Холодная война. 1945-1963 гг. Историческая ретроспектива

История холодной войны изобилует драматическими и сенсационны­ми эпизодами. Одно из таких событий произошло спустя всего лишь три месяца после окончания Второй мировой войны в Канаде, стране, чьи солдаты воевали вместе с союзниками против фашизма и чья экономи­ка, развиваясь ускоренными темпами, поддерживала СССР в борьбе против гитлеровской Германии. Случившееся в Канаде в сентябре 1945 г. по внешним признакам развивалось почти в детективном ключе, по су­ществу же и по последствиям «дело Гузенко» (определение, сложившее­ся в канадской историографии) вышло далеко за рамки двусторонних советско-канадских отношений, значительно повлияло на становление идеологической и политической атмосферы холодной войны как внут­ри Канады, так и на международном уровне, надолго затормозило бла­гоприятно развивавшиеся отношения между СССР и Канадой.

В контексте исследования начального этапа холодной войны со­ветско-канадские отношения, хотя и находившиеся в целом на пе­риферии международных контактов, представляют немалый интерес, так как дают дополнительный документальный материал, демонст­рирующий мотивацию политических решений, когда любые собы­тия приобретали заданный вектор противостояния и отхода от пре­жнего сотрудничества и партнерства.

5 сентября 1945 г. из советского посольства в Оттаве бежал шиф­ровальщик Игорь Гузенко, работавший под непосредственным нача­лом военного атташе СССР в Канаде полковника Николая Заботи-на, являвшегося одновременно руководителем советской военной разведки в стране. Гузенко передал канадцам более 100 документов, хранившихся в помещении, где он занимался шифровкой и дешиф­ровкой секретной переписки между Заботиным, канадскими граж­данами, предоставлявшими ему ту или иную информацию, и Цент­ром в Москве. В течение пяти месяцев канадские власти укрывали Гузенко, осуществляя интенсивное изучение полученной информа­ции и проводя многочисленные консультации с британскими и аме­риканскими чиновниками. Предательство советского шифровальщи­ка положило начало известным скандальным шпионским процессам в Канаде, чрезвычайной активности канадской дипломатии, оказав­шейся в центре событий международного значения, и резкому обо­стрению советско-канадских отношений, предопределив характер двусторонних отношений на много лет вперед.

В канадской историографии немало работ, в которых личность Гузенко и совершенный им поступок оцениваются весьма положи­тельно. С публицистическим преувеличением его называют «челове­ком, начавшим холодную войну», «победившим систему», «ключевой фигурой» послевоенной истории наряду с Трумэном, Эттли и т. д.¹ В то же время, в фундаментальных исследованиях советско-канад­ские отношения анализируются в контексте мировой политики и с точки зрения преемственности в глубинных противоречиях и систем­ных различиях между двумя складывавшимися ускоренными темпа­ми блоками². Авторы одной из лучших книг по истории ранней хо­лодной войны в Канаде профессор Р. Уитекер и журналист Г. Мар-кузе доказывают, что судебные процессы в связи с делом Гузенко, антикоммунистическая кампания, ужесточение внутренней полити­ки, факты нарушения демократических традиций и процедур, шпи­ономания и прочие проявления холодной войны способствовали, вместо построения более справедливого, благополучного и солидар­ного гражданского общества созданию, на много лет вперед, «небе­зопасного государства»³. Канадские историки подчеркивают и канад­скую специфику, признавая, что «истерия, связанная с холодной войной, так никогда и не приобрела в Канаде такого острого харак­тера, как в США», хотя «дело Гузенко послужило катализатором в развитии системы отношений, характерных для холодной войны», что справедливо как по отношению к внутренней политике страны, так и в ее взаимоотношениях с «противной стороной» на междуна­родном уровне⁴.

Советские, а затем российские специалисты уделяли двусторон­ним отношениям между нашими странами и внешней политике Канады немалое внимание, однако освещение наиболее острого пе­риода становления холодной войны несло на себе все отпечатки политической цензуры и догматизма, что вело к созданию искажен­ного и оскорбительного образа Канады как сателлита, марионетки и т. п.⁵ Несмотря на наличие в отечественной историографии ряда работ, объективно анализирующих роль Канады в системе междуна­родных отношений во время Второй мировой войны и во весь пос­левоенный период, учитывающих самостоятельные национальные интересы этой страны и ее естественную принадлежность к Атлан­тическому союзу, события 1945—1946 гг., в связи с их особой поли­тической остротой и закрытостью для исследователей документаль­ных материалов, практически не рассматривались. В настоящее вре­мя появилась, наконец, возможность и в России, несмотря на по-прежнему ограниченный доступ к отечественным архивам, попы­таться реконструировать эти события, хорошо изученные в Канаде, и посмотреть на них с другой стороны, определить более полно их значение как для двусторонних советско-канадских связей, так и для складывания всей системы международных отношений, известных как холодная война⁶.

Вторая мировая война значительно усилила экономические и внешнеполитические позиции Канады, стимулировала рост нацио­нального самосознания канадцев, естественное стремление утвердиться на международной сцене в ходе послевоенного мирного уре­гулирования и образования Организации Объединенных Наций. Канадское руководство справедливо полагало, что вклад, сделанный страной в общую победу, дает ей право претендовать на более зна­чительное участие в послевоенном урегулировании, и канадский МИД активно работал в этом направлении на заключительном эта­пе войны и в первые послевоенные месяцы. Специфика междуна­родного положения Канады в тот период облегчает понимание ее политики в отношении СССР в начале холодной войны и позицию в деле Гузенко.

Канада выступила активным пропагандистом и разработчиком концепции не «великой», но «средней державы», претендуя на веду­щую роль среди средних и малых стран, о чем, в частности, нео­днократно доводил до сведения советского руководства посол Кана­ды в Москве Д. Уилгресс. Так, в специальном меморандуме, вручен­ном В. М. Молотову в самом начале 1945 г., канадская сторона излагала свои предложения по активизации роли Канады в после­военном урегулировании, указывая на то, что она «является более развитой державой, чем большинство Объединенных наций»: «Кана­да, конечно, не претендует на положение великой державы. Однако участие Канады в двух великих войнах показало как ее готовность участвовать в согласованных действиях против агрессии, так и на­личие у нее существенных военных и промышленных возможностей. Имеется ряд других государств, потенциальный вклад которых в дело поддержания будущей безопасности представляет собой величину такого же порядка... Возникает вопрос, возможно ли в рамках при­менения общей схемы отыскать средства более эффективного при­влечения к работе Совета безопасности государств, имеющих такое же международное значение, как Канада»⁷.

Лестер Пирсон, в то время влиятельный канадский дипломат, а впоследствии посол Канады в США и премьер-министр страны, был убежден, что Канада достигла «значительных позиций в качестве лидера стран, достаточно сильных, чтобы быть нужными Большой Четверке, но не настолько важных, чтобы быть допущенными в этот квартет», и к окончанию войны превратилась в «малую Большую державу»⁸. Согласование канадским правительством действий в от­ношении Советского Союза с англичанами и американцами не толь­ко не исключало, а, напротив, гармонично предполагало реализацию национальных интересов молодого, динамично развивавшегося го­сударства. Канадская дипломатия направляла свои главные усилия на повышение международного статуса страны в ходе послевоенного урегулирования и образования новых международных структур, ут­верждение в качестве самостоятельного и ценного субъекта между­народных отношений и инициативного и равноправного участника атлантического союза. Дополнительным средством для достижения этих целей и стали события, связанные с разоблачением деятельно­сти советской военной разведки.

Советско-канадские отношения в начале холодной войны стали частью уже проявившегося острого противостояния между недавними союзниками по антигитлеровской коалиции, а раскрытая Гузен-ко информация обнажила всю степень взаимного недоверия, особен­но в связи с секретной разработкой американцами атомного проек­та, в котором принимали участие и канадские ученые и специалис­ты. По стечению обстоятельств, именно 5 сентября заработал первый атомный реактор по производству плутония на заводе Чок Ривер, чрезвычайно интересовавший советскую военную разведку.

Мытарства Гузенко после бегства из посольства многократно опи­саны в канадской литературе и им самим. Его плохо выслушали в «Оттава Джорнел» и не приняли в министерстве юстиции. Семья про­вела ужасную ночь в страхе и неизвестности. На следующий день Гу­зенко предпринял очередную попытку привлечь к себе внимание жур­налистов и государственных чиновников, и вновь безрезультатно. Ве­чером семья Гузенко укрылась у соседей-канадцев, опасаясь, не без основания, вмешательства со стороны советских сотрудников, вскрыв­ших квартиру Гузенко и учинивших там обыск. Вызванные соседями полицейские вынудили их удалиться, несмотря на резкие протесты В. Павлова, официально исполнявшего обязанности второго секретаря посольства, на самом же деле возглавлявшего посольскую службу НКВД, проводившую тотальную слежку за всеми советскими гражда­нами, находившимися в Канаде. Разговор, который трясущийся пе­ребежчик имел возможность подслушать из-за соседней двери, про­исходил в грубой и совсем не дипломатической форме⁹.

Однако Гузенко напрасно боялся, что его панические откровения остались без внимания со стороны соответствующих канадских служб. О предательстве шифровальщика советского посольства и наличии у него фактических доказательств ведения СССР военной разведки на территории Канады стало сразу известно и соответству­ющим канадским спецслужбам, и самому премьер-министру Кана­ды Макензи Кингу. Последний сообщил в своем дневнике, что ут­ром 6 сентября, до начала парламентских слушаний, к нему явились Н. Робертсон, член правительства и помощник премьера по между­народным делам, и сотрудник канадского министерства иностранных дел X. Ронг. Робертсон сообщил премьеру о том, что произошла «чу­довищная вещь», сулящая непредсказуемые последствия и касающа­яся Канады, США и Великобритании: из советского посольства бе -жал человек, готовый с помощью документов доказать, что «рус-ские — настоящие враги»¹⁰.

Решение Кинга по этому вопросу 6 сентября полностью соответ­ствовало его характеру осторожного и умудренного политика: ника­кого движения, ничего недружественного по отношению к Советам, ни в коем случае не дать вовлечь Канаду в осложнение отношений с СССР, что могло бы привести к срыву заседания Совета министров иностранных дел стран-победительниц. Секретных агентов имеют почти все страны, а если парень покончит с собой, чем он посто­янно угрожает, следует обеспечить изъятие его бумаг, но никакой инициативы со стороны правительства, никакой публичности. Тем не менее были сразу же санкционированы охрана и наблюдение за квартирой Гузенко, о чем рапортовали полицейские. Примечательно, что 7 сентября Кинг позвонил Робертсону, чтобы узнать, жив ли еще Гузенко¹¹.

Первоначальная реакция Макензи Кинга была реакцией предста­вителя старой канадской элиты, кровно связанной с Великобрита­нией, чрезвычайно осторожной в международных делах. В какой-то степени в этом проявился синдром периферийной державы. Пору­чив, однако, отслеживать ситуацию Робертсону, Кинг доверил дело молодым и амбициозным политикам, новому поколению, в большой степени ориентировавшимся на США и готовым к более быстрым и самостоятельным действиям. Тот факт, что страна оказалась в центре острейшей международной интриги, сулил канадской сторо­не несвойственную ей до сих пор роль равного игрока среди есте­ственных союзников — США и Великобритании. Решения, по мере того, как развивалось дело Гузенко, принимались лишь после согла­сования с руководством этих стран. Одновременно Канада восполь­зовалась делом Гузенко, чтобы утвердиться в качестве равного участ­ника англо-американского клуба. Растерянность Кинга длилась не более одного — двух дней — срока, достаточного для того, чтобы оценить ценность информации, содержавшейся в похищенных пе­ребежчиком бумагах, после чего действия канадцев приобрели во многом инициативный характер. Макензи Кинг сам предпринял неоднократные визиты в США и Великобританию, где в процессе многочисленных согласований между высшими лицами и спецслуж­бами принимались решения о том, как с наилучшим эффектом вос­пользоваться полученными данными.

Реакция советской стороны свидетельствует о том, что сначала в Москве надеялись на быстрое и безболезненное решение вопроса. В канадском архиве представлены две ноты из советского посольства от 7 и 14 сентября, уведомляющие канадские власти о том, что Гу­зенко скрылся, украв государственные деньги. Посольство жалова­лось на грубое поведение канадских полицейских по отношению к советским сотрудникам, проникшим в квартиру беглеца: «Посоль­ство Советского Союза... просит правительство Канады задержать его и его жену и без всякого суда передать их Посольству для депорта­ции в Советский Союз». В ответ канадские власти сообщили, что им ничего не известно о местопребывании Гузенко¹². В дневниках со­ветского посла в Канаде Г. Н. Зарубина содержится запись его бе­седы с премьер-министром от 10 сентября 1945 г., в ходе которой Макензи Кинг жаловался на «усталость и большую загруженность, так как помимо всяких внешних дел он очень занят разрешением больших внутренних вопросов, которые будет рассматривать открыв­шийся на днях парламент»¹³. Обстоятельства исчезновения Гузенко не обсуждались, что, вероятно, означало, что была упущена после­дняя возможность разрешить дело без особой огласки, как это слу­чилось с депортацией шпионившего в пользу Японии испанского дипломата в 1943 г.¹⁴ и на что, вне всякого сомнения, надеялась со­ветская сторона.

