Японский военно-феодальный империализм открыто теперь выходил на новую континентальную базу. Кроме Ляодунского полуострова с портами Артуром и Дальним, перешедшего, на основе «аренды» фактически в полное обладание Японии, последняя приобрела базу в остальной южной Маньчжурии и в Корее, слегка завуалированную понятием «сферы влияния». В эпоху портсмутских переговоров я непосредственно по заключении мира американский капитал делал попытки посредством выкупа у Японии южноманьчжурской ветви КВжд вырвать из этой «сферы» ее железнодорожный костяк, но Япония отказалась от такого разоружения своей «сферы».652
Если не считать южной половины Сахалина, ценой 10-летних сосредоточенных усилий Япония в 1905 г. получила только то, что было в ее руках уже в 1895 г. Непосредственные военные расходы ее выразились в сумме без малого 2 млрд (1 860 848 801) иен, в 7 раз превышавшей последний довоенный бюджет 1903 г. в 250 млн иен кругло (русские военные расходы в 2 с половиной миллиарда руб. составляли всего 125% последнего 2-миллиардного русского бюджета 1903 г.). Из этих 2 млрд собственно японская буржуазия оказалась в состоянии вложить в войну в виде 6 незначительных внутренних займов за 1904–1900 гг. только 680 млн иен (номинально; правительству же поступило 604 млн иен). Война почти наполовину ведена была на англо-американские 5 займов в общей сумме 107 млн фунтов стерлингов, или 927 млн иен. Государственный долг Японии возрос с 600 млн иен до 2400 млн иен. Процентов по нему предстояло платить ежегодно 110 млн иен, из них 90 млн падало на военные займы. Средняя душевая цифра налогового бремени возросла с 5 иен в 1903 г. до 8 иен в 1905 г., а в 1906 г. уже и более 10. Война принесла победу японской буржуазии, которая за один год (к октябрю 1906 г.) инвестировала в новые предприятия до 400 млн иен: зато тяжелым бременем легла война на массы. «Без финансового истощения, маячившего на горизонте, неоспоримая ловкость Витте не была бы достаточна для подписания Портсмутского мира».653
Что «финансовое положение Японии было очень плохое», мы знаем и со слов доверенного Ротшильдов, побывавшего в Японии незадолго до подписания мира. Немудрено, что отказ от требования уплаты подобных издержек войны, на который Комура в Портсмуте вынужден был пойти под сильным давлением Рузвельта, вызвал бурные вспышки протеста, в Токио и других городах, и слово «злосчастный мир» пронеслось в мелкобуржуазных массах, а главе японской мирной делегации Комуре пришлось совершать свой обратный путь из Портсмута под усиленной охраной.654 На четвертый день по подписании мира, русский финансовый представитель в Шанхае сообщал, «по отзывам американцев и англичан, бегущих сюда из Японии», что «общее озлобление» «направлено не только против японских делегатов, но и еще более против Америки и Англии. Обеим этим державам ставится в вину, что они в свое время много потрудились для создания войны, а теперь будто бы оказали давление, дав Японии понять, что дальнейшие займы ее не пройдут, если не будет заключен мир». «В день опубликования столица, а за нею и главнейшие центры, украсились флагами, приспущенными на полмачты. Многие повязаны были черным крепом. Повсюду — прокламации, призывающие к протесту... Редакция газеты «Кокумин», попытавшаяся влиять на массу в несколько более умеренном тоне, была разгромлена... толпа разрушила дом министра внутренних дел... Все гостиницы Шанхая получили по телеграфу требования удержать для них («англо-саксонских обитателей Японии», — Б. Р.) все свободные номера». Шли требования «спешной и усиленной мобилизации новых армий и возобновления самых решительных военных действий».655 Но именно это-то и было теперь уже невозможно.
