Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса

Бабки, суслоны, крестцы

Основные зерновые культуры (рожь, овес, пшеницу, иногда ячмень) по всей России жали серпами и вязали в снопы (см. рис. 9). «Жнец делает сперва, — писал современник об этих работах в Тверской губернии, — из того же хлеба... пояс и на земле оной расстилает, потом жнет, набирая столько в руку его, сколько захватить может, и таковыя наборочки кладет на пояс до тех пор, покуда не увидит, что сноп полон. Тогда связывает поя­сом и ставит на землю колосьем вверх. Снопы, так оставленные, стоят часа два, три, а иногда и до самого вечера. А тогда забирают их и кладут в кре­стцы»¹. Чисто внешне все это выглядит крайне просто (см. рис. 10). На са­мом же деле, за каждым движением жницы или жнеца стоит опасность по­тери зерен. Шанс этой потери А.Т.Болотов видел в каждом жесте: «С ка­кою проворностию захватывает жнец в пясть свою былины. С какою силою срезывает их серпом; как машет срезанными из них, покуда нажнет полную горсть, и с какою силою кладет или паче бросает их в кучку для собрания снопа целого; и сколь многократное и сильное потрясение должны при сем одном случае вытерпеть колосья»². «Посмотрите, как жнец станет вязать сноп и как потом таскать их в кучи и складывать в копны... Посмотрите, не потащат ли бедные снопы не за волосья, а за гузу»³. Иначе говоря, жатва была крайне напряженной, требующей ежесекундного внимания работой. Сноп обычно был размером в 5 горстей (наборочков)⁴.

Во время жатвы готовые снопы в Нечерноземье ставили первоначально в суслоны или бабки. В пределах Архангельской губ. они были в 8, 10 и 13 снопов⁵. В Тверской губ. суслоны, как правило, состояли из 10 снопов (Ржевский, Краснохолмский, Весьегонский, Вышневолоцкий, Осташков­ский, Старицкий и Бежецкий уезды)⁶. В Тверском уезде и в некоторых уездах Московской губ. (Московском, Серпуховском, Клинском) бабки ста­вили из 15 снопов⁷.

Из суслонов снопы перекладывали в крестцы (см. рис. 11). В Тверской губ. крестец формировался из сложенных плашмя на поле четырех снопов крестом, где колосья располагались в перекрестье (отсюда «крестец»). Один крест из 4 снопов образовывал нижний ряд, а всего в крестец клали 20 снопов (в 5 рядов)⁸. И этот обычай был всюду: и в Московской, и в Твер­ской губерниях крестец слагался из 20 снопов. Нижний сноп (двадцать пер­вый) в основе крестца перегибался вдвое и клался к земле огузьями («вяз­кою»). В Старицком уезде Тверской губ. крестцы были огромными — в 50 снопов⁹. В целом же в Центральной России в крестец шло 12–14 снопов, то есть он был в 3–4 ряда, сверху крестец покрывали еще одним снопом колосьями вверх¹⁰. Иногда крестцы именовали копнами. По свидетельству А.Т.Болотова, копны были разных размеров: 1) в 15–17 снопов, 2) в 52 снопа и 3) в 60 снопов»¹¹. Если в Подмосковье, как и вообще в Нечернозе­мье, при жатве сразу же сами жнецы вязали снопы, ставя их стоймя, то южнее Калуги и далее на юг уборка была несколько иной. В. Зуев, в част­ности, пишет, что «во всем Калужском уезде... сельский образ в убирании хлеба... совсем особливый от московского. Оный различествует не только величиною снопов, которые по большому плодородию несравненно больше, так что два оных едва сильному человеку стащить можно, но и кладкою в копны. Бабы по снятии хлеба серпом раскладывают его по полу, чтоб он сох на земле на воле. Потом его вяжут в снопы и оные кладут крест на крест колосьем врознь»¹². Упор в технологии этого вида сделан прежде все­го на сушку колосьев. Поэтому сжатые горсти и снопы долго лежат не свя­занными, поэтому и крестцы кладутся по-особому, так что два снопа, поло­женные друг на друга крестом, торчат колосьями наружу. В большинстве черноземных районов четыре таких огромных снопа вместе с пятым, постав­ленным «крышей», образовывали копну. В Оренбургской губ. их звали «пятка­ми»¹³. Обычно копны стояли недели две для переваливания попавшей в них травы и подсушки соломы. Однако в той же Оренбургской губ. «пятки» уже вечером того же дня перекладывали в скирды или копны. В северных районах, в условиях большой влажности (Вологодская губ. и др.) снопы формировались в «суслоны», где стоймя помещалось, включая навершие, 17 снопов¹⁴. В Олонецких землях в суслон клали всего 10–12 снопов¹⁵. В Холмогорском районе в суслоне было от 8 или 10 до 13 снопов, но потом снопы развешивали по шестам. Только потом клали в кучи или кладни. В Шенкурске в суслон кладут 10–13 снопов, а ячменя по 7–8 снопов¹⁶. На Урале, в Пермской губ. снопы клали, как и в Центре России, в бабки («бабками называются: снопов 12 ставят вместе, [а] сверху закрывают три­надцатым»)¹⁷. Такие бабки ставили в Пермском, Обванском, Оханском уез­дах. В поле бабки обычно стояли недели две и более, «чтобы солома и тра­ва завяли»¹⁸. Это время используется земледельцами для второй вспашки под озимь. В Ирбитском у. снопы складывали в суслоны (озимые — по 6-ти снопов, а яровые — по 10-ти снопов в суслон). В ведро, т.е. в ясную погоду, суслоны стоят здесь всего 4 дня и лишь в ненастье — по неделе и более¹⁹.

Скирды. Одонья — хранилища под открытым небом

В Центре России, в частности в Переяславской провинции, копны снопов также стоят 2, а иногда и более недель²⁰. Из копен хлеб пе­ревозили на гумно и клали стога и скирды с «одоньями» или без них. Одонье — специальный настил из жердей и плете­ного из сучьев пола, поднятого над землей на три четверти аршина и выше. Столбами-опорами одонья могли служить бревна или дерновые столбы²¹. В Костромской губ. в круглые одонья помещали от 2-х до 3-х тысяч снопов²². В Тверской губ. в копны укладывали по 1–1,5 тысячи снопов, а в скирды — по 4,5 тыс. и по 8 тыс. снопов. Там, где места низкие, как в Осташковском у., снопы убирают в «за[го]роды» традиционной конструкции. «В гумне ста­вятся два высокие столба продолбленые, один от другого в 4-х и 5-ти саже­нях, сквозь которые продеваются толстые жерди: одна от другой по аршину до самого верха. Жердей кладется до десяти и более. На оныя убирают снопы, укладывая с обеих сторон колосьями в середину. Таким образом ук-ладенные снопы сверху до низу представляют стену. А загороды перед коп­нами и скирдами имеют ту выгоду, что хлеб на оных, хотя бы и складен был и мокрой, не слеживается, ибо, лежавши тонко и между жердями, име­ет довольно пустоты для прохождения воздуха»²³. Вполне возможно, что в нечерноземной и дождливой по летне-осеннему времени обширной зоне та­кие загороды были повсеместны, так как обеспечивали хлеб от загнивания.

