Клубы, кружки и общества
Первым клубом в России было, по-видимому, «Общество Нептуна», действовавшее в начале века в Сухаревской башне в Москве, где располагалась новообразованная Навигацкая школа. Об этом «тайном обществе» известно немного; в нем состояли царь Петр, князь А.Д. Меншиков, шотландский астроном и математик Генри Фарюогарсон, оратором Общества был Феофан Прокопович, а возглавлял его Франц Лефорт. Точно не известно, чем занимались члены общества во время ночных собраний; считается, что они проводили научные эксперименты, подобно тому как это делалось в клубах «виртуозов», модных в то время в Англии112. «Общество Нептуна» не вызвало подобной моды в России, и клубы стали здесь распространяться только в конце века113.
Один из первых клубов был основан в начале 1770-х годов Шустером, петербургским жителем из немцев. Этот клуб назывался Большой Бюргер-клуб и пользовался огромной популярностью; там встречались чиновники, русские и иностранные купцы, богатые ремесленники и люди творческих профессий. Клуб даже занимался благотворительностью: он установил пенсию для 150 нищих и стариков, а также оплачивал содержание и воспитание нескольких сирот114.
Около 1790 года П.И. Мелиссино образовал Филадельфическое общество, привлекавшее в основном столичную молодежь. Цели этого Общества до конца не прояснены; недоброжелательный наблюдатель утверждает даже, что его члены «предавались разгулу страстей»115. В 1783 году в Петербурге возник Американский клуб, наследовавший шустеровскому. К 1800 году он насчитывал 600 членов. Кроме того, действовали танцевальные и музыкальные клубы. Самый знаменитый из них, основанный в 1785 году гробовым мастером по фамилии Уленглуг, предназначался для «нечиновных лиц мещанского и купеческого сословий» и просуществовал до середины XIX века. Второе танцевальное общество открылось в январе 1790 года. Городское музыкальное общество, созданное в 1772 году и включавшее 300 членов, все пять лет своей деятельности собирало многочисленную аудиторию на своих еженедельных концертах. Члены общества каждый год платили по 10 рублей. Эти средства частично шли на поддержание принадлежавшего обществу оркестра. Другое музыкальное общество, образованное через год после первого, давало концерты каждую субботу, а зимой ежемесячно устраивало балы и маскарады. 15 рублей, вносившиеся ежегодно каждым из 500 членов, тратились на оплату солистов, оркестра из 50 музыкантов и аренду помещения в доме петербургского полицеймейстера Н.И. Чичерина. После закрытия этого общества в 1792 году три столичных богача, Демидов, Сикстель и Бланд, создали музыкальное общество, состоявшее из 400 человек. Действовало оно всего четыре года, но вскоре после его закрытия, в 1802 году, были заложены основы Филармонического общества116.
Наибольшей известностью в Петербурге пользовался Английский клуб. История его такова. В одной столичной гостинице, принадлежавшей некоему голландцу, периодически встречалась группа иностранцев. В 1770 году голландец вынужден был продать свое заведение, а завсегдатаи гостиницы встали перед необходимостью найти новое место для своих встреч. Один из них, английский купец Фрэнсис Гарднер, предложил товарищам образовать «особое, самостоятельное общество, или клуб». 1 марта 1770 года после единодушного голосования был образован Английский клуб с девизом «Concordia et Laetitia»117. Он включал в себя 50 членов, большинство из которых, как нетрудно догадаться, составляли англичане. Со временем Английский клуб стал одним из самых престижных заведений в России. Он просуществовал более века, и его членами были Н.М. Карамзин, В.А. Жуковский, А.С. Пушкин, М.М. Сперанский.
За первые четыре года количество членов Английского клуба выросло в четыре раза и следующие несколько лет оставалось на отметке в 250 человек. К 1780 году наплыв кандидатов стал так велик, что было решено принять еще 50 человек. С этих пор членство в клубе оставалось знаком высокого социального статуса. В Английский клуб, как и во многие другие столичные общества, входили англичане, немцы и русские. Среди них были драматург В.И. Лукин, историк И.Н. Болтин, писатель А.Н. Радищев, личный секретарь императрицы Екатерины А.В. Храповицкий, а также представители знатнейших русских родов — князья Голицыны, Юсуповы, Одоевские и Волконские, — хотя, конечно, большинство русских членов клуба носили не столь громкие имена. Быть членом Английского клуба могли только мужчины118.
