§ 3. Успехи и диспропорции
И все же неправильно сводить достигнутые успехи только к укреплению «военных мускулов». Успешно развивалась вся промышленность. В результате за годы четвертой пятилетки удалось сначала восстановить, а затем и превзойти довоенный уровень ее производства. Одновременно наметились позитивные сдвиги в структуре промышленности. Эти успехи были закреплены в пятой пятилетке. Она стала временем крупномасштабного капитального строительства. Особенно быстро наращивался потенциал машиностроения, электроэнергетики, нефтяной и газовой, химической промышленности.
Динамичное развитие промышленности задавало высокие темпы экономического роста в целом. СССР по этому показателю многократно превосходил своего главного геополитического соперника - Соединенные Штаты, а также Англию, опережал »т. п и лишь незначительно уступал Японии190. Важно и то, что завидный динамизм страна демонстрировала при достаточно высоком для своего времени уровне развития. Иначе говоря, ситуация заметно отличалась от начала 1930-х гг. Тогда стремительный экономический рост во многом объяснялся низким стартовым уровнем. К концу 1940 г. страна уже заметно «подтянулась» к самым развитым государствам. По имеющимся авторитетным международным расчетам, подушевой ВВП России в 1950 г. превышал среднемировой показатель на 40 %. А до революции и, естественно, в начале «сталинской индустриализации» он был заметно ниже его. Кстати, сегодня ВВП на душу населения в России больше среднемирового всего на 5-10 %191. И это позволяет ей, по данным ООН, занимать первое место в длинном списке стран со средним уровнем развития. Причем, по имеющимся оценкам, составители соответствующего доклада не вполне корректно отнеслись к России. Скорее ее следовало включить в число государств с высоким уровнем развития192.
Послевоенный экономический рост поддерживался масштабными инвестициями и значительным увеличением числа занятых в промышленности за счет рабочей силы, изымаемой из сельского хозяйства, и женщин. Однако важную роль играли и качественные факторы: улучшение организации производства, повышение общеобразовательного и профессионального уровня работников и, наконец, научно-технический прогресс. Подтверждением тому является динамика производительности труда в промышленности. По данному показателю СССР либо не уступал, либо превосходил развитые страны. Лишь в сравнении с Японией разница была весьма значительной193. Об эффективном использовании достижений научно-технического прогресса в эти годы свидетельствует опережение прироста национального дохода по сравнению с затратами на капитальные вложения. Позже ничего подобного не наблюдалось194.
К сожалению, на сегодня нет количественных оценок вклада научно-технического прогресса в экономический рост первых послевоенных лет. Вместе с тем отмечается, что, например, в машиностроении произошла подлинная техническая революция, в результате которой эта отрасль вышла на уровень самых передовых стран, указывается на качественные сдвиги, наметившиеся в развитии электроэнергетики, химической промышленности, черной и цветной металлургии. Очевидны достижения в создании таких наукоемких производств, как атомная и радиоэлектронная промышленности, ракетостроение. Ни одна страна мира, за исключением США и отчасти Великобритании, не имела ничего подобного. Правда, имелись отрасли, где особого прогресса не наблюдалось. Таковыми являлись лесная, деревообрабатывающая, легкая и пищевая промышленность, не говоря уже о сфере услуг и сельском хозяйстве195. Те же предприятия атомной промышленности, создаваемой на Урале, находились в окружении мелких сельских и городских поселений с примитивным производством. На строительстве широко использовался труд заключенных и солдат военно-строительных частей. По нынешним меркам они жили и работали в ужасающих условиях. Но и для большинства населения низкий жизненный уровень являлся нормой. Его сознательное ограничение позволяло концентрировать ресурсы на приоритетных, по мнению высшего руководства, направлениях. Это была цена, которую пришлось заплатить за военно-технический прогресс и успехи в наращивании экономических возможностей и политического могущества страны.
