Нравственно-политический отчет за 1847 год
В продолжение 1847 года почти беспрерывно происходили случаи, заставлявшие правительство принимать меры осторожности. Польские выходцы рассылали своих эмиссаров; в Западном крае, преимущественно в Литве, обнаруживались один за другим неблагонамеренные люди; ученые из малороссиян задумывали о временах гетманщины и самобытности; в Остзейских и Белорусских губерниях, в первых от принятия крестьянами православия, в последних от недостатка в содержании, происходили волнения; холера, пожары от поджогов и разные бедствия колебали благосостояние многих губерний. Хотя многие политические предвещания оказались ложными, по другим вредные последствия предупреждены или обнаружились еще в незрелости, но доносов и событий, наводивших опасения, в 1847 году вообще было более, нежели во многие из предшествовавших годов.
ОТНОШЕНИЯ ИНОСТРАННЫХ ДЕРЖАВ К РОССИИ И СОЧИНЕНИЯ О НАШЕМ ОТЕЧЕСТВЕ
Присоединение Кракова к Австрийским владениям произвело весьма сильное впечатление на французскую публику, так что журналы долгое время наполнялись суждениями об этом предмете, оставляя почти без внимания другие политические вопросы. Хотя Австрия с присоединением Краковской республики одна приобретала выгоды, но вся ответственность в этом деле обращена была на кабинет российский: ибо все, согласно объявлению немецких газет, думали, что Австрия должна была согласиться на присоединение Кракова к своим владениям по требованию нашего правительства. Считая это обстоятельство нарушением Венского трактата1, французы ожидали непременной войны в Европе, и неприязнь их к России выказывалась без пределов.
Между тем покупка французских фондов много способствовала к утишению ненависти и даже оставила в иностранцах весьма выгодное мнение о России. В этом отношении особенно замечательны были статьи, помещенные в журналах «Le Portefeuille» Кардонном, который, описав тягостное положение Франции от недостатка хлеба и денег, изобразил в виде самой мудрой и предусмотрительной меры то действие нашего правительства, что оно ссудило Франции 50 000 000 франков. С этого времени исчезло мнение, что Россия по недостатку денег не может предпринять никакой внешней войны.
Изданное в Париже сочинение Тургенева2 о России под заглавием «La Russie et les Russes» ("Россия и русские" фр.) принято было некоторыми журналистами с одобрением, но, не заключая в себе ничего любопытного для иностранцев, не имело большого успеха. Изображая настоящее положение России и проистекающие отсюда будущие ее отношения, сочинитель говорит о необходимости многих преобразований, согласованных, впрочем, с неограниченною властью Государя. Но большая часть предположений Тургенева без его указаний уже усвоена нашим правительством. Вообще он представляет состояние России в таком виде, в каком она была лет за 20 перед сим, и ему, по-видимому, неизвестно о гигантских успехах, сделанных нашим Отечеством с того времени. Между прочими замечательна та мысль Тургенева, что Российское правительство, озабочиваясь освобождением крепостных людей от помещичьей власти, оставляет другие сословия под прежнею неограниченною властью и что с дарованием свободы крестьянам прочие сословия, по естественному порядку вещей, будут домогаться и для себя такой же свободы.
Головин также издал сочинение под названием «Types a caracteres Russes» ("Русские типы и характеры" фр.). Эта книга есть сбор грубых вымыслов с намеками на известных лиц, доказывающий только дурные качества самого сочинителя; он не пощадил ничего самого священного в России и излил на все оскорбительные ругательства. Он коснулся даже некоторых государственных лиц Франции, и это послужит, без сомнения, если не к совершенному его изгнанию оттуда, то по крайней мере к строгому за ним наблюдению.
Этой участи уже дождался другой изгнанник наш, бывший дворянин Тверской губернии Бакунин3.17/29 ноября в заседании польских выходцев в Париже по случаю празднования ими годовщины польского мятежа Бакунин произнес речь, в которой, представляя положение России в мнимом угнетении, изливая клеветы на Ваше Императорское Величество, он приглашает поляков оставить вражду к русским и, соединясь с ними, действовать заодно против Вашего Величества. Речь его была сопровождаема шумными одобрениями поляков! По настоянию посольства нашего Бакунин уже изгнан французским правительством из Парижа.
Польские выходцы
Число польских выходцев во Франции ныне простирается до 4790 человек, но из них большая половина вовсе не участвует в действиях революционных клубов, особенно с того времени, когда присоединение Кракова к австрийским владениям, вопреки предположениям поляков, оставлено со стороны Франции и Англии без всяких споров. Сверх того, общества польской эмиграции сами себя ослабляют взаимными несогласиями и спорами.