После некоторых блужданий клуб поместился около Красного моста во дворце графини Скавронской. Аренда помещения стоила 1300 руб. в год. Члены клуба могли приходить туда во «все часы дня и вечера». Они должны были, однако, покинуть помещение до полуночи, чтобы дворецкий и его помощники успели убраться и отдохнуть. В распоряжении членов клуба были читальня с русскими и иностранными газетами, бильярдная комната и карточные столы (хотя все азартные игры строго запрещались). В буфете всегда имелся широкий выбор напитков; к тому же несколько раз в неделю в клубе подавался обед. Вечерами иногда устраивались торжественные приемы или балы119. По этой причине расходы на содержание клуба к 1800 году составляли 40 тыс. рублей в год (в 1770 г. эта сумма была в пять раз меньше). Необходимые средства обеспечивались в основном членскими взносами, выросшими в 1771—1795 годах с 15 до 50 рублей. Эти деньги, однако, не целиком шли на нужды клуба — начиная с 1772 года ежегодно часть из них жертвовалась в пользу бедных120.
Учитывая значительное количество членов клуба и размах его финансовых операций, неудивительно, что возникла необходимость в создании устава из 12 пунктов. Согласно этому уставу, клубом управляли шесть начальствующих членов, избиравшихся на шесть месяцев. Чтобы войти в клуб, кандидат должен был получить рекомендацию одного из действительных членов, который затем представлял его кому-нибудь из административного комитета. После этого имя кандидата и его рекомендателя в течение недели было вывешено в клубе на специальной доске, чтобы все члены успели навести справки о достоинствах своего будущего товарища. Каждый первый четверг месяца созывалось специальное собрание, рассматривавшее кандидатуры новичков. Необходимый кворум составлял 30 человек; решение выносилось простым большинством голосов. Из тех, кто не прошел эту процедуру, клуб имели право посещать только некоторые иностранные гости; чтобы оградить собрания от чужаков, членам клуба выдавались специальные карточки, служившие пропусками при входе121.
Установления клуба предписывали его членам «надлежащее» поведение — так, например, за попытку вынести из помещения клуба газету взимался штраф в 5 рублей. Кроме того, существовали механизмы разрешения споров между членами. В случае серьезного конфликта каждый его участник должен был выбрать одного или двух посредников. Посредники, рассмотрев суть дела, составляли вердикт, подлежавший неукоснительному исполнению. Масон, своим поведением оскорблявший общество, должен был быть исключен. Все постановления такого рода фиксировались в протоколах общества122.
Организации, аналогичные петербургскому Английскому клубу, создавались в конце XVIII века и в Москве. В 1790 году некоторое количество московских аристократов, купцов и иностранцев образовали собственный Английский клуб, располагавшийся сперва на Знаменке, а потом в доме князя Гагарина. Как и петербургское заведение, московский клуб предлагал своим членам пообедать в уютной обстановке, сыграть на бильярде или в карты, почитать или поболтать друг с другом. Этот клуб также обладал разработанной системой установлений. Он был закрыт в царствование Павла I123.
Более удачно сложилась судьба московского Дворянского собрания, основанного М.Ф. Соймоновым и князем А.Б. Долгоруким на месте недолго просуществовавшего Дворянского клуба, возникшего за три года до того. Сначала члены собрания встречались в частных домах, затем у него появилось собственное здание со знаменитым Колонным залом, где каждый вторник тысячи представителей московского дворянства, от князей до вчерашних разночинцев, собирались на балы, концерты и маскарады124. По-видимому, в Москве имели место купеческие клубы; был и Иностранный клуб, где 29 марта 1780 года давали концерт немецкий пианист и его жена125. В Москве, кажется, существовали и сообщества гуляк — так называемый Еввин клуб, в начале 1790-х два года собиравшийся в Немецкой слободе. По словам мемуариста, входившие туда мужчины и женщины, принадлежавшие иногда к высшим слоям общества, еженедельно предавались «невиданному разврату»126.
Клубы возникали и в провинции. В Кронштадте адмирал С.К. Грейг создал среди своих офицеров Морское общество, целью которого было «смягчение и улучшение нравов»127. В сентябре 1792 года был основан ревельский клуб Согласия. Членами его были представители различных состояний, отличавшиеся примерной нравственностью. В клубе они могли читать газеты, играть в карты или на бильярде и принимать участие в балах, маскарадах и концертах. Детально разработанный устав регулировал все действия членов клуба — от избрания управительного комитета до выбора бальных туфель. Нарушители одного из тридцати трех правил платили штраф от 25 копеек до 25 рублей. Вырученные таким образом суммы поступали в пользу бедных128.
Помимо клубов существовало около дюжины ученых обществ и студенческих кружков, намеревавшихся улучшить общественное благосостояние через поощрение и пропаганду научных достижений. Первым и самым значимым в этом ряду было Вольное экономическое общество, одно из самых старых в Европе. Его основали в 1765 году несколько влиятельных вельмож и ученых. Общество должно было способствовать развитию сельского хозяйства и экономическому подъему в стране. С этой целью Общество заказывало и выпускало в свет специальные отчеты, а также серию «Трудов...», выставлявших его идеи «на всеобщее рассмотрение публики»129. Кроме того, Общество устраивало выставки и публичные лекции, содержало публичную библиотеку.
