Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

Важнейшим элементом традиционной практики земледелия были почво­обрабатывающие орудия.

В условиях изобилия основного строительного материала Восточноевро­пейской равнины — дерева, — основные сельскохозяйственные земледельче­ские орудия, исключая работающие режущие части, были сделаны из него.

Великорусская соха

Основным земледельческим орудием была в XVIII столетии, как и ранее, соха. Она име­ла традиционную, проверенную веками фор­му. Правда, в XVIII в. подавляющее большинство сох имело перекладную («переметную») полицу для более экономного маневрирования в конце за­гонки у межи. Переменив отвал полицы с правого положения на левое, кре­стьянин, развернув соху на 180°, мог начать работу, не теряя время на заез­ды и непосредственно прокладывая следующую борозду рядом с только что сделанной. Общий вид великорусской сохи 50–60-х гг. XVIII в. зафикси­рован в рисунке А.Т.Болотова (см. рис. 1)¹, а описание ее устройства в 1758 г. дал П. Рычков: «Состоит она, во-первых, из розсохи, для которой приискивают удобное дерево и выделяют из ней две развилины, на коих два сошника насаживаются. На оглобли вырывают от корени крючья из осиноваго ж дерева, а в них вдалбливается неширокая доска, в кою вкладывается вышеозначенная розсоха верхним концом и утверждается в оглобленные крючья палкою, что называется валек. От сего валька вперед, разстоянием на аршин вдалбливается (между оглоблями, — Л.М.) палка длиною в ар­шин же, и называется поперешником. А к нему привязывают розсоху верев­кою, кою именуют подвой, и утверждают по обе стороны (т. е. натягивают, Л.М.) короткими палками, кои называют кляпы (кляп протыкает одну из веревок и вращением вокруг нее натягивает ее и вместе с тем сокращает в длине; крепится кляп за другую половину веревки, — Л.М.). В подвой вкладывают брусок длиной вершков в пять и называется он кобылкой, на которую кладется железная «палица», коя во время пашни прикладывается к обоим сошникам (т. е. попеременно, — Л.М.) и валит вспаханную сошни­ком землю на одну сторону; чего ради и перекладывают ее на обе стороны. Лошадь в соху запрягают без дуги, но задевают гужами в оглобленные кон­цы и кладут на нее (т. е. лошадь, — Л.М.) седелку с поперешником»². Вращая кляпы вокруг подвоя и закрепляя их, земледелец поднимает или опускает нижнюю часть рассохи и меняет тем самым угол наклона сошни­ков. Таким образом легко менялась глубина вспашки, что было особенно важным в нечерноземных районах, где часто толщина почвенного пласта земли резко менялась даже в пределах одного участка пашни. При излиш­нем углублении сошников в почву пахарь простым нажимом на рукоятки вниз выводил сошники на более мелкую пахоту. Конечно, резкий нажим вниз увеличивал трение орудия о почву и добавлял нагрузку лошади, но за­то этот маневр был возможен на ходу, без остановки³. Сошники могли быть без перьев и с перьями, представляющими зародыш лемеха. Перья увеличивали ширину пласта поднимаемой земли. Поскольку у сохи не было опорной «пяты», то крестьянин мог пахать сохой с наклоном вправо, когда пласт земли необходимо было круче отвалить в сторону. Крутизна положе­ния железной «палицы» (иногда она была и деревянная) способствовала не только отвалу почвы в сторону, но и интенсивности рыхления почвы, что было принципиально важным, т. к. могло освобождать иногда даже от необ­ходимости вторичной вспашки и боронования сравнительно мягких грунтов. Сошники проделывали углубленную борозду, которая хотя при следующей загонке заваливалась почвой, но тем не менее служила своеобразным дренажом. В условиях перенасыщения влагой полей во многих районах России это было очень ценным достоинством сохи. Пожалуй, наиболее важным ка­чеством сохи была ее необыкновенная легкость. Ведь это давало возмож­ность крестьянину работать даже на слабосильной лошади (особенно весной, когда у большинства крестьян лошади от бескормицы еле сами ходили, и иногда крестьянин даже оттягивал срок весенней пахоты, дабы лошадь окре­пла на свежих всходах травы). При всей как кажущейся, так и действитель­ной примитивности соха была поистине уникальным по своей простоте, де­шевизне и универсальности пашенным орудием. В ней максимально вопло­тился критерий целесообразности.

Глубина пахоты

Разумеется, соха имела и недочеты. Извест­ный русский агроном И. Комов писал, в част­ности, что соха «тем недостаточна, что излиш­не шатка и чрезмерно короткие рукоятки имеет, отчего владеть ею столь удручительно, что трудно сказать, лошади ли, которая ее тянет, или человеку, который правит, ходить с нею труднее»⁴. Однако эти неудобства были вполне преодолимы, так же как преодолимы были и функциональные недос­татки сохи. «Я знаю, — писал Лепехин, — что соха многим не нравится затем, что не глубокия выворачивает глыбы, почему земля с наземом (наво­зом, — Л.М.) надлежащим образом смешаться не может и коренья посто­ронней травы, будучи в целости, усиливаются и заглушают посеянной хлеб»⁵. Мелкая вспашка сохой (от 0,5 до 1 вершка) компенсировалась «двоением», а иногда и «троением», т. е. двукратной и трехкратной вспаш­кой, иногда вспашкой сохи, идущей при двоении «след в след», то есть тем традиционным приемом, которым делали на поле борозды⁶, второй раз соха идет по первой борозде, дополнительно углубляя ее⁷.

Такой прием не привлекал к себе внимания многочисленных во второй половине XVIII в. составителей различного рода хозяйственно-топографиче­ских описаний. Однако широкое бытование его явственно видно из некото­рых наблюдений. Общая глубина вспашки чаще всего определялась толщи­ной плодородного слоя земли, т. е. собственно почвы. Древнейшая традиция запрещала выворачивать подпочвенный слой (глину, песок и т. п.). Эту тра­дицию поддерживали и первые русские агрономы. Так, А.Т.Болотов, в ча­стности, писал: «Всегда выгоднее пахать глубже, ежели слой земли не очень тонок, а когда тонок, пашут мелко, чтоб не выворотить негодной земли»⁸. В Вологодской провинции в 60-х годах XVIII в. «и самую унавоженную добрую землю глубже 4-х вершков (18 см. — Л. М.) не пашут»⁹. Остальные почвы вспахивались на более мелкую глубину. В Тверской губ., где приме­нялись лишь сохи, почти повсеместно пахали не глубже двух вершков (ок. 9 см) даже в тех случаях, когда пашню «троили»¹⁰. На глинистых грунтах Галицкой провинции даже косулями пахали на глубину не более 2-х вершков¹¹. В Рязанской губ. пашут вообще на глубину в 3 вершка и лишь при двоении глубина доходит до четверти аршина (около 18 см), но не более, ибо «по качеству здешней земли глубже того пахать не можно»¹². В Оренбургской губ. общая глубина вспашки доходила до 4 вершков и т. д.¹³

Разумеется, разные типы пахотных угодий были способны входить в землю на разную глубину. В Переяславль-Залесской провинции соха, как правило, врезалась в землю «в полвершка с небольшим», косуля — в полто­ра, а плуг «землю прорезывает глубиною в 2 вершка и более»¹⁴. Так, веро­ятно, было в большинстве нечерноземных районов. В редких случаях глуби­на вспашки была большей. Так, во Владимирском ополье, где преобладали так называемые легкие почвы, пахали глубже. Даже соха проникала здесь, в конечном счете, на четверть аршина (18 см)¹⁵. В Переяславль-Рязанской провинции «во время пахания опускают соху в землю вершка на три»¹⁶. В Калужской провинции двулемешными сохами «в землю не более выпускают, как на 2 вершка, а в мягкой земле и на 3 вершка»¹⁷, но, видимо, двулемеш­ные калужские сохи и рязанские сохи — это косули. Те и другие часто на­зывали «сохами». А в Олонецкой губ. обычные сохи называли «прямыми сохами» (в отличие от «косых»)¹⁸. П. Рычков объясняет часто встречаю­щуюся неточность в определений в XVIII в. пахотных орудий (сохи путали с косулями): «Косуля во всем почти подобна сохе, только, что больше; име­ет так же, как и соха, два сошника»¹⁹. И только далее выясняются ключевые различия: левый сошник либо стоит наподобие отреза, либо у него загнуто вверх перо. Таким образом, собственно соха пахала мелко (см. рис. 2). По наблюдениям И. И. Лепехина, соха «не глубже как с небольшим на вершок (4,5 см. — Л.М.) прорезывает землю»²⁰. Для того чтобы достичь глуби­ны в 2 или 3 вершка, нужна была многократная вспашка и вспашка «след в след». Повторная вспашка, например, двоение, давала дополнительное за­глубление в нетронутый слой почвы лишь на 30–40 %.

Что касается борьбы с сорняками, то сам Лепехин был убежден, что при повторной вспашке «соха столько же... искоренять может, как и глубоко проникающее пахотное орудие».

Соха была незаменима на песчано-каменистых почвах, т. к. пропускала меж сошников мелкие камешки. Достоинства сохи были проверены народной практи­кой и на лесных росчистях, т. к. она легко преодолевала корневища и т. п.

Простота конструкции, дешевизна сохи делали ее доступной даже бед­ному крестьянину. «Бедные и одинокие крестьяне великое от нее чувствуют облегчение»²¹, — писал тот же И. Лепехин. Там, где не было суглинка, тя­желых глинистых и иловатых почв, соха не знала конкуренции. На песча­ных и супесчаных, серых с супесью почвах Новгородской, Вологодской, Тверской, Ярославской, Владимирской, Костромской, Московской, Рязан­ской, Нижегородской и ряда иных губерний соха вполне себя оправдывала. И. Лепехин писал: «Если мы рассмотрим песданые места, какия по большей части от Москвы до Арзамаса примечаются, то перестанем винить соху»²². Залежь черноземного региона соха вряд ли одолевала, но выручало плодо­родие, выдерживавшее самое поверхностное рыхление почвы. На старопа­ханных почвах соха была выгоднее плуга. Недаром в черноземных районах соха проникала в XVIII в. и в Орловскую, и в Тамбовскую, и в Курскую, и в Воронежскую губернии²³. Соха останавливалась лишь перед этнической традицией. В Воронежской губ. «жители пашут землю большей частью со­хою на лошадях, а редкие (и то более в селениях малороссийских и некото­рых помещичьих, а особливо для распашки вновь земли или целины) — плугом на волах...»²⁴ В тех уездах, где черкас было больше, там больше практиковалась вспашка на волах²⁵. На Урале соха стала конкурентом саба­на, который был несколько легче украинского плуга, но требовал тяги, как минимум, 4-х лошадей²⁶. Пожалуй, только в Екатеринбургском у. «некото-рыя пашут и плугом волами», а «большей частью на лошадях сохами». Во всех остальных уездах Пермской губ. пахали только сохами на лошадях²⁷. П. Рычков в 50-х гг. XVIII в. писал о преимущественном употреблении со­хи среди русского населения Ставропольской, Уфимской и Исецкой провин­ций, где крестьяне достигали сохой пахоты на глубину до 4 вершков (веро­ятнее всего, также путем многократной перепашки)²⁸.

