Тотчас же по получении телеграммы об объявлении войны пароход развел пары, и командир просил позволения выйти в море. Он хотел сразу идти в Константинополь, чтобы застать турок еще неподготовленными; расчет верный, у них наверное не были еще розданы даже патроны часовым.
Только через две недели нам с разрешения начальства удалось обойти крымские берега; после этого плавания мы спустились к югу, в Батум, куда турки перевозили войска для своей анатолийской армии, там рассчитывали застать турецкие суда.
Вечером 30 апреля пароход подошел мили на три к Батуму, и в 11-м часу все четыре катера, отвалив от борта, пошли ко входу на рейд. Одним из катеров и вместе с тем всей экспедицией командовал сам командир. Он не рассчитывал производить какой-либо тревоги вне рейда (например, нападать на сторожевые шлюпки), чтобы не дать тем возможности судам на рейде приготовиться принять нас как следует. Но, не доходя полмили или мили до рейда, справа от нас мы открыли судовые огни — зеленый, красный и белый марсовый. Соблазн был большой, хотелось полюбопытствовать, что это за судно; если коммерческое, то пройти мимо, военное — то мимоходом взорвать. Командир так и позволил мне сделать и потом нагнать их на рейде. Катер Чесма, которым я командовал, имел ходу вдвое более, чем другие три катера; уверен я был тогда в себе и своих минах очень, а потому с радостью пошел на судно (рис. 32). Ночь была тихая, звездная и светлая, так что сажен за 50 до судна я по его рангоуту и корпусу определил, что это военное колесное судно, весьма похожее на наш пар(оходо)-фр(егат) Храбрый. Сбросив левую крылатку, я пошел параллельно левому борту парохода. Часовой несколько раз нас окликал и только тогда спохватился и закричал, когда мина коснулась носа парохода. Я верил в свою мину и хотел взорвать ее под котлами, а потому и продолжал тащить ее по борту парохода; моя команда, кажется, была еще более уверена: матросы завели разговор с часовым и острили, например, спрашивали: «а что, земляк, будешь больше пить кофе». Когда мина была под срединою судна, я замкнул ток, но взрыва не последовало. Осмотрел батарею, она оказалась исправною; снова замкнул ток. Взрыва попрежнему не было.
На пароходе открылась тревога: капитан, желая отойти от мины, дал задний ход; мина моя оказалась под колесом и нас начало подтягивать под него, пришлось обрубить буксир с миною.
Придя в Поти, я тщательно осмотрел буксир и батарею и нашел их в полной исправности.
Причина невзрыва мины могла заключаться:
1) в невзрыве запалов;
2) в порче буксира и
3) в том, что проводники от запалов, выведенные снаружи мины, могли порваться.
О запалах я уже много говорил; если из 50 запалов 4 не взрывались, то могли же именно такие два неудачных запала попасть в эту несчастную мину. Может быть, они и были хороши перед моментом подводки или вообще раньше, но самый способ их выделки был таков, что они совершенно случайно, незаметно могли портиться...
Вторая причина, т. е. порча буксира, также могла быть; буксир терся о борт парохода и легко мог дать боковое сообщение. Наконец, концы проводников от запалов, выведенные снаружи мины для сращивания с буксиром, хотя и приходились сзади мины, но, не защищенные ничем, могли, задев за старую оборванную обшивку парохода, быть обрезанными им или просто порваться.
Каковы бы ни были причины невзрыва, самый факт произвел бесспорно громадное впечатление на нас и, может быть, отразился потом и на других делах парохода. Во всяком случае, на войне унывать некогда; предполагаемые причины невзрыва надо было устранить в близком будущем, обратить внимание на изыскание лучшего оружия, чем имевшиеся мины, и стремиться новою атакою смягчить впечатление неудавшейся. Запалы тщательно замазали и перевязали нитками, чтобы они не промокали и не рвались в них мостики, проводники обмотали ворсою и покрыли деревянными наделками.
Между тем, нам пришлось иметь большое число случаев практики взрывания мин. Пароходу было приказано стараться вредить турецким коммерческим судам и прекращать их плавание. При встрече с такими судами и по снятии с них команд их взрывали разными нашими минами. Обыкновенно взорванный крылаткой бриг через 17 секунд совершенно тонул; от взрыва бутылки с пироксилином небольшая кочерма тонула через 5–7 минут.
Затем вскоре представился случай произвести вторую атаку. Она происходила на внешнем Сулинском рейде в ночь на 28 мая и была также неудачна — здесь всю неудачу я беру исключительно на себя. Мне хотелось скорее исправить дело 1 мая, я был в ту ночь болезненно возбужден и потому, увидев турецкий броненосец Иджлалие, я сбросил правую крылатку и, подойдя сажен на 20 к борту, приказал травить буксир, постоянно перекладывая сам руль, чтобы искуснее подвести мину. В то время, когда травили буксир, мина стала тонуть и призывать к себе буек; руль был положен вправо, корма катилась вправо, винт задел за штерт от буйка и запутался.
После этой неудачи явилось уже некоторое озлобление и стремление во что бы то ни стало вооружиться настоящим оружием, а не палками.