И все же для первого послевоенного десятилетия очевидно наличие положительной связи между впечатляющими качественными изменениями в общественном производстве и широким распространением технических достижений в ключевых отраслях промышленности. Сложней, однако, с оценкой оригинальности последних. По-видимому, значительная часть нововведений базировалась на зарубежных источниках. Они были получены по ленд-лизу, репарационным поставкам Германии и ее союзников, а также благодаря научно-техническому шпионажу в США. В Советский Союз в массовом порядке поступали оборудование, техническая документация, патенты, разведданные о новейших разработках. Во многом благодаря репарациям удалось реализовать грандиозную инвестиционную программу. Так, в годы четвертой пятилетки, по имеющимся расчетам, они обеспечили примерно 50 % поставок оборудования для объектов капитального строительства в промышленности. По официальным данным, в первое послевоенное десятилетие в СССР ввезли комплектное оборудование пяти с половиной тысяч демонтированных германских и японских предприятий. Среди них преобладали металлургические, машиностроительные, судостроительные, авиационные, химические, артиллерийские, приборостроительные, радиотехнические, деревообрабатывающие, рыбоконсервные заводы196. Только из одной Германии получили 96 демонтированных электростанций общей мощностью 4.050 тысяч кВт, свыше миллиона единиц промышленного оборудования, в том числе 339,4 тыс. станков, 3164 паровых котла общей мощностью 950 тысяч т. пара в час, около 10 тысяч первичных двигателей (турбин и двигателей, соединенных с генераторами) общей мощностью 4736 тысяч кВт, свыше 200 тысяч электромоторов, 976 передвижных электростанций, 9340 силовых трансформаторов и т. д.197
Особое внимание уделялось ввозу оборудования для высокотехнологичных отраслей промышленности. За его счет на 78 % увеличился станочный парк автомобильных заводов и на 34 % - количество металлообратывающего оборудования на предприятиях Министерства вооружения. Серьезно нарастило свои возможности Министерство электропромышленности. Его предприятиям передали оборудование ряда крупных электромашиностроительных и кабельных заводов. Благодаря немецкой технике втрое увеличила свои мощности радиолокационная промышленность198. В целом за счет репараций удалось в несколько раз по сравнению с предвоенным уровнем поднять производство оптических приборов, средств связи, радио- и электротехнических изделий, кузнечно-прессового оборудования, искусственных волокон и пластмасс, синтетического каучука и т. д.199 Зарубежное оборудование использовалось для наращивания производства военной техники. Так, им практически полностью оснастили заново восстановленный комплекс танкостроительных заводов Сталинграда, Харькова и Мариуполя. Причем здесь в отличие от уральских предприятий было развернуто производство новых, более современных типов средних танков200.
Массовые поставки зарубежного оборудования, по сути, являлись повторением практики 1930-х гг., когда им комплектовались главные новостройки государства. Она позволяла осуществить форсированное техническое перевооружение производства. К тому же за поставляемое по репарациям оборудование не нужно было платить. В результате восстановление экономики проходило весьма динамично и на более высоком, по сравнению с довоенным периодом, техническом уровне201.
Однако, с точки зрения перспектив, более важным оказалось получение зарубежных научных разработок и технической документации. Уже в 1946 г. в ту же Германию направили несколько тысяч высококвалифицированных специалистов из 52 министерств. На них возлагалось проведение инвентаризации научно-технических достижений поверженного противника. В ходе этой работы в соответствующие советские ведомства в массовом порядке направлялась отобранная документация и образцы новейшего оборудования и приборов для дальнейшего тиражирования202. Их освоение, конечно, требовало немалых усилий. Но все же данная задача была проще, чем самим начинать все «с нуля». Поэтому использование зарубежных наработок способствовало обновлению промышленной продукции и внедрению новейших технологий в производственные процессы. К тому же знакомство с ними оказало стимулирующее воздействие на развитие собственных исследований и опытно-конструкторских работ. В частности, зарубежный научно-технический опыт сыграл роль катализатора в становлении таких наукоемких производств, как атомная и радиоэлектронная промышленность, ракетостроение и авиастроение, ставших вскоре основой оборонной мощи страны.
Конечно, далеко не все научно-технические новшества, реализуемые в то время в советской экономике, имели зарубежное происхождение. Видимо, их роль была заметно меньше, чем в 1930-е гг. Многие оригинальные решения в инвестиционном машиностроении, металлургии, горном деле, электроэнергетике, судостроении базировались на отечественных исследованиях и разработках. К концу первого послевоенного десятилетия преимущественно на собственной основе развивались ракетная и электронно-вычислительная техника, ядерная энергетика и авиация, производство средств связи и радиолокационного оборудования. И продукция этих отраслей по своему уровню, как правило, не уступала зарубежным аналогам. Иначе говоря, наметился заметный отход от имитационной модели научно-технического развития, являющейся неотъемлемой частью «догоняющей модернизации».
Успешное освоение зарубежных научных разработок, собственные достижения в создании принципиально новой техники стали возможны благодаря быстрому наращиванию научного потенциала. Впечатляющим был рост его кадровой составляющей. В 1950 г. численность научных работников выросла по сравнению с 1940 г. почти в 1,7 раза. Это намного превышало темпы увеличения занятых во всех отраслях народного хозяйства. В следующем пятилетии количество научных сотрудников увеличилось еще в 1,4 раза и достигло 223,9 тыс. человек (включая научно-педагогических работников). Одновременно наблюдался рост затрат на науку. По официальным данным, в период с 1940 по 1950 гг. они увеличились более чем в три раза и, по имеющимся оценкам, достигли 1 % ВВП203. Это был уровень наиболее развитых стран, в частности США. И он заметно превышал то, что позволяла себе тратить Россия в 1990-х гг. Наращивание расходов на науку происходило и в пятой пятилетке. Тогда они выросли еще в 1,7 раза, что опережало темпы роста национального дохода.
