В самой тесной связи с историей славянства находятся венеты (венеды), которых средневековые авторы даже прямо отождествляют со славянами. Сложность вопроса и в этом случае заключается в том, что имя венетов прилагается как будто к разным народам, далеко отстоящим друг от друга. Отмечая это обстоятельство, П. Шафарик привел аналогию с именем вандалов и ряда других племен, которые в процессе переселения оказались разорванными на части и рассеялись на огромной территории от Северной Европы до Причерноморья и Африки[228]. П. Шафарик, вслед за древними авторами, готов был признать возможность общего их происхождения, предполагая, что речь идет о славянах. В современной немецкой лингвистике венеты рассматриваются как ветвь иллирийцев.
Древнейшее упоминание «енетов» (генетов) находится уже у Гомера. Речь шла о малоазиатской области Пафлагонии. Енеты были союзниками троянцев и после падения Трои вынуждены были покинуть свои земли. В античной традиции, полнее всего представленной у Страбона, енеты во главе с Антенором и его сыновьями проходят через Фракию к устью реки По. Знал Страбон и иные версии происхождения адриатических венетов, в частности от венетов арморейских. Но предпочтение он отдавал пафлагонской версии, отыскивая в пользу ее и собственные аргументы. Здесь также были варианты, но они связывались с маршрутом переселения: через Фракию морем[229].
Согласно античной традиции, воспроизведенной Страбоном, на южном побережье Черного моря от Босфора до Синопы жили различные варварские племена и, очевидно, позднее продвинувшиеся сюда племена эллинов. Страбон указывает на интенсивные морские сношения между Крымом и южным морским побережьем, называя эту магистраль «проливом», как бы разделяющим море на две части[230]. Уже во II тыс. до н. э. на малоазиатское побережье переселяется какая-то часть киммерийцев, а в киммерийских древностях откладываются изделия малоазиатских ремесленников. М.И. Ростовцев указывал на тесную связь с киммерийцами Синопы и ряда других малоазиатских городов. Он считал существенным, что «многие из этих городов, как, например, Синопа, мнили себя основанными амазонками и бережно хранили культ своих героинь-основательниц»[231]. Следы матриархата сохранялись у многих причерноморских племен киммерийского времени, что, в частности, отразилось и в культе Артемиды у тавров.
Может представить интерес и одно топонимическое совпадение. Горная цепь, тянущаяся вдоль черноморского побережья в Малой Азии, называлась «Тавр», так же, как горы Крыма. Название, очевидно, восходит к местному населению (у греков и в некоторых других индоевропейских языках «тавр» — бык).
Исторических енетов мы находим у Геродота, который считал их иллирийским народом или же выделял как особую ветвь, отличную от других венетов[232]. В последующей традиции постоянно будет смешиваться венетская река Еридан в Северной Италии (река По) и река, впадающая в «северное море». Геродот уже знал, что с этой реки привозят янтарь[233]. Янтарь греки, видимо, получали от иллирийских венетов, но те в свою очередь, очевидно, имели непосредственные контакты с Прибалтикой, поскольку прибалтийское происхождение янтаря установлено специалистами[234]. Иными словами, связь, прослеживаемая между районом Адриатики и Прибалтикой по топонимическим данным, существовала во времена Геродота и сложилась, видимо, гораздо раньше. Во всяком случае, прибалтийский янтарь попадает в Грецию уже с середины II тыс. до н. э., т. е. примерно с того времени, когда начинает складываться лужицкая культура. Античным авторам, конечно, были ближе адриатические венеты. По археологическим данным, венеты появились на севере Адриатики около XII в. до н. э., хотя хронология связываемой с ними культуры эсте остается весьма неопределенной[235]. Новая культура не имела предшественников в местной среде. Пришельцы с самого начала знали гончарный круг, неизвестный местному населению. Подобно ряду других италийских культур, эта культура возникает внезапно, и нигде кроме Восточного Средиземноморья невозможно искать ее истоки.
В разных версиях Страбона венеты переселяются либо вместе с фракийцами, либо с киммерийцами. Киммерийские следы обнаруживаются в Трое. Но последняя версия может быть и результатом хронологического смещения: элементы киммерийской культуры проникают на Адриатику в VIII в. до н. э.