Несмотря на это, особенно партии Аристократическая и Демократическая в 1847 году несколько раз высылали своих эмиссаров, а случившееся в исходе года убийство в Кракове председателя уголовной палаты Заечковского показывает решительность, с какою действует парижский комитет Демократического общества. Заечковский в начале ноября получил из Парижа посылку, в которой оказались веревка и пуля, и письмо, извещающее его, что он за донесения его австрийскому правительству во вред поляков приговорен комитетом к смерти. Для охранения Заечковского местное начальство тогда же назначило одного полицейского служителя и жандарма, которые везде сопровождали его. Но это не избавило Заечковского от убийц. Возвращаясь поздно от должности, Заечковский был остановлен на улице двумя людьми, один из них выстрелил в Заечковского двумя пулями и тот пал на месте. На другой день в Кракове найдены были объявления, что вскоре будут исполнены такие же приговоры и над другими лицами, сообразно их преступлениям.
В последнее время французское правительство не только не поощряло преступных намерений польских выходцев, но даже по настоянию нашего поверенного в делах в Париже решилось предписать членам Центрального комитета разъединиться и прекратить выпуск всякого рода изданий, и профессору славянской литературы Киприяну Роберту воспрещено продолжать возмутительные его лекции о необходимости освободить поляков от зависимости.
Из разных обществ польской эмиграции перед сим особенную деятельность выказывала секта Резюррекционистов, которая успела приобрести многих последователей в странах католических. Действуя во мраке, согласно правилам своей касты, Резюррекционисты вели тайные сношения и призывали своих единоверцев к защите религии, будто бы преследуемой русским правительством, но в последнее время и они принуждены были оставить пределы Франции и удалиться в Рим.
Эмиссары
Несмотря на все неудачи, польские революционные общества продолжали высылать из Франции эмиссаров с преступными замыслами, но при самом строгом наблюдении не обнаружено, чтобы злоумышленники могли проникнуть в наши пределы, кроме Антона Велички, который за границею назывался Иосифом Опацким.
Наполеон III и Франц Иосиф
Как Опацкий показывался уроженцем Шавельского уезда, то, сверх общих мер, Ковенский губернатор4 посылал от себя чиновника для секретных разысканий; а между тем помещик Шавельского уезда Иван Величко донес, что сын его Антон, ездивший самовольно в Париж, входил там в связи с польскими выходцами и, возвратясь на родину, намерен был лишить его, своего отца, жизни, чтобы тот не мог воспрепятствовать злоумышленным его покушениям. Антон Величко немедленно арестован и сознался, что он действительно был в Париже под именем Опацкого, познакомился с несколькими польскими выходцами и, получив от одного из них 400 франков, принял поручение доставлять им нужные из России сведения.
Сверх того, Величко показал, что в феврале 1848 года должен проникнуть в Ковенскую губернию эмиссар Позорский и что, если ему, Величке, сделают доверие, то он не только предаст Позорского в руки нашего правительства, но надеется открыть и многие другие политические замыслы поляков. По внимательном рассмотрении этого дела оказалось, что Величко не заслуживает никакого доверия, и решение его участи предоставлено генерал-фельдмаршалу князю Варшавскому.
Другие эмиссары были направлены в Венгрию, Банат и Молдавию, где на них менее всего обращается внимания. В 1847 году скопища польских выходцев в окрестностях Тульчи действовали под главным руководством Пулавского и Александра. На них обращено было внимание Оттоманской порты, по распоряжению которой Александр был арестован и отправлен сначала в Рущук, а потом в Константинополь. Не желая быть переданным в Россию, он согласился принять магометанскую веру и определен в турецкую военную службу. Пулавский же более не показывался в окрестностях Тульчи. За тем действия поляков на Востоке не представляли ничего достойного примечания.
Замечательно также, что в числе лиц, арестованных в Милане во время происходивших там беспорядков, находились и 12 польских выходцев, присланных пропагандою нарочно для усиления мятежа. Итак, в поляках столько укоренился мятежнический дух, что они волнуют не одну родину свою, но готовы являться повсюду, где могут производить народные беспокойства.
ВЕЛИКОЕ ГЕРЦОГСТВО П03НАНСК0Е И ГАЛИЦИЯ
Ход следствий по делам политическим, возникшим с 1846 года, показывает, что гнездом заговора поляков было герцогство Познанское. Главные и решительные действия их развились с того времени, как прусское правительство дозволяло эмигрантам селиться в Познани; они являлись туда во множестве и успели воспламенить умы шляхты и других сословий. Скоро в Познани образовалась провинциальная централизация, которая, по сближению своему с прочими частями прежней Польши, могла с большим удобством приводить в действие планы Главной Парижской централизации. Следствием этих интриг были беспорядки, происходившие в 1846 году особенно в Галиции и частию в герцогстве Познанском.
Из обвинительного акта, представленного королевским прокурором Прусскому Верховному трибуналу, видно, что число лиц, замешанных в возмутительных действиях, простирается до 254. Арестованные преступники избрали себе защитниками таких адвокатов, которые известны по либеральному образу мысли. Адвокаты сии давали такой оборот делу, что арестованные поляки считались не политическими преступниками, а людьми, желавшими возвратить прежние свои преимущества и оказать помощь соотечественникам, будто бы страждущим под скипетром России и Австрии. Вообще, пруссаки оказывают сочувствие к полякам и говорят, что, если бы последних осудили строго, то разве для того только, чтобы сделать угодное нашему правительству.