Крестьяне же, как правило, клали снопы в копны, а помещики в скирды²⁴. Скирд в Оренбуржье клали в два ряда снопов зерном внутрь. Длина скирды была произвольной. В так называемую «большую кладь» загружалось около 200 телег снопов, в «одонье» шло от 80 до 100 телег снопов²⁵. Видимо, такого же рода «клади» были в употреблении в Пермской губернии. Располагались они либо на гумнах, либо, если пашни отдаленные, то прямо на полях. От скота их огораживали «остожьями»²⁶. В телегу («одрец») помещались примерно три сус­лона или около 50 снопов²⁷. Во второй половине века телеги были и четырех- и двухколесные (см. рис.12). И.Комов резко критикует русские телеги: «Наши телеги очень худы; во-первых, чрезмеру малы; во-вторых, или диравы, или мел­ки»²⁸. Основные элементы телеги: «четыре колеса, две оси, четыре чеки, тяжи, подтяжки, оглобли»²⁹, «колеса у них чрезмерно низки»³⁰ и т. д. Но тем не ме­нее такие телеги были всюду. А полсотни лет пораньше их решительно внедряли в хозяйство вместо двухколесных. Так, в инструкции П.М. Бестужева-Рюмина управителю его имения под Череповцом (1733 г.) сказано: «Телеги, конечно, которые были одры двоеколесные, все изрубить без остатку, а держать телеги четвероколесные, что самим будет прибыльнее и лошадям легче. А ездить — с возжами, а будет верхом — подстилая подушку или войлок. А для навозу хотя и держать по одной малой телеге по одноколеске, возить навоз...»³¹ В Костром­ской губ., например, «особливые составляются повозки на 4-х колесах с их ося­ми, кои берут из под обыкновенных телег. На оси кладут рамы, у коих по кон­цам стоячие бруски перевязаны вверху поперечными, вышиною, сколько должно вместить на нее снопов. Таким образом с передней и задней стороны оными ра­мами снопы на ней удерживаются. А кладут их с обеих боков колосьями в сре­дину повозки, чем сберегаются зерна, чтоб не высыпались. На кладенной воз прижимают сверху вдоль толстою жердью или веревками. Сколь сия повоз­ка в сложении своем проста, столь для прямого своего на осях основания и длины не подвергается, едучи по неровной пашне, быть опрокинутой, ибо передняя ось не [с]только отягощена, как у обыкновенной телеги, а потому и лошадь в ней вести может больше»³².

Особо драматична была перевозка снопов на гумна в черноземных степ­ных районах, так как сама процедура влекла огромные потери зерна. А.Т. Бо­лотов писал по этому поводу, что обколачиваются «бедные снопы и при на­кладывании их на телеги, и при увязке снопов, и паки при складке скирдов и вскидывании на одонье... А во время самого везения на телегах посмотри­те, какое трясение, какие толчки и какое отрепывание колосьев об колеса и бирюльки происходит»³³. В степных уездах «ужасное... множество всякого рода хлебов пропадает... от того, что пашенные поля в иных местах лежат весьма далеко (до десяти верст и более, — Л.М.) от селений»³⁴.

В Вологодском краю первый нижний ряд скирда ставили вверх колосья­ми на «вязку» («огузья»). Остальные клали плашмя колосом внутрь. Фор­мировали скирд обычно 2–3 человека, стоя на самом верху. Сверху стлали ряд снопов колосьями вниз. Так начиналось формирование «навершия» или соломенной непромокаемой крыши скирда. Каждый скирд вывершивался опытными скирдовщиками. Сверху скирд укрепляли жердями. В Воронеж­ских краях, по свидетельству И.А. Гильденштедта, хлеб клали в стога в форме усеченного конуса. Такой стог имел в окружности около 10 саженей. Стога ставились на досках в 25–33 см от земли (т. е. на одоньях). Так же как в скирдах, в стогу снопы укладывались внутрь колосом; сверху стог по­крывали соломой («вывершивали»). И.А. Гильденштедт подчеркивал, что «если умело поставить стог, то хлеб сохраняется в нем невредимым около 10 лет и все еще бывает пригоден для посева»³⁵. Гильденштедт считал скирдо­вание и стогование хлеба лучшим способом его хранения (лучше, чем в ам­барах) (см. рис. 13). Того же мнения придерживался и И. Комов: «Самый простой и лучший способ есть тот, чтобы беречь его (т. е. хлеб, — Л.М.) немолоченный в скирдах, на столбах складенных», «сим способом... множе­ство хлеба на многа лета сберечь можно без повреждения»³⁶.

Хранение снопов в одоньях и скирдах характерно для южных, заокских земель. Как заметил А.Т.Болотов, обычай «сей происходит от подражания обыкновению наших предков — беречь хлебы по нескольку лет в скирдах и одоньях немолоченным»³⁷. Во второй половине XVIII в. это «обыкновение» уже «далеко не так повсеместно, как было в прежние времена» «не только у помещиков, но и у самых крестьян, а особливо однодворцев»³⁸. Вероятно, основной фактор, ведущий к исчезновению этого обычая, — рост товарно­сти крестьянского хозяйства, необходимость для хозяина хлебного урожая знать, сколько же у него реального запаса зерна. Имея хлеб в скирде, на это трудно ответить. Да и за несколько лет это «богатство на показ» «со всяким годом приметно уменьшается»³⁹. В степных краях, там, где сохранялось еще натуральное хозяйство, большая часть жителей не делает с осени ни малейшего рассмотрения, сколько у них всего хлеба намолотится, сколько им потребно на годовой расход и сколько у них за расходом останет­ся»⁴⁰. «В случае хорошего урожая... ни мало не берегут онаго», «тратят много без всякой бережки и множество излишнего» (здесь А.Т.Болотов имеет в виду прежде всего тамошних помещиков): «и скоту, и дворовым, и диким птицам дают волю обивать и выклевать его в своих одоньях и гумнах»⁴¹. Нередко и свиней кормили целыми снопами. В итоге запасы кончаются задолго до нового урожая.

Косьба яровых

Как известно, указами Петра I в практику сельского хозяйства была внедрена косьба яро­вых хлебов косами со специальными крючьями на древке для одновременного с косьбой сгребания хлеба в рядки (см. рис. 1). К середине XVIII в. этот способ уборки прочно вошел в крестьянский быт. В Воронежском у. хлеб жали серпами, а «при большом урожае — ко­сами», гречу и жали серпами, и «косили косою с граблями» (т. е. вышена­званной конструкции). Горох же, как лен и коноплю, теребили руками⁴². Интересно, что даже столь недавнее новшество по-разному прививалось и закреплялось традицией. В соседнем с Воронежским у. Задонском уезде, наоборот, при урожае хлеб жали серпами, а в неурожай — косили косами⁴³. В Калужской провинции в 60-х гг. XVIII в. такими косами коси­ли овес и гречу⁴⁴. Во Владимирском уезде косою косили гречу, чечевицу и горох⁴⁵. В Каширском у. — овес, гречу и «худой ячмень»⁴⁶. В Оренбург­ской губ. — гречу и горох⁴⁷. Горох часто косили и простыми косами. В Ко­стромской губ. горох теребили (драли руками), а косили простыми косами низкорослый овес и любую гречу⁴⁸. При косьбе овес, гречу и горох сушили в скошенных рядах. Овес только потом вязали в снопы⁴⁹. Горох же и гречу сгребали прямо в копны. Во Владимирском у. в копны ставили гречу и че­чевицу, а горох — на «козлах, сделанных из кольев»⁵⁰, в Кашинском у. Тверской губ. для сушки гороха делали полати, называемые «островом»⁵¹. В Оренбургской губ. гречу также не вязали в снопы, а сгребали в копны, го­рох сгребали в так называемые «шиши»⁵². Чечевицу, горох и мак, как пра­вило, молотили прямо в поле. Особого внимания требовала в Оренбуржье жатва ячменя: «жнут (его, — Л.М.) всегда в прозелень, для того, что у спелого солома и колос пополам ломятся и спадают»⁵³. Жнут его серпом и расстилают горстями, чтобы дозрел. Потом вяжут в снопы ржаной соломой или осокой и ставят в так называемые «боровки». После сушки везут на гумно и формируют клади или одонья⁵⁴.