Дело Гузенко положило начало послевоенной практике предания гласности вопросов разведки тогда, когда это отвечало политическим интересам. Позднее, уже в разгар антисоветской кампании, сопро­вождавшей процессы над канадскими участниками «дела Гузенко», советским МИДом обсуждалась возможность опубликования нотной переписки между советским посольством в Оттаве и канадским ми­нистерством иностранных дел, чтобы «наглядно показать, как неис­кренне и преднамеренно враждебно вело себя в этом деле канадское правительство... В сентябре 1945 г. немедленно после бегства Гузен­ко посольство известило нотой МИД о случившемся, указав, что Гузенко похитил из посольства деньги. Посольство просило найти преступника и выдать его нам. В своем ответе МИД сообщило, что будут приняты все меры, чтобы найти Гузенко, и запросило его при­меты. В своей второй ноте МИД сообщил, что поиски Гузенко про­должаются»¹⁵. Это предложение было отвергнуто советским руковод­ством. Мало того, и в наши дни с нотной перепиской за сентябрь — начало октября 1945 г., в том числе и с советской нотой с описани­ем примет и всех данных семьи Гузенко, российские исследователи могут ознакомится только в канадских архивах.

Документы, похищенные Гузенко, в настоящее время уже обще­доступны, хотя, как ни странно, довольно мало используются ка­надскими историками. Лишь некоторые их них получили огласку в тот период, остальные долгое время оставались засекреченными. Эти документы представляют собой совершенно уникальный источ­ник, который дает определенное представление о механизме рабо­ты советской военной разведки в стране, являвшейся союзницей СССР по антигитлеровской коалиции. Бумаги очерчивают круг интересов советской военной разведки, механизм вербовки, моти­вацию сотрудничавших с советской стороной канадцев. Вместе с тем это документальный материал особого рода: многие листки надорваны, скомканы, испорчены пометками, сделанными в разное время, разными почерками и разными ручками, разбиты для шиф­ровки, в них опущены союзы, встречается разное написание имен собственных. Не исключено, что среди них могли быть и более поздние, «уточняющие» приписки, сделанные самим Гузенко в его личных интересах, особенно в том, что касается дат и некоторых адресатов и имен, так как все они проходили через его руки, на некоторых из них сделанные им ошибки в переводе, затем поправ­ленные Николаем Заботиным.

Над определением достоверности этих документов работали луч­шие эксперты Канады, Великобритании и США, и вынесенные впоследствии достаточно мягкие судебные приговоры канадским участникам тех событий подтверждают, что не все из этих докумен­тов были признаны пригодными в качестве неопровержимых улик. На вопросы, которые возникали в ходе расследования у канадских специалистов, давал самые подробные ответы Гузенко. Говорил он очень много, и его устные показания, а также выданные им шифры дополняли картину работы советской разведки. К чести канадского правосудия, члены комиссий и судьи, максимально используя эти показания в пропагандистском, идеологическом плане, не строили на них доказательную сторону процессов.

Гузенко готовился к побегу достаточно долго, как он сам свиде­тельствует, с сентября 1944 г., загибая уголки намеченных бумаг та­ким образом, чтобы в решающий момент суметь быстро их изъять. По его собственному утверждению, он выкрал самые важные доку­менты¹⁶. Вполне логично предположить, что они и содержат наибо­лее значительную информацию обо всем, к чему проявляла интерес советская разведка, а также показывают результативность ее работы.

Выданные канадцам бумаги датируются периодом не ранее 1944 г., и лишь в нескольких из них есть ссылки на 1942 г., исходя из кото­рых, во всяком случае по этим документальным источникам, не приходится с достоверностью утверждать о какой-либо значительной разведывательной сети в Канаде до 1944 г. Мало того, инструкции канадцам, а именно главе группы «Ресерч» («Research») Д. Г. Луна-ну, о существовании которой сообщали похищенные шифровки, носили первичный характер, подтверждающий, что работа в отно­шении задействованных лиц началась только в 1944 г. Вместе с тем нельзя не признать, что круг интересов Москвы впечатляет своей обширностью. Бросается в глаза тот факт, что этой же группе ста­вились задачи по всем абсолютно вопросам, от технических, к ко­торым имели отношение ее члены, до самых общих политических, что можно было бы рассматривать и как косвенное доказательство того, что разведывательная сеть СССР в Канаде была совсем не та­кой огромной, как ее позднее представляли в пропагандистских и идеологических целях. Однако нет сомнений, что, если бы не про­вал, работа в Канаде продолжалась бы в масштабах, сопоставимых с советской разведкой в США¹⁷.

Похищенные бумаги позволили канадским властям выявить около двух десятков канадских граждан, а также несколько американцев и англичан и даже советского агента в Швейцарии («Люси»), упоми­навшихся под конспиративными именами. Большинство из канад­цев являлись государственными служащими. Кодовые имена были присвоены и сотрудникам советского посольства в Канаде и стране в целом, причем весьма поэтическое — «Лесовия». «Корпорацией» называли компартии зарубежных стран, «дубок» означал конспира­тивную квартиру, военный атташе Н. Заботин проходил как «Грант» и т. д.

Украденные бумаги в большей степени говорили об интересах советской стороны, чем о конкретных результатах разведывательной деятельности. Они содержали также ценные сведения о методах ра­боты советской разведки, учитывавшей в первую очередь идеологи­ческие взгляды намеченных к разработке людей, их отношение к СССР, а также полный набор человеческих и психологических фак­торов. Так, помощнику военного атташе полковнику П. Мотинову в феврале 1944 г. ставилась задача в отношении двух канадских пол­ковников, «Джака» и «Дика», чьи подлинные имена установлены не были: «Выяснить основные служебные данные, краткую биографию, персональные положительные и отрицательные стороны (склонность к выпивке, хороший ли семьянин, любит ли веселиться, склонность                            

к уединению и тишине, влияние жены)» и т. д.¹⁸

Приоритетной целью советской разведки являлись военно-про­мышленные разработки Канады, тесно сотрудничавшей в этой об­ласти с Великобританией и США. Интерес представляет «Опись материалов, отправленных в адрес Директора», датированная янва­рем 1945 г. В ней упоминаются порядковые номера добытых, начи­ная с сотого номера, документов с указанием источника. Так, сотруд­ники министерства вооружения и снабжения «Грин» (конспиратив­ная кличка, его личность так и не была установлена следствием) и «Фостер» (Дж. С. Беннинг) передали советской стороне в течение 1944 г. десятки чертежей, контрактов, описаний технических проек­тов, сведений по танковым заводам и кораблестроению, переписку министерства¹⁹.

Похищенные бумаги раскрывали работу группы «Ресерч» («Research»), которая формировалась с начала 1945 г., ее состав и сведения о принципах конспирации. С канадской стороны во гла­ве группы находился корреспондент военного журнала Г. Лунан (псевдоним «Бэк»), имевший дело непосредственно с помощником советского военного атташе по авиации майором В. Роговым. В ре­гистрационной карточке Лунана было записано, что «в сети» он на­ходился с марта 1945 г., «получает около 200 долл. в месяц, нужда­ется в материальной помощи. Член Рабочей Прогрессивной партии. Хорошо настроен к нам»²⁰.

В июле 1945 г. Лунан познакомил советского сотрудника с Р. Д. Смитом из Национального исследовательского совета Канады, который «вел себя осторожно, немного скованно... принес материа­лы по радиолокационным приборам (радарам) для фотографирова­ния. Хочет работать на нас. 100 долл. взял свободно». Смит полу­чил конспиративную кличку «Бадо» и вошел, вряд ли об этом по­дозревая, в группу «Ресерч». В соответствии со схемой группы, выполненной на английском языке и адресованной непосредствен­но Лунану («Схема вашей группы будут приблизительно такой»), в ней состояли еще два человека: Н. Мазерелл («Багли») из Нацио­нального исследовательского совета, и И. Холперин («Бэкон»), про­фессор математики из университета Куинз, бывший артиллерийский офицер. Лишь Лунан поддерживал связь с каждым из членов груп­пы отдельно, причем последние не знали о существовании друг дру­га. Задания получал Лунан и передавал их соответственно компетен­ции каждому из привлеченных к сотрудничеству людей²¹.

Лунану предлагалось найти возможность и «охарактеризовать мас­штабы, профиль работы и схему Национального исследовательско­го совета», «руководить работой Бэкона, Бадо и Багли»: «Желатель-но поставить перед каждым отдельно следующие задачи: Багли — дать образцы разрабатываемых радиоприборов, их фотографии, тех­нические характеристики и предназначение. Раз в три месяца состав­лять отчет по работе радиоотдела, информировать о предстоящих задачах и типах радиоприборов, которые будут разрабатываться. Бэ­кону — дать сведения об организации и характере деятельности Уп­равления по взрывчатым веществам в Валкартье. Написать отчет на тему «Чем занимается данная организация?». Если это возможно,

передать формулы взрывчатых веществ и их образцы. Бадо — напи­сать отчет о работе Совета и о министерствах, с которыми Совет сотрудничает. Все документы и материалы должны быть переданы Багли, Бэконом и Бадо и подписаны их кличками. Если будут до­кументы, которые потребуется вернуть, мы сфотографируем их и вернем назад. Прошу Вас проинструктировать каждого отдельно о конспирации в нашей работе. P. S. После изучения сожгите»²².

Последующие записки, отчеты, шифровки содержали информа­цию о работе группы, схему встреч, оплату (от 30 до 100 долл. ) ус­луг участникам, подтверждали получение Москвой «ценных матери­алов по радио», радарным разработкам, радиолокационным систе­мам, взрывчатым веществам, фотобомбам и т. д. от Н. Мазерелла и Р. Д. Смита²³.

Главной целью советской военной разведки на исходе войны ста­ло получение любых сведений о совершенно секретном атомном оружии, в производстве которого Канада принимала участие наряду с США и Великобританией, обладая для этого уникальными природ­ными ресурсами. На построенном недалеко от Оттавы заводе в Чок Ривер канадцы производили обогащенный уран, который использо­вался американцами для создания атомной бомбы. В СССР, исклю­ченном из атомного элитного клуба, пытались задействовать все возможности для получения соответствующей информации, откры­вавшиеся в том числе и в Канаде, причастной к «Манхэттенскому проекту», хотя и в качестве «младшего» партнера²⁴. Эта задача ста­вилась через Лунана Смиту: «Спросите Бадо, может ли он достать уран № 235. Пусть будет осторожен». Лунан подтверждал готовность Смита и Мазерелла сотрудничать с советской стороной, однако о И. Холперине сообщал, что тот «сотрудничает с неохотой, отказы­вается от многих запросов. Ему самому любопытно, что производится и производится ли Уран на заводе в Чок Ривер, однако посвящены немногие, он к их числу не относится». Позднее Лунан сообщал, что «с Холперином стало очень трудно работать, особенно после моего запроса на Ураниум 235. Он сказал, что его абсолютно невозможно достать... возможно, урана не имеется в достаточном количестве. Бэкон объяснил мне теорию ядра, которая, вероятно, вам известна. Он отказывается записывать что-либо... Я думаю, сейчас он пред­ставляет суть моих запросов более полно, и они ему особенно не нравятся... из устных описаний я не в состоянии понять там все полностью", что касается технических деталей»²⁵. Попытки «приру­чить» Холперина успехом не увенчались, несмотря на полученное Лунаном задание «постепенно втягивать Bacon в нашу работу, иногда практиковать записи под диктовку Bacon и исполнение отдельных чертежей от руки»²⁶. В ходе слушаний комиссии Холперин держал­ся уверенно, своей вины не признал и впоследствии был оправдан.

Наибольшего успеха советской стороне удалось добиться через канадскую агентуру в области атомного шпионажа, привлекая дру­гих людей. Николай Заботин сообщал в Центр (шифровка без даты) о сведениях, полученных от канадского профессора, физика из Мак-гилского университета Р. Боера о строящемся заводе в Гранд Мер, Квебеке: «Этот завод будет производить ураний... В результате опы­тов, проводимых с уранием, найдено, что ураний можно использо­вать для начинки бомб, что практически уже делается. Американцы развернули широкие изыскательские работы, вложив в это дело 660 млн долл.»²⁷

Документы, выданные Гузенко канадцам, разоблачали участие в атомном шпионаже в пользу СССР британского физика Аллана Н. Мэя, конспиративное имя «Алек» (или «Алик»). 31 июля 1945 г. Заботин получил задание из Центра: «Постарайтесь получить от Але­ка подробную информацию до отъезда Алека в Лондон о ходе рабо­ты по урану. Директор». После того как американцы впервые приме­нили атомное оружие в Японии, тон инструкций из Центра становил­ся все более требовательным. 22 августа 1945 г. Заботин получил лаконичный приказ от «Директора»: «Примите меры к организации добычи документальных материалов по атомной бомбе: технологии процесса, чертежей, расчетов. Директор»²⁸.

О главных результатах усилий военной разведки в выполнении этого задания Заботин докладывал в Центр: «О фактах, сообщенных Алеком»: «По данным Алека... бомба, брошенная на Японию, была изготовлена из урания 235. Известно, что выпуск ураниума 235 про­изводится в количестве 400 грамм ежедневно на... заводе в Клинто­не... Готовится публикация по этому вопросу без технических под­робностей. Алек передал нам платиновую фольгу с 162 микрограм­мами ураниума 233 в виде окиси в тонкой пленке». В других шифровках Заботин отчитывался о разработке встречи с Алеком в Лондоне, в Британском музее (пароль, приметы). В начале сентяб­ря Мэй «выезжает на урановый завод в районе Питавава. Передал Алеку 500 долл.»²⁹.