Весьма положительная динамика затрат на научно-исследовательскую деятельность не являлась результатом реализации какой-то общегосударственной стратегической установки. Решения принимались ситуативно, зачастую на отраслевом уровне. Тем не менее в сумме они позволили серьезно укрепить научный потенциал страны. И нужно сказать, что затраты оправдывали себя. По крайней мере не наблюдалось видимого снижения эффективности использования выделяемых ресурсов.
Дополнительные вложения в первую очередь направлялись на развитие исследований и разработок, связанных с реализацией оборонных программ. Сегодня имеются прикидки расходов на создание ракетно-ядерного оружия в первое послевоенное десятилетие204. Однако это лишь первые оценки, нуждающиеся в уточнении и более развернутой аргументации. К тому же в них трудно выделить прямые и косвенные ассигнования на текущее обеспечение научных исследований и на капитальные вложения, направленные на укрепление их материально-технической базы. Поэтому приходится довольствоваться отрывочными данными, которые лишь в какой-то мере могут прояснить общую картину.
Судя по всему, наибольшую поддержку получили исследования, связанные с овладением ядерной энергией. Только за три года после создания Спецкомитета и ПГУ (1946-1948 гг.) на организацию новых и расширение существующих научных учреждений, задействованных в решении «проблемы номер один», оснащение их новейшим оборудованием, приборами и установками было израсходовано свыше 900 млн рублей капитальных вложений. Для сравнения: аналогичные расходы в четверной и пятой пятилетках (1946-1950-е гг. и 1951-1955-е гг.), проходящие по смете Академии наук, составляли в среднем немногим более 250 млн рублей в год205. В последующем объемы капитальных вложений, выделяемые по линии ПГУ на расширение научной базы, продолжали расти. Одновременно увеличивались ассигнования на обеспечение текущей деятельности научных учреждений и конструкторских организаций, задействованных в атомном проекте.
В результате в кратчайшие сроки удалось создать такие новые крупные научно-технические центры, как Лаборатория № 2 АН СССР (Институт атомной энергии им. И.В.Курчатова), НИИ-9 (ВНИИ неорганических материалов им. Бочвара), Лаборатория № 3 АН СССР (Институт теоретической и экспериментальной физики), КБ-11 (ВНИИ экспериментальной физики). Другие, ранее существовавшие, институты значительно, порой в несколько раз, увеличили численность научных сотрудников, приборный парк, рабочие площади. Крупные вложения выделялись и на развитие опытноконструкторской базы. Для проектирования специального оборудования, машин, аппаратуры, приборов в министерствах машиностроения и приборостроения, транспортного машиностроения, тяжелого машиностроения, промышленности средств связи, электропромышленности, авиационной промышленности было создано свыше 20 конструкторских бюро. Они укомплектовывались лучшими кадрами и оснащались самым современным оборудованием206.
Аналогичные процессы наблюдались в ходе выполнения «программы № 2» и «программы № 3». Это обеспечивало высочайший научно-технический уровень соответствующих работ. По словам одного из ведущих разработчиков ядерных зарядов академика А. Д. Сахарова, когда он в начале 1950 гг. впервые познакомился с создателями ракетной техники, то был поражен. «Мы, - вспоминал А. Д. Сахаров, - считали, что у нас большие масштабы, но там увидели на порядок больше. Поразила огромная, видимая невооруженным глазом техническая культура, согласованная работа сотен людей высокой квалификации и их почти будничное, но деловое отношение к тем фантастическим вещам, с которыми они имели дело»207.
Опыт и достижения коллективов, задействованных в реализации оборонных программ государственной важности, в силу режимных ограничений не имели широкого распространения. Но все же, пусть косвенно, они способствовали повышению общего уровня научно-исследовательских работ. Так, уже 27 ноября 1946 г. Спецкомитет рассмотрел предложения президента АН СССР С.И.Вавилова о значительном расширении исследований по «открытой» тематике. Они были связаны с перспективами использования ядерной энергии в технике, химии, медицине, биологии. По результатам обсуждения Спецкомитет принял решение, оформленное 16 декабря того же года как постановление Совета Министров СССР. Оно предусматривало проведение комплекса работ в области физико-технических и химических наук, геологии и геофизики, биологии и медицины, математики и астрономии. К их выполнению привлекалось 33 научно-исследовательских учреждения, в том числе 17 академических институтов и 5 вузов. Координация их деятельности и контроль за выполнением соответствующих плановых заданий возлагались на создаваемый при президенте Академии наук СССР Ученый совет. Эти плановые задания объявлялись приоритетными. Министерствам и ведомствам, в подчинении которых находились задействованные в их выполнении научные учреждения и вузы, предлагалось в первоочередном порядке обеспечивать их квалифицированными кадрами, необходимыми средствами, материалами и оборудованием208.