Вплоть до рубежа н. э. венеты сохраняли самобытность, являясь традиционным союзником Рима и изолируясь от соседних культур.
Близость к Риму могла поддерживаться и традицией происхождения: римляне вели себя от Энея, судьба которого после гибели Трои была сходной с участью вождя венетов Антенора. И важно не то, в какой степени эти предания достоверны, а то, что именно такова была традиция, и ради нее, по сообщению Страбона, Юлий Цезарь освободил Илион — город, расположенный вблизи от прежней Трои-Илиона, от каких-либо даней именно как своих непосредственных родичей[236].
Для культуры эсте характерны трупосожжения, хотя спорадически встречаются и трупоположения. Погребальные камеры сооружались из шести каменных плит, в которых помещались урны с прахом. Около середины I тыс. до н. э. распространяется обычай ставить на погребениях каменные стелы с надписями. Обычаю этому также можно найти предшественников в Малой Азии и в Восточной Европе киммерийской эпохи. Затем он широко распространяется в кельтских областях и на севере Европы.
Язык венетов не имеет непосредственных наследников. В XX в. его обычно отождествляли с кельтским, учитывая кельтоязычие арморейских венетов и бесспорное влияние в IV–III вв. до н. э. кельтской материальной культуры на венетов. Затем популярной стала иллирийская теория, которую поддерживали Ю. Покорный и Г. Краэ. Об отличии языка венетов от кельтского прямо говорит Полибий, хотя это отличие в его время и не было значительным[237]. Не может это свидетельствовать и в пользу иллирийских языков. В.И. Модестов еще в начале XX в. убедительно оспаривал такое мнение. Он заметил, что иллирийские соседи венетов[238], усвоив их материальную культуру и даже многие обряды, не восприняли венетской письменности, что может быть объяснено лишь различием языка.
Доказывая тождество адриатических венетов и пафлагонских генетов, Страбон обращает внимание на примечательную отрасль их занятий: разведение лошадей. Он неоднократно напоминает слова «Илиады» о том[239], что Пилемен вывел пафлагонцев «из генет, где стадятся дикие мулы». У адриатических венетов тоже было «пристрастие к разведению лошадей… для разведения мулов». Тиран Сицилии Дионисий (430–367 до н. э.), как сообщает Страбон, «устроил из собранных оттуда лошадей конский завод для своих беговых лошадей, так что генетский способ разведения и дрессировки жеребят прославился у греков и порода эта долгое время высоко ценилась». Во времена Страбона венеты уже не занимались разведением коней, но в жертву богу Диомеду и в это время приносился белый конь[240].
Помимо Троянской войны, выселение населения из Малой Азии могло вызываться падением около 1200 г. до н. э. Хеттской державы.
Язык хеттов, как показали лингвистические исследования, был близок греческому, латинскому, кельто-иллирийским, а некоторые элементы сближали его со славянскими языками[241]. Индоевропейцы не были коренным населением Хеттской державы, но они составляли здесь социальную верхушку. Падение державы должно было привести к миграции прежде всего индоевропейских групп, хотя внешнее вторжение и на этот раз, видимо, шло с севера, со стороны родственного по языку населения.
При распространенности культа лошади у разных народов, должно заметить, что преобладал он на востоке и шел из степных районов. Не случайно Страбон связывал этот культ во всем греко-римском мире только с венетами. С другой стороны, хеттское божество Перуна самым непосредственным образом созвучно аналогичному божеству славян-венедов (Перун) и балто-литовцев (Перкун).
Балтийское побережье в поле зрения древних авторов попадает, разумеется, позднее. Долгое время знания об этих районах носили как бы случайный характер: греки и римляне брали их из вторых рук. Более непосредственные сведения античный мир получил после путешествия в IV в. до н. э. Пифия из Массалии (Марсель — бывшая греческая колония). Сочинение Пифия использовали Диодор Сицилийский, Плиний Старший, Страбон. Река Эридан в этих сочинениях помещается на севере, где Кельтика отделяется от Скифии[242]. Возможно, из Пифия заимствовали названные авторы упоминание народа гвинонов, в самом названии которого проявляется характерное для приморских кельтов и позднейших балтийских славян «гв» вместо «в»[243].