По примеру Вольного экономического общества создавались другие организации, ставившие своей задачей распространение знаний посредством печати. В 1768 году Екатерина учредила «Общество, старающееся о переводе иностранных книг» во главе с директором Академии наук В.Г. Орловым. Управлялось оно секретарем императрицы Г.В. Козицким. В деятельности Общества принимали участие такие видные литераторы, как Богданович и Я.Б. Княжнин. За пятнадцать лет своего существования оно выпустило более ста томов переводов. Круг переводимых авторов был очень широк — от древнегреческих писателей до современных французских философов.
Следуя высочайшему почину, Новиков в 1773 году основал «Общество, старающееся о напечатании книг», через год, однако, распавшееся. Затем возникло «Общество любителей наук», издававшее в 1778—1781 годах журнал «Санкт-Петербургский вестник»; в августе 1785 года второстепенный поэт и публицист Ф.В. Кречетов создал «Всенародно-вольное всему человечеству к благоденствованию общество». Оно включало около 50 человек и, по всей видимости, действовало вплоть до 1793 года, когда Кречетов был арестован на волне охранительных настроений, усилившихся в России после Великой французской революции. Несколько выпускников Московского университета и молодых чиновников, в числе которых был А.Н. Радищев, в 1784 году организовали в Петербурге «Общество друзей словесных наук». Его органом был журнал «Беседующий гражданин»130.
Глава Общества М.И. Антоновский ранее возглавлял в Москве Собрание университетских питомцев, основанное в марте 1781 года и продолжавшее традицию студенческих обществ, заложенную еще в царствование Елизаветы. Собрание имело целью «исправлять испорченные склонности» студентов литературными упражнениями и поучительными речами, наставлявшими их быть полезными «любезнейшему отечеству». По словам одного из членов Собрания, его участники должны были научиться «не только ... успевать в науках, но и жить по правилам благонравия»131. Довольно сильное влияние на деятельность этого Общества имел И.Г. Шварц, создатель «Педагогической семинарии» и «Дружеского ученого общества», которое видело свою задачу в интеллектуальном и нравственном просвещении российской публики вообще и своих членов в частности: «Сих различествующих друг от друга ... соединило между собой драгоценное употребление в пользу праздного времени, любовь к наукам и общее и частное благо»132. Деятельность Общества была довольно разнообразна — оно издавало книги, способствовало развитию новых для России научных дисциплин, поддерживало студентов, в том числе в финансовом отношении.
Фактически Дружеское общество существовало с 1779 года; торжественное его открытие состоялось в ноябре 1782 года в доме ПЛ. Татищева, покровителя Общества. Церемония, предварявшаяся выпуском специальной брошюры, привлекла широкую аудиторию, среди которой был московский генерал-губернатор и влиятельный масон З.Г. Чернышев133.
Масонские связи Шварца, позволявшие ему находить знатных патронов для своего Общества, и его популярность среди студентов вызывали ревность университетского начальства. Куратор Московского университета И.И. Мелиссино увидел в начинаниях Шварца угрозу для своего детища — Вольного российского собрания, состоявшего из преподавателей и студентов университета и лично возглавлявшегося ректором. Вольное собрание было создано в 1771 году по примеру Французской академии для усовершенствования русского литературного языка. В его журнале — «Опыте трудов Вольного российского собрания...», выходившем в 1774—1783 годах, среди прочих материалов публиковались некоторые важные исторические документы134. Воспоминания С.А. Тучкова, состоявшего членом Вольного собрания, позволяют судить о некоторой престижности этого общества: «Таковое предложение [о вступлении в собрание], конечно, было лестно для самолюбия молодого человека, начинающего вступать в свет»135.
Отрицательный ответ Шварца на предложение Мелиссино слить два конкурирующих общества только усилил все нараставшее недовольство университетской профессуры. В конце 1782 года Шварц вынужден был покинуть университет136. Тем не менее Дружеское общество, преобразованное после смерти своего основателя в Типографическую компанию, просуществовало до 1791 года.
Вольное российское собрание, напротив того, распалось к 1784 году. Предпринятая Мелиссино в 1789 году попытка возобновить его под названием Общества любителей российской учености не увенчалась успехом137.
Несколько ученых обществ образовалось и в провинции. Так, например, около 1788 года Е.А. Болховитинов, преподаватель семинарии и богослов, создал в Воронеже кружок, объединявший священнослужителей, студентов семинарии и представителей местного дворянства. Каждый из членов этого кружка наделялся прозвищем по имени кого-либо из прославленных итальянских монархов. Встречи кружка сопровождались застольями, но зачастую там обсуждались серьезные философские и научные труды. В 1798 году кружок Болховитинова способствовал учреждению воронежской типографии, следующие два года исправно выпускавшей разнообразные книги138.
В 1759 году архангельский историк, этнограф и книготорговец А.И. Фомин (позднее входивший в Вольное экономическое общество) вместе со своим коллегой В.В. Крестининым основал первое в России историческое общество. Оно существовало девять лет, и за это время его члены собрали множество исторических документов. Часть из них была затем передана ботанику академику Лепехину, приезжавшему в Архангельск в 1771 году139.
