Понятия гордости и смирения в средневековой Руси
В словаре русского языка XVIII в. количество лексем существенно сужается, при этом пропадают значения дерзости, жестокости, грозности, но появляются новые, для которых характерна не негативная, а положительная коннотация: самоуважение, чувство собственного достоинства3.
В.И. Даль описывает все производные от корня горд- в одной словарной статье (значения - надменность, высокомерие, кичливость)4. В словаре С.И. Ожегова гордость объясняется как: 1 - чувство собственного достоинства, самоуважения, 2 - чувство удовлетворения от чего-нибудь и 3 - высокомерие, чрезмерно высокое мнение о себе5. Те же значения в аналогичной последовательности приведены в словарях современного русского языка6. Положительные коннотации, впервые зафиксированные в словаре XVIII в., выдвигаются на первый план.
Словарная эволюция лексем от корня горд- весьма интересна, однако концептуальное поле древнерусского понятия «гордыня» осталось здесь не раскрытым. Актуальные для средневековых памятников представления восходят к Священному Писанию и
основываются на ключевых для христианской мысли идеях о грехе гордости. Обратимся к первоисточнику.
«Бог гордым противится, смиренным же дает благодать» (Иак. 4: 6; ср. Притч. 3:34) - одна из наиболее цитируемых в древнерусской литературе библейских фраз (по замечанию О.В. Рябова, идея рефреном проходит в русских средневековых сочинениях7). Священное Писание не раз описывает важнейший грех:
«Се аз на тя горде, глаголет Господь Бог вседръжитель, яко прииде день твои час посещениа твоего. И падет гордый и раздрушится, и не будет воставляяи его» (Иер. 50: 31-32. Л. 117).
«Очи бо Господни высоци, а человек смирен. И обнизеет высота человеча, и вознесется Господь един во день он. День бо Господа Саваофа на всякого досадителя и гордиваго, и на всякаго высокаго, и на высоце глядающего, и смирятся» (Ис. 2: 11-12. Л. 71об.).
«Возненавидена пред Богом и человекы гордыни, и от обоих преступит неправедне... Начаток гордыни человеку отступающу от Господа, и от сотворшаго и отступи сердце его, яко начаток гордыни грех, и держаи его одръжит скверну» (Сир. 10: 7, 14-16. Л. 56об. Ср.: 2 Пар. 26: 16; 32: 25-26; и др.).
Грех гордыни понимается в библейских книгах прежде всего как отступление от Бога: пораженный им сознательно отдаляется от Всевышнего, за что его постигнет неизбежная кара, если он не смирится и не обратится к Создателю. Гордое карается, уничтожается и унижается Богом, в то время как смиренное превозносится.
Представления о гордыне развиты в распространенной на Руси патристике. Ряд принципиальных мыслей, инвариантом проходящих в самых разных описаниях важнейшего греха, был обобщен в догматическом сочинении начала XVII в., принадлежащем Петру Могиле: «Гордыня есть безчинное пожелание своея славы без правды, да преимуществует кто иныя подобныя себе, праведно или неправедно. Сицевый грех бе первее иже родися во светоносце (дьяволе, изначально - ангеле Деннице8. - Д. А.), от него же вся иная, яко убо от источника отравнаго воскипешя. О том глаголет мудрость. Страх Господень ненавидит неправду, досаду же и гордыню, и пути лукавых. И инде Писание: ненавистна пред Господем и человеки гордыня. Сему греху есть противна добродетель смирение»9. Отметим, что описание не включает распространенную в творениях Отцов Церкви идею о главенствующей роли гордыни среди иных грехов.
Гордость является ключевым понятием в источниках, описывающих самые разные явления. Характерная картина представлена в «Слове об Исакии Печерском», основанном на рассказе из «Лавсаика»10 и вошедшем в Киево-Печерский патерик и «Повесть временных лет». Постриженный св. Антонием, Исакий семь лет жил затворником в слезах и молитвах до тех пор, пока бесы не явились ему в виде ангелов и не призвали поклониться «Христу» - нечистому духу в облике Спасителя. Поклонившись, монах оказался во власти сатаны, после чего много лет тяжело мучился. Грех, на котором бесы уловили Исакия, - гордыня: затворник допустил, что его подвиг вознагражден уже в земной жизни, не усомнился, не посчитал себя недостойным лицезреть самого Господа; забыв о возможности искушения, не осенил себя крестным знамением11. Подобная история повторяется в Патерике с иноком Никитой, который не слушал игумена, предпочитая пойти на подвиг затворничества вместо смиренного служения братии. Бес искусил его хитрее, чем Исакия: уверовав в истинность видения из-за благоухания и молитвы, произносимой духами, Никита обратился с молитвой к Самому Христу: «Господи яви ми ся разумно, да вижу тя» и в результате (в тщеславии попросив о немыслимой награде) попал под власть дьявола12.