Понимая особую важность заданий по атомному оружию, Забо­тин запрашивал Центр, косвенно подтверждая ценность добытых сведений: «Прошу сообщить, какой степени удовлетворили Вас и наших научных работников материалы Алика по вопросам урана (его доклады по производству и т. д.). Нам необходимо знать, что­бы поставить ряд задач по этому вопросу другим клиентам»³⁰.

Попавшие в руки канадцев шифровки наиболее убедительно ули­чали в работе на советскую разведку Лунана, приговоренного впос­ледствии к 5 годам лишения свободы. Адресованные ему задания со ссылками на секретность, необходимость конспирации, на структу­ру группы, во главе которой он стоял, а также факт получения им денежных сумм опровергают его утверждения о том, что он не по­дозревал о характере деятельности, в которую был вовлечен, о чем он утверждал и на слушаниях комиссии, и в ходе судебного разби­рательства, и в опубликованных спустя много лет мемуарах с харак­терным названием «Как создавали шпиона»³¹. С трудом верится в его наивность, зато вполне понятна враждебность и антироссийские чувства, которыми пропитаны его мемуары, и желание представить себя невинной жертвой.

Вместе с тем нельзя не признать, что в стремлении к сотрудни­честву с людьми из советского посольства практически все канадцы руководствовались симпатией по отношению к главному союзнику по антигитлеровской коалиции, желанием внести свой вклад в по­беду над фашизмом, убежденностью в том, что Запад мог бы сде­лать для России больше для облегчения ее военных усилий в плане военно-технического сотрудничества, верой в неизбежность нового мирового порядка на принципах взаимодействия и кооперации. Боль­шинство канадских историков и политологов полагают, что ценность полученных советскими разведчиками материалов была весьма отно­сительной (за исключением образца урана и сведений, которые пре­доставлял британец Мэй). Большинство материалов научно-техниче­ского и политического характера публиковалось свободно и даже пре­доставлялось советским ученым в порядке научного обмена.

Свидетельские показания Гузенко и его бумаги подтверждали, что коммунисты, воспитанные в Советском Союзе, находились в годы войны, помимо их причастности к разведке, в постоянном контак­те с партийным руководством СССР. В центральном партийном ап­парате в Москве внимательно анализировались положение канадских коммунистов, их общественное влияние, отношения с американски­ми коммунистами и внутрипартийные течения. Интересно, что не­которые лидеры Компартии Канады были твердо убеждены в том, что война лишь укрепит американо-британский союз. Еще в разгар войны Тим Бак и Сэм Карр предостерегали советское руководство от теоретических надежд на «неизбежность кризиса в среде канад­ской буржуазии в результате обострения противоречий между Вели­кобританией и США», утверждая, что вера в «созревание революци­онного кризиса в Канаде» ошибочна³². Официально Рабочая про­грессивная (коммунистическая) партия Канады (РПП) стремилась участвовать в политическом демократическом процессе с позиций защиты социальных требований работников наемного труда и под­держки реформ социального характера, но независимо от этого именно компартия приняла на себя главный удар в связи с раскры­тием советского шпионажа. В атмосфере страха и разочарования многие покидали партию, а разоблачения культа личности после смерти Сталина завершили превращение компартии в силу, «исклю­ченную из политических реалий» страны³³.

Бумаги Гузенко прямо указывали на канадскую компартию — «корпорацию» — как на главного проводника разведывательной де­ятельности не только в Канаде, но и в США и Великобритании. Это позволило властям обвинить коммунистов в подрывной деятельно­сти, хотя архив Гузенко не содержал ничего, что можно было бы расценить как намерение продвигать в Канаде коммунистическую идеологию и создавать «пятую колонну». Естественно, СССР исполь­зовал проверенных, воспитанных в Москве коммунистов в целях расширения своей агентурной сети и вербовки ценных компетент­ных специалистов. Как пишет М. Вейсборд, сама дочь коммунистов и автор книги-интервью с участниками тех событий, у канадских коммунистов, искренно преданных делу борьбы против социальной несправедливости и фашизма, не было никакой возможности про­тивостоять «цинизму», с которым обращались с зарубежными компартиями лидеры ВКП (б), не было выбора, и канадские коммуни­сты «готовы были сделать все, что угодно, чтобы помочь Советско­му Союзу»³⁴.

На вырванных из записной книжки Заботина и похищенных Гу-зенко страничках содержалась запись, уличавшая в сотрудничестве с советской разведкой единственного члена парламента от РПП Фреда Роуза, причем еще с 1924 г.: «Фред — руководитель корпора­ции. Ранее работал у соседей до 1924 г. В мае—июне 1942 г. пришел к Дэви с предложением помощи. Работа Фреда — Монреальская группа. Грей. Еврей. Заведующий отделом управления по обеспече­нию союзников военными материалами. Взят на работу 1.9.42. Ра­ботает хорошо. Дает материалы по снарядам и пушкам (пленкой)»³⁵. («Соседи» — кодовое название НКВД; «Дэви» — конспиративная кличка майора Соколова, «Грей» — С. Герсона из министерства во­оружения и снабжения). В шифровке от 12 мая 1945 г. Москва ста­вила следующее задание Роузу (конспиративное имя «Дебауз»). Ему предлагалось связаться с американским ученым Артуром Штейнбер-гом («Бергер») и в «зависимости от обстановки сделать предложение о работе на нас. Связь в Вашингтоне с человеком Дебауза. Разрабо­тать явку и телеграфировать. Выдать 600 долл. Если Дебауз выехать не сможет [из] США, тогда [дать] письмо от Дебауза Бергеру с из­ложением в нем просьбы оказать помощь человеку с письмом»³⁶. Впоследствии Роуз был приговорен к 6 годам тюремного заключе­ния, лишился своего места в парламенте, а затем и канадского граж­данства. Он умер в Польше, дожив до 76 лет, не сожалея о содеян­ном, так как видел, как умирали миллионы русских в страшной вой­не, и верил, что «западные державы желали еще больших жертв»³⁷.

Ряд документов говорил об активной работе на советскую развед­ку другого видного канадского коммуниста и партийного функцио­нера Сэма Карра³⁸. Ему ставилась задача «наладить работу в мини­стерстве обороны, военно-воздушном и морском департаментах и в других военных учреждениях»: «Мы хотим, чтобы вы сделали мак­симальные усилия в этом вопросе». Сэм Карр занимался вербовкой лейтенанта ВМС Канады Д. Шугера и обещал «дать несколько офи­церов из центральных управлений активных сил»³⁹. Упоминались его контакты с другими лицами и раскрывались использовавшиеся при этом пароли. Регистрационная карточка на Сэма Карра (псевдоним «Франк») с фотографией содержала краткие биографические сведе­ния с отсылкой на подробный материал в Центре, в Коминтерне, так как Карр (так же как и Фред Роуз) окончил Ленинскую школу в Москве. Подчеркивалось, что материально он обеспечен, «но день­ги берет, необходимо иногда помогать»⁴⁰. Ему одному удалось скрыться от канадских властей, но в 1949 г. Карр был все же арес­тован в Нью-Йорке, депортирован в Канаду и приговорен к 6 го­дам тюрьмы.

К концу войны Заботин особое внимание уделял подготовке ре-зидентуры на будущее. Из его бумаг было ясно, что работу по вы­яснению условий натурализации в Канаде, получения паспортов и оформления их на советских разведчиков («старая карточка извлекается, не нашего, на ее место ставится карточка нашего с женой»), получения свидетельств о браке и прочих документов вел именно Сэм Карр. В августе 1945 г. ему ставилось задание сообщить «тре­бования, которым должны удовлетворять нелегалы (национальность, гражданство, профессия...)», «пути легализации (организация торго­вого учреждения, вступление партнером в фирму, вступление добро­вольцем в армию)», «наиболее приемлемые методы заброски в стра­ну... методы работы контрразведки»⁴¹. Это были вполне традицион­ные, всем известные технологии работы любой разведки.

Между тем, работая с проверенными коммунистами, воспитанны­ми в Коминтерне, советская сторона прямо запрещала разработку некоторых лиц именно из-за их коммунистических убеждений, что­бы не провоцировать антикоммунистические настроения в стране и не ставить под угрозу разведку. Так было в случае с Норманом Ви­дом, молодым сотрудником Монреальского научного исследователь­ского совета. Было решено не использовать его возможности даже для добычи информации по атомному проекту: «Против Вила у нас ком­прометирующих данных не имеется, однако тот факт, что у него име­ется на руках рекомендательное письмо от арестованного в Англии корпоранта (которое он не позаботился уничтожить) заставляет нас отказаться от какого бы то ни было контакта с ним, тем более что его уже многие называют «красным». Соседу он должен быть извес­тен. Если нет, информируйте его в разрезе моих указаний. Преду­предите Алека, чтобы он никаких разговоров с Видом не вел»⁴².

Советская разведка собирала информацию и о внутриполитиче­ской ситуации в стране, а именно, какие круги представляют основ­ные партии, каковы их политические платформы, кто оказывает финансовую поддержку какой партии, какова степень их влияния⁴³.

Архив Гузенко указывал на все возрастающее на исходе войны беспокойство СССР в связи с ростом военного потенциала США и стремление использовать для его достоверной оценки возможности, предоставлявшиеся, в том числе, и в Канаде. 11 августа 1945 г. За-ботину пришло задание из Центра: «Весьма важно получение инфор­мации по следующим вопросам»: «подтверждение официальных дан­ных переброски американских войск из Европы в США и на Тихий Океан, установить сроки их переброски», «имеются ли в Европе 6 и 12 группы армий, их состав и дислокация, сроки и направления их переброски, организован ли штаб американских войск в Германии, его место нахождения, кто назначен командующим»⁴⁴.

Беспристрастный анализ похищенных Гузенко документов под­тверждает факт ведения Советским Союзом научно-технической раз­ведки против страны — союзницы по антигитлеровской коалиции. Естественно, что в своей работе советская военная разведка опира­лась на отдельных проверенных коммунистов, воспитанных в Мос­кве, дистанцируясь между тем от активного использования более молодых, амбициозных и шумных коммунистов (случай с Видом). Ни один из документов не содержал указаний подрывного характе­ра, направленных на распространение коммунистической идеологии, подготовки «пятой колонны» или каких-либо социальных протестов и заговоров, планов военного нападения на Канаду. Это был сбор информации в стране, причастной к разработке новых вооружений, особенно атомному проекту, абсолютно секретному, детали которо­го какое-то время ревниво оберегались американцами даже от анг­личан, не говоря уже о канадцах, а то, что русские занимались по­добной разведкой, не было новостью для американцев⁴⁵.

Уместно привести прямую ссылку на данные канадской развед­ки в СССР в одном из аналитических документов канадского МИДа от июня 1946 г., оценивающего экономический и политический по­тенциал Союза в случае вероятной войны⁴⁶. Ясно, что канадская да и прочая разведка работала в СССР не первый день, так что гово­рить что-либо о неестественности самого факта ведения разведки государствами, реализующими свои национальные интересы, разуме­ется, не приходится (известно, что британцы какое-то время усилен­но собирали сведения об атомном оружии в США и пр.).

Похищенные документы очерчивали круг интересов советской разведки, традиционной для всех стран, занимавшихся подобной деятельностью (военно-промышленный шпионаж и сбор сведений политического характера). Выдача Гузенко шифров, агентурных свя­зей, механизма функционирования и т. д. привела, естественно, к временной приостановке какой бы то ни было разведдеятельности на территории Канады, США и Великобритании.

В контексте ранней истории холодной войны интерес представ­ляют масштабы, формы и цели использования разоблачений Гузен­ко в Канаде, США и Великобритании. Последовавшие события находились в прямой зависимости от развития острого противостоя­ния и соперничества за сферы влияния с СССР в ходе послевоен­ного урегулирования и дебатов о возможном международном конт­роле над атомным оружием, а также внутриполитических интересов правительств соответствующих стран. По сути дела, сделанный За­падом жесткий выбор в деле Гузенко облегчил разрыв и без того осложнившихся партнерских отношений бывших союзников по ан­тигитлеровской коалиции. Возобладал вектор холодной войны и во­енного и политического противостояния.

Канадской стороне потребовалось всего несколько дней, чтобы определить ценность полученных сведений, но прошло почти пять месяцев, прежде чем делу был дан публичный ход. Это был период интенсивных и многократных консультаций между Канадой, Вели­кобританией и США как на уровне высшего руководства, так и на уровне ведомств иностранных дел и спецслужб, фактически коллек­тивно обрабатывавших полученную информацию. Даже канадские исследователи признаются в невозможности реконструировать пол­ностью события тех месяцев, однако доступные документы указы­вают на то, что при активном участии американской и английской стороны в деле Гузенко главными составляющими стали вопрос об атомном шпионаже и антисоветская и антикоммунистическая кам­пания.

30 сентября Кинг провел консультации с президентом Трумэном в Вашингтоне, а 7 октября — с премьером Эттли в Лондоне, где обсуждались все возможные политические ходы в связи с делом Гу­зенко в контексте международных послевоенных отношений в це­лом и в связи с все более жестким противостоянием с Советским Союзом. При всех консультациях и согласии по принципиальным вопросам Макензи Кинг ни на минуту не забывал о национальных интересах собственной страны. В беседах с Бевином и Эттли, и в разговорах с собственными подчиненными он предостерегал против поспешной и слишком резкой антисоветской реакции, видя в этом потенциальную опасность для единства собственного государства и вероятность разрушительных последствий в случае возникновения войны с СССР: «Если мы не обеспечим хотя бы удовлетворитель­ный уровень отношений с Россией так, чтобы снять чувство страха, наши собственные люди в Британской Колумбии, в прериях, Аль­берте, Саскачеване и других местах будут усиленно искать необхо­димой защиты у США. Это неизбежно приведет к движению в пользу аннексии, которое трудно будет контролировать... Россия находится рядом с Канадой и может подвергнуть нас бомбовым уда­рам со стороны Северного полюса... Ее продвижение к Штатам че­рез территорию Канады приведет к тому, что американцы, из сооб­ражений безопасности, спокойно завладеют частью территории Ка­нады, причем это будет приветствоваться населением... охваченным ужасом»⁴⁷.