Практичность хлебных ям

Одонья и скирды не единственный способ хранения зерна. Во Владимирском у., в частности, в скирдах и одоньях держали лишь основные серые хлеба — рожь и овес. А пшеницу, ячмень, гречу, чечевицу хранили в обмолоченном виде в амбарах⁵⁵. Практически так было всюду в Нечернозе­мье. В Смоленщине и в южных черноземных районах зерно хранили в зем­ляных ямах. Для устройства таких ям нужен был непременно глинистый и сухой грунт. Наиболее подробное описание устройства такого зернохранили­ща дает И.А. Гильденштедт⁵⁶. «Отверстие ямы бывает в 3 фута длины (около метра, — Л.М.) и 4 фута ширины»⁵⁷ («отверстие делают так вели­ко, чтоб свободно одному человеку проходить можно было»)⁵⁸. Под землею яма расширяется «по произволу». Прежде чем высыпать в нее хлеб, она «накаливается и таким образом высушивается»⁵⁹ («покуда прогорит по стенам на четверть и сделается как железная изгора»)⁶⁰». В Кромском уезде Орловской губ. такие ямы роют обычно у тока. Причем «вырыва­ют они не всегда на высоких местах». Больше того, иногда роют хлебные ямы «и в гумне, и во дворе»⁶¹. Глубина ямы более двух саженей, то есть около 4,5 метров. Засыпанный в нее хлеб покрывается соломой, и отвер­стие крепко забивается землей⁶² (или закрывается плотно досками и землей)⁶³. В каждую из таких ям вмещается до 300 четвертей хлеба (около 40 тонн). «По словам жителей, хлеб может храниться в них невредимо лет де­сять; для посева же он уже через 3 года едва годится»⁶⁴. По другим сведе­ниям, годность на семена может быть до 30 лет⁶⁵. В том же районе в Гре-мячем или в Печерниках, как сообщает А.Т. Болотов, нашли старую яму с рожью, и «она совсем цела и невредима». А хозяев ямы не нашли: так дав­но она была заложена⁶⁶. Тот же автор сообщает о распространенности зем­ляных хлебных ям «в разных местах за Курском» и в Малороссии. Попу­лярность хлебных ям на юге, где лес был очень дорог, подтверждает и А.В. Друковцев⁶⁷. Если И.А. Гильденштедт отмечал, что бывали случаи, когда зерно оставалось съедобным и через 15 лет хранения, то А.Т.Болотов со всей определенностью утверждает, что «в таких ямах лежит он (хлеб в зер­не, — Л.М.) лет сто без повреждения и без опасности от пожара» при ус­ловии устройства ямы непременно «на высоком и сухом месте»⁶⁸. Гарантия от пожара была в конечном счете самым большим достоинством этого хранилища.

Но главный феномен хорошо сработанных зерновых ям заключался в том, что они хранили и не высушенное, сырое зерно. М.Г. Левкович пишет, что «бывает иногда, что пшеница, рожь и другие хлебные зерна кладутся в ямы не только сырыя, но даже и перемешанныя с снегом, что случается от того, когда молотьба оных произведена была в зимнее время и в открытых крестьянских токах без осторожности от метелей и в ту же зиму оныя вло­жены». Такое зерно «высушивали» сами ямы, и оно хранилось несколько лет. Однако после семилетнего хранения подобное зерно уже отдавало в хлебе «противным погребным духом»⁶⁹.

Овины и подовинники

Обмолот снопов в большинстве районов России, кроме черноземных и степных, был со­пряжен со специальной процедурой сушки сно­пов в так называемых овинах, так как зерно в колосьях в климатических ус­ловиях Нечерноземья не дозревало (впрочем, традиция сильна, и овины действовали даже в Воронежском уезде)⁷⁰. Широко распространенные по всему Нечерноземью вплоть до Урала овины в России XVIII в. были двух основных типов: с подовинником и без него. Вот, в частности, как описывает овин в районе г. Твери С.Г. Гмелин. «Сперва копают яму, которая назы­вается подовинником, и дабы земля в ней не осыпалась, то опускают сруб. Над ямою кладут толстыя и долгия перекладины, которыя ее совсем закры­вают, а для пропущения воздуха оставляются по сторонам продолговатый отдушины. Сверх ямы ставят потом деревянную избушку и покрывающий ее потолок обмазывают глиною, а находящиеся по обеим сторонам отдушины закрываются двумя досками так, чтобы вдоль оставалась скважина, через которую может проходить воздух. Сии скважины называются пазушина. И с обеих сторон кладется поперек их пластина. А на сей лежат тонкия гладкия жерди, отстоящия на поларшина. Сии тонкия жерди называются колос­никами. В поставленной поверх ямы избушке ставят впрям снопы один на другой: и как накладут ее полну, то, скрыв окошечки, разводят в яме огонь... Поднимающийся жар, проходя сквозь пазушины, сушит сырой хлеб»⁷¹. Там, где близко стояли грунтовые воды, и вообще в низких местах овины строили без подовинников. В этом случае овин строился «гораздо выше обыкновенных, по крайней мере, в 33 ряда такого лесу, каков заборник, и вместе с подовинником»⁷². На подовинник отводилось нижнее про­странство овина: «с низу на 14 ряду настилается в овине потолок, под кото­рым огонь разводится просто на земле». «В потолке провертываются дыроч­ки, дабы жар и дым через них проходили и снопы сушили»⁷³. Видимо, та­кого же типа овины были в пойменных районах Костромской губ. Их «строят, не копая ямы для подовинника, но делают выше сруб и пол, под которым раскладывают огонь на поверхности земли»⁷⁴. Овины обоих типов были крайне опасными сооружениями, и при сушке снопов необходим был постоянный сторож, следивший за огнем. Поэтому в северных районах стала распространяться практика постройки в подовинниках печей. В той же Ко­стромской губ. «некоторые земледельцы в овинах делают печи, но без труб, из коих дым и тепло проходят вверх к насаженному хлебу»⁷⁵. В Архангель­ском у. эти печи клали из серого камня, а на Мезени «овины имеют сбитые из красной земли печи, не подверженные пожару»⁷⁶. Вверху овина темпера­тура доходила в среднем до 50–55°, в средней части до 38–39°, а у пола 12–14° Цельсия⁷⁷. При этом условии семена сохраняли всхожесть. Срок сушки в разных местностях при разных модификациях овинов был разный. В южной части Олонецкой провинции в овине сушили 3 суток, иногда не­сколько меньше (если снопы не плотные и не большие)⁷⁸. Хорошо выстояв­шийся в крестцах хлеб мог высохнуть при хорошем жаре за 8–9 часов.

