Идея "Божьего батога" в источниках Смуты
Ни книги царственный глаголют,
ни отеческие свидетельствуют
такова чюдеси за наши грехи...
Пискаревский летописец
Уже в самом названии первой части «книги» Палицына («История вкратце в память предидущим родом, како грех ради наших попусти Господь Бог праведное свое наказание по всей Росии...») келарь Троице-Сергиева монастыря формулирует идею, характерную для средневековой книжности и играющую принципиальную роль в публицистике Смуты и в самом памятнике. В соответствии с ней постигающие страну несчастия являются карой, ниспосланной свыше за людские прегрешения. Идея казней пронизывает весь источник: описания грехов общества постоянно сменяются призывами к покаянию и утверждениями того, что в забвении Бога - корень всех бед («Гнев же Божий, праведно попущенный видим бываше», «сиа же вся попусти Господь за беззаконна нашя», «сие же гневобыстрое наказание от Бога бысть нам» и т. п. Сказание, 118, 124-5, 212, 213 и др.).
Представление о попущении бедствий за грехи восходит к библейско-апокрифической традиции и получает в исследовательской литературе названия «Божьего батога» и казней Господних. В сочинении Палицына принцип воздаяния занимает особое место: размышления книжника о причинах попущенных бедствий крайне интересны.
Восстановим вкратце суть самой теории казней. Ее развитие в древнерусских источниках часто связывают с популярным на Руси эсхатологическим апокрифом, «Откровением Мефодия Патарского»1. История разделена в памятнике на семь тысячелетий. В описании пятой тысячи лет приводится апокалиптическое пророчество, в соответствии с которым в преддверии последних времен весь мир, за исключением Богохранимого греческого царства, захватят измаильтяне (как и агаряне - потомки Измаила, сына Авраама от служанки Агари. См.: Быт. 16: 1-15). Описание седьмого тысячелетия включает рассказ о нашествии. Измаильтяне опустошат все государства; важно, что это осознается как возмездие христианам за их прегрешения. Греческий царь разобьет агарян и восстановит мир, однако вскоре последует нашествие народов Гога и Магога (нечистые племена, заключенные в горы Александром Македонским); их поразит посланный Богом Архангел. Наконец, родится сам Антихрист. Царь Михаил одержит над ним победу, а затем передаст свой венец Богу. Вслед за этим наступит конец света.
«Откровение» дважды переводили с греческого2, а в XV в. была создана популярная Интерполированная редакция, вобравшая в себя сведения из иных эсхатологических сочинений.
По мнению В.В. Милькова, с момента возникновения в XII в. идея «Божьего батога» «не сходит со страниц летописей, на многие столетия определив оценки исторической действительности». Только два раза в летописных рассказах о событиях 1096 и 1223 гг. принцип «Божьего батога» непосредственно связывался с именем Мефодия Патарского, в дальнейшем же он «присутствует анонимно, становясь почти повсеместно общим местом в описании нашествий и катаклизмов»3.
Несмотря на популярность «Откровения», представление о земном воздаянии за грехи сформировалось на Руси под влиянием многих переводных христианских памятников (ср., например, развитие идеи в массе Слов и Поучений, приписывавшихся Иоанну Златоусту) и распространилось в сочинениях разного рода. Некоторые утвердившиеся здесь идеи немаловажны для понимания источников начала XVII в.
Говоря об осмыслении казней в более широком - и общественном, и личностном - плане, необходимо прежде всего отметить, что их природа не однозначна Восточному христианству чуждо упрощенное представление о природе бедствий: в соответствии с выбором человека, наделенного свободой воли, а также неисповедимым Божьим промыслом, все страдания окажутся в конечном счете либо ступенями к спасению, либо шагами к погибели. В книжности средневековой Руси идея получила яркое выражение: для «конечно» падших грешников мучения - лишь начало будущих посмертных воздаяний, для праведников это благо, «душа бо, еде казнима, всяко милость в будущий век обрящеть и лготу от мук, не мьстить бо Господь дважды о том»4. Узрев «конечно» погибшего человека, Господь карает его уже в этом мире и пресекает его жизнь в назидание окружающим; праведнику, повинному в незначительном грехе, также могут быть ниспосланы страдания, которые искупят прегрешения и откроют путь в рай (идея об искупительной роли физических страданий оформилась в христианской мысли достаточно рано, она встречается в византийской литературе5 и приобретает собственное звучание на Руси). В Волоколамском патерике идеи о прижизненном и посмертном воздаянии нашли яркое образное выражение: игумен, не вменявший себе в грех строгость по отношению к братии, тяжко мучился перед смертью, «сего ради Бог при кончине попусти таковая пострадати ему зде, а тамо милуя его». Арсений Великий после кончины предстал восседающим на золотом престоле в неизреченном сиянии, однако его ноги покоились «на ветхой кладе»: «сего ради, яко нозе свои повсегда омывах укропом и в честных сандалиях имех, и не зазрев собе о сем»6. В основе подобных описаний лежит мысль о том, что неисповеданный грех переходит с человеком в иной мир, оказывая влияние на его посмертную участь7.