Фактически в конце сентября — начале октября уже был прин­ципиально решен вопрос о том, каким образом использовать дело о советском шпионаже. В достигнутом Канадой, Великобританией и США соглашении о согласованных политических и дипломатичес­ких шагах в отношении всего дела, подготовленном к 9 октября со­ответствующими спецслужбами, указывалось на нежелание полного разрыва дипломатических отношений с СССР и требования отзыва посла, но отмечалась необходимость твердости, особенно в «разоб­лачении использования Советским правительством местных комму­нистических элементов»: «в качестве одной из целей следует доби­ваться как можно большего затруднения для них продолжать (или, как в случае с Канадой, воссоздавать) их сеть, базирующуюся в ос­новном на этих элементах)». Стороны заявляли о нетерпимости в отношении «практики советского посольства в Оттаве, которая, вне сомнения, имеет место и в США, и в Объединенном Королевстве». Предполагалось скоординировать полицейские акции в трех странах, а неизбежное и необходимое «паблисити» «следует, в меру возмож­ности, направлять и контролировать». Дать делу публичный ход на­мечалось 25 ноября, однако на практике реализация сценария была отложена до начала февраля 1946 г.⁴⁸

В ходе многочисленных трехсторонних консультаций особенность позиции Канады проявилась в ее стремлении не торопить события и явном нежелании принимать на себя главный ответный удар со стороны СССР. Обращает на себя внимание намерение канадцев подготовить к этим акциям общественное мнение, настроенное в пользу СССР, особенно в среде канадских ученых, выступавших за широкое международное сотрудничество, в том числе и в области атомных исследований, к которым в полном объеме не допускались даже канадские и британские участники известного «Манхэттенского проекта». Помимо этого, разделяя в целом позицию США и Вели­кобритании, канадские руководители все же склонялись к идее меж­дународного контроля над новым сверхоружием и к вероятности допуска СССР к атомным технологиям, а также к более сдержанной позиции в отношениях с СССР.

15 ноября 1945 г. канадский премьер-министр на равных с лиде­рами США и Великобритании подписал известную декларацию по использованию атомной энергии в «мирных и гуманитарных целях», в которой выражалось также намерение «приступить к обмену фун­даментальной научной информацией и обмену учеными и научной литературой в мирных целях с любой нацией на взаимной основе». Ответственность за последствия развития атомной энергетики воз­лагалась «на весь цивилизованный мир». В целом это был взвешен­ный и осторожный документ, предназначенный в том числе и для подготовки мирового общественного мнения к грядущим разоблаче­ниям ведения Советским Союзом атомного шпионажа.

Содержавшийся в декларации призыв к сотрудничеству наций в рамках ООН, к открытости и укреплению доверия сопровождался утверждением о том, что нет уверенности в необходимости «распро­странения специальной информации относительно практического применения атомной энергии прежде, чем станет реальностью эф­фективная, взаимная и реальная защита, доступная всем нациям, что внесло бы вклад в конструктивное решение проблемы атомной бом­бы»⁴⁹.

Декларация не содержала ни единого упоминания о Советском Союзе, который, что не секрет, лидеры атомного клуба и не счита­ли цивилизованной и демократической страной. В этом отношении любопытнейший материал содержится в дневниках Макензи Кинга, много рассуждавшего о превосходстве английской и западной циви­лизации вообще над остальным миром, о непредсказуемости рус­ских, объятых комплексом неполноценности, «интригах России про­тив христианского мира», об особой миссии Канады, очутившейся в центре важнейших событий в период наступления новой эпохи и нового мирового порядка и причастной к принятию важнейших ре­шений⁵⁰.

Подпись канадского премьер-министра под столь важным доку­ментом подтверждала активное участие страны в атомном проекте. В то же время, канадские власти стремились преуменьшить роль Канады в практических и научных исследованиях по атомной энер­гии, чтобы предупредить протесты левых и ученых, многие из ко­торых полагали, что сам факт советского шпионажа объяснялся со­крытием атомного проекта от советской стороны, вопреки имевшим место договоренностям о научно-техническом обмене информацией между союзниками⁵¹. Понятно вместе с тем, что советскую военно-промышленную разведку, работавшую в Канаде, интересовало абсо­лютно все, имевшее отношение к атомным работам. В советском посольстве с пристрастием отслеживали в этой связи все публичные заявления канадских должностных лиц. Дважды выступая в парла­менте страны 3 и 5 июня 1946 г., министр реконструкции и снабже­ния Хау утверждал, что «Канада является важнейшим источником сырьевых материалов, а также разделяет с США позицию, благода­ря которой она в состоянии производить в окончательном виде атомную энергию»; «Канада в состоянии производить атомные бом­бы самостоятельно от США, но, вероятно, в этом нет необходимо­сти» в силу больших финансовых затрат⁵².

Как известно из архивных материалов, еще до информирования мировой общественности о намерениях стран, причастных к произ­водству атомного оружия, руководство «атлантического треугольни­ка» определилось принципиально по поводу использования дела Гу-зенко. В совершенно секретном документе от 1 ноября 1945 г. кон­статировалось, что «в широком аспекте есть два подхода в решении этого вопроса: (а) как чисто (исключительно) расследование развед­ки; (б) в порядке превентивных мер». Понятно, что в первом слу­чае избегается огласка, за шпионами устанавливается наблюдение, замешанные лица удаляются и пр. Второй, так называемый «превен­тивный» вариант предполагал публичность, преследование внутрен­них ненадежных элементов (коммунистов в первую очередь), «дип­ломатическую порку» СССР. «Выбор второй стратегии мог бы убе­дить Советский Союз отказаться от шпионской деятельности и отвадил бы потенциальных агентов от работы на Советский Союз». Второй вариант признавался в аналитической записке наилучшим, так как «советская шпионская активность, вне сомнения, поддержи­вается готовностью к сотрудничеству со стороны местных коммуни­стических партий в качестве агентов», а публичные разоблачения, требование высылки советского военного атташе продемонстриру­ют, что против России есть серьезные улики и таким образом Совет­ский Союз «потерпит заслуженную дипломатическую неудачу»⁵³.

Осуществление «превентивного варианта» предлагалось начать с «инспирированной неофициальной утечки информации в прессе, за которой, возможно, последует протест со стороны советского по­сольства. Расследование, которое начнется в результате этого манев­ра, прольет свет на всю историю и добудет материал, на основе ко­торого будет начато судебное расследование»⁵⁴.

Дальнейшее развитие событий происходило в полном соответ­ствии с предложенным превентивным сценарием. По сей день за­секреченные канадские документы, не говоря уже о советских, мог­ли бы, вероятно, уточнить эту картину, внести отдельные детали в позиции правительств причастных стран, но были бы вряд ли спо­собны принципиально изменить представление о сути происходив­шего.

С публичным заявлением о существовании советской шпионской сети, о которой стало известно в результате «разоблачений человека из советского посольства», выступил в радиопередаче американский журналист Дрю Пирсон. Он обвинил в двуличии, подрывной и шпи­онской деятельности «небольшую милитаристскую группировку на самом верху России, которая, очевидно, намерена подмять не только Иран, Турцию и Балканы, но, возможно, добиваться доминиру­ющего положения и в других частях мира»⁵⁵. С самого начала были намечены военный, международный и антикоммунистический аспек­ты «превентивного» варианта в деле Гузенко как средства давления на советское руководство на международной арене и минимизации влияния коммунистов и левых на общественное мнение и полити­ческую жизнь западных стран.

«Утечка» информации в радиовыступлении Дрю Пирсона положила начало новому, публичному этапу в деле Гузенко, когда пришло вре­мя осуществить так долго согласовывавшийся и обсуждавшийся план действий на обоих уровнях — внутри страны, по отношению к ком­мунистам и сочувствовавшим левым, и на международной арене, в связи с политикой СССР. 5 февраля 1946 г. Кинг информировал ка­бинет о деле Гузенко и зачитал приказ в совете, учреждавший коро­левскую комиссию для расследования факта шпионажа отдельных канадских граждан в пользу иностранного государства. Впервые в истории страны королевской комиссии, которую возглавили судьи Р. Тачеро и Л. Келлок, предстояло, по существу, «выполнить работу полиции»⁵⁶. 15 февраля премьер-министр Канады выступил с офици­альным заявлением, в котором сообщил о разоблачении факта «пе­редачи секретной и конфиденциальной информации» рядом канад­ских граждан «некоторым сотрудникам иностранной миссии», одна­ко не назвал советское посольство напрямую. В этот же день к главе государства был приглашен советский поверенный в делах Н. Бело-хвостиков, которому вручили текст заявления и дали понять, что под «некоторой иностранной миссией» подразумевается именно советское посольство в Оттаве, хотя «в настоящий момент этот факт не явля­ется достоянием общественности»⁵⁷.

20 февраля замминистра иностранных дел СССР С. А. Лозовский принял поверенного в делах Канады К. Мейранда и вручил ему за­явление Советского правительства по поводу выступления канадско­го премьер-министра, которое в тот же день было передано по ра­дио, а на следующий день напечатано в советской прессе. В заявле­нии утверждалось, что «в последний период войны отдельные сотрудники аппарата советского военного атташе в Канаде получи­ли у знакомых лиц из числа канадских граждан некоторые сведения секретного характера, не представляющие, однако, большого инте­реса для советских органов. Как выяснилось, эти сведения касались таких технических данных, в которых советские граждане не нуж­дались, ввиду имевшихся в СССР более высоких технических дос­тижений, и которые можно найти в опубликованных изданиях о радиолокации и т. п., а также в известной брошюре американца Г. Д. Смита «Атомная энергия». Ввиду этого было бы смешно утвер­ждать, что передача такого рода малозначимых секретных данных могла создать какую-либо угрозу для безопасности Канады. Тем не менее, как только Советскому правительству стало известно об упо­мянутых выше действиях некоторых сотрудников аппарата военно­го атташе в Канаде, советский военный атташе ввиду недопустимо­сти действий указанных сотрудников был из Канады отозван... Вместе с тем Советское правительство считает необходимым обратить внимание на ту разнузданную кампанию, враждебную Советскому Союзу, которая началась в канадской печати и по Канадскому ра­дио одновременно с опубликованием указанного заявления» и с по­ощрения канадского правительства. В заявлении высказывалось удивление тем фактом, что канадское правительство не запросило разъяснений у Советского правительства, следовательно, имело дру­гие цели, «не имеющие отношения к интересам безопасности Кана­ды»: «Приходится признать, что указанная выше разнузданная ан­тисоветская кампания входила в план канадского правительства, направленный к тому, чтобы нанести Советскому Союзу политиче­ский ущерб», особенно в связи с окончанием сессии Ассамблеи Объединенных Наций⁵⁸.

Заявление Советского правительства от 20 февраля 1946 г. инте­ресно тем, что в нем в первый и в последний раз содержалось при­знание факта ведения военно-технической разведки на территории Канады и вместе с тем преуменьшалась ее эффективность. Совет­ское правительство открещивалось от деятельности своего военного атташе. Резкость формулировок означала, по-видимому, понимание необратимости и неизбежности резкого ухудшения международной ситуации в связи с намерением предать публичности обстоятельства военно-технического и атомного шпионажа, лишь отражавшего глу­бокое, временно скрытое системное взаимное неприятие Советско­го Союза и англосаксонских держав. Впоследствии в нотах советского посольства и других документах утверждалось, что «так называемое дело о шпионаже» в связи с «бегством уголовного преступника Гу­зенко» и его «клеветнические заявления» «являются полным вымыс­лом и не заслуживают никакого доверия»⁵⁹.

Лексика и тон, естественно, соответствовали принятым тогда нормам, а правда, как обычно, перемежалась с ложью: если неко­торые сведения о взрывчатых веществах, радиолокационных прибо­рах, радарах действительно можно было почерпнуть из открытых источников, то данные разведки в отношении атомного оружия и, главное, получение образца урана можно, конечно же, считать боль­шим профессиональным успехом советской военной разведки.

Опубликованные протоколы проведенных комиссией слушаний позволяют выделить ключевые моменты, вокруг которых строилось впоследствии обвинение на судебных процессах и развернутое в прессе и официальными органами власти пропагандистское и идео­логическое обеспечение всей кампании. Помимо непосредственно преследуемого законом факта передачи рядом канадских граждан секретных сведений представителям советской разведки, в центре расследования находилась намеченная к «превентивной» разработке деятельность компартии как главной подрывной антигосударствен­ной организации, а члены компартии — как основные вербовщики советских агентов. В этой связи все свидетели были вынуждены от­вечать на вопросы о своих убеждениях, участии в работе кружков, изучающих теорию и практику коммунизма, партийной дисципли­не, уплате взносов и т. д. Н. Мазерелл, Э. Войкин, Д. Шугер и другие говорили о своем понимании социализма как более справедли­вой социальной системы, где «есть надежда для бедных» и «шансы на лучшую жизнь», но отрицали навязывавшееся им понимание ком­мунизма как идеологии, направленной на насильственное свержение правительства⁶⁰.

