Внешне он ничем не выдавал себя, был, как всегда, подтянут, до синевы выбрит, только держался, может, чуть строже, чем раньше. Старые бойцы восприняли это как должное: одно слово — начдив! Новички же иным командира и не видели. Но близкие друзья, в первую очередь Медведовский и Еремин, чувствовали: с Киквидзе что-то происходит, плохо у него на Душе. Так оно и было. Две вести тяжело легли на сердце Киквидзе: об оккупации Грузии немцами и гибели Григория Разживина.
Так уж трудно началось это лето, лето восемнадцатого года. Зловещие события накатывались одно за другим. Разгоралась гражданская война внутри страны, ширилась прямая интервенция и немцев, и вчерашних союзников России — держав Антанты. «Правда» писала в эти дни: «Снова, как в Октябре, рабочая революция мобилизует свои силы. К оружию, товарищи рабочие! К оружию, братья пролетарии деревни! Контрреволюция и голод идут на нас войной. Немецкий генерал Эйхгорн подал руку русскому генералу Скоропадскому, а Скоропадский подал руку казачьему генералу Краснову. И три генерала, поддерживаемые германским штыком, восстанавливают на всем юге — от Каменец-Подольска до Царицына, от Прута и до Волги — старый буржуазно-самодержавный строй...»
Можно было бы добавить — и в Закавказье... С марта семнадцатого года Васо не имел из дому почти никаких вестей. С сентября связь с Грузией вообще прекратилась. О том, что происходит на родине, он мог судить только по отрывочным, зачастую противоречивым сообщениям газет. Да и те в боевой обстановке попадали ему в руки весьма нерегулярно. В Тамбове, правда, он наверстал упущенное и с горечью понял, что родина его стала объектом бесчестной политической игры грузинских меньшевиков и экспансионистских устремлений империалистических держав.
После захвата австро-германскими войсками Украины и Крыма, а турецкими Карса, Ардагана и Батума началось наступление на Грузию с севера и юга. В мае грузинское меньшевистское правительство подписало с Германией два кабальных договора. В начале июня в Поти высадилось до 10 тысяч немецких солдат. Через день они уже маршировали по Тифлису. Солдаты кайзера захватывали один за другим города, железнодорожные узлы, важные стратегические пункты: Гори, Сингнахи, Акбулахи, Самтредия, Ново-Сенаки, Очамчиры, Кутаис... Немцы в Кутаисе! Топают коваными сапогами по Гимназической, фланируют по городскому саду, любуются на Риони... В это было невозможно поверить.
И это во имя якобы независимости Грузии! От кого? Киквидзе не мог тогда знать ленинских слов, что «эта независимость Грузии превратилась в чистейший обман, — на самом деле есть оккупация и полный захват Грузии германскими империалистами, союз немецких штыков с меньшевистским правительством против большевистских рабочих и крестьян...».
Он не читал эти точные ленинские слова, но на собственном опыте знал, что несут поднявшимся за свободу народам немецкие интервенты. А потому и не сомневался, что призвать на помощь солдат кайзера могло только антинародное, контрреволюционное правительство предателей, во всем подобное петлюровской раде на Украине.
О трагических событиях на родине Киквидзе узнал в бронепоезде, который мчал его из Тамбова в Царицын.
Белоказачья Донская армия новоиспеченного атамана Краснова начала наступление против Советской власти. Крупные силы белоказаков были нацелены на Царицын. Другой удар Краснов намеревался нанести в районе Поворина.
4 июня 1-я дивизия внеочередного формирования получила приказ срочно грузиться в эшелоны и следовать в Царицын в распоряжение штаба Северо-Кавказского военного округа. Первый состав с войсками подошел к городу на Волге 12 июня, а накануне Киквидзе получил телеграмму, что белоказаки захватили станцию Урюпино и Алексиково и находятся в трех верстах от Поворина. Орденский полк и тылы ео всем снабжением оказались отрезанными от дивизии.
Расстроенный Киквидзе отправился в штаб СКВО и здесь получил более чем странное распоряжение. Начальник штаба округа бывший полковник Носович и его сотрудники предписали в 48 часов отбить Урюпино и Алексиково силами примерно всего в 900 человек, поскольку-де противник действует мелкими разрозненными группами, к тому же плохо вооруженными. Остальные части Киквидзе должен был рассредоточить.
