§ 2. Военно-технический фактор
Судя по оригиналу документа, проект не вызвал особых возражений и был принят без изменений. Однако в нем появилось одно важное дополнение, сделанное рукой И.В.Сталина. Он внес в проект последний, четвертый, пункт, который гласил: «Товарища Берия обязать половину своего рабочего времени отдавать делу № 1, № 2, № 3». После такой редакции проект «оформили» как официальное постановление Политбюро ЦК144.
При его чтении три первых пункта выглядят вполне логично и ясно. Сокращаются одни структуры, их функции передаются другим, вносятся соответствующие изменения в аппарат. Непонятен только последний пункт. Что это за «дело № 1, № 2, № 3»? Почему им дан такой приоритет? С какой стати в документе, размноженном в количестве 10 экземпляров, они не расшифровываются? К чему такая секретность? И наконец, почему все эти «дела» поручены Л. П. Берии, пожалуй, второму после И.В.Сталина человеку во властной иерархии?
Но то, что может вызывать вопросы сегодня, для принимавших постановление было очевидным. Дело № 1 означало овладение ядерной энергией и создание атомной бомбы. Дело № 2 - разработку и производство ракетной техники. Дело № 3 - развертывание системы противовоздушной обороны Москвы, способной отразить массированную ядерную атаку. Другими словами, речь шла о «мече» и «щите», способных обеспечить реализацию национальных интересов страны, как они понимались ее высшим руководством. Программы их создания уже вовсю осуществлялись. Но, видимо, посчитали нужным сосредоточить руководство всеми «делами» в одних руках. Так легче мобилизовать ресурсы, а это тогда считалось главным. Все остальное отходило на второй план. А чтобы не спровоцировать своих геополитических оппонентов на упреждающие действия, программы создания «меча» и «щита» осуществлялись в строжайшей тайне.
Такое видение ситуации было напрямую связано с последствиями Второй мировой войны. Дело в том, что она породила глубокие революционные преобразования в мире. Прежде всего неизмеримо возросла геополитическая роль Советского Союза, укрепился его моральный авторитет, усилилась позиция в сфере межгосударственных отношений. Другой послевоенной реальностью стало превращение США в главного претендента на руководство миром. Их притязаниям мог оппонировать только СССР. Это означало появление на международной арене двух сверхдержав - Соединенных Штатов Америки и Советского Союза, принципиальное различие интересов и представлений о мировом устройстве которых создавало реальную основу для их конфронтации и прямого противостояния145.
В этом противостоянии, угрожающем в любой момент перерасти в открытую борьбу, огромные преимущества принадлежали Соединенным Штатам. И до войны они обладали заметным экономическим превосходством. А после ее окончания диспропорция в уровне развития ведущих стран антигитлеровской коалиции еще больше увеличилась. Причем экономическая мощь Соединенных Штатов дополнялась их монополией на ядерное оружие, придававшей подавляющему превосходству Америки над СССР угрожающий характер, и в случае прямого военного столкновения сверхдержав это могло иметь для Советского Союза катастрофические последствия. Так понимало сложившуюся ситуацию его руководство, так она осознавалась большинством населения.
Мог ли Советский Союз рассчитывать на положительный исход дуэли со своим геополитическим противником? Был ли у него шанс устоять в этой неравной борьбе? Эти вопросы со всей остротой встали перед советским руководством. И оно нашло ответ: экономическое превосходство Соединенных Штатов можно компенсировать лишь достижением паритета в военной сфере, используя все имеющиеся ресурсы. Другого пути просто не существовало. Даже если Советский Союз и мог надеяться на создание экономики, сопоставимой по масштабам и эффективности с экономикой своего главного соперника, то на это требовалось время. Отсюда следовал чрезвычайно важный вывод. С учетом тенденций развития средств вооруженной борьбы только обладание ядерным оружием и средствами его доставки в какой-то мере гарантировало Советскому Союзу равенство с Соединенными Штатами. Одновременно нужно было максимально обезопасить главные центры страны от возможного ядерного нападения. Так у страны появилась «проблема номер один, номер два и номер три».
Их решение требовало определенного пересмотра экономической и научно-технической политики. Это объяснялось следующими обстоятельствами. В кратчайшие сроки практически с нуля предстояло развернуть совершенно новые производства: атомную индустрию, ракетостроение, радиоэлектронную промышленность. По своим масштабам и организационной сложности эта задача не имела прецедента. Прежде всего для вновь создаваемых производств требовались огромные ресурсы. И не существовало других вариантов, кроме их перераспределения за счет других отраслей, ущемления потребительского сектора, что, собственно, и было сделано, хотя каких-либо официально обнародованных решений по этому поводу не принималось.
Другая новация предусматривала активизацию собственных научно-технических усилий. Атомная индустрия, ракетостроение, радиоэлектронная промышленность являются чрезвычайно наукоемкими отраслями. Поэтому их становление и успешное развитие зависели от постоянной подпитки результатами фундаментальных исследований. Однако рассчитывать на зарубежные разработки - в качестве основного источника нововведений - не приходилось. Ставка на заимствование «чужих» научных достижений вела к запаздыванию в их использовании. К тому же в любой момент они вообще могли стать недоступными. Поэтому при развертывании новейших видов вооружения был взят курс на создание научно-производственных комплексов, базирующихся на собственных фундаментальных и прикладных исследованиях и конструкторских разработках146.
Однако трудности, которые стояли на этом пути, на первый взгляд казались непреодолимыми. Даже Соединенные Штаты Америки, обладавшие гораздо большими техническими возможностями, сосредоточившими у себя цвет европейской научной и инженерной мысли, оказались вынужденными напрячь все свои силы147. И все же наша страна обладала реальными предпосылками для решения «проблемы номер один, два и три». Прежде всего она располагала современной индустриальной базой. Созданные и реконструированные в 1930-е гг. предприятия, составлявшие основу ее промышленности, успешно справились с задачей обеспечения армии в годы минувшей войны высококлассным вооружением. Можно было рассчитывать, что они «не подведут» и на этот раз, сделают все необходимое для создания атомного оружия.
Надежду внушал и большой позитивный опыт реализации крупных производственно-технических программ и проектов. Достаточно упомянуть о развертывании в считанные годы таких новейших отраслей промышленности, как самолето- и автостроение, производство резинотехнических изделий и др., о создании региональных промышленных комплексов (в частности, Урало-Кузнецкого комбината) и т. д. Как свидетельствовал этот опыт, в условиях жесткого дефицита ресурсов и времени многое зависело от мобилизации всех сил для достижения поставленных целей. А действовавшая тогда система хозяйствования как раз и была приспособлена для решения такого рода задач.
Нужно остановиться еще на одной предпосылке, которая, по существу, сыграла роль «главного звена» в решении «проблемы номер один». Речь идет о научном обеспечении проекта. Пожалуй, впервые пришлось создавать единый научно-технический и производственный цикл, начальной стадией которого являлось проведение фундаментальных исследований. Иначе говоря, успех во многом определялся наличием научного задела и эффективностью его использования. Это имело важное последствие. Отныне научные направления, связанные с разработкой ракетно-ядерной тематики, обрели в глазах руководства страны особую значимость. Их развитие реально, а не на словах стало «главной заботой» государства.