Не менее выразительны, чем финансовые итоги, и цифры, которые характеризуют степень напряжения человеческих ресурсов воюющих. Россия к концу августа 1905 г. имела на маньчжурском театре 446500 штыков — 0.7% всего населения против японских 337000 штыков = 150% постоянной армии = 1.5% всего населения, причем Япония «уже черпала из источников, предназначенных для обороны Японских островов», а Россия не исчерпала еще предположенного русским командованием лимита в 555 000 чел.656
Немудрено, что при таких условиях война не только теряла для Японии дальше всякий смысл, но и влекла за собою риск военного поражения. Рузвельт, которому приходилось отвечать на нападки за его позицию в переговорах, объяснял впоследствии, что положение в Японии было таково, что «старосты многих деревень и общин в Японии поставили в известность правительство, что они не могут выделить более ни одного из молодых людей; что, если еще кто-нибудь из их молодых людей будет взят в армию, рисовые поля будут частично заброшены — и наступит частичный голод, и что, кроме того, мелкие сбережения жителей уже все исчерпаны». Соответственно и относительно фронта он знал «из первых рук», что один японский полк отказался итти в наступление, и надо было уводить людей и посылать их на дорожные работы; что «другой полк, который вел себя хорошо», тем не менее «под большим напором» сдал и удирал от русской контратаки, причем многие японские солдаты побросали свои ружья и все, что с ними было, когда бежали.657
Нечего и говорить, что война, которая до сих пор велась Японией при неограниченной мощной политической, финансовой и технической поддержке двух левиафанов империализма и при общем отвращении к русскому царизму в широчайших кругах пролетариата и радикальной мелкой буржуазии нейтральных стран, не говоря уже о самой России, — далее становилась невозможной и политически. Однако продиктовать и навязать свои условия мира даже насквозь прогнившему царизму Япония не могла, а должна была подчиниться воле своего американского союзника, который ничего не имел против захвата Японией Кореи и считал «определенно нежелательным укрепление ее в Китае». Отказ в контрибуции только и мог в данный момент задержать наступление ее в этом направлении. Но и на крайнем левом фланге это требование Японии признавалось объективно несообразным с «действительным соотношением сил, выявившихся в войне».
Такова была оценка, данная Францем Мерингом военным силам Японии на другой день по подписании Портсмутского мира.658 Он считал, что «Япония достигла всего, чего могла достичь в меру своих интересов и сил», и именно потому она «не сокрушила еще русскую мощь, и эта последняя сдала не больше того, чего, по состоянию взаимного соотношения сил, она и не могла удержать»: «нанести подобное <как Пруссии 1807 г. и Франции 1871 г.> поражение России у Японии не было и нет никакой возможности», почему «с самого начала можно было быть уверенным, что японцы не добьются от русских уплаты контрибуции». А на первом плане сейчас как «всемирно-историческое последствие» войны у Меринга стоял тот факт, что «русская гегемония кончилась навсегда» и «царский абсолютизм при смерти».
* * *
Но война для японской буржуазии и военщины была все же победоносной, и «дипломатией доллара» значение реальных завоеваний Японии подорвать оказывалось невозможным. Помимо материальных выгод, война явилась крупной победой идеологии шовинистического паназиатизма и стоявшей за ней большой континентальной программы «великой Японии». Практическая же японская политика текущего дня сосредоточивалась на фактическом освоении южной Маньчжурии, как безусловного плацдарма для дальнейших захватов, и имела в виду в дальнейшем формальное присоединение Кореи, как ее хинтерланда, состоявшееся в 1910 г.659 Под лозунгом «южная Маньчжурия — только для японцев» Япония ввела там такой режим закрытых дверей, какой, и не снился царизму. Последний хлопотал о промышленной монополии и на деле не посягал на иностранную торговлю в Маньчжурии, успев проявить только интерес к депонированию таможенных сборов в кассах Русско-Китайского банка. После же захвата Маньчжурии еще до эвакуации войск, «японские власти использовали военную оккупацию для учреждения японских предприятий и приобретения японцами прав собственности так, чтобы оставить иностранцам мало шансов или никаких шансов на торговлю после эвакуации войск», — жаловался в 1906 г. американский статс-секретарь Рут.660
Административные мероприятия и придирки шли здесь рука об руку с тарифной политикой общества ЮМжд и вели к планомерному искоренению и недопущению иностранных предприятий и торговли в Маньчжурии. Фактически это сталкивало Японию преимущественно с американским капиталом, и, например, к 1909 г. доля американского ввоза в Маньчжурии упала с 60 до 35%, в то время как японская торговля в той же пропорции поднялась.661
Параллельно с этим шли развитие военной промышленности и лихорадочный рост вооруженных сил. К концу 1909 г. японская армия выросла вдвое, до 1 млн чел., и могла в кратчайший срок быть переброшена на материк, где с лихорадочной поспешностью возводились склады военных припасов, арсеналы, лагеря и т. п. В случае войны дело сводилось в значительной мере к переброске лишь личного состава. Против кого вооружалась Япония, раз главный враг ее, царизм, был выведен надолго из строя на Дальнем Востоке? Как выразился один русский дипломатический агент, «между Россией и Японией при нынешних обстоятельствах не может быть войны, а может быть только безжалостное избиение русских»; им было вычислено, что японская армия могла в течение 2 первых недель по открытии военных действий против России, явиться в Приамурском крае в количестве 11 дивизий и ликвидировать в несколько дней Владивосток, совершенно неспособный к защите ни с суши, ни с моря.