Васо не мог знать, что в штабе СКВО существует белогвардейский заговор во главе с Носовичем, который через несколько месяцев перебежит к белым. Но то, что рассредоточить дивизию ни в коем случае нельзя, это он понимал отлично. Так, по его мнению, мог поступить лишь дурак или сумасшедший. Носович и его помощники не походили ни на дураков, ни на сумасшедших. Что же тогда? Мысли об их предательстве в тот момент Киквидзе не допускал. В его дивизии тоже служили бывшие офицеры, все они доказали свою преданность революции на деле, он им верил. Почему же он должен был поставить под сомнение лояльность военспецов из штаба округа?
И все-таки распоряжения штаба СКВО Киквидзе не выполнил, за что впоследствии был обвинен в «партизанщине». Принял свое решение: сил не распылять, действовать одним мощным кулаком из района станции Филоново.
Повезло немного: кружным путем, через телефонную станцию в Балашове Еремину удалось установить связь с Медведовским, который следовал в эшелоне орденцев. Обрадованный Киквидзе договорился со своим заместителем о совместных действиях с двух сторон.
В трехдневном бою за Урюпинскую действовали все четыре полка дивизии, поддержанные артиллерийскими батареями. Предусмотрительность Киквидзе спасла дивизию: вопреки утверждению штаба СКВО, в этом районе находились не разрозненные, чуть ли не безоружные банды противника, а шесть белоказачьих полков.
В ходе боя большая группа пехоты и артиллерии под командованием Медведовского оказалась в окружении. Киквидзе сам бросился к ним на выручку во главе эскадрона Ястржембовского. Кольцо окружения было прорублено.
Ночью, оставшись один, Киквидзе плакал. Беззвучно, горестно покачивая головой, сам не сознавая, что по синим, жестким щекам скатываются слезы... Четыреста двенадцать бойцов потеряла дивизия за три дня. Сколько матерей лишились своих сыновей, сколько жен стали вдовами, детей сиротами. Киквидзе считали при жизни бессмертным, о его храбрости и бесстрашии складывали легенды и песни. А он, суровый и грозный, на вид горный орел, а не человек, так и не смог примириться с тем, что на войне люди гибнут. Об этом никто не знал, только однажды Еремин случайно застал ночью плачущего начдива и тихонько, на цыпочках, вышел, пока тот не заметил.
Отбросив войска противника от линии железной дороги, Киквидзе, верный своему принципу «сжатого кулака», снова сосредоточил дивизию в одном месте, на этот раз в Поворине. Был план — привести войска в порядок и снова наступать на Алексиково.
Беда свалилась негаданно, откуда ее не ждали никак. В полдень 17 июня надсадно и тревожно загудел зуммер телефонного аппарата. Вызывал Балашов. Киквидзе поднял трубку. Сквозь треск и шум на линии к нему прорвался знакомый голос Разживина.
Не поздоровавшись, Григорий даже не заговорил — закричал, перекрывая помехи:
— Васо! Измена! В Тамбове мятеж! Бандиты убивают коммунистов! Нужна помощь...
Ошеломленный Киквидзе медленно опустил трубку на рычаг. Это был его последний разговор со старым другом, бывшим председателем ВРК Юго-Западного фронта.
* * *
Киквидзе очень хотел и дальше служить рядом с Григорием, которого уважал и ценил чрезвычайно. Но вышло иначе. Неожиданно для всех Разживин получил назначение на Алтай, губернским военным комиссаром. Перед отъездом в Сибирь он направился в Балашов, чтобы попрощаться с дивизией, многих бойцов и командиров которой он справедливо считал своими боевыми товарищами. Здесь, в Балашове, он узнал о контрреволюционном восстании Тамбовского гарнизона и бросился к прямому проводу, чтобы немедленно связаться с Киквидзе. И подписал тем самым себе смертный приговор.