К сожалению, сочинение Пифия непосредственно до нас не дошло, а позднейшие авторы использовали и другие источники или же осмысливали сведения Пифия через призму представлений своего времени. И лишь с первых веков н. э. становятся довольно регулярными сведения о венедах в Прибалтике. П. Шафарик обратил внимание на сообщение римских авторов Плиния Старшего и Помпония Мелы (I в. н. э.) о прибитых бурей к северному побережью Германии в 58 г. купцах индах[244]. Такое написание встречается и в средневековых источниках, и, может быть, разные написания племенного названия указывают на каналы, через которые сведения попадали к античным авторам. Согласно Плинию, соседями венедов были сарматы, скифы и гирры.
Во II в. венедов упоминают Птолемей и Тацит. Птолемей, давая описание «Сарматии», отмечает, что «Европейская Сарматия ограничивается на севере Сарматским океаном по Венедскому заливу… Заселяют Сарматию очень многочисленные племена: венеды — по всему Венедскому заливу». Западной границей венедов Птолемей представляет реку «Вистулу», на юге к ним примыкают певкины и бастарны[245]. Тацит попытался определить этническую природу венедов. Но у него был выбор лишь между германцами и сарматами, и очевидно было, что ни к тем ни к другим венеды не относились. Тацит отметил также, что венеды «ради грабежа рыщут по лесам и горам, какие только не существуют между певкинами и феннами»[246]. Очевидно, в начале н. э. влияние венедов распространяется от побережья до Прикарпатья. Видимо, это же время отразили «Певтингеровы таблицы», где венеды названы дважды, в том числе в качестве населения Прикарпатья.
Вопроса о взаимоотношении адриатических и балтийских венетов касались многие авторы. А.С. Фаминцын, в частности, указывал на некоторые параллели в верованиях. По Страбону, адриатические венеты поклонялись священной роще, озеру, семи источникам. Поклонение дубовым рощам и источникам А.С. Фаминцын отмечал у балтийских славян. Самой же яркой деталью, сближавшей венетов столь отдаленных друг от друга областей, являлось почитание коня. Священная конюшня при главном боге на острове Рюгене насчитывала 300 лошадей, причем непосредственно около идола находился белый конь, кормить которого и ездить на котором мог только верховный жрец. С помощью священного коня осуществлялось гадание, и конь являлся непременным атрибутом языческого культа и в Арконе, и в Ретре, и в Щецине, и в Волине — т. е. основных центрах балтийских славян[247]. Однако славяне этот венетский культ унаследовали, очевидно, в процессе ассимиляции дославянского населения.
Время появления венедов в Прибалтике остается неопределенным, поскольку не вполне ясно, с какой культурой их следует связывать. Генрих Латвийский знал неславянских венетов в Прибалтике еще в XIII в.: они жили в районе Виндавы, откуда были вытеснены куршами[248].
Память об этой группе венедов отразилась в названии города Венден. Саксон Грамматик, писавший в начале XIII в., венедов не упоминает. Но у него постоянно фигурируют Русь и рутены в качестве партнера или противника Дании и данов. Эта Русь (подробнее о ней будет сказано ниже) существует задолго до Киевской Руси по восточному берегу Балтики и на островах вплоть до Финского залива. Саксон четко отличает два обряда погребений: даны сжигают умерших в кораблях, рутены погребают под курганом с конем[249]. Очевидно, именно с рутенами-венедами связан распространенный в Прибалтике обряд погребения с конем, обряд, который часто считают литовским, хотя он отсутствует у многих литовских племен и, напротив, имеется за пределами Литвы, в том числе по побережью Эстонии, где располагалась «Русия-тюрк», т. е «Русия» алан или роксалан.
Вопрос о содержании этнонима «рутены» будет рассмотрен ниже, с учетом указания восточных источников на «два вида» и «три группы». Здесь важно отметить, что Балтийское море не случайно называлось «Венетским заливом», причем в определенных местах оно называлось «Венетским» еще и во времена С. Герберштейна (XVI в.). Очевидно, венеды заселяли большую часть морского побережья и некогда господствовали на нем. Если искать следы венедов по культу коня, то, видимо, древнейшим свидетельством будет курганный могильник в Резнес на северном берегу Западной Двины, недалеко от Риги. Могильник возник примерно в XI в. до н. э. и действовал на протяжении пяти столетий. О культе коня здесь свидетельствуют находки более сотни лошадиных зубов[250]. Но трудно говорить о непрерывном существования этого культа на протяжении обозначенного времени. В Литве наиболее ранние погребения с конями датируются лишь II–I вв. до н. э. Более всего же их приходится на 800-1200 гг. При этом, как и у адриатических венетов, вместо коня очень часто клали конское снаряжение[251].