Но эта проблема решалась не на «пустом месте». Страна располагала научными школами, работавшими на самом современном уровне, имелся большой опыт практического приложения результатов научных исследований. В той же ядерной физике еще в 1930-х гг. сложились крупные исследовательские центры в Ленинградском и Украинском физико-технических институтах. С ними взаимодействовал ряд ученых, представлявших другие научные учреждения. Их достижения были хорошо известны за рубежом, а сами они являлись частью мирового научного сообщества, работавшего в области ядерной физики. Эти исследователи и взяли на себя основную нагрузку по научному обеспечению атомного проекта148. Особые надежды в его реализации не без основания связывались с разведывательной информацией. Полученные по «закрытым каналам» сведения позволяли значительно сократить время и сэкономить средства при проработке сложнейших научно-технических вопросов. В общем, на такой базе при условии масштабных «вложений» ресурсов и надлежащей организации работы можно было «строить» научно-производственные комплексы, аналогов которым, кроме Соединенных Штатов, не было в то время ни у кого в мире.
Руководство программами № 1, № 2, № 3 вполне закономерно возложили на Л. П. Берию. В годы войны он зарекомендовал себя выдающимся организатором производства. В его руках находилась огромная власть. И сам Сталин, и его ближайшие соратники, видимо, не видели другой кандидатуры. Тем более, что Л. П. Берия в силу своего образования и личных качеств лучше других мог разобраться в непростых научно-технических и производственных вопросах. Правда, после его «разоблачения» усиленно культивировался миф о нем как о мелком, тупом и злобном «карьеристе», пробравшемся к власти. Впервые такие оценки появились на июльском пленуме ЦК 1953 г., «благословившем» смещение Л. П. Берии. Уже тогда А. П. Завенягин, его ближайший соратник по атомной эпопее, заявил, что «любой член Президиума ЦК гораздо быстрее и глубже разбирался в вопросах и мог разобраться, чем Берия. Берия в этом отношении был исключением. По своей тупости он не мог вникнуть в дело. И когда мы занимались каким-либо вопросом, он говорил: бросьте вы, к черту, заниматься этим делом, вы организаторы»149.
Сегодня такие пассажи неудобно читать. Но нужно понять А. П. Завенягина: ему следовало всячески отмежеваться от поверженного патрона, иначе у самого могли возникнуть крупные неприятности. Такое было время. Но в цитируемом отрывке выступления обращает на себя внимание его концовка. Ее можно интерпретировать как признание, что Л. П. Берия делал ставку на профессионализм, квалификацию и инициативу, что он стремился оградить ученых, инженеров, производственников от мелочной опеки со стороны высоких руководителей. А это являлось залогом успеха.
Что касается общей оценки роли Л. П. Берии в решении первоочередных тогда для страны проблем, то, думается, лучше всего о нем уже в наше время сказал А. М. Петросьянц, стоявший у истоков создания атомной техники. По его мнению, в интересах исторической справедливости «...нельзя не сказать, что Берия, этот страшный человек, руководитель карательного органа нашей страны, сумел полностью оправдать доверие Сталина... Он придал всем работам по ядерной проблеме необходимый размах, широту действий и динамизм. Он обладал огромной энергией и работоспособностью, был организатором, умеющим доводить всякое начатое им дело до конца. Часто выезжал на объекты, знакомился с ходом и результатами работ, всегда оказывал необходимую помощь. В то же время резко и строго расправлялся с нерадивыми исполнителями, невзирая на их чины и положение. В процессе создания первой советской ядерной бомбы его роль была в полном смысле неизмеримой. Его усилия и возможности в использовании всех видов и направлений отраслей промышленности страны в интересах создания ядерной индустрии, научно-технического потенциала страны и громадных масс заключенных, страх перед ним обеспечили ему полную свободу действий и победу советскому народу в этой научно-технической эпопее»150. Похожую характеристику дал Л. П. Берии и академик Ю. Б. Харитон. Он отмечал его «ум, волю и целеустремленность», особо подчеркивая, что без Л. П. Берии трудно было бы рассчитывать на быстрый успех в «грандиозном по масштабам работ» атомном проекте151.
Нужно сказать, что обращение к оценкам личности Л. П .Берии не является простой данью моде. Под его руководством были развернуты новые направления в науке и технике, шло формирование не существовавших ранее производств. Конечно, нельзя утверждать, что он создавал их «по своему образу и подобию». Но личностный фактор безусловно сказался на принципах организации работы. Более того, в курируемых Берией отраслях эти принципы продолжали действовать и спустя десятилетия. Весом его вклад и в формирование новых подходов к научно-технической политике страны. Впервые на практике был осуществлен выход за пределы ее модели, ориентированной на догоняющее развитие. Л. П. Берия и его соратники из числа ученых, производственников, управленцев сделали ставку на создание единого научно-производственного цикла, опирающегося на собственные фундаментальные исследования. И она блестяще себя оправдала. Правда, это касалось узкого сегмента отраслей. Однако накопленный опыт ясно показывал, как можно добиться прорывов в научно-технической сфере и ускорения экономического прогресса.
Важной особенностью происходивших тогда подвижек в научно-технической политике являлся их латентный характер. На «поверхности» вроде ничего не менялось. Не было никаких официальных деклараций о новых подходах и т. д. Казалось, все шло по давно отработанным схемам. В то же время на самом верху в условиях глубочайшей секретности принимались решения, имевшие принципиальное значение с точки зрения перспектив развития науки, техники, производства. Вначале они ограничивались организацией работы по овладению атомной энергией. Еще в конце 1942 г. Государственный Комитет Обороны принял решение о возобновлении исследований по урану, имея в виду создание атомной бомбы. А в феврале следующего года начало работать первое научно-исследовательское учреждение, призванное заниматься атомной проблемой. Оно получило название - Лаборатория № 2 АН СССР. Ее возглавил И.В.Курчатов, избранный в том же году академиком. Общее руководство решением атомной проблемы осуществлял В. М. Молотов. Однако до августа 1945 г. эта работа шла «ни шатко ни валко». По существу, она не выходила за рамки лабораторных экспериментов. До поры до времени грозная мощь нового оружия существовала как бы гипотетически. И только после атомной бомбардировки Японии наступила полная ясность. Политическое руководство СССР увидело, чем ему может грозить отсутствие такого оружия у себя. Практически одновременно с этим появились и новые возможности ресурсного обеспечения проблемы в связи с окончанием войны. Дело оставалось за политическим решением, призванным обеспечить необходимый размах работ. И такое решение было принято152.
20 августа 1945 г. вышло постановление Государственного Комитета Обороны «О Специальном комитете при ГОКО»153. Он создавался для руководства «всеми работами по использованию внутриатомной энергии урана». Его председателем был назначен Л. П. Берия. На тот момент он являлся наркомом внутренних дел и заместителем председателя ГКО СССР. Кроме него в состав Спецкомитета входили еще два представителя высшего руководства: секретарь ЦК ВКП(б) и заместитель Председателя СНК Г. М. Маленков, а также председатель Госплана и первый заместитель Председателя правительства Н. А. Вознесенский, смещенный со всех постов и репрессированный в 1949 г. Членами Спецкомитета являлись два выдающихся физика - академики И.В.Курчатов и П. Л. Капица (вскоре выведенный из состава Комитета из-за разногласий с Л.П.Берией), а также крупные хозяйственники - Б. Л. Ванников, А. П. Завенягин, М. Г. Первухин и представитель органов внутренних дел В. А. Махнев.
