Борьба за влияние в Персии. Дипломатическое противостояние России и Англии

Путешествие шаха в Европу летом 1902 г. обошлось Персии в громадную сумму. Занятые у России в апреле 10 миллионов рублей были потрачены еще до конца года. Когда Амин ос-Солтан отправился в русский банк за очередным займом, управляющий банком Е.К. Грубе сообщил «об инструкциях от месье де Витте не предоставлять больше займов без гарантии, что деньги будут использованы на общественные нужды, а не разойдутся среди приближенных его высочества». Бельгийский директор таможен Наус утверждал, что Витте «не был нерасположен» предоставить Персии дополнительную помощь, хотя и соглашался с А. Гардингом в том, что русские могут потребовать реорганизации системы «малиат» (налогов).

Гардинг сомневался в успехе реформ и считал, что еще один заем неизбежен. Стоит Амину ос-Солтану еще раз получить деньги у русских, и ему придется дорого заплатить политическими уступками России: «назначением русских контролеров за взиманием «малиат» или предоставлением концессий на трубопроводы к Персидскому заливу». Только Британия может помешать этому, если снова придет на помощь, выдвинув встречное предложение» предоставлении ссуды через Имперский банк или от мистера д'Арси, и повлияет на русские условия, заставив месье де Витте допустить, чтобы Персия занимала деньги в другом месте».

На этот раз британское правительство поддержало своего посланника, предоставив ему возможность предложить Персии заем через Имперский банк. Сумма была невелика, но она позволяла отсрочить полный крах персидского правительства. В соглашении, подписанном Амином ос-Солтаном и Наусом со стороны Персии и Дж. Рабино со стороны Имперского банка 4 апреля 1903 г., говорилось о займе в 300 тысяч фунтов стерлингов под 5 процентов годовых, который предстояло выплачивать в течение 20 лет из доходов с каспийских рыбных промыслов. Если этого дохода оказалось бы недостаточно, то были бы использованы доходы почты, а также таможенные пошлины Фарса и портов Персидского залива.

Предвидя грядущие финансовые баталии, А. Гардинг предложил британскому правительству приобрести контрольный пакет акций Имперского банка Персии, без которого Англия не могла конкурировать с Россией. Лорд Лансдаун в своем ответе написал, что против предложения Гардинга был высказан целый ряд возражений. Во-первых, банк «занят операциями, которые с точки зрения Англии рассматривались бы как ростовщические и в некоторой степени теневые». Во-вторых, «если подобные операции не будут продолжены, доходы держателей акций резко уменьшатся, что им не понравится». В-третьих, цены на акции подскочат, если станет известно, что покупает британское правительство. В-четвертых, вероятность попадания банка в чужие руки исключена, «поскольку большинство директоров, согласно уставу, должно быть англичанами», и перспектива того, что банк не оправдает доверия правительства, маловероятна.

Гардинг попытался еще раз объяснить причины своего предложения о покупке контрольного пакета акций Имперского банка Персии британским правительством. Несмотря на то что банк с момента своего основания каждый год, за исключением 1894–1895 гг., давал прибыль, одного или двух неудачных лет может оказаться достаточно, чтобы владельцы ликвидировали это предприятие. Более того, ничто не может помешать иностранцам получить контроль над этим частным предприятием. Гардинг писал Лансдауну: «Насколько мне известно, в прошлом году месье де Витте намекнули… что он мог бы влиять на политику банка, купив часть акций; но месье Грубе заявил, что русский Учетно-ссудный банк достаточно силен, чтобы уничтожить соперника без дополнительных расходов. Месье Грубе утверждал в разговоре с моим коллегой-дипломатом, что наносимые им удары позволят достичь этой цели через четыре, максимум пять лет, так как настойчивые слухи о неустойчивом положении Имперского банка, которые он распространяет, не могут не повлиять на подозрительных персидских купцов. Несколько купцов уже сказали мне, что наш английский банк только частное предприятие, к тому же не вполне устойчивое; тогда как русский банк неколебим, как русское правительство». Поскольку займы означают политическую власть, продолжал Гардинг, Россия находится в лучшем положении, нежели Англия. Россию по ее могуществу в Персии можно сравнить с палатой общин, Англию – с палатой лордов, «и поэтому в их решительной борьбе почти наверняка победит Россия». Баланс сил невозможно изменить, если не сломать контроль России над «снабжением». Власть ее кошелька довлеет над персидскими политиками и противостоит Британии. Дальше Гардинг отмечал: «Это имело бы меньшее значение, если бы шах и его советники были просвещенными и патриотически настроенными людьми, чтобы соблюдать режим экономии, развивать ресурсы собственной страны и путем выплаты… русского долга обрести свободу занимать деньги на открытом рынке. Но они… невероятно расточительны, фаталистичны и совершенно не заботятся о будущем. Даже атабег-и-азам (Амин ос-Солтан), единственный государственный деятель среди них, напоминает политического Микобера^[39], которого поддерживают радужные надежды, основанные на том, что в последний момент «что-нибудь подвернется» и спасет Персию от краха, который она себе готовит.

Единственный способ избежать серьезных опасностей заключается в том, чтобы взять пример с месье де Витте и поставить Имперский банк в положение, соответствующее тому, которое имеет русский Учетно-ссудный банк.

Борьба этих банков продолжалась год за годом, причем англичанам обычно приходилось обороняться. Летом 1902 г. русский банк намеревался открыть в Мешхеде отделение, где был бы управляющий и штат из двенадцати сотрудников. Намечалось открыть еще одно отделение в Сеистане. Керзон понимал, «какие возникнут возможности для русского вмешательства и как возрастут русские интересы в Сеистане при закреплении там русского банковского бизнеса». Правительство Индии не знало, сочтет ли Имперский банк Персии выгодным открыть отделение в Сеистане, однако, как писал Керзон, «такая мера была бы чрезвычайна для наших интересов, и мы предложили бы… обратиться в банк по этому вопросу».

Хотя официальная монополия на выпуск банкнот принадлежала Имперскому банку, в октябре 1903 г. русский банк выпустил в обращение кассовые чеки. Поскольку они оплачивались предъявителю и обеспечивались в высшей степени надежным учреждением, эти бумаги не уступали деньгам и нарушали принадлежащее Имперскому банку право эмиссии. Управляющий Имперским банком Дж. Рабино пожаловался Гардингу, тот заявил протест министру иностранных дел Насролла-хану Моширу од-Дойлы. 11 октября 1903 г. состоялась встреча для обсуждения этой проблемы. Но Гардинг, Мошир од-Дойлы, Наус и Рабино ни о чем не договорились. Вопрос остался открытым на много лет.

Временами финансовое соперничество двух банков превращалось в «военные действия». Управляющий русским банком Е.К. Грубе 14 марта 1906 г. пригласил в банк довольно много серрафов (мелких менял, осуществлявших на базаре большую часть банковских функций). Их уговорили устроить массовое изъятие вкладов из Имперского банка Персии. Если предъявить большое количество банкнот, думал Грубе, Имперскому банку не хватит монетной наличности, и ему придется прекратить платежи до поступления нового запаса монет. Закрытие дверей банка даже на время нанесет банку серьезный удар и, возможно, погубит его репутацию.

Операция началась 19 марта 1906 г. в понедельник. Менялы предъявили банкноты на сумму в 540 тысяч керанов (54 тысячи туманов). В разгар суеты из русского банка явился посланец с банкнотами еще на 800 тысяч керанов. Считать монеты – дело медленное. Посланец русского банка так хотел истощить запасы серебра банка-соперника, что предложил взять деньги не считая. К концу дня банк выплатил 1340 тысяч керанов. Во вторник он выплатил еще 500 тысяч, в среду – 378 тысяч. В четверг был Новруз (Новый год), а в пятницу, как обычно, дела не велись. В субботу 24 марта были предъявлены банкноты еще на 329 тысяч керанов. Всего за четыре дня из банка было изъято 2547 тысяч керанов, из которых 1647 тысяч потребовала «публика», а 900 тысяч – служащие русского банка. Ресурсы Имперского банка оказались достаточными, и атака провалилась^[40].

Британский поверенный в делах в Санкт-Петербурге в письме Ламздорфу пожаловался на организованное русскими массовое изъятие денег из Имперского банка. Тот все отрицал. Британский поверенный в делах в Тегеране Грант-Дафф, отвечал Ламздорф, в частном разговоре с Грубе упомянул об обвинениях Рабино. Грубе заметил, что, если бы жалоба была подана официально, она повлекла бы за собой официальную акцию русского банка: через русское дипломатическое представительство была бы подана жалоба на месье Рабино по обвинению в клевете.

Прозвучавший в марте 1903 г. совет А. Гардинга о том, что британскому правительству следует взять под контроль Имперский банк и рассматривать его скорее как политическое, нежели как коммерческое предприятие, так и не был принят. Несмотря на периоды серьезных трудностей, этому банку удалось уцелеть как частному предприятию в состязании с русским Министерством финансов.

В течение весны и лета 1903 г. внутренняя ситуация в Персии продолжала ухудшаться. Двор был деморализован, коррумпирован и полон интриг. Ходили слухи, что любимая жена шаха, сестра Абдола Хосейн-мирзы Фарманфармы, планирует свержение собственного мужа. Говорили, что Амин ос-Солтан потерял свое влияние, поскольку высказался против желания шаха отправиться в паломничество в Мешхед. Кое-кто связывал падение влияния великого визиря с тем, что шах недавно отдал приказ выплачивать пенсион в 3 тысячи фунтов стерлингов в год, не считая круглой суммы единовременно, своему любимому астрологу, потому что ему приснилось, будто бы тот спас его, когда шах тонул; но атабег (Амин ос-Солтан), занятый проблемами очередного займа, вышел из себя и заявил, что ему приходилось добывать большие суммы денег для оплаты игрушек и путешествий шаха, но он не согласен платить за его сны.

К концу апреля различные фракции двора с нетерпением ожидали падения Амина ос-Солтана. Русский посланник Петр Михайлович Власов, сменивший Аргиропуло в 1902 г., и месье Наус, тесно с ним сотрудничавший, ожидали прихода к власти Солтана Маджид-мирзы Эйна од-Дойлы, крайнего реакционера. Британцы предпочли бы более патриотичного Амина од-Дойлы, искавшего подходы к англичанам и даже предлагавшего свергнуть своего давнего соперника. В письме к Гардингу Амин од-Дойлы выразил чувства тех многочисленных персов, кто оплакивал катастрофический упадок своей нации и опасался ее полного исчезновения. Он писал: «Я оплакиваю мою страну, которая вот-вот окажется в лапах России, и не могу понять, как получается, что вы молчите. Вы не осведомлены о фактах или британское правительство хочет видеть Персию, подобно Бухаре, зависимой от России? Я не тайный агент Англии и не слуга России, но я горжусь тем, что я патриот».

Гардинг ответил, что не может работать против премьер-министра, но Англия готова помочь Персии, когда бы та ни попросила о помощи.

В столице соблюдался мир и видимость порядка, а в провинциях от города к городу расползалась анархия. Правительственная машинерия дала сбой в Азербайджане, где губернатор Мохаммад Али-мирза, наследник трона, обратился к криминальным элементам за помощью в удержании власти над провинцией. Командиром конницы был назначен известный бандит Рахим-хан, племенной вождь с Карадага, приговоренный годом раньше к смерти и помилованный принцем-губернатором. Русский генеральный консул в Тебризе Иван Федорович Похитонов пользовался большим влиянием на валиада (наследного принца). Крайний националист и империалист, грубый и жестокий в своих методах, Похитонов имел «репутацию ненавистника всего английского». Когда исполнявший обязанности британского консула Х. Стивенс попытался установить с Похитоновым дружеские отношения, его попытка не только не встретила понимания, докладывал Стивенс, но он подвергся публичному оскорблению.

Когда в Тебризе вспыхнули бунты, направленные против иностранцев, Стивенс заподозрил в подстрекательстве турецких агентов. В отличие от Стивенса, не посвященного во все секреты тегеранской дипломатической миссии, Гардинг знал, что движение это возглавлялось персидским духовенством. Он и сам был почти явным участником. Но его встревожили громкие заявления Похитонова о том, что русские войска, сосредоточенные вдоль границы с Персией, могут быть использованы для защиты русских инженеров, работающих на дороге Джульфа – Тебриз – Казвин. Он связался с Лансдауном и получил разрешение заявить Амину ос-Солтану, что вход русских войск в Персию с целью подавления беспорядков заставит британцев «принять идентичные меры на юге и востоке». Не может быть сомнений, что эта информация была незамедлительно передана в русское дипломатическое представительство.