Нежинская соха

Распространялась соха и на украинских зем­лях. В северной части Нежинского уезда ака­демик Гильденштедт наблюдал в практике ти­пичную российскую соху, имевшую даже более архаичные детали в своей конструкции, чем в собственно русских землях²⁹. Эта соха (см. рис. 3) со­стояла, как обычно, из 9 основных частей (2 круки, т. е. оглобли, потина или рассоха, валек с двумя рукоятками, 2 сошника, полица, тяжи или под­вой и так называемая криулина, т. е. кривая палка, вставляемая в правый сошник и помогающая отваливать землю вправо от сохи). В отличие от со­хи, описанной Рычковым, нежинская соха имела 2 поперешника между ог­лоблями (круками), подвой сохи был не из веревок, а из ивовых прутьев, т. е. более архаичный. Кроме того, рукоятка полицы крепилась непосредственно в подвое, а не посредством кобылки, как у российской сохи. Наконец, тяжи (подвой) здесь не регулировались по длине кляпами, а укрепляли потину (россоху) намертво на определенный режим работы (т. е. либо мелкую, ли­бо глубокую вспашку), да и сама рассоха укреплялась у валька вставкой ме­жду первым поперешником и потиной простейшего клина, что, видимо, име­ет также более архаичный характер конструкции. Очень интересна одна де­таль: левый сошник называется здесь сошник-резец, а правый: сошник-ле­жень. В названии просматриваются особые функции каждого из сошников, функции, ставшие обособленными в таких орудиях, как плуг и косуля. Возмож­но, такая соха была в российских землях еще в XVII — начале XVIII в.³⁰

Соха на украинских землях во многом себя оправдала. Известно, в ча­стности, что Аф. Шафонский, автор интереснейшего топографического описания Черниговской губернии, ратовал за внедрение сохи в земледелие этого края³¹.

Самым же примечательным явлением было то, что внедрение сохи со­провождалось и изменением ее конструкции в черниговских землях с целью приспособления ее под воловью упряжь. В итоге соха теряла пару оглобель, и вместо них появилась лишь одна крука в виде традиционного для украин­ского плуга стебла (см. рис. 4). Вместо валька появилась вертикально стоящая рукоятка. Потина (рассоха) крепилась непосредственно к стеблу, и кре­пление это усиливалось появлением дополнительной палки, соединяющей низ плотины и стебло. Стебло соединялось и крепилось с традиционным припрягом на двух одинаковых колесах, а сам припряг имел уже обычное для украинского большого плуга устройство для упряжи 4-х волов. Собственно рабочая часть этой видоизмененной сохи не менялась: по-прежнему на кон­цах рассохи крепились два сошника, точно такие же, как у сохи. Вероятнее всего, такая соха была гораздо крупнее и пахала глубже, так как тянули ее 4 вола, что равносильно двум лошадям. Даже на тяжелых почвах соха все-таки применялась, хотя при второй и третьей перепашке. Таким образом, соха, со всеми ее недостатками, была оптимальным вариантом пашенного орудия, поскольку была орудием широкого агротехнического диапазона опе­раций по обработке почвы, экономически доступным широким массам непо­средственных производителей, и в целом отвечала производственным запро­сам и возможностям даже слабого крестьянского хозяйства.

Что такое косуля

XVIII век дал вместе с тем существенные сдвиги в развитии пахотных орудий в виде массового распространения косули. В XVIII веке на территории распространения русского населения произошло резкое расширение пашенных угодий за счет так называемых «посредственных» зе­мель. Как правило, это были тяжелые глинистые и иловатые грунты. Увели­чение лесных росчистей также повышало нужду в более мощном пахотном орудии, но сохранявшем бы тем не менее лучшие достоинства сохи. Косуля в Европейской России употреблялась там, где соха была бессильна перед твердостью грунта. Постепенно утверждается практика, когда сохой «пашут только старую пашню, а дербу, или новую пашню, дерут косулями, которая от сохи тем разнится, что глубже идет в землю и дерет вершка на полтора глубиною»³². Соха употребляется, как уже говорилось, и на тяжелых грун­тах, но лишь при второй и третьей вспашке. В Костромском у. и некоторых других уездах Костромского края «на высоких местоположениях... поля... со­держащие не столь глубокой верхний слой глинистой смешанной с песком земли», то есть там, где почвенный слой достаточно тонкий, но грунт твер­дый и сохе не под силу, «во-первых, поднимают косулею, запрягаемою по одной, а где «туга земля», — по 2 лошади». Потом пашню боронят и вто­рой раз пашут сохами. «И где более туга земля, тамо для ржи, пшеницы и ячменя забороня перепахивают в третий раз сохами и, высеяв зерна, забора-нивают»³³. При второй и третьей вспашке сохи выступали в той же роли, как и сохи-черкуши. Так, М.А. Баранов в одном из владений Спасо-Ефимьева монастыря (с. Светиково Владимирского у.) отметил подъем пара плугами, запряженными 2 лошадьми, а вторичную вспашку под посев ози­ми — уже сохами. Вспашка весной яровых в этом селе производилась так­же плугами, но запряженными одной лошадью³⁴.

В Костромском у. на «вешнею водою понимаемых местах», то есть на заливных пашнях, там, где «верхний слой из илу и глины, смешанных с пес­ком», представляет особую трудность для вспашки, первый подъем пашни идет «небольшим на 2-х колесах плугом», запряженным двумя лошадьми («а где рыхлые земли — тамо и по одной лошади»). Затем идет бороньба, а «другой раз пашут сохами и, посея зерна, заборанивают...»³⁵ Сохи в Кост­ромском крае не имели полиц, поскольку выполняли роль рыхлителя. Прав­да, в Кологривском и Ветлужском уездах «косуль и плуга не употребляют, но пашут сохами»³⁶.

Об устройстве косули можно судить по одному из ее изображений 60-х гг. XVIII в. (см. рис. 5)³⁷. Главное отличие косули от сохи состоит в ликвида­ции одного из сошников (левого) и устройстве вместо него отреза, который выдвинут несколько вперед. Стойка косули уже не раздвоена, т. е. не имеет вида россохи, а делается из плотного бруса. Правый сошник сделан теперь уже так, что в нем слиты воедино собственно сошник, отвал и лемех. Таким образом, косуля стала отвальным орудием. В переяславской косуле, как вид­но из рисунка, стойка косули была, видимо, «вдолблена» в валек, а нижняя половина ее крепилась к оглоблям, вероятно, не веревочным подвоем, а гну­тыми жердями, концы которых опирались на два «поперешника». В косулю обычно запрягалась одна лошадь, которая при пахоте ходила всегда бороз­дою, «чего ради правая оглобля делается у нее кривой, чтоб лошаде бороз­дой ходить было свободнее»³⁸ . Российская косуля весила около 2 пудов³⁹. Вариации и модификации этой косули имели, как правило, местные назва­ния, однако кардинально они друг от друга не отличались. Известна, напри­мер, «ярославская косуля»⁴⁰.

Краткое описание косули такого типа дал И. Комов, считавший, что этот вид косули характерен для Переяславль-Рязанской провинции. Он на­зывает ее косулей «об одном лемеше с полицею, несколько круто поставлен­ными для отвала земли»⁴¹. Несомненно, что у этой косули также был отрез и резец. Костромская косуля имела «сложение», т. е. конструкцию, «подоб­но в запряжке сложению сохи, но вместо двух сошников имеет оная отрез и подле онаго лемех, к левой стороне круче в землю входящие, чем поднятой земли пласт переваливается на правую сторону»⁴². По данным М.А. Бара­нова, в середине XVIII в. косули с одним лемехом и отрезом были у кре­стьян Владимирской губ., в частности, во владениях Спасо-Ефимьева мона­стыря (село Мордош). По наблюдению этого автора, косули у крестьян по­являются здесь примерно с 40-х гг. XVIII в. Правда, иногда отрез косули был железным, иногда имел железный наконечник и даже костяной⁴³. Косу­ли в этом районе пахали очень глубоко: на четверть аршина с небольшим (ок. 20 см)⁴⁴. В Архангельской губ., где были глинистые почвы по холмам и черноземы по низинам, пахали на глубину 13–18 см. Орудия вспашки здесь называли «сохами», но, скорее всего, это были косули («сохи об од­ном железном сошнике с резцом на переди»)⁴⁵.