Спецкомитету для выполнения возложенной на него задачи предоставлялось право издавать «распоряжения, обязательные к выполнению для наркоматов и ведомств, а в случаях, требующих решения Правительства», вносить свои предложения «непосредственно на утверждение Председателя ГОКО», после же ликвидации ГКО 4 сентября 1945 г. - Председателю Совета Министров СССР. В постановлении оговаривалось, что «никакие организации, учреждения и лица без особого разрешения ГОКО» не имеют права вмешиваться в его деятельность. Это положение относилось и ко всем партийным органам. До 1953 г. даже секретари обкомов не имели права посещать «зоны», где возводились и действовали предприятия атомной отрасли154. Такой порядок еще раз был подтвержден постановлением ЦК ВКП(б) и Совмина СССР от 8 февраля 1947 г., установившим, что «вопросы» Спецкомитета докладываются «непосредственно» Председателю Совета Министров СССР, т.е. И.В.Сталину, или его первому заместителю155. Однако практика «докладов» первым замам не прижилась. Ни В. М. Молотов, ни позже Н. А. Булганин не имели отношения к деятельности Спецкомитета, кроме как исполнители его решений.
Дальнейшее укрепление позиций Спецкомитета в системе партийно-государственного руководства произошло почти три года спустя. 1 декабря 1949 г. вышло постановление Совета Министров СССР, менявшего порядок планирования «специальных работ»156. Отныне они даже формально изымались из ведения Госплана СССР. Одновременно в Специальном комитете создавалось особое Управление, ответственное за «рассмотрение и подготовку... планов производства, капитального строительства, материально-технического, производственного обеспечения и финансирования специальных работ (по министерствам и ведомствам)» и контроль за их выполнением. Начальником управления и членом Спецкомитета назначили Н. А. Борисова, работавшего до этого заместителем председателя Госплана и заместителем начальника Первого главного управления при Совете Министров. Произведенная реорганизация, по сути, завершила процесс превращения Спецкомитета в своего рода «государство в государстве».
И все же степень «независимости» Спецкомитета не стоит абсолютизировать. Прежде всего она проявлялась в управленческой сфере: Спецкомитету не нужно было отчитываться перед многочисленными контролирующими структурами, согласовывать предлагаемые им решения с различными ведомствами. Но он не мог игнорировать требования, вытекавшие из развития политической обстановки в стране. В частности, в связи с развернувшейся в конце 1940-х гг. «борьбой с космополитизмом», многие ученые, задействованные в атомном проекте, пережили не лучшие времена. Поиски «неблагонадежных», потенциальных противников режима распространились и на организации, работавшие по заданиям Спецкомитета. Сначала «неправильным положением» в расстановке кадров, ведущих исследования по «специальной тематике» в Академии наук, «озаботились» так называемые уполномоченные Совета Министров, прикрепленные к ее институтам. Они настаивали на тотальной проверке научных и научно-технических работников и увольнении «непригодных» и «ничего не сделавших». К таковым в основном относили лиц еврейской национальности. Особенно ожесточенным нападкам подвергся академик Л. Д. Ландау. И только благодаря настойчивой просьбе академика А. И. Алиханова, обратившегося непосредственно к Л. П. Берия, поддержке М. Г. Первухина и П. Я. Мешика (представителя Госбезопасности, заместителя начальника Первого главного управления, отвечавшего за кадры и охрану секретности) его оставили в покое157.
Но этим дело не кончилось. В октябре 1950 г. Агитпроп ЦК ВКБ(б) подготовил докладную записку «О подборе и расстановке кадров в Академии наук СССР». В ней вновь говорилось о «засоренности» институтов «людьми, не внушающими политического доверия». В их числе назывались те же лица, что и полтора года назад. Так, академик Л. Д. Ландау и его «школа» («11 докторов наук; все евреи и беспартийные») обвинялись в монополизме, «зажиме» новых научных направлений. Каких-либо практических мер не предлагалось. Однако и так было ясно, что следует делать158. И все же этих ученых опять удалось отстоять. Но далеко не всегда подобные обвинения заканчивались столь благополучно даже для людей, задействованных в атомном проекте. Спецкомитет и подконтрольные ему структуры были вынуждены считаться с политической ситуацией и принимать меры, которые отнюдь не способствовали решению стоящих перед ними задач.
А даже простой перечень этих задач впечатляет. Изначально на Спецкомитет возлагалось:
- развитие научно-исследовательских работ;
- создание сырьевой базы по добыче урана;
- организация промышленности по переработке урана, производству специального оборудования и материалов;
- строительство атомно-энергетических установок, разработка и производство атомной бомбы.
Такой порядок перечисления работ, содержавшийся в постановлении ГКО о создании Спецкомитета, особо подчеркивал значимость научных исследований и давал основание для масштабного перераспределения ресурсов в их пользу. Для руководства ими при Спецкомитете создавался Технический совет. На него возлагалось «рассмотрение научных и технических вопросов, вносимых на обсуждение Специального комитета при ГОКО, рассмотрение планов научно-исследовательских работ и отчетов по ним, а также технических проектов сооружений, конструкций и установок по использованию внутриатомной энергии урана». Но, несмотря на интенсивную работу, Технический совет и созданные при нем комиссии оказались не в состоянии своевременно решать многие инженерные вопросы. По своему составу он скорее был способен к «рассмотрению» научных проблем. Ситуацию усугубляло привлечение к работе все новых заводов, конструкторских бюро и проектных институтов. Выход нашли в создании еще одного органа, включавшего руководителей ведущих отраслей промышленности. Им стал организованный в декабре 1945 г. Инженерно-технический совет при Специальном комитете159.
Однако существование двух «штабных» структур не оправдало себя. Разделение научных и инженерных вопросов вело к различного рода нестыковкам и рассогласованию научно-производственного цикла. Поэтому в апреле 1946 г. оба совета объединили в один Научно-технический совет, который подчинили Первому главному управлению. Председателем Совета назначили Б. Л. Ванникова, у которого стало два заместителя - академик И.В.Курчатов и М. Г. Первухин. На правах членов в первый состав научно-технического совета входили академики А. Ф. Иоффе, В. Г. Хлопин, А. И. Алиханов, Н. Н. Семенов, члены-корреспонденты РАН И. К. Кикоин и Д. В. Скобельцын, профессора Ю. Б. Харитон и А. И. Лейпунский, а также В. А. Малышев, А. П. Завенягин, В. С. Поздняков160. Совету поручалось:
- «предварительное рассмотрение» научных и технических вопросов, планов и отчетов научно-исследовательских учреждений и предприятий;
- «рассмотрение» технических проектов сооружений, конструкций и установок по использованию внутриатомной энергии;
- обеспечение инженерно-технического руководства проектированием предприятий по использованию внутриатомной энергии, а также руководства конструированием и изготовлением специального оборудования для них.
Для непосредственного руководства научно-исследовательскими, проектными, конструкторскими организациями и промышленными предприятиями, привлекаемыми к решению атомной проблемы, создавалось подчиненное Спецкомитету Первое главное управление (ПГУ). Ему передавался ряд организаций и предприятий. Финансирование их деятельности осуществлялось из союзного бюджета. В апреле 1946 г. Первое главное управление в соответствии с постановлением СМ СССР получило право контролировать выполнение министерствами и ведомствами заданий Спецкомитета на проведение «научно-исследовательских, проектных, конструкторских и практических работ по использованию внутриатомной энергии» и «совместно с соответствующими министрами и руководителями ведомств» принимать оперативные меры «по обеспечению своевременного выполнения указанных заданий161. Другими словами, по своим функциям ПГУ было не обычным ведомством. В его непосредственном подчинении находилось, особенно на начальном этапе, ограниченное число организаций. В то же время десятки и десятки научно-исследовательских институтов, конструкторских бюро, промышленных предприятий работали по заданию и планам ПГУ. Для этих нужд им выделялись дополнительные ассигнования. Финансирование всех работ по атомному проекту осуществлялось из союзного бюджета по статье «специальные расходы». Такой порядок финансирования сохранялся не только до 1953 г. - времени упразднения Спецкомитета и ПГУ: он действовал вплоть до «перестройки», начатой М.С. Горбачевым162. Материально-технические ресурсы, необходимые для выполнения «специальных работ» в «полной потребности», планировались в народнохозяйственных балансах «отдельной строкой». Министерства-поставщики были обязаны выделять их «независимо от степени обеспечения указанными ресурсами других нужд народного хозяйства»163.