Согласие предоставлять русским техническую и научную инфор­мацию все без исключения (кто, разумеется, в этом признался) фи­гуранты объясняли энтузиазмом, рожденным общим антивоенным сотрудничеством, симпатиями к СССР, несшему огромные потери, надеждами на новый мировой порядок, верой в то, что научные достижения, особенно в атомной области, должны стать достояни­ем всего человечества⁶¹.

Судьи избегали прямых обвинений и политических обобщений в ад­рес Советского Союза, как и было решено на самом верху. Это, однако, не исключало многочисленных заявлений антисоветского характера, с которыми выступил Гузенко, утверждавший, что Советский Союз «не хочет дружеских отношений с Канадой»: «Советская пропаганда говорит только плохое о Канаде». Он утверждал также, что из виденных им до­кументов ему стало ясно, что русские создавали шпионскую сеть в Ка­наде еще с 1924 г. исключительно на основе коммунистической партии с целью «в конце концов в будущем начать войну». Показания Гузенко в том, что не было подтверждено документами, отличались противоре­чивостью и сбивчивостью: то он утверждал, что выкрал самые ценные документы, то заверял судей, что смог вынести лишь маленькие по раз­меру бумаги, а многое, самое важное осталось в посольстве⁶². Беспокой­ством в этой связи делились чиновники министерства юстиции и судья Ф. Брэ, снимавший показания Гузенко⁶³.

Дело Гузенко предопределило самое активное международное уча­стие канадцев в основных знаковых событиях начала холодной вой­ны. Накануне выступления в Фултоне Черчилль обсуждал подготов­ленную речь с государственным секретарем Дж. Бирнсом, его заме­стителем Д. Ачесоном и канадским послом в США Л. Пирсоном. Пирсон сообщал в Оттаву, что прочитал планировавшееся выступ­ление Черчилля, пока «великий человек» принимал ванну. Речь про­извела на него большое впечатление: «Это действительно сильная вещь». Примечательно, однако, что канадец просил Черчилля заме­нить тезис о «канадо-американском военном соглашении» на «кана­до-американские постоянные договоренности в области обороны». Присутствовавшие на этом «домашнем» обсуждении представители трех правительств не могли не признать, что последовательные со­бытия (военные договоренности, предварительный доклад Королев­ской комиссии, речь Черчилля) будут восприняты в СССР как «эта­пы в планируемой кампании», в то время как «мы знаем, что не было подобной связи» в событиях, которые тем не менее, по мне­нию присутствовавших, отвечали новой политике в отношении Со­ветского Союза — политике «откровенности и твердости»⁶⁴.

Естественная принадлежность Канады к англосаксонской цивилиза­ции определяла ее стратегическое и самое дружественное партнер­ство с Великобританией и США. Однако это не означает, что практический разрыв нормальных отношений с СССР давался легко и без внутренней борьбы. Как и предвидел Кинг и к чему он совсем не стремился, Канада вызвала наибольшую неприязнь советской стороны. Примечательна в этом отношении позиция, занятая канад­ским руководством: главное внимание сосредоточить на «чистке» в собственном доме, предоставив американцам и англичанам действо­вать жестко по отношению к Советскому Союзу в международных делах, пользуясь имеющейся информацией.

Макензи Кинг, взгляды которого на советский строй да и на до­революционную историю России не отличались симпатиями, старал­ся тем не менее минимизировать ущерб, нанесенный советско-ка­надским отношениям делом Гузенко, правда, без всякого успеха. В марте 1946 г. министр внешней торговли Чехословакии Г. Рипка со­общил Молотову о «конфиденциальном и личном поручении», ко­торое Макензи Кинг передал Молотову через президента Чехосло­вацкой Республики Эдуарда Бенеша: «Мероприятия, принятые про­тив разведки в Канаде, не были и не есть направлены против Советского Союза и не против Генералиссимуса Сталина, как это утверждает Советскому Союзу враждебная печать. К этому меропри­ятию должны были прибегнуть по внутренним соображениям канад­ской администрации. Я был бы Вам весьма обязан, если бы Вы могли объяснить это дело Генералиссимусу Сталину, как мой друг, который из личных сношений знает мой характер и может подтвер­дить, что я весьма заинтересован в сохранении доброжелательства и сотрудничества с Советским Союзом. Я также уверен, что разведы­вательная деятельность проводилась без ведения посла Зарубина, к которому я имею полное доверие»⁶⁵.

Деятельность Королевской комиссии, подготовившей судебные процессы над канадскими гражданами по обвинению в шпионаже на Советский Союз, находилась под постоянным контролем правитель­ства, что подтверждает особую политическую важность, придававшу­юся всем мероприятиям. Привлекает внимание тот факт, что прави­тельство Канады стремилось удержать ситуацию в рамках, которые считала единственно возможными, избегая прямых обвинений в ад­рес правительства СССР. Так, Робертсон сообщал Ронгу, что в разго­воре с судьями определил позицию исполнительной власти: «Я при­ватно довел до их сведения, что скоро может наступить время, когда нам придется обсудить последствия всего дела с Советским правитель­ством... Я полагал, что расследование, а затем судебные процессы должны рассматриваться как хирургическая операция, и что мы дол­жны сделать усилие по восстановлению рабочих отношений с Совет­ским правительством. Я указал, что отчет о работе комиссии не дол­жен содержать обобщающих выводов о советской деятельности в других странах,., но должен сосредоточиться на активности советс­ких органов внутри Канады». Сотруднику МИДа поручалось внима­тельно наблюдать за составлением доклада для того, чтобы избежать «даже малейших обобщений» в этой связи⁶⁶.

Беспокойство в связи с тем, что дело Гузенко может спровоци­ровать «дискуссию об общей советской внешней политике и в особенности оценку их позиции перед вступлением в войну» высказы­вал Дж. Холмс, Верховный комиссар Канады в Великобритании. Он полагал, что подобное развитие событий «совершенно не относится к доказательству выдвинутых против Роуза специфических обвине­ний и лишь превратит уголовное разбирательство в политический процесс», что могло бы повлечь серьезные для страны последствия. Он выражал надежду, что министр юстиции сумеет предостеречь обвинение против подобной опасности и предупредить, что «любые необходимые ссылки на правительство СССР должны формулиро­ваться языком, на котором говорили бы с французским или амери­канским правительствами, если бы мы были вынуждены обвинить канадских граждан в нарушении Официального Акта о Секретности в пользу французского или американского посольств в Оттаве»⁶⁷.

На правительственном уровне также проявлялась озабоченность тем, чтобы официальные отчеты о работе Королевской комиссии с достаточной убедительностью давали понять и канадской обществен­ности, и Советскому правительству, почему дело Гузенко невозмож­но было решить через дипломатические каналы. Разъясняя позицию правительства, X. Ронг писал в Лондон, что «дипломатическое ре­шение со всей очевидностью обернулось бы провалом во внутрен­ней политике», так как агентурная сеть была бы заранее предупреж­дена. Аргументы в пользу публичного масштабного решения дела Гузенко учитывали два фактора — внешнеполитический (желание принудить СССР отказаться от практики содержания обширных раз­ведывательных сетей в западных странах и показать, что Запад не испытывает перед ним страха) и внутренний («помимо обычной шпионской этики этот случай... включает подрывные технологии. Они состоят в создании и использовании для подрывных целей двойной лояльности среди некоторых общественных элементов в демократических странах»)⁶⁸.

18 марта 1946 г. премьер-министр представил парламенту подроб­ный отчет о событиях, связанных с бегством советского шифроваль­щика, не забыв поделиться чувством испытанного потрясения 6 сен­тября 1945 г., из-за чего открытие сессии задержалось на несколько минут, пока он «не нашел в себе силы войти в зал». Он заверил в своем добром отношении к советскому народу, к которому канадцы приходили на помощь в тяжелое время, и подчеркнул, что «мы в Канаде желаем только наилучших отношений с СССР»⁶⁹.

Однако до восстановления нормальных отношений между двумя странами было еще очень далеко. Оба посла покинули свои посоль­ства, где продолжалась добросовестная работа по переводу статей из местной прессы, незамедлительно отправлявшихся в соответствую­щие министерства иностранных дел. Так, в канадском архиве мож­но найти статьи из «Известий», «Правды», «Труда», принадлежащие перу Заславского, Симонова, Эренбурга. В советском архиве Мини­стерства иностранных, дел сохранились документы, которые указы­вают на многочисленные демонстрации враждебного отношения сто­рон — задержки в выдаче виз дипломатам, пренебрежительное про­медление в размещении канадского военного атташе, которому пришлось какое-то время жить в номере Уилгресса. Без ответа ос­тавались неоднократные ходатайства канадского посольства об уре­гулировании задолженности СССР за закупленное в 1945—1946 гг. продовольствие и запросы о возвращении собственности канадских граждан, оказавшейся на территории, оккупированной советскими войсками. Советское посольство в Оттаве сообщало в свою очередь о факте взлома здания посольской школы и разгроме, учиненном «провокаторами»⁷⁰.

Советская контрпропаганда отличалась традиционной для того времени грубостью: канадский премьер-министр получил ярлык «прислужника» британского правительства, «унтер-офицерской вдо­вы, которая сама себя высекла». Шпионские скандалы в Канаде со­ветская пресса связывала с событиями в Европе и ООН, а дело Гу­зенко именовалось в СССР «делом Кинга» и «антисоветской пляс­кой»⁷¹. Обострившиеся отношения между двумя странами сделали невозможным визит канадского премьера в Советский Союз, про­тив самой вероятности которого резко выступил Д. Уилгресс, хотя осенью 1945 г. подобный визит посол мог только приветствовать. Он полагал, что прибытие Кинга на фоне «публичной брани и оскорб­лений», которыми последний осыпался в советской прессе, будет расценено как «проявление слабости», что недопустимо для страны, занимающей «ключевое положение между Соединенным Королев­ством и США»⁷². В СССР на самом высоком уровне было принято решение о том, чтобы не направлять поздравления Макензи Кингу с 72-летием в декабре 1946 г.⁷³

Драматические события ранней холодной войны в советско-ка­надских отношениях развивались в двух измерениях. Публично, осо­бенно в прессе, с обеих сторон раздавалось много резких обвинений. Советскому Союзу ставили в упрек намерение создать «пятую колон­ну» и возродить Коминтерн. На пресс-конференции, созванной ка­надским министерством иностранных дел 21 марта 1946 г., X. Ронг прокомментировал позицию России как непредсказуемую, в отличие от демократических государств, и не исключал, что в своих действи­ях Россия все еще руководствуется троцкистским принципом «под­готовки мировой революции», а не обычными для всех наций ин­тересами — такими, как безопасность и международный авторитет⁷⁴.

Дело Гузенко предоставило богатый материал для антикоммуни­стической и антисоветской пропаганды. Уже в самом заявлении, написанном Гузенко официально лишь 10 октября 1945 г., спустя месяц после того, как с ним стали работать спецслужбы Канады, США и Великобритании, прозвучали формулировки и мысли, кото­рые придавали факту разоблачения советской военно-промышленной разведки характер политического и идеологического непримиримо­го противостояния между Россией и Западом. Гузенко, восхищаясь демократическими институтами Канады, обвинил советское руковод­ство в том, что оно «тайно готовится к третьей мировой войне. На случай этой войны Советское правительство создает в демократиче­ских странах и, в частности, в Канаде, «пятую колонну»... Заявле­ние о роспуске Коминтерна было, пожалуй, самым большим шантажом коммунистов за последние годы... На самом же деле Комин­терн существует и продолжает свою работу, ибо советские лидеры никогда не отказывались от идеи установления коммунистической диктатуры во всем мире». Четко называлась и «пятая колонна» — местные коммунистические организации и сочувствующие им наив­ные люди⁷⁵.

Невозможно представить лучшего способа воспользоваться пре­дательством советского шифровальщика, чем это было сделано на Западе, — работа Королевской комиссии и последовавшие затем судебные процессы, широко освещавшиеся прессой, публикация Гузенко собственной книги сначала в Канаде, затем в США, экра­низация его истории в Голливуде в знаковом фильме «Железный занавес». Все это способствовало созданию политической, идеоло­гической и культурной атмосферы холодной войны с ее стереотипа­ми, демонизацией целых наций, грубыми клише и охотой на ведьм.

В пропагандистском и идеологическом плане дело Гузенко совет­ской стороной было проиграно. Приходится также признать, что даже в наши дни, в то время, как о личности и жизни предателя Игоря Гузенко, а также канадских участников тех событий известно практически все, не представляется возможным получить достовер­ную, документально подтвержденную информацию о судьбе главы советской разведки военного атташе Николая Заботина. Образован­ный человек, профессиональный разведчик, он разделил судьбу мно­гих «провинившихся» перед властью, хотя мог бы быть полезным своей стране. Заботин не был расстрелян, но отсидел длительный срок, понеся наказание за чужое предательство, что вполне отвеча­ло духу того времени. Сломанными оказались судьбы и многих пре­данных друзей СССР в Канаде. С горечью семьи канадских комму­нистов вспоминали, что никакой поддержки — ни моральной, ни материальной, не было оказано им в то тяжелое время со стороны Советского Союза⁷⁶.

Параллельно публичным акциям на самом высоком уровне в Канаде готовились серьезные аналитические документы, ныне опуб­ликованные. Эти материалы указывают на адекватное понимание канадским МИДом и национальных интересов СССР, и реальных мотивов позиции страны в международных делах. В ранней истории холодной войны, как это ни парадоксально на первый взгляд, мож­но усмотреть корни традиции особой позиции Канады в мировой политике — позиции миростроительства, поиска мирного решения в ходе более поздних конфликтов, активной роли в ООН и т. д. Несмотря на полное согласие между англосаксонскими странами в принципиальной оценке существовавшего в СССР строя и сталин­ской внешней политики, канадцы с энтузиазмом молодой нации предлагали свои пути сглаживания противоречий и возвращения к сотрудничеству.