В отсутствие необходимых документов невозможно сказать, планировало ли русское правительство крупномасштабную вооруженную интервенцию в Персию летом 1903 г. На Дальнем Востоке стремительно сгущались тучи войны, отвлекая внимание правителей России от других регионов потенциальной экспансии. Однако случаи вторжения на персидскую территорию имели место. Еще 15 декабря 1894 г. царь подписал инструкцию, разрешавшую русским пограничникам пересекать границу, заходить в Персию при преследовании бандитов и действовать на персидской территории вплоть до их уничтожения.

7 августа 1903 г. инструкция была утверждена с некоторыми изменениями. Русским войскам разрешалось, действуя на персидской территории, наказывать тех, кто был «виновен в укрывательстве беглых преступников». В своей «Инструкции» новому посланнику в Тегеране Алексею Николаевичу Шпееру Ламздорф разъяснял, что подобные инструкции – результат неспособности персидского правительства поддержать порядок на границе.

В декабре 1903 г. в Персию, несмотря на протесты ее правительства, была направлена карательная экспедиция.

8 марте 1904 г., через месяц после начала Русско-японской войны, русские приостановили действие инструкции, разрешавшей ее войскам входить на территорию Персии, но вскоре восстановили его «из-за продолжающегося бандитизма» на границе.

Возмущение в Тебризе и других местах, направленное первоначально против иностранцев, легко трансформировалось во вспышки насилия против национальных меньшинств. В Тебризе и других городах Азербайджана под угрозой оказались христиане. В Хамадане евреи жили в постоянном страхе за свою жизнь. По всей стране мишенью враждебности, возбуждаемой и направляемой наиболее фанатичной частью духовенства, стали бахаисты. Самые кровавые эпизоды имели место в Йезде и его окрестностях, где губернатор Махмуд-мирза Джелал од-Дойлы, сын Зела ос-Солтана, вдохновляемый видным исфаханским священником ага Неджефи, натравил на бахаистов толпу из нескольких тысяч человек. За несколько полных ужаса дней больше сотни мужчин, женщин и детей были подвергнуты пыткам и убиты, дома их разграблены и сожжены, фруктовые деревья выкорчеваны, а посевы вытоптаны.

Амин ос-Солтан признавал, что от резни в Йезде «следы вели к ага Неджефи, который и прежде пытался спровоцировать подобную резню во многих городах Персии и посылал для этой цели эмиссаров в Султанабад, Казвин и Тегеран». Он утверждал, что персидское правительство для сохранения порядка принимает военные меры. Чтобы убедить представителей Запада, что христианам ничто не угрожает, великий визирь рассказал сэру А. Гардингу о полученной шахом от четырех главных муджахидов Кербалы и Неджефа телеграмме, «осуждающей антихристианское и антиевропейское возмущение в Тебризе, но одобряющей казни бабистских (бахаистских) еретиков в Исфахане и Йезде и выражающей надежду на то, что персидское правительство будет способствовать их повторению в других городах». Амин ос-Солтан сказал, что он удовлетворен позицией, занятой клерикальными лидерами, «поскольку нападения на христианские школы и чиновников-христиан могли бы иметь более серьезные последствия, нежели бунт против бабизма». Это означало, что нападения на христиан могли привести к протестам и вмешательству европейцев; а резня нескольких сотен бахаистов не привела бы к подобным действиям и не имела значения в глазах персидского правительства.

Отставка Амина ос-Солтана произошла в сентябре и радостно приветствовалась. Четверть века старый визирь держал в своих руках громадную власть. Он разбогател, ожирел и превратился в циника. К Мозаффару эд-Дину он испытывал лишь презрение, к своей стране – слишком слабую любовь, чтобы приносить ради нее жертвы. Беспринципный, хитрый, обаятельный и эгоистичный, он вызывал страх и ненависть у тех своих соотечественников, кто видел в нем воплощение всех пороков старого режима.

Его преемник, Солтан Маджид-мирза Эйн од-Дойлы, был внуком Фат Али-шаха и зятем Мозаффара эд-Дина. Он родился около 1847 г. и был губернатором нескольких провинций, прежде чем стал в 1901 г. министром королевских владений и губернатором Тегерана. Подобно большинству членов правительства, он скопил большое состояние с помощью спекуляций и вымогательства; заработал себе узколобостью, невежеством, ксенофобией и жестокостью такую репутацию, которая шокировала даже закаленного командира персидской казачьей бригады полковника Косоговского. Он описывал нового визиря как «человека низкой нравственности и очевидно жестокого: в течение двух месяцев его пребывания в Мазандаране (в 1896 г.) среди оригинальных его наказаний было такое: виновного подковали, как лошадь, конскими подковами». Единственной чертой, приведшей его к высокому посту, было влияние, которое он оказывал на шаха.

В обычное время Россию устроили бы назначение Эйна од-Дойлы и усиливающийся в Персии хаос. Но время не было обычным. 9 февраля 1904 г. Япония нанесла удар, и Россия оказалась вовлечена в войну с неожиданно сильным противником. Ее финансовые, промышленные и военные ресурсы испытывали сильную нагрузку. Стало невозможным вкладывать в Персию миллионы рублей или рисковать столкновением с Англией в то время, как японцы осаждали Порт-Артур и продвигались в Маньчжурию. России необходимо было переоценить свою персидскую политику.

20 июня в Министерстве иностранных дел было собрано особое совещание под председательством графа Ламздорфа. Целью ставилось определение надлежащей экономической и финансовой политики в Персии при условиях, сложившихся в связи с войной на Дальнем Востоке. Среди участников были: министр финансов В.Н. Коковцов, посол в Константинополе И.А. Зиновьев, старший советник Министерства иностранных дел К.М. Аргиропуло, директор первого департамента Министерства иностранных дел Н. Гартвиг, председатель совета директоров Учетно-ссудного банка Персии П. Барк.

Ламздорф и Коковцов доложили участникам совещания, что первый русский заем Персии (22,5 миллиона рублей) был сделан в 1900 г., второй (10 миллионов рублей) в 1902 г., причем с тех пор персидское правительство постоянно обращается с просьбами о дополнительных займах или отсрочках платежей по накопившимся долгам. Большинство подобных просьб по политическим соображениям удовлетворялись, и в настоящий момент Персия должна России 3 миллиона рублей по краткосрочным кредитам. Поскольку персы доказали свою неспособность выполнять финансовые обязательства и поскольку «существующая система управления государственной экономикой в Персии никак не может служить гарантией более корректного отношения к делам со стороны правительства шаха», необходимо принять план действий на случай новых обращений персидского правительства за финансовой помощью.

Персия, наиболее богатые и населенные провинции которой располагаются вдоль границы с Россией, естественным образом оказывается подвержена влиянию страны, превосходящей ее по уровню культуры. В последние годы были приложены особые усилия для расширения этого влияния, в основном коммерческого плана. Россия не переставала предоставлять шаху займы, но при этом активно участвовала в экономической жизни страны.

Наиболее выдающееся русское предприятие в Персии – Учетно-кредитный банк, на который российское казначейство потратило 11,3 миллиона рублей в дополнение к кредитам в 10 миллионов рублей, предоставленным Государственным банком. Все расширяющаяся деятельность банка демонстрирует силу и целенаправленность этого предприятия. Его политическое значение определяется тем, что он способен в значительной степени затруднить деятельность британского Имперского банка Персии. Другие российские предприятия включают в себя дорожное строительство, перевозки и страхование, а также коммерческую пароходную линию в Персидский залив, обходящуюся правительству в 200 тысяч рублей в год в виде субсидий.

Присутствующие согласились с Коковцовым, что ко всем вопросам финансовой политики в Персии следует подходить с большой осторожностью. Вкладывать туда деньги позволительно только в случае, если такие вложения принесут конкретную выгоду. Следует различать инвестиции в банки, дороги и транспортную систему и займы правительству. В первом случае жертва оправданна, поскольку приводит к росту русской торговли, во втором – Россия пожнет только недовольство народа, которое может поставить под сомнение ее престиж. Коковцов утверждал, что российское казначейство может оказывать непосредственную помощь шаху только в случае исключительных обстоятельств, когда необходимо получить от персидского правительства какие-то особые преимущества. Инвестиции в промышленные предприятия следует разрешить, «но даже их следует по возможности ограничить Северной Персией, не дальше линии, проходящей через Исфахан; к югу от этой линии конкуренция с другими державами, особенно с Англией, может оказать негативное влияние на наши отношения с этими державами».

Совещание отметило тот факт, что в Персии царит беспорядок, и никакая финансовая помощь ее не спасет. Персидское правительство разработало проект реформ, однако, «не вызывает сомнений… что без посторонней помощи Персия будет не в состоянии… реализовать эти реформы». Они затронули бы правящий класс и духовенство, которые выступили бы против реформ. Вмешательство России с целью осуществления реформ не дало бы положительного результата. Реформы могли бы привести к успеху, если бы Англия и Россия действовали совместно, но после этого могли бы произойти серьезные внутренние беспорядки. «В настоящее время, – был сделан вывод, – любые осложнения в соседствующих с Россией странах должны рассматриваться как в высшей степени нежелательные».

Совещание обсуждало экономические вопросы в момент весьма стесненных финансовых обстоятельств, обусловленных войной, и поэтому тон дискуссии и достигнутые решения кажутся очень осторожными и консервативными. Политика русского правительства более понятно изложена в инструкциях, написанных Ламздорфом в октябре 1904 г. для нового русского посланника в Тегеране А.Н. Шпеера.

В этих инструкциях Ламздорф признавал, что война на Дальнем Востоке идет не слишком хорошо и что в Тегеране циркулируют слухи, преувеличивающие русские неудачи. Он указывал: «Министерство иностранных дел в своих инструкциях дипломатическому представительству в Тегеране, так же как в своих отношениях с другими департаментами, связанными с Персией, непоколебимо придерживается основного принципа, что Россия не может и не должна отступать и прекращать активные действия везде, где затронуты ее реальные интересы, в особенности если поставленные цели уже частично достигнуты. Персидское правительство убедилось в отсутствии каких-либо перемен в отношении России к Персии, даже в финансовых вопросах, поскольку прошлой весной оно смогло воспользоваться нашей финансовой помощью для удовлетворения неотложных бюджетных нужд»^[41].

Твердость и упорство, с которыми русские преследовали свои цели в Персии, производят впечатление. Примерно через год после начала войны корреспондент «Таймс» В. Чирол писал о «твердых руках русских государственных деятелей, широта захвата и целенаправленность которых не подвержены никаким возмущениям из-за случайных колебаний настроения общества или ненадежности парламентского большинства». Даже война была не в состоянии отвлечь русское правительство от его целей в Персии. Ставилась задача: «Сохранить единство и нерушимость владений шаха; не ища для себя территориальных приобретений, не позволяя никакой третьей силе главенствовать, постепенно подчинить Персию нашему доминирующему влиянию… Другими словами, наша задача – сделать Персию покорной и полезной политически, т. е. мощным инструментом в наших руках, но экономически сохранить для себя большой персидский рынок для свободного приложения российского труда и капитала. Тесная взаимосвязь и взаимодействие уже достигнутых нами политических и экономических результатов создадут тот фундамент, на котором мы должны развивать нашу плодотворную деятельность в Персии».

Борьба между Британией и Россией продолжалась. Соглашения 1834-го и 1888 гг., подтверждающие территориальную целостность шахских владений, не стоит толковать слишком широко, по крайней мере в отношении Санкт-Петербурга. Любые попытки увидеть в них определение сфер влияния не соответствовали бы основной задаче России.

Главным сторонником англо-русского взаимодействия был сэр Г. Вулф. Но «все попытки этого государственного деятеля побудить Россию вступить в определенное соглашение с Англией в отношении персидских дел не достигли, да и не могли достичь успеха по соображениям, изложенным выше и лежащим в основе русской политики».

Погоня за концессиями, посредством которых Англия надеялась утвердить свое господство на большей части территории Персии, не привела к успеху. Британцы рассчитывали, что их влияние поднимут железные дороги, но их строительство было отложено, сначала до 1900 г., затем до 1910 г. Табачная монополия кончилась полным провалом; навигация по Каруну не давала ожидаемых прибылей. Имперский банк не мог противостоять серьезной конкуренции русских. Только такая привилегия, как право на выпуск банкнот, позволяла банку поддерживать свое положение в постоянной борьбе с Учетно-ссудным банком. Напротив, Россия, благодаря определенным экономическим и финансовым мерам, сумела не только усилить свою позицию в Северной Персии, но и обрести надежную опору в Персидском заливе.