Отрез, или чертеж

В сущности косуля объединила и улучшила функции двух древнейших орудий — сохи и отреза, или чертежа (резца). В XVIII в. в не­которых районах, например, в Псковской, Новгородской, Тверской губерни­ях, еще сохранилась в чистом виде комбинация работы этих орудий. Это вызывалось прежде всего систематическим подъемом лесной нови. В новгородско-псковских районах резец (отрез) применялся и на дернистых пожнях. При посевах льна, как пишут очевидцы, пашни «взрезывали... особливым резцом, а сзади прорывая обыкновенною сохой»⁴⁶. В топографическом опи­сании Тверской губ. по Калязинскому, Вышневолоцкому, Корчевскому и Зубцовскому уездам среди общеупотребительных земледельческих орудий фигурируют соха и отрез⁴⁷. Кроме того, отрезы, вероятно, были в практике в Бежецком и Краснохолмском уездах, Старицком и других. Отрезом дела­ли первую обработку лесных росчистей. «Расчистка бывает следующим об­разом, — читаем мы в описании Калязинского уезда. — Срубают лес осе­нью и оставляют на год или на два на месте, дабы земля под сучьями подо­прела. После того крупный лес отбирают, отсекая сучья, и употребляют, ку­да годен, а сучья и мелкий лес сбирают в груды и жгут. Потом подымают сперва отрезом, а после сохами и несколько поборонив, сеют овес. Некото­рые же тот год не сеют никакого хлеба, а переворотя землю, оставляют до будущего, дабы лучше корень и трава засохли и сгнили. Потом, перепахав 2 раза, сеют рожь или яровое»⁴⁸. Для Корчевского уезда отмечена деталь, видимо, характерная для всех росчистей губернии: «В первый год хлеб родится не весьма хорошо по причине множества корней и больших глыб, подавляю­щих часть зерен»⁴⁹. Таким образом, принцип целесообразности, мотивиро­ванный во многом спецификой природно-климатических условий, и в частно­сти широкой практикой ежегодных расчисток леса в подавляющем большин­стве уездов (исключением, возможно, были Тверской и Кашинский уезды), сохранил своеобразную комбинацию почвообрабатывающих орудий, внешне выглядящую даже архаикой. Существование отреза как особого орудия, ви­димо, оправдывалось еще и потому, что последующая обработка выжженной лесной земли, часто изобилующей щебнем и мелкими камнями, могла быть сделана только сохой. Так, скорее всего, было во многих районах севера. Больше того, в XVIII в., в частности, в Вышневолоцком у. сохранилась со­ха без полицы (возможно, позднейшая соха-цапулька): «На вновь выжжен­ных местах обрабатывают оную (землю, — Л.М.) обыкновенною ж сохою, но без полицы. Сие называется цапать»⁵⁰. О «кодовых» (в отличие от перо­вых) сохах на работах такого же типа сообщает Лаксман⁵¹. Встречались в практике и односошные и трехральные сохи⁵².

Сохи с брылой

Помимо однолемешной косули, т.е. косули в ее наиболее совершенной форме, в русской производственной практике XVIII в. преиму­щественно окраинных районов был распространен тип орудия, которое позд­нее, в XIX в., получило название «сохи с брылой». Это, видимо, самая на­чальная стадия объединения функций сохи и отреза, получившая свое завер­шение в косуле. К этому классу относятся многие разновидности так назы­ваемых «сох-односторонок». У «сохи с брылой» оба сошника были располо­жены, видимо, очень полого, но перо левого сошника загнуто вертикально вверх (собственно «брыла»), поэтому стало возможным отрезать слева пласт земли. Правый же сошник этого орудия мог подрезать пласт снизу. Правый лемех и, видимо, переметная полица отваливали взрезанный пласт земли.

Описание этого орудия в 1758 г. дал П. Рычков, который называет его косулей: «Косуля во всем почти подобна сохе, толико что больше. Имеет также, как и соха, два сошника. На правой стороне обыкновенно прямой, а на левой с пером или загнутой несколько к верху вместо отреза. Простым сошником землю пашет, а другим отрезает и валит все пластинами на пра­вую сторону, токмо тоне (т. е. тоньше, — Л.М.) сабанного» (пласта, — Л. М.)⁵³. И.А.Гильденштедт, как мы уже видели, описал этот тип орудия в дневниках путешествий по Украине в 1768 г., назвав его «нежинской со­хой». Можно уверенно говорить, что именно «соха с брылой» под названием «двулемешной косули» также была описана И. Комовым. Разумеется, как и все ученые-агрономы XVIII в., Комов дал весьма критическое описание этого орудия. «Что же касается до косули о двух лемешках, какия у нас в некоторых областях употребляются, она есть и для людей и для лошадей трудное и для глинистой земли вредное орудие, потому что землю в широ­кие глыбы режет и оныя не скоро отваливает, но загребает с собою для то­го (т. е. из-за того, — Л.М.), что полица не довольно назад отогнута, но торчит из засошников почти прямоугольно»⁵⁴. Двулемешное орудие могло отрезать широкую глыбу и в конечном счете отваливать только при условии функционирования резца или отреза. Но поскольку Комов все-таки толкует о левом сошнике-лемехе, то скорее всего именно этот сошник-лемех был за­гнут вверх или повернут вертикально и отрезал «широкую глыбу»⁵⁵. Разуме­ется, двулемешная косуля хотя уже и отрезала сбоку и снизу пласт земли, но сохранила еще рыхлящую функцию сохи. Такие сохи-косули были все-таки удобными в работе, обладали сравнительной легкостью и маневренно­стью. Различные модификации такого типа примитивных косуль в XVIII в. распространялись в заметных масштабах там, где еще не было собственно косуль (Оренбург, Пермская, Уфимская, возможно. Вятская губ.).

Распространение усовершенствованных косуль в XVIII в. было внуши­тельным прогрессом прежде всего в качестве обработки почвы. Это орудие было способно поднимать новину, пахать тяжелые почвы на двойной конной тяге в Ярославской и Владимирской губ., отваливать пласты вдвое шире, чем захват сохи. Косуля на тяжелых глинистых почвах проникала в глубину до 1, 5 вершков и более, радикальнее боролась с сорняками. Вместе с тем ею пахали в большинстве случаев одной лошадью, она была приспособлена к быстрому маневрированию глубины вспашки и не выворачивала подслой плодородной почвы.

Русский плуг

В русском земледелии в XVIII в. заметная и важная роль принадлежала и собственно плугу. В этот период сельскохозяйственная практика вовлекла огромное количество новых земель, бывших далеко не идеальными по своим механическим качествам. Таким образом, общий фонд тяжелых или «отягтительных» почв сильно увеличился. Там, где с крепким глинистым, иловатым или «серым суглинком» грунтом не справлялась косуля на двойной конной тяге, широко применялся колесный плуг⁵⁶. Общее представление о таком типе орудия дает гравюра с изображением плуга, применявшегося в 60-х гг. XVIII в. в пределах Переяславль-Залесской провинции (см. рис. 5)⁵⁷. У плуга нет розсохи, вместо нее массивная стойка, «вдолбленная» в мас­сивную горизонтальную балку-тесину, передняя часть которой лежит на оси двухколесного передка. Стойка крепилась в балке системой клиньев и осо­бой рамой, охватывающей балку со всех сторон. Снизу на стойку насаживал­ся лемех-отвал, заканчивающийся внизу режущей сошниковой частью. Впе­реди лемеха-отвала крепился отрез в виде саблевидного широкого ножа, на­саженного на деревянную основу-стойку, «вдолбленную» в балку-тесину. От колесного передка плуга по направлению к лошади шло деревянное звено, видимо, шарнирно (курком или двумя курками) соединявшееся с передком плуга. На нем крепились постромки от упряжи. На переяславском плуге не видно полицы, тут работал лемех-отвал, опрокидывавший пласт земли на­взничь. Но на иных типах плугов еще, видимо, могла быть и полица. Так, в частности, И.Комов писал о принципе работы плуга следующее: «Резец глыбы отрезывает, сошник — взрезывает (т. е. подрезает снизу, — Л.М.), а полица их отворачивает и навзничь оборачивает»⁵⁸. Этому способствует более отлогое положение полицы, закрепленной постоянно на правый вывал земли. Такой плуг по типу был, конечно, более примитивен и близок к ко­суле. Тот же И. Комов указал и на недочеты российского колесного плуга. Отмечал, что плуг «для лошади несколько легче, что, когда в землю излиш­но углубиться, то пахарь рукояти вверх приподнимает, а не вниз давит, как у безколесного, отчего меньше трения бывает, но на глинистой пашне (а там плуг и применялся, — Л. М.) колесо и сошник прыгают: от сего бока у бо­розд будут с выемками, а дно — яминами, в коих вода будет застаиваться, что для глинистой земли очень вредно»⁵⁹.

Делался плуг из дуба и был дорогим пашенным орудием. Наряду с со­хой и косулей плуг широко применялся в крестьянском хозяйстве во Влади­мирском, Переяславль-Залесском, Александровском у. Владимирской губ., Петровском, Ростовском, Угличском, Мышкинском у. Ярославской губ., Краснохолмском и Бежецком у. Тверской губ. и других⁶⁰. Плуг был рас­пространенным орудием в Курской губернии (главным образом для распаш­ки новых земель)⁶¹. Достоинством его, как и косули, была лучшая возмож­ность избавляться от «травных корней». Применение плуга резко улучшало плодородие земли и за счет глубины вспашки, и за счет радикального унич­тожения сорняков: «Где пашется плугом на твердой черноватой земле, то и урожай бывает отменной и противу прочаго хлеба лучше»⁶². Во Владимир­ском уезде плуг пахал в конечном счете на очень большую глубину — около пол-аршина (36 см)⁶³. Однако дороговизна орудия, необходимость как ми­нимум тяги 2-х лошадей позволяла использовать его далеко не в каждом крестьянском хозяйстве⁶⁴.

В районах Северо-Запада, в частности, южной части Олонецкого уезда и долины р. Свирь в 60-х гг. XVIII в. встречался так называемый «малый плуг», сходный с финским типом. «У него долгие, узкие, несколько наперед загнутые и вместе сходящиеся сошники с тупыми сторонами: ибо они сдела­ны не столько для разрезывания дерна, как для выворачивания малых кам­ней и для взорания рухлой пашни или перезженнаго поля. Отвороты или присохи подобны небольшой лопатке и столь широки, что могут охватить один сошник для отворачивания земли на ту или на другую сторону»⁶⁵. На тучной земле такой «плуг» мог в конечном счете углубиться на пол-аршина (36 см), но «по большей части только на 6 вершков» (27 см)⁶⁶. В одном из самых плодородных уездов Пензенской губ. — Чембарском «пашут ста­рую землю сохами на лошадях, а дикую и новую залиж — плугами», при­чем пашут новину трижды, а боронят лишь один раз⁶⁷. Какой тип плуга здесь применялся, не вполне ясно, хотя, скорее всего, он напоминал сабан, так как татары и другие народы Поволжья применяли этот плуг.