Это решение как бы легализовало существование двух «встречных потоков». С одной стороны, к работе над атомным проектом привлекались лучшие научные силы страны, а с другой - наработанные в нем идеи и подходы пытались использовать в более широких целях, чем создание ядерного оружия. Иначе говоря, на проблему с самого начала смотрели с общегосударственных позиций. А ее «курирование» надведомственными структурами (Спецкомитетом, ПГУ) позволяло преодолевать узкоотраслевые устремления, хотя, конечно, завеса секретности серьезно ограничивала переток идей, наработанных в оборонном комплексе, в гражданские отрасли.
От участия в оборонных программах особенно выиграла Академия наук. Правда, большая часть выделяемых ресурсов носила «свяшнный» характер. Они предназначались для развития конкретной, прежде всего атомной, тематики. Тем не менее в мае 1948 г. заместитель председателя Госплана Н. А. Борисов «рапортовал» Л. П. Берии, что благодаря участию в атомном проекте многие институты подверглись «коренной перестройке». В частности, Институт физической химии АН СССР «расширился более чем вдвое и по производственным площадям, и по количеству научных сотрудников», был «богато оснащен оборудованием и приборами». Институт химической физики АН СССР «расширился в несколько раз». Точно так же значительно расширился и оснастился Радиевый институт, входивший тогда в систему Академии наук. А Институт аналитической химии и геохимии АН СССР, «начавший свою деятельность с простой лаборатории», менее чем за три года «превратился в крупное современное научной учреждение». Н. А. Борисов особо подчеркивал, что теперь эти институты, как и Лаборатория № 2 АН СССР, Лаборатория № 3 АН СССР, КБ-11, НИИ-9, «могут решать успешно задачи как по проблеме № 1, так и по другим проблемам народного хозяйства»209.
Помимо «прямой выгоды» участие в решении «проблем» давало Академии важные преимущества. Растущий авторитет, прямой выход на высшее руководство страны серьезно укрепили ее позиции во властной вертикали. Это заставляло центральные экономические органы более внимательно относиться к запросам Академии. Так, в марте 1947 г. Совет Министров СССР принял специальное решение о расширении масштабов строительства академических объектов, выделении дополнительных помещений для институтов в Москве и Ленинграде, увеличении валютных ассигнований на закупку импортного оборудования и т. д.210 Это способствовало повышению темпов наращивания потенциала академической науки. В результате численность персонала АН СССР в четвертой пятилетке увеличилась в 2,2 раза, а в пятой - еще почти в 1,7 раза и достигла в 1955 г. 30 тыс. человек, в том числе 11,5 тыс. научных сотрудников211. Основную «прибавку» получили учреждения отделений физико-математических и технических наук. И это было закономерно. Именно они несли основную нагрузку по реализации академической части государственных оборонных программ. Но и другие отделения АН СССР нарастили свой потенциал. То же можно сказать о периферийных академических центрах, хотя их развитие не сопровождалось адекватными вложениями в материально-техническое оснащение. Так, ассигнования на капитальное строительство объектов Западно-Сибирского филиала АН СССР в 1950 г. уменьшились по сравнению с предшествующим годом в 2 раза и в абсолютном выражении были меньше, чем в 1944 г., первом году существования филиала212. Однако в целом можно считать, что Академии в значительное мере удалось реализовать свои замыслы по укреплению базы фундаментальных исследований и территориальному расширению сети своих научных учреждений.
Более противоречивые результаты наблюдались в развитии отраслевой науки. Ее часть, «встроенная» в оборонные программы, заметно увеличила свои возможности. Здесь создавались новые институты и конструкторские бюро, предпринимались серьезные усилия по укреплению материально-технической базы и кадрового состава действующих организаций. Как правило, это были мощные научно-технические структуры, успешно справляющиеся с возложенными на них задачами. По своему уровню они отвечали самым высоким требованиям того времени. Исследовательские учреждения оборонного профиля концентрировались в Москве, Московской области, в Ленинграде. География размещения конструкторских организаций была шире. Они, как правило, действовали на базе крупных современных промышленных предприятий. Последние же имелись не только в Москве и Ленинграде, но и в других городах - Горьком, Свердловске, Новосибирске, ставших в военные и послевоенные годы средоточием высокотехнологичных отраслей промышленности. Однако таких индустриальных центров насчитывалось немного.
Что касается отраслевой науки, не связанной с оборонной тематикой, то темпы ее развития были существенно ниже. Прежде всего сказывался недостаток ресурсов. Поэтому главные усилия направлялись на повышение отдачи имеющегося потенциала. Не случайно в это время разворачивается массовое движение за «творческое сотрудничество» работников науки и производства. Ему, по крайней мере декларативно, отводилась главная роль в повышении динамизма научно-технического прогресса213.