Но Ламздорф опасался, что поражение России на Дальнем Востоке поможет Британии оказать на нее давление с целью заключения соглашения по Персии.

«Не следует упускать из виду, что даже вступление в переговоры с Великобританией может нанести нам серьезный ущерб. Может быть подорвано доверие персов к России, которое нам удалось создать. Где бы ни сталкивались русские и английские интересы, Россия в любом случае должна настойчиво преследовать свои цели, доказывая персам и британцам, что ее решимость защищать свои права не ослабла. На случай агрессивных действий со стороны англичан в Сеистане, где в последние годы их деятельность приобрела особенно активный характер, мы принимаем военные меры предосторожности в Центральной Азии, чтобы быть готовыми к любому повороту событий».

Далее Ламздорф продолжал рассматривать конкретные аспекты политики. Россия опасалась, что в случае смерти больного Мозаффара эд-Дина Зел ос-Солтан, его родной брат, может попытаться захватить трон. Русское дипломатическое представительство и командир Персидской казачьей бригады, которым в тот момент был полковник Чернозубов, приняли меры для предотвращения этого. Законным наследником был Мохаммад Али-мирза, и русские дипломаты надеялись, что Британию удастся убедить не поддерживать иных претендентов на престол. Для России наиболее подходящим кандидатом был именно валиад. В своей «Инструкции» Ламздорф писал о наследнике: «В Тебризе он не только доказал свое неизменное внимание к интересам России в Азербайджане, но и продемонстрировал очевидную склонность ко всему русскому, выучив даже с помощью своего учителя Шапшаля достаточно хорошо русский язык. Российские представители установили с наследником персидского трона доверительные отношения и прошлой весной содействовали в консолидации в Учетно-ссудном банке на более благоприятных условиях всех долгов валиада; секретным соглашением ему гарантированы предоставление займа в случае чрезвычайных обстоятельств, а также возможность покинуть Тебриз».

Британцы, продолжал Ламздорф, стремятся ослабить связи между столицей и провинциями, но русские используют шаха, чтобы противодействовать их интригам, и поддерживают правительство в Тегеране. Любой премьер-министр, если он не придерживается откровенно антирусской позиции, будет пользоваться поддержкой России.

Ламздорф отметил, что возможно падение Эйна од-Дойлы и возвращение к власти Амина ос-Солтана, который в ноябре 1902 г. высказал русскому посланнику Власову свое убеждение в неизбежности альянса между Персией и Россией. По этому важному вопросу в «Инструкции» было сказано: «В подобном альянсе, установленном надлежащим образом, можно увидеть последний шаг, который обеспечил бы нам достижение основных целей; эта мысль получила августейшее одобрение императора; но практическая реализация альянса кажется преждевременной, так как мы не имеем в непосредственной близости от персидских границ достаточных сил, чтобы обезопасить отдаленные южные регионы Персии от вторжения».

Продолжающееся строительство железной дороги Оренбург – Ташкент, концентрация войск в Центральной Азии, другие меры укрепляли позиции России в Персии.

Ламздорф знал, что предложение Амина ос-Солтана об альянсе мотивировалось его стремлением вернуть власть, и все же оно было созвучно «медленно зреющим требованиям жизни», базировалось на устойчивом реальном фундаменте. Момент для выполнения этого плана еще не наступил, но Ламздорф указывал Шпееру, что ему следует основывать свою деятельность в Тегеране на идее более тесного союза между двумя странами, не касаясь при этом форм, которые мог бы принять такой союз. «Вы найдете плодородную почву для подготовительной работы в этом направлении как в многочисленных негативных аспектах внутренней жизни Персии, так и в ее незащищенности от внешней опасности», – продолжал наставления Ламздорф.

Шпеер должен был добиваться назначения русских офицеров инструкторами персидской армии, но общей реорганизации армии пока следует избегать. Финансы Персии были бы не в состоянии выдержать настоящую военную реформу.

Не следует упускать из виду даже небольшие выгоды опасности. Шпеер должен был добиваться назначения ко двору русского врача, «что принесло бы нам несомненную политическую пользу». Посланнику следовало также озаботиться антирусской пропагандой, которую вели армянские агитаторы, нашедшие сторонника в британском консуле Черчилле. Однако Шпеер не должен настраивать армян против себя, поскольку многие из них являются «полезными проводниками нашего экономического влияния».

Экономическую политику России, определенную межминистерским совещанием в июне 1904 г., Ламздорф суммировал в шести пунктах:

1. Отклонять как можно дольше все просьбы персов об экономической помощи.

2. Предоставлять займы только в исключительных обстоятельствах, по политическим и экономическим соображениям и под достаточное обеспечение.

3. Не просить о предоставлении невыгодных концессий.

4. Развивать и улучшать уже существующие русские предприятия, такие, как банк, дороги, транспортные агентства и пр.

5. Противодействовать строительству железных дорог.

6. Участвовать в развитии телеграфной сети как предприятия, дополняющего строительство дорог.

Несмотря на сокращение средств, выделенных на 1904 г., на основные строительные проекты были выделены значительные суммы. На шоссейные дороги Джульфа – Тебриз и Казвин – Хамадан было выделено 3,5 миллиона рублей, на оборудование гавани в Энзели – 400 тысяч рублей.

Говоря о Восточной Персии, Ламздорф делает ударение на важности Сеистана, где британцы и русские сошлись наиболее тесно. Англичане подкупили Шоуката ол-Молка и Хешмата ол-Молка, правителей Каената и Сеистана. Подкуп и угрозы они использовали также в Белуджистане, где строили дороги к персидской границе и телеграфные линии на персидскую территорию. Англичане провели демонстрацию своей силы, направив майора Мак-Магона с эскортом в тысячу человек для уточнения участка границы.

Цели Шпеера противоречили одна другой: ему было указано улучшать отношения с Хешматом ол-Молком и одновременно укреплять авторитет шаха. Ламздорф писал, что некоторые шаги уже предприняты. По инициативе России между Мешхедом и Ностратабадом действовали почтовая служба и телеграфная линия под тайным контролем русских. Сеистанская таможня чинила препятствия индийским купцам. В Ностратабаде обосновался постоянный представитель Учетно-ссудного банка. Охрана русского консульства была увеличена, чтобы соответствовать охране британского консульства. К сеистанскому консульству был прикреплен армейский офицер, другой направлен в Торбате-Хейдари.

В связи с Сеистаном Шпеер получил инструкцию добиться от персидского правительства устройства противочумных станций, а также направлять консульских агентов в поездки по стране и развивать отношения с местными правителями. Агенты должны были снабжать Шпеера информацией, которая дала бы ему возможность оказывать влияние на деятельность персидского правительства в соответствии со взглядами России.

Южная Персия, считал Ламздорф, представляет широкое поле для деятельности России. Претензии Британии на исключительное доминирование в этом регионе не имеют, по его мнению, оснований. Но последние неудачи России на Дальнем Востоке произвели особенно неблагоприятный эффект именно в Южной Персии вследствие деятельности британских агентов. И все же позиция России была достаточно прочной. Она опиралась на центральное правительство, боявшееся потерять свою власть в заливе; местных правителей, в том числе шейха Хаз'аля из Мохаммереха; чиновников, таких, как Каргозар из Ленге, которые не раз страдали от столкновений с англичанами и превратились в их врагов; и некоторую часть населения, приветствовавшую русских в противовес англичанам.

Было намечено открыть филиал Учетно-ссудного банка в Бушере, постоянно разместить в заливе русское военное судно (которое строилось специально для этой цели) и назначить русского врача в таможню Бендер-Аббаса. Этот порт имел особое значение. Он располагался возле входа в Персидский залив, его посещали русские корабли; он обслуживал провинции Ларестан, Керман и Бам, а также некоторые области Белуджистана, Сеистана и Йезда. Русское правительство было намерено открыть в Бендер-Аббасе консульство. Уже торговля и судоходство оправдали бы этот шаг, «но политические соображения еще больше убеждают нас в необходимости этой меры», – писал Ламздорф. Более того, Бендер-Аббас, расположенный вблизи острова Кезм, где у британцев была военно-морская база, представлял собой отличный опорный пункт для разведки. На устройство здесь консульства стоило потратиться даже во время неудачной войны с Японией.

Имея в виду недавнее путешествие Керзона по Персидскому заливу, Ламздорф советовал Шпееру подумать о поездке на юг. Такая поездка была бы нужна для «подтверждения равенства прав Англии и России; такая мера имела бы наилучшие последствия для наших консульских представителей, агентов среди местных жителей и всех, кто каким-либо образом контактирует с русскими. Это усилило бы их активность, сделало бы более явной ту работу, в которой все они участвуют».

Что касается Западной Персии, то ее значение определяется близостью к священным городам Месопотамии. Британцы, осознающие влияние ведущих муджахидов Неджефа и Кербалы на внутренние дела Персии, не останавливаются ни перед чем, даже перед мошенничеством, чтобы использовать это влияние к своей выгоде. Британская система подкупа, по мнению Ламздорфа, не была очень эффективной в фанатичной среде шиитского духовенства, но англичане смогли настроить муджахидов против Амина ос-Солтана, даже пытались через них спровоцировать волнения среди шиитов Закавказья. На Шпеера было возложено руководство деятельностью русских агентов, наблюдавших за действиями англичан. Нельзя было упускать из виду главный город Западной Персии Керманшах, где был губернатором Абдол Хосейн-мирза Фарманфарма, из-за той роли, которую должен был играть этот город в будущем (после завершения строительства Багдадской железной дороги) в распространении германского торгового и политического влияния. Ламздорф отмечал: «Несмотря на попытки Фарманфармы вкрасться к нам в доверие, мы отвергли любое участие в его концессии на строительство дороги Ханекин – Керманшах – Хамадан, открытие которой пытались предотвратить в Тегеране, поскольку такая дорога облегчила бы доступ Германии на внутренний рынок Персии».

Стиль Ламздорфа труден, но ясность целей преодолевает сложность языка. Военное поражение на Дальнем Востоке не заставило Россию отказаться от традиционной политики в Персии и традиционных задач. Потребуются революция и германская угроза, чтобы заставить Россию оставить мечты о поглощении всей страны, а не только ее северной половины. И даже тогда отказ от честолюбивых планов будет неполным, а тайные надежды не умрут.

В свете инструкций Ламздорфа Шпееру просьбы Керзона и Гардинга об усилении британской политики в Персии становятся более понятными. Можно оценить и проницательность журналиста Чирола, давшего точный анализ целей и методов России: «Так же уверенно, как сегодня русское доминирующее влияние непоколебимо установилось на севере Персии, оно постепенно, но ускоряясь, установится по всей Персии до самого Залива и рубежей Индии, если оно будет распространяться через посредников, которых Россия контролирует, либо через номинальных правителей страны». Почему Россия не аннексирует Персию? «Россия предпочитает объявленной зависимости слабого и разоренного восточного соседа. Она овладела искусством управления восточным государством через слабых и продажных владык».

8 апреля 1904 г. Британия и Франция после продолжительных переговоров подписали соглашение, разрешающее их разногласия по Марокко, Египту и Сиаму. Хотя Германия даже не упоминалась, в Берлине не упустили из виду значение этого соглашения, подготовившего основу для альянса, сыгравшего огромную роль в судьбах Европы и мира. Персидские политики увидели в этом соглашении прелюдию для более широкого союза, включающего и Россию. В начале мая бывший посол в Константинополе Ала ол-Молк явился к А. Гардингу с вопросом, верны ли слухи о скором заключении англо-российского соглашения. Гардинг ответил, что подобное соглашение пошло бы на пользу всем заинтересованным сторонам, но Ала ол-Молк не согласился с ним.

Британский посланник докладывал Лансдауну: «Его замечания не представляли особого интереса, и я не стал бы упоминать о них, если бы не считал необходимым еще раз обратить внимание на крайнюю степень беспокойства, которую демонстрируют правящие классы этой страны при малейшем слухе о том, что русские и мы можем разрешить наши разногласия в Азии».

