Герменевтическая ситуация: холоп и неправедный правитель
Рассказ о Смуте начинается со времен правления Годунова. Голод в период 1601-1603 гг. был послан людям за их беззакония и грехи; Борис Годунов питал голодающих, был боголюбив, умен и милостив, однако грехи затмили все добродетели: властолюбивый правитель утвердил в народе ненависть, убил сына своего господина, «воставил» отцов на сыновей и рабов на господ и гадал о судьбе с помощью волхвов, «тщание свое положи в чародеяние» (Словеса, 436, 438). Хворостинин делает очень резкие переходы от прославления к порицанию Бориса: начиная с восхваления милости и нищелюбия царя, имевшего «природное свойство целостно», без объяснений переходит к рассказу о его падении, приведшем государство к краху. «Аще убо лукав сый нравом и властолюбив, но зело и боголюбив: церкви многие возгради и красоту градскую велепием исполни, лихоимцы укроти, самолюбных погубив, областей странным страшен показася, и в мудрость жития мира сего, яко добрый гигант облечеся, приим славу и честь от царей, и озлоби люди своя, и востави сына на отца и отца на сына, и сотвори вражду в домех их, и ненавидение и лесть сотвори в рабех <...> соблазни мир, и введе ненависть и востави рабов на господей своих» (Словеса, 434, 436).«Яркая антитеза»1 подчинена вполне определенной логике: перечисление поступков избранного царя представляет характерное падение от добродетелей в гордыню - путь, обоснованный в патристике и типичный для антигодуновских памятников Смуты. Основа подобного перечисления - в первом утверждении Хворостинина: «Аще и ненаучен сый Писанием и вещем книжным...»; логичный итог описаний - в заключении: «И возвысися зело и почитание сотвори себе яко Богу, и восписовашеся: Паче творца тварь наречется. И увиде Бог, и не презре... и укроти высокоумие его, и уби землю его кровми» (Словеса, 434-436). Правление царя, пораженного первогрехом, стало началом воздаяний: Господь послал Борису скорую и злую смерть (без причастия), а русским землям кровь, знамения указали, что «власть милости Божия» отошла от правящего дома.
Одним из бедствий, поразивших страну за грехи Годунова, стало пришествие Лжедмитрия. Интересно, что, рассуждая о самозванце, занявшем престол и извергшем из сана Иова, Хворостинин соотносит происходившее с книгой пророка Иезекииля: «Ты, сквернавый старейшина Израилев, его же день прииде во время неправды! Се глаголет Господь: сложи клобук и положи венец; смири высокая и вознесе смиренная. Неправдою неправду положю я, и та не такова будет» (Словеса, 444; ср.: Иез. 21: 25—27). Неправедный царь Борис оказался с бесчестием извержен из усыпальницы Архангельского собора при Лжедмитрии, что и соответствует, в представлении Хворостинина, пророчеству: неправда низложила неправду. Князь цитирует конец 21-й главы книги Иезекииля. Обратим внимание, что другой фрагмент, содержащийся в конце той же главы, был использован Палицыным для описания свержения Годунова самозванцем: «На него же (Отрепьева. - Д. А.) и много приличествует пророчество Иезекииля Боговидца в 21-й главе; и по той же главе назнаменует и смерть тому, яко же речено: Будеши огню ядь, и кровь твоя среди земля твоея пролиется» (Сказание, 110-111; ср.: Иез. 21: 32). Сходства в описании Годунова примечательны, однако здесь сложно говорить о прямом заимствовании2: сравнение неправедного правителя, вознесшегося и падшего по Божьей воле, с библейским пророчеством о вознесшемся и падшем старейшине Израиля свидетельствует лишь о тождестве объяснений. Природа такого сходства может быть самой разной.
Переходя к описаниям самозванца, Хворостинин начинает рассказ о собственных действиях во время Смуты. Замечательно, что первое же самоописание в полной мере выражает общую идею памятника. Тем не менее понять смысл утверждения, крайне важного для самого автора, оказывается непросто.
Рассказ о Лжедмитрии, при дворе которого служил Хворостинин, включает любопытный эпизод. Законопреступник и «неукротимый зверь» Отрепьев, имея «мерзость запустения» в сердце3, прельщал и устрашал людей; наученные сатаной москвичи убили Федора Годунова, Лжедмитрий захватил трон, а затем возвел на патриарший престол «сущего отступника» Игнатия. Отношение Хворостинина к «сыну Грозного» очевидно: князь обличает неправедного царя как «пса на престоле», «хулника» иноческого жития, осквернителя царского места и т. п. (Словеса, 440). Тем интереснее оказываются следующие утверждения. Называя себя «юношей», «иже ему много любим бе», автор «Словес» говорит о своем «бесстрашном» осуждении самозванца (в дальнейшем рассказ пойдет от первого лица). Увидев, что беззаконный царь хвалится своими хоромами, не вспоминая о Боге, «юноша» вооружился на него, «яко на сущаго змия», и рассказал правителю историю о царе Михаиле, которого некий магистр обличал за постройку конюшен (император Юстиниан, создавший храм Вседержителю, гордился меньше, «ты ли хвалишися, гноеви сокровище сотворив»). Это описание трактовалось как яркое самооправдание книжника в службе самозванцу4, однако продолжение разговора не принималось при этом во внимание. Услышав смелую «проповедь», Лжедмитрий обратился к юноше с вопросом, неужели и тот помыслил на него злое? Дальнейшие слова Хворостинина крайне интересны: несмотря на описания грехов и бесчинств «змия»-Отрепьева, князь не пытается представить себя противником государя, страдальцем за веру или человеком, служившим неправедному царю из страха. Напротив того, автор «Словес» утверждает, что он служил Лжедмитрию преданно и по собственной воле: «Никакоже, о царю, еже к тебе благоусердия отрекохся... и при смерти никакожде же отторгнулся бы от тебе» (Словеса, 442).