Представления о благих («очистительных») телесных муках близки идее, утвердившейся в Церкви после поместного Конcтантинопольского собора 543 г., на котором была осуждена концепция апокастасиса: искупить грехи можно лишь во плоти, поэтому грешники не должны надеяться на посмертное раскаяние, а падение бесов, бесплотных духов, окончательно8. Идею об очистительной природе казней Палицын обосновывал в послании Дионисию Зобниновскому9.
Бедствия, посылаемые стране, родственны индивидуальным казням и в то же время имеют особую природу. Карая все общество (включая «сосущих молоко» младенцев), они ведут к спасению, являясь в конечном счете указанием на необходимость покаяния. Казни должны отвратить от грехов и спасти людей: «благии человеколюбець Бог, не терпя в человецех таких злых нрав и обычаев ...яко ж чядолюбивыи отец, скорбми спасает и къ спасению приводит», - утверждает «Домострой»10 (ср.: Евр. 12: 5-11). В числе посылаемых скорбей - пленение «от поганых», глады, моры, пожары и потопы, однако происходит это «спасения ради нашего», «тем же Отец наш Небесный за грехи наши к покаянию приводит нас»11.
Отмечая, что идея «Божьего батога» резко актуализировалась в XIII в. в связи с монголо-татарским нашествием12, В.В. Мильков пишет о своеобразной эволюции, которой подверглась теория казней к концу XIV в. По мнению историка, именно с этого времени победы русских начали трактоваться как милость Господа, не до конца прогневавшегося на христиан, сменяющие же друг друга казни и милости оказались двумя необходимыми составляющими благого призрения страны: «С переменами нравственного состояния общества периоды благополучия сменяются периодами упадка, а сам ход перемен вершится по воле Творца. Из этого следует вывод, что даже самые страшные потрясения не грозят устоям человеческого существования»13. «Спокойное» восприятие истории изменилось только в конце XV столетия, когда вновь был актуализирован апокалиптический план «Откровения», и в бедствиях начали угадывать признаки наступающего конца света. Провиденциализм в осознании казней Божьих сменился эсхатологией. Второй раз то же произошло, по мнению Милькова, лишь во время Раскола середины XVII в.14
Подобная картина видится несколько упрощенной: как и идеи о личностных муках и воздаянии, концепция «Божьего батога» отнюдь не оставалась неизменной (либо претерпевшей несколько общих изменений) в средневековой Руси. С первых веков принятия христианства и до XVII в. древнерусские авторы давали различные и порой весьма оригинальные объяснения происходившему15.
В «Истории» Авраамия Палицына, «Временнике» Ивана Тимофеева, «Ином сказании», «Плаче о пленении», «Новой повести о преславнем Российском царстве» и других памятниках начала XVII в. события Смуты неизменно трактуются как Божья казнь. Здесь и возникает ряд существенных вопросов. Если Смута - единое наказание, ниспосланное свыше на всю страну, то в чем, по мнению авторов XVII в., заключались грехи, повлекшие за собой подобную кару? Какова природа посланных бедствий и соответствуют ли объяснения авторов «спокойному» восприятию происходящего, о котором говорит В.В. Мильков применительно к XVI - середине XVII в.?