Обычно овин загружали с вечера, а ранним утром начинали молотить. В Переяславль-Залесской провинции «всякой хлеб сажается для сушки в овин всегда с половины дня и сушится... ночным временем, который в ту ночь часов в 8 высушивается, а часа за 3 до света начинают молотить... даже до половины дня»⁷⁹.

В 80-х годах в некоторых уездах Московской и Тверской губерний стали появляться овины с печами, которые клали в половинной яме, а сбоку овина рыли «приемник» для доступа к печи. Такие овины с печами отмечены в неко­торых селах Можайского уезда⁸⁰», а в Зубцовском у. Тверской губ. «овины здешния делаются большею частою с печами и приемниками»⁸¹. Однако прави­лом оставался овин без печи с открытым огнем в подовиннике (см. рис. 14), что вызывало частые пожары, которые уничтожали целые селения⁸². В XVIII в. в помещичьих хозяйствах с 80-х годов уже широко распространились вместо ови­нов «риги», то есть сушильные сараи со специальными печами⁸³. Причем прак­тически одновременно помещики строили и молотильные сараи (Московский, Серпуховской, Клинский уезды Московской губ.)⁸⁴, а в Тверской губ. у поме­щиков строились риги и крытые гумна (Осташковский, Краснохолмский, Калязинский, Старицкий уезды)⁸⁵. В Весьегонском у. по левую сторону р. Мологи, к Вышневолоцкому у. «как у помещиков, так и у крестьян, а особливо у коре­ляков риги, и гумна крытые и мощеные»⁸⁶. У помещиков и корел Вышневолоц­кого уезда также были риги и крытые мощеные гумна⁸⁷. Мощенные досками тока были большой редкостью, так как стоили дорого и всюду крестьянские то­ка были грунтовыми, лишь с уплотненной, «убитой» площадкой. Но земляная основа была все же мягкой, и зерно плохо вымолачивалось. Больше того, в степных краях оно густо обволакивалось черноземной пылью. На севере, в Холмогорском у. наряду с овинами были и риги⁸⁸. Молотильные сараи и кры­тые гумна — это огромные крытые тока с двумя воротами. Такие были рас­пространены в Нечерноземье и даже в Заволжье и Оренбуржье, где их, прав­да, было, по свидетельству П. Рычкова, еще довольно мало. Крытые тока были и в Тульской губ., но использовались только в непогоду⁸⁹. В овины обычно за­гружалось от 300 до 400 снопов ржи или пшеницы, овса около 500 снопов, а если снопы мелкие, то до 600–700 снопов и больше⁹⁰.

Молотьба и разбор обмолота

Молотили, как правило, на открытых токах. Работали в овине и на току 6–8 человек. «Сушильщик опускает из овинного окошка снопы, которые выстилаются на токе в 2 ряда колосьями в средину и моло­тятся дубовыми цепами, проходя раза по 2 и по 3 с одного краю на другой (см. рис. 15). Потом переворачиваются на другую сторону и опять молотят­ся». Потом «разрезывают ножем поясы у снопов и опять молотят, ударяя цепом уже не по колосьям, но по огусьям, ибо и в оных мелкия соломенки с колосьями имеются. Напоследок берет один мужик грабли, коими перебива­ет солому, отбрасывая оную по небольшому количеству молотильщикам, ко­торые оную еще несколько раз цепами бьют. И тогда уже, усмотря, что ни­чего зерен в колосьях не осталось, сгреблют солому»⁹¹. Зерна вместе с отхо­дами молотьбы сгребали в ворох. Солому сгребают отдельно, как и пустые колосья, которые хранили в прутяных корзинах-плетюхах. Зерно из вороха веяли на открытых токах при хорошей, умеренно ветреной погоде. Веяли деревяными лопатами, кидая по ветру. Крупное, полновесное зерно, падавшее сразу же, называли «семянным», падавшее подальше в Тверской губ. назы­вали «другое», а мелкие зернышки, отлетавшие дальше всего, — «ухвостное». Еще дальше приземлялась «мякина», т. е. чешуя, сбитая с зерен. На­конец, последний вид отходов — «спашки» (зернышки костеревых семечек, мышиного гороха, сметаемые с провеянного зерна тоненькими метелочка­ми)⁹². «Стлань» или «посад» из снопов могли молотить и 3–4 раза, смотря по крепости колосьев⁹³. Снопы пшеницы и ячменя, кроме того, еще и толк­лись в специально сметанных после молотьбы цепами «в размах» узких грядочках⁹⁴. Вся работа требовала большой тщательности и труда. А.Т.Бо­лотов отмечает громадную трату времени на веяние зерна. Мало того, что надо было выжидать погоду, на четверть зерна (8 пудов) иногда требова­лось 4–5 часов работы⁹⁵. При плохом ветре приходилось перевевать 3–4 раза. И. Комов подчеркивал огромную трудоемкость сушки в овинах и молотьбы⁹⁶. Однако даже большие затраты труда часто были бессильны сделать зерно более или менее чистым. В тех случаях, когда ветра вовсе не было, лопаты очень плохо помогали делу. Зерно, а потом и мука были пол­ны примесей (спорынья, от которой мука становится «темна и синевата», го­ловня, которая остается в пшенице, костер во ржи и т. д.)⁹⁷. Еще один важный недостаток — выход копченой соломы, как ржаной, так и яровых хлебов. Копченая солома была плохим кормом для скота⁹⁸. И все же достоинства такого рода обмолота, пожалуй, покрывали его недостатки. Первое из них — возможность молотить хлеб по мере надобности в течение осени и даже зимы. Так, в Архангельском у. и Холмогорах молотили обычно зи­мой как в крытых, так и открытых гумнах, а в Шенкурске и Онеге — на открытых гумнах (см. рис. 16). На Мезени же молотили даже осенью в крытых гумнах⁹⁹. Нередко зимнее молочение происходило на заледенелом току. Иногда молотили просто на льду. Второе достоинство продленного об­молота — наибольшая сохранность урожая. Нередко хлеб оставляли в ови­нах на длительный срок, но осыпавшееся зерно все шло в дело¹⁰⁰. Третье — тщательно высушенное в овинах зерно долго не портилось и даже иногда годилось на посев.

Обмолот на Черноземье

В Черноземье обмолот шел на гумнах (и на полях), на открытых токах. Первое появление их наблюдалось уже около Коломны. Высох­шие на поле снопы или сразу, или из скирдов по мере надобности молотили так называемым «сыромолотом» обычными дубовыми цепами «в размашку». Процедура обмолота была той же. Но современники вместе с тем отмечали, что такой способ обмолота давал больше потерь зерна (оно не вымолачива­лось до конца). Кроме того, сыромолотное зерно при неблагоприятных ус­ловиях могло скорее портиться, чем высушенное в овинах¹⁰¹. Молотьба «сы­ромолотом» могла быть только при хорошей сухой солнечной погоде. «Но кому из деревенских жителей неизвестно, коль часто она нас обманывает и непогоды, застигая посреди самой работы, не только изгаживают нередко наши хлебы и делают их к лежанию непрочными, но, принуждая работных людей поспешать, подают чрез то повод к недомолачиванию дочиста и к ве­ликим растерям»¹⁰². В то же время устройство крытых токов или молотиль­ных сараев было мало кому под силу, так как в степных местах был острей­ший дефицит леса¹⁰³. В итоге обмолот затягивался, а непогода приводила к тому, что крестьяне «сами при множестве хлеба часто сидят без онаго и претерпевают зимою голод и нужду единственно от того, что зимния непого­ды молотить его их недопускают»¹⁰⁴. В районах Тамбовской, Воронежской губернии молотьба была, как правило, по окончании зяблевой пахоты¹⁰⁵. Главным образом это декабрь — февраль. Сыромолотом в большинстве районов России получали также семена на посев¹⁰⁶.