Опасения Персии были преждевременными. Если с британской стороны наблюдалось некоторое желание подобного соглашения, более явное после японских побед, то с русской стороны невозможно было увидеть никакого движения. В сводке событий в Персии за 1905 г. британская дипломатическая миссия перечислила следующие действия России:

1. Россия потребовала, чтобы в Персидском заливе был построен маяк, а в портах расставлены бакены. Она готова была провести разведку берега и сделать всю работу. (Шах отклонил это предложение и выполнил сам.)

2. Открыты консульства в городах Ленге и Бендер-Аббас.

3. Князь Аматуни из министерства торговли объехал юг страны, пропагандируя русскую торговлю.

4. Российские подданные покупали землю вокруг Мешхеда и Энзели.

5. Русские агенты возмущали население против сеистанской пограничной комиссии.

6. Россия вмешалась в дело американского миссионера Лабари, убитого в Урмие.

7. Развивала планы автомобильного движения по дорогам Северной Персии.

8. Сделала попытку взять под полный контроль телеграф Мешхед – Сеистан^[42].

9. С помощью финансового давления попыталась взять под контроль персидскую армию.

10. Чтобы обеспечить расположение наследника престола Мохаммада Али-мирзы, предоставила ему ссуду без гарантий.

11. Препятствовала деятельности Индийской торговой миссии.

12. Вела информационную войну.

Этот список показывает, насколько энергично и систематически выполнялись инструкции Ламздорфа. Консульство в Бендер-Аббасе было организовано и открыто с поразительной скоростью. Консульство в Ленге и путешествие Аматуни были предприняты для расширения влияния в районе Персидского залива. Сеять возмущение среди населения Сеистана, развивать автомобильный транспорт, добиваться контроля над армией, одалживать деньги валиаду – эти разные задачи были поручены Шпееру летом 1904 г. Его успех выглядел бы впечатляющим при любых обстоятельствах. Но он сумел добиться успеха в то время, как его страна проигрывала войну, что является замечательным достижением.

Попытки России ослабить Британию не ограничивались пределами Персии. Даже Южная Африка казалась подходящей ареной, чтобы нанести удар по Англии и отвлечь ее от Среднего и Дальнего Востока. Бурский генерал Жубер-Пьеннаар предлагал русскому посланнику в Лиссабоне Кояндеру «организовать в Южной Африке восстание чернокожих», якобы готовых возмутиться из-за притока в Южную Африку китайцев. Изгои общества из Канады и Австралии, также привезенные на африканскую землю, готовы были подняться против британского правительства.

Ламздорф доложил царю, что проект может оказаться полезным. Николай ненавидел англичан, его радовала возможность доставить им неприятности. Вопрос обсуждался с министром финансов Коковцовым, который должен был предоставить 80 тысяч фунтов стерлингов, которые просил Жубер. Русский посол в Париже Нелидов не советовал Ламздорфу связываться с Жубером. Что известно о нем в России? Как можно ему доверить 80 тысяч фунтов стерлингов? Что, если британцам станет известно об участии России? Какую выгоду получит Россия от восстания в Южной Африке? Япония не нуждается в британской помощи, и этот отвлекающий маневр не принесет никакой пользы.

Осторожность и здравый смысл Ламздорфа, отказавшие ему на некоторое время в стрессовой ситуации японской войны, взяли верх и заставили отказаться от этого плана. Однако этот небольшой эпизод показывает, как далеко способна была зайти Россия в поиске средств для нанесения удара по Британии. Если правительство России всерьез рассматривало возможность выделения 80 тысяч фунтов стерлингов неизвестному авантюристу для восстания в Южной Африке, то оно не поколебалось бы истратить в десять или двадцать раз больше в Персии, где под его контролем находилось большинство министров и наследник престола, если не сам шах.

В феврале 1905 г. персидское правительство, нуждаясь в деньгах для реорганизации армии, практически прекратившей существование к тому моменту, обратилось к России за очередным займом. Несмотря на плачевное состояние собственных финансов, Россия предложила Персии 350 тысяч фунтов стерлингов при том условии, что не будут нанимать австрийских офицеров (как планировал шах), а персидскую армию отдадут под русский контроль. Практически предлагалось распространить на всю персидскую армию принципы организации существующей казачьей бригады. Стоило шаху проявить колебания, и русский банк начал оказывать давление, потребовав уплаты задолженностей по старым долгам. Персы в отчаянии обратились к британцам. Имперский банк некоторое время потянул с предложением, а затем заявил, что юридический советник предупредил совет директоров, что устав банка не позволяет ему вести дальнейшие дела с персидским правительством. В мае британское правительство предложило Персии 200 тысяч фунтов стерлингов при условии, что Англии будет предоставлен контроль над ирригационными сооружениями в Каруне. Шах отказался. В июне посланник Персии в Лондоне Ала ос-Салтане сообщил лорду Лансдауну, что Россия предпринимает новые усилия для оказания давления на шаха. Но денег от британцев снова не удалось получить, и персы, присмирев, отправились к русским.

В России царило смятение. В феврале 1905 г. главнокомандующий на Дальнем Востоке Куропаткин потерпел поражение под Мукденом. В июне флот адмирала З.П. Рожественского, прошедший полсвета из Балтийского в Китайское море, был уничтожен в Цусимском проливе. Каждое поражение эхом отзывалось на огромных и мрачных просторах России. В обеих столицах и большинстве губерний вспыхивали демонстрации, стачки, бунты и вооруженные восстания. К середине лета стало очевидно, что надвигается революция. И даже в такой момент российское правительство не забывало о Персии.

25 августа 1905 г. Ламздорф сообщил особому совещанию в министерстве, что шах находится на пути в Россию. Незадолго до этого премьер-министр Эйн од-Дойлы сообщил русским, что шах решил отказаться от политики метаний между английским и русским влиянием и бесповоротно принять сторону России. Не было сомнений, что шах попросит денег. Коковцов, министр финансов, считал, что он попросит 1 миллион фунтов стерлингов.

Россия к тому времени уже вложила в Персию около 70 миллионов рублей. Они распределились следующим образом:

1. Учетно-ссудный банк – более 21 млн рублей.

2. Шоссе Энзели – Тегеран и Хамадан и гавань Энзели – более 10 млн рублей.

3. Тебризское шоссе – более 2,5 млн рублей.

4. Персидское страховое и транспортное общество – более 200 тыс. рублей.

5. Судоходство по Персидскому заливу – около 1,2 млн рублей.

6. Долгосрочные займы – около 30 млн рублей.

7. Краткосрочные займы 1903, 1904 и 1905 гг. – около 3 млн рублей.

8. Займы и кредиты наследнику персидского престола – более 1,5 млн рублей.

Следует ли теперь давать шаху еще 10 миллионов рублей?

Этот заем должен был быть чисто политическим. Страна с ежегодным дефицитом бюджета в 3 миллиона рублей не смогла бы его вернуть. Если давать эти деньги, то нужно предусмотреть гарантии того, что Персия не обратится еще и к Британии. Совещание сошлось во мнении, что обязательство со стороны Персии не занимать в дальнейшем денег у Британии (у Имперского банка) было бы реальной гарантией. Такое обязательство соответствовало бы намерениям шаха избегать в будущем зависимости от Англии.

Совещание пришло к выводу, что в существующих обстоятельствах России не следует пытаться проводить широкую реорганизацию персидской армии – дорогое мероприятие с неизвестными последствиями. Персы недавно разместили во Франции заказ на оружие и пытались получить необходимую сумму в 5 миллионов франков от Парижско-Нидерландского банка. Вмешалась Россия, и по ее совету банк отклонил эту просьбу. Россия не собиралась участвовать в финансировании таких закупок за границей, но военный министр предложил обеспечить Персию оружием старых образцов. Совещание решило, что:

1. Персии будет предоставлен заем в сумме до 10 миллионов рублей.

2. Она должна взять на себя обязательство не занимать деньги у Британии (у Имперского банка).

3. Учетно-ссудному банку следует предоставить исключительное право снабжения тегеранского монетного двора серебром.

4. Персидское правительство должно взять обязательство не предоставлять концессий в провинциях, граничащих с Россией, без ее согласия.

5. Персидское правительство должно взять обязательство не вступать в переговоры о строительстве железных дорог до истечения существующего моратория; оно не будет принимать решения на этот счет без согласия России.

6. Россия должна выступать против любых закупок оружия Персией. Необходимое количество оружия может быть передано ей Россией из своих старых запасов.

7. России следует усилить персидскую армию русскими кадрами, но без увеличения общего числа иностранных инструкторов.

Британские политики были потрясены. Потерпевшая поражение страна, чья армия деморализована, города сотрясаются от стачек и погромов, а в деревне пылают крестьянские восстания, просто не должна проводить прежнюю политику за рубежом и субсидировать иностранное правительство. Но персидский посланник в Санкт-Петербурге Мошир ол-Молк сообщил британскому поверенному в делах С. Спринг-Райсу, что ведутся переговоры о новом займе.

Перемены произошли в октябре 1905 г., когда всеобщая стачка сломала сопротивление царя. Во главе правительства был поставлен Витте, подписавший 5 сентября мирный договор с Японией. Он убедил императора опубликовать манифест, даровавший народу некоторое количество демократических свобод и несколько изменивший режим. Был даже созван выборный орган – Дума. Казалось, революция победила. Старозаветные политики империи остались ни с чем. Глубоко потрясенные, они утратили на время свой воинственный дух и смирились с необходимостью изменить курс внешней политики России.

В Британии также произошли большие перемены. Консерваторы, более 10 лет правившие империей под руководством Солсбери и Балфура, потеряли свой мандат. Им на смену пришли либералы. Новый премьер-министр сэр Г. Кэмпбелл-Баннерман и министр иностранных дел сэр Э. Грей подошли к старым проблемам с новыми критериями.

Персия также была взбаламучена. В декабре 1905 г. тегеранские купцы, подстрекаемые ведущими муллами сейидом Абдоллой Бебехани, сейидом Мохаммадом Табата-баи и Ага-сейидом Джамалем эд-Дином, потребовали снятия великого визиря Эйна од-Дойлы. В ответ правительство арестовало кое-кого из лидеров и разогнало уличные толпы. Всю зиму и весну 1906 г. ситуация продолжала ухудшаться. В июле лидеры духовенства демонстративно покинули столицу и нашли убежище в священном городе Кум. Между 19 и 23 июля более 5 тысяч человек нашли убежище в британской дипломатической миссии. Через неделю их число выросло до 12–14 тысяч. 30 июля шах снял с поста Эйна од-Дойлы, но толпа, укрывшаяся в британской миссии, выдвинула новое требование – конституцию. У Мозаффара эд-Дин-шаха не было ни силы, ни желания, чтобы подавить это движение. 5 августа он капитулировал.

И в Санкт-Петербурге, и в Тегеране политическая ситуация была напряженной. Сэр Э. Грей считал, что эту ситуацию можно использовать для попытки сближения с Россией. Идея была не нова. Даже в разгар русофобии при Дизраэли значительная часть английского общества приветствовала бы улучшение отношений с Россией. Политики-либералы постоянно занимали такую позицию; они нашли поддержку со стороны части консерваторов.

Не один раз с 1889-го по 1900 г. британское правительство пыталось преодолеть кризис в отношениях с Россией. Сэр Г. Вулф, чьи неуклюжие попытки внедрить в Персии «преимущества» европейского капитализма усилили соперничество между Англией и Россией, был рьяным сторонником англо-русского сотрудничества. Когда отношения между двумя странами в 1900 г. достигли самого низкого уровня, он написал русскому послу в Лондоне барону Стаалю конфиденциальное письмо и предложил соглашение. Двум державам, писал он, лучше всего начать разрешение своих разногласий с Персии. России нужен выход к Персидскому заливу, и Вулф считал, что «такая цель законна и достойна похвалы, когда ее достигают мирным путем». Три заинтересованных государства должны подписать конвенцию, основанную на «нейтрализации» Персии. Строительство сети железных дорог (среди них линии Энзели – Мохаммерех); введение транзитных сборов для обслуживания займа, гарантированного тремя державами, и т. д. Но Стааль интереса не проявил.

После смерти королевы Виктории британское правительство предприняло новые попытки улучшить отношения с Россией. Планируя союз с Японией, Британия пыталась рассчитать его возможные последствия для англорусских отношений и надеялась, что новый союз сделает Россию более сговорчивой в отношении Среднего Востока. Маньчжурия не была ареной англо-российского конфликта; британское правительство заботили отношения России с Афганистаном, ее постепенное продвижение к югу в Персии. При обсуждении в октябре 1901 г. проблем Персии с русским послом Лансдаун высказал мнение, что разделение страны на сферы влияния дало бы оптимальный результат, но посол заметил, что русское правительство никогда не выступало за разделение Персии на британскую и русскую сферы интересов. Правительство считает, что Великобритания имеет интересы в Северной Персии так же, как Россия имеет интересы в южной части страны, через которую надеется получить выход для своей торговли.