Посол Канады в США Л. Пирсон, будущий нобелевский лауреат и автор идеи о создании в рамках ООН сил по поддержанию мира, писал в Оттаву 11 марта 1946 г., после известной фултоновской речи Черчилля, что ухудшение отношений не только удручает, оно опасно: «Необходимо созвать конференцию «большой тройки», в ходе которой на стол должны быть выложены все карты, самые искрен­ние усилия должны быть приложены к решению всех проблем... Потс­дам и Москва стали лишь поспешными, ограниченными и почти что неохотными попытками в сравнении с тем, что требуется в действи­тельности». Далее Пирсон продолжал, что подобная конференция могла бы длиться месяцами, министры должны работать, не считаясь со временем, чтобы «расчистить подозрения и различия и достичь необходимого понимания желаний и намерений друг друга»⁷⁷.

Один из самых информированных и компетентных людей в ка­надском МИДе посол Уилгресс сообщал в Оттаву в марте 1946 г.: «Я по-прежнему убежден, что Советское правительство желает со всей силой избежать войны. Они очень заинтересованы в как мож­но более долгом сохранении мира для восстановления и дальнейшего развития своей разрушенной экономики, имея в виду цели вероят­ной в будущем пробы сил. Они более не стремятся к распростране­нию коммунизма ради самой коммунистической идеи». Он полагал, что русские не выйдут за рамки установленных договоренностей, по­нимая, «будучи реалистами», весь риск их нарушения: «...такая по­литика становится понятной». Уилгресс призывал не относиться к СССР как к стране-парии, не равной другим державам, полагая наи­лучшим принципом ведения дел с Советами «политику твердости, базирующуюся на коалиции с американцами и британцами», осно­ванную на высоких моральных принципах, заложенных в Хартии Объединенных Наций. Призывая вместе с тем к определенной твер­дости, Уилгресс высказывал уверенность в том, что «не следует бо­лее идти на компромиссы, поступаясь этими принципами ради ко­ротких дружеских застолий в Москве»⁷⁸.

Наиболее примечательный аналитический документ этого пери­ода озаглавлен «О возможности войны с Советским Союзом» и от­носится к апрелю 1946 г.⁷⁹. В этом обширном меморандуме, подпи­санном одним из ответственных сотрудников аппарата государствен­ного секретариата по международным делам X. Ронгом, содержатся интересные и достаточно обоснованные (кстати, данными, представ­ленными «как секретной разведкой, так и анализом публичной ин­формации») реалистические оценки политики СССР и прогноз раз­вития отношений России с Западом. Этот документ заслуживает внимания и потому, что и анализ, и прогноз осуществлены таким образом, что не оставляют сомнений в активности, самостоятельно­сти и понимании Канадой собственных национальных интересов, невзирая на особые отношения с атлантическими партнерами.

Аналитики из канадского министерства иностранных дел ссыла­лись на позицию военных, готовивших совместные планы континен­тальной обороны, исходя из вероятности войны с СССР уже в бли­жайшие 3—5 лет. Оставляя на усмотрение военных непосредствен­но военный аспект прогнозирования, дипломаты твердо заявили о том, что не допускают и мысли о возможности нападения СССР на Канаду, но не исключают «в неопределенном будущем» возможнос­ти военного конфликта между США и Советским Союзом. При таком развитии событий Канада не сможет сохранить нейтралитет и окажется театром военных действий. В случае европейской войны между Великобританией и СССР страна вновь окажется втянутой в войну, однако маловероятно, что русские нанесут удар по Северо­американскому континенту из опасения спровоцировать ответ со стороны Соединенных Штатов. Далее следует примечательное пред­положение, что не исключено, что войну начнут именно США, «единственные обладатели атомного оружия, особенно в свете их по­дозрений, что Советское правительство находится в двух шагах от аналогичных либо похожих открытий. Тогда может возникнуть ши­роко распространенное общественное чувство, что война с Совет­ским Союзом неизбежна и поэтому ее следует начать тогда, когда это удобно американцам, пока они имеют колоссальное преимущество владения атомной бомбой»⁸⁰.

Прямо полемизируя с ястребами как в Канаде, так и в США, Ронг считал маловероятным, что «Советский Союз в грядущие не­сколько лет умышленно способен спровоцировать войну с США, ...хотя и полон решимости продолжать и дальше концентрировать усилия на создании военного потенциала»: «Наиболее информиро­ванные люди согласны с тем, что разруха, усталость от войны и не­обходимость поднять уровень жизни делают в высшей степени ма­ловероятным, что Советское правительство умышленно стремится к участию в еще одном великом испытании оружием в пределах пос­ледующих 15—20 лет»⁸¹.

Главную опасность Ронг и его единомышленники видели в воз­можности «локальных конфликтов» (в Германии, Триесте, Китае, других странах Азии), которые могут втянуть великие державы в масштабное военное противостояние. Все военные опасности канад­цы были склонны объяснять взаимным непониманием, отсутствием доброй воли в переговорах, но, главное, в «фундаментальном разли­чии во взгляде на мироустройство между Москвой и западными странами»: «Беспокойный и бунтующий мир отвечает чаяниям Со­ветского Союза». Упрекая Советский Союз в незаинтересованности в международной торговле, изоляционизме и «идеологическом жаре коммунизма», авторы меморандума вместе с тем делают недвусмыс­ленное заключение: «По существу, однако, советская политика но­сит оборонительный характер», несмотря на тактику ведения «вой­ны нервов» советским руководством⁸². Такую же точку зрения о не­способности и нежелании СССР воевать раньше, чем будут выполнены 3 пятилетних хозяйственных плана, высказывал и Уил-гресс. Он полагал, что советское руководство диктаторское, тотали­тарное, но отнюдь не «безрассудное», а, напротив, «расчетливо и трезво» оценивает потенциал своей страны.

Нельзя не отметить, что аналитические разработки канадских политиков уже в 1946 г. содержали элементы ключевых идей, харак­терных для последующего противостояния эпохи холодной войны — тезиса равновесия сил, сдерживания с позиции силы, необходимо­сти теснейшего атлантического сотрудничества. Влиятельный канад­ский дипломат Э. Рейд весной 1946 г. признавал провал попыток «предотвратить раскол мира на два лагеря», видя теперь главное со­держание мировой политики в «нахождении равновесия между дву­мя лагерями на основе относительного силового фактора»⁸³. Сторон­ником последовательного и всестороннего союза англоязычных де­мократий выступал и Уилгресс: «Именно англосаксонская гегемония абсолютно необходима для поддержания мира и безопасности», однако эта гегемония «подразумевает больше ответственности, чем привилегий», так как побуждает к развитию демократии и распространению этих принципов во всем мире⁸⁴.

Обобщая канадский взгляд на СССР и перспективы его отноше­ний как с Канадой, так и с Западом в целом, можно отметить сле­дующие принципиальные моменты. Не видя себя вне Атлантиче­ского союза, канадцы тем не менее прекрасно понимали свое осо­бое место при любом развитии событий. Соглашаясь с общей для западных демократий оценкой советского общества как тоталитар­ного, стагнирующего, управляемого автократией, не считающейся с лишениями и страданиями собственных людей, канадская диплома­тия вместе с тем исходила в своих оценках и рекомендациях прави­тельству из реалистического понимания Советского Союза как го­сударства, чрезвычайно пострадавшего в ходе только что закончив­шейся войны и не строящего намеренные планы военной экспансии против Запада. «Внешняя политика Советского Союза, — утвержда­лось в меморандуме канадского МИДа, — хотя и осуществляется другими методами и проводится правительством, чуждым нам сво­ими политическими институтами и социальной структурой, являет­ся тем не менее нормальным выражением интересов этой страны. Нет никаких признаков чрезмерных советских интересов в Северной Америке и с политической точки зрения, таким образом, нет ника­ких свидетельств в пользу разработки агрессивных намерений со сто­роны Советского Союза против континента»⁸⁵.

Официальная позиция советского руководства в связи с делом Гузенко была изложена в известном заявлении от 20 февраля 1946 г. и отличалась решительностью, резкостью и даже грубостью. Вся от­ветственность за развязывание холодной войны и ухудшение совет­ско-канадских отношений возлагалась на противную сторону. Вме­сте с тем немногочисленные доступные исследователям документы российских архивов позволяют предположить, что партийная вер­хушка СССР была не готова к такому яростному идеологическому противостоянию. В них сквозит растерянность и стремление не обо­стрять ситуацию.

Советской стороне приходилось отвечать на инициативы Запада, как это было, к примеру, с фильмом «Железный занавес», фактиче­ской экранизацией истории Гузенко, подробный сценарий которой с действующими лицами и событиями обсуждался в СССР на самом высоком уровне. Конспект сценария был представлен Вышинскому, Суслову, Жданову, Панюшкину, Пономареву в конце 1947 г., когда работа над голливудской картиной только началась. Генконсул СССР в Нью-Йорке Я. Ломакин сообщал, что «фильм будет очень враж­дебен. Советские люди показаны отталкивающими, циничными и клевещущими на свою Родину. Съемка отдельных сцен уже началась в Канаде и вызвала протест прогрессивных кругов. ...В связи с пред­стоящим выпуском такого фильма, нам кажется, уже сейчас было бы целесообразно выступить в советской печати с рядом острых статей и развернуть атаку на голливудских реакционеров, поджигателей новой войны... наше острое и умелое выступление может подгото­вить зрителей для правильной оценки фильма и оказать положитель­ное влияние на общественное мнение. С другой стороны, наша ос­трая критика голливудских реакционеров и поджигателей войны окажет моральную помощь прогрессивным кругам в США и Кана­де в их борьбе против реакции, против создания такого фильма». Предлагалось также, помимо контрпропаганды, учитывая, что «фильм создается, несомненно, с согласия правительства США и Канады», считать «целесообразным попытаться найти пути для дав­ления как на госдепартамент, так и на кинокомпанию»⁸⁶.

Против использования материалов королевской комиссии по рас­следованию фактов шпионажа для экранизации истории Гузенко вы­сказывались и сами канадцы. Премьер-министр, министр юстиции получали письма из Союза гражданских прав, Общества дружбы Ка­нады и СССР, других организаций и частных лиц. Руководство союза заявляло: «Мы со всей силой протестуем против сотрудничества ми­нистерства юстиции с создателями фильма»⁸⁷. Лидеры Национально­го совета Общества дружбы Л. Робертc и Ф. Парк осуждали фильм, называя при этом сам доклад комиссии «документом, не внушающим доверия»: «Фильм, основанный на нем, может послужить лишь ли­шенному смысла ухудшению отношений с СССР и затруднит работу Объединенных Наций»⁸⁸. Возражая против подобной оценки доклада, в котором сам Луи Сен Лоран, на тот момент государственный сек­ретарь по внешней политике, видел «важнейший вклад в информи­рование мировой общественности», он тем не менее признавался, что «совсем не горит желанием увидеть подобный фильм»⁸⁹.

В СССР к обсуждению того, как реагировать на этот фильм, под­ключилось высшее партийное и советское руководство — В. М. Мо­лотов, секретари ЦК ВКП(б) А. А. Жданов, М. А. Суслов, заведую­щий отделом Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) В. Сте­панов, начальник Советского Информбюро Б. Н. Пономарев, ответственный работник ЦК ВКП(б) Л. Ф. Ильичев. Было принято решение контрпропагандисткую работу организовать заблаговремен­но, чтобы скомпрометировать «американскую провокационную за­тею», используя все имеющиеся каналы: «Поручить министру кине­матографии т. Большакову разработать тематику фильмов, направ­ленных против американских реакционеров»⁹⁰.

Написание «резких статей» в центральной советской прессе про­тив «гнуснейшей клеветы на Советский Союз и советских людей» было решено доверить известным литераторам: «Было бы целесооб­разно на основе имеющегося либретто поручить тт. Заславскому, Эренбургу, Л. Леонову и Н. Тихонову подготовить для печати ста­тьи, разоблачающие готовящуюся фальшивую и клеветническую кинокартину»⁹¹.

О результатах выполненного партийного задания (публикация статьи И. Эренбурга «Кинопровокаторы» 21 февраля 1948 г. в газете «Культура и жизнь» и пр.) докладывалось непосредственно М. А. Сус­лову. Партийные идеологические работники предлагали не ограни­чиваться «оборонительными» шагами, а приступить к активной по­зитивной агитации: «Секретарям ЦК ВКП (б) тов. Жданову А. А. и Суслову М. А. представлены предложения о создании кинофильмов из жизни народов стран новой демократии, Западной Европы и США»⁹². Полным ходом было развернуто поддерживаемое государ­ством конструирование новой культуры холодной войны и в лите­ратуре, и в кинематографе, и история Гузенко внесла в этот процесс существенный вклад.

Развитие событий ранней холодной войны, связанных с делом Гузенко, рост экономического и политического, включая междуна­родный, потенциала Канады привлекали к ней все большее внима­ние советского руководства. Полученная по всем каналам (включая разведку и сообщения представителей канадской коммунистической верхушки) информация давала возможность отделам внешней поли­тики ЦК ВКП(б) и МИД СССР анализировать советско-канадские отношения и позиции страны в международных делах.