Белоглазый тихоня телефонист на Балашовском узле связи, через которого шел разговор, едва Разживин вышел из комнаты, кинулся за ним следом, с филерской хваткой «сел на хвост». Потом тайный агент местной кулацкой банды поспешил по ведомому ему одному адресу, доложил обо всем, что услышал. Не суждено было, знать, Разживину увидеть высокое алтайское небо и яркие сибирские звезды... Его подстерегли возле дома, по-воровски оглоушили из-за угла, вывезли связанного за город, там растерзали...
Снова загудел зуммер — на сей раз с Киквидзе связался председатель Саратовского губисполкома старый большевик В. П. Антонов-Саратовский. Тоже просил оказать Тамбову немедленную помощь. А тут еще телеграмма — от рабочих порохового завода Кандауровки (их гостем не раз бывал Киквидзе в период формирования соединения): «В Тамбове Советская власть пала. Москве угрожает опасность. Спасайте нас».
— Что делать будем?
Медведовский пожал плечами. Рассудительно посоветовал:
— Для начала свяжись с Москвой или хотя бы со штабом округа. Доложи...
Совет был правильный, да только воспользоваться им Киквидзе не сумел. Ни с Москвой, ни с Царицыном связи уже не было. Решение нужно было принимать самому и нести за него всю полноту ответственности. Причем немедля: события в Тамбове и впрямь являли опасность для Москвы.
Обсудив ситуацию с Медведовским, начдив решил двинуться на Тамбов по железной дороге со сводным отрядом пехоты и кавалерии общей численностью в тысячу человек. Командование оставшимися частями возложил на Медведовского.
К ночи отряд скрытно погрузился в теплушки и без гудков и удара в станционный колокол тронулся в обратный путь. И все же на другой же день в Тамбове стало известно, что дивизия Киквидзе вот-вот прибудет в город. Это был тот редкий случай, когда утечка военной тайны сыграла добрую роль — среди мятежников началась паника.
Организаторами тамбовского заговора были военрук губвоенкомата бывший царский генерал Богданович, командир 1-го Тамбовского полка Окнинский и его помощник Таурин. Бывшие офицеры и кулаки Давно вели в полку агитацию против Советской власти и сумели привлечь на свою сторону часть малосознательных красноармейцев.
Недолго упивались властью господа офицеры, не успели даже золотые погоны на живую нитку прихватить к гимнастеркам. Весть, что дивизия Киквидзе не разбита в первом же бою, а возвращается в Тамбов, отрезвила многих рядовых мятежников. Опомнившись, они ужаснулись содеянному. Немногие тамбовские большевики, оставшиеся на свободе, не укрылись в подполье — пошли к обманутым бойцам, убедительно разъясняли, что их подло спровоцировали контрреволюционеры, поднявшие оружие против трудового народа. Вняв голосу разума, красноармейцы-тамбовцы сами освободили из тюрьмы арестованных, обезоружили своих командиров, изменивших народной власти. Когда эшелон Киквидзе прибыл в Тамбов и бойцы, рассыпавшись цепью, с винтовками наперевес медленно двинулись к центру города, мятеж был фактически уже ликвидирован. Окнинский успел бежать, но генерал Богданович, Таурин и некоторые другие активные контрреволюционеры были схвачены и расстреляны.
На следующий день по приказу Киквидзе были собраны все бойцы и командиры Тамбовского полка. Василий Исидорович был краток и резок. Речь свою закончил такими словами:
— Часть своей вины вы искупили, но далеко не полностью. Далеко! Как с вами должна поступить Советская власть?
Из рядов послышались крики:
— Кровью искупим вину! Умоляем — возьмите нас на фронт!
Киквидзе надолго задумался. Солдаты притихли в ожидании его решения. Наконец начдив негромко произнес:
— Хорошо, я согласен взять в свою дивизию тех, кто хочет на фронте искупить свою вину. Не подведете меня, если я возбужу ходатайство перед губисполкомом?
Над плацем пронеслось радостное «Ура!», возгласы «Не подведем!», «Клянемся!».
Тамбовский губисполком дал согласие на включение полка в дивизию. Для укрепления личного состава в него были влиты испытанные в боях красноармейцы других частей.
Данную на митинге клятву полк сдержал. За боевые заслуги на фронтах гражданской войны полк, переименованный позднее в 137-й Тамбовский стрелковый, был награжден Почетным революционным Красным знаменем и орденом Красного Знамени.