С заключением в 1904 г. англо-французского соглашения устранение разногласий между Британией и Россией стало еще более желательным. К этому стремился и король Эдуард VII, но вспыхнувшая на Дальнем Востоке война сделала немедленное улучшение англо-русских отношений невозможным. Однако в апреле 1904 г. в Копенгагене, куда он приехал на празднование дня рождения короля Христиана, Эдуард VII имел разговор с Александром Извольским, представлявшим там царя. Три четверти часа после ленча они посвятили беседе, и король в лице Извольского нашел «нового помощника». Эдуард пообещал, что его новый посол в России Ч. Гардинг посвятит себя задаче установления добросердечных отношений между двумя странами.

Ч. Гардинг прибыл в Санкт-Петербург в мае. Россия воевала с Японией, и Британию всюду обвиняли в том, что она содействовала японцам в подготовке к войне. Британская агрессия в Тибете, где полковник Ф. Янгхазбенд оккупировал Лхассу, усилила антибританские настроения в правительстве и при дворе. Миссия Дэйна, направленная в Афганистан в октябре 1904 г. правительством Индии, дала повод для дополнительных подозрений и неприязни. Нелепый инцидент на Доггер-банке знаменует самый низкий уровень англо-российских отношений, когда две державы оказались близки к войне. В ночь с 21 на 22 октября 1904 г. русская Балтийская эскадра на всех парах шла по Северному морю, направляясь на Дальний Восток. Плохо обученными моряками командовал адмирал Зиновий Петрович Рожественский. Адмиралу и его офицерам не казались нелепыми слухи о японских торпедных катерах и истребителях, скрывающихся у побережья. Когда эскадре в ночной темноте встретилась флотилия из полусотни британских рыбачьих лодок, армаду охватила паника. Корабли принялись палить во всех направлениях. Один из баркасов был потоплен, еще несколько повреждены, русские корабли нанесли повреждения и друг другу. Эта «битва при Доггер-банке», длившаяся примерно двенадцать минут, могла послужить поводом для войны с Англией.

Войны редко начинаются из-за случайности. Россия не могла себе позволить воевать одновременно с Англией и Японией. Англия вообще не хотела ни с кем воевать. Последовал большой шум, возмущение общественности, обмен откровенными угрозами, но затем инцидент был предан третейскому суду и тихо улажен. Все это время сэр Ч. Гардинг продолжал проводить осторожный и дружественный курс.

Будучи поверенным в делах в Тегеране, во время продолжительного отсутствия сэра М. Дюранда в 1897–1898 гг., Ч. Гардинг настойчиво, но безрезультатно пытался убедить британское правительство дать шаху денег, чтобы предотвратить русский заем. Он был на собственном опыте знаком с англо-русским соперничеством в Персии и понимал, что прежнее влияние Британии в Тегеране восстановить невозможно, теперь нужно достичь взаимопонимания с Россией, чтобы спасти Сеистан и большую часть побережья Персидского залива от поглощения Россией.

В январе 1906 г., покидая Санкт-Петербург, чтобы занять пост постоянного заместителя министра иностранных дел, Гардинг сделал все возможное, чтобы убедить русских в доброй воле Британии и собственной симпатии. Потерпевшая поражение Россия, парализованная к тому же революцией, больше не казалась опасной. Гардинг сказал Ламздорфу, что английское общественное мнение изменилось в пользу России. Он сказал: «Особенно сильное впечатление на меня произвели молитвы в маленькой сельской церкви о восстановлении мира и спокойствия в России; этот случай показался мне индикатором чувств всех классов общества». Гардинг выразил надежду, что Россия не будет пытаться изменить существующий в Персии порядок вещей. Гардинг отмечает: «Опасаться скорее следует не действий чиновников или министерства иностранных дел, а таких лиц, как месье Грубе, который, хоть и принадлежит к Министерству финансов, действует в Персии совершенно независимо от русской миссии.

Но граф Ламздорф сообщил мне, что с нынешним министром финансов В.Н. Коковцовым не нужно об этом тревожиться, поскольку в Персии теперь ничего не будет делаться без предварительной консультации с ним».

Несколькими месяцами ранее, когда Витте возвращался в Россию после подписания мирного договора с Японией, он встретился с первым секретарем русского посольства в Лондоне С.А. Поклевским-Козеллом, близким к королю Эдуарду VII. Поклевский сказал Витте, что пришел пригласить его (от имени короля и с ведома русского посла графа Бенкендорфа) посетить Англию, но Витте отклонил приглашение. Он был готов поддерживать с Британией корректные отношения, но предпочел бы переговоры о коалиции с Францией и Германией. Витте писал в воспоминаниях: «Будь я у власти, я бы не согласился на заключение с Британией конвенций, содержание которых было мне изложено Поклевским. Я бы не согласился, поскольку считаю, что Россия, несмотря на неосторожную войну с Японией, по-прежнему остается великой державой и должна иметь руки свободными, а не связывать себя договорами».

В декабре 1905 г. в Англии было сформировано либеральное правительство, с энергией и решимостью продолжившее работу по достижению соглашения с Россией.

В начале 1906 г. произошло несколько важных изменений в составе дипломатического корпуса. Со своего поста в Тегеране был отозван А.Н. Шпеер, англофоб со стажем. В столице Персии говорили, что главной причиной удаления Шпеера послужило его плохое руководство русской миссией. Посланник и первый секретарь миссии Сомов столкнулись, когда Шпеер пригласил персонал миссии на пикник сразу после уничтожения русского флота адмиралом Того. Сомов отказался участвовать и поместил в русской прессе критическую статью о посланнике. Шпеера сменил Н.Г. Гартвиг, бывший прежде директором Азиатского департамента Министерства иностранных дел. Перед отъездом в Тегеран он нанес визит британскому поверенному в делах С. Спринг-Райсу. Держался он дружески, говорил о кооперации «в добром деле улучшения отношений» между двумя странами.

Сам Спринг-Райс в июне тоже уехал из Санкт-Петербурга в Тегеран. Он раньше несколько лет служил в Персии и выучил язык, что для европейского дипломата было необычно. Он скептически относился к англо-русскому взаимопониманию и не испытывал симпатии к политике сэра Э. Грея. Лорд Китченер, главнокомандующий в Индии, бывший среди противников сближения с Россией, писал Спринг-Райсу: «Мы рады, что вы находитесь в Персии; пока вы там, мы чувствуем уверенность, что будет сделано все возможное, чтобы защитить индийские и имперские интересы и следовать политической линии, соответствующей британским традициям».

В мае бесцветный, компетентный и тихий Ламздорф подал в отставку под градом оскорблений со стороны части царского двора и прессы. Новый министр иностранных дел Александр Петрович Извольский сделал блестящую карьеру тем, что умел оказаться в нужный момент в нужном месте, чтобы угодить нужным персонам. Он тщательно следил за своим платьем и внешностью, его манера поведения располагала к нему людей. Он производил прекрасное впечатление на тех, кто не слишком хорошо его знал. В посольстве Британии считали: «Извольский не лишен тщеславия и амбиций; нервный, немного боится ответственности и очень чувствителен к критике. Он быстр и умен, хотя непривычен к тяжелой работе, честно старается овладеть вопросами, с которыми ему приходится иметь дело… Приятные светские качества делают его весьма популярным при дворе и в обществе, но я не уверен, что его мнение важно для этих людей. Его средства ограниченны, и он предпочел бы удобное, хорошо оплачиваемое посольство тяжелой работе и ответственности министра кабинета с относительно небольшим жалованьем… Он искренне стремится к взаимопониманию с Великобританией».

Через две недели после того, как Извольский принял пост министра иностранных дел, в Санкт-Петербург прибыл новый британский посол сэр А. Николсон. Как и Ч. Гардинг, Николсон недолго служил в Персии и не любил, не понимал ее. За годы службы он пришел к пониманию, что наибольшую угрозу Британии представляет не Россия, а Германия. В этом с ним был согласен Гардинг, занимавший теперь пост постоянного заместителя министра иностранных дел, и сам министр Э. Грей. Эти три дипломата в значительной степени определяли внешнюю политику Британии в годы перед Первой мировой войной. Все трое были непоколебимы в своей решимости завоевать и затем удержать союзнические отношения с Россией. Для Николсона стремление к дружбе с Россией стало целью, в жертву которой он будет приносить интересы своей страны. Казалось, он испытывал необходимость свято верить в правоту союзников и зло врагов.

Вскоре после приезда Николсона начались переговоры, продолжавшиеся более года. Сложность проблемы, громадное количество деталей, которые необходимо было разобрать, обсудить и согласовать, возникавшие временами осложнения сделали переговоры по англо-российскому соглашению классическим образцом искусства дипломатии. В этой технической работе Николсон, Извольский и остальные проявили себя настоящими мастерами. Хотя Персия представляла собой самый важный предмет разногласий между двумя державами, сближение их происходило под давлением сил, никак не связанных с Персией. Она была препятствием, которое необходимо было устранить. То же относилось к Афганистану и Тибету, двум другим объектам конфликта Англии и России в Азии.

Для России соглашение с Британией по Персии означало радикальный отход от давней и прочно укоренившейся традиции. Извольский, которого в первую очередь интересовали Балканы и проливы, надеялся, пожертвовав потенциальным владычеством над всей Персией, добиться для России контроля над Константинополем. Английские дипломаты были готовы к новому рассмотрению ближневосточной проблемы. Но антианглийские настроения в правящих кругах России были по-прежнему сильны и устойчивы.

Сам царь, как и императрица Александра Федоровна, был настроен прогермански. Германии симпатизировали великие князья Михаил Николаевич и Николай Михайлович; министр двора барон В.Б. Фредерикс; его помощник князь Н.С. Долгоруков; приближенный граф П.К. Бенкендорф. Среди министров и членов Государственного совета симпатии к Германии питали А.В. Кривошеин, П.Х. Шванебах, И.Л. Горемыкин и П.Н. Дурново. В Министерстве иностранных дел «германскую партию» представляли К.А. Губастов, помощник министра в 1906–1907 гг.; барон М.А. Таубе, советник министерства; Ю.П. Бахметьев, посол в Японии; Р.Р. Розен, посол в Соединенных Штатах; граф Н.Д. Остен-Сакен, посол в Германии; князь Л.П. Урусов, посол в Австро-Венгрии, и др.

В дипломатической службе всегда сильны традиции. Большую часть важных постов занимали старики с личными связями при дворе. (Великая княгиня Мария Павловна была известна своей способностью обеспечить просителю желаемое назначение.) Дипломатический корпус был в значительной степени немецким. В 1907 г. из 315 русских дипломатов за рубежом 138 составляли прибалтийские немцы-аристократы. Большая часть дипломатов была крайне консервативной. Большинству послов было от семидесяти пяти до восьмидесяти лет, за плечами у них было по пятьдесят лет службы. Это были реликты иной эпохи, имевшие представления и взгляды России времен Николая I.

Многие военные также были против союза с Англией. Сильны были традиции Туркестана, да и Крымская война еще не забылась. А. Николсон, делавший все для завоевания симпатий правительственных и придворных кругов, ставший поклонником всего русского, боялся влияния военных. Он защищал царя от обвинений в слабости и деспотизме, но признавал, что «военная партия сильна, и ее чувства нельзя игнорировать. Я полагаю, что именно здесь обнаружатся серьезные препятствия к взаимопониманию с Великобританией».

Русские военные беспокоили и Извольского, о чем он писал Бенкендорфу: «Генеральный штаб, кажется, ничего не забыл и ничему не научился: говорит про Сеистан, про Персидский залив, про Индийский океан и т. д. Точно так же говорили перед войной с Японией: Маньчжурия, Корея, Тихий океан… Борьба между всем этим обществом и мною будет горячей; к сожалению, мне очень мало помогают мои собственные сотрудники, которые мне враждебны: одни открыто, другие тайно».

Дурные предчувствия министра иностранных дел были вполне обоснованны. Обсуждение возможности сближения с Британией в Генеральном штабе прошло в тяжелой обстановке. Военные не согласились на союз со страной, которая всегда действовала как «энергичный, безжалостный и опасный» враг России. Царь прокомментировал это одним словом, написанным собственноручно: «Правильно».