Особенности агрикультуры и уборки льна

Ряд местных особенностей в агрикультуре в середине и второй половине XVIII в. формируются и под влиянием новых факторов, в основе которых лежат явления, генетически свя­занные с рынком. В свое время И. Комов писал: лен и коноплю в России много «сеют и за обеими ходить толь хорошо у нас разумеют, что мы боль­шую часть Европы снабдеваем оными»¹⁰⁷.

Можно сопоставить разницу влияния на агрикультуру возделывания одного и того же сельскохозяйственного продукта (продукта земледелия) разных фак­торов — традиционных и новых. Ярче всего это видно на культуре возделыва­ния льна. Андрей Тимофеевич Болотов в свое время проделал такое сравнение, взяв два района — Каширский уезд (тогда еще Московской провинции) и Псковщину. В Каширском уезде лен разводили в силу так называемых «домаш­них потребностей». Это был элемент воспроизводства натурального крестьянско­го хозяйства. Природно-климатические условия этого района для культуры льна были не весьма благоприятны. Земли большей частью покатые, почва серая с подслоем глины (так называемой «хомяковины»), мешающей плодородию. Лен на такой почве короток стеблем (27–36 см), и былинка его довольно тонка. Часто он затягивается илом и пропадает. Сеют лен в Каширском уезде в полях трехпольного севооборота на ненавозной, «простой, только двоеной земле»¹⁰⁸. Да и в яровом поле специально для льна землю не выбирают. Сеется лен либо по вспаханному сохой, т. е. по бороздам, полю с последующим боронованием, либо при посеве ограничиваются простой заборонкой. Время сева общее для всех яровых культур, очередность высева которых отчасти определяется и важ­ностью в хозяйстве. Чаще сев бывает рано, примерно в половине мая¹⁰⁹ (Боло­тов считает лучшее время сева льна около 20 июня)¹¹⁰. Густота сева очень большая, поэтому лен растет с тонким стеблем. Густота высева, возможно, объ­ясняется тем, что лен в этих краях забивает сорняк «роженчик», который мало отличен внешним видом от льна¹¹¹. Кроме того, сами крестьяне стремятся к то­му, чтобы стебель был тоньше, а стало быть, и пряжа. Теребят лен, когда со­зревают головки. Его сразу везут на двор и там «растыкивают по кольям» на несколько дней для первой обсушки. Потом снопики льна сушат в овинах, а иногда и в избах (см. рис. 17). Затем лен молотят, собирая семя. После этого лен выстилают на лугу на 3 недели или несколько дольше. Лежащий лен пе­риодически переворачивают, однако иногда он на стлище загнивает. Далее следует сушка в овинах или избах. Наконец, лен мнут мялками, треплют, чистят и вяжут в вязки¹¹².

Эталон агрикультуры — «псковик»

На Псковщине процедура возделывания льна гораздо сложнее и требует не столько большего времени, сколько внимания и тщательности в крестьянском труде.

Во-первых, для льна выбирают особую землю. Вблизи селений («в ободворках») это лучшая земля — чернозем, серая, на худой конец — «суглея». Сухая и гористая земля не годилась. Лучше всего считались низ­кие и влажные почвы. Часто под лен выделяли «новины», т. е. луговые зем­ли и пожни.

«На пашенной же земле, — писал А.Т.Болотов, — пашут и боронят... три раза и потом по забороненой в третий раз сеют и заборанивают в чет­вертый раз»¹¹³. На мягких землях ограничиваются двоением, но при много­кратном («прилежном») бороновании после каждой вспашки¹¹⁴. Сроки сева разные для разных почв — на глинистых и худых — около 4 июня, на «доброй земле» — около середины июня (т.е. за 7 и 9 недель до Ильина дня). Сеют в тихую погоду, утром или вечером, не сразу после дождя, но и не в сушь. Сеют редко, не горстью (пястью), а тремя первыми пальцами. Там, где четверть овса сеялась бы, льна сеяли четверик, т. е. один пуд. Лен вырастает высокий с толстым стеблем (естественно, во многом помогает здесь прополка). С десятины урожай семян сам-3, сам-4, а волокна до 10 пудов (в урожайный год). В жаркую сухую погоду «берут лен еще недозре­лой, когда только нижние листочки станут обваливаться». Снопы вяжут под самыми головками и у комля. Затем при хорошей погоде ставят в бабки по 10 снопов. После обмолота головок наступает операция мочки льна для по­лучения особого бело-серебристого оттенка будущей пряжи. Для этого сво­зят лен к реке и выбирают тихие заводи (течением обычно несет песок, ко­торый «переедает» волокно)¹¹⁵. В крайнем случае мочка производится в больших лужах, калугах, прудах. Кладут снопы рядами в воду друг на друга головками к берегу. Сверху накрывают хворостом и жердями и даже камня­ми. Через 2 дня, когда лен вздувается, его топчут ногами и погружают глубже в воду. Срок мочки зависит от погоды (5–9 дней). Болотов пишет о том, что крестьяне контролируют ход вымокания льна следующим обра­зом. Берут прядок по 5 или 6 и гнут их, следя, ломается ли оболочка («костер») вся от корня до вершины или нет. Иные поступают иначе. Берут по 10 прядок и бьют ими трижды по воде. Готовое волокно отделяется от костера целиком и делается как паутинка. Готовые снопы льна вынимают на берег и на сутки ставят стоймя к специальным кольям для подсушки. Потом выстилают на пологих, закрытых от ветра лугах, стараясь не перетолстить стлани, т. к. при толстом слое белизна льна не удается. Лежит лен недели 2–4. И снова точный срок зависит от проб. Пробные снопы сушат в из­бах и ломают, следя, «целыми ли трубками выпадает кострика или еще плю­щится»¹¹⁶. Готовый лен вяжут в большие снопы — «кубачи». Потом везут на гумно и кладут на подмостки кучами, накрыв ржавой соломой. Сушат лен и в избах, и в овинах. В овинах сушат обычно зимой, употребляя наи­более жаркие дрова — ольху, осину, лозняк¹¹⁷. Потом лен мнут мялками, вычищают «перепалками», треплют, чистят, вяжут в связки по 20 фунтов¹¹⁸. Лен готов к продаже.

Влияние товарного производства на агрикультуру сказывается уже в са­мом процессе обработки снятого урожая льна. Головки не молотят, а среза­ют сначала самые крупные и красноватые на семена, часто идущие на про­дажу. Перед мочкой лен сортируют по длине, отделяя короткий от длинно­го. При мялке льна его сортируют на 3 «разбора» — белый или серебряный лен является лучшим, и шел он не столько на внутренний, сколько на внеш­ний рынок. Лен так называемого водяного цвета или синеватого (от долгой мочки) являлся вторым «разбором» (сортом) и шел также на продажу. На­конец, третий сорт — черный или красный лен (от пересушки), т. к. он был наиболее хрупок и редко шел в продажу. Была у псковичей и традици­онная сортировка, обычная для всех районов. От трепания льна отходом служила пакля, а от чесания — так называемая верхница, из которой ткал­ся хрящевый холст¹¹⁹. Тонкое же льняное волокно у каширских крестьян шло только на изготовление своей одежды. Таким образом, в основе мест­ных особенностей производства льна в Псковской губернии лежат наиболее благоприятные природно-климатические условия. Однако сложность и стро­гость агрикультуры принадлежат несомненно к новым явлениям, органично связанным с новым критерием — котировкой качества товара на рынке.

