирского создал прецедент, после которого потомки Даниила Александровича уже могли с полным основанием претендовать на первенство в Северо—Восточной Руси.
Казалось бы, в Орде в середине 20–х гг. XIV в. вновь стало преобладать недоверие к московским князьям. Но в 1327 г. в Твери вспыхнуло восстание против татарского отряда во главе с ханским послом (двоюродным братом Узбека), которое поддержал великий князь Александр Михайлович. Следствием стал ордынский поход на Тверское княжество, в котором активно участвовал новый московский князь, младший брат Юрия Иван Данилович (Калита). Полностью великое княжение ему, правда, после этих событий получить не удалось – Узбек разделил его между двумя князьями. Ивану достались Новгород и Кострома, а собственно Владимир и Нижегородское Поволжье были отданы Александру Васильевичу Суздальскому. Но после смерти последнего Иван Калита стал единственным великим князем и к тому же получил половину Ростова (1332 г.).[825]
Ивану первому из московских князей удалось сохранить великое княжение до конца жизни (1340 г.). При этом Калита сумел расширить пределы великокняжеских владений (и без того выросшие в начале XIV столетия за счет выморочных Переяславского и Нижегородского княжеств[826]). Ему, вероятно, удалось получить в Орде ярлык на Дмитровское княжество;[827] кроме того, Иван осуществил «купли» Галича, Углича и Белоозера (об этом упоминается в духовной грамоте внука Калиты Дмитрия Донского 1389 г.).[828] Что представляли собой эти «купли», остается неясным и является предметом дискуссии. Наиболее вероятно, что речь следует вести о покупке у местных князей какой—то части их суверенных прав на свои владения.[829] Мнение, что под «куплями» Калиты следует понимать покупку ярлыков на них в Орде,[830] вызывает сомнение, т. к. «купли» и выдачи ярлыков (т. е. жалованных грамот) в источниках разграничиваются: так, Мещера стала «куплей» Дмитрия Донского ранее 1381 г.,[831] но только в 1392 г. Василий I получил на эту территорию ярлык в Орде.[832] Что касается недавно высказанного мнения, будто под упомянутыми в завещании Дмитрия «куплями деда» имеются в виду передачи территорий в качестве приданного за княжнами при женитьбах Калиты и его братьев,[833] то оно представляется фантастичным. Основанием для него служит предположение, что «купля» Мещеры – это передача ее Дмитрию Ивановичу в приданое при его женитьбе в 1366 г. на дочери Дмитрия Константиновича Нижегородского Евдокии.[834] Автор исходит из статьи договора Василия I с его двоюродным дядей Владимиром Андреевичем Серпуховским 1404 г.: «А мнѣ, господине, князь великии, брату твоему молодшему, князю Володимеру Андреевичю, и моим дѣтем под тобою и под твоими дѣтми, твоего удела, Москвы и Коломны с волостми, и всего твоего великого княженья, да Волока и Ржевы с волостми, и Новагорода Нижнего с волостми, и что к нему потягло, с Мурома с волостми, и что к нему потягло, и Мещеры с волостми, и что к неи потягло, и в та мѣста в Татарьская и в Мордовьская, как было, господине, за твоим отцомъ, за великим князем, и за твоим дѣдом, за великим князем Дмитрием Костянтиновичем, и за тобою, за великим князем, того ми, господине, и моим дѣтем подъ тобою, великим князем, и под твоими дѣтми блюсти и боронити, а не обидѣти, ни въступатися».[835] Он полагает, что ссылка на прежних владельцев, в т. ч. Дмитрия Константиновича, относится здесь только к землям, упомянутым в конце перечня, – Мещере и «местам татарским и мордовским» (забывая, что московско—рязанские договоры говорят об отнятии последних Дмитрием Донским у татар,[836] а не получении от тестя). На самом деле прежние владельцы упоминаются в связи с перечнем всех владений Василия. Дается он в соответствии с их давностью и значимостью: сначала Москва с Коломной, затем великое княжение владимирское, потом отдельно Волок и Ржева, ранее принадлежавшие Владимиру Андреевичу,[837] а теперь переходившие к великому князю, далее «примыслы» – сначала Нижний Новгород (вновь присоединенное великое княжение), потом Муром (княжение рангом пониже), затем Мещера (территория, не имевшая статуса русского княжества), наконец «места» татарские и мордовские. Ссылки на отца было недостаточно, т. к. он не владел Нижним Новгородом и Муромом. Но нижегородским князем являлся дед Василия по матери Дмитрий Константинович, поэтому он и был упомянут (поминать еще и его преемника на нижегородском столе Бориса Константиновича Василию было ни к чему, т. к. он не являлся великому князю прямым предком и не владел, в отличие от Дмитрия, всей тянувшей к Нижнему территорией[838]). В отношении же Мурома можно было сослаться только на владение им самим Василием I, поэтому после упоминания Дмитрия Константиновича сказано «и за тобою, великим князем». Оснований считать Мещеру бывшим владением нижегородских князей, таким образом, нет; соответственно рушится и вся конструкция о «куплях деда» Дмитрия Донского как о территориях, полученных в приданое.