По сути дела, в организации работ «по проблеме номер один» использовались принципы программно-целевого подхода, хотя такое понятие тогда не употреблялось. Высший орган государственной власти сформулировал общенациональную цель: в кратчайшие сроки овладеть ядерной энергией и создать атомную бомбу. Она была развернута в иерархическую систему конкретных взаимоувязанных задач, достижение которых осуществлялось посредством реализации частных мероприятий. Для выполнения последних привлекались нужные организации независимо от их ведомственной принадлежности. Им целевым назначением выделялись ресурсы. Ход работ жестко контролировался «сверху». По промежуточным результатам происходило уточнение основных целей и задач, намечались дополнительные меры для их достижения.
«Мозговым центром» программы создания атомного оружия был Научно-технический совет ПГУ. Именно он формулировал принципиальные предложения: «что, как и когда» делать. Его члены имели доступ к развединформации, сыгравшей важную роль в определении направлений научного поиска и практических действий. На стадии «проработки вопроса» Совет контактировал с непосредственными исполнителями, аппаратом ПГУ, специальным отделом Госплана, задействованными министерствами и ведомствами. Но конечной инстанцией, принимавшей решения, являлся Спецкомитет. Они могли быть дезавуированы только И.В.Сталиным как Председателем Совмина СССР. Но такого практически не случалось. Решения Спецкомитета проводились в жизнь Первым главным управлением, которое организовывало работу и жестко контролировало выполнение установленных заданий.
Такой порядок распространялся на все виды работ. Он действовал и в организации научных исследований и конструкторских разработок. Уже в сентябре 1945 г. Совет провел ряд заседаний, определивших первоочередные меры в этой области. Они были связаны с овладением технологией производства расщепляющихся материалов. Такой выбор сделали отнюдь не случайно. По оценке одного из «отцов» американского термоядерного оружия Э. Теллера, если страна налаживает производство плутония и высокообогащенного урана, «то можно считать, что через несколько месяцев она будет обладать бомбой»164. Это безусловно хорошо понимали и научно-технические руководители советского атомного проекта.
На тот момент наибольший задел отечественные ученые имели в разработке газодиффузионного метода обогащения урана и в овладении технологией получения плутония в уран-графитовом реакторе. К тому же они требовали меньше времени для подготовки исходного сырья и изготовления необходимого оборудования. Поэтому было рекомендовано в первую очередь создать два предприятия: газодиффузионный завод и завод по производству плутония «по методу котел «уран-графит». Научное обеспечение всего комплекса работ возлагалось на Лабораторию № 2 АН СССР. Однако для проработки отдельных вопросов предлагалось привлечь десять академических институтов физического и химического профиля и десять отраслевых институтов. Для каждого из них формулировались конкретные задания, назывались ответственные исполнители. Научные исследования увязывались с проектированием предприятий и конструированием для них специального оборудования. Одновременно намечались исследования, нацеленные на разработку других методов получения делящихся материалов. Все эти предложения Технического совета были вынесены на заседание Спецкомитета и утверждены им165.
Реализация его решений осуществлялась последовательно и жестко. Наглядным тому свидетельством является организация работ по созданию технологии диффузионного производства166. Это была сложнейшая научно-техническая проблема. Она заключалась в организации промышленного производства высокообогащенного по изотопу 235 металлического урана. В природном уране он составляет менее одного процента. Остальное приходится на более тяжелый изотоп - уран-238. Следовательно, задача заключалась в их разделении. Начальной стадией процесса является перевод природного урана в газообразное состояние. При определенных условиях в такое состояние может переходить одно из его соединений - гексафторид урана. Этот чрезвычайно химически агрессивный газ нужно при давлении не более одной сотой атмосферы пропустить через каскад машин с пористыми перегородками (фильтрами) длиной несколько километров. «Легкие» молекулы с ураном-235 проходят через отверстия фильтров в большем количестве, чем тяжелые с ураном-238. Если перекачивать газ несколько раз, то на выходе их концентрация может достигнуть 90%. Затем обогащенный по изотопу 235 гексафторид урана нужно превратить в металлический уран-235. Это и есть готовый продукт, высокообогащенный, или так называемый оружейный уран.
Вначале предельная степень обогащения по изотопу 235 газодиффузионным методом не превышала 75%. Поэтому для дообогащения до нужной кондиции - 90% - использовалась электоромагнитная установка комбината № 814, позже названного «Электрохимприбор», построенного на Урале близ г. Нижняя Тура (научный руководитель - академик Л. А. Арцимович). Этот метод из-за огромных электрозатрат был менее рентабельным, чем диффузионный. Но другого выхода тогда не видели. Так работали, пока уровень обогащения диффузионным способом не вышел на отметку в 90%. Однако и он являлся весьма энергоемким и требовал больших затрат. Через девять лет после пуска первой очереди Уральского электрохимического комбината (так стал называться газодиффузионный завод, построенный близ Верх-Нейвинска) он потреблял 7 млрд кВт/ч электроэнергии в год. Тогда это составляло 3% от ее производства в Советском Союзе167. Но когда принималось решение о разработке технологии и создании крупномасштабного производства высокообогащенного урана, о затратах думали в последнюю очередь.
Научно-техническим руководителем этого грандиозного проекта являлся заместитель И. В. Курчатова по Лаборатории № 2 член-корреспондент АН СССР И. К. Кикоин. Он также отвечал за проработку физики процессов. Решение инженерных проблем поручили заведующему кафедрой гидромашин Ленинградского политехнического института профессору И. Н. Вознесенскому, расчетно-теоретические работы - академику С. Л. Соболеву.
С самого начала к созданию технологии диффузного производства были привлечены подразделения Академии наук СССР: Институт физической химии по теме «Обеспечение изучения коррозии среды урана», Институт неорганической химии по теме «Обеспечение изучения химических свойств плутония и теории диффузионных процессов», Институт химической физики по теме «Разработка новых методов разделения изотопов урана», Уральский филиал АН СССР по теме «Разработка методов центробежного разделения изотопов урана по материалам доктора Ф. Ланге», Биохимическая лаборатория АН (впоследствии институт геохимии и аналитический химии им. В.И.Вернадского) по теме «Разработка методик определения примесей в уране и других ядерных материалах», а также Уральский индустриальный институт по теме «Разработка сеток для диффузионного разделения изотопов». Со временем круг соисполнителей еще более расширился за счет привлечения ряда отраслевых и академических институтов.
Параллельно с проведением научных исследований велось конструирование и осуществлялась подготовка основного технологического оборудования. В январе 1945 г. Инженерно-технический совет Спецкомитета принял решение, «оформленное» постановлением правительства, об изготовлении диффузионных машин «по техническим условиям Лаборатории № 2 (тт. Кикоина и Вознесенского)» на двух заводах - Ленинградском Кировском и Горьковском машиностроительном. Там были организованы конструкторские бюро для «систематической работы» по созданию техники для диффузионного разделения изотопов урана. В своей деятельности они дублировали друг друга. Но на это пошли сознательно, считая, что конкуренция двух ОКБ благоприятно скажется на выполнении ответственной работы.