Большой малороссийския плуг

На тучных черноземах в Воронежской губернии. Белгородской провинции и среди русского однодворческого населения севера Харьковщи­ны и Слободской Украины был широко распространен тяжелый малорос­сийский плуг с одним отрезом⁶⁸ (см. рис. 6). В Бирючском, Валуйском, Калитвенском, Беловодском, Купянском уездах Воронежской губ. преобла­дала обработка земли малороссийским плугом⁶⁹. А в Ливенском, Острогож­ском и Богучарском уездах соотношение применения малороссийского плуга и сохи было примерно равным⁷⁰. Такой плуг запрягался в 3–4 пары волов и требовал трех работников, а пахота шла медленно. В Калитвенском и Бе­ловодском уездах большинство населения «вместо сох употребляет более плуги, в которые впрягают от четырех до шести, восьми и до десяти волов⁷¹. Необходимо подчеркнуть, что взрытое большим плугом поле допол­нительно поперек проходят «аралом» (ралом), которое может быть тройным («тройчак») или одинарным (см. рис. 7). У «тройчака» центральный сошник имел железный наральник, такой же наральник был и у одинарного рала. По мнению некоторых современников, один работник с одной сохой и 2 ло­шадьми мог обработать столько же пашни, сколько 3 работника плугом с 8 волами⁷². Разница была в глубине вспашки. Однако у пахоты тяжелым плу­гом был недостаток: им пахали «не всю землю сплошь, но с некоторыми промежутками на четверть (ок. 18 см. — Л.М.) и более»⁷³. Соха же паха­ла землю сплошь. Глубина вспашки в районе Острогожника по целине была не более 3 вершков (13,5 см), на второй год — ок. 18 см, и только на тре­тий год пахали глубже четверти аршина, т. е. до 6 вершков (27 см)⁷⁴. Тя­желый плуг был очень дорогим орудием. В 60-х гг. XVIII в. он стрил свы­ше 30 руб.⁷⁵, а к концу века — до 160 руб.⁷⁶ Имел его примерно лишь ка­ждый десятый земледелец⁷⁷.

Рало

Наконец, орудием переходного типа, точнее заменявшего и плуг и борону, было так назы­ваемое рало. Рало применяли на тучных степ­ных черноземах для поверхностной обработки уже однажды вспаханной зем­ли. Ралом обрабатывали землю на второй, третий и т. д. годы после вспаш­ки плугом. Так, в Калитвинском у. Воронежской губ. «вновь для перепашки под озимой хлеб еще употребляется орудие, «рало» называемое, которое де­лается наподобие бороны с одним рядом 5-ти или 6-ти больших деревянных зубов или клевцов, на которые накладываются железные зубья. Сие «рало» особливо на мягких землях иногда по нужде и по недостатку (т. е. по бед­ности, — Л.М.) служит и вместо большого плуга»⁷⁸. В придонских сте­пях, где «для первого года вспахано было, так в последующие два года паш­ня большим, тяжелым, двумя быками запряженным, граблям подобным ра­лом, которое отягощают дерном, только взрывается и так для нового посева достаточно приготовляется»⁷⁹.

Борона

Вторым важным типом почвообрабатывающего орудия была традиционная борона. По словам П.-С. Палласа, борона, какую «во всей России употребляют», устроена была следующим образом: «По па­ре жердочек связывают прутьями на-крест, вколачивают в прутяные кольца у креста зубья. И позади каждого ряда оных привязана еще третья жердоч­ка, чтобы зубья не кривлялись»⁸⁰ (см. рис. 5).

Борона имела по каждой стороне 5 зубьев (всего 25 зубьев). Впереди бороны приделывалась гнутая дуга (П.Рычков дает ее название — улук или передница)⁸¹. К дуге крепится кольцо, к нему — веревка, а к веревке — гнутые оглобли (см. рис. I). В Тверской губ. кольцо на улуке называют «попрыгушкой», к нему крепят валек, а к последнему — постромки⁸². А.Т.Болотов свидетельствует о том, что вся борона обрамляется так назы­ваемым лучком, «который как в раме держит борону»⁸³. Все эти элементы бороны были известны уже много столетий. Каширский вариант бороны имел важную особенность. Зубья бороны сильно торчали как вниз, острыми концами, так и вверх — тупыми. «Когда земля глубиста или коренья худых трав много, то боронится земля острыми концами», «а когда заборанивать посеянной и запаханной хлеб или земля рухла, то опрокидывается борона и боронит толстыми концами»⁸⁴. В краях же, которые описал П. Рычков, этого нет. Там поверх бороны крепят 2 полоза («полоска»), на которых бо­рону возят в поле и из поля⁸⁵.

И. Комов подробно характеризует материал для изготовления бороны. Палки или жердочки назывались «хлудцами» (у П. Рычкова — хлупцами), делались они из ореха, прутяные кольца из черемухи, а зубья были дубовыми⁸⁶. П. Рычков указывает длину «хлупцов», т. е. жердочек, — 2 аршина и менее. По его наблюдениям, прутяные кольца были также черему­ховыми или из вязовых лык. А.Т. Болотов сообщает о дубовых кольцах. П. Рычков писал, что в краях с твердой землей зубья были иногда железными. Однако в XVIII в. это, видимо, было большой редкостью. Все эксперимен­таторы-агрономы XVIII в. отмечали главный порок бороны — ее легкость. Этот недостаток имел тяжелые последствия для крестьянского бюджета вре­мени. По свидетельствам И. Комова и А.Т.Болотова, крестьяне для утяжеления бороны клали на нее «колесо или отрубок дерева»⁸⁷. С этой же це­лью бороны замачивали в воде. Правда, была и иная причина. По мнению И. Комова, эти бороны «хотя получше еловых, но скоро рассыхаются так, что надобно их перед бороньбою замачивать. Однако, несмотря на то, оне в поле опять сохнут и зубья роняют, от чего большая остановка в бороньбе случается»⁸⁸. Легкость бороны зажиточные крестьяне и, вероятно, помещи­ки компенсировали тем, что запрягали сразу 3–5 борон одна за другую, и в таком случае первая пускалась острыми, а последующие толстыми концами. Об этом сообщает А.Т.Болотов, подчеркивая, что это наиболее часто встречающаяся практика⁸⁹. Обычный крестьянин сделать так не мог, хотя для подобных работ крестьяне могли бы объединиться. Экономя силы и время, великорусский пахарь ухитрялся во время пахоты сохой сразу же и боронить, ведя вторую лошадь (если она была) за повод, привязанный к поясу. Конечно, это было возможным лишь на мягких землях. Довольно часто боронили в две бороны на двух лошадях, захватывая широкую полосу пашни. Почвы же более твердые требовали неоднократного боронования.

На Северо-Западе и Севере России были распространены бороны из ели как наиболее дешевого и прочного материала этого региона. Этот тип бороны связывался «из пластин молодых елей, у которых на нижней сторо­не торчат подрубленные сучья на пядень длиною»⁹⁰. И. Комов, называя эти бороны северными, дает им резкую характеристику: «Только семена, и то на песчаной земле, заскореживать годятся, а твердой пашны пронять не мо­гут»⁹¹. Но, видимо, И. Комов не все знал о крестьянском бороновании на русском Севере. В Олонецком крае к деревянным боронам, называемым «гачюками» (а по-карельски «астувами») «для лутчаго умягчения пашен, а особливо состоящих из суглинка, привязывают к бороне сзади одинаковой с ней длины бревно, несколько зарубок имеющее, которое остающиеся глыбы земли острыми краями своими и тяжестью раздавливает и умягчает» землю. «Употребляют же сей способ большею частию в Олонецком уезде на паш­нях жестких и на вновь рощищенных местах»⁹². В конечном счете многое из того, что должна была бы сделать борона, делала все та же универсальная соха с переметной полицей.

Во вновь осваиваемых районах, там, где не сложилось прочной земле­дельческой традиции, а плодородие земель было обильным, употреблялись и примитивные бороны-суковатки, которыми заделывали семена ржи и т. п.⁹³

В Полоцкой губ. вместо бороны употреблялся «смык», сделанный из сосно­вых сучьев, а А.Т.Болотов мельком упоминает о легкой заделке семян пуч­ками терновника⁹⁴ (см. рис. 7).

При послепосевной обработке поля иногда, особенно в помещичьих хо­зяйствах, применялись деревянные катки для уплотнения поверхностного слоя земли и прикрытия семян.

Таким образом, в XVIII столетии в русском земледелии господствовали частью древнейшие, традиционные типы орудий, частью же орудия сравни­тельно позднего если не происхождения, то, во всяком случае, массового распространения.

Главная же суть прогресса культуры русского земледелия состояла в гибкости применения этих орудий в функциональном их многообразии.