Наряду с ростом своих вооружений японцы не уставали поддерживать русскую сторону во всех осложнениях и столкновениях, на каждом шагу теперь происходивших с Китаем и иностранцами, селившимися на территории КВжд. В русских донесениях с мест неизменно отмечались «в высшей степени любезные, предупредительные и радушные отношения японцев», которые «попрежнему не щадили усилий, чтобы расположить русских к себе». Но при сопоставлении их с «спешными вооружениями против русских же», «невольно эти милые отношения начинали казаться мимолетными».662
К концу 1909 г. пришла, наконец, и разгадка, куда клонила Япония и чего она добивалась. Летом этого года она предъявила ультиматум китайскому правительству и добилась соглашения о постройке новых железных дорог в Маньчжурии и о закреплении за ней угольных копей, чем вызвала бурю негодования в США и мысль о «необходимости сговориться с Россией ввиду угроз Японии самостоятельности Китая вопреки соглашениям».663 8 ноября 1909 г. к Извольскому в Петербурге явился Рокхиль, посол США, и, убеждая его в «необходимости для России итти в маньчжурских делах рука об руку с США», предложил ему план «коммерческой нейтрализации маньчжурской сети ж. д.», чтобы «поставить окончательный и, так сказать, международный предел дальнейшим захватам Японии», и даже распространения нейтрализации и на военную сферу. Конкретно это означало образование интернациональной банковской группы, во главе с американскими банками, для выкупа КВжд и, следовательно, отказ царизма от политики покровительства русской торговле в Маньчжурии, — позиция, на которую он временно отступал после войны. Но в тот же день «тотчас после Рокхиля» к Извольскому явился и японский посол Мотоно с предложением превратить существующие между Японией и Россией отношения в «формальный союз, перед которым должны будут преклониться не только Китай, но и все другие державы». И царское правительство было поставлено в «необходимость теперь же избрать окончательный путь для нашей дальневосточной политики», как оценил созданное этими двумя решительными выступлениями положение Извольский.664
Японское предложение звучало, как ультиматум. Извольский это так и понял: если американцы вытеснят японцев с маньчжурских углей и железа, то те будут «искать вознаградить себя» за счет Приморья, и это означает войну, которая сейчас немыслима для царизма.
Но 1909 год и сам по себе был первым годом после русско-японской войны, когда, наконец, забрезжил кой-какой просвет для русского империализма. Франция и Англия устроили России заем в 525 млн руб., из которого, за погашением срочных платежей по военным займам, оставалось наличными более 100 млн руб. на расходы, связанные с постройкой Амурской ж. д., и в том же году впервые после войны снят был обильный урожай и налицо были признаки перехода от состояния длительной промышленной депрессии к подъему. Только теперь и можно было попытаться возродить активную политику на Дальнем Востоке, опираясь пока что на японскую монополию военной силы. Вот почему «лично» для Николая был «совершенно ясен путь, который России следует избрать теперь: это вступление с Японией в теснейшее соглашение».665 Тут дело шло совершенно открыто о «совместной русско-японской опеке над Маньчжурией и даже над всем Китаем» (слова Извольского), — и под угрозой миллиона японских штыков, царизм повернул в японский фарватер. Соотношение сил и сказалось здесь в том, что 1910 год принес не только секретное русско-японское соглашение об обоюдной защите интересов в Маньчжурии, но и формальное присоединение Кореи к Японии.
Японский агрессор стал, как ему тогда могло казаться, твердой ногой на Азиатском материке — в ожидании удобного момента для дальнейшего наступления.
652 В. Аварин, цит. соч., стр. 104–105. — Сб. дог. и дипл. док. по делам Дальнего Востока. Изд. министерства иностр. дел, СПб., стр. 754 сл., (японо-китайский договор 9/22 декабря 1905 г.).
653 A. Andréadas. Les finances de FEmpire Japonais et leur évolution. Paris, 1932, стр. 67.
654 Mc Laren. A political history of Japan, стр. 294, 296, 302, 305, 308, 310. — А. Канторович. Америка в борьбе за Китай, стр. 165, 166, 221–222. — В. Аварин, цит. соч., стр. 103. — Giichi Ono, цит. соч., стр. 100 и 116. — Die Grosse Politik, 19/II, № 6330 (телеграмма из Нью Йорка 25 августа 1905 г.).
655 Кр. архив, т. 7 (телеграмма Распопова Коковцову из Шанхая 27 августа 1905 г.).
656 Н. А. Левицкий. Русско-японская война, стр. 291–292.
657 Т. Dennett, цит. соч., стр. 283 и 287 (письма Рузвельта к Кеннану 15 октября 1905 г. и редактору «Outlook» 16 октября 1905 г.).
658 Die Neue Zeit, 1904–1905, № 50, 9 сентября 1905 г., стр. 745 сл. (статья Франца Меринга «Вопросы о мире и конституции»).