В общем, так оно и получилось. Сначала, согласно выданному И. К. Кикоиным и И. Н. Вознесенским заданию, конструкторы Кировского и Горьковского заводов развернули работы по созданию многоступенчатой диффузионной машины. Но ее конструкция оказалась столь сложной, что в серийное производство она не пошла. Однако параллельно в ОКБ Ленинградского Кировского завода (ОКБЛКЗ) и в ОКБ Горьковского машиностроительного завода прорабатывались варианты одноступенчатой машины. Ее опытные образцы были испытаны в Лаборатории № 2. Их результаты обсуждались в Научнот-ехническом совете. После бурных дебатов приняли решение: комплектовать первый газодиффузионный завод, строившийся на Урале близ Верх-Нейвинска, только машинами горьковского ОКБ. Правда, при их наладке ученые и конструкторы столкнулись еще с «букетом» сложнейших проблем. Но к лету 1949 г. большинство из них удалось преодолеть и основное технологическое оборудование первого газодиффузионного завода в СССР ввели в эксплуатацию. Страна получила промышленное производство оружейного урана168.
Аналогичным образом строилась работа по научно-техническому обеспечению других направлений атомного проекта. Сегодня хорошо известно, с каким количеством проблем пришлось столкнуться при разработке технологии получения оружейного плутония. Тем не менее их удалось успешно решить. Под непосредственным научным руководством И.В.Курчатова было налажено производство плутония в уран-графитовом реакторе на комбинате, построенном на Южном Урале. Активно велись исследования, направленные на создание реактора по методу «уран-тяжелая вода». Был отработан электромагнитный способ разделения изотопов урана. Одновременно разворачивалась работа, связанная с изготовлением ядерного заряда и автоматики его подрыва, созданием различной контрольно-измерительной аппаратуры, обеспечивающей проведение испытания атомного оружия и т. д. Она требовала масштабных расчетно-теоретических и прикладных исследований, поиска нестандартных конструкторских решений169.
Пропорционально числу проблем росло количество научных и инженерных сил, задействованных в проекте. В работу включались все новые организации. После успешного испытания первой атомной бомбы в секретариате Специального комитета была подготовлена справка170. В ней перечислялись учреждения и организации, имевшие отношение к «проблеме номер один». Среди них было названо 29 «основных» институтов и конструкторских бюро, в которых «спецтематикой» занималось более 20 тысяч человек, в том числе около полутора тысяч научных сотрудников и свыше пяти с половиной тысяч инженерно-технических работников.
Пять научно-исследовательских и две проектные организации входили в состав Первого главного управления. В их числе были НИИ-9 (впоследствии получил название ВНИИ неорганических материалов им. Бочвара), ГСПИ №11 и ГСПИ № 12, а также Институты «А» и «Г» в Сухуми и Лаборатории «В» (ст. Обнино под Москвой) и «Б» (Сунгуль Челябинской области). Научный персонал последних четырех организаций состоял в основном из немецких специалистов, а также заключенных. Тринадцать учреждений относилось к академической науке. Среди них - институты химической физики, физической химии, физических проблем, геохимии и аналитической химии, общей и неорганической химии, энергетический, Ленинградский физико-технический, Физический им. П. Н. Лебедева, Радиевый, Лаборатория № 3 (впоследствии Теплотехническая лаборатория АН СССР, а затем Институт теоретической и экспериментальной физики) и биофизики АМН СССР. Остальные девять - принадлежали различным министерствам и ведомствам. Это были НИИ химического машиностроения Министерства машиностроения и приборостроения, Всесоюзный институт авиационных материалов Министерства авиационной промышленности, Центральный котлотурбинный институт тяжелого машиностроения, ОКБ завода «Электросила» (впоследствии НИИ электрофизической аппаратуры им. Д. В. Ефремова) и др.
Наиболее мощным потенциалом располагали «головные» организации: Лаборатория № 2 со штатом, превышающим две тысячи сто человек, и ее филиал КБ-11 с четырьмя с половиной тысячами работников. Последний, в соответствии с постановлением правительства от 9 апреля 1946 г. был специально организован для проведения комплекса научно-исследовательских, опытно-конструкторских и производственных работ по созданию атомной бомбы171. Он, как и Лаборатория № 2, лишь формально относился к Академии наук. В своей деятельности эти учреждения были подотчетны только ПГУ и Спецкомитету, хотя ядро их коллективов составляли выходцы из академических кругов.
Кроме «основных» в атомном проекте участвовало еще до 50 институтов и конструкторских бюро Академии наук СССР, Академии медицинских наук, министерств и ведомств. Они решали отдельные научно-технические задачи, поставленные «головными» организациями. И с созданием первой атомной бомбы масштабы привлечения научных сил к работе по «проблеме номер один» отнюдь не уменьшились. Наоборот, их круг был заметно расширен. Темпы наращивания ядерного потенциала, заданные правительством, не допускали иного варианта. Причем теперь упор делался на реализацию собственных идей и замыслов. Время повторения американских образцов ушло в прошлое. В некоторых случаях удавалось даже обойти своих бывших «учителей». Так произошло с водородной бомбой. Решение о ее создании правительство приняло в феврале 1951 г., на год позже, чем это сделала администрация США. И все же к финишу Советский Союз пришел первым, если иметь в виду не многотонное устройство, а водородный заряд, готовый к применению в виде бомбы172. Максимальная мобилизация научного потенциала, привлечение новых сил сделали свое дело.
В тоже время обозначилась перспектива скорого появления других, помимо авиационных, носителей ядерных боеприпасов. Крылатые, баллистические и зенитные ракеты обладали иными траекториями и видами базирования. Это предъявляло более жесткое, чем для авиационных бомб, требование по весу и габаритам, по другим эксплуатационным характеристикам. Естественно, что их учет оборачивался для разработчиков ядерных боеприпасов дополнительными научно-техническими проблемами. С другой стороны, возникала потребность в более тесной координации усилий в создании ракетно-ядерных «щита» и «меча». Собственно говоря, мартовское 1951 г. постановление Политбюро ЦК, возложившее на Л. П. Берию ответственность за «дело № 1, № 2, № 3» и было призвано решить эту проблему.
Задача облегчалась использованием аналогичных принципов в организации работы по всем трем программам. Правда, атомный проект стартовал раньше и ему с самого начала уделялось больше внимания. Второй стала проблема создания ракет дальнего действия. Она опиралась на научный задел, накопленный еще в предвоенные годы. Однако тогда в развитии реактивного вооружения ставку сделали на создание неуправляемых ракет на бездымном порохе. Их установки, получившие название «Катюша», сыграли важную роль в годы войны. Разработку крылатых и баллистических ракет советское правительство тогда не поддержало. На все просто не хватало сил. К тому же еще не просматривались четкие военные задачи, которые могли бы эффективно решать жидкостные управляемые ракеты. Это подтверждал и опыт использования немецким командованием ракет «Фау-1» и «Фау-2».
С окончанием войны ситуация стала меняться: появилась возможность направить часть высвободившихся ресурсов на проработку перспективных вооружений, к тому же удалось детально ознакомиться с немецкой ракетной техникой, глубже понять ее сильные стороны. Для овладения немецким опытом в советскую оккупационную зону Германии направили сотни специалистов. В их числе находились С. П. Королев, В. П. Глушко, Н. А. Пилюгин, В.И.Кузнецов, М. С. Рязанский, В. П. Мишин, Б. Е. Черток, Г. А. Тюлин, М. К. Тихонравов, которые впоследствии стали видными учеными, конструкторами, определившими бурное развитие отечественной ракетной и ракетно-космической техники. Советская группа в Восточной Германии не только изучала немецкую технику, но и проводила проектную проработку по выявлению возможностей ее модернизации. Для организации этой работы был создан ряд предприятий по восстановлению ракет, двигателей, аппаратуры систем управления, которые вошли в институт, получивший название «нордхаузен». Его руководителем стал генерал-майор Л. М. Гайдуков, главным инженером - С. П. Королев. Кроме советских в институте работали немецкие специалисты.