Должно заметить, что в Прибалтике на протяжении длительного времени сосуществовали трупосожжения и трупоположения, причем в древнейший период преобладали вторые. Эта особенность сближает местное население скорее с иллирийцами, чем с венетами. Сохранялось здесь трупоположение и как наследие более ранних эпох. Со временем удельный вес трупосожжений возрастает. Очевидно, в Прибалтику прибывали этнически неоднородные группы.
Появление культа коня в Прибалтике в XI в. до н. э. хорошо согласуется с отливом индоевропейского населения из Малой Азии. Но затем как будто наступает перерыв. Не исключено, что дело здесь не в ограниченности сведений, в характере миграций. Переселялись, по-видимому, разрозненные группы прежних общностей, причем по следам одних позднее шли другие. На новой территории пришельцы могли быстро ассимилироваться и могли, напротив, втянуть в свой круг местное население, воздействовав на его культуру. Видимо, имело место и то и другое.
Любопытно, что область, в которой расположен могильник с древнейшими конскими погребениями, т. е устье Двины, называлась у Саксона Грамматика «Геллеспонтом»[252]. Геллеспонт — это древнее греческое название Дарданелл и смежной с ним области Малой Азии. По Саксону, геллеспонтцы — население, тесно связанное с рутенами. Видимо, под общим названием «венедов» в Прибалтике скрывался ряд самостоятельных, хотя и родственных племен, причем на первый план, как обычно, выходило то одно, то другое.
Расселение венетов (энетов) по И. Шавли
Ономастические совпадения на территориях Малой Азии, Балкан, Адриатики и Прибалтики исчисляются сотнями наименований. Чаще всего их рассматривают локальными группами. Так, Ю.В. Откупщиков, настойчиво призывавший к максимальной осторожности, выделил свыше ста балкано-малоазийских топонимических изоглосс до-греческого языка (вместе с неполными даже свыше двухсот)[253]. Автор склонен считать распространителей этих топонимов морским народом, проникающим, однако, на острова и в Малую Азию с континента — из северных областей Балкан. Но о направлении движения, равно как и об ареале территорий, занятых родственными племенами, можно судить лишь на основе всех имеющихся данных. Около XIII–XII вв. до н. э. движение шло, видимо, и с севера, и в противоположном направлении. Морские народы формировались на морских побережьях, а распространить их море могло и на весьма отдаленные районы. С этой точки зрения греки, по-видимому, были более «оседлым», «сухопутным» народом, чем их предшественники пеласги.
Помимо широкой волны топонимических соответствий Адриатики и Прибалтики, представляет интерес и представительная группа совпадений, идущая с северо-запада Малой Азии к тем же районам. Эти совпадения рассматривают в ряду либо фракийских, либо венето-иллирийских. Не исключено, что имели место и те и другие, причем относиться они могли к разным хронологическим пластам.