Во второй половине XVIII в. псковский лен считался лучшим в России, но он был дорог. Главное же — его было мало.

Кашинский «плавун» и псковский «ростун»

Тем не менее в ряде районов России весьма сильно ощущается влияние псковской агри­культуры льна, прежде всего в плане интенси­фикации процесса производства, — явление качественно новое для XVIII столетия. Примером могут служить льноводческие районы Тверской губ., в частности Кашинский уезд. По наблюдениям В. Приклонского, здесь четко разделены два направления агрикультуры льна — местного, называемого «плаун» («плавун»), и привозного — псковского, который именовался здесь «ростун¹²⁰. Технология возделывания «псковика» была несколько сложнее («ростун... имеет больше за собой старания», но «сеют его здесь очень мно­го»). «Плауны» же требовали значительно меньших затрат труда («меньше требуют за собой работы»)¹²¹. В том же Кашинском уезде «плаун» чаще на­зывали «карельским», льном (возможно, название это идет от местных твер­ских карел, подчиненных дворцовому ведомству)¹²². Тот и другой сеяли одинаково (по псковским обычаям). В одном из руководств читаем: «Лен сеять в теплой и тихой день в полной [месяц] или ущерб месяца, когда ясно светит, на чорной не мокрой, а лучше на луговой земле. В полном [месяце] и ущербе месяца [достаточно] немного семени, а лну доволно приносит. Севы по Кашинскому уезду: ранней — около 15 [мая], поздней — около 23 майя. Семена [надо] иметь сковиковые (то есть псковские, — Л.М.), а лутче — корелския. Сеять [следует]: год — на переложной, а другой [год] — тех же семян — на мяхкой земле. А ежели по нескольких годах ис того се­мени рождающийся лен будет рости короче, то старые семена не сеять, а покупать вновь»¹²³. Как свидетельствует В. Приклонский, «ростуном» (псковиком) занималось исключительно помещичье хозяйство края, сбывая на рынок, в частности в Москву, тонкие льняные полотна высокого качества и льняные нитки, идущие на кружева и плетеные изделия. В. Приклонский сообщает, что семена псковика-ростуна (а высота его былинок достигала це­лого аршина, то есть 72 см, а корельский «плаун» лишь 54 см) «теряли доброту» через каждые два года1¹²⁴. Однако сеяли его очень много, правда, пользуясь и «домашними ростунами». Как мы видим, норма высева «псковика-ростуна» гооаздо меньше, чем местного корельского плауна, который се­ялся «чаще ржи»¹²⁵. Тот и другой сеяли на полях, «что повыше», на двое-ной, иногда удобренной земле. Главным же было качество сева, «чтобы се­вец был знающий, брал в горсть и бросал на пашню умеренно и ровно семя, чтоб на всходах лен ровен, а не прогалами и не кустами был. И [от] ветру беречса»¹²⁶. Много времени отнимала прополка: «когда посеянной лен выростает нечист, и Как он с головицами будет, и зелен, то всякую траву из него бережно, чтоб не измять... выполоть»¹²⁷.

«Плаун» корельский теребили недозрелым. «Когда... головицы начнут желтеть, а не вовсе пожелтеют, в сухой красной день, а не в здозж, бабам выбрать и класть рядами горстми на той же земле. И к вечеру горсти пере­вязать. А на другой день головки со лну с семенем на зделанные деревян­ные, а лучше — железные, грабли оборвать. И, ежели случитца ненастье — те головки разослать в молотильном сарае на ветру (а в сухой день — на току) и мешать часто, чтоб не сопрели и не згорели. И, как высохнут, об­молотить нарошно зделанными валками и вывеять»¹²⁸. В других селениях даже с «плауном», урожайность которого была сам-5, сам-6, то есть выше, чем у «ростуна»¹²⁹, обращались проще: «бабки» или снопики плауна молотят сыромолотом, то есть не высушивая, и «выбивают из оных семя вальками, положа бабку на веретено»¹³⁰. Зато потом семя «плауна» корельского обра­батывают тщательнейшим образом. Его «вычищают, веют, просеивают, вы-плавливают и пропускают и, очистивши от всякой нечистоты, а более от рыжика, лучшее самое берегут на семена, другое употребляют на расхо­ды»¹³¹. В первом же случае, когда головицы тщательно сушили, после обмо­лота и веяния семена высыпали в мешки, чтобы «роспустя в них подсушить в ызбе на полатях в вольном духе, только не в дыму»¹³². В конечном итоге семена помещали в большие колоды в амбары, во время всего хранения пе­риодически (каждые две недели) «помешивали, чтоб не слежалося» («особ­ливо весною, когда оттепели пойдут»)¹³³.

«Ростун»-псковик теребили только зрелым: «а кашинский сковик, кото­рый от корельского лном отменнее, когда поспеет и головки пожолкнут и высохнут и семя дозреет», то лен теребят, перевязывают в снопики и ставят в бабки «в ведро дней [на] десять», а в ненастье снопики, лежащие на поле, необходимо «переворачивать на поле, чтоб не сгнил»¹³⁴. И как семя в голов­ках высохнет, везут на гумно и обмолачивают.

Льняные стлища и трепание тресты

«Ростун»-псковик и «плаун» корельский стелется на озимых полях и по лугам между кус­тами, в защищенных от ветра местах. Срок ростуновых стлищ значительно больше (4–5 недель), чем у плауна (3–4 недели)¹³⁵. Его тщательно контролируют: «для сего берут на последних днях почасти опытки», т. е. здесь полная аналогия с псковской льняной трестой. Потом лен сажают в бани для просушки, мнут обыкновенными мяльцами, а треплют треплами (см. рис. 18). Примерно та же технология и для плавуна. Но далее ростун в господских хозяйствах обрабатывается горазда тщатель­нее: «весьма прилежно за тем смотрят и стараются вычищить как можно чище». Треплют его несколько раз. Потом, если «не хорош», чешут специ­альными щетками из свиной щетины, оставляя «одну только жилку». «Чрез то приводят, что и худой лен бывает мягок и идет в тонкую нитку». При этом отход льняного волокна очень велик¹³⁶. Такой лен очень дорог (пуд 4 руб. в 60-е гг. XVIII в.)¹³⁷. Таким образом, влияние товарного производст­ва на агрикультуру льна в Тверской губ. было очень сильным.