Такая политика обусловила сохранение структуры «гражданской» отраслевой науки, сложившейся в предшествующие годы. Наибольшим научным потенциалом располагали базовые отрасли промышленности: металлургический комплекс, нефте- и угледобыча, химическая промышленность, машиностроение. Научные организации этих отраслей составляли свыше 15 % всех научных учреждений, находившихся в ведении союзных министерств и ведомств в конце пятой пятилетки (за исключением министерств оборонной промышленности и АН СССР). В них работало 34 % занятых в сфере отраслевой науки союзного подчинения. Формально значительными силами располагала и сельскохозяйственная наука, подведомственная министерствам сельского хозяйства и совхозов, а также ВАСХНИЛ (40 % всех научных учреждений и 28 % занятых в них работников). Однако большинство ее учреждений составляли рассредоточенные по всей стране опытные станции и подобные им организации, которые реально мало занимались производством новых знаний214.
В общем, такие претензии можно было предъявить многим отраслевым научным учреждениям. В документах того времени постоянно говорится о мелкотемье при планировании работы, слабой информированности о передовых достижениях, низком уровне исследований и разработок, об отсутствии результатов, интересных промышленным предприятиям. Постоянные нарекания вызывала организация взаимодействия научных учреждений с производством. Видимо, здесь свою роль играла их территориальная разобщенность. Ядро «гражданской» отраслевой науки составляли учреждения Москвы и Ленинграда, в которых работало 52 % ее персонала. Особенно высокой концентрацией научного потенциала в столичных центрах отличались министерства тяжелого машиностроения, геологии и охраны недр. Все их исследовательские учреждения находились в Москве и Ленинграде. Но мало отличались от них и другие промышленные министерства215.
Негативные последствия такого положения, в общем-то, сознавались, но реальных шагов по изменению ситуации не предпринималось. Основные ресурсы шли на укрепление научной и конструкторской базы оборонных программ, а она разворачивалась в столицах. Здесь уже сложились сильные научно-технические структуры, проще и дешевле было развернуть новые, особенно с учетом временных ограничений. Поэтому концентрация «оборонных» исследований в Москве и ее окрестностях, а также в Ленинграде являлась неизбежной. Были, конечно, и исключения, как в случае с организацией КБ-11, создании мощной исследовательской и конструкторской базы радиоэлектронной промышленности в Новосибирске и т. д. Но здесь решающую роль играли факторы безопасности и секретности, развитый «заводской сектор» отраслевой науки.
В такой ситуации для развертывания научно-технических структур «гражданского назначения» на периферии, в местах сосредоточения профильных производств, сил - с учетом неизбежных затрат - практически не оставалось. Но дело заключалось не только в недостатке ресурсов. Свою роль играли особенности ведомственной модели управления. Конечно, министерства и главки в первую очередь смотрели на научно-технические организации как на производителей новых знаний, конструкторских и технологических решений для «своих» отраслей и подотраслей. Но этим дело не ограничивалось. В них видели некое продолжение отраслевого аппарата управления, выполняющего аналитические и информационные функции. По этой логике научные учреждения следовало держать «под рукой» и, как правило, располагать рядом с руководящими органами отрасли. Без должного нажима «сверху» такой порядок трудно было изменить. Но в этом, скорее всего, не видели необходимости. К тому же в отсутствии надведомственных структур, отвечающих за научно-технический прогресс в целом, центральные органы не имели возможности постоянно вмешиваться в дела министерств. Определенные усилия по смягчению диспропорций в размещении научного потенциала предпринимали местные, прежде всего партийные, органы. Однако своего административного ресурса для достижения желаемого результата у обкомов не хватало. Мало чем им мог помочь центральный партийный аппарат. Он, как правило, старался не вмешиваться в решение практических вопросов научно-технической политики. В результате отраслевые органы управления достаточно легко могли игнорировать предложения с мест.
В этом отношении показательна судьба инициативы Челябинской парторганизации. Ее неоднократные предложения о создании в области научных учреждений по профилю специализации ее промышленности «повисали в воздухе». «Не сработало» даже выступление по этому вопросу первого секретаря обкома на XIX съезде партии216. Вплоть до второй половины 50-х гг., до перехода к территориальной системе управления промышленностью и строительством, в Челябинской области так и не было создано ни одного «гражданского» научно-исследовательского института217.
Легче всего, конечно, объяснить такую ситуацию недальновидностью высшего руководства, пороками командно-административной системы и иными причинами. Однако сложилась она не по какому-то недомыслию, а в результате целенаправленных действий. И эти действия были, если исключить случаи узковедомственного подхода, вполне рациональны. Другого способа совершить рывок в военно-техническом отношении у страны не существовало. Только максимально возможная концентрация ресурсов в сложившихся научных центрах позволяла в кратчайшие сроки развернуть исследования, необходимые и достаточные для создания ядерного оружия и средств его доставки. А так как это считалось жизненно важным, всеми другими интересами: развитием фундаментальных исследований, непосредственно не связанных с оборонными программами, ускорением научно-технического прогресса в «гражданских» отраслях народного хозяйства, созданием научных основ освоения природных ресурсов и развития производительных сил территорий - можно было пренебречь. Вернее, они учитывались постольку, поскольку согласовывались с решением главной задачи.