Советские аналитики внимательно изучали структуру канадского министерства иностранных дел и отношения с США и Великобри­танией, отмечали все более активную роль Канады «в области рас­ширения своих международных связей и установления дипломати­ческих и консульских отношений с главнейшими государствами мира». Глава Канадского МИДа с конца 1946 г. Л. Пирсон характе­ризовался как «открытый сторонник англо-американской ориента­ции», неоднократно выступавший вместе с тем «с заявлениями об ущемлении прав малых наций в утвержденной Хартии ООН». «При этом он прежде всего выступал против права вето пяти великих дер­жав». В служебной записке о работе канадского внешнеполитичес­кого ведомства, подготовленной в конце 1946 г., в самый разгар шпионских процессов в Оттаве, для высшего руководства страны одним из чиновников советского МИДа, давалась оценка происхо­дившим процессам, но, естественно, с позиций советской диплома­тии: «Установившиеся прочные связи между Канадой, США и Ве­ликобританией не только не ослабли в послевоенный период, а, наоборот, продолжают все более и более укрепляться... Неоднократ­ные поездки премьер-министра Канады Макензи Кинга к президен­ту США и премьер-министру Англии для обсуждения ряда важных вопросов международного значения... заключение ряда военных до­говоров о совместной обороне Арктики... недавно закончившаяся имперская конференция в Лондоне (октябрь 1946 г.) относительно организации совместной обороны Англии и ее доминионов, в кото­рой Канада принимала активное участие, все это свидетельствует о том, что Канада установила с Англией и США тесный контакт и не принимает сама никакого решения по важным вопросам, имеющим международное значение, без предварительного согласования с Лон­доном и Вашингтоном. Одним из примеров такого тесного взаимодействия этих стран в вопросах внешней политики является анти­советская кампания в Канаде в связи с так называемым «шпион­ским» делом. До того как начать эту кампанию, премьер-министр Кинг совершил поездку в Вашингтон и в Лондон и после его бесе­ды с президентом США и с премьер-министром Англии, и, очевид­но, с их полного одобрения в Канаде началась грязная и грубая ан­тисоветская кампания, достигшая огромных размеров. Ясно, что, начиная эту антисоветскую кампанию, Канада преследовала, преж­де всего, и главным образом определенные политические цели, при­дя с лакейской угодливостью на помощь США и Англии»⁹³.

В другом документе, политико-экономической справке, состав­ленной ответственным работником партийного аппарата в характер­ных для марксистско-ленинской теории терминах, отмечалось, что «внешняя политика правительства Кинга отражает стремление канад­ского монополистического капитала обеспечить за собой крупную роль в международной жизни в качестве активного участника анг­ло-американского блока... За последнее время канадская внешняя политика все больше подчиняется интересам США, даже в ущерб суверенитету и экономике страны. Канада стала первой из англосак­сонских стран, узаконившей пребывание американских войск на своей территории в мирное время... Подобная уступчивость канад­ского правительства в отношении военных устремлений США соче­тается с организацией и проведением антисоветских провокаций, инспирируемых крайне реакционными кругами англо-американско­го блока». Тревогу советского руководства вызывали как «преслову­тое дело о шпионаже», так и более серьезные процессы — активное участие канадцев во всех военных разработках атлантических союз­ников и само обсуждение на закрытом заседании канадского парла­мента возможности войны против СССР через 10—20 лет: «Канад­ское правительство полностью поддерживает доктрину Трумэна и «план Маршалла». Силы, симпатизирующие СССР, «разрозненные и не могут противостоять потоку антисоветской клеветы... Все стара­ются откреститься от коммунизма»⁹⁴.

В Москве прекрасно понимали, что влияние коммунистических идей в Канаде весьма ограниченно, и наиболее ответственные работ­ники не пытались скрыть этот факт от высшего руководства. Ком­ментируя статью сотрудника советского посольства в Оттаве И. Во-ленко «К внутриполитическому положению в Канаде», заместитель заведующего отделом внешней политики ЦК А. Панюшкин писал: «В статье указывается, что главными партиями Канады являются коммунистическая, социал-демократическая, либеральная и прогрес­сивно-консервативная. Такой порядок подачи материала предопре­деляет роль каждой партии в жизни страны. В действительности же главную роль играют либеральная и консервативная партии. ...Ком­мунистическая партия играет значительную роль в общественно-по­литической жизни страны, но она еще слишком слаба»⁹⁵.

Масштабы и формы, которые приобрело дело Гузенко, вынужда­ли советское руководство придерживаться тактики, направленной на то, чтобы не давать канадским властям дополнительных поводов для антикоммунистической пропаганды. Это, впрочем, не могло суще­ственно повлиять на внутриполитическое положение в Канаде. Во избежание дальнейшего ослабления канадских коммунистов в Моск­ве принимались решения о замораживании открытых контактов по партийной линии. Летом 1946 г. секретарь Федерации русских канад­цев Г. Окулевич, который «известен посольству как член РПП Ка­нады и преданный нам человек» известил поверенного в делах СССР в Канаде Белохвостикова о решении руководства партии послать в начале сентября члена ЦК партии Д. Б. Сальзберга в страны Евро­пы. Окулевич сообщал, что член легислатуры Онтарио Сальзберг поедет в страны Европы, в том числе и в Польшу, «под видом офи­циального представителя канадского комитета помощи Биробиджа­ну.. Однако... на самом деле Сальзберг поедет... для того, чтобы от­туда незаметно для широкой публики переехать в Советский Союз». Белохвостиков сообщал, что «партия придает поездке Сальзберга в СССР очень важное значение. По словам Окулевича, положение партии сейчас тяжелое. Антисоветская компания, в ходе которой РПП была избрана главной мишенью, не только подорвала автори­тет партии в широких массах канадцев, но вызвала также растерян­ность у некоторых членов партии. Кроме того, партия находится сейчас в очень тяжелом финансовом положении». Решение совет­ской партийной верхушки было очень жестким. В. Деканозов писал А. Жданову в этой связи: «Считаю, что разрешать Сальзбергу при­езд в СССР в настоящее время не следует. Комитет по оказанию помощи Биробиджану... никакого отношения к евреям, проживаю­щим в европейских странах, не имеет. Это насторожит англо-амери­канскую разведку к поездке Сальзберга, которая, безусловно, орга­низует за Сальзбергом тщательное наблюдение, и, как надо полагать, его визит в СССР разведке будет известен. Если поездка Сальзбер­га в Москву будет раскрыта, то у канадской реакции будет лишний повод повести еще большее наступление против РПП. Полагаю, ...что в настоящее время момент для приезда Сальзберга в Москву неподходящий. Финансовую помощь ЦК РПП можно оказать дру­гими путями»⁹⁶.

Дружелюбно настроенный к СССР канадский посол Д. Уилгресс придерживался мнения о том, что в своей политике на исходе и сразу после войны советское руководство руководствовалось не иде­ологией, а прагматизмом и реальной оценкой международной ситу­ации⁹⁷. Однако это был чрезвычайно короткий и вынужденный этап, объяснявшийся истощенностью ресурсов СССР вследствие тяжелой и кровопролитной войны. Коммунистам в Канаде не оказывали от­крытой поддержки, воздерживались от использования новых сторон­ников партии в разведывательных целях (как в случае с Вилом) не потому, что не хотели, а потому, что опасались изоляции и не мог­ли в силу экономической слабости и обескровленности страны. Вместе с тем сама фраза об оказании финансовой помощи канадс­ким коммунистам в связи с отказом принять в СССР Сальзберга свидетельствует о многом — о по-прежнему живом деле международ­ного коммунистического движения с его «двойной лояльностью», «меккой» в Москве, откуда и руководили, и оказывали помощь день­гами.

Москве было свойственно преувеличивать протесты канадцев в связи с антисоветскими акциями Оттавы, хотя демократическая сре­да позволяла канадцам даже в самые тяжелые моменты высказывать протесты против нарушений демократических процедур, имевших место в ходе судебных процессов и слушаний комиссий, организо­вывать пикеты и шествия. Демократию, а не советских шпионов защищали граждане страны. В канадском архиве сохранились мно­гочисленные документы — обращения, письма, воззвания, направ­ленные властям с призывом не нарушать права человека, не подда­ваться милитаристской истерии, не обострять отношений с Совет­ским Союзом. Так, секретарь Канадского конгресса труда призывал премьер-министра ограничиться чисткой в собственном доме, но не поощрять реакционеров, которые уже «бьют в барабаны войны»: «Рабочие не могут допустить даже мысли о том, что когда-либо в будущем мы будем воевать с Советским Союзом»⁹⁸.

Работа Королевской комиссии подготовила шумные процессы, проходившие в Канаде на протяжении нескольких лет. 10 человек, чье участие в шпионаже на Советский Союз оказалось доказанным; получили разные сроки тюремного заключения — от 2 до 6 лет. 7 че­ловек были оправданы. По-разному сложились их судьбы. Некото­рые эмигрировали, у других распались семьи, кто-то сменил имя и профессию, большинство разочаровались как в коммунизме, так и в СССР, однако в целом приговоры суда считались достаточно гу­манными и не такими жесткими, как можно было бы ожидать в свя­зи с политическими последствиями этих процессов.

В Советском Союзе «канадский провал» стал предметом специ­ального расследования комиссией в составе Берии, Маленкова и других высокопоставленных ответственных лиц". Доклад по резуль­татам ее работы остается по-прежнему засекреченным. Лишь к на­чалу 1970-х годов упоминание имени Гузенко исчезло из регулярно составлявшихся советскими дипломатами справок по советско-ка­надским отношениям.

События Второй мировой, а затем ранней холодной войны пре­доставили Канаде возможность утвердиться в качестве самостоятель­ного и активного субъекта международных отношений. Оставаясь политически, экономически и цивилизационно неотъемлемой час­тью атлантического англоязычного мира, Канада и в дальнейшем выступала полноправным партнером США и Великобритании в ходе образования НАТО. «Дело Гузенко» и советско-канадские отношения на самом раннем этапе холодной войны позволили стране укрепить­ся в качестве инициативного союзника в «атлантическом треуголь­нике». В этом, собственно, и проявился, именно так и понимался национальный интерес молодой и динамично развивавшейся стра­ны. Участие в важнейших событиях ранней холодной войны озна­чало также наступление нового этапа в дипломатической истории Канады. Главную роль в реализации международной активности сыг­рали молодые и амбициозные политики, пришедшие на смену старой элите, в большой степени сориентированные на теснейшие во­енно-промышленные и политические отношения с США.

Позиция канадского руководства и многочисленные внешнеполи­тические документы позволяют также утверждать, что оценки меж­дународной ситуации и перспектив отношений Запада и СССР от­личались реализмом и трезвым расчетом. Однако пропагандистский, публичный стиль связанной со шпионскими процессами кампании был выдержан в целом в характерном для начинающейся холодной войны идеологическом стиле. Дело Гузенко стало одним из первых в практике холодной войны, когда обстоятельства деятельности во­енной разведки были преданы гласности в далеко идущих по своим последствиям политических целях. Во внутренней политике резуль­татом судебных процессов стало дальнейшее ослабление влияния коммунистов и их практическое исключение из активной обществен­но-политической жизни Канады. Международный резонанс тех со­бытий оказался даже более значительным, чем их влияние на жизнь внутри страны. «Превентивный» удар был нанесен по интересам международного коммунистического движения и, как следствие, позициям гораздо более влиятельных компартий и левых сил США и Европы. Восстановление нормальных советско-канадских отноше­ний стало возможным лишь к середине 1950-х годов, после завер­шения сталинской эпохи.

¹  Granatstein J. L., Stafford D. Spy Wars. Espionage and Canada from Gouzenko to Glasnost. Toronto, 1992; Bothwell R. Years of Victory. Toronto, 1987.

²  Stairs R. D. Realists at Work: Canadian Policy Makers and the Politics of Transition from Hot War to Cold War // Canada and the Early Cold War. 1943—1957 / Ed. by Greg Donaghy. Ottawa, 1998; Smith D. Diplomacy of Fear. Canada and the Cold War. Toronto, 1988; Bothwell R. The Big Chili: Canada and the Cold War. Toronto, 1998.

³ Whitaker R., Marcuse G. Cold War Canada: the Making of a National Insecurity State, 1945-1957. Toronto, 1994.

⁴  Collins L. D. Canadian-Soviet Relations during the Cold War // Canadian-Soviet Relations. 1939-1980 / Ed. by A. B. Balywader. Oakville, 1981. P. 16.

⁵  См., напр.: Милейковский А. Г. Канада и англо-американские противоре­чия. М., 1958.

⁶  Сороко-Цюпа О. С. История Канады. М., 1985; Поздеева Л. В. Канада в годы Второй мировой войны. М., 1986; Молочков С. Ф. Канада, расширение НАТО и Россия // Актуальные проблемы российско-канадских отношений / Отв. ред С. Ф. Молочков. М., 1999; Кочегарова Н. И. Внешняя политика Ка­нады после Второй мировой войны (К истории отношений Канады с США и Великобританией). М., 1988; Лота В. ГРУ и атомная бомба. М., 2002; Прохо­ров Д., Лемехов О. Перебежчики. М., 2001.

⁷  Архив внешней политики МИД РФ (далее — АВП РФ), ф. 06, оп. 7, п. 35, д. 493, л. 4—5. Меморандум, врученный послом Канады Уилгрессом В. М. Мо-лотову 16 января 1945 г.

⁸  Mike. The Memoirs of the Rt. Hon. Lester B. Pearson. Vol. 1: 1897-1948. Toronto, 1972. P. 283-284.

⁹  См. нотную переписку между советским посольством и канадским МИДом и соответствующие документы: National Archives of Canada (далее — NAC).