Что же лучше: росчисть или навоз

Как уже говорилось, XVIII век характерен резким усилением внимания, особенно в Цен­тре России, к интенсивности обработки почв. В основе этого лежало несколько причин. Во-первых, это резкое повышение удельного веса земель посредственного и худого плодородия. Так, в Осташ­ковском у. Тверской губ. преобладали земли, которым мало помогал даже навоз («и самое унавоживание немного ее удабривает»)⁹⁵. Во-вторых, рас­пашка лугов и сокращение так называемых «пашенных лесов», т. е. лесов, пригодных для росчистей под пашню. Таких лесов совсем не осталось, на­пример, в Переяславском уезде. В середине XVIII в. там уже были преиму­щественно одни «блюденные рощи». В Тверской губ. к числу лесистых уез­дов этого времени относились Корчевский, Калязинский, Вышневолоцкий, Весьегонский и Осташковский уезды. Частично леса сохранились в Зубцовском, Краснохолмском и Бежецком уездах⁹⁶. Остальные уезды были почти безлесны. Причем в Осташковском у. земля хотя и расчищается под пашню, но, по свидетельству современников, общее количество пашни «не растет, так как через два хлеба (на росчисти, — Л. М.) запускают под лес»⁹⁷. В Тверском у. «за неимением лесов землю под пашню разчищают мало»⁹⁸. В Кашинском у. леса нет: он выведен «по причине частых селений и много­людства»⁹⁹. Даже в изобильной лесами Ярославской губ. кое-где наблюдал­ся острый недостаток лесных резервов для пашни. Так, в Романовском у. в конце XVIII в. лесов почти не осталось, да и пашни не хватало¹⁰⁰. В-третьих, острая нехватка традиционного и единственного удобрения — навоза, — в нечерноземных зонах. Судить о последнем дают возможность некоторые, довольно яркие иллюстрации. В Переяславль-Залесской провинции, когда-то, в XVII в. плодородном крае, в 60-е гг. XVIII в. большинство почв без навоза «произрастания никакого не произведет»¹⁰¹. В Калязинском у. Твер­ской губ. земля «без навоза родит плохо»¹⁰². В Костромской губ. навоза «по недовольному числу скота... не достает», поэтому кладут его только под ози­мую рожь, лишь иногда «разве кто несколько под пшеницу и ячмень онаго положит»¹⁰³. Исключением были приволжские побережные районы Кост­ромского и Кинешемского уездов, где были обильные заливные луга и коли­чество скота было больше обычного. Между тем в губернии, особенно на Правобережье Волги, были земли, требующие особенно много навоза. Это глинистые или иловатые почвы, смешанные с песком и имеющие наклон в какую-либо сторону. Их в губернии называли «скатистыми». Влага с них уходила, и гумус в них постоянно вымывался. Урожайными они были лишь при наличии двух условий: влажности и удобрений. Так, по Юрьевец-По-вольскому у. автор топографического описания отметил, что грунты здесь «глинистые и отчасти иловатые, смешанные с песком, а потому скатистыя и сухия... требуют прилежного удобрения»¹⁰⁴. Но скота здесь мало, и «до­вольно удобрять не могут». Отсюда и низкая урожайность: рожь, ячмень, пшеница, овес, горох и лен имели урожайность сам-2 и сам-3¹⁰⁵. Та же картина в Нерехтском у. На «скатистых» и сухих полях урожай важ­нейших яровых культур этого края — овса и льна сам-2 и сам-3. И лишь рожь, пшеница, ячмень и горох имеют урожайность сам-3 и сам-4¹⁰⁶. Толь­ко в изобилующем лесами Кологривском у., где поля постоянно обновлялись за счет лесных росчистей («из пространных лесов разчищаемые пашни при­носят им изобильный урожай хлеба»)¹⁰⁷, основным условием обильного уро­жая была лишь влажность (урожай был «лутчей, когда лето влажно, ибо скатистые поля и большею частию находящаяся тугая земля в сухое лето не производит хорошего урожая»)¹⁰⁸. Поскольку дожди здесь, видимо, были не редки, то урожай был, по-тамошнему, очень высок (рожь, ячмень и ярица сам-3 и сам-4, пшеница сам-4 и сам-5, овес и лен сам-2 и сам-3)¹⁰⁹. Тако­го плодородия было достаточно, чтобы уезд в удачливый год вывозил к пристаням на р. Сухоне более 30 тыс. четвертей главным образом ржи и пшеницы¹¹⁰.

«Охота» за навозом

В Каширском у. в 60-х гг., по свидетельству А.Т.Болотова, стала распространяться прак­тика «откупать стойлы, то есть, чтоб стадо скотское, принадлежащее той деревне, в полдни, когда оное отдыхает, дер­жать не при воде в вершинах (как обычно, — Л.М.), но в чьей-нибудь де­сятине»¹¹¹. На севере Тамбовского края в Елатомском у. при изобилии ле­сов «пашенной земли едва достаточно»¹¹², к тому же и плодородие ее было не лучшее. В итоге здесь «в разсуждении грунта земли пещаного и глини­стого под озимой и под яровой хлеб пашут и боронят дважды и землю удобривают навозом». И тем не менее и пшеница, и рожь, и овес, и просо, греча, горох, мак, ячмень: «все прозябения родятся столь плохо, что недос­таточно и к продовольствию жителей»¹¹³. Удобряли землю и в северной час­ти Шацкого уезда¹¹⁴. Нехватка навоза была повсеместной и в Ярославской, и во Владимирской, и в Нижегородской губерниях. В Тверском, Кашин­ском, Корчевском, Старицком, Зубцовском уездах Тверской губернии «на­воз кладут под одну рожь»¹¹⁵, экономя даже на удобрении огородов («ого­родные овощи родятся же посредственно за малым удобрением огородов по недостатку... навоза, употребляемого более на унавоживание полей»)¹¹⁶. В Ржевском у. навоз кроме ржи кладется еще под коноплю¹¹⁷, а в Красно­холмском и Весьегонском уездах «навоз кладут под рожь, а иногда под яч­мень» («в некоторых местах под ячмень»)¹¹⁸. В Калязинском у. навоз также кладут только под рожь, «а иногда под пшеницу-ледянку и ячмень»¹¹⁹. В Юрьев-Польском уезде крестьяне скупали навоз и везли его за несколько верст на поля. В 60-х годах XVIII в. в Рязанской провинции помещики, ведущие хозяйство особенно тщательно, удобряли землю навозом, а «недос­татке иногда навоз для удобрения покупают»¹²⁰. На левом берегу Оки «в деревнях около Коломны... крестьяне прилежнее и искуснее всех почти в Московской губернии крестьян в земледелии, ибо навоз покупая в Колом­не... везут верст за б и далее от города»¹²¹. Из Москвы также вывозили ве­ликое множество навоза¹²². В Вологодском районе, где, в отличие от большинства регионов Нечерноземья, были изобильные пастбища и сенокосы, пашни интенсивнее удобрялись навозом в озимом поле, «почему и родится хлеб с избытком, так что за продовольствием своим отвозят излишний в го­род на продажу»¹²³. В районах, ближайших к Петербургу, в частности в так называемой Ингрии (Ингерманландии), на скудных землях путем обильного удобрения, главным образом помещичьих пашен, в конце XVIII в. в некото­рых местах получали огромные урожаи. «Здесь в Ингрии, — пишет совре­менник, — старательные домостроители доводят свои естественные тощие пашни до такого плодородия, что против посеву в 15 раз умолоту получают, занимая притом и необширнейшее пространство земли, против протчих мест, где урожай только в 5 раз противу посеву бывает»¹²⁴. Однако таких очагов развития интенсивного земледелия было еще очень мало.

В большинстве нечерноземных районов Центра России даже в господ­ских хозяйствах уже в середине XVIII в. ощущалась нехватка навозного удобрения. Так, из 23 монастырских вотчин 10 уездов Центральной России в 60% случаев на поля вывозилась половинная норма удобрений (считая за норму 1500 пудов полупрелого навоза на дес.), а в четверти вотчин лишь 30% этой нормы¹²⁵. Положение с крестьянским хозяйством было гораздо хуже. А.Т.Болотов на основе огромного количества наблюдений за кресть­янской жизнью в 1778 г. делает весьма грустное заключение: «Сами вы знаете, что унавоживаемые и удобренные пашни не навсегда остаются хоро­шими, но, с каждым годом худея, приходят опять в худое состояние, но... как бы то ни было, но... мы пашням своим через унавоживание и удобрение много помогаем»¹²⁶. Под «удобрением» здесь А.Т.Болотов подразумевал многократную обработку земли. Принципиально важны здесь и суждения и наблюдения Василия Приклонского, который писал, что у крестьян навоз «от неимения соломы и от малого числа скота ни сочен, ни доволен для унаво-живания его пашни бывает. Сверх того в возке от небрежения много пропа­дает, а вывоженный на поле, лежа долго в кучах, от солнца весь сок теряет. Итак земля, хотя и почитается навозною, но едва ли не хуже иной ненавоз­ной, хорошо обработанной земли дает»¹²⁷. Разумеется, в основе таких не­урядиц сельского труженика лежит огромный дефицит рабочего времени, обусловленного краткостью временного цикла сельскохозяйственных работ в большинстве районов России. В свою очередь, этот дефицит времени усу­гублялся различного рода субъективными факторами. Однако краткость ра­бочего цикла земледельческих работ необычайно резко сокращала возможность заготовки кормов для скота, что, в свою очередь, минимизировало его численность, а следовательно, сокращало возможность использования навоза как удобрения пашни. Нет навоза, но есть «двоение и троение».

Отсюда и берет начало мучительно пробивающая себе дорогу тенденция к увеличению кратности пахоты и боронования. Жизненные наблюдения земледельца давно уже показали, что хлеб «выше, чаще, лучше и чище»¹²⁸всходит вблизи меж, где из-за необходимости маневрировать сохой или ко­сулей земля часто вспахивается повторно (два и более раза) и особенно много боронуется.

Двукратная вспашка («двоение»), сравнительно древний прием обработ­ки земли, органично связана с внесением на паровое поле навоза, который в июне запахивают в землю, боронят и оставляют париться, то есть преть, почву с навозом. Затем второй раз пашут и боронят уже под сев озимых.

Это традиция весьма древняя для большинства районов Центра России. Разница состояла лишь в сроках и способах заделки семян.

Двоение и троение Подмосковья

Начнем наш обзор с Московской губернии. Здесь в большинстве уездов сохранялся обы­чай однократной вспашки пара. В Клинском, Дмитровском, Звенигородском, Воскресенском, Коломенском и Серпухов­ском уездах¹²⁹ навоз на поле вывозят в июне, «а, как все вывезут, то раз­бивши и запашут сохой... потом, заборонивши оную, оставляют лежать до посева»¹³⁰. То есть пашут и боронят по одному разу. Перед самым севом всюду, кроме Коломенского уезда, пар вспахивают «в другой раз» и, засеяв, тотчас боронят. В Коломенском же уезде, посеяв озимь, только потом па­шут и боронят во второй раз.

Несколько иная ситуация была в Московском у. Здесь, как писал на­блюдатель, «навозят землю под озимой хлеб в июне месяце и оную тогда ж вспахивают и боронят. Потом в августе в первых числах начинают сеять, что обыкновенно продолжается августа от 6 до 25 числа, а нередко и долее. Посеявши рожь, тот час вспахивают и еще боронят. Так же точно поступа­ют и с озимою пшеницею. Но в некоторых местах для лучшего урожая зем­лю двоят, то есть, положа навоз, дважды вспахивают и дважды боронят»¹³¹. В Рузском у. обработка пара точно такая же. Только навоз вывозят на по­ля здесь в июне, а запахивают и боронят — в июле (хотя возможно, что здесь в тексте описка). Аналогично поступают в ряде селений: при заделке навоза землю «двоят», то есть пашут и боронят подряд по 2 раза «для луч­шего урожая»¹³². И в Рузском, и в Московском уездах в августе на обрабо­танную в июле пашню сразу же сеют рожь и озимую пшеницу и только по­том ее запахивают и боронят. Двойная обработка паровой пашни, видимо, была следствием господства в этих районах тяжелых почв (в Серпуховском у. это суглинок и песок с синим камнем, в Рузском у. грунт «суглиноват», каменист и частью «пещаной», в Коломенском у. — на ровных местах «гли­нистый с серью», в Воскресенском у. — суглинок, а кое-где серый, в Мос­ковском у. — глинистый, а кое-где «песчан», в Верейском у. — «песчан», частью иловат, а более суглинист. Суглинки были в Дмитровском у.).