Обыкновенные льны

Более или менее близок к этому уровню был ярославский лен, а также лен из некоторых рай­онов Владимирской губ. (Переяславль, Влади­мир, Киржач и др.). Впрочем, технология возделывания была здесь, видимо, проще, а основную роль играли благоприятнейшие почвенно-климатические ус­ловия. Во Владимирском у. лен сеяли в мае, всходы, как и всюду, пропалывали. После уборки вязали в снопы и сушили на солнце, повесив на специальные «остроги», иногда, впрочем, сушили и на земле. Семена вымолачивали после сушки снопов в овинах. «После того, — писал современник, — стелют его на лугах, под дозжик, и лежит он в сухую погоду по шесть, а в дождливую по 5 недель, а потом высушивают на овине, мнут и треплами треплют и вяжут в де­сятки»¹³⁸. В Переяславле господствовали очень редкие высевы льна, чтобы он рос «выше и чище». Брали его, так же как тверской «плавун», — с прозеле­нью. Семена дозревали в «побочках» на поле¹³⁹. В остальном технология была общей. Точно так же делали и в Костромской губ., где посевы льна были весь­ма обширные. Недозрелый лен «ставят в бабки головками кверху, дабы семя ево дозрело, а стебель на корени не пересох и сохранил крепость волокна». Зрелые головки околачивают, а стебли расстилают по лугам, «оставляя дозжами способствовать в лежанье ево, чтоб отделялась кострика от волокна». Посколь­ку лен здесь теребят еще до жатвы, т. е. примерно в середине июля, то лежит он 5–6–7 недель до сентября. Сушат лен в избах и банях¹⁴⁰.

Растущая текстильная мануфактура очень быстро поглощала сырьевые ре­сурсы льна в Центре России. Уже в 50-х годах XVIII века крупные русские мануфактуристы в погоне за дешевым льняным сырьем обратили свои взоры в районы Нижегородского и особенно Казанского Поволжья. В 60-х гг. XVIII в. их закупочные операции фиксируются уже в западнорусских районах Полоцка, где льны не уступали своим качествам псковским, в Белоруссии и т. д. Таким образом, растущая потребность промышленности хотя и медленно, но способст­вовала повышению агрикультуры льна в других районах. Уровень агрикультуры псковского льна был уже реальным рычагом в развитии производства льна дру­гих районов. Однако механизм этих процессов был еще крайне замедленным. Лучший псковский лен сеялся в крайне ограниченных рамках ярового поля, тес­нимый необходимыми крестьянину другими яровыми культурами (овсом, ячме­нем и т. п.), и лишь иногда на перелогах и новине.

Великорусская конопля

Не менее интересны изменения процессов агрикультуры конопли, ибо здесь также факторы товарного производства сильно воздействовали и изменяли земледельческую традицию. Эта культура в XVIII в. получила широкое распространение в ряде губерний России (Калужская, Тульская, Орловская, Курская и др.), причем в силу не только благоприятных для нее природно-климатических условий, но и благоприятной рыночной конъюнкту­ры на конопляное масло и особенно на пеньку, имевшую спрос как на внут­реннем рынке, в силу интенсивного развития парусно-полотняных мануфак­тур, так и на рынке внешнем.

Технология возделывания конопли сравнительно несложна. Сеяли ее весной. В Орловской, Курской, Воронежской губерниях обычная норма вы­сева на указную десятину — 8–10 четвериков¹⁴¹. Считалось, что «на доб­рой земле надлежит сеять гораздо чаще, потому что оный хлеб ростет однобыльно и чем чаще конопля, тем лучше бывает пенька»¹⁴². Загущенные по­севы конопли достигали 16 четвериков на десятину¹⁴³. Редкие высевы были рассчитаны на выращивание особо прочного волокна. Урожайность конопли в названных районах сам-б, сам-8. В более южных краях (Воронежская и др. губ.), сам-3, сам-4. Пеньки при хорошем урожае получали с дес. один берковец (10 пудов), иногда и больше.

Дранье конопли

В июне — июле брали так называемый «дергунец» — пустоцвет конопли, стебель которого раньше зреет. Он шел на тканье поскони — особо грубого холста.

Во многих уездах Воронежской губ. выбранный «дергунец», или, как здесь называли, — «посконь», «вяжут в снопы и высушив мочат в воде. Потом сушат на колах или в кучах. Мнут в мялках, треплят, связывают в «круги» или «керпы». В одной керпе щитается по 100 горстей»¹⁴⁴. Потом посконь прядут на гребне и делают посконные холсты.

Осенью драли всю коноплю и вязали в снопы (в Рязанской губ. их на­зывали «щитами»), сушили в поле или в овинах¹⁴⁵. В Нечерноземье коноп­лю часто сушили на специальных козлах в 4–5 рядов. Так, чтобы головки предыдущего ряда накрывались последующим. Таким образом высушенные головки обмолачивались, а семя шло на масло и семена¹⁴⁶. В Курской, Ор­ловской губерниях и в более южных районах коноплю молотили цепами и ставили копнами на поле на всю зиму. В марте — апреле замачивали неде­ли две «в проточных реках и прудах», потом ставили в поле на сушку (ок. 1,5 недель)¹⁴⁷. Затем так же, как и лен, обрабатывали в мяльцах, трепали треплами, чистили и вязали в вязки для продажи. В Воронежской губ. сно­пы вымоченной и высушенной конопли мнут мялками, «треплют или трут ногами». В отношении же льна здесь, как и в основных льноводческих рай­онах, соблюдали точную «льняную технологию», т. е. его не вымачивают в воде, как коноплю, а «расстилают, которой (т. е. лен, — Л.М.) росами и дозжами выбеливается. Потом собрав сушат, трут(!) и мнут в мялицах и так же (как коноплю, — Л.М.) треплят и на продажу вяжут корпъми»¹⁴⁸.

Конопляники — проблема удобрений

Товарный характер производства конопли повлиял на интенсификацию ее агрикультуры.Повсюду, даже на тучных черноземах, это вы­разилось главным образом в обильном удобрении навозом земли, отводимой под посев конопли. «Сей продукт, — писал А.Т.Болотов, — как известно, требует много навоза». Конопля — одна из немногих сельскохозяйственных культур, которая выдерживает большие дозы удобрений. На десятину посе­ва конопли в лучших помещичьих хозяйствах вывозили св. 3 тыс. пудов на­воза. Но так было, конечно, не везде. «Одинакой», т. е. малосемейный (что чаще означало — бедный) крестьянин в Калужской губернии мог, напри­мер, ежегодно унавоживать не более трети десятины конопляника¹⁴⁹. Обыч­но же под коноплю старались, чтобы навоза шло вдвое больше, чем под рожь. Конопля требовала даже на тучном черноземе почти ежегодного обильного удобрения.

Это важнейшее обстоятельство создавало множество проблем. Поме­щики и отчасти крестьяне там, где это было возможно, стали практиче­ски весь навоз вывозить под коноплю. Исключением были земли, осо­бенно подходящие под коноплю. А.Т.Болотов свидетельствует, что на юге Тульского края «многими сеется она (конопля, — Л.М.) на самых полевых и ненавозных землях и родится хотя и не таково хорошо, как на навозных, однако нарочито изрядно»¹⁵⁰. Ежегодные обильные удабрива-ния давали устойчивую и высокую урожайность, но не давали, так ска­зать, расширения площадей, отводимых под коноплю. В ответах по Ка­лужской провинции на анкету ВЭО прямо заявлялось о невозможности расширить посевы конопли, «для того, что оную сеют на одобренных и на унавоженных землях, чего земледельцы за малоимением навоза испол­нить не в состоянии»¹⁵¹. В конце XVIII в. во многих уездах Орловской губернии конопля в яровом поле занимала одно из основных мест, усту­пая по площади посева таким культурам, как овес и греча (Карачевский, Севский, Мценский, Трубчевский уезды Брянской округи)¹⁵². «В здеш­них местах, — писал об Орловской губернии А.Т.Болотов, — главней­ший предмет хозяйства составляют конопли»¹⁵³. В Кромском уезде посе­вы в яровом поле были больше только по грече¹⁵⁴. Однако в большинстве уездов конопля составляла лишь 3–8% ярового поля. Препятствием для расширения уже в 80-х гг. XVIII в. в Орловской губернии посевов конопли в помещичьем хозяйстве, по мнению Болотова, была также нехватка навоза, что объяснялось дефицитом скота¹⁵⁵. Большинство помещиков держало здесь на 100 дес. пашни 30–50 голов скота. Из-за этого типичный размер посевов конопли не превышал 10–15 десятин, редко достигая 20 десятин. Да и урожаи на имеющихся конопляниках становились небольшими.