В конце первой части «Истории», подводя итог рассказам о бедствиях, Палицын выделяет три основных прегрешения, совершенных людьми. Если иные греховные поступки вызвали отдельные кары (опала и убийство Романовых - голод, жестокость русских людей - будущую жестокость поляков и др. Сказание, 105, 106), то перечисленные здесь грехи легли в основу всех описанных бедствий Смуты: «И не явно ли бысть нам праведное гневобыстрое наказание от Бога за вся таа сотвореннаа от нас злаа. Над сими же и за крестное целование первее Борису, потом же и за безумное крестное целование розстриге и Сендамирскому, потом же и благочестивому царю Василию Ивановичю Шуйскому, - и сиа преступихом и ни во что же положихом сие...» (Сказание, 125-6). Утверждение Палицына не однозначно: его можно понимать как упрек в нарушении присяги всем трем правителям Смуты16 (ср. добавление «во лжу» перед словами «первее Борису» в некоторых списках XVII в.17), однако текст самой «Истории» свидетельствует о греховности низложения только одного государя - Шуйского, в то время как смерть Годунова и Лжедмитрия не ставится в вину людям. Само целование креста перечисленным государям может осознаваться здесь как грех: фраза допускает такое прочтение, в Изначальной же редакции грехом оказывалось именно крестоцелование Лжедмитрию18. Возможно, наконец, что упрек относится как к случаям целования креста, так и к нарушениям присяги. Понять логику книжника возможно, лишь реконструировав причинно-следственные связи источника и раскрыв представления Палицына о событиях Смуты.
1 См., например: Мильков В.В. Осмысление истории в средневековой Руси. М., 2000. С. 38-39; Рудаков В.Н. Восприятие монголо-татар в летописных повестях о нашествии Батыя // Герменевтика древнерусской литературы (ГДЛ). Вып. 10. М., 2000. С. 143-150. См. также: Истрин В.М. Откровение Мефодия Патарского и апокрифические видения Даниила в византийской и славяно-русской литературе: Исследования и тексты. М., 1897.
2 Первый перевод был известен русским летописцам с начала XII в. (В.М. Истрин не обнаружил прототипа перевода среди четырех известных ему греческих редакций «Откровения»); второй перевод был выполнен в Болгарии и сохранился в списках ХІІІ-ХІV вв. (см: Мильков В.В. Указ. соч. С. 26).
3 Там же. С.49.
4 Повесть временных лет. Т. 1. М.; Л., 1951. С. 147.
5 См., например, характерное утверждение в Житии Симеона Нового Богослова (XI в.): «Поэтому, когда его ругали,он радовался, будто достиг желаемого, и жаждал испытать кнута, ибо удары, которые получала его внешняя оболочка, освобождали внутреннего человека от будущих страданий» (цит. по: Иванов С.А. Указ. соч. С. 168).
6 Древнерусские патерики. Киево-Печерский патерик. Волоколамский патерик / Подг. к печати: Л.А. Ольшевская, С.Н. Травников. М., 1999. С. 94.
7 Евангельские идеи о посмертной участи праведников и грешников по-разному трактовались в первые века христианства; понятия ада, геенны, преисподней приобретали различное наполнение, эсхатологические концепции сосуществовали и боролись между собой. Яркое оформление ставшие каноническими идеи получили в творениях отцов-капподокийцев; в VI в. они более четко определились при осуждении концепции апокастасиса, обоснованной в Александрийской школе. (Позиция Григория Нисского по вопросу о просветлении душ, прошедших адские муки, была родственна идеям Оригена; средневековая католическая концепция чистилища в свою очередь окажется близкой «трехчастному» посмертному разделению душ, обоснованному в трудах младшего брата Василия Великого.) О разработке проблемы посмертного воздаяния в первые века христианства см., например: Митрополит Макарий (Оксиюк). Эсхатология св. Григория Нисского. Киев, 2006. С. 1-649; Дергачева И.В. Посмертная судьба и «иной мир» в древнерусской книжности. М., 2004. С. 36-53. Принципы посмертного воздаяния, временная, пространственная локализация и сущность ада, геенны огненной, рая и Царствия Небесного не раз становились предметом особого осмысления как на средневековом Западе, так и на Руси. Канонические православные представления не предполагали «частичных» посмертных страданий праведников или «частичного» спокойствия для грешников - подобные идеи могут встречаться в апокрифических (ср. Хождение Богородицы по мукам) и признанных Церковью произведениях (ср. пример из Волоколамского патерика), однако их смысл каждый раз требует прояснения: утверждения эти могли являться образным выражением канонической идеи, речь часто шла об аде и рае как месте пребывания души до Страшного Суда и т. п.