Обратные примеры не менее распространены в источниках: смиренный монах не допускает мысли о том, что перед ним может предстать Господь, он закрывает глаза, восклицает: «Аз Христа не хощу зде видети», вспоминает евангельские слова об искусителях последних дней и т. п. (подобный пример встречается уже в «Житии преп. Антония Великого», созданного в IV в. Афанасием Александрийским). В Прологе конца XV в. такой рассказ (вошедший в Волоколамский патерик13) завершается важной мыслью: «Начало бо льсти (дьявольскому обману, прельщению. - Д. А.) тщеславие»14. Аналогичные рассуждения существуют в святоотеческих памятниках15.
Более сложным испытанием смирения может стать жизнь праведника среди людей. Когда Кирилла Белозерского начали восхвалять в монастыре, где он подвизался, «не яко человека, но яко аггела Божиа посреди себе имеяху», Кирилл понял, что смирение, видимое людям, оборачивается против него и ведет к прославлению. Праведник избрал единственно возможный здесь путь - юродство: «Он же, утаити хотя зрящим добродетель, юже имеаше, урод мняшеся быти притворениемъ, яко не познан будет подвигом делатель. Темже начат некая подобна глумлениа и смеху творити». Юродство - высшая степень смирения и действительное спасение от гордыни, образец которых был дан в византийской агиографии: «Якоже горделивый славам и честем радуется, тако смиренномудрый о своем бесчестии и уничижению радуется»16.
Понятия смирения (смиренномудрия) и гордыни неотделимы друг от друга. Стремление к возвеличиванию в этом мире - первый признак гордости, овладевшей человеком. Описывая Бориса, Палицын постоянно указывает на стремление царя к утверждению собственной славы («промышляше от прочих соседствующих ему страшну и славну быти»): Годунов принимал от иностранных государей немыслимые дары, которых не удостаивались прежние московские цари и т. и. Все подобные действия гордынны, так как Борис творил их, «славя же ся в мире сем» (Сказание, 109). Упрек избранного царя в гордости характерен для книжности Смуты; он часто встречается в памятниках, авторы которых восхищаются умом Бориса и его заботой о нуждающихся.
Именно гордыня, превратившая некогда ангела Денницу в нечистого духа, становится главным оружием бесов в борьбе за души: дьявол сам одержим гордостью и вводит в нее людей, отвращая их от Бога. При этом сутью гордыни оказывается безумное ослепление, скрывающее от взгляда и искажающее истинное положение вещей. Как сатана верит в свою власть и силу, не имея ее на самом деле, так и объятый гордостью превозносится, не понимая того, что в реальности он пал, утеряв смирение и удалившись от Бога. В «Лествице» Иоанна Лествичника гордый человек сравнивается с яблоком, гнилым внутри, но блестящим снаружи17.
Смирение - единственное спасение от гордыни. Сила этой добродетели бесконечно велика: именно в стремлении к полноте смирения заключается подвиг юродства, достигнув ее, юродивый может бороться с полнотой гордыни - дьяволом. Мысль о том, что смирение - оружие, «сим бо наипаче побеждается диавол», относится к общехристианским идеям, утверждавшимся как в переводной патристике, так и в оригинальной древнерусской книжности. Если гордость превратила некоторых ангелов в бесов, то смирение может и из бесов сделать ангелов, писал Иоанн Лествичник18. Речь в данном случае идет о силе добродетели: в соответствии с каноническими представлениями, утвердившимися в Церкви с VI в., сатана не может воспользоваться единственным для него путем спасения; обладая абсолютной гордыней, он не способен на покаяние и смирение. Человек в отличие от падшего духа способен к этому всегда.
И гордыня, и смиренномудрие приходят не сразу: путь, ведущий к важнейшей добродетели и ко греху, по-разному описывался в памятниках (гордости предшествует тщеславие - «конь», на котором восседает гордыня; начало и основа смиренномудрия - покаяние и исповедание19; и т. п.).