Особые проблемы такая установка создавала для вузовского сектора науки. С точки зрения формальных показателей, он объединял большую часть исследователей. Правда, их доля в общей численности научных работников страны постепенно уменьшалась. По данным официальной статистики, в 1940 г. она составляла 62,5 %, а в 1953 г. - 54,9 %218. И все же если судить по этим цифрам, то высшая школа располагала гораздо большими возможностями, чем академическая и отраслевая наука, вместе взятые. Но реально ее вклад в развитие исследований, ускорение научно-технического прогресса составлял гораздо меньшую величину. Это подтверждали многочисленные факты. В 1947 г. была проведена детальная проверка состояния научно-исследовательской работы в высшей школе. Она охватила 92 университета, политехнических, индустриальных, горно-металлургических и сельскохозяйственных институтов, подведомственных Министерству высшего образования СССР. Проверка показала, что в ведущих вузах страны научной работой даже формально не занималось до 50 % профессоров и до 60 % преподавателей и ассистентов, большинство исследований велось по частным, разрозненным проблемам. Значительную их часть составляла хоздоговорная тематика. В основном она была направлена на совершенствование отдельных образцов техники, улучшение действующих технологий и т. п. Разработанные предложения, как правило, не выходили за пределы одного предприятия219.
Низкая результативность исследовательской деятельности в высшей школе объяснялась рядом причин. Прежде всего ее главной задачей считалась подготовка специалистов. По этому показателю судили о работе вузов. Научные исследования на практике рассматривались как некое дополнение к основной функции. Отсюда - перегрузка профессорско-преподавательского состава учебной работой, отсутствие минимальной материальной базы для проведения на современной уровне исследований, остаточный принцип их финансирования.
По данным министра высшего образования СССР С. Кафтанова, высшая школа осваивала около 1,5 % средств, выделяемых на науку из бюджета220 (без учета зарплаты преподавателей, которая была заложена в их должностных окладах и относилась к затратам на образование). В высших органах государственного управления, видимо, справедливо считали, что доминирующий в вузах кафедральный принцип работы неэффективен при решении крупных научно-технических проблем, особенно межотраслевого характера. Поэтому предпочитали вкладывать ресурсы в отраслевую и академическую науку. А высшая школа теряла наиболее квалифицированные кадры, стремившиеся перейти на работу в исследовательские учреждения, где они могли лучше реализовать свои идеи и замыслы.
Такая политика оборачивалась недоиспользованием интеллектуального потенциала высшей школы. Одновременно она создавала проблемы и для самих исследовательских учреждений. Отсутствие полноценной научной работы в высшей школе негативно сказывалось на качестве подготовки специалистов. Зачастую студентам давали знания, отражающие «вчерашний день» науки. А по ряду перспективных направлений специалистов вообще не готовили. Преподаватели сами в них не ориентировались.
С этой проблемой сразу же столкнулись при реализации атомного проекта. Не случайно через десять дней после образования ПГУ Государственный комитет обороны своим решением от 30 августа 1945 г. передал ему Московский механический институт, позже получивший название Московского инженерно-физического института. А спустя еще три недели, 20 сентября, по представлению Спецкомитета вышло специальное постановление СНК СССР об организации в его составе инженерно-физического факультета, специальных лабораторий и конструкторских бюро, их оснащении оборудованием, вывезенным из Германии221. Позже Спецкомитет неоднократно обращался к проблеме подготовки кадров для атомной отрасли. В ряде вузов были созданы физико-технические факультеты, развернуты новые специальности, к преподаванию активно привлекались ученые, занятые в отрасли, а студенты проходили стажировку в ее организациях. Таким образом удалось наладить подготовку специалистов для атомной энергетики, ряда других новейших направлений науки и техники. Но в целом отдельные меры, принятые в «пожарном порядке», не решали проблемы. Требовались иные подходы к организации деятельности высшей школы. Но их не последовало. Несмотря на отдельные исключения, высшая школа оставалась на периферии научного поиска и не оказывала серьезного влияния на темпы научно-технического прогресса.
Свою роль в создании такого положения играли недооценка негативных последствий отрыва науки от образования и феномен ведомственности. Это были значимые факторы. Но все же главная причина заключалась в сознательно избранной стратегии. То, что отвлекало силы от конкретных задач наращивания военно-промышленного потенциала, не принимали «к исполнению». Причем и при их решении старались обойтись минимумом средств, поскольку в социально-экономическом развитии страны была масса «дыр», которые требовалось срочно «латать». Даже в самых приоритетных отраслях научно-технического прогресса существовали подобные ограничения. Свидетельством тому является докладная записка, подготовленная главным конструктором КБ-11 Ю. Б. Харитоном в марте 1952 г.