Так появился в дивизии новый, уже пятый полк. Всего она теперь насчитывала 6276 человек.
За те дни, что Киквидзе находился в Тамбове и дороге, оставшиеся под командованием Медведовского части провели ряд удачных боев и очистили от белоказачьих войск важный участок железной дороги Поворино — Арчеда. Так завершился первый период боевых действий дивизии.
* * *
В начале июля Краснов стал готовиться к новому наступлению. Пополнялась и дивизия Киквидзе. В нее влились 3-й стрелковый полк и 1-й революционный Титовско-Донской, сформированный на основе Титовского красногвардейского отряда. Этот отряд Целиком состоял из шахтеров слободы Титовки и батраков окрестных сел. Руководил им выборный командир Федор Нырненко, сам шахтер, один из самых храбрых людей, которых пришлось когда-либо встречать Киквидзе. Впоследствии Нырненко командовал 1-й бригадой дивизии и сложил свою горячую, светлую голову под Варшавой.
Пришел однажды к Киквидзе матрос — рослый, плечистый, в мятой бескозырке, бушлате, широченных клешах и с огромным гвардейским палашом на боку. В сочетании с моряцкой формой этот гремящий палаш производил забавное впечатление. Матроса сопровождала молодая красивая женщина, вооруженная с ног до головы: при ней были и карабин, и наган, и казачья шашка, и бутылочная граната.
— Ты — Киквидзе, — не столько вопрошая, сколько утверждая, сказал моряк.
— Я, — отозвался Киквидзе.
— Принимай отряд с Америки, — заявил гость.
— С Америки? — недоверчиво удивился Киквидзе.
— Неужто не слышал? — удивился уже морячок. — Американцы мы...
Через пять минут все прояснилось. Конечно, ни к Северной, ни к Южной Америке матрос и его спутница никакого отношения не имели. Америкой почему-то называлась небольшая беднющая деревенька в нескольких верстах от станции Панфилово. После Октября здесь возник красногвардейский отряд, в который вошли поголовно все жители деревни, включая стариков, женщин и подростков. Командиром отряда был единодушно избран приехавший из Петрограда матрос Доценко, участник штурма Зимнего, заместителем избрали... его жену, за неукротимый нрав и отчаянную храбрость прозванную Василисой — по имени героини Отечественной войны 1812 года старостихи Василисы. «Василиса» Доценко в седле сидела как влитая, метко стреляла, рубила с потягом, словно заправский казак.
В коротеньких своих воспоминаниях С. Медведовский особо отмечал: «Необходимо сказать об одной чуть ли не легендарной личности. Мне история не простила бы, если бы я это пропустил. Это — Доценко, матрос... «Американцы» дрались как львы, в бою принимали участие и женщины и старики. Особенно отличалась жена Доценко, разделявшая с ним боевую жизнь... Белогвардейцы говорили, что Доценко заколдован. Действительно, его не брала ни пуля, ни снаряд. Впоследствии, когда его отряд влился во главе с ним в нашу дивизию, Доценко сделался любимцем всех красноармейцев. В самую тяжелую минуту он появлялся в цепи и выигрывал сражение. Его стихия — бронированный автомобиль. Не прятаться, конечно, в нем, а бросаться в атаку... Доценко был грозой белоказаков всего Хоперского округа. Они без скрежета зубовного не могли слышать его имя.
Ровно через год после появления в наших рядах он погиб».
Доценко стал закадычным другом Киквидзе, Дело в том, что организаторская работа не могла поглотить всю энергию Васо. В нем бурлила горячая, молодая кровь. Не раз он самолично по ночам во главе эскадрона разведчиков, который получил у белых прозвище «эскадрона чертей», уходил в тыл противника, совершал дерзкие, молниеносные налеты на штабы и узлы связи, захватывал «языков». Когда из Тамбова прибыла дивизионная автобронерота, Киквидзе стал совершать такие рейды на броневике вместе с Доценко — постоянным спутником начдива по лихим вылазкам в расположение врага.