С XVI в. на Руси распространилась повесть об Андрее Критском, рассказывающая о жизни создателя Покаянного Канона. История, в которой Эдипов сюжет преломляется в совершенно особом ракурсе, чрезвычайно интересна20. Родители узнали о своем новорожденном сыне, что тому суждено убить отца, жениться на матери и соблазнить 300 монахинь. Судьбу пытались обмануть, избавившись от младенца, но ребенок не погиб: его подобрали инокини и воспитывали до тех пор, пока мальчик не стал юношей. Подросший Андрей соблазнил одну за одной всех обитательниц монастыря и, наконец, саму игуменью, однако монахини покаялись, блуд оказался открыт, и виновника изгнали. Придя в город, он, как и было предсказано, убил отца и женился на матери. Когда женщина узнала в муже родного сына, Андрей впервые всерьез испугался своих прегрешений; объятый ужасом, он пошел к духовному отцу и рассказал о случившемся. Пораженный духовник не решился отпустить столь тяжкие грехи, и Андрей убил его. Второй духовник смутился, как и первый: «Не хощу аз таковаго греха носити на себе, яко не имать таковаго прощения человеку сотворивы грех». Андрей пытался вразумить духовного отца словами Христа, но тщетно, - тогда он убил и его, а затем и третьего иерея. Наконец, падший юноша оказался перед последней чертой - либо получить прощение, либо отчаяться и жить великим грешником до конца дней. Он направился к Критскому епископу, надеясь на отпущение грехов, так как епископ был прозорлив и богобоязнен; про себя Андрей решил, что, если ему вновь откажут в милости, он соберет войско и сожжет весь остров, пленив людей и убив главу местной церкви. Епископ, понимая, что нельзя лишать надежды даже величайшего грешника, наложил на юношу и его мать страшные епитимьи, а их деньги роздал бедным. По воле критского пастыря Андрей должен был просидеть 30 лет в погребе, запечатанном железной плитой, лишенный всего, кроме чернил и бумаги, освободиться узник мог, лишь когда земля наполнит погреб и выйдет наверх из-под плиты. Спасти Андрея должна была, таким образом, лишь Божья воля. В покаянии и смирении узник провел 30 лет, написав Великий Канон, молясь и «каряше себе», после чего произошло чудо: епископ пришел к погребу и увидел, что Андрей сидит наверху, на земле, дописывая девятую Песнь своего Канона. Поняв, что это знаменует прощение грешника, епископ вознес хвалу Господу и постриг Андрея в монахи. После смерти главы критской церкви Андрей занял его место и провел на нем 30 лет, «богоугодно поживе и праведно, постом и молитвами и милостынею и слезами... и преставися в вечную жизнь о Христе Иисусе, Господе нашем»21. Преодолевший свои грехи смирением и покаянием, Андрей Критский почитается святым.
Гордыня - не просто грех: как отпадение от Бога, стремление к самоволию вне Христа, она является первогрехом, порождающим и иные. Если предположить существование двенадцати «бесчестных страстей», утверждает «Лествица», гордость «наполнит место» остальных одиннадцати. По словам Иоанна Лествичника, смирение - единственное спасение от гордости, однако оно помогает искупить и другие грехи; можно получить спасение без «прорицаний и осияний», без знамений и чудес, но нельзя - без смиренномудрия22. В то же время путь смирения очень непрост. В описании многих авторов борьба с первогрехом принимает изощренные формы.
Однажды к рассудительному монаху приступили бесы и начали искушать его гордыней. Праведник заметил, что он доволен собой, и сразу понял, что это дьявольская работа. Тогда старец обратился непосредственно к бесам и задал им такую смиренномудрую задачу, которая поставила нечистых духов в тупик: «Аще оубо еже хвалити мя в моей души престанете, от вашего отшествия велика быти себе разумею. Аще ли хваляще не престанете, от вашея хвалы свою нечистоту разсмотряю. Нечист бо пред Господем всяк высокосердый; или оубо отойдите, и велик боуду; или хвалите, и вас ради смирение стяжоу». Бесам не осталось ничего иного как отойти, а победившему гордость праведнику - не считать себя великим23.
1 СлРЯ ХІ-ХVІІ вв. Вып. 4. М., 1977. С. 81-85.
2 Срезневский И.И. Словарь древнерусского языка. Т. 1, ч. 1 М., 1989. С. 440.
3 СлРЯ XVIII в. Вып. 5. Л., 1989. С. 167-169.