Около этого же времени командиром поповки Вице-адмирал Попов... было предложено весьма простое и несложное приспособление для носовых шестов (рис. 33). Оно заключалось только в одном секторе, который прикреплялся к скуле катера на овальной доске и удерживался двумя цепочками в 1/2 дм., в откинутом положении, почти перпендикулярном к борту, когда шест, проходящий через него, выдвинут. Когда же шест вдвинут, то и сектор лежал вверх по борту, а самый шест по планширю, мина же — на полубаке. Положение шеста и мины компактное и удобное для того, чтобы катер с таким шестом был легко поднят на боканцы. Такие шесты были заказаны на три катера, кроме катера Чесма, на котором, по особому образованию его носа, и такой шест был неудобен. Впрочем, на катере Наварин (длина 22 фута) шесты были уничтожены, так как были очень тяжелы для него и при взрыве мины катер заливало водою. Такой взрыв мины с зарядом пироксилина в два пуда, при длине выдвинутого шеста в 22 фута и на глубине 7 фут., был сделан на смотру главного командира: после взрыва катер скрылся на несколько секунд под столбом воды, так что все думали, что он погиб. На других двух катерах имели только по одному шесту, с наружной от парохода стороны катера, когда катера подняты; при этом еще удобно было заводить на катере грунтовы.
3 августа пароход экстренно ушел к кавказским берегам для помощи отряду полковника Шелковникова.
Для поисков турецкого броненосца, тревожившего отряд полковника Шелковникова, мы предпринимали на катерах два раза экспедиции по ночам.
В бывшую вскоре после этого (атаку), в ночь на 12 августа, на катерах были крылатки и кормовые шесты. Много было писано об ней, много говорилось, но для меня все-таки до сих пор результаты ее достаточно ясны и известны. Турецкие источники утверждают, что с фрегатом Ассари-Шевкет не было сделано ровно ничего и даже Измаил-бей, командир фрегата, доносил своему начальству, что он своими снарядами потопил три русских катера из четырех атаковавших его. Слава богу, катера эти и до сих пор целы.
Сам я видел следующее (рис. 34): первый взрыв мины поднял высокий столб воды, следовательно, над миною не было препятствий и она взорвалась не глубже 6–7 фут. Второй и третий взрывы подняли гораздо меньшие столбы воды, только в полмачты, и, повидимому, были сделаны около середины судна, ближе к грот-мачте (фрегат имел две мачты и вооружен был бригом). Фрегат качнуло сперва в сторону, противоположную взрыву, потом на нашу, или сторону взрыва, так что мы видели часть палубы и мостик. В таком наклонном положении на правую сторону фрегат оставался все время, пока мы на катере Чесма стояли у его борта, т. е. около одной минуты. Это мне дало право заключить, что фрегат пробит. Мало того, фрегат постепенно опускался на нашу сторону, потому что в то время, когда мы отталкивались от него и пробовали дать задний ход, орудийный порт, приходившийся около катера, все более и более опускался, так что притом один из нашей команды, положа ружье на косяк, хотел стрелять в турок, бросавшихся через этот порт в воду.
Кто-то распустил слух, будто мы взорвали баржу с углем, стоявшую около борта фрегата; мне пришлось пройти почти вдоль всего борта и нигде не заметил следов такой баржи. На борту мы видели только разбитый в щепу парадный трап.
Вообще же, если я и не имею права утверждать, что этот фрегат окончательно потоплен, то все-таки вполне убежден, что он сильно был поврежден. Абхазцы говорили, что фрегат утром сидел в воде, «как птица», т. е. «одним носом над водою, другим под водою», и их заставляли откачивать воду. Полковник Шелковников телеграфировал официально главному командиру Черноморского флота, что «трое суток турецкие суда работали над подъемом фрегата и на четвертые увели его на буксире в море». Фрегат стоял на глубине пяти саж. или 30 фут., близко берега, и грузил орудия и семейства турок, рассчитывавших на другой день покинуть Сухум-Кале. Фрегат сидит около 18 фут. под водою и около 20 над водою, всего около 38 фут.; ничего нет удивительного в том, что, сев на дно, он был выше воды еще на 8 фут., что по-абхазски и выходило похоже на птицу. Ничего также нет удивительного и в том, что с хорошими средствами турки в трое суток подняли таким образом затонувшее судно.
Было бы весьма желательно серьезно исследовать результаты этой атаки, даже в интересах минного дела, так как под настоящими броненосцами до этого случая мин не взрывали, нельзя же назвать взорванный на Дунае монитор броненосцем... ... В это же время командир парохода придумал носовой шест и для катера Чесма (рис. 35). Вопрос придумать носовые шесты на этот катер казался трудным, пока думали, что необходимо иметь два шеста, будто для того, чтобы потопить два судна или взорвать спокойно и последовательно мину за миной. Он оказался простым, когда опыт показал, что и одну мину не всегда взорвешь — решили сделать один шест. На форштевне катера приделали бугель и в него продели шест, на наружном конце которого была привязана мина, внутренний прихватывался к полубаку стропкою. Самый шест, чтобы он выдерживал ход 10–11 узлов, сделали железный и для простоты выделки — из 4 дымогарных трубок по 6 фут. длиною каждая, все меньшего и меньшего диаметра, так что внутренняя оконечность имела 3 дм., наружная 1 1/2 дм. в диаметре. Получилась гибкая, эластичная, бамбукового строения, трость. Чтобы мина не представляла большого сопротивления, ее сделали грушевидною и не насадили на конец шеста, а привязали; автоматический прибор системы г. Трумберга вставлялся в конец шеста. Такой системы шест, как известно, имеет преимущество перед всеми другими, и после войны был принят за образец и введен на миноносцах...
Капитан-лейтенант Зацаренный.
«Известия Минного офицерского класса», 1880 г., выпуск 2, стр. 66–93.
<< Назад
Вперёд>>