В то же время в некоторых районах Московской губ. озимые поля об­рабатывались трижды, то есть пар двоился, а третья вспашка была предпо­следней или для заделки семян. Так, в Волоколамском у. «пашня двоится, а иногда троится»¹³³. В Можайском у. также «пашня двоится, а инде и троит­ся»¹³⁴. Между прочим, в Можайском и Звенигородском уездах навоз везут около половины июня, разбив, пашут сохой и в это время пашут всю землю первый раз, даже и ту, где не положен навоз, «ибо здесь не токмо, чтоб вся земля в поле каждый раз была унавожена, но у редкого земледельца и по­ловина унавоживается» («землю унавоживают более под рожь, но и то не всю, ибо у редкого земледельца и половина бывает удобрена за недостатком навоза»)¹³⁵. В Богородицком у. «пашут и боронят озимой хлеб дважды»¹³⁶. В Бронницком у., где «грунт земли суглинистой, а в некоторых местах су­песь хорошего свойства», тем не менее навоз вывозят «под озимь в июне и тогда же вспахивают и боронят по 2 раза и оставляют до посева, который начинают августа с первых чисел, а потом запахивают и в третий раз»¹³⁷. В Никитском у. «пашут и боронят под озимый хлеб два раза в июле (?) меся­це, сеют в августе»¹³⁸. Наконец, в Подольском у. землю «пашут лошадьми и удобряют под озимой навозом, который вывозят в июне месяце и тогда же пашут и боронят два раза, а под пшеницу — по три раза в июне и в июле месяцах. Сев начинается с 1-го августа и продолжается до сентяб­ря»¹³⁹. Факт четырехкратной вспашки под озимую пшеницу для России яв­ляется редчайшим, однако не следует забывать, что этот посев занимал в озимом поле очень небольшую часть. Именно из-за того, что особых усилий на это не требовалось, и стала возможной столь интенсивная обработка.

Что касается яровых посевов, то практически на всей территории Мос­ковской губернии земля под яровые обрабатывалась по-прежнему минималь­но. Пахота начиналась, как, например, в Бронницком у., «по открытии вес­ны и смотря по времени, когда поля обсохнут», то есть с 15 по 20 апреля. После пашни и боронования поле оставляли до сева, обычно начинавшегося с 4 мая¹⁴⁰. Потом шла заделка семян, перед которой обычно была вторая вспашка. Точно об этом можно говорить лишь по отношению к Дмитров­скому уезду¹⁴¹. Подобный режим обработки, видимо, был в Рузском, Коло­менском, Воскресенском, Звенигородском уездах. Троекратную вспашку под яровые культуры можно предположить в некоторых местах Московского, Серпуховского, Можайского уездов, ибо обо всех них в нашем источнике сказано: «Земля двоится, а инде («а в некоторых местах») троится»¹⁴². В материалах Волоколамского у. читаем: «Земля под пашню двоится, а инде троится, особливо под яровые»¹⁴³. И, наконец, в Богородицком у. пашут «а под ярь и три раза», в Никитском у. «под яровой пашут три раза»¹⁴⁴. Как и под озимую пшеницу, в Подольском у. «под овес, гречу, лен и ячмень па­шут в исходе апреля — начале мая: пашут и боронят два раза». С середины мая был «сев яри»: «и землю большей частию двоят»¹⁴⁵. Это снова единст­венный случай четырехкратной обработки земли в Центре России. И каза­лось бы, можно было ожидать и весомого урожая. Однако столь огромная затрата труда решала лишь вопрос выживания крестьянского хозяйства, ибо урожай здесь был «большей частию сам-3, а редко более»¹⁴⁶, и это касалось всех главных культур (ржи, ячменя, овса, гречи, пшеницы я конопли). На удоб­ренных навозом землях прибавку урожая давала озимая рожь («сам-4, а редко сам-5»), яровые давали урожай сам-3 и сам-4, «а больше весьма редко»¹⁴⁷.

Двоение и троение в Тверском Краю

В соседней, более северной Тверской губернии земля была гораздо хуже для обработки. «Во­обще, — пишет наблюдатель, — земля в Тверской губернии серая, не глубже двух вершков лежащая, под которой второй слой состоит или из суглинка, или из настоящей глины». Этот «вто­рой слой глинистый... при поднятии сохою, мешается с серой землею, то и требует всегдашняго удобрения и сухой погоды»¹⁴⁸. Тонкий почвенный слой в сочетании с водонепроницаемыми глинистым и суглинистым слоями в дождливое лето приносит, как правило, неурожай. Так называемой серой земли, наиболее мягкой для вспашки, более всего имели два уезда: Кашин­ский и Ржевский. В остальных серая земля перемежалась с песчаной, сугли­нистой, иловатой и т. п. Так, в Зубцовском у. земля «по берегам Волги песчаная и глинистая, по отлогостям и вершинам — иловатая» на суглинке и глине, по р. Вазузе — серая (это лучшая по плодородию земля)¹⁴⁹. В Старицком у. — по берегам Волги — глинистая и песчаная, в окрестностях города — глинистая и иловатая, к Новоторжскому уезду... серая, отчасти с глиною и голым булыжником, в прочих местах — серая на 3 вершка, а под нею суглинок и супесь¹⁵⁰. В Корчевском у. «грунт земли» на луговой сторо­не Волги — глинист и песчан, на нагорной стороне — глинист и иловат, однако хлебороден, к Кашинскому уезду — серая с камнем (под ними суг­линок и глина), к Тверскому уезду — серая без камня» и т. д.¹⁵¹

Иначе говоря, в Тверской губернии гораздо больше тяжелых для обра­ботки почв. Поэтому, видимо, неслучайно, что однократная обработка пара с последующей предпосевной запашкой здесь встречается гораздо реже, а троекратная обработка — чаще. Так, в Ржевском у. пашня под рожь дво­ится (сеют в губернии почти всюду под борону)¹⁵². В Краснохолмском уез­де «пашню двоят, сеют под борону»¹⁵³. В остальных же уездах почти всюду в основном «двоят», а иногда и «троят». Так, в Тверском и Бежецком уез­дах земля под пашню двоится, «а в некоторых местах троится»¹⁵⁴. В Калязинском у. «земля двоится, а иногда и троится»¹⁵⁵. В Зубцовском и Кашинском уездах «пашня двоится, а инде троится»¹⁵⁶. По свидетельству В. Приклонского, в Кашинском у. двоили и под овес, и под гречу, и под ячмень, а перед севом дополнительно «подскореживали» под яровую пшеницу и лен¹⁵⁷. В Осташковском у., где были в основном тяжелые иловатые и болотные почвы, «земля двоится и троится»¹⁵⁸. А в двух уездах — Корчевском и Весьегонском — «земля по большей частию троится»¹⁵⁹. Таким образом, непосредственного влияния растущего товарного рынка здесь не было. Ведь крепкая земля просто принуждала к троению. Автор топографического опи­сания Тверской губернии так это объяснял: «Серая земля, будучи мяхче, под пашню перепахивается два, а иловатая и глинистая — три раза»¹⁶⁰. Хотя практически троили чаще всего лишь яровое поле (так, в Зубцовском у. «а инде троится, особливо под яровое»). Чаще всего двоили рожь и овес, а троили лишь маленькую часть ярового клина (например, в Ржевском у. и др.).

Цель этой непосильной при коротком сроке посева яровых дополнитель­ной пахоты — получение лишь сносного урожая. Во второй половине XVIII в. важнейшим хлебородным резервом Тверского края по-прежнему были лес­ные росчисти.

Двоение и троение в регионах

В других регионах вывоз навоза по времени происходил несколько позже. Так, в Переяславль-Залесской провинции «в июле, сколько у кого есть навоза, вывозят, кладут кучами, потом разбивают, вспахивают и еще боронуют. Лежит (пашня, — Л.М.) до августа. В августе паки вспа­хивают и сеют на ней рожь и заборанивают вторично»¹⁶¹. Точно так посту­пали и во Владимирском уезде¹⁶². Интересна особенность двоения в уездах Костромского края. Здесь между запахиванием навоза и боронованием про­ходит довольно длительное время. В июне «вывозимый на поле навоз в тож время косулею запахивают. После чего оставляют землю согреться и ко­реньями порастающей в ней травы подопреть. И тогда ее заборанивают, разбивая тем глыбы и очищая пашню от кореньев. Потом пашут и ежели мягкая земля, то засевают и заборанивают»¹⁶³.

В некоторых краях Нечерноземья «двоение» стало распространяться и на некоторые яровые хлеба. В Переяславль-Залесской провинции в 60-х гг. XVIII в. «в апреле месяце по сошествии снега сперва землю вспашут и за­боронят и так оная под паром бывает не более 2 недель. Потом сию землю вторично вспашут и тот яровой хлеб, а также льняное и конопляное семя сеют и заборанивают». Перед нами, таким образом, не традиционное двоение, связанное с необходимостью удобрить землю, а интенсификация обработки почвы. Причем в этой провинции пашня двоилась не под все яровые куль­туры, а лишь под яровую пшеницу, ячмень, лен и коноплю. Овес выдержи­вал по-прежнему однократную вспашку и боронование¹⁶⁴. Во Владимирском, Гороховецком, Александровском уездах Владимирской губернии под яровые двоили пашню лишь в песчаных местностях, в остальных уездах «под ярь пахали и боронили по одному разу»¹⁶⁵. По всей вероятности, двоение и ози­мых, и яровых было в Нижегородском, Арзамасском, Макарьевском, Васильском, Сергачском, Ардатовском и Семеновском уездах¹⁶⁶. Двоение яровых, видимо, было и в Ярославской губ. Первая вспашка была плугом на паре лошадей, а вторая сохою с одной лошадью. Отсюда и наблюдение ав­тора описания губернии: «Землю пашут в некоторых местах по два, а в дру­гих по одному разу и боронят по однажды». Землю «пашут по два раза». Все это сказано без оговорок, что речь идет о вспашке только озими. В Да­ниловском у. пахали косулями и сохами по два раза¹⁶⁷.

