Наши батареи во встречном ночном бою не потеряли ни одного человека, ни единого коня. Но неожиданный бой возбудил огневиков сверх меры. Чтобы привести себя в порядок после боя, батареи вернулись в село Илино, на свои старые места. На окраине его выставили охранение. И только с рассветом стали рассматривать результаты ночного боя.
Когда я подошел к одной из разбитых снарядами машин, ее осматривали наши солдаты. В кузове машины были в беспорядке перемешаны шинели и сапоги, консервные банки и белье, ящики с патронами и какие-то коробки. Часть имущества валялась на земле, прямо в грязи. Солдат поднял связку небольших картонных коробок розового цвета. Раскрыл одну из них. В ней оказались новые модельные женские туфли. Их красота и изящество особенно проявились, когда солдат приложил одну туфельку к своему огромному грязному кирзовому сапогу. Коренной тоже не удержался, открыл самую миниатюрную коробочку. В ней оказались туфельки-маломерки. Они сверкали особой красотой, но надеть их на ногу могла только Золушка.
— Во, красотище какое! — воскликнул кто-то из солдат. — Вот только нам оно ни к чему…
— Товарищ капитан, — обратился ко мне Коренной, — а помните ту красивую девочку в хате, где мы вчера обедали? Давайте ей подарим эти туфельки!
— Верно, — поддержал я, — убери эту коробочку в вещмешок.
Распорядился, чтобы через час батареи были готовы к движеi нию, сам же с Коренным зашел в домик вчерашних приветливых хозяев, которые угощали нас обедом.
Вчера, прощаясь с нами, хозяин дома, добрый пожилой человек лет пятидесяти, пожал мне руку и, едва сдерживая слезы, сказал:
— Ах, как вы понравились нам, друже капитан, не хочется отпускать вас. Будете живы, приезжайте к нам после войны. Миланка подрастет, и мы поженим вас. Она славная девочка.
Мне тоже понравилась эта югославская семья. Проведя в их домике несколько часов, я как дома побывал: так приветливо, так ласково и трогательно они встретили нас — добрые люди в поношенной крестьянской одежде, сухощавые, стройные, улыбчивые, цвета сощуренных глаз сразу и не рассмотришь, но лица симпатичные и какие-то очень нам близкие и родные. Хозяин всем своим поведением, походкой, манерой говорить, рассуждениями, хозяйственными заботами и оптимистическим взглядом на дальнейшую жизнь напомнил мне отца, а хозяйка скорее походила на мою крестную, сестру отца: та, бывало, придет к нам, ничего еще не скажет, только посмотрит на тебя своими умными, ласковыми, добрыми глазами — и тебе уже хорошо, любая хворь проходит. Я всегда ждал прихода крестной, особенно если вдруг заболеешь какой болезнью: корью, свинкой или еще чем.
Вчера за несколько часов присутствия в их доме я успел пообедать и о многом переговорить с хозяевами. У них все было так же, как было у нас в годы НЭПа: живут еще не богато, но в надежде на лучшее. И заботы сельские у них такие же, как у моего отца в 1924–1925 годах. Ну а дочка их, Миланка, покорила меня с первого взгляда. Такой красавицы я еще не видывал. В четырнадцать лет — уже выше матери, стройная такая, гибкая, подвижная, улыбчивая, уважительная. А какая милая — черноглазая, с ямочками на чуть выпуклых округлых щеках. В ее движениях чувствовалась едва сдерживаемая детская порывистость, а в чертах лица и во всем теле — небольшая угловатость, как писал русский классик: это еще не совершенство, что-то еще находящееся в работе, но уже обещающее неимоверную красоту.
Когда теперь вошел я в хату, хозяева, не веря глазам своим, оторопели и на мгновение все трое: отец, мать и дочка — застыли в тех позах, в которых были, когда только еще открывалась дверь, — ну прямо как на картине Репина «Не ждали». Я громко и весело, почти по-сыновьи, поприветствовал хозяев и прошел на середину прихожей. Отец и мать девочки бросились ко мне, стали обнимать, а Миланка тут же юркнула в соседнюю комнату. Я сразу все понял: видно, вчера после моего ухода они говорили обо мне как о женихе Миланки, вот теперь она и застеснялась.
Сообщив коротко обстоятельства моего возвращения, я рассказал, какую тревожную ночь провел в деревне Николац и как выручил меня тамошний кмет со своими крестьянами-партизанами, ярко представив картину ночного боя наших пушечных батарей на окраине Илино.
С тревогой и переживаниями выслушали мой рассказ хозяева, а старик радостно сообщил, что кмет в селе Николац — его родной брат и что сам он раньше тоже жил там, но пришел в Илино в примаки к своей нынешней жене. Миланка между тем, слушая мой рассказ из-за двери, внимательно следила за нами в щелочку, ее черненький глаз то и дело алмазом сверкал в притворе. Когда я, не торопясь, развернул вещмешок и вытащил оттуда розовую коробку, хозяева притихли. Замерла за дверью и Миланка. Я поставил коробку на стол и снял с нее крышку. Отец с матерью подошли и ахнули, блеск лакированных туфелек поразил их.
— Миланка, а я принес тебе подарок! — весело и громко объявил я.
Девочка притихла, в ней боролись два чувства: детское любопытство, смешанное с радостью ожидания подарка, и девичья застенчивость, приковавшая ее к месту. Растроганные родители стали дружно звать дочку. Наконец она вышла, и я протянул ей коробку с блестящими туфельками. Как только девочка увидела туфли, глаза ее засветились еще ярче, она медленно приняла волшебную коробку из моих рук, пристально посмотрела на туфельки, потом решительно вынула их из коробки, подняла в правой руке над головой и закружилась на месте с такой быстротой, что ее юбчонка превратилась в зонтик. Радости ее не было конца. Потом она стала надевать туфельки на босую ногу. Когда туфли с трудом, но наделись, Миланка выпрямилась и, подбоченясь, прошлась в них по комнате. Снялись туфли легко, и Миланка вновь уложила их в коробку. И дочь, и родители никак не могли поверить свалившемуся на них счастью. Ни они и никто в их селе отродясь не держал в руках таких диковинных туфель. Через несколько минут я стал прощаться.
— Друже капитан, запомните, пожалуйста, наше село, кончится война, приезжайте к нам. Мы вас очень будем ждать!
Я до глубины души был растроган и встречей, и приглашением. Но шла война, и я не был уверен, что доживу до ее конца.
<< Назад Вперёд>>