Известны устойчивые предания о родстве некоторых народов Прибалтики с древними римлянами. Ими обычно пренебрегают. Но известный лингвист В.Н. Топоров решительно выступил в защиту преданий. «Есть серьезные основания полагать, — заметил он, — предваряя развернутые доказательства, что пренебрежительно-отрицательное отношение к ранней историографической традиции, сообщающей о связях прусов с Римом, будет пересмотрено»[254]. Должно заметить, что речь идет опять-таки о сложном переплетении северо-италийских и малоазиатских сюжетов. «Геллеспонт» в устье Двины переплетается с легендой о появлении здесь пришедшего из Рима Палемона, которого литовские князья в споре с русскими пытались «приватизировать». Об этом споре речь пойдет ниже. Здесь остановимся на самой легенде. По Гомеру, один из участников Троянской войны, Пилимен привел с собой пафлагонцев, выведя их «из генет». Тит Ливии сообщает иную версию. Он говорит об изгнании части энетов за мятеж из Пафлагонии, причем Пилимен у него назван Палемоном[255]. Так обозначали обоготворяемого предка и адриатические венеты, и это имя в Восточной Прибалтике — еще одна цепочка связи в ономастическом треугольнике — Малая Азия — Адриатика — Восточная Прибалтика. Прусский хронист XVI в. Лука Давид приводит легендарную историю, якобы от времени Августа, согласно которой ученые мужи из примыкавшей к Пафлагонии области Вифинии прошли далеко на север до венедов и алан в Ливонии. За морем они встретили народ ульмигеров, язык которых был никому непонятен, кроме венедов[256]. Элемент историчности в данном случае можно усмотреть в упоминании народа «ульмигеров», смысл названия которых хронист, похоже, не понимал. «Ульми» в данном случае дериват германского Holm — остров. Аналогичным образом Иордан выделял «ульмиругов», т. е. «островных ругов». Речь идет о каком-то островном населении, родственном по языку венедам. Предание же о Вифинии может быть косвенно связано с другим легендарным сюжетом: о происхождении родоначальника русских князей Рюрика от мнимого брата Августа — Пруса. Именно в Вифинии в III в. до н. э. правил Пруссий, у которого нашел приют Ганнибал.
Топонимические параллели треугольника Малая Азия — Адриатика — Прибалтика собраны довольно тщательно. Меньше уделяли внимания антропонимии этих районов. Между тем перспективы весьма широки и в этой области. И в Прибалтике обнаруживаются параллели как для венетских, так и для иллирийских имен. Так, самбийскому имени Матто находится прямой аналог в венетском именослове. Непонятному из славянских языков балтославянскому имени Оддар (X–XI вв.) соответствует венетское Utto[257]. Еще шире круг иллирийских соответствий, причем эти имена проникают не только в славяно-балтскую антропонимию, но и в германскую. Так, неоднократно повторяющемуся имени датских правителей Фротон находится параллель в иллирийском имени Fronton[258].
В данном случае достаточно ограничиться указанием именно на перспективу расширения возможного круга ономастических сопоставлений. По существу же эта тема требует основательного исследования. Необходимо, в частности, выяснить, в какой мере совпадающие имена являются собственно венетскими или иллирийскими, в какой они уходят в предшествующую традицию и в какой, может быть, отражают более позднее кельтское или романское влияние.
О венетах арморейских данных значительно меньше. О них сообщается в записках Юлия Цезаря, но интерес к ним в записках чисто утилитарный. Венеты оказались трудным противником. Они были отличными мореходами, и их корабли имели определенное преимущество перед римскими. Их оказалось трудно победить, поскольку они владели всеми гаванями в Галлии и имели опорные пункты в Британии. Их поселения располагались на мысах и косах, вдающихся в море, так что с суши они были практически неприступны из-за морских приливов, перекрывавших подходы к поселениям. При длительной осаде венеты на кораблях вывозили всех жителей и имущество в другое место, не оставляя неприятелю никаких ценностей. Благодаря господству на море, венеты «сделали своими данниками всех плавающих по этому морю»[259]. В числе их союзников Цезарь называет моринов, живших в приморской части пограничной зоны современных Франции и Бельгии, а также какую-то часть бриттов. Соседями венетов оказывались племена венеллов и андов, имена которых также позднее встретятся на Востоке.
Материальная, культура арморейских венетов выявлена слабо. Цезарь сообщает лишь о форме венетских кораблей: плоскодонные, дубовые, с высоким носом и кормой[260]. Аналогичное описание дает Страбон[261]. На каменных стелах кельтской Галлии встречаются изображения кораблей, высокие нос и корма которых сделаны в форме коня[262]. Позднее головы разных животных украсят суда скандинавских викингов. «Резное деревянное изображение головы дракона или змеи на штевне, — замечает в этой связи А.Я. Гуревич, — давало, по тогдашним верованиям, магическую силу кораблю, защищало его от злых духов и устрашало врагов»[263]. Не исключено, что именно венеты передали этот обычай скандинавам (если только они сами не были его исконными создателями в Скандинавии, где также, по всей вероятности, были их поселения). Голова коня обычно украшала суда с южного берега Балтики, и во всяком случае здесь этот символ появляется ранее всего[264]. Славяне-венды, согласно скандинавским сагам, помещали на свои суда даже живых коней. Так, в морском сражении 1135 г. у вендов на большом корабле было 42 воина и два коня[265].