«Немецкий период» изучения ракетной техники оказался весьма продуктивным. По оценке Ю. А. Мозжорина, одного из ведущих ученых в этой области, принимавшего участие в «советском десанте» в Германию, он дал «и много, и мало. Мало - потому, что мы не нашли для себя каких-либо теоретических и технологических тайн, ключевых решений, которые нам раньше не были известны и от которых зависело бы создание ракет дальнего действия. Много - потому, что убедились, что ракетное дело, его развитие лежат в пределах наших технологических и производственных возможностей и необходима серьезная организация ракетного производства»173. Был еще один важный аргумент в пользу создания ракетной техники. Скорое, как ожидалось, появление атомных боезарядов открывало исключительные перспективы для баллистических ракет дальнего действия. Научно-технические лидеры и советское руководство это хорошо понимали. Дело оставалось за политическим решением, и оно было принято 13 мая 1946 г., когда вышло постановление Совета Министров СССР «Вопросы реактивного вооружения». Оно объявляло важнейшей государственной задачей создание дальнобойных управляемых ракет и зенитных управляемых ракет.
По схеме, реализованной ранее в атомном проекте, создавался Специальный комитет. На него возлагались подготовка и представление на утверждение Председателя Совмина СССР, т. е. И.В.Сталина, всех планов и программ научно-исследовательских, конструкторских и опытных работ по ракетной технике. Первоочередной задачей объявлялось воспроизводство с применением отечественных материалов немецких ракет «Фау-2» (дальнобойная управляемая ракета) и «Вассерфаль» (зенитная управляемая ракета). Председателем Спецкомитета был назначен Г. М. Маленков. Его членами стали министр вооружения Д. Ф. Устинов, первый заместитель командующего артиллерией Воруженных Сил СССР, начальник Главного артиллерийского управления Н. Д. Яковлев, заместитель председателя Госплана П. И. Кирпичников, заместитель министра внутренних дел И. А. Серов, министр сельскохозяйственного машиностроения П. И. Горемыкин, первый заместитель министра электропромышленности И. Г. Зубович, начальник 1-го Главного управления министерства вооружения Н. Э. Носовский, академик И. А. Берг174.
Однако в начале создания структуры, аналогичной Первому главному управлению, не предусматривалось. Головными ведомствами по разработке и производству ракетного вооружения назначили Министерство вооружения (ракеты на жидком топливе), Министерство сельскохозяйственного машиностроения (пороховые ракеты) и Министерство авиационной промышленности (реактивные самолеты-снаряды, т. е. крылатые ракеты). В качестве смежников определялись Министерство электропромышленности (аппаратура электропромышленности и РЛС), Министерство химической промышленности (жидкое ракетное топливо), Министерство авиационной промышленности (жидкостные реактивные двигатели), Министерство машиностроения и приборостроения (стартовые комплексы и пусковые установки), Министерство сельхозмашиностроения (ракетные взрыватели и порох). В головных и смежных министерствах организовывались главные управления или управления по ракетной технике. В Министерстве вооруженных сил СССР создавалось управление реактивного вооружения, а в составе Госплана СССР - отдел по ракетной технике175. Одновременно с образованием Специального комитета по реактивной технике на базе завода № 88 был заново создан Научно-исследовательский институт реактивного вооружения, получивший закрытое наименование НИИ-88 Министерства вооружения (ЦНИИ машиностроения). Он являлся комплексной организацией. Институт состоял из научной части с лабораториями, специального конструкторского бюро, опытного завода и испытательной станции. На институт возлагалась разработка баллистических ракет дальнего действия. Это была приоритетная задача. Кроме того, институт отвечал за создание зенитных управляемых снарядов «воздух-воздух», зенитных управляемых ракет «земля-воздух», а также неуправляемых зенитных ракет. Главным конструктором НИИ-88 назначили С. П. Королева.
Министерство вооружения стало головным ведомством по разработке баллистических ракет вопреки очевидной логике. В тех же Соединённых штатах новая отрасль формировалась в лоне авиационной промышленности. Это объяснялось технологической близостью производства ракет и самолетов. В Советском Союзе пошли по другому пути. Наркомат авиационной промышленности, озабоченный созданием и освоением производства реактивных самолетов, всячески «отпихивался» от ракет. Иначе на них смотрели в Наркомате вооружения. Его руководство смогло осознать перспективы ракетной техники и взяло ее развитие под «свое крыло»176 . Однако технология производства артиллерийских систем весьма отличалась от того, что требовалось для создания ракет. Поэтому ядро новой отрасли формировалось заново, что по ряду оценок повлекло за собой значительные дополнительные затраты177, хотя, конечно, свой вклад в ее становление внесли многие ведомства.
Тем же майским 1946 г. постановлением Совмина создавался или перепрофилировался под новую тематику ряд НИИ и КБ: по разработке двигательных установок - ОКБ-456 (НПО «Энергомаш») Министерства авиационной промышленности; систем автономного и радиоуправления - НИИ-855 (НИИ космического приборостроения) Министерства промышленности средств связи, выделенное из Министерства электропромышленности; гидроприборов - НИИ-10 (НИИ прикладной механики) Министерства судостроительной промышленности; наземного оборудования - ГСКБ Спецмаш (НПО «Энергомаш») Министерства машиностроения и приборостроения. Их возглавили молодые конструкторы, так же, как и С. П. Королев, будущие академики В. П. Глушко, М. С. Рязанский, И. А. Пилюгин, В. И. Кузнецов, В. П. Бармин. Они вошли в состав образованного под руководством С. П. Королева Совета главных конструкторов, а руководимые ими организации составили научно-технический костяк зарождающейся отрасли отечественного ракетостроения. Кроме того, на нее, как и в случае с атомной индустрией, с самого начала работали и многие другие научные и конструкторские организации178.
На первом этапе основные усилия были сосредоточены на создании проектно-теоретических основ ракетной техники и налаживании производства ее немецких образцов. Поэтому первая отечественная ракета Р-1 являлась копией «Фау-2». В 1948-1949 гг. она прошла летные испытания, после которых началось ее серийное производство. Однако уже в апреле 1947 г. вышло правительственное постановление о разработке баллистической ракеты со значительно увеличенной дальностью полета. Попытки выполнить это требование путем модернизации Р-1 не увенчались успехом. Нужны были иные конструкторские решения, основанные на фундаментальной научной проработке целого ряда проблем. Их нашли при создании ракеты Р-2. Ее дальность по сравнению со своей предшественницей увеличилась вдвое. В то же время удалось сохранить массу заряда и точность наведения. В ноябре 1951 г. ракета Р-2 была принята на вооружение. Это означало, что в Советском Союзе сложилась собственная оригинальная школа ракетостроения179.