Вопрос долго обсуждался в различных министерствах. И.А. Зиновьев, посол в Константинополе, представил меморандум, в котором на определенных условиях одобрил соглашение. Он перечислил меры, которые были приняты за прошедшие годы для увеличения российского влияния в Персии: формирование казачьей бригады, организация русского банка, установление противочумного карантина в Хорасане (который следовало бы распространить на Сеистан из-за амбициозных планов Англии), открытие консульств в Бушере и Бендер-Аббасе. Россия до сих пор отвергала все британские предложения о разделе Персии на сферы влияния. Раздел нанес бы удар по престижу России; но, с другой стороны, Россия не может конкурировать с Британией на юге, поскольку ее промышленность недостаточно сильна. Соглашение с Британией желательно. Зиновьев задает вопрос: нельзя ли заручиться британской поддержкой русских интересов в проливах в обмен на некоторые уступки по Афганистану? Старый дипломат предлагает в обмен на Константинополь поступиться пустяками.

На особом совещании в министерстве, состоявшемся 20 сентября 1906 г., Извольский выступил в защиту предложенного соглашения: «Необходимо сделать выбор между соглашением, способным надежно обеспечить часть наших интересов, и соперничеством в условиях, когда мы не можем быть уверены, что вопросы, касающиеся нас, не будут решаться без нас и в ущерб нам».

Сильную поддержку Извольскому оказал министр финансов Коковцов. Россия, сказал он, должна признать, что ее влияние в Персии уменьшилось. Поэтому необходимо изменить взгляды в отношении политики на Востоке, политики, основным недостатком которой является несоответствие сил, имеющихся в распоряжении России, и целей, которые она перед собой поставила. Политика выхода к Персидскому заливу была ошибочной. В заливе доминирует Британия, и у России недостаточно сил, чтобы бросить ей вызов.

Коковцов считал: «Установление исключительного русского влияния грозит привести к военному подавлению всей страны». Поэтому России не следует забираться в глубь Персии. Однако интересы России в северных провинциях слишком велики, чтобы от них отказаться. Их следует охранять как от британского, так и от германского проникновения. Линия, проведенная от Касре-Ширина через Хамадан, Тегеран и Мешхед к Ашхабаду, показала бы пределы естественной сферы интересов России. Эта линия, с одной стороны, закрывает доступ в Персию Багдадской дороге и защищает подходы к Закаспийской железной дороге; а с другой, включая столицу страны, кладет естественный предел той сфере, где Россия уже получила концессии и встала «твердой ногой». Следует ограничить себя этой линией и принять решение не двигаться дальше.

Коковцов хотел, чтобы Россия прекратила давать Персии деньги. Он говорил, что пора уже получить назад кое-что из тех 72 миллионов рублей, которые Россия вложила в эту страну. Правительство шаха задолжало России 29 миллионов рублей по долгосрочным и 3,2 миллиона рублей по краткосрочным долговым обязательствам. Наследному принцу выделена ссуда в 1,6 миллиона рублей. По мнению Коковцова, финансовые жертвы двух великих держав не были пропорциональны их влиянию.

Председатель совета директоров Учетно-ссудного банка Персии, его бывший управляющий в Тегеране Е.К. Грубе объяснил, что ссуженные шаху деньги были потрачены на его прихоти и обогащение его фаворитов. Он подчеркнул: «Распространенная повсеместно система откупа налогов губит эту страну; Персии нужны не новые займы, а новые люди, которые могли бы привести страну в порядок…» Грубе, которому не потребовалось большого труда, чтобы превратить Науса и его сотрудников в «вассалов» России, считал, что именно такие люди наилучшим образом подходят для выполнения этой задачи.

Военный министр генерал-лейтенант А.Ф. Редигер согласился с Извольским и Коковцовым и выступил в пользу сотрудничества с Англией. Генерал-лейтенант Ф.Ф. Палицын, глава Генерального штаба, которого А. Николсон рассматривал «как одно из главных препятствий к соглашению», сказал, что русские военные интересы в Персии не имеют ничего общего с Персией как таковой, поскольку эта страна не представляет угрозы для России. Россию беспокоит Англия, и именно настойчивое желание Англии контролировать Сеистан должно составить предмет будущих переговоров. Исполняющий обязанности председателя Совета государственной обороны генерал-лейтенант А.П. Протопопов добавил, что русское присутствие в Персидском заливе не может быть объяснено только экономическими соображениями. Россия нуждается в промежуточной военно-морской базе в этой части мира, и военно-морской флот интересует Чахбар, порт при входе в Персидский залив. Таким образом, позиция военных оказалась двусмысленной. Они не стали открыто декларировать свою враждебность к соглашению, а выдвинули условия, которые сделали бы такое соглашение невозможным.

14 февраля 1907 г. Извольский снова выступил в защиту своего проекта на совещании, где присутствовали: В.Н. Коковцов, русский посол в Лондоне граф А.К. Бенкендорф, министр военно-морского флота И.М. Диков, министр торговли и промышленности Д.А. Философов, генералы Палицын, Поливанов и Ермолов, К.М. Аргиропуло и др. До недавнего времени, начал Извольский, идея взаимопонимания с Англией не находила поддержки у русского общественного мнения, а в правящих кругах существовало убеждение, что Персия должна полностью подпасть под влияние России, а мы должны бороться за свободный выход к Персидскому заливу с прокладкой железной дороги через всю Персию и созданием укрепленного пункта на означенном заливе. События последних лет выявили неосуществимость этого плана и поставили вопрос об устранении конфликта с Англией, наиболее удобным средством для чего явилось бы разграничение сфер влияния.

Извольский указал также на тесную связь между предполагаемым соглашением и германским проектом Багдадской железной дороги. Русские сразу же разглядели угрозу, которую несла их доминирующему положению в Персии Багдадская дорога. Еще в 1900 г. инженер В.А. Саханский, занятый проектами персидских железных дорог, призывал построить дорогу из России в Центральную Персию раньше, чем Германия (конкурент более опасный, чем Британия) проложит линию по турецкой территории.

Советский историк А. Попов утверждал, что «конкретным вопросом, лежавшим в основе пересмотра принципов всего направления русской внешней политики, был вопрос железных дорог, в особенности строительства железных дорог в Персии, непосредственно связанный с вопросом Багдадской железной дороги». По мнению Попова, переоценка началась с меморандума, представленного в 1903 г. русским послом в Пекине П.М. Лессаром, служившим прежде в Центральной Азии и в Лондоне, хорошо знающим проблемы Среднего Востока. Лессар опасался влияния построенной немцами Багдадской дороги и ратовал за строительство, в согласии с Британией, линии из Закавказья в Индию через Восточную Персию. Аргиропуло и Зиновьев выступили против такого плана, а русский посланник в Тегеране Власов и консул в Бомбее Клемм поддержали его. Витте пошел еще дальше и высказался за железную дорогу из Центральной Азии в Индию через Афганистан. Осуществлению этого плана помешали неприязненные отношения между Россией и Британией, писал Попов. Хотя Попов преувеличивает значение Багдадского проекта в достижении англо-русского взаимопонимания, тревога по поводу германского проникновения на Средний Восток ощущалась в Санкт-Петербурге, по крайней мере в тех кругах, которые представлял Извольский.

На совещании 14 февраля 1907 г. Извольский попросил коллег высказать свои взгляды по вопросу Персии и Багдадской железной дороги. Последовавшая дискуссия ничего не прояснила. Собравшиеся политики, военные и дипломаты не спешили сообщить о своей позиции. Многие либо не высказали свое мнение, либо оно не было записано. Довольно долго говорил Коковцов. Он считал, что строительство Багдадской железной дороги неизбежно, и России нужно добиваться от Германии компенсаций. Министр торговли и промышленности согласился с министром финансов и добавил, что, хотя Багдадская дорога плоха сама по себе, боковая ветка в Персию была бы еще хуже. В переговорах с Британией и Германией России следует добиваться, чтобы такая ветка никогда не была построена и чтобы «стерилизующее» соглашение, запрещающее строительство в Персии железных дорог, было продлено еще на десять лет (до 1920 г.).

Обсуждалась возможная демаркационная линия между русской и британской сферами влияния. Коковцов предлагал, чтобы она проходила от Касре-Ширина через Хамадан, Тегеран и Мешхед к Гоудану на русской границе. Начальник Генерального штаба генерал Палицын хотел бы провести ее гораздо южнее, от Касре-Ширина на Исфахан, включив в русскую зону Керманшах, далее на Йезд и оттуда к афганской границе. В этом случае в русскую зону попал бы весь Хорасан, и Россия была бы обеспечена уже построенными стратегическими дорогами в Афганистан, проходящими через Северо-Восточную Персию».

Извольский принял предложения Палицына в отношении демаркационной линии и включил их в русский вариант соглашения, который вручил Николсону 20 февраля. 10 марта британцы ответили, что не могут согласиться на то, чтобы русская зона граничила с Афганистаном.

С приходом весны переговоры пошли быстрее, в июне возникло препятствие: британцы предложили включить в преамбулу будущего соглашения упоминание «об особых интересах, которые имеет Великобритания в Персидском заливе». Извольский решительно возражал, аргументируя это тем, что англо-российская конвенция не должна затрагивать интересы третьих держав, поскольку он дал Германии соответствующие заверения. Николсон, считая, что настойчивость в этом вопросе может поставить под угрозу успех переговоров, добровольно отказался от этого требования. Извольский, в свою очередь, согласился, чтобы к конвенции была присоединена записка Грея, утверждающая особое положение Англии в заливе при согласии на это России.

Пока в Санкт-Петербурге шли переговоры, в Тегеране вспыхнула революция, осложняя дело и грозя уничтожить сложную структуру компромиссов, подготовленных Николсоном и Извольским. Персидские националисты в августе 1906 г. нашли убежище в саду британской дипломатической миссии. Тогдашний поверенный в делах И. Грант-Дафф не мог отказать в традиционном праве на «баст» (убежище) толпе, одним из лидеров которой был сейид Абдолла Бебехани, давний друг англичан. В течение нескольких лет британцы подстрекали духовенство к выступлениям против русских займов и концессий. Разница между «конституционными» и другими средствами оппозиционной борьбы была ясна английским дипломатам в Тегеране, выпускникам Оксфорда и Кембриджа; но для персов, подданных деспота, понятие «оппозиция» являлось синонимом мятежа. Поэтому деятелям оппозиции пришлось искать защиты за высокими кирпичными стенами сада британской миссии, и Грант-Дафф не мог захлопнуть перед ними ворота.

Русская дипломатическая миссия была в курсе дружеских отношений между муллами и англичанами. Советский историк М.С. Иванов ссылается на документ в Центральном государственном историческом архиве Ленинграда, который показывает, что в августе 1906 г. Грант-Дафф вручил сейиду Абдолле Бебехани письмо с благодарностью ему и сейиду Мохаммаду Табатабаи «за их близость к британской дипломатической миссии». Документ утверждает, что в письме британцы гарантировали каждому из двух муджахидов пенсион в 1500 туманов в месяц. То, что англичане в Тегеране симпатизировали националистическому движению, не было ни для кого секретом.

Новый русский посланник Н.Г. Гартвиг, бывший директор Первого (Азиатского) департамента Министерства иностранных дел, только недавно прибыл из Санкт-Петербурга, где проявил себя как друг и единомышленник Извольского. Оказавшись в Тегеране, он полагал, что должен поддерживать шаха, потому что Персия еще не готова к конституции, и шах является опорой порядка в стране.

Известие о десяти тысячах человек, укрывшихся в британской миссии, послужило для Гартвига доказательством того, что британское правительство предприняло атаку на русские позиции в Персии. Он был твердо уверен в агрессивных устремлениях Британии. Русский посол в Лондоне граф Бенкендорф отрицал наличие у Британии подобных намерений. Политика нового кабинета была совершенно ясной. Сокращения армии и военно-морского флота; создание для Трансвааля конституции; многочисленные выступления министров служили показателями политики мира и согласия.

Бенкендорф предлагал сотрудничать русской и британской дипломатическим миссиям в Тегеране. Британская сторона признала предоставление части оппозиции убежища в саду представительства ошибкой. Бенкендорф сообщил Извольскому, что Гартвигу следовало бы обсудить возникшую ситуацию с британским посланником Спринг-Райсом.

Британия, убеждал Бенкендорф, не считает Персию готовой для реформ. Англичане полагают, что в Персии следует проводить реформы «под влиянием совместных англо-русских действий». России, со своей стороны, не следует враждебно относиться к идее реформирования Персии.