...15 июля генерал Краснов повел наступление на станцию Филонове. Белоказаков поддержали банды, Действовавшие в тылу красных. Главный удар двух казачьих полков — Вешенского и Краснокутского — принял на себя 1-й Рабоче-Крестьянский полк под командованием самого начдива. Красноармейцы и казаки то и дело сходились врукопашную. Войска настолько смешались, что красная артиллерия не могла открыть огонь из опасения поразить своих. На исходе дня красноармейцы, отразив натиск врага, сами перешли в наступление. Киквидзе на броневике вырвался перед атакующей цепью, занял удобную позицию и открыл пулеметный огонь по противнику. Оба красновских полка были разбиты.
Однако до решающего успеха было еще далеко. Противник ввел в бой свежие резервы и повел наступление на Филонове со всех сторон. Дивизия заняла круговую оборону. Казалось, вся земля встала дыбом от непрерывных разрывов снарядов. В строй бойцов встали коноводы, фуражиры, даже полковые музыканты.
В критический момент боя Киквидзе озарила блестящая идея. Он приказал Еремину немедленно связать его с Поддубным — командиром батареи тяжелых орудий, установленных на железнодорожных платформах, а потому способных стрелять только в двух направлениях — куда были направлены стволы пушек.
— Гони свои платформы на паровозный поворотный круг. Понял? — орал в трубку Киквидзе.
Старый артиллерист понял суть остроумного и неожиданного решения начдива. Поставив свои орудия на поворотный круг, он смог открыть прицельный огонь во всех направлениях. Меткой стрельбой (корректировщик занимал очень выгодную позицию на водокачке) артиллеристы быстро поразили батареи противника, пулеметные точки, а затем перенесли огонь на наступающие колонны белоказаков. Понеся огромные потери, враг отступил. На рассвете 16 июля киквидзевцы, приведя себя в порядок, сами перешли в контратаку и взяли станицу Старо-Анненскую.
Успех в этом сражении позволил Василию Киквидзе выполнить одно намерение, которое зрело у него уже две недели. Дело в том, что он, фактически давно не имея ничего общего ни с какими эсерами и полностью разделяя взгляды большевиков по всем вопросам, формально в глазах окружающих продолжал считаться левым эсером. События 6 июля, когда левые эсеры убили германского посла графа Мирбаха, подняли в Москве вооруженный мятеж, попытались учинить расправу с Советским правительством и В. И. Лениным, глубоко потрясли и возмутили Киквидзе. Вот почему сразу после победного боя за Филоново, в котором дивизия и ее начальник еще раз подтвердили свою беспредельную преданность Советской власти, Киквидзе счел своим долгом послать Председателю Совнаркома В. И. Ленину такую телеграмму:
«Вверенная мне дивизия просила меня передать тов. Ленину следующее: дивизия, как всегда, готова по первому зову Совета Народных Комиссаров твердо, непоколебимо стать на защиту Совнаркома не только от кадетских банд, но и вообще откуда бы ни угрожала ему опасность. Дивизия ясно сознает, что только Совнарком является настоящим выразителем воли трудящегося народа и только он доведет народное дело до конца.Да здравствует Мировая Социалистическая революция!
Да здравствует Совнарком!
Начдивизии Киквидзе
21.7.18 года».
Между тем большевистская партия, В. И. Ленин предприняли энергичные меры для крутого поворота в борьбе с белоказаками. 19 июля был создан Военный совет Северокавказекого военного округа, в который вошли И. В. Сталин, К. Е. Ворошилов и С. К. Минин. Военсовет взял на себя руководство всеми войсками на юге страны. Для восстановления положения в районе Борисоглебск — Балашов — Камышин — Царицын была послана комиссия Высшей военной инспекции во главе с Н. И. Подвойским. Царицынские чекисты раскрыли и ликвидировали контрреволюционный заговор в штабе СКВО.
Перестраивал свои силы и Краснов. В начале августа 1918 года он тремя колоннами предпринял первое генеральное наступление на Царицын. 11 августа Военный совет издал приказ, суровые строки которого предупреждали о грозной опасности, нависшей над городом:
«Завоеваниям Октябрьской революции грозит смертельная опасность. Чехословаки на востоке, англо-французы на севере и на побережье Каспия, красновско-германские банды на юге угрожают низложить Советскую власть, отнять землю у крестьян, раздавить свободный пролетариат и посадить на спину трудящихся буржуазию, помещиков, коннозаводчиков и генералов.Царицын окружается.