Была еще одна категория профессиональных сообществ. К ней принадлежало, например, Коммерческое общество, организованное в 1784 году петербургскими купцами. Как и Английский клуб, это Общество предоставляло своим членам возможность обсуждать торговые дела или просто отдыхать в уютной обстановке в фешенебельном доме на Английской набережной. По своему престижу это Общество почти сравнялось с Английским клубом140. Кроме того, в столице существовали еще два купеческих клуба — английский и немецкий. Про них известно только то, что каждую зиму они давали балы141.
В июне 1775 года 14 столичных жителей во главе с Иоахимом Гротом, настоятелем церкви Св. Екатерины на Васильевском острове, основали «На смертные случаи общество» — нечто вроде страховой компании142. Туда принимались «всякого звания люди» в возрасте от 20 до 40 лет, «выключая служащих на войне». За несколько месяцев количество членов Общества выросло до 100; к 1780 году в него вступило более 250 человек143. Среди них было несколько представителей господствующих классов, вроде графа Р.И. Воронцова и сергиевского протопопа Василия Музовского, но большинство относилось к купеческому или чиновничьему сословию. В рядах Общества состояли серебряных дел мастера, парикмахеры, придворные музыканты, торговцы, академики, профессора, актеры и книгопродавцы. В Общество вошли две дюжины супружеских пар, в том числе знаменитый актер И.А. Дмитревский с женой A.M. Дмитревской (урожденной Мусиной-Пушкиной), одной из ведущих русских актрис. Состояли в Обществе и одинокие женщины, как, например, вдова придворного зубного врача. Около двух третей членов были иностранцы144.
Вступительный взнос в этом Обществе составлял 10 рублей. По смерти одного из членов остальные платили еще по 2 рубля, и эти деньги шли наследникам покойного145. Всеобщим голосованием избирались «настоятели», в свою очередь назначавшие помощника, и рассыльные из числа членов, чьи «трезвость, верность, честность» не вызывали сомнений. За нарушение устава полагались денежные штрафы; собранные таким образом средства жертвовались в пользу бедных146. Чтобы отвратить от себя подозрения в хитроумном мошенничестве, Общество извещало публику о своих целях и действиях. Его устав был опубликован; регулярно печатались списки членов Общества и объявления о предстоящих собраниях. Об их результатах публика извещалась через «Санкт-Петербургские ведомости»147.
* * *
На протяжении многих столетий европейцы, посещавшие Россию, пытались объяснить разительное отличие русского социального устройства, политической системы и культурной жизни от европейских моделей. Самая известная попытка в этом роде была предпринята маркизом Астольфом де Кюстином, автором «России в 1839 году». Кюстин описывает страну, задавленную гнетом самодержавия; в подтверждение своего взгляда он ссылается на тот факт, что в Петербурге нет многих привычных для Европы социокультурных институций — кофеен, где образованная публика могла бы свободно обсуждать последние новости, или регулярно выходящих газет и журналов, которые предоставляли бы свои страницы для политических дискуссий148.
Книга Кюстина в течение последующих полутора веков определяла европейский взгляд на Россию. Еще в середине 1950-х годов сотрудники американского посольства в Москве искали в этой книге разгадку «непостижимой русской души». Каждый, кто был в России, знает, что многие горькие истины, сформулированные Кюстином, верны; однако даже такая благожелательная читательница его сочинения, как Ирена Грудзинска Гросс, находила там многочисленные штампы и передержки, обусловленные откровенной русофобией автора. По ее мнению, Кюстином двигало не столько желание понять Россию, сколько потребность реабилитировать в собственных глазах послереволюционную Европу. Сконструированный Кюстином образ России позволял вернуть Европе потерянный было после Великой французской революции облик цивилизованного сообщества, а обвинения в варварстве переадресовать жителям деспотической восточной державы149.
Как бы точен ни был Кюстин в своих описаниях, его взгляды на положение дел в России диаметрально противоположны тем, что господствовали в XVIII веке. В «век Екатерины» происходил расцвет русской образованной публики — автономной общественной страты, единство которой обеспечивали выходившие в России книги, создававшиеся театры и салоны, клубы и общества. Существование этой страты необходимо ставит вопрос о том, каким образом она соотносится с аналогичными явлениями европейской социальной жизни. К сожалению, сравнительная история гражданского общества в Европе еще не написана, и окончательного ответа на данный вопрос нет, — тем более что существующие исследования главным образом сосредотачиваются на концепте «гражданского общества», но не рассматривают конкретные механизмы его реализации150.