Гартвиг на самом деле был противником персидского революционного движения гораздо больше, чем противником соглашения с британцами. Когда Спринг-Райс в конце лета прибыл в Тегеран, Гартвиг встретил его дружески. Он, французский посланник и Спринг-Райс – все они желали союза. Персы же, как и многие английские чиновники, относились к нему с ненавистью. Как писал Спринг-Райс своему другу-журналисту Чиролу, «весь штат здесь, особенно индийские консулы, настроены категорически против примирения, оно противоречит их традициям и отнимает у них работу. Задача просто поладить здесь с русскими очень сложна».

Несколько месяцев, проведенных в Тегеране, произвели заметную перемену во взглядах Спринг-Райса. Персидские националисты надеялись на его поддержку и встретили его с распростертыми объятиями. Спринг-Райс, однако, сообщил им, что британское правительство сочувствует их делу, но не может обещать никакой помощи. Он делился с Чиролом: «Я процитировал Коран, чтобы доказать: свобода, не завоеванная самостоятельно, ничего не стоит. Нельзя сказать, что эти слова принесли удовлетворение. Общее мнение таково, что мы бросили Персию, как неудачную работу; мы продали ее русским как часть общего плана купли-продажи, которую мы называем мирными переговорами».

Месяцем позже он писал Чиролу: «Не могу передать вам, как отрадно слышать разговоры персов об их новых свободах и о вещах, которые они готовы сделать для своей страны».

Уважение, которое Спринг-Райс испытывал к национальному движению, привело его в ряды противников политики Грея, направленной на разделение Персии. Его депеши полны красноречивых аргументов против покупки эфемерного соглашения ценой разрезания Персии на кусочки, но они только раздражали Э. Грея, взгляды которого определились еще до того, как он стал министром иностранных дел, и чье упрямство было совершенно непоколебимым. В одном из личных писем Спринг-Райс изливал свою горечь, которую он чувствовал по отношению к безжалостному политику с обманчиво мягкой внешностью, руководившему внешней политикой Британии: «Политика здесь весьма забавна. Русские заняты тем, что портят свою Думу и учат шаха, как ему испортить свой меджлис. Милые либералы дома пытаются получить признание от русского императора и для этого помогают ему в уничтожении свобод в Персии. Когда-нибудь я очень позабавлюсь, рассказав об этой игре во всеуслышание. Я тогда буду мертв; но мой призрак развлечется как следует!»

Россия – «хищная бюрократия», ни на одно соглашение с нею нельзя положиться, писал Спринг-Райс почти теми же словами, что и тогда никому не известный русский эмигрант в Швейцарии В.И. Ленин. Более того, готовившееся англо-русское соглашение мало что могло сделать для защиты интересов Британии. Соглашение, не подкрепленное силой, мало что значило бы; а если за соглашением стоит сила, в нем нет необходимости. В результате Британия без борьбы отдаст России то, что привыкла отдавать только в борьбе. Спринг-Райс готов был проявлять поистине макиавеллиевскую хитрость. Он писал другу: «Если Грей сможет достичь настоящего соглашения с Россией, оно вполне стоит того, чтобы пожертвовать Персией… Хотя я сомневаюсь, что великая страна может себе позволить проявить низость даже в малом».

1 января 1907 г. Мозаффар эд-Дин-шах подписал конституцию. Через неделю он умер, и на троне его сменил Мохаммад Али-шах, пообещавший поддерживать новый конституционный порядок. Почти сразу возникли трения между самовластным шахом и меджлисом (парламентом). Всякая предлагаемая меджлисом реформа с ходу отвергалась шахом. Большая часть этих реформ из-за своей антирусской и свободолюбивой направленности встречала также противодействие Гартвига.

Казачья бригада подверглась в меджлисе атакам муджахида аги сейида Мохаммада Табатабаи, протестовавшего против ее формы, эполет и наград в русском стиле, а также против традиции отдавать честь русскому посланнику в Тегеране, а не военному министру Персии. Сейид Мохаммад усомнился в эффективности бригады, сильно упавшей за последние несколько лет под командованием полковника Чернозубова. Персидские офицеры бригады пытались ограничить власть командира в таких вопросах, как жалованье и продвижение по службе. Избранный ими комитет расследовал состояние финансов бригады и обнаружил, что полковник Чернозубов присваивал их жалованье. Русские офицеры подтвердили обвинение. Чернозубов отбыл в Россию, а 15 сентября в Тегеран прибыл новый командир – полковник Владимир Платонович Ляхов. Под его командованием бригада укрепила дисциплину и значительно увеличила эффективность; она была готова сыграть свою бесславную роль в подавлении революции.

Атаки на ненавистного директора таможен Науса послужили еще одним доказательством антирусских настроений в меджлисе. Бельгийцы в администрации таможен работали заодно с русскими с самого начала, с самого своего прибытия в Персию в правление Амина од-Дойлы. Британские чиновники по всей Персии, англо-индийские чиновники, английские и индийские купцы постоянно жаловались на них А. Гардингу. Гардингу, однако, казалось, что разумнее не предпринимать на Науса фронтальной атаки. Однако русские в Тегеране, особенно разговорчивый Е.К. Грубе, не делали секрета из своей власти над бельгийцами. Как сказал Грубе посланнику Соединенных Штатов, «все они у него в кармане, включая мистера Науса».

Хотя новый шах и уволил Науса, он все же не хотел бесконечно выполнять волю своих подданных, сидящих в меджлисе. Он был полон решимости править так же, как до него правили предки, – самовластно и деспотично. В качестве первого шага к восстановлению королевской власти он вызвал из Европы старого Амина ос-Солтана, жившего за границей в отставке, весьма похожей на изгнание. В начале мая 1907 г. он вновь вступил на пост премьер-министра. Наиболее крайние элементы среди националистов расценили его новое появление на политической сцене как первый удар по их делу. Большинство националистов всей душой ненавидело Амина ос-Солтана. В глазах народа он был неразрывно связан с бесконечной чередой концессий, которые Мозаффар эд-Дин-шах, а раньше его отец раздавали европейцам. В первую очередь он олицетворял русские займы 1900-го и 1902 гг. Вначале выступления духовенства были направлены против великого визиря и его политики, а с наступлением лета неизбежность конфронтации между шахом и меджлисом стала очевидной. В напряженной атмосфере ощущалось тяжкое предчувствие борьбы и кровопролития.

Слухи об англо-русском согласии добавляли персам тревогу. Еще в ноябре 1905 г. у них возникло подозрение о возможном сближении двух стран. В соперничестве двух великих держав Персия видела единственную гарантию своего существования, поэтому трепетала при малейшем признаке улучшения отношений между ними. Персидский посланник в Лондоне Мохаммад Али-хан Ала ос-Салтане задал лорду Лансдауну вопрос о достижении взаимопонимания Россией и Британией по вопросу своих интересов в Персии. «Я сказал Ала ос-Салтане, что эти сообщения ни на чем не основаны», – телеграфировал Лансдаун Грант-Даффу. Но он все же сообщил посланнику Персии, что после окончания японской войны разные круги проявили желание «улучшить отношения между двумя странами». Если это произойдет, добавил министр, «персидское правительство может быть уверено, что мы не имеем намерения как-либо покушаться на целостность и независимость Персии». С этого момента и до сентября 1907 г. Персия оставалась в неведении о намерениях двух держав относительно ее будущего.

Англо-русское соглашение по Персии, Афганистану и Тибету было подписано в Санкт-Петербурге 31 августа 1907 г., хотя в Лондоне до последнего момента опасались, что Россия может дать задний ход. Еще 25 августа сэр Ч. Гардинг предупреждал, что русские, очевидно, готовы к подписанию, но «мы должны быть осторожны, чтобы в оставшийся промежуток времени они не дали задний ход».

У России не было намерения отказываться от подписания. Срок пребывания Витте, оппонента соглашения с Британией, на посту премьер-министра оказался коротким. Его преемник Горемыкин протянул немного более года и уступил место Петру Аркадьевичу Столыпину, в первую очередь занятому внутренними делами и готовому оставить внешнюю политику на усмотрение Извольского. 24 августа, всего за неделю до подписания конвенции, Столыпин председательствовал на особом совещании, где министр иностранных дел еще раз изложил аргументы в пользу договора с Британией. Цель российской внешней политики – оградить Россию от угрозы войны с Японией и ее союзником Англией. Нужно быть готовыми к серьезным событиям в Европе, прежде всего на Балканах. Он отметил: «Если Россия окажется связанной неопределенной ситуацией на Дальнем Востоке, она не сможет участвовать в разрешении европейских проблем, немедленно опустится до уровня второразрядной державы. Мы должны поставить наши интересы в Азии на подобающее им место, иначе мы сами превратимся в азиатское государство, что стало бы для России величайшим несчастьем».

Извольскому вторил сотрудник его собственного министерства, зять Столыпина Сергей Дмитриевич Сазонов, который подчеркнул внутреннюю необходимость обеспечения внешнего спокойствия: «Наша внутренняя ситуация не позволяет нам осуществлять активную внешнюю политику. Отсутствие тревоги, с точки зрения международных отношений, чрезвычайно важно для нас, ибо это дало бы нам возможность посвятить все силы упорядочению дел внутри страны. При этих условиях заключение соглашения по восточным делам следует признать в высшей степени созвучным нашим интересам».

В момент перед самым подписанием соглашения противники договора уже молчали. Извольскому и Николсону оставалось только поставить свои подписи под документом. 31 августа 1907 г. А. Николсон телеграфировал: «Договор с дополнительными документами был сегодня подписан министром иностранных дел и мной».

Англо-русское соглашение 1907 г. хорошо известно и не требует детального изложения. В преамбуле был сделан традиционный реверанс в сторону «целостности и независимости Персии», в то время как текст делил страну на три неравные сферы. Северная, самая большая, была оставлена за Россией, там Британия обещала «не искать для себя и не поддерживать в пользу британских подданных или подданных третьих стран никаких концессий политического или экономического характера». Линия, отделяющая русскую часть, проводилась от Касре-Ширина через Исфахан и Йезд к пункту на персидской границе, где сходились русская и афганская границы. Британия обязалась «не противодействовать, прямо или косвенно, запросам на подобные концессии в этом регионе, которые поддерживает российское правительство». Россия, со своей стороны, взяла на себя такие же обязательства в отношении зоны за линией, идущей от афганской границы через

Бирдженд и Керман и кончающейся в Бендер-Аббасе. Остальные статьи по Персии касались предоставления займов и имели второстепенное значение.

Британский посланник в Тегеране чувствовал себя оскорбленным. Он не получил официального уведомления о подписании соглашения и продолжал отрицать его существование даже тогда, когда персидское правительство уже имело перед глазами его текст. Он писал своему другу Чиролу: «Здесь швыряли камнями в окна, меня оставили отдуваться… Ни Николсон, ни министр не сообщили мне, что соглашение подписано, я узнал об этом три дня спустя, когда оно было здесь опубликовано. Я полагаю, это означало, что учитывать персидское общественное мнение никто не собирался».

Не желая скрывать подлинное положение дел в Тегеране, Спринг-Райс написал Э. Грею, что невозможно игнорировать дезорганизацию в персидском правительстве; вражду между шахом и народом; убеждение, что шах намерен организовать беспорядки и спровоцировать иностранную интервенцию; веру в то, что две великие державы знают об этом плане шаха и договорились извлечь из него выгоду для себя. Он отмечал: «Нам приходится хуже, чем русским, потому что нас не боятся так, как их; нас рассматривают как предателей персидского народа». Британским и русским заверениям не верили, потому что те, кому доверяет Россия, являются врагами нового порядка вещей, а на англичан смотрели как на сообщников России и персидских реакционеров. Не выбирая слов, Спринг-Райс продолжал: «Я, конечно, не могу оценить политическую ситуацию в Англии. Но существует оправдание для критики того, что вы делаете в сотрудничестве с самодержавным государством в ущерб свободам малых наций… Мне не нужно напоминать вам, что ценность соглашения зависит от способа его выполнения. Возможно, Россия воспользуется этим соглашением так же, как она воспользовалась соглашением с Японией о Корее, чтобы под новой вывеской продолжать выполнение прежних планов. С точки зрения общественного мнения положение будет значительно серьезнее, если старая политика будет вестись при новом договоре».