Records of the Department of Justice. RG 13. A-2. Vol. 2119. Note № 35 of September 7 from the Embassy of the USSR; RCMP Office of Commisioner. S. T. Wood to N. Robertson, September 10, 1945; Ottawa. Police Department. General Report by Const. J. B. MacCulloch. September 6, 1945.

¹⁰  The Mackenzie King Record / Ed. by J. W. Pickersgill, D. F. Foster. Toronto 1970. Vol. 3. P. 7-8.

¹¹  Ibid. P. 9-11.

¹²  NAC. RG 33/62. Royal Commission to Investigate the Facts Relating to and the Circumstances Surrounding the Communication, by Public Officials and Other Persons in Positions of Trust of Secret and Confidential Information to Agents of a Foreign Power, 1942—1946. (Далее — RCR) Vol. 4. Notes from the Embassy of the USSR № 35, 36. September 7, 14, 1945. Exhibit 79-79 A; Records of the Department of Justice. RG 13, A-2, Vol. 2119. № 30. N. Robertson to the Embassy of the USSR. Department of External Affairs. September 11, 1945.

¹³  АВП РФ, ф. 99, on. 17, п. 7. Из дневника Зарубина Г. Н. Секретно. Запись беседы с премьер-министром Канады Макензи Кингом 10 сентября 1945 г.

¹⁴  Whitaker R., Marcuse G. Op. cit. P. 36.

¹⁵  АВП РФ, ф. 06, on. 8, п. 37, д. 588. Министру иностранных дел Союза ССР В. М. Молотову от т. Белохвостикова. «О предложениях по работе Посоль­ства СССР в Канаде». 2. XI. 46.

¹⁶  Gouzenko I. This was My Choice. The Great Soviet Spy Conspiracy in Canada. Montreal, 1948.; Он же. The Iron Curtain. Inside Stalin's Spy Ring. N. Y. 1948. P. 264.

¹⁷  О советской разведке в США см.: Позняков В. В. Тайная война Иосифа Сталина: советские разведывательные службы в Соединенных Штатах накану­не и в начале холодной войны. 1943—1953 гг. // Сталин и холодная война / Отв. ред. А. О. Чубарьян. М., 1997,

¹⁸  NAC. RG33/62. RCR. Vol. 3. Exhibit 33-ЗЗА. 5. И. 44. «Вопросы, подле­жащие выяснению Ламонтом».

¹⁹  Ibid. Vol. 3 Exhibit 16-16A.

²⁰  Ibid. Vol. 3, Exhibit 17C. «Карточка учета. Liutenant G. Lunan».

²¹  Ibid. Vol. 3, Exhibit 17 В. «Схема группы «Ресерч»».

²²  Ibidem.

²³  Ibid. Vol. 3, Exhibit 17 — 17N. «Организационное письмо по группе „Research"». «Assingment № 1 given to Back's Group (Research) Given 8-6-45»; «Организационное письмо от 18.4.45»; «Задание № 2, поставлено 6.8.45».

²⁴ Об атомном проекте США см.: Мальков В. Л. Манхэттенский проект. М., 1995.

²⁵  NAC. RCR. Exhibit 20-20 Е (Директору № 234, 2.8.45; Директору № 241. Данным Алика; Директору № 242 9.8.45).

²⁶  Ibid. RCR. Vol. 3, Exhibit 21.

²⁷  Ibid. RCR. Exhibit 35—35A. Грант Директору. (Без даты.)

²⁸  Ibid. RCR. Exhibit 23 H. Директор Гранту. № 11931. 22.8.45.

²⁹  Ibid. RCR. Exhibit 20 D, 20 E; 23 А. Грант Директору № 241, 242, 244.

³⁰  Ibid. RCR. Exhibit 20 V. Грант Директору. 31.8.45.

³¹  Lunan G. The Making of a Spy. Montreal, 1995.

³²  Российский государственный архив социально-политической истории (далее - РГАСПИ), ф". 495, оп. 98, д. 183, л. 13-15. «То the P. В. January 22, 1943». В Политбюро ВКП(б).

³³  Weisbord M. The Strangest Dream. Canadian Communists, the Spy Trials and the Cold War. Montreal, 1994. P. 209-223.

³⁴  Ibid., P. 3.

³⁵  NAC. RCR. Vol. 3. Exhibit 25 В. «До организации».

³⁶  Ibid. RCR. Vol. 4. Exhibit 36-36A. Директор Гранту. 22.8.45.

³⁷  M. Weisbord. Op. cit. P. XII, 130.

³⁸ NAC. RCR. Vol. 3 Exhibit 19 E, 19 С. Задание №  1 от 16.12.45; Ход

³⁹ Ibid. RCR. Vol. 3 Exhibit 20 A, 23 D, 23 E. Грант Директору. 2.8.45; Дирек­тор Гранту. 10.8.45.

⁴⁰  Ibid  RCR. Vol. 3 Exhibit 19—19H. Карточка учета Sam Carr.

⁴¹  Ibid  RCR. Vol. 3 Exhibit 19 E, 19 G. Ход встреч; Задание № 3 от 1.8.45.

⁴²  Ibid. RCR. Vol. 3 Exhibit 20 F, 20 I,D, 23 G. Гранту. 22.8.45.

⁴³  Idid. RCR. Vol. 3. Exhibit 17G. Задание № 1, поставленное группе Bacon (Ресерч). Поставлено 8.6.45).

⁴⁴  Ibid. Vol. 3 Exhibit 23 В. Директор Гранту. 11.8.45.

⁴⁵  Whitaker R., Marcuse G. Op. cit. P. 37.

⁴⁶  Documents on Canadian External Relations (далее — DCER). Vol. 12. 1946. Ottawa, 1977. P. 1633.

⁴⁷  The Mackenzie King Record. Vol. 3. P. 55, 59-60.

⁴⁸  NAC. Department of External Affairs (далее — DEA). RG 25. File № 1. From Ю-9-45 To 21-8-52. Vol. 2620. File № 1. (Temporary Files). Espionage Case. Draft agreement on the procedure for dealing with the Corby Case; DCER. Vol. 11, Part 2. 1944-1945. Ottawa, 1990. P. 1991-1993, 1999.

⁴⁹  Documents on British Policy Overseas / Ed. by R. Bullen, M. E. Pelly. Series I  Vol. II. 1945. London, 1985. P. 618—620. Atomic Energy Agreed Declaration by the President of the United States, the PrimeMinister of the United Kingdom, and the Prime Minister of Canada. November 15, 1945.

⁵⁰  The Mackenzie King Record. Vol. 3. P. 58-60, 144.

⁵¹   Об умышленном преувеличении роли Канады в атомном проекте совет­ской стороной пишут Р. Уитекер и Г. Маркузе (R. Whitaker, Marcuse Op. cit. P. 42-45).

⁵²  АВП РФ, ф. 99, on. 012, п. 3, л. 33-39. Посольство СССР в Канаде. Хро­ника событий. 8 февраля 1946 г. Атташе посольства Е. Соболев.

⁵³  NAC. DEA. RG 25 Vol. 2620. File №-l (Temporary Files). Espionage Case. Note for the File. Top Secret. HHW/SR. 1.10.45.

⁵⁴  Ibidem.

⁵⁵  Ibid. Vol. 2620. File 50242-40, vol. 1. Excerpt from Broadcast by Drew Pearson. Sunday, Febr. 3, 1946.

⁵⁶  NAC. Louis St. Laurent Papers. Vol. 19. File 100-109. M, H. Spaulding, Chairman, Civil Rights Union, to Rt. Hon. J. L. Ilsley, Minister of Justice, February 5, 1947.

⁵⁷  DCER, vol. 12. P. 2040-2041.

⁵⁸  АВП РФ, ф. 99, on. 18, д. 2; Правда. 1946. 21 февр.

⁵⁹  Там же, ф. 99, оп. 12, п. № 2, д. 021. Ноты посольства СССР в МИД Ка­нады. April 4, 1946..

⁶⁰ The Gouzenko Transcripts. The Evidence Presented to the Kellock — Taschereau Royal Commission of 1946 / Ed. By R. Bothwell, J. L. Granatstein. Ottawa, 1982. P. 60, 164, 170, 175, 199-200, 207, 230.

⁶¹  Ibidem, (см., напр., «Testemony of David Lunan». P. 203—207, 232).

⁶²  NAC. J. R. Cohen Papers. MG 30, A94. Vol. 45. File 3156. Rex vs Fred Rose. Official Secrets 1946. Igor Gouzenko Examined by Hon. F. Philippe Brais, Royal Commissioner. P. 32, 58.                                                                                      ⁶³  NAC. Lois St. Laurent Papers. MG 26, L. Vol. 19. File 100-10. F. P. Brais to R. Forsyth. Telegram. March 8, 1947.

⁶⁴  NAC. DEA. RG 25. Vol. 2620. File № 1 Temporary Files. Espionage Case. Mike Pearson to N. A. Robertson. March 4, 1946.

⁶⁵  АВП РФ, ф. 012, on. 7, д. 286. Памятная записка, врученная т. Молотову министром внешней торговли Чехословакии Рипка 28.Ш.1946 г., о поручении Макензи Кинга Бенешу.

⁶⁶  NAC. DEA. Vol. 2620, file № 1. Temporary Files, Espionage case. H. Wrong to N. A. Robertson, May 15, 1946. Personal and Top Secret.

⁶⁷  Ibid. Telegram from the High Commissioner for Canada in Great Britain to the Secretary of State for External Affairs, Canada. London, May 29, 1946 (J. W. Holmes to N. Robertson).

⁶⁸  Ibid. H. Wrong to J. W. Holmes. Top Secret. Personal. Ottawa, March 1, 1946.

⁶⁹  Canada. House of Commons Debates. Session 1946. Vol. 1. P. 45—53, 54.

⁷⁰  АВП РФ, ф. 012, oп. 7, д. 287; ф. 7, on. 22, д. 197; ф. 99, on. 11, д. 012ка.

⁷¹  Подобный стиль не остался незамеченным канадскими историками. См.: Black J. L. Canada in the Soviet Mirror. Ideology and Perception in Soviet Foreign Affairs, 1917-1991. Ottawa, 1998. P. 172, 174-176.

⁷²  DCER. Vol. 12. P. 2053. L. D. Wilgress to N. Robertson. Moscow, April 15, 1946.

⁷³  АВП РФ, ф. 012, oп. 7, д. 288. Ф. Молочков, В. Трухановский — В. Г. Де-канозову, 6.ХП.1946.

⁷⁴  NAC. Laurent Beaudry Papers. MG 30. E 151. Vol. 3. File 44. Press-conference. Department of External Affairs. Ottawa, March 25, 1946.

⁷⁵  NAC RCR. RG 33/62 Vol. 4, Exhibit 48-48A (Заявление И. Гузенко 10 ок­тября 1945 г.).

⁷⁶  Weisbord M. The Strangest Dream. Canadian Communists, the Spy Trials and the Cold War. Toronto, 1983. P. 6-7, 205-216.

⁷⁷  DCER. Vol. 12. 1946. Ottawa, 1977. P. 2045-2046.

⁷⁸  Ibid. P. 2050—2051. L. D. Wilgress to the Secretary of State for External Affairs. March 21, 1946.

⁷⁹  DCER. Vol. 12. «The Possibility of War with the Soviet Union». Memorandum by the Associate Under-Secretary of State for External Affairs. Ottawa. June 28, 1946. (In connection with joint Appreciation of the Requirements for Canada — US Security and Joint Basic Security Plan).

⁸⁰  Ibid. P. 1631-1633.

⁸¹  Ibid. P. 1633.

⁸²  Ibidem.

⁸³  Ibid. P. 2055—2056. Secretary of State for External Affairs to the Ambassador in the United States. Ottawa. May 10, 1946.

⁸⁴  DCER. Vol. 12. P. 2047—2048. Ambassador in the Soviet Union to the Secretary of State for External Affairs. Despatch 110. Moscow. March 21, 1946.

⁸⁵  Ibid. P. 2063. «Memorandum by Department of External Affairs. Memorandum on Soviet Motives in Relation to North America», [n. d.] 1946.

⁸⁶  РГАСПИ, ф. 17, oп. 128. д. 408, л. 242-246. Заместителю министра^ ино­странных дел СССР т. Вышинскому А. Я. от Генконсула СССР в Нью-Йорке Я. Ломакина. 23 декабря 1947 г.

⁸⁷  NAC. Lois St. Laurent Papers. MG 26 L. Vol. 19. File 100-109. M. N. Spaulding to the R. H. J. L. Ilsley. November 28, 1947.

⁸⁸  Ibid., File 100-9-0. L. Roberts, F. W. Park to D. Zanuck, Hollywood. April 12, 1947.

⁸⁹  Ibid., L. S. Laurent to F. W. Park. April 17, 1947.

⁹⁰  РГАСПИ, ф. 17, oп. 128, д. 408, л. 258-259. Секретарю ЦК ВКП (б) тов. Жданову А. А. от начальника Совинформбюро Б. Пономарева. 7 января 1948 г.

⁹¹    Там же, л. 256. Секретарю ЦК ВКП(б) тов. Суслову М. А. от Ильиче­ва Л. 9.II.48.

⁹²  Там же, л. 257. В секретариат тов. Суслова М. А. от заведующего отделом Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП (б) В. Степанова. 24. 11.48.

⁹³  АВП МИД РФ, ф. 06, оп. 8, п. 37. Л. 5-56. «О работе Министерства Ино­странных дел Канады». Секретно. Атташе посольства СССР в Канаде М. Лукь­янов.

<< Назад   Вперёд>>