Тем не менее представляется возможным обозначить основные отличия русской просвещенной публики от аналогичных страт в западноевропейских государствах. Во-первых, в Европе намного интенсивней происходит развитие культурных институций; соответственно намного больше людей оказывается затронуто их деятельностью. В Лондоне в XVIII веке в ночные клубы ежевечерне приходило около 20 тыс. человек; орден вольных каменщиков располагал во Франции примерно тысячей лож; в Германии существовало около 50 академий, литературных и ученых обществ151. Эти цифры, однако, не означают превосходства Европы над Россией. Согласно таким авторитетным теоретикам, как Адам Ферпосон или Монтескье, гражданское общество представляет собой узкую группу лиц, объединенных взаимным доверием, то есть лично знакомых между собой152. Нетрудно заметить, что этому определению отвечает скорее русская публика, чем западноевропейская.
Во-вторых, в России складываются непривычные для Европы отношения между обществом и государством. Вообще говоря, гражданское общество предполагает разграничение публичной и частной сфер социального существования. В России оно наметилось при Петре I и Екатерине II. Однако эта тенденция не была достаточно сильной, и на протяжении XVIII века границы между обществом и государственным аппаратом оставались в высшей степени призрачными. Как уже неоднократно отмечалось, отправление властных функций в России по большей части было делом частного волеизъявления уполномоченных лиц, а не формализованной бюрократической процедуры. Джон Лe Донн называет этот процесс «присвоением коллективной власти». Вследствие такого присвоения наделенные властью и влиянием вельможи становились средоточием русской общественной жизни. Показателен в этом отношении, например, тот факт, что дававшиеся Шереметевыми в Москве и в Кусково частные представления составляли ощутимую конкуренцию профессиональным театрам153.
Согласно идее Э. Виртшафтер, неразличение частного и публичного, общественного и государственного вообще характерно для русского общества, в принципе не знающего «четких границ», будь то границы между городом и деревней или между разными социальными слоями154. Однако их не было и в Европе. Как справедливо отмечает Э. Селигман, гражданское общество XVIII столетия первоначально возникало как поле «социальной смежности». Оно было открыто для всех обеспеченных мужчин и женщин, получивших хорошее воспитание и составлявших культурную элиту. Оппозиционность общества по отношению к государству, столь важная для XIX века155, не была столь значима в эту эпоху. Вообще говоря, данный критерий диктуется восходящей к Токвилю историографической парадигмой, которая связывает зарождение гражданского общества с подъемом среднего класса, утверждающего свои права в борьбе с существующей государственной системой. Исследования, использующие эту парадигму, относят зарождение русского гражданского общества к концу XIX века156.
Принципиальный характер имеет и вопрос о роли женщин в русском обществе XVIII века. Историки европейского Просвещения спорят о том, способствовало ли оно женской эмансипации или, наоборот, ограничило свободу женщины и ее социальную активность. Для России этот вопрос решается однозначно — возникновение благовоспитанного общества впервые позволило русским женщинам принимать участие в публичной деятельности157. Женщины вместе с мужчинами участвовали в культурной, интеллектуальной и общественной жизни, посещали салоны, танцевали на балах, смотрели спектакли, гуляли в увеселительных садах и беседовали в клубах. Это относится не только к таким исключительным фигурам, как императрицы Елизавета и Екатерина или княгиня Дашкова, но и ко многим менее знаменитым русским женщинам. Так, поэтесса Е.А. Княжнина в довольно нежном возрасте уже публиковала свои сочинения на страницах литературного журнала «Трудолюбивая пчела», издававшегося ее отцом, А.П. Сумароковым; позднее, выйдя замуж за драматурга Я.Б. Княжнина, она стала хозяйкой популярного в Петербурге литературно-артистического салона. Писательница, поэтесса и переводчица М.В. Храповицкая-Сушкова входила в херасковский кружок и публиковалась в нескольких периодических изданиях. Актриса А.М. Дмитревская входила в петербургское «На смертные случаи общество»158. Эти примеры не означают, однако, что женщины имели равные с мужчинами права и возможности. Их, в частности, не допускали в некоторые общества, в том числе в масонский орден. Более того, растущая самостоятельность и социальная активность женщин вызывала некоторый общественный протест. Следы его находят в фонвизинском «Недоросле», где домашнее самовластие Простаковой осуждается, как можно предположить, с точки зрения традиционных патриархальных ценностей. Однако эта позиция не была господствующей; П.С. Свистунов, например, опубликовал в журнале «Праздное время, в пользу употребленное» (1759—1760) серию статей в защиту женского образования159. Подводя итог, можно сказать, что с развитием светской жизни вопрос о месте женщины становился наконец предметом публичного обсуждения, в котором участвовали не только мужчины.