В некоторых районах России, например на Севере, древним приемом (пожалуй, с XVI в.) было и троение озимых. Так, в Олонецкой губ. «под рожь сперва пашут в начале июня, потом — в исходе того месяца, и, нако­нец, посеявши ее, перепахивают в третий раз в первых числах августа»¹⁶⁸. Заметим попутно, что в Олонецкой губернии климат был несколько мягче, чем в Архангельской; особенно ее отличала сравнительно теплая осень вбли­зи озер. Поэтому ассортимент культур, сеянных в Олонецком крае, был го­раздо разнообразнее, чем в Архангельской губ., а озимь сеяли чуть позже, иногда даже в сентябре(!).

Практика двоения озимого (парового) поля характерна и для Пермской губернии. Причем двоение здесь в равной мере применялось как на удобряе­мых, так и неудобряемых землях. Разница была лишь в сроках вспашки. Первая, когда запахивали навоз, в Пермском, Оханском, Обванском, Красноуфимском, Камышловском и Долматовском уездах была в июне, в Алапа-евском — в июле, а в Осиновском и Екатеринбургском уездах — в мае (вторая вспашка была здесь в июле)¹⁶⁹. Двоение было и в таких уездах, как Верхотурье и Кунгур. В одном из северных уездов губернии, Соликамском, «пашут под озимое по два, а зарослое (видимо, залежь, — Л.М.) — по три раза»¹⁷⁰. Тройная перепашка была и в Камышовском уезде¹⁷¹.

Двоение в Черноземье

«Двоение» и озими, и яровых в XVIII в. про­никает и в черноземные районы. Например, в Тамбовском уезде, как и во многих других уездах Тамбовской губ. (Моршанском, Козловском, южной части Шацкого и др.), «пашут... землю на лошадях сохами: под озимой хлеб приготовляют роспашкою и боронят в июне месяце. С первых чисел августа зачинают се­ять рожь и запахивают. Пшеницу после запашки забороняют. А под яровой хлеб, как то: под овес, под ячмень, мак, горох, просо и гречю приуготовля­ют землю прежде вызжением (где скотом не выбито озимого жнива). По­том, вспахав и выбороня, сеют, запахивают и заборонывают таким же обра­зом, как озимую пшеницу. В исходе майя месяца навозом земли совсем не удобривают, а только стараются прежний жнива выбить скотом и, где более скот ходит, и лутче толока, там отменно хороший и хлеб родится»¹⁷². Таким образом, в тамбовских краях причудливо переплетается древняя примитивная архаика и более интенсивное вложение труда в обработку земли. В Пензен­ской губернии «все жители сей округи земли своей по натуральной ея тучно­сти ничем не удобряют. Пашут сохами на лошадях всегда по два раза, а бо­ронят по одному. Начинают пахать под озимой пар в июне»¹⁷³. Двоение без внесения навоза было почти повсеместно распространено в Воронежской губ. Причина в твердости грунта: «...земля, будучи тверда, пашется под ози­мой и под яровой хлеб дважды, что называют по-здешнему подпаривать или под пар пахать»¹⁷⁴. На севере Орловской губ., в частности в Дмитровском у., пашут и боронят «под рожь, овес, гречиху, горох по дважды»¹⁷⁵. В Ка­ширском уезде двоили под лен яровую пшеницу, гречу и ячмень¹⁷⁶. Вместе с тем «крестьяне землю под рожь по большей частью однажды только пашут и боронят» (весь навоз у крестьян уходит на конопляники)¹⁷⁷. Двоение под некоторые яровые было и в Курской губ. (под мак, просо, пшеницу, коноп­лю и лен)¹⁷⁸. Под некоторые из них (коноплю и отчасти пшеницу) при двоении вносили навоз.

Интенсификация «избранных»

Во Владимирском у. в конце апреля — начале мая вывозили навоз под пшеницу и отчасти под овес¹⁷⁹. Часть ярового поля удобряли на­возом и в Калужской провинции. «Как только лишь снег с поль сойдет и земля так просохнет, что по оной лошадь, запряженная в сохе, ходить мо­жет свободно и не вязнет, тогда под (яровые, — Л.М.) семена землю нач­нут пахать. А вспахав, дают несколько просохнуть, чтоб она лучше от боро­ны рассыпалась. Потом ее боронят, и, когда есть довольно навоза, то на за­бороненной земле по мере пшеничных, ячменных и конопляных семян кладут мелкий навоз. А у которого мало навоза, тот за нужное почитает унавозить только конопляную землю. Потом всю еще в другой раз вспашут и заборо­нят для того, чтоб сия земля для посеву семян была нужнее или мягче. По­сле сего начинают сеять в мае, в первых числах... горох и пшеницу, около 8 или 10 числа того ж месяца. По посеянии сих семян в третий раз вспашут и заборонят»¹⁸⁰. Почти рядом, в Переяславль-Рязанской провинции практика унавоживания полей изменена была кардинально. Здесь в большинстве сво­ем отказались от вывоза навоза ранней весной. «Навоз возят на поле в глу­бокую осень, также по первому зимнему пути в Петров и в Великие по­сты»¹⁸¹. Вносят удобрения почти под все яровые культуры (здесь речь идет, видимо, о помещичьем хозяйстве), кроме гороха и гречи. Однако главное внимание было обращено на загонки с яровой пшеницей. Унавоживание со­четалось в Переяславль-Рязанской провинции с двоением ярового поля. Третий раз поле вспахивалось и боронилось после высева семян. Осенне-зимний вывоз на поля навоза для этого региона явление необычное. Здесь традиционно возили осенью навоз лишь на конопляники. Навоз вывозили зимой в Олонецком крае («имея достаточно сенных покосов и скота, упот­ребляют земледельцы довольно рачительно малые поля свои, но навоз с дворов свозят и кладут на пашню в зимнее время, предполагая зделать ее чрез то более сочною»)¹⁸². На Урале, в Пермской губ., осенний вывоз на­воза был распространен в тех районах, где удобрение полей было настоя­тельной необходимостью Так, в Пермском, Оханском, Обванском уездах «для удабривания земли обыкновенно у всех крестьян употребляется навоз по надобности, смотря по пашне, под рожь, а временами и под яровой. В октябре и ноябре месяцах по нападении перваго снегу вывозят навоз и по всему полю кладут кучами для озимоваго. С первых чисел июня разбивают кучи по пашне и землю с навозом вспахивают и еще боронуют, которая ле­жит с оным навозом в пару до августа месяца. А во оном паки эту землю вспахивают, после чего на ней ржаной хлеб сеют и сей хлеб вторично забо-ранивают...»¹⁸³ В Ирбитском у. навоз возят и летом, и осенью, и зимою, в июне же пашут, а лишь «боронят боронами железными и деревянными на лошадях ж небольшие ребята, называемые бороноволоками»¹⁸⁴. Практика осенне-зимнего вывоза навоза вызвала необходимость специального, предва­рительного сбора навоза. «Навоз собирают от скотины в каждом дворе чрез зиму и лето, которой бывает разметан по двору», «в осень пред октябрем тот навоз сгребают в кучи и в тех кучах оной горит», образуя перепревший «мелкий навоз»¹⁸⁵. Таким образом, интенсификация обработки ярового поля повлекла за собой радикальное изменение традиции.

Двоение яровых полей (в частности, под пшеницу) проникло даже в Самарское Заволжье, в пределы Оренбургской губ. «Чтоб хорошо пшеница родилась... с начала весны наперед всего вспахав и выбороня землю, должно ее покинуть, дабы она прела, что называется здесь пар. Потом ту ж землю еще пашут, сеют и боронят в другой раз»¹⁸⁶. Здесь в XVIII в. двоение на­блюдается и при распашке новины. Причем начинается оно осенней зябле-вой вспашкой с последующим паром, что является яркой агрикультурной особенностью края. На Урале, в Пермской губ., где в целом суровые кли­матические условия и бюджет времени на сельскохозяйственные работы очень напряжен, во второй половине XVIII в. для некоторых яровых куль­тур применяется двоение. Так, в Пермском, Обванском, Оханском уездах «под посев... ярового хлеба неравное приуготовление бывает: под пшеницу, ячмень, ярицу (яровую рожь, — Л.М.), семя конопляное в майе месяце сперва землю вспашут и заборонят. И так оная под паром бывает не более недели. I 1отом сию аемлю вторично вспашут и тот хлеб сеют и заборанивают»¹⁸⁷ Если в Центре России перепарка занимает три, в крайнем случае две недели, то в условиях Урала ей отводится всего одна неделя. Но и в этом случае польза, видимо, была.

Что же касается других яровых культур, то в этих уездах овес, горох, греча, репа и льняное семя подвергаются буквально молниеносному процессу обработки земли и сева («сеют без... подпарки: только однажды вспашут и как скоро сие последует, то того ж дня и засевают и заборанивают»)¹⁸⁸. Связано это, скорее всего, со стремлением к возможно более раннему высе­ву в условиях, когда земля становится готовой к пашне сравнительно позд­но. Развитие и рост растении занимает в условиях Урала весьма длительное время, созревает «яровой (хлеб, — Л.М.) невступно чрез пять месяцев — как в начале сентября»¹⁸⁹. А, скажем, в Архангельской губ., в Шенкурске ячмень, овес и пшеница созревают за 12–13 недель, т. е. три — три с не­большим месяца. И лишь горох и конопля требуют 13–16 недель¹⁹⁰. Там, где позволяла земля, даже в суровых условиях Ирбитского уезда первую из трех вспашку яровых проводили в конце апреля — начале мая. В ряде же уездов под все яровые пахали и бороновали лишь однажды (Чердынь, Ека­теринбург, Соликамск)¹⁹¹.

Таким образом, «двоение» под яровые культуры, предпринимаемое из­бирательно, — явление новое и широко распространенное для XVIII в. На­конец, следует подчеркнуть, ччо к югу от Москвы и вообще в черноземных регионах обработка важнейших продовольственных культур ржи и овса ос­тавалась минимальной, т. к. давала экономически вполне приемлемый ре­зультат. А.Т.Болотов писал, в частности, что под рожь крестьяне «по большей части однажды только пашут и боронят. Потом разсевают оную и запахав боронят, несмотря, что земля иногда множеством глыб наполнена»¹⁹². Видимо, наиболее типичным при однократной вспашке и бороновании под озимую рожь является разрыв во времени этих операций. В Калужской провинции «сперва вспашут оную (землю под рожь, — Л.М.) в исходе июня и лежит вспаханная недели три. В исходе июля — «в начале августа заборонят. А с 10 и 15 числа августа сеют рожь»¹⁹³.