Реакцией персов был отчаянный гнев. Его горечь больше была направлена против Британии, чем против России, которая уже была известна как жестокий враг. В России царь пытал, ссылал, расстреливал и вешал тысячи революционеров своей страны. Этого опасались для себя персы. Но не ожидали и не могли понять участие Британии в насилии над Персией. Глубокое возмущение персов было вызвано также морализаторским тоном, который всегда использовала британская дипломатия в Тегеране. Двое Томсонов, сэр М. Дюранд, сэр А. Гардинг, разные поверенные в делах не уставали читать персам лекции о неподкупности и чести, не упускали возможности указать на Англию как на образец добродетели, родину конституционализма и демократии. Ее парламент – отец всех парламентов. Легко понять, почему персидские националисты ожидали от Британии поддержки и были шокированы англо-русским соглашением.

Влиятельная националистическая газета «Хабл ол-Матин» опубликовала серию статей о соглашении, разъясняя и осуждая его. 30 сентября газета поместила большую статью, в которой доказывала, что соглашение принесло громадные выгоды России, а Британию ожидает поражение. Персия, преданная Англией, присоединится к России. Действия британского правительства доказали, что оно является врагом цивилизации и гуманности. Другими словами, Англия приобрела титул «врага цивилизации и справедливости», который испокон веков был приложим только к России.

В сентябре 1907 г. сложилось новое представление персов об Англии. Грей и Николсон вели себя нечестно. Р.П. Черчилль, в целом доброжелательный летописец переговоров 1906–1907 гг., утверждает, что «даже в дипломатии Николсон пользовался в высшей степени лживым языком», когда уверял персидского посланника в Санкт-Петербурге, «что эта договоренность чрезвычайно выгодна Персии и безосновательны сообщения о том, что Россия и Великобритания намерены разделить Персию». Примеры подобного обмана можно привести во множестве. Однако персы были унижены не какой-то конкретной ложью. Их шокировала и угнетала атмосфера неопределенности и лицемерия, которую удалось создать сэру Э. Грею; внезапное осознание того факта, что Британия не обладает той нравственной силой, которую они ей приписывали. Справедливо или нет, но с этого момента большинство персов будет готово верить только самому плохому об Англии. Ей будут приписывать вероломство, алчность, самые дурные намерения. Образ циничной нации, безразличной к страданиям остального человечества, покупающей и продающей целые народы, торгующей опиумом, намеренно заставляющей голодать миллионы своих колониальных подданных и втайне управляющей судьбами мира, – этот образ переживет крушение британского могущества на Среднем Востоке, получение независимости Индией и превращение самой Британии во второстепенную державу.

В Британии мнения резко разделились. Г. Вулф приписывал себе заслугу этого соглашения, поскольку оно соответствовало предложениям, которые он выдвигал восемнадцать лет назад. Он хвастался, что Николсон и Извольский – его старые коллеги, давая понять, что повлиял в некоторой степени на их взгляды.

Э. Грей многие годы защищал соглашение, главными авторами которого с английской стороны были он и Николсон. Он считал: «Кардинальной целью Британии… было обезопасить себя настолько, насколько в состоянии обезопасить нас какой бы то ни было договор, от дальнейшего продвижения России в направлении границы Индии». Грей был твердо убежден, что достиг поставленной цели. Подобно лорду Дж. Гамильтону, Грей не верил в способность Британии защитить себя от России в Азии. Россия слишком сильна, продвижение России неизбежно, Россию невозможно остановить. Но при этом он верил, что клочок бумаги предотвратит неизбежное. Грей никогда не пытался разрешить это противоречие. Он способен был только повторять без конца одно и то же: «Мы свободны от тревоги, прежде не дававшей покоя правительствам Британии; удален источник постоянных трений и возможный повод к войне; можно более уверенно говорить о мирных перспективах».

Грей верил, что соглашение 1907 г. дает Британии односторонние выгоды: «То, что приобрели мы, – реально; то, что приобрела Россия, – видимость». Такой взгляд на вещи был приемлемым только для тех, кто разделял позицию Грея – ту самую позицию, о которой Гамильтон спорил с Керзоном семью годами раньше, а именно что власть России над Северной Персией постоянна и ни при каких условиях не может быть поколеблена; а власть Британии над Южной Персией сомнительна, и удержать ее силой невозможно. Как ни странно, Грей продолжал придерживаться этой позиции, несмотря на поражение России в войне и ее революцию 1905–1907 гг. В то время как Российское государство терпело поражения при Порт-Артуре, Мукдене и Цусиме, царя и правительство отказывались признавать на улицах Санкт-Петербурга и Москвы, на фабриках Иваново-Вознесенска и палубах «Потемкина», Грей продолжал искать дружбы с Россией. В отличие от лидера его собственной партии Кэмпбелл-Баннермана он никогда не выражал сочувствия революции, но писал: «Я горю нетерпением увидеть Россию восстановленной в качестве фактора европейской политики. Договоримся ли мы с ней по азиатскому вопросу, пока неизвестно; я попытаюсь сделать это, когда она будет готова».

Взгляды Грея разделяли Николсон, Ч. Гардинг, Сандерсон и другие профессионалы министерства иностранных дел. После Первой мировой войны сэр Дж. Бьюкенен писал, что соглашение проложило дорогу для англо-русского сотрудничества в европейских делах: «Оно оказалось более эффективным в развитии взаимопонимания, лежавшего вне рамок письменного соглашения, чем в примирении конфликтующих интересов в Персии».

Вот ответ на вопрос о мотивах Грея. Он не был политиком мирового масштаба. Его горизонт ограничивался Европой. Европейские проблемы занимали его мозг до такой степени, что изгоняли оттуда все остальное. Он видел договор 1907 г. с чисто европейской и, в значительной степени, антигерманской точки зрения.

Оппозиция соглашению исходила из многих источников. Его критиковали империалисты и лейбористы, влюбленный в Персию и ее культуру профессор Э. Браун; общество друзей русской свободы и многие другие организации.

Даже после начала Первой мировой войны радикалы будут по-прежнему критиковать это соглашение. В 1915 г. в одном из своих памфлетов «Труд и война» Независимая лейбористская партия заявила: «С точки зрения британских интересов договор был очевидной и, мы должны предположить, намеренной капитуляцией. Россия потерпела поражение, казна ее была пуста, армия деморализована, народ бунтовал, ее опора в Персии была потеряна после победы персидской революции. Мы же отдали большую часть страны под ее влияние, вероятно, потому, что хотели купить ее помощь в нашем европейском соперничестве с Германией».

Самым ярким выразителем взглядов империалистов стал лорд Керзон. По его мнению, соглашение было отвратительным: «Оно отдает все, за что мы сражались многие годы, отдает совершенно ни за что, и это по-настоящему цинично, заставляет разочароваться в общественной жизни. Усилия целого столетия принесены в жертву, а взамен – ничего или почти ничего».

Керзон вел атаку на соглашение в палате лордов, Перси – в палате общин. Дебаты звучали как запоздавшее эхо прежних споров между вице-королем лордом Керзоном и статс-секретарем по делам Индии лордом Гамильтоном. Выдвигались те же аргументы, слегка подкрашенные для восприятия публики; но создавалось впечатление, что никто, кроме самих участников дебатов, не обращал на них внимания. Вопрос был решен задолго до этого: у либералов в парламенте было твердое большинство, и красноречие Керзона не могло изменить этот решающий факт.

В качестве эпитафии дебатам в Англии можно процитировать мнение X. Николсона, сына и восхищенного биографа сэра А. Николсона: «Даже в качестве чисто азиатского соглашения англо-русский договор был слабым и искусственным плодом. Он не был популярен ни в Англии, ни в России. Правительство Индии, так же как русские и британские чиновники на месте, от души невзлюбили его. В Персии он доказал свою недееспособность, а эмир Афганистана никогда не признавал его. В сущности, это была попытка примирить два принципиально различных подхода, совместить британскую политику создания самодостаточных государств с русской политикой проникновения. Это был достойный сожаления альянс песчаной дюны и моря».

Русское общественное мнение в общем враждебно отнеслось к соглашению. Дума, не имевшая власти над осуществлением внешней политики, выслушала краткое заявление Извольского и кое-какие одобрительные замечания П.Н. Милюкова. Пресса была настроена либо скептически, либо откровенно недоброжелательно. «Речь» (орган партии конституционных демократов, членом которой был Милюков) одобрила договор, но высказала мнение, что для Британии оно оказалось более выгодным, чем для России. Высказывая мнение московских капиталистов, непосредственно занятых в Персии, «Голос Москвы» с сожалением отозвался об уроне, который понес престиж России в глазах азиатов.

Мало кто из русских защищал договор. Князь Г.Н. Трубецкой считал, что Россия выиграла от признания ее преимущественных интересов над значительной территорией, являвшейся естественным рынком и полем приложения русского предпринимательства. Не Британии, не России, а только третьей стороне могли быть выгодны конкуренция, соперничество и вражда двух держав.

Кое-кто высказывал мнение, что Россия могла бы добиться первенства на всей территории Персии коммерческим путем. Две-три железнодорожные линии в пределах русской сферы влияния от наших границ в глубину Персии сыграли бы решающую роль в деле усиления коммерческой позиции во всей Персии; не новость, что коммерческий успех – самый могучий и надежный проводник политического влияния.

Старозаветные русские империалисты были столь же расстроены заключенным соглашением, как и их английские коллеги. И.А. Зиновьев, проведший почти двадцать семь лет (1856–1883 гг.) в Персии и еще восемь в роли директора Азиатского департамента Министерства иностранных дел, считал: «Только те международные соглашения надежны и плодотворны, которые в равной мере обеспечивают достоинство и законные интересы обеих договаривающихся сторон, но не те, которые подчиняют интересы одной стороны великодушному суждению другой. Соглашение от февраля 1907 г. (подписанное в августе) между сэром Э. Греем и А.П. Извольским, принадлежит, бесспорно, ко второй категории. Подобное соглашение едва ли могло бы удовлетворить даже второстепенную державу. Первостепенная держава, такая, как Россия, еще меньше может с ним примириться». Из-за своего официального положения посла в Константинополе Зиновьев вынужден был хранить молчание публично до своей отставки в 1912 г., после чего излил свое презрение к политике Извольского в книге под названием «Россия, Англия и Персия».

С.Ю. Витте, сделавший очень много, чтобы привести Персию под суверенитет России, видел, как его достижения рассыпаются в прах, а завоеванные им позиции сдаются. Будучи уже в отставке, он писал: «Можно сказать, что Персия, особенно ее северная часть, наиболее населенная и плодородная, давно уже находится под нашим доминирующим влиянием. С завоеванием южных областей Кавказа, бывших когда-то провинциями Персии и Турции, вся северная часть Персии была обречена в будущем если не стать частью великой Российской империи, то, во всяком случае, превратиться в страну под нашим полным протекторатом. Ради этого мы жертвовали нашей русской кровью».

Витте был убежден, что судьбу Персии следовало предоставить истории, и Россия не должна была связывать себе руки. Ей следовало покровительствовать Персии, и, как провинции юга Кавказа присоединились к России, северная часть Персии должна была бы в будущем постепенно превратиться в провинции Российского государства.

Витте писал, что конвенция обеспечила и Британии, и России влияние на центральное правительство, но поскольку правительство располагается в Тегеране, то Британия получила средства оказывать влияние на север страны. Он сделал вывод: «Что же мы получили в конце концов? Мы не можем политически аннексировать Персию, поскольку это противоречило бы соглашению с Англией. Никаких экономических выгод мы не можем получить, поскольку очевидно, что мы не можем конкурировать с немцами на севере Персии, если Персия предоставит немцам те же экономические условия, что и нам. В результате ясно, что мы подписали договор, согласно которому в будущем мы потеряем Персию».

Сходство взглядов Витте и Зиновьева неудивительно. Витте знал и уважал Зиновьева, отзывался о нем как о выдающемся дипломате, прекрасно знающем дела на Среднем Востоке. В определенном смысле Витте и Зиновьев разделяли взгляды Грея и Николсона. Англичане тоже считали, что Британия не сможет остановить силой продвижение России на юг и соглашение, закрепляющее Южную Персию за Британией, выгодно исключительно британцам. С такой точки зрения со стороны России соглашение выглядело большой и ненужной жертвой. Парадоксально, но те русские, чей анализ совпадал с анализом Грея; кто был согласен с его утверждением, что Британия отказалась лишь от видимости, в то время как Россия отказалась от реальных возможностей, они никогда не подписали бы такую конвенцию.

<< Назад   Вперёд>>