659 О хозяйничанье японцев в Корее с момента вступления туда армии Куроки см.: Mc Kenzie. The tragedy of Korea. London, 1908. — Фактически захватывая в свои руки управление страной, Япония оформляла этот захват одним за другим договорами с корейским императором. Договор 23 февраля 1904 г. гарантировал еще независимость и территориальную неприкосновенность Кореи, при условии принятия японских «советов по улучшению управления» (стр. 306). Августовский договор того же года вводил уже японского суперинтенданта корейских финансов и советника для улучшения иностранных сношений, с отзывом корейских посланников и консулов за границей и с удалением иностранных посланников из Сеула; корейская армия, кроме 1000 чел., распускалась (стр. 307). После Портсмутского мира 17 ноября 1905 г. заключен третий договор, по которому иностранные сношения всецело переходили в руки Японии, при корейском императоре учреждался генеральный резидент (пост этот занял Ито) с правом иметь «частную» аудиенцию у короля и осуществлять свою власть через местных резидентов, назначаемых в города в любом количестве. Наконец, договором 24 декабря 1907 г. все управление и законодательство Кореи отдавалось в руки генерального резидента (стр. 310).
660 В. Аварин, цит. соч., 106 сл. — А. Канторович, цит. соч., стр. 172.
661 В. Аварин, цит. соч., стр. 108.
662 Рапорт русского военного агента в Японии от 9 октября 1909 г. и депеша Сомова из Сеула от 29 августа 1909 г. (в деле № 178 канц. Совета министров); донесение фон-Гойера от 19 августа 1908 г. (в деле №. 178).
663 Телеграмма Сомова из Сеула от 29 августа 1909 г. (Архив внешней политики, всеп. докл. 1909 г.).
664 Всеподданнейший доклад Извольского 8 ноября 1909 г. (там же). — В. Аварин, цит. соч., стр. 114–130. — А. Канторович, цит. соч., стр. 177 сл.
665 Россия в Маньчжурии, стр. 567 (помета на докладе Извольского о посещении двух послов). — Ср. замечания В. Аварина о колебаниях в этом вопросе Николая, будто бы из-за «надежды получить для Кабинета в случае утверждения американцев в Маньчжурии уплату за бывшие концессии Лесопромышленной компании согласно контракту со Смитом». Едва ли это так. Условный контракт со Смитом был заключен на продажу ему только Фушуньских копей всего за 2 млн руб. — ничто в сравнении с несколькими сотнями миллионов руб., которые были бы получены Россией за КВжд (Россия в Маньчжурии, стр. 552 и 124, прим.: в 1914 г. задолженность Общества КВжд правительству равнялась 733 млн руб., а это и была бы выкупная сумма, которую через Китай пришлось бы внести американцам в российскую казну). Но, как видим, и эти сотни миллионов не остановили Николая в выборе между двумя курсами, не откладывая, в тот же момент, как они были предъявлены ему Извольским в виде альтернативы: с одной стороны — «совместной русско-японской опеки над Маньчжурией и даже над всем Китаем», и, с другой стороны, — «опасности», что Япония, «потеряв под давлением извне свое преимущественное положение в южной Маньчжурии, будет искать вознаградить себя на наш счет в Приморской области». Первому известию о том, что в американских кругах пришли к мысли о «необходимости сговориться с Россией ввиду угроз Японии самостоятельности Китая вопреки соглашениям» (телеграмма от 29 августа 1909 г.), Николай был, разумеется, весьма рад, что и вырвалось у него в помете на телеграмме: «наконец» (Россия в Маньчжурии, стр. 566). Ибо это ставило его дипломатию на Дальнем Востоке в положение, до известной степени, «третьего радующегося». А ситуация, создавшаяся для него 8 ноября 1909 г., явилась тому и реальным подтверждением. Что Вильгельм потом утверждал (на чем и основывает свое замечание В. Аварин, цит. соч., стр. 118), что Николай был «склонен» к принятию американского предложения, — неудивительно уже по одному тому, что «желание есть отец мысли», и Вильгельм не мог не понимать, что здесь был шанс ослабить одно из звеньев английского окружения Германии. Не мог не понимать этого и Николай. Не исключено, что он и позолотил как-нибудь ожидавшую Вильгельма пилюлю, и, может быть, намек на это мы имеем в письме Вильгельма к Николаю от 11 января 1910 г. (Переписка Вильгельма II с Николаем II, стр. 158): «Генрих в точности повторил мне все, что ты поручил передать мне. Я вполне разделяю твои взгляды. Вполне понимаю, что твое внимание поглощено ходом событий на Дальнем Востоке». Судя по тому, что привлекшие внимание В. Аварина пометы Вильгельма о «склонности» Николая к американскому проекту сделаны им на письме Пурталеса к Бетману от 25 января 1910 г., можно думать, что они делались под свежим впечатлением от устного сообщения принца Генриха, на которое Вильгельм ответил полным «разделением взглядов» в письме к царю всего за 2 недели до этих своих помет.
<< Назад
Вперёд>>