В цитированном изложении Саксона Грамматика представляет интерес указание на особое устройство кораблей рутенов. Они отличались от кораблей данов большими размерами (так, что весла гребцов не доставали до воды). Большими размерами, по Цезарю, отличались и корабли арморейских венетов. Правда, судя по описанию Саксона, у балтийских рутенов преобладали безпарусные корабли, тогда как у венетов арморейских паруса делались из кожи и укреплялись металлическими цепями. Но это, видимо, связано с назначением тех и других судов: в одном случае — плавание по океану, в другом — каботажное плавание по заливам и рекам. В эту связь, возможно, следует поставить описание Тацитом кораблей свионов. Тацит, как ранее Цезарь, находит примечательным, что суда свионов «могут подходить к месту причала любой из своих оконечностей, так как та и другая имеют форму носа». В то же время оказывается, что «парусами свионы не пользуются и весел вдоль бортов не закрепляют в ряд одно за другим; они у них, как принято на некоторых реках, съемные, и они гребут ими по мере надобности то в ту, то в другую сторону»[266].
Обычно считается, что живущие «среди самого Океана» «общины свионов» — это шведы. Между тем Тацит не смешивает свевов, которые, по его утверждению, занимали большую часть Германии, и свионов. Первые жили на континенте, объединяя этим именем многие, видимо, разноязычные племена, вторые — на морских островах. Во времена Тацита свевы до Швеции еще и не дошли; даже Иордан застал их еще на континенте. Что касается этнонима «свионы», то напрашивается сопоставление с гвинонами Пифия. В данном случае проявляется та же лингвистическая закономерность, что и в наименовании народов синды и хинди.
Для выяснения вопроса о характере взаимоотношений трех венетских областей важно было бы установить значение этого этнонима. Важно, в частности, понять, было ли это самоназванием, или так их именовали соседи. Самоназвание, видимо, решало бы вопрос в пользу тождества всех упоминаемых источниками одноименных племен и даже подтвердило бы предание об их «исходе» из Пафлагонии, поскольку в какое-то время они занимали компактную территорию. Название со стороны соседей может означать одно и то же качество, прилагаемое к разным народам. В этом варианте родственным между собой во всех районах окажется предшествующее население. Возможно, наконец, случайное созвучие неодинаковых понятий в разных языках.
Существуют три основные точки зрения на этимологию имени венетов. Согласно одной из них термин происходит от кельтского uenos или uenja — «друг» или «родство». Такой точки зрения придерживались А. Хольдер и А.А. Шахматов, а в отношении адриатических венетов к ним примыкает также болгарский лингвист В.И. Георгиев. У первых двух авторов отсюда следовало убеждение в кельтском происхождении всех трех ответвлений венетов. В.И. Георгиев исходный корень признал общеиндоевропейским, а наименование балтийских венедов посчитал случайным созвучием, выводя от славянского венти — «великий»[267].
Другое объяснение предполагает в этнониме корень винд (ирландское find или кимврское gwyn) в значении белый, светлый[268]. При этом объяснении допускается, что название венеты получили со стороны, от кельтов. Сами венеты в таком случае предстают как северяне, поражавшие своим видом южан. Несомненно, что многие кельтские топонимы и антропонимы имеют в основе именно этот корень. Однако само по себе ответа о происхождении этнонима это не предрешает.
Третья точка зрения не предполагает прямой зависимости от кельтов и не исключает ее. Речь идет о выведении имени венетов от индоевропейского корня vand или vend[269]. Корень этот иногда совершенно неосновательно считают германским. Между тем датское vand или норвежское vann скорее свидетельствует о заимствовании этого слова германцами у предшествующего населения Прибалтики, которым и могли быть как раз венеды и родственные им племена. Исходное значение слова «вода» сохранилось в литовском vanduo, латышском udens. Имеются аналогичные обозначения для понятий, связанных с водой, и в кельтских языках (vin, vand, vend, vond), в которые эти понятия также, возможно, проникали от предшествующего населения. Если учесть, что этнонимы синды, хинди, равно как название реки Инд, также обозначают воду (жители воды, водный поток), то мы здесь имеем, возможно, отражение очень глубокого языкового пласта, к которому относятся какие-то древние индоевропейские языки. В хеттском языке «вода» произносилась как vadar, а в косвенных падежах как vedeni[270]. В латинском языке наряду с aqua сохранялось unda, почти совпадающее с соответствующим латышским, но имеющим как бы периферийное значение: морская волна или поэтическое осмысление проточной воды. Такое оттеснение на периферию обычно происходит в результате столкновения двух или нескольких неодинаковых языков.