Вместе с тем темпы работ по ракетной тематике, видимо, не устраивали высшее руководство. И если в создании баллистических ракет все же были получены обнадеживающие результаты, то с зенитными ракетами дело обстояло гораздо хуже. НИИ-88 не справился с этой тематикой, и ее передали в ОКБ-301 Минавиапрома, возглавляемое известным авиаконструктором С. А. Лавочкиным. Но для снижения угрозы воздушного нападения мало было создать одиночные зенитные ракетные установки. Они ничего не решали в случае массированного налета авиации с атомными бомбами на борту, тем более что вероятный противник к тому времени располагал и передовыми средствами базирования, способными достичь Москвы, и солидным запасом атомных бомб.
Осознание реальности атомной бомбардировки столицы подвигло высшее руководство к решительным действиям. По имеющимся сведениям, по инициативе И.В.Сталина 12 августа 1950 г. Совет Министров СССР принял постановление о создании ПВО Москвы, рассчитанной на отражение массированного налета с любого направления. Так у страны появилось «дело № 3».
Головной организацией по разработке системы стало КБ-1 (ЦКБ «Алмаз», а затем НПО «Алмаз» им. академика А. А. Расплетина). Его сформировали на базе Специального бюро № 1 Министерства вооружения, занимавшегося созданием авиационной противокорабельной ракеты. Главными конструкторами КБ-1 стали П. Н. Куксенко и С. Л. Берия. В новой организации под одной «крышей» работали ученые и специалисты в области радиолокации, аэродинамики, систем управления, математики и других областей науки и техники. Значительную часть коллектива составляли заключенные. Такая кадровая политика заметно отличалась от принятой в атомной проекте. Там принудительный труд - если не принимать во внимание строителей и уранодобывающие предприятия - использовался в весьма ограниченных масштабах и далеко не на главных работах. Видимо, руководство проекта не считало возможным широко привлекать заключенных по соображениям секретности и безопасности. К тому же атомная отрасль создавалась с «нуля» и здесь с самого начала можно было сделать ставку на комплектование коллективов только «проверенными» людьми.
При реализации проекта создания ПВО Москвы пошли другим путем. На стадии организации в КБ-1 были направлены специалисты из числа заключенных. Это делалось в соответствии со специальным распоряжением Совмина СССР. Оно предусматривало передачу из лагерей и тюрем 200 человек. Правда, его реализация в связи с «повышенными требованиями к части высокой квалификации специалистов» осуществлялась «крайне медленно». И все же к июлю 1952 г. в КБ-1 работало почти сто заключенных и ожидалось их «значительное увеличение» уже в «ближайшее время»180.
КБ-1, по сути, являлось мощным научно-техническим концерном. Производство в нем возглавлял известный руководитель промышленности А. С. Елян, во время войны руководивший одним из крупнейших артиллерийских заводов. Создание самой ракеты оставили за КБ Лавочкина, которое по-прежнему входило в Минавиапром СССР. Кроме него у КБ-1 насчитывались еще десятки смежников, принадлежащих другим ведомствам. Это чрезвычайно усложняло организацию работы. При согласовании действий различных исследовательских, конструкторских, производственных предприятий и учреждений приходилось преодолевать ведомственные барьеры.
Такая ситуация наблюдалась и в создании ракет дальнего действия. Это, видимо, подвигло высшее руководство на кардинальное решение проблемы. 3 февраля 1951 г. при Спецкомитете, возглавляемом Л. П. Берией, было создано Третье главное управление при Совмине СССР (ТГУ)181. На него возлагалось «развитие науки и техники в области создания управляемых ракет, самолетов (носителей оружия) и ракет дальнего действия»182. Таким образом, оно несло прямую ответственность за «дело № 2» и «дело № 3». Начальником ТГУ назначили бывшего первого заместителя министра вооружения В. М. Рябикова. Научным руководителем стал академик А. Н. Щукин. С учетом подчиненности Третьего главного управления для Спецкомитета по реактивной техники не оставалось места и он был упразднен.
К сожалению, сегодня очень мало известно о конкретной деятельности Третьего главного управления. Доступные материалы дают лишь самое общее представление о его роли в создании системы ПВО Москвы. Информация о вкладе ТГУ в разработку ракет дальнего действия практически отсутствует. По ряду свидетельств, оно ими не занималось183. И все же можно предположить, что в своей деятельности ТГУ руководствовалось теми же принципами и располагало аналогичными полномочиями, что и ПГУ. А его компетенция не ограничивалась системой ПВО. В той или иной мере она распространялась на все направления ракетной техники, как это предусматривалось постановлением правительства.
При создании ПВО Москвы Третье главное управление столкнулось с рядом проблем. Наиболее сложной задачей являлась разработка многофункциональной радиолокационной системы, способной обеспечить «захват» и автоматическое сопровождение до 20 целей, а также наведение на них зенитных ракет. Такого в мировой практике еще не было. В первых американских зенитно-ракетных комплексах применялись отдельные радиолокаторы обзора воздушного пространства и обнаружения целей и радиолокаторы сопровождения только одной цели. Это, естественно, приводило к немалому увеличению числа технических средств на боевых позициях. И при значительном числе целей их перехват не мог быть гарантирован184.
Автором идеи создания отечественной радиолокационной системы являлся будущий академик А. А. Расплетин. В ее разработке он опирался на задел, созданный в самые первые послевоенные годы. Еще в январе 1946 г. советское руководство, озабоченное отставанием от США и Великобритании, приняло пятилетний план научно-исследовательских и опытных работ по радиолокационной технике. А в июне того же года вышло постановление Совмина СССР «Вопросы радиолокации». Оно конкретизировало задания «радиолокационной пятилетки» и определяло организацию работы по их выполнению.
И здесь потребовалось объединить усилия НИИ, КБ и промышленных предприятий, представляющих широкий спектр научно-технических И производственных возможностей, в этих целях был создан Комитет по радиолокации при Совмине СССР. Его возглавил Г. М. Маленков, вскоре замененный М. З. Сабуровым (заместитель председателя Госплана, а затем заместитель Председателя Совмина СССР). В состав Комитета также вошли академик А. И. Берг, Н. А. Булганин, П. И. Кирпичников, А. И. Шокин.
«Вопросы» работы Комитета по радиолокации «непосредственно докладывались» только Председателю Совета министров СССР и решались им же185. Комитет координировал деятельность министерств промышленности средств связи, выделенного тогда же из министерства электропромышленности (отвечало за развитие наземных станций обнаружения и радионавигационные системы), вооружения (наземные станции управления огнем полевой и зенитной артиллерии), сельскохозяйственного машиностроения (радиолокационные бесконтактные взрыватели), авиационной промышленности (самолетные радиолокационные системы), судостроительной промышленности (радиолокационные станции для военно-морского флота). В них, а также в системе Министерства вооруженных сил создавались специальные подразделения (управления, отделы) для непосредственного руководства этой работой.
При самом Комитете организовали Центральный научно-исследовательский институт радиолокации и Бюро новой техники. Одновременно на радиолокационную тематику переводились пять институтов и 19 конструкторских бюро министерств промышленности средств связи, вооружения, авиационной промышленности, сельскохозяйственного машиностроения. На укрепление их материальной базы направлялись значительные ресурсы. Комитет радиолокации имел право добиваться выполнения в первоочередном порядке всех заказов по разработке и комплектованию радиолокационных систем, привлекать научные и технические кадры из других отраслей промышленности. Однако ведомственная разобщенность предприятий и организаций радиоэлектронной отрасли в отсутствии специального органа оперативного управления вызывала значительные трудности производственного, научно-технического и организационного характера, тормозила создание и освоение новой техники186.