Практика осенней вывозки навоза с последующей двукратной весенней вспашкой конопляников прослеживается в середине XVIII в. и в более юж­ных однодворческих поселениях Слободской Украины, хотя здесь агрикуль­тура конопли заметно уступала великорусской. Конопля здесь была с тон­ким стеблем и низкая¹⁵⁶.

«Моченец» — Продукт особый

В некоторых районах возделывания конопли довольно отчетливо видно, как постепенно тра­диционная технология выращивания и первич­ной обработки этой культуры подвергалась корректировке в силу особой то­варной специализации продукта. При господстве полевого трехпольного се­вооборота выделение конопляников в особые участки приусадебной земли вынудило в интересах рыночного сбыта не только повысить нормы удобре­ний, но и внести всякого рода новшества в процесс уборки, то есть первич­ной обработки конопляных былинок. Так, в Калужской и особенно Рязан­ской губернии коноплю после сушки в овинах и обмолота семян сразу везли мочить в прудах и болотах (также «мочили», «ежели болот нет, в ре­ках»)¹⁵⁷. Конопля в рязанских землях бывала в воде по месяцу и больше. В калужских краях, видимо, несколько меньше. Очевидцы писали, что коноп­лю «...потом, вынувши из воды, сушат в избах и мнут в ручных мяль-цах»¹⁵⁸. Так приготовлялся особо прочный вид пеньки, который на Рязанщине звали «моченец». «Моченец» шел в продажу преимущественно «для конопачения судов и в пряжу на неводы и бредни»¹⁵⁹. Средняя цена такой пеньки в 60-х гг. XVIII в. 40–45 коп.¹⁶⁰ Сверхдлительное вымачивание волокна — это уже шаг к появлению в области товарного земледелия так называемых «секретов производства» (по аналогии с промышленностью), т. е. к выработке особой, уникальной технологии специализированного земледель­ческого труда.

Калужская пенька

Однако в XVIII в. роль таких «секретов производства» в возделывании уникального по тем или иным качествам сельскохозяйственного продукта по сути все еще играло неповторимое сочетание почвенно-климатических условий, впрочем, теперь уже усиленное культурой земледельческого труда. При том, например, что в «сеянии и приготовлении» конопли в Ка­лужской губернии отличий от других районов не было (т. е. все делали «равно как и в других провинциях»)¹⁶¹, конопля и соответственно пенька здесь выделывалась, пожалуй, лучшая в России. Единственное резкое отли­чие в производстве — чрезвычайно высокие нормы унавоживания конопля­ников (навоз на десятину конопляника в теоретических расчетах тамошних знатоков стоил 8 р. 50 коп. — цифра громадная, если не фантастиче­ская)¹⁶². При нормальном урожае доход с десятины конопляника (а они были в калужских краях чаще всего на приусадебных землях) в 60-е гг. XVIII в. доходил до 13 р. 50 коп.¹⁶³ В соседних рязанских землях доход с десятины конопляника был равен в те же годы лишь 5-ти рублям. Посевы конопли в 10 четвериков здесь считались (сравнительно с зерновыми) густыми. В калужских краях сеяли сверхгусто — 2 четверти на десятину конопляни­ка. В Рязанской провинции пеньки «моченца» получали 10 пудов (т. е. берковец), а в Калужской — наиболее частый урожай — 20 пудов с десятины конопляника. Берковец же калужской очищенной пеньки в 60-х годах стоил 8 руб. (пуд 80 коп.), т. е. вдвое дороже рязанского «мочен­ца». В главных великороссийских районах производства конопли средняя цена пуда пеньки была в это время на уровне 60 коп. за пуд. Естествен­но, что разные цены отражали не только разное качество пеньки, но и разные затраты труда. В рязанских землях обработка десятины конопля­ника (т. е. весь цикл пашенных работ, уход за культурой вплоть до дер­ганья конопли) стоил в 80-е гг. XVIII в. 2 руб.¹⁶⁴ В Калужской губер­нии такая же работа наймом оценивалась в 5 руб. с десятины¹⁶⁵, т. е. в 2,5 раза дороже. Разумеется, за этим стоит высокая интенсивность агри­культуры возделывания конопли. Недаром в ответах на анкету ВЭО по Рязани о возделывании конопли или льна сказано, что льна сеют мало, а «пеньки довольно», «а чтоб... прилагаемо было совершенное старание, сего сказать не можно»¹⁶⁶. В Калужской провинции, наоборот, «весьма стараются о разведении пеньки»¹⁶⁷. Даже не в «конопляных» районах, там, где, в частности в Тверской губ., конопля давала неплохое семя на масло, резко повышалась интенсификация обработки земли. На конопля­никах Кашинского уезда практиковалось «троение» пашни. «С начала весны первый раз кладут навоз, пашут и боронят. Спустя недели 2 па­шут и опять боронят, потом в третьи по окончании ячменного сева па­шут, засевают и боронят и борозды делают»¹⁶⁸.

Итак, изложенный в данном очерке материал раскрывает практику од­ной из тяжелейших крестьянских работ — уборки озимых и яровых. В кре­стьянском календаре эта изнурительная, в основном женская работа занима­ла длительный, почти двухмесячный период, причем работа, которую нельзя было прервать, так как в этом случае слишком велики оказались бы потери хлеба. Трагизм данного положения в полную меру познали русские люди еще в эпоху Древней Руси. Уже в 1166 г. новгородский архиепископ выну­жден был установить церковное правило: «если жены, делающие страду» (то есть полевую работу), надорвавшись, получат выкидыш, то их вины в том нет, если только не принимали зелья¹⁶⁹. Иначе говоря, в таких случаях с женщины снималось обвинение в душегубстве. Примечательно, что поста­новление принято епархией, находящейся в Нечерноземье, ибо жатвенная пора в этой зоне была наиболее тяжелой, и такие случаи, видимо, были от­нюдь не редкостью.

По сути, главная тема очерка в том, что зерно в этой огромнейшей час­ти страны не дозревало и масса усилий была направлена на то, чтобы дове­сти его до необходимой кондиции. Это и суслоны, и крестцы, и копны, и одонья или скирды. Это, наконец, овины с многочасовой горячей сушкой снопов. По сравнению с такой технологией жатва в черноземных районах была более упрощенной процедурой, хотя тяжесть труда самих жней была не меньше, чем в Нечерноземье. Нередко погодные условия вынуждали уча­ствовать в этой работе и взрослых мужчин, и детей. Участие же мужчин неизбежно сказывалось на качестве работ по севу озими — самого основно­го продукта питания крестьянской семьи.

Жатва — это завершающий этап в сельскохозяйственной страде Рос­сии, вечно и неизбежно носящей «авральный» характер.

---