Версию о происхождении этнонима венеты от корня, означающего воду или связанные с ней понятия, подтверждают факты билингвы. Центром адриатической Венетии стал у римлян построенный в 181 г. до н. э. Аквилей, который перенял, в частности, и янтарную торговлю с Прибалтикой. С падением Рима, несмотря на романизацию населения, старое название возрождается в имени Венеции, расположенной западнее угасшего Аквилея. (Позднее славянская деревня Воголей.) Другой факт билингвы — название французского департамента Вандея (Vendée) и римской провинции Аквитания. Как видно из названия, оно — римское. Римляне считали проживавшее здесь племя аквитанов не кельтским, а родственным иберам[271]. Для установления его самоназвания существенно то, что в Аквитании, т. е. территории, примыкающей к Бискайскому заливу между реками Луарой, Вьенной и Дорденью, — «кругом вода». Река Дордень — это прежний Дураний. От кельтского dour — вода. У реки Вьенна (Vienne, Vincenna, Vigenn, Viane) имеется приток Vende. В департаменте Вандея имеется река Vaanda, Vendeia, Vandia и т. д.[272] Аквитанец Юлий, возглавлявший в 68 г. восстание против римлян, носил, видимо, родовое (он был княжеского рода) имя Виндекс[273]. Имен с корнем ven, vend, vind особенно много в соседней с Аквитанией Нарбонне[274]. Имеются эти имена также в Аквитании и Бретани, в Нормандии, причем в западных районах Галлии они предстают в форме Guen(nec), а в Нормандии в форме Venet, Venaud и т. д.[275] Известное в Аквитании божество Vindon, видимо, являлось эквивалентом Меркурию — покровителю путешественников[276].
Существенно, что венеты и «венетская» топонимика не тождественны с кельтскими названиями на той же территории. Так, самое племя венетов располагалось на полуострове, кельтское название которого Arvor или Armor (ar — предлог на, у, при, vor или mor — море), т. е. Поморье, Приморье. Столица венетов Guened или Gwenet имела кельтское название Darioritum (современное французское Vannes)[277]. Главный город соседних с венетами остиев (или осмиев) Vindana Portus (латинское название) по-кельтски назывался Duarnenez, что, видимо, означает «земля на острове»[278].
Положение всех трех «Венетии» вполне оправдывает «водную» этимологию. «Вся эта страна, — пишет Страбон о долине По, — богата реками и полна болот, особенно же часть, занимаемая генетами. Кроме того, эта часть испытывает воздействие моря. Ведь почти что только в этих одних частях Нашего моря происходят явления, подобные океанским, и только в них наблюдаются похожие на океанские приливы и отливы, отчего большая часть равнины наполняется озерами с морской водой. Равнина перерезана каналами и плотинами подобно так называемой Нижней земле в Египте, в то время как некоторые ее части осушены и обрабатываются, через другие, напротив, можно проехать на кораблях. Одни города здесь являются островами, другие же только частично омываются водой. Удивительно, насколько все города, которые лежат над болотами внутри страны, доступны при плавании вверх по рекам»[279].
Почти так же Страбон описывает Аквитанию и примыкающую к ней часть Нарбонны, отмечая, в частности, легкость водного сообщения между двумя морями: Средиземным и Атлантикой, особенно рекой Лигер (совр. Луара)[280]. Венеты арморейские, по сообщению Цезаря, жили прямо в самом море: на островах или на мысах, отрезаемых от суши во время прилива. На «затопляемой» земле, согласно Пифию, жили и далекие гвиноны.