Таким образом, сдвиги в интенсификации обработки почв в XVIII сто­летии имели существенное значение, хотя и не являлись кардинальными.

Где же троение стало Правилом?

С точки зрения агрикультурной особенности еще более интересно развитие практики трех­кратной вспашки земли. Наиболее древнюю традицию оно имеет в Вологодской губ. В 60-х гг. XVIII в. троение с па­ром и перепаркой было существенным способом повышения урожайности (рожь до сам-10) и очистки полей от сорняков¹⁹⁴. Троение под озимь было непременным правилом и в Архангельской губ.¹⁹⁵ Принципиально важной агрикультурной особенностью является троение озимых в Тверской губ., частично оно было распространено («инде троится», «в некоторых местах троится») в Тверском, Бежецком, Осташковском уездах¹⁹⁶. Весьма приме­чательно, что при троении озимого в Кашинском у. иногда «троят, пахав все три раза тем же летом, или первый раз с осени, а два раза летом в то же время как двоят»¹⁹⁷. В большинстве же уездов пашня троилась (Старицкий уезд — «земля по большей частью троится», Корчевский уезд — «земля большей частью троится»)¹⁹⁸. Разумеется, часто определяющими здесь были механические качества почв (троилась «иловатая и глинистая земля»)¹⁹⁹. В Костромском крае троение диктовалось как твердостью грунта, так и стрем­лением повысить урожай: «А буде туга (земля, — Л.М.) или прилежной земледелец пожелает употребить более труда в надежде несумнительного от путчей мягкости земли плодородие, а притом, ежели позволит время (в раз­суждении уборки сена и жатвы), то, другой раз вспахав и переборонив зем­лю, перепахивает в третий раз. И тогда уже посея заборанивает. Сей труд верно награждается некоторым прибытком в урожае противу тех, которые пашут только 2 раза»²⁰⁰. За этими весьма изысканными фразами наблюда­теля XVIII века кроется буквально трагическая ситуация: стремление к по­вышению урожая разбивается о жесткий дефицит времени, наталкиваясь на сенокос или жатву. Троение озимого поля — удел немногих. Видимо, вследствие этой причины троение озими слабо распространялось даже там, где оно было необходимо. Так, в Шадринском у. Пермской губ. при вспаш­ке новины под озимь «весной... оную съпашут и съборонят. И преет оная до сенокосного времени. А иногда и паки перепашут оную»²⁰¹. Третий же раз пашут в августе перед севом. Совсем наоборот сложилась практика во Вла­димирской губернии. Здесь пашню троили под рожь главным образом на песчаных землях. Во Владимирском у. «пашут для ржи в песчаных местах три» раза; в Переяславль-Залесском у. «в песчаных местах пашут под рожь по три» раза; в Александровском у. «пашут для ржи... в песчаных местах по три» раза. В Гороховецком у., где вообще господствовали песчаные почвы, под рожь пахали и 2 и 3 раза²⁰².

Однако с точки зрения развития интенсификации наиболее важно появ­ляющееся в XVIII в. троение ярового поля (т. е. здесь вновь многократная вспашка не связана с необходимостью удобрений, т. к. они вносились только под рожь). Так, в Вышневолоцком у. «землю под яровое поле троят», в Новоторжском у. троилась вся земля кроме той, что шла под овес. Нако­нец, в Ржевском уезде земля под рожь и овес двоилась, «а под прочий хлеб троится»²⁰³. Иногда троение под яровое практиковалось в конце XVIII в. и в Костромской губ. «Когда земля, очистясь от снегу и оттаявши, начнет проветриваться, что происходит обыкновенно в последних числах апреля, то­гда все под яровой хлеб приготовляемое поле поднимают, косулями, а в не­которых низких местах... плугом. И потом заборанивают. В начале мая ни­вы, на которых готовятся сеять, перепахивают сохами в другой раз и сеют... а иныя и в третий раз перепахивают»²⁰⁴. В Нижегородской губ. в ряде уез­дов было распространено как двоение (яри и озими), так и троение. Причем в удачные годы именно в этих уездах урожаи были наиболее высокими (Лукояновсий, Перевозский, Горбатовский уезды). В Княгининском уезде двои­ли поля, удобряемые навозом, а «ненавозные земли» — троили. В Почин­ковском у. не было практики удобрения навозом, но урожай повышали мно­гократной вспашкой («землю ничем не удобряют, а вспахивают хорошо»)²⁰⁵. На Урале в Ирбитском у. Пермской губ. на неудобряемых землях «пашут и боронят для ярового по три раза, а под озимой по два раза»²⁰⁶. В Камыш-ловском же уезде «удобряют... тройственною перепашкою» и озимые, и яровые²⁰⁷. В Красноуфимском у. земли «ничем не удобряют кроме старательной распашки»²⁰⁸. В ряде мест Осиновского у. не удобряли поля даже в тех случаях, когда это было бы явно на пользу. Так, «по реке Ирпене... со­стоят степи, которыя б от удобрения навозом весьма были (бы, — Л.М.) плодородны, но жители по необыкновению (кусив мой, — Л.М.), также и по отдаленности никогда не удобряют, кроме самых ближайших у домов своих пашен»²⁰⁹. Как уже говорилось, в Псковской губ. пашня, идущая под лен в яровом поле, также троилась. В северных уездах Орловской губ., где пашню удобряли навозом, троили «в разные времена: весною, летом и осенью под пшеницу (озимую и, может быть, яровую), коноплю, просо и ячмень»²¹⁰.

Пахота «в свалку» и «в развалку»

В связи с многократной вспашкой в XVIII в. немаловажным стал вопрос о порядке много­кратной пахоты. В принципе в земледельче­ской практике существовало два вида пахоты: первый из них — «в свалку», когда «поле во гряды пашут», т. е. остаются довольно частые и глубокие борозды с симметричным склонением боковых сторон²¹¹. Такие поля обычно делали косулей и сохой. Они были необходимы в районах, страдающих от «мокроты», т. е. перенасыщенного увлажнения. В этом случае сами загоны, т. е. направления борозд, были ориентированы на сток воды, а борозды де­лались возможно более прямыми. В Кашинском у. по окончании сева и бороньбы в некоторых случаях вдоль загонов для стока воды делали борозды в 3–4 саженях друг от друга, а иногда «не более аршина одна от дру­гой»²¹². В других, более ровных массивах пахоты применялась пашня «раз­валом»; такая пашнят практически не оставляла на поверхности поля борозд (они были лишь как следы от сошников в самой земле). Пашня «развалом» осуществлялась рассеканием косулей или сохой каждого предыдущего уже отваленного пласта²¹³. В ровных черноземных полях, где применялась двой­ная вспашка, одна из них шла вдоль загона, а другая поперек²¹⁴.

Многократная пахота там, где она не была связана с запашкой навоза, бы­ла направлена обычно на рыхление или, как говорили в XVIII в., «умягчение» земли. Однако не менее, а может быть и более важной задачей была борьба с сорняками. Обсуждая мнение о преимуществах зяби, т. е. осенней первой рас­пашки, как лучшем средстве извести сорняки, П. Рычков склоняется все же к весенней распашке, говоря о ней уже более подробно: распахать можно порань­ше, сразу же как сойдет снег, и «продолжать до тех пор, пока трава не укоре­нится», т. е. пахать все время, пока вообще не взойдет (по сроку) весенняя тра­ва, так как с крепкой травой пахать тяжело. В обычных же условиях сорняки изводит «перепарка», минимум которой был всюду примерно около 2 недель. И наоборот, при однократной вспашке боронование могло быть многократным, т. е. пока пашня не достигнет нужной кондиции. Критичный взгляд на эту практику XVIII в. (и, наверное, традиционную) высказывался неоднократно виднейшими агрономами этой эпохи. Например, А. Олишев, доказывая необхо­димость для Вологодского края троения, писал, что нельзя вывозить навоз (в июне) на невспаханное после озими поле. После запашки навоза «как бы много земледелец с бороною своею по той пашне ни ездил, то может только одну по­верхность разборонить мелко»²¹⁵. Крестьянин, чтобы сократить число боронова­нии, водружал на легкую борону пни, чурбаны, колеса, замачивал борону в во­де. Как уже говорилось, яркий способ сокращения числа бороновании есть у А.Т. Болотова. Он пишет, что в Каширском уезде принято (разумеется, в пер­вую очередь у помещиков) следующее: «Наиболее боронят здесь в 3 и 5 борон, одна за другою, и в таком случае первая пускается острыми, а последующие толстыми концами»²¹⁶. Ведь, строго говоря, это пяти- и трехкратное боронова­ние. В инструкции М.М. Голицына приказчику в с. Троицкое (1767 г.) назида­тельно предписано: «Въспахав, по нескольку дней (чтоб мог дерн и трава пере­преть) боронить хорошим уводом»²¹⁷. Откуда ясно, что речь идет о многократ­ной бороньбе, либо о веренице борон. На Урале, в некоторых уездах Перм­ской губ. при многократной пахоте на неудобряемях землях была в практике особенно интенсивная бороньба. Так, в Камышловском у. «удобряют оную (то есть землю, — Л.М.) тройственною перепашкою, а более ничем. Боро­нят по шести и по десяти раз»²¹⁸.

Вместе с тем вполне очевидно, что такая практика встречалась редко. В топографическом описании Тверской губернии постоянно отмечается по всем уездам бороньба на 2-х лошадях, т. е. двумя боронами одновременно, что косвенно свидетельствует о практике широкозахватного боронования (по­скольку для экономии времени и уменьшения кратности боронования упот­ребляют сразу как минимум две бороны).

Разумеется, на обширной территории России были и случаи, когда при многократной вспашке боронование было однократным. Это, в частности, боль­шинство уездов Пензенской губернии. Здесь и под озимь, и под яровые землю пахали сохами дважды, а боронили лишь однажды²¹⁹. В Чембарском у. «дикую и новую залежь» пахали трижды, но боронили, как и всюду, один раз²²⁰.

Таким образом, в целом можно со всей определенностью говорить, что интенсификация обработки почв совершалась при малейшей возможности. Но в огромном большинстве районов России условий для этого не было.

---