4 Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 1. М., 1978. С. 378.
5 Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1997. С. 114.
6 Словарь современного русского языка: В 17 т. Т. 3. М.; Л., 1954. С. 273-276; Словарь русского языка: В 4 т. Т. 1. М., 1957. С. 445.
7 Рябов О.В. Гордыня и смирение в этической мотивации подчинения власти в средневековой Руси // Менталитет и политическое развитие России. М., 1996. С. 28-29.
8 Об именах падшего ангела см. экскурс II.
9 Петр Могила. Православное исповедание веры. М., 1696. Л. 144об.-145.
10 Топосную природу рассказа, заимствованного из восточных патериков, отметил Ф.А. Рязановский (см.: Рязановский Ф.А. Демонология в древнерусской литературе. М., 1915. С. 53).
11 «Исакий потерпел поражение не только потому, что забыл перекреститься, - отмечал по этому поводу А.Л. Юрганов, - он допустил в глубинах сознания, своего "Я", несмиренную мысль, что он, проведший в пещере семь лет, уже совершил подвиг и достоин теперь того, чтобы его посетил сам Христос. <...> Если смирение не полное, не освящено душевным трепетом и страхом Божьим, то оно может легко привести человека к дьявольской гордыне» (Юрганов А.Л. Нелепое ничто, или Над чем смеялись святые Древней Руси // Каравашкин А.В., Юрганов А.Л. Опыт исторической феноменологии. М.,2003. С. 236; см. также: Древнерусские патерики. С. 77-80; БЛДР. Т. 1.С. 230-234).
12 Древнерусские патерики. С. 37. Рассказ о Никите апеллирует к истории Исакия: «Сам видел еси брата нашего, святаго Исакиа Печерника, како прельщен бысть от бесов».
13 Древнерусские патерики. С. 87. Поучение Иосифа Волоцкого на кончину старца Евфимия переходит в рассказ: «Некоему ото отец явися сатана, и светом неизреченным облиста», бытовавший в древнерусской письменности. Топосная природа мотива не учтена при истолковании поучения Иосифа Волоцкого в комментарии патерика (Ольшевская Л.A. История создания Волоколамского патерика, описание его редакций и списков // Древнерусские патерики.С. 343-344).
14 РГАДА.Ф.181. № 355. Л. 90. Цит. по: Юрганов А.Л. Нелепое ничто...С. 236.
15 См.: Иоанн Лествичник. Лествица. М., 1647. Л. 121,188; Григорий Богослов. Избранные поучения. М., 2002. С. 102. Ср.: Махов А.Е. Hostis Antiquus: Категории и образы средневековой христианской демонологии: Опыт словаря. М., 2006. С. 218-219.
16 Житие Кирилла Белозерского // БЛДР. Т. 7. СПб., 1999. С. 144. Ср., например, характерное описание из Жития Григентия (IX в.): «О, дражайший, раньше я был в монастыре, служа Господу Богу моему, но когда стал удостаиваться немалой чести от людей, устрашился хитроумных козней Дракона (дьявола. - Д. А.), а также вспомнил изречение апостола, сказавшего, что "глупое Бога умнее человеков", и решил выбрать тот путь, который ты видишь, лишь бы не отпасть от Бога» (Иванов С.А. Указ. соч. С. 146).
17 См.: Иоанн Лествичник. Указ. соч. Л. 188.
18 Там же. Л. 202
19 Там же. Л. 189; Кирилл Туровский. Притча о человеческой душе // ПЛДР. XII в. М., 1980. С. 300. Подобные градации - лишь один из способов описания гордыни и смирения: в источниках гордость называется разными именами, в том числе тщеславием и самосмышлением; язык древнерусских книжников не терминологичен, близкие понятия часто оказывались взаимозаменяемыми, хотя разделялись порой в тех же памятниках (ср. в «Лествице»).
20 На Руси существовало несколько произведений, в основе которых лежит Эдипов сюжет: «Повесть об Андрее Критском», «Повесть о папе Григории», «Сказание Иеронима о Иуде Предателе» (СККДР. Вып. 3,ч. 3. С. 157).
21 Повесть об Андрее Критском // ПЛДР. XVII в. Кн. 2. М., 1989. С. 270-274.
22 См.: Иоанн Лествичник. Указ. соч. Л. 186-187, 201.
23 Там же. Л. 197.
<< Назад Вперёд>>