По его мнению, отечественная ядерная физика имела очевидные достижения. В то же время он считал, что накопился ряд проблем, требовавших безотлагательного решения. Недостаточно широким фронтом велись исследования. Ведущие ученые оказались загруженными расчетно-теоретической работой и не могли уделять должного внимания фундаментальным проблемам. Избыточная секретность вела к узости научного общения, что негативно сказывалось на теоретических исследованиях. В результате отечественная ядерная физика не получила желаемой самостоятельности и отставала от уровня достигнутого американскими учеными. Отсюда следовал вывод о необходимости расширения теоретических ядерных исследований. По убеждению Ю. Б. Харитона, это являлось залогом успеха в разработке той же новой военной техники222.
Против такой аргументации трудно было возражать. Но практическая реализация предложений зависела от выделения дополнительных ресурсов. Авторы книги, обнародовавшие содержание докладной записки Ю. Б. Харитона, очень сдержанно прокомментировали ее судьбу. «Многие из этих предложений и замечаний, - пишут они, - в последующем были учтены высшими должностными лицами атомного проекта и государственным руководством в целом»223. Отсюда можно понять, что затратные решения принимались весьма непросто, даже если они были обоснованны. И происходило это не на «следующий день» после постановки вопроса.
Взвешенный подход высшего руководства к расходам на оборонные программы подтверждают обвинения, прозвучавшие из уст уже упоминавшегося Завенягина. Он инкриминировал «разоблаченному» председателю Спецкомитета неразумную экономию средств. По словам Завенягина, это выглядело так: «Есть вопросы, в которых мы (руководство ПГУ. - Е. А.) не могли себе позволить чрезмерной экономии. Нужно мощности развивать в области атомной энергии. Американцы большие базы создают, чтобы бомбы делать. Берия говорит: “К черту, вы много денег бросаете, укладывайтесь в пятилетку...” Мы не могли с этим мириться. Он же говорил: “К черту, укладывайтесь в то, что есть”»224.
Но все же на наращивание оборонных «мускулов» выделялось все «необходимое» и «достаточное». На другие нужды - «как получится». Остаточный принцип финансирования той же вузовской науки был предопределен установкой на достижение военно-технического паритета с Соединенными Штатами. В «проигрыше» также оказались все сугубо «гражданские» отрасли экономики: сельское хозяйство, легкая и пищевая промышленности, жилищно-коммунальная сфера, культура, здравоохранение и т. д. Чрезвычайно низким оставались уровень и качество жизни людей. Однако цели, которые преследовало руководство страны удалось достигнуть. Нужно сказать, что их разделяло и большинство населения. С проводившейся политикой оно связывало свои надежды на лучшее. Отсюда, готовность идти на жертвы. По крайней мере, не смотря ни на какие лишения, «народ безмолвствовал». В такой обстановке по образному выражению А. А. Данилова и А. В. Пыжикова, произошло «рождение сверхдержавы». И это событие стало главным содержанием истории первых послевоенных лет225.
Но был и еще один результат. Добиваясь статуса сверхдержавы, Советский Союз совершил очередной рывок в своем технико-экономическом развитии. Он уверенно вошел в фазу позднеиндустриальной модернизации и по уровню потенциальных возможностей в ключевых отраслях общественного производства вплотную приблизился к странам, традиционно считавшимся высокоразвитыми. Особенно зримые успехи были достигнуты в научно-технической сфере. Главным свидетельством тому явилась реализация масштабных оборонных программ, заложивших основы ракетно-ядерного «меча» и «щита». Это стало шокирующей неожиданностью для всех без исключения западных аналитиков. Известно, что американцы предсказывали появление в Советском Союзе атомной бомбы гораздо позже, чем это произошло на самом деле. В 1948 г. бывший посол США в СССР У. Б. Смит утверждал, что такое может случиться не раньше, чем через пять лет, поскольку русские «не обладают тем уровнем технологического совершенства в объеме широкомасштабного массового производства», которое требуется для этого. Еще более категоричным был британский комитет научно-технической разведки. По его мнению, уровень советской науки не позволял реализовывать подобные проекты. В июне 1949 г. он отмечал: «Представляется очевидным, что научный потенциал СССР, несмотря на его огромную численность, гораздо менее внушителен, чем кажется. Разумно предположить, что, хотя они осуществляют и будут продолжать профессиональные и оригинальные исследования, советские ученые вряд ли достигнут высокой научной мысли и воображения, которые порождают основные продвижения в научном познании»226.
Менее чем через два месяца Советский Союз взорвал свою первую атомную бомбу. И он сумел это сделать раньше, чем Англия. Стало очевидным, что СССР обладает научно-техническим потенциалом, по масштабам, да и по уровню развития, уступающим лишь Соединенным Штатам. Такой ресурс многого стоил. Нужно только им грамотно распорядиться. В этом случае перед страной открывалась перспектива преодоления накопившихся диспропорций в социально-экономическом развитии при одновременном сохранении статуса сверхдержавы.