Неспособность комитета по радиолокации противостоять ведомственным устремлениям, видимо, послужила причиной его ликвидации в августе 1949 г. Функции последнего по планированию работы в области радиолокации передали 5-му Главному управлению Военного министерства. В дальнейшем, судя по всему, значительная часть тематики, курируемой Комитетом, перешла в ведение Третьего главного управления. И все же деятельность Комитета сыграла важную роль в развитии средств связи, радиолокации и радионавигации. Это позволило развернуть ряд станций дальнего обнаружения самолетов вероятного противника и наведения на них истребительной авиации. Одновременно были созданы образцы радиолокаторов для своих самолетов, навигационной аппаратуры для военно-морского флота и т. д.
Но главным результатом нарождавшейся радиоэлектронной промышленности стало серийное производство самой современной по тому времени техники для системы ПВО Москвы. В мае 1953 г. успешно завершился первый этап программы стрельбовых испытаний по реальным радиоуправляемым самолетам, а еще через два года она вошла в строй. Функциональные резервы позволили проводить ее неоднократную модернизацию с учетом изменений облика ударных самолетов стратегической авиации США. Жизненный цикл системы превысил тридцать лет, что само по себе стало выдающимся достижением187.
Успешное завершение трех главных «дел» свидетельствовало о высокой эффективности избранной стратегии в организации научного поиска и практическом приложении его результатов. Благодаря ей удалось создать совершено новые высокотехнологичные отрасли промышленности: атомную, ракетную, радиоэлектронную. Для страны, экономика которой понесла огромные потери в ходе только что закончившейся войны, это, по справедливому замечанию видного американского историка науки и техники Д. Холловея, явилось настоящим подвигом188. Но дело было не только в подвиге. Успехи в военно-технической области стали следствием заметных подвижек в научно-технической политике. Обозначился отход от ее прежней, преимущественно имитационной, модели. Это не противоречило первоначальной установке на создание новейших вооружений по зарубежным образцам. Но параллельно были предприняты беспрецедентные усилия по формированию инновационных систем, опирающихся на собственный задел, а результате произошло заметное укрепление ряда исследовательских направлений, находившихся на острие научно-технического прогресса. Другое дело, что оборотной стороной успехов стало нарастание диспропорций. И эти диспропорции создавали потенциальную опасность для экономического и социального развития, обороноспособности страны.
144 Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945-1953... С. 86-87; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1580. Л. 1.
145 См.: Боффа Д. История Советского Союза. М., 1994. Т. 2. С. 255-261.
146 См.: Алексеев В.В., Литвинов Б.В. Советский атомный проект как феномен мобилизационной экономики // Вестник Российской академии наук. Т. 68. 1998. № 1.С. 5-6.
147 См.: Гровс Л. Теперь об этом можно рассказать. М., 1964. С. 22-23, 38 и др.
148 Josephson Р. Red Atom: Russia’s Nuclear Power Program from Stalin to Today. New York: W.H. Freeman and Company, 1999. P. 13-16.
149 Лаврентий Берия. 1953. Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 1999. С. 187.
150 Создание первой советской ядерной бомбы. М., 1995. С. 55.
151 Советский атомный проект. Конец атомной монополии. Как это было... Нижний Новгород; Арзамас-16, 1995. С. 65.
152 Советский атомный проект... С. 58-61.
153 Атомный проект СССР. Документы и материалы. Том. II. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. I. М.; Сэров, 1999. С. 11-14.
154 Новоселов В.Н., Финадеев А.П. Создание ракетно-ядерного промышленного комплекса на Урале // Урал в контексте российской модернизации. Челябинск, 2005. С. 253.
155 Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР... С. 42.
156 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 4. С. 366-367.
157 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 4. С. 529-532, 540, 605-607, 652.
158 Сталин и космополитизм. Документы Агитпропа ЦК КПСС... С. 595-603.
159 Атомный проект СССР... Т. 11. Атомная бомба. 1945-1954. Кн. 1. С. 415-416.
160 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 2. С. 199.
161 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 2. С. 197.
162 Круглов А.К. Штаб Атомпрома. М., 1998. С. 16.
163 Атомный проект СССР... Т. 11. Кн. 2. С. 207-208.
164 Наука - техника - управление: Сб. трудов. Всеамериканской конференции по проблемам управления комплексными программами в эпоху научно-технического прогресса. М., 1966. С. 75.
165 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 1. С. 27-35; Т. II. Кн. 4. С. 11-16.
166 См.: Артемов Е.Т., Бедель А.Э. Укрощение урана. Екатеринбург, 1999. С. 22-23, 38-54.
167 Артемов Е.Т., Бедель А.Э. Укрощение урана. С. 75.
168 Артемов Е.Т., Бедель А.Э. Укрощение урана. С. 38-39, 51-58, 65-66.
169 Советский атомный проект... С. 107-158; Новоселов Н.Н. Создание атомной промышленности на Урале. Челябинск, 1999. С. 46-60 и др.
170 Атомный проект СССР... Т. II. Кн. 4. С. 719-741.
171 Советский атомный проект... С. 72.
172 См.: Харитон Ю.Б., Бриш А.А. Ядерное вооружение // Советская военная мощь от Сталина до Горбачева. М., 1999. С. 154-156.
173 Уткин В.Ф., Мозжорин Ю.А. Ракетное и космическое вооружение // Советская военная мощь от Сталина до Горбачева. С. 210-211.
174 Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР... С. 231-233; Быстрова И.В. Военно-промышленный комплекс СССР в годы холодной войны (вторая половина 40-х - начало 60-х годов). С. 93; Хозиков В. Секретные боги Кремля. Рождение техноимперии. М., 2004. С. 43.
175 Уткин В.Ф., Мозжорин Ю.А. Ракетное и космическое вооружение // Советская военная мощь от Сталина до Горбачева. С. 211; Новоселов В.Н., Финадеев А.П. Создание ракетно-ядерного промышленного комплекса на Урале // Урал в контексте российской модернизации. С. 255-256.
176 Черток Б.Е. Ракеты и люди. Фили. Подлипки. Тюра-Там. М., 1995. С. 100-101.
177 Хрущев С.Н. Рождение сверхдержавы: книга об отце. М., 2003. С. 251.
178 См.: Безбородов А.Б. Власть и научно-техническая политика в СССР середины 50-х - середины 70-х гг. С. 71-72.
179 См.: Уткин В.Ф., Мозжорин Ю.А. Ракетное и космическое вооружение. Советская военная мощь... С. 213-215.
180 История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х - первая половина 1950-х годов: Собрание документов. В 7 т. Т. 3. Экономика ГУЛАГа. С. 457-459.
181 Второе главное управление при СМ СССР было выделено из первого в декабре 1949 г. Оно отвечало за развитие сырьевой базы атомной промышленности, т.е. за добычу и переработку урановой (и ториевой) руды и подчинялось Спецкомитету. 16 марта 1953 г. оно вновь вошло в состав ПГУ.
182 См.: Круглов А.К. Штаб Атомпрома. С. 103-106.
183 См.: Реутов А.П. Радиоэлектронное вооружение // Советская военная мощь... С. 493; Черток Б.Е. Ракеты и люди. Горячие дни холодной войны. М., 2002. С. 133-135.
184 Реутов А.П. Радиоэлектронное вооружение. С. 492-493.
185 Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР... С. 42.
186 См.: Симонов Н.С. Военно-промышленный комплекс СССР в 1920-1950-е годы: темпы экономического роста, структура, организация производства и управления. С. 254-258; Быстрова И.В. Военно-промышленный комплекс СССР... С. 126-130.
187 Реутов А.П. Радиоэлектронное вооружение... С. 496.
188 Holloway D. Op. cit. Р. 192-193.
<< Назад Вперёд>>