8 Св. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. М., 2004. С. 46,51. Представления претерпевали существенную эволюцию в истории. В старообрядческой литературе Нового времени возникло представление о возможности спасения нечистых духов (см. экскурс II).
9 По словам келаря, наказания бывают «трех ради вин»: «ли настоящих, или будущих, ли прежних ради согрешений наших, да искусни явимся, яко злато в горниле, якож златый языком и усты Иоанн глаголет: злато во огни искушается, а человек скорби и бедами спасается», «весть бо Господь полезная наша паче нас» (послание написано в период заточения Дионисия Зобниновского в Новоспасском монастыре, последовавшего за исправлением Требника и полемикой об «огне очистительном»). (Кедров С.И. Указ. соч. Приложения. С. 199-200.)
10 Домострой / Подг. к печ.: В.В. Колесов, В.В. Рождественская. СПб., 2001. С. 14.
11 Казанская история / Подг. текста, вступ. ст. и примеч. Г.Н. Моисеевой. М.; Л., 1954. С. 46. Ср. в «Повести временных лет» (БЛДР. Т. 1. СПб., 2004. С. 208-210), в «Повести о явлении и чудесах Казанской иконы Богородицы» митрополита (будущего патриарха) Гермогена (БЛДР. Т. 14. С. 30).
12 См. об этом также: Рудаков В.Н. Указ. соч. С. 165.
13 Мильков В.В. Указ. соч. С. 60.
14 Там же. С. 100-103. О теории казней в нелетописной традиции Древней Руси см.: Там же. С. 92-106.
15 См., например, о разном восприятии татаро-монгол (как сатанинских сил, которым необходимо сопротивляться, или как орудия карающего Бога, которому необходимо подчиниться) в русских летописях (Рудаков В.Н. Указ. соч. С. 165-166).
16 Подобное прочтение осуществил Я.Г. Солодкин (Солодкин Я.Г. О датировке начальных глав «Истории» Авраамия Палицына. С. 299).
17 См., например: РГАДА. Ф. 201 (Собр. Оболенского). № 160. Л. 42; ОР ГИМ. Собр. Забелина. № 176. Л. 52.
18 Фраза выглядит здесь следующим образом: «И не явно ли бысть наказание москвичем за разграбление Годуновых, и инех неповинных такожде, и за безумное крестное целование ростриге и Сендамирскому, и за дружебство с воры и с цари, и с поляки, и с казаками, и з грабителми, еже власти ради и богатства отдахомся сами на погубление» (Сказание, 279). Речь идет в данном случае не о нарушении присяги Борису, а о «разграблении», причем не только Годуновых, но и «инех неповинных»; характерно, что свержение Федора Годунова москвичами вообще не описано в «Истории» (см.: Сказание, 111, 261). Нарушение присяги Шуйскому также не упомянуто в числе грехов. Общим оказывается лишь упрек в «безумном целовании» Лжедмитрию: греховность этого акта изначально не вызывала сомнений келаря, остальные же «первопричины» Смуты были пересмотрены им в Окончательной редакции. Отметим, что фраза по-разному бытует в списках. Пунктуация, если она присутствует, разнится: «И сиа...» отделяется от предыдущего текста запятой - «Над сими ж и за безумное крестное целование. Первее Борису. Потом же и за безумное крестное целование ростриге и Сендамирскому. Потом и благочестивому царю Василию Ивановичю Шуйскому, и сиа приступихом и ни во что же положихом сие» (см., например: ОР РГБ. Ф. 256. № 299; Ф. 178. № 1836) либо точкой (см., например: ОР РГБ. Ф. 218. № 1074; Ф. 299. № 233; Ф. 178. № 1413. Ф. 98. № 88); окончание фразы «и ни во что же положихом сие» во многих списках опущено (см., например: ОР РГБ. Ф. 218. № 1074; РГАДА. Ф. 381. Oп. 1. № 350; ОР ГИМ. Музейный. № 1596), опущено «сие» [ОР РГБ. Ф. 304. I. № 733 (1922)], заключительное «сие» заменено на «сия» [ОР РГБ. Ф. 304. II. № 327 (XVIII в.), и др.]. См. также случаи добавления к фразе слов «во лжу» (РГАДА. Ф. 201. Собр. Оболенского. № 160. Л. 42; ОР ГИМ. Собр. Забелина. № 176. Л. 52.
<< Назад Вперёд>>