Справиться с такой задачей было, конечно, непросто. Однако Советский Союз обладал одним важным преимуществом. В отличие от своих оппонентов он располагал огромными территориями, еще очень слабо вовлеченными в хозяйственный оборот. Освоение их природных ресурсов обещало дать мощный импульс экономике страны. Это хорошо понимало советское руководство. Но новый виток в расширении экономического пространства требовал серьезного научного обеспечения. Оно являлось необходимым условием перехода к интенсивному хозяйственному строительству на дальней периферии. Поэтому ускорение «научного освоения» восточных районов страны стало важным направлением в государственной политике.
189 См.: Попов В.П. Экономическая политика советского государства. 1946— 1953 гг. Тамбов, 2000. С. 139; Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. С. 270-271; Белоусов Р.А. Экономическая история России: XX век. Кн. IV. Экономика России в условиях «горячей» и «холодной» войн. М., 2004. С. 333-349; и др.
190 Ханин Г. Десятилетия триумфа советской экономики // Свободная мысль -XXI. 2002. № 5. С. 73-74.
191 Фридман Л. О многовариантности международных экономических сопоставлений // Россия XXI. 2005. № 4. С. 128.
192 Тишков В. Отрицание России // Отечественные записки. 2005. № 1. С. 245.
193 Ханин Г. Десятилетие триумфа советской экономики... С. 75.
194 Кудров В.М. Советская экономика в ретроспективе: опыт переосмысления. С. 20-21.
195 Ханин Г. Советское экономическое чудо: миф или реальность? Статья третья // Свободная мысль - XXI. 2003. № 9. С. 114-115, 118.
196 Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы: СССР в первые послевоенные годы. С. 113.
197 Семиряга М.И. Как мы управляли Германией. М., 1995. С. 150.
198 Попов В.П. Экономическая политика советского государства... С. 112-113.
199 Ханин Г.И. Динамика экономического развития СССР. Новосибирск, 1991. С. 186-187; Данилов А. А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы. СССР в первые послевоенные годы. С. 112-113.
200 Баженов А.Ю. Восстановление производства на европейском юге СССР в 1943-1945 гг. как этап индустриализации (на примере танковой промышленности) // Индустриальное наследие. Сборник материалов Международной научной конференции. Саранск, 2005. С. 154-161.
201 См.: Ханин Г. Советское экономическое чудо: миф или реальность? Статья третья // Свободная мысль - XXI. 2003. № 9. С. 115.
202 Семиряга М.И. Как мы управляли Германией. С. 139-142.
203 Путь в XXI век. Стратегические проблемы и перспективы российской экономики. М., 1999. С. 50.
204 См.: Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР... С. 242-244.
205 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 3. С. 826; РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35. Д. 30. Л. 47.
206 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 3. С. 809-829.
207 Знамя. 1990. № 12.
208 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 1. С. 144-145; Кн. 3. С. 93-95.
209 Атомный проект СССР... Т. 11. Кн. 3. С. 825-826.
210 Вестник АН СССР. 1947. № 3. С. 6-7.
211 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35. Д. 30. Л. 46-49.
212 Ламин В.А. Кадры и научно-производственная база Западно-Сибирского филиала АН СССР // Исторические аспекты экономического, культурного и социального развития Сибири. Новосибирск, 1978. Ч. 1. С. 242.
213 См.: Полетаев В.Е. Из истории творческого содружества работников науки и производства (1946-1958 гг.)//История СССР. 1966. № 1.С. 82-94.
214 Рассчитано поданным: РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35. Д. 2. Л. 152-153.
215 РГАНИ. Ф. 5. Оп. 35. Д. 2. Л. 152-153.
216 Девятнадцатый съезд Всесоюзной коммунистической партии (большевиков). Бюллетень № 6. М., 1952. С. 50.
217 См.: Лебедев В.Э. Научно-техническая политика региона: опыт формирования и реализации (1956-1985 гг.). Свердловск, 1991. С. 62.
218 Чемоданов М.П. Концепции роста науки и фактор интенсификации. Новосибирск, 1982. С. 190.
219 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 125. Д. 543. Л. 131-140.
220 РГАСПИ. Ф. 82. Оп. 2. Д. 923. Л. 169, 176.
221 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 2. С. 11, 24-25.
222 Советский атомный проект... С. 194-195.
223 Советский атомный проект... С. 194.
224 Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС... С. 188.
225 Данилов А.А., Пыжиков А.В. Рождение сверхдержавы... С. 269.
226 Цит. по: Печатное В. Конец атомной монополии США // Россия XXI. 2004. № 5. С. 66.
<< Назад Вперёд>>