Иван Калита в историографии традиционно оценивается как верный вассал Орды. При этом одни авторы смотрят на это с осуждением, другие «оправдывают» такую политику, считая, что она объективно способствовала усилению Москвы (что в перспективе вело к освобождению от ига).[839] Действительно, Иван Данилович в период своего княжения соблюдал полную лояльность к хану (резко отличаясь в этом отношении от старшего брата). Но следует учитывать, что реальной альтернативы признанию ордынской власти в то время не видел никто. Тверское восстание 1327 г. не было продиктовано сознательным стремлением Александра Михайловича свергнуть власть хана, в 30–х гг. не было даже стихийных проявлений непокорности. Вообще сопротивление иноземной власти в первой половине XIV в. вовсе не шло по нарастающей. Скорее наблюдается обратное: если до 1327 г. сильнейшие князья Северо—Восточной Руси время от времени позволяли себе неподчинение ханской воле, то позже этого не наблюдается. Очевидно, своеволие Даниила и Юрия (как и тверских князей) в какой—то мере было наследием эпохи двоевластия в Орде конца XIII в., когда русские князья могли выбирать себе сюзерена и оказывались соответственно в конфронтации с его противником. С укреплением единовластия в Орде при Узбеке это своеволие сошло на нет.
Что касается общей оценки эпохи Калиты в московско—ордынских отношениях, то полагать, что именно в его правление была заложена главная основа будущего могущества Москвы (а так традиционно считается в историографии, в т. ч. и в работах, где ордынская политика Калиты оценивается негативно), – значит впадать в некоторое преувеличение.[840] Иван Данилович стал первым московским князем, который до конца своих дней сохранил за собой великое княжение владимирское. Но это не означало, что оно уже закрепилось за московскими князьями (Семен Иванович получил в Орде по смерти отца великокняжеский стол, но с утратой Нижнего Новгорода, а в 1360 г. ярлык на Владимир был передан иной княжеской ветви – см. ниже). Нельзя сказать, чтобы территориальный рост владений московских князей при Калите намного превзошел сделанное его предшественниками. Даниил присоединил к собственно Московскому княжеству Можайск и Коломну; Юрий овладел Нижегородским княжеством и (впервые) великим княжеством Владимирским; Иван закрепил достижения брата и расширил территорию великого княжества за счет Дмитрова и «купель». Но эти приобретения не были прочны: они зиждились на зыбкой основе принадлежности великого княжения московским князьям, основе, которая в любой момент могла рухнуть по воле хана.
После смерти Ивана Калиты великим князем стал его старший сын Семен. Однако, не желая чрезмерно усиливать Москву, Узбек выделил из великого княжества Владимирского Нижегородское княжество, переданное им суздальскому князю Константину Васильевичу.[841] Тем не менее Семен Иванович за тринадцать лет своего правления смог сделать важные приобретения. К великому княжеству Владимирскому отошло ставшее выморочным Юрьевское княжество (скоре всего, в 1347 г.);[842] к собственно Московскому – рязанские владения на левом берегу Оки (по рекам Протве и Луже).[843]
Преемником Семена стал его брат Иван Иванович. В его короткое княжение (1353–1359 гг.) Москва поставила под свой контроль юго—восточного соседа – Муромское княжество.[844]
Смерть Ивана Ивановича 13 ноября 1359 г. совпала с началом продолжительной усобицы – «замятни» в Орде. По смерти хана Бердибека сменивший его Кульпа царствовал всего пять месяцев и был убит Наврузом. К последнему и отправились «вси князи Роусьскыи».[845] К этому их вынуждала как смена хана, так и кончина великого князя владимирского: требовалось подтвердить свои владельческие права. Главным же вопросом была судьба великого княжения. Новому московскому князю, сыну Ивана Ивановича Дмитрию, было всего 9 лет (родился 12 октября 1350 г.), и Навруз предпочел ему нижегородского князя Андрея Константиновича. Андрей (не имевший склонности к государственной деятельности) отказался от ярлыка в пользу своего младшего брата Дмитрия, князя суздальского; тот и занял владимирский стол.[846]
Потеря великого княжения означала, что из—под власти московского князя уходит обширная территория великого княжества Владимирского (с городами Владимиром, Переяславлем, Костромой, Юрьевом—Польским, Дмитровом, Ярополчем). Одновременно Галицкое княжение было передано ханом Дмитрию Борисовичу, сыну последнего дмитровского князя, а Сретенская половина Ростова, которой завладел Иван Калита в 1332 г., была возвращена ростовским князьям.[847] Фактически владения князей Московского дома возвращались почти к границам 1327 г. – времени до получения Иваном Калитой ярлыка на великое княжение владимирское (за исключением юго—запада – бывших рязанских владений на левом берегу Оки, вошедших в состав именно Московского, а не великого Владимирского княжества).
<< Назад Вперёд>>