Треугольник Адрия — Арморика — Балтика слишком велик, чтобы можно было предполагать взаимосвязь разных групп венетов на протяжении столетий, даже если они и происходили из одного корня. И все-таки тоненькие нити связей выявляются: это и своеобразная монополия торговли янтарем (Адрия и Балтика), и сходство образа жизни, и неизбежные встречи на море (Арморика и Балтика). Но и венетский слой, видимо, не является древнейшим во всех этих районах, и не с венетским языком должно, по всей вероятности, связывать и сам этноним.
Предшественниками венетов в долине реки По, согласно античным авторам, были эвганеи[281]. Эвганеи были оттеснены частично на север, частично на запад, частично, видимо, были поглощены пришельцами. Многие исследователи сопоставляют название эвганеи с обозначением одной группы лигуров — ингаиунов[282]. Присутствие лигуров на западе Галлии зафиксировано в названии главной реки этой области — Лигер. Страбон отмечает здесь различие языков: иберийский, кельтский и какие-то близкие ему, но все-таки отличающиеся[283]. Он же относит венетов, как и все прибрежные племена северо-запада Галлии, к белгам, опять-таки отличая их от собственно кельтов[284]. Античные авторы сообщают и другие факты, указывающие на глубокую древность корня «венд» в разных районах Западной Европы. Так, в лигурийской области Приморских Альп обитало племя vediantii [285], а определение «Вада» названия Лигурийского города Вада Сабатов Страбон разъясняет как «мелководье»[286]. Согласно Полибию, река Пад (По) у местного населения называлась Боденком[287].
Иными словами, название «венеты» или его новое осмысление может быть связано с тем предшествующим населением, к которому принадлежали лигуры, может быть эвганеи, а также иберы. Не исключено, что именно эта волна индоевропейского населения еще в начале бронзового века продвинулась далеко на север и северо-восток от Иберии. Особый интерес в этой связи могут представлять позднейшие группы племен ингевонов и вандилиев.
Таким образом, весьма вероятно, что венетам предшествовала другая волна индоевропейцев, видимо, более мощная, ранее проложившая тот же путь: Причерноморье и Кавказ — Малая Азия — Средиземноморье и т. д. В связи с этой волной, возможно, находятся и синды, и фракийские синтии (инты), проживавшие на островах близ Лемноса, и тоже «народы моря» — пеласги. С этой волной может связываться тот пласт венетской лексики, которую А.А. Королев сближает с северо-западной (и иберийской), отличая от италийской[288]. Вторая волна идет, однако, по тем же путям и, видимо, имеет в основном те же истоки, только разделенные значительным временным отрезком и воздействием разных по характеру культур.
Локализация венетов в начале н. э. по В. Седову
Исторически засвидетельствованы две этнические волны, прошедшие довольно широким потоком от Средиземноморья до северо-запада Европы: это мегалитическая культура III тыс. до н. э. и шедшая вслед за ней из Северной Африки и Испании культура колоколовидных кубков (XVIII в. до н. э.). Видимо, только в связь с этими потоками можно поставить широкое распространение родственной топонимики от Испании до Прибалтики, а Северная Италия и Адриатика оказываются как бы промежуточной инстанцией. Другой поток идет около XII в. до н. э. непосредственно из восточно-средиземноморских районов, включая побережье Черного моря. Этот поток этнически, видимо, был менее однородным, чем первые. В разных отношениях новое население накладывалось на предшествующую этническую карту, не закрывая ее полностью. В результате на одних территориях возникают новые народности, а на других продолжается развитие старых, сохраняющих традиции эпохи мегалитов и культуры колоколовидных кубков. Последние, видимо, более всего уцелели по окраинам континента, на островах и побережье «Окружного океана», где греческая традиция помещала киммерийцев.
Наследниками имени балтийских венедов в конечном счете оказались славяне. Большое число раннесредневековых германских источников настойчиво повторяют, что венеды, венды, винды, вандалы, винилы — это лишь разные названия предков славян[289]. А в научной литературе, за небольшими исключениями, так же настойчиво повторяется, что вандалы, равно как упоминаемые античными авторами вандилии, а также винилы-лангобарды — племена германские[290].
Свидетельства германских авторов заслуживают самого высокого доверия хотя бы в том, что все эти племена не германцы. Но они не обязательно должны быть отнесены к славянам: просто у средневековых авторов не было иной альтернативы.
<< Назад Вперёд>>