Зачем потребовалось Хворостинину включать в свой рассказ слова, свидетельствующие об искренней преданности самозванцу и грешнику? «Темное» место источника раскрывается через топосные утверждения, сделанные автором: князь пишет о крестоцеловании государю5.
Представления о клятве на кресте играют ключевую роль в «Словесах». Обратим внимание еще на один эпизод, перекликающийся с «Историей» Палицына: по словам Хворостинина, избранный на царство Василий Шуйский принес клятву, обещая «потребу творити всем, во царствии его живущим». Последствия были губительными для правителя, «и яко же тое клятвы коснувся владыко, и предаст его Бог в неискусен ум...» (Словеса, 446). В отличие от Палицына Хворостинин не вкладывал в уста боярина греховных слов, более того, Шуйский «лобзал крест». Тем не менее клятва Василия оказалась греховным актом, воздаяние постигло и государя, и всю страну.
Описания Хворостининым правителей Смуты содержат много топосных высказываний о присяге на кресте; утверждения книжника о сущности присяги определяют ключевые сообщения источника. Чтобы раскрыть логику «Словес», необходимо рассмотреть одну из важнейших семиостических проблем древнерусской культуры - представления о клятве и целовании креста.
1 По мнению Е.П. Семеновой, любовь Хворостинина к антитезе приводит к «искажению и даже разрушению смысла высказывания» (Семенова Е.П. И.А. Хворостинин и его «Словеса дней». С. 289. Ср.: Лихачев Д.С. Человек в литературе Древней Руси. С. 19-20).
2 Ср.: Морозова Л.Е. Смута начала XVII века... С.154, 342.
3 Характерно, что в сочинении Хворостинина слова о «мерзости запустения» оказываются единственным эсхатологическим символом: книжник не представляет Лжедмитрия сыном погибели или его предтечей.
4 См., например: Платонов С.Ф. Древнерусские сказания и повести... С. 247-248.
5 История присяги как общественного института хорошо изучена. А.И. Филюшкин отмечает, что уже во второй половине XII в. здесь появились важные формулы: не «доложити» извета на своего правителя, не искать иного князя. В докончаниях великих князей XIV в.
встречаются целования «с братьею молодшею», вероятно, приносимые боярами. Важнейшая характеристика договорных грамот ХІV-ХV вв. - прописанная в них возможность отъезда, открытого отказа от крестного целования: на таких людей полагалось «нелюбья не держати» (Филюшкин А.И. Институт крестоцелования в Средневековой Руси // Клио: Журнал для ученых. СПб., 2000. № 2. С. 45. См., например: Духовные и договорные грамоты великих и удельных князей ХІV-ХVІ веков / Подг. к печ. Л.В Черепнин. М.; Л., 1950. С. 20; и др.). Ситуация изменилась во второй половине XV в., когда при Иване III отъезд знати от великого князя был запрещен под угрозой церковного проклятья и казни от светских властей (впрочем, переход от князя к князю осуждался и ранее - люди, оставившие своего правителя, сравнивались с блудливыми женами и Иудой, например в «Слове о князех», входившем в сборник «Златая цепь» (в списках с XIV в.). См.: Златая цепь (по Троицкому списку): Тексты, исследования, комментарии / Сост., вступ. ст., изд. текста, коммент. М.С. Крутовой. М., 2002. С. 22-23). М.А. Дьяконов отмечал, что идея о тождестве отъезда и измены прослеживается в источниках уже в XIV в. (Дьяконов М.А. Указ. соч. С. 181). Первая известная грамота, включившая в себя подобный запрет, датируется 1474 г.: активно составлявшиеся при первом русском государе грамоты эти получили название укрепительных и проклятых (проклятие и клятва - однокоренные слова, в древнерусском языке «проклятие» - одно из значений самого слова клятва (см.: СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 7. М., 1980. С. 191-192). Бояре не только клялись, но и принимали круговую поруку за отъезд от московского правителя, поручительные грамоты составлялись вместе с укрепительными. В XVI в. новая мифологема власти сложилась окончательно: правитель впервые был помазан на царство, бояре называли себя холопами государевыми - подобное обращение, равно как и уменьшительные имена, возникли уже в конце XV в. (см.: Юрганов А.Л. Категории... С. 217). В 1560-1570 гг. резко увеличилось число укрепительных грамот, причем нарушение крестного целования, как и прежде, приравнивалось к потере веры; проклятье грозило клятвопреступнику «в сем веце и в будущем». Об институте присяги см. также: Стефанович П.С. Давали ли служилые люди клятву верности в средневековой Руси? // Мир истории: Рос. электрон, журнал. 2006. № 1. (В электронных ресурсах: http://www.historia.ru/2006/01/klyatva. htm); Он же. Дружинный строй в Древней Руси и у древних германцев: Существовала ли клятва верности вождю (правителю)? // Древняя Русь. Вопросы медиевистики. М., 2008. № 2. С. 33-40. Относительно запрета на выезд русских подданных за рубеж в XVII в. см. также: Опарина Т.А. Иноземцы в России ХVІ-ХVІІ вв.: Очерки исторической биографии и генеалогии. М., 2007. С. 53 и далее.
<< Назад Вперёд>>