Существование гражданского общества в России XVIII века, какой бы малозначительной ни казалась эта страта, должно учитываться при исследовании русского масонства. Масонами были многие посетители салонов и театров, члены светских клубов и ученых обществ, подписчики журналов и клиенты книгопродавцев. Высокие степени в орденской иерархии занимали хозяева известных салонов — Херасков, Щербатов и Шувалов. С.К. Грейг, основатель Морского общества в Кронштадте, состоял в ложе Нептуна, получил там степень мастера, а в 1780-х годах некоторое время был даже Великим мастером. П.И. Мелиссино, перед тем как основать Филадельфическое общество, создал в Петербурге ложу Молчаливости, где в 1770-х годах он также был Великим мастером. Членом этой ложи Мелиссино оставался по крайней мере до 1787 года. Там же в 1786—1787 годах состоял его брат, И.И. Мелиссино, основатель Вольного российского собрания. Важную роль в русском масонстве играли видные члены Дружеского ученого общества Шварц, Новиков и П.А. Татищев; А.И. Фомин, один из основателей исторического общества в Архангельске, состоял офицером ложи Св. Екатерины, а в 1787 году способствовал учреждению ложи Северной звезды. Самый характерный случай представляет собой Английский клуб в Петербурге — в первое десятилетие его существования подавляющее большинство членов клуба были масонами160.
Хотя масоны были полноценными членами русского просвещенного общества и разделяли с ним разнообразные культурные практики и формы социальной активности, членство в ордене представляло особую сторону их жизни. Причастность к международному масонскому братству по своей символической значимости была несоизмерима с членством в ученом обществе, не говоря уже про посещение балов или увеселительных садов. Причин тому несколько. Во-первых, как показал наш анализ масонского быта, братья придавали огромное значение процессу индивидуального самосовершенствования. Во-вторых, символическими значениями наделялся сам институт ложи и ордена вообще, и каждый из братьев, посещая вместе с непосвященными парки или университетские аудитории, чувствовал себя носителем высшей, хоть и скрытой, истины.
112 См.: Hans N. The Moscow School of Mathematics and Navigation, 1701 // Slavonic and East European Review. 1951. Vol. 29. N° 73. P. 532-536.
113 Пыляев М.И. Старый Петербург. С. 222—224. Непривычность этого явления обыгрывается в так называемом «раннем "Недоросле"», где глуповатая Улита путает «клоб» с «клопом».
114 См.: Пыляев М.И. Указ. соч. С. 226; Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 1-82. СПб., 1890-1904. Т. 82. С. 947-948.
115 Лонгинов М.И. Указ. соч. С. 168, 304. Это общество могло быть тем или иным образом связано с Древнейшим и могущественнейшим орденом благодати и раздолья убогому (Most Ancient and Puissant Order of the Beggar's Benison and Merryland) — шотландским тайным объединением любителей групповой мастурбации, вуайеризма и порнографической литературы. Филиал ордена, возможно, был основан в Петербурге приезжими англичанами в екатерининскую эпоху. См.: Cross A. Op. cit. Р. 34—36.
116 См.: Пыляев М.И. Указ. соч. С. 228-229.
117 Столетие Санкт-Петербургского английского собрания. 1770—1870. СПб., 1870. С. 1-2.
118 См. список членов собрания в приложении к кн.: Столетие Санкт-Петербургского английского собрания. Устав собрания не содержит пункта, запрещающего принимать женщин, однако за всю историю клуба ни одна женщина не была допущена в его ряды.
119 См.: Столетие Санкт-Петербургского английского собрания. С. 3—5, 8, 12; Пыляев М.И. Указ. соч. С. 226.
120 См.: Столетие Санкт-Петербургского английского собрания. С. 13—14, 25-26.
121 См.: Там же. С. 3-4.
122 См.: Там же. С. 8.
123 См.: Малиновский А.Ф. Обозрение Москвы. М., 1992. С. 161; Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 82. С. 947—948. Согласно сведениям Э. Кросса, московский Английский клуб был основан в 1782 году. См.: Cross A. Op. cit. Р. 40-41.
124 Некоторые источники называют основателем общества не князя А.Б. Долгорукого, а князя А.Б.Голицына. См.: Пыляев М.И. Старая Москва. С. 52; Малиновский А.Ф. Указ. соч. С. 159—160; Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 82. С. 947-948; Tooke W. Op. cit. P. 448-451.
125 Пекарский П. Дополнения к истории масонства в России XVIII столетия. СПб., 1869. С. 130. Ср.: История русской музыки. М., 1985. Т. 3. С. 404.
126 Лонгинов М.Н. Указ. соч. С. 304. Ср.: Скабичевский A.M. Очерки истории русской цензуры. 1700-1863. СПб., 1892. С. 49.
127 Н.Б. Значение франмасонства для флота // Море. 1907. № 11 — 12. С. 315.
128 См.: Законы установленного в 1792 года сентября в 1 день в губернском городе Ревеле Клуба Согласия. СПб., 1792. В этой брошюре содержится устав клуба, состоявшего из людей военного, гражданского, ученого и купеческого сословий. Членами клуба могли быть только добронравные мужчины, и только высоконравственные женщины могли допускаться на его открытые банкеты - см.: С. 3-5, 15, 23-24.
129 Цит. по: Donnert Е. Anfange der Petersburger Freien Okonomischen Gesellschaft // Politische Ideologic der russischen Gesellschaft zu Beginn der Regierungszeit Katharinas der II. Berlin, 1976. S. 140. О Вольном экономическом обществе см., кроме того: Ходнев А.И. История императорского Вольного экономического общества с 1765 до 1865 года. СПб., 1865; Абрамов К.И. Указ. соч. С. 43.
130 Об обществах, созданных по инициативе Екатерины и Новикова, см.: Jones W.Gareth. Op. cit. P. 82—95; Баренбаум И.Е. История книги. 2-е изд. М., 1984. С. 57. О других обществах см.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 56. С. 286; Чулков Н. Ф.В. Кречетов — забытый радикальный публицист XVIII века //Литературное наследство. М., 1933. Т. 9—10. С. 456—458; Семенников В. П. Литературно-общественный круг Радищева // Радищев. Материалы и исследования. М.; Л., 1936. С. 212—289. Ср. также составленный И.Ф. Богдановичем в начале 1790-х годов детальный план Общества русских писателей: Библиографические записки. 1861. Т. 3. № 7. С. 194—199.
131 Биографический словарь профессоров и преподавателей императорского Московского университета. М., 1855. С. 588—589. См. также: Берков П.Н. Указ. соч. С. 365; Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917. С. 207—208. Среди прочих студенческих кружков назовем Собрание воспитанников университетского благородного пансиона, основанное в 1799 году. См. о нем: Сушков Н.В. Воспоминания о Московском университетском благородном пансионе. М., 1848. С. 12—13, 64—73.
132 Дружеское Ученое Общество с достодолжным высокопочитанием приглашает сим и просит именитейших любителей наук и покровителей учености удостоить своим присутствием торжественное его открытие, имеющее быть в доме его высокородия, Петра Алексеева Татищева, ноября 6 дня, 1782 года. М., 1782. С. 7. Эта редчайшая брошюра воспроизведена в кн.: Лонгинов М.Н. Указ. соч. С. 4—9.
133 См. о Дружеском ученом обществе: Krasnobaev B.I. Eine Gesellschaft Gelehrter Freunde am Ende des 18. Jahrhunderts: 'Druzheskoe uchenoe obshchestvo' // Beforderer der Aufklarung in Mittel-und Osteuropa: Freimaurer, Gesellschaften, Clubs / Hrsg. Eva H. Balаzs, Ludwig Hammermayer, Hans Wagner, and Jerzy Wojtowicz. Berlin, 1979. S. 257-270.
134 См.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 37. С. 28; История Московского университета. Т. 1. С. 65—66.
135 Тучков С.А. Записки // Золотой век Екатерины Великой. Воспоминания. М., 1996. С. 184.
136 О взаимоотношениях Шварца с его коллегами см.: Кизеветтер А.А. Указ. соч. С. 47-51.
137 См.: Там же. С. 51-52; Шевырев СЛ. Указ. соч. С. 253-254; История Московского университета. Т. 1. С. 65—66. Бумаги Общества см.: Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф. 17. Д. 49. Л. 1—10 об.
138 См.: Marker G. Op. cit. P. 146—147; Шмурло E. Митрополит Евгений как ученый. Ранние годы жизни. 1767—1804. СПб., 1888. С. 172—181. Такие же литературные кружки существовали в Ярославле, Тобольске и Николаеве. См.: Marker G. Op. cit. P. 143—149. Интересно, что обычай брать себе условные имена был распространен и в европейских кружках такого типа; так поступали и члены Easy Club в Шотландии — см.: Becker Marvin В. The Emergence of Civil Society in the Eighteenth Century: A Privileged Moment in the History of England, Scotland, and France. Bloomington, Ind., 1994. P. 70.
139 См.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. Т. 82. С. 947—948; Федоровская Л А. «Азбук мусикийского пения» из книг Александра Фомина // Книга в России. XVI — середина ХIХ в. Л., 1987. С. 180—181; Степанский А.Д. История общественных организаций дореволюционной России. М., 1979. С. 7.
140 См.: Пыляев М.И. Старый Петербург. С. 226—228, 286.
141 См.: Там же. С. 436.
142 Грот, дед известного ученого, до этого служил в Кенигсберге при генерале Н.А. Корфе и вместе с ним прибыл в Петербург еще до 1762 года. Больше всего он известен своими напечатанными проповедями и работами по истории неправославных конфессий в России. См.: Грот Я.К. Заметка о пасторе Гроте // Сб. ОРЯС. 1868. Т. 5. С. 289-292.
143 Грот И.Х. Учреждение основанного в Санкт-Петербурге на смертные случаи общества. СПб., 1780. С. 1—2. Курсив автора. В этой брошюре содержится устав общества и список его членов. Впервые она была издана по-немецки, затем выходила по-русски, по-немецки и по-французски.
144 См.: Там же. С. 3-18.
145 См.: Там же. С. 6
146 См.: Там же. С. 15-40.
147 См.: Санкт-Петербургские ведомости. 1780. № 72. 8 сентября. Прибавление. С. 913—914; № 76. 22 сентября. Прибавление. С. 951.
148 См.: Кюстин А. де. Россия в 1839 году. М., 2000. Т. 1. С. 350.
149 Ср.: Grudzinska Gross I. The Scar of Revolution: Custine, Tocqueville, and the Romantic Imagination. Berkeley; Los Angeles, 1991. P. 20, 41, 48, 58, 92—93.
150 См., напр., работу: Becker Marvin В. The Emergence of Civil Society in the Eighteenth Century: A Privileged Moment in the History of England, Scotland, and France. Bloomington, Ind., 1994., — где, несмотря на заглавие книги, рассматриваются идеологические и интеллектуальные процессы, сопровождавшие формирование гражданского общества в Европе.
151 См.: Ibid. Р. 69; Dulmen Richard van. Die Gesellschaft der Aufklarer: Zur burgerlichen Emanzipation und aufklarerischen Kultur in Deutschland. Frankfurt a. M., 1986. S. 150—152; Roche D. Literarische und geheime Gesellschaftsbildung im vorrevolutionaren Frankreich: Akademien und Logen // Lesegesellschaften und burgerlichen Emanzipation: Ein europaischer Vergleich / Hrsg. Otto Dann. Munchen, 1981. S. 182.
152 См.: Seligman Adam B. The Idea of Civil Society. New York, 1992. P. 187.
153 См.: LeDonne J. Absolutism and Ruling Class. P. ix; Ransel David L. The Politics of Catherinian Russia: The Panin Party. New Haven, 1975. P. 1; Roosevelt P. Op. cit. P. 135; Wirtschafter E.K. Op. cit. P. 42, 169.
154 Wirtschafter E.K. Op. cit. P. 97-99.
155 Seligman Adam B. Op. cit. P. 3.
156 См., в частности: Between Tsar and People / Ed. Clowes, Kassow, and West. Об истории понятия «гражданское общество» см.: Keane J. Despotism and Democracy: The Origins and Development of the Distinction Between Civil Society and the State. 1750—1850 // Civil Society and the State: New European Perspectives / Ed. John Keane. London, 1988. Довольно значима и упоминавшаяся выше работа Adam В. Seligman.
157 Существует несколько точек зрения на вопрос о месте женщин в европейском обществе XVIII века. Крайнюю из них см. в работах: Landes Joan В. Women and the Public Sphere in the Age of the French Revolution. Ithaca, N.Y., 1988; Goodman D. The Republic of Letters: A Cultural History of the French Enlightenment. Ithaca, N.Y., 1994; Hull I. Sexuality, State, and Civil Society. Другие исследователи предлагают менее линейную концепцию публичной сферы, открытой для участия женщин. См., напр.: Baker К. Defining the Public Sphere in 18th-century France: Variations on a Theme by Habermas // Habermas and the Public Sphere. P. 201—207; Jacob Margaret C. The Mental Landscape of the Public Sphere: A European Perspective // Eighteenth-Century Studies. 1994. Vol. 28. № 1. P. 95—113; Klein Lawrence E. Gender and the Public/Private Distinction in the Eighteenth Century: Some Questions about Evidence and Analytic Procedure // Eighteenth-Century Studies. 1995. Vol. 29. № 1. P. 97—109. См. также замечательную рецензию Дж. Ван Хорна Мелтона на книгу Халл (American Historical Review. 1997. Vol. 102. № 5. P. 1509-1510).
158 Dictionary of Russian Women Writers / Ed. Marina Ledkovsky, Charlotte Rosenthal, and Mary Zirin. Westport, Conn., 1994, «Kheraskova, Elizaveta Vasil'evna»; «Kniazhnina, Ekaterina Aleksandrovna»; «Sushkova, Mar'ia Vasil'evna»; «Urusova, Ekaterina Sergeevna». О Храповицкой-Сушковой, печатавшейся во «Всякой всячине», «Трутне» и «Вечерах», см.: Берков П.Н. Указ. соч. С. 228, 257, 292, 297.
159 О взглядах ведущих русских писателей-мужчин на «женский вопрос» см.: Andrew Joe. Women in Russian Literature. 1780—1863. New York, 1988. О Свистунове см.: Шамрай Д. Д. Об издателях первого частного русского журнала. По материалам архива кадетского корпуса // XVIII век. М.; Л., 1935. С. 379—381, 383—384. Право женщин на равенство с мужчинами и на участие в обществе отстаивается в «Рассуждении о приятностях сообщества» (Ежемесячные сочинения. 1756. Ч. 1. С. 153-179).
160 Сведения об этих масонах почерпнуты из книги А.И. Серкова; о взаимоотношениях Английского клуба и петербургских лож см. там же.
<< Назад Вперёд>>