Возмутительный же дух народов в герцогстве Познанском обнаруживался неоднократно и в 1847 году, так что в некоторых случаях была употреблена военная сила и несколько десятков человек были убиты и ранены; многие места близ границы нашей были совершенно разграблены.
В Галиции наказание виновных только временно могло навести страх на мнимых патриотов. Легкомыслие до того овладело умами, что там, несмотря на давнюю неудачу заговорщиков, снова проявлялись случаи гибельного направления и весь край находится в тревожном положении. Женщины играют в Галиции важную роль во всех политических интригах; они составили между собой обширный заговор, цель которого состоит в том, чтобы возбуждать в крестьянах и в войске ненависть к правительству. Патриотки действуют с величайшим одушевлением, обязавшись взаимною клятвою не отступать ни пред какою опасностью.
ЦАРСТВО ПОЛЬСКОЕ И ЗАПАДНЫЕ ГУБЕРНИИ
В Царстве Польском в продолжение 1847 года не было особенно важных политических событий; продолжались только разыскания, начавшиеся со времени последнего Краковского возмущения, и изобличено несколько лиц, которые принимали участие в этом возмущении; открыто еще, что некоторые из жителей Августовской губернии имели тайные сношения с польскими выходцами, получая от них возмутительные сочинения и распространяя их между жителями смежных губерний. Главные виновники в этом - двое сыновей помещика Скаржинского, преданные военному суду. Впрочем, дух жителей Царства Польского остается прежний; сочувствие пруссаков к преступникам познанских злоумышлений и то, что там из заговорщиков никого не подвергли заслуженному наказанию, произвело в жителях Царства общее удовольствие, а в течение карнавала 1847 года не было в Варшаве никаких увеселений в ознаменование, как говорили, траура по Кракову!
В губерниях, вверенных управлению генерал-адъютанта Бибикова, кроме незначительных доносов и открытия запрещенных книг, производилось только одно важное дело о дворянине Вещицком, который в Киеве подговаривал чиновника Сосновского действовать соединенными силами к составлению заговора для поднятия нового восстания в Западном крае, обнаруживая при этом самые неистовые и кровавые замыслы. Но Вещицкий еще не успел приступить ни к каким действиям, как был задержан и заключен в Шлиссельбургскую крепость.
Напротив того, учрежденная в Вильне следственная комиссия над политическими преступниками была беспрерывно обремена (Так в тексте) делами. Главное внимание этой комиссии обращено было на дела об эмиссарах Рере и Магдзинском, которые в начале 1846 года приезжали из Познани, чтобы возбуждать жителей Литвы к восстанию, вербовать недовольных и направлять их за границу, где готовился общий мятеж. Комиссиею открыто, что хотя Рер по краткому пребыванию в Западном крае не мог распространить преступных своих намерений, но, тем не менее, оказалось, что до 15 человек знали о его намерениях. Более других виновен по этому делу лекарь Рениер, который имел сведения о приготовлениях к мятежу в Познани, получал запрещенные книги, распространял их и подговаривал других к участию в своих замыслах. Следственная комиссия сначала подозревала, что Рер и Рениер успели составить в Литве тайное общество, или, по крайней мере, род общества, но подозрение это по сие время не оправдалось.
Другой же эмиссар Магдзинский, приезжавший из Познани в Ковенскую губернию, пробыл там только двое суток и не мог ни завести связи, ни распространить преступных замыслов. Из всех лиц, арестованных по этому делу, одна только девица Пржецишевская оказалась виновною в том, что слышала от самого Магдзинского о политической цели его пребывания, и то в общих выражениях.
По донесениям лекарей Тераевича и Койсевича, еще возрождалось сомнение, что князь Ксаверий Сапега и другие дворяне Брестского уезда составляют тайное общество, имеющее цель распространять правила коммунизма. Донос этот, в сущности, не подтвердился, но Сапега и некоторые другие дворяне навлекли подозрение тем, что имели у себя запрещенные книги или в разговорах своих обнаруживали мнимый польский патриотизм. Поэтому князь Сапега удален из Литвы, а за оговоренными дворянами Брестского уезда учреждено секретное наблюдение.
Кроме разысканий об обширных злоумышлениях, представлялись случаи и частичных политических преступлений в Литве. Бокшанский5 желал возмутить крестьян, предполагая, не начнется ли от этого и политическое волнение в крае; Висловский обвиняется даже в намерении во время Высочайших путешествий через Литву покуситься на жизнь Вашего Величества; у монахов базилианского монастыря в Вильне и у разных помещиков найдены были возмутительные книги и бумаги; даже девицы, воспитывавшиеся в пансионе Германа, хранили у себя подобные бумаги, питая дух мнимого польского патриотизма.
Было даже безымянное донесение, что поляки, составляя обширный заговор, переписываются из Ковно, Острова и Луги с С.-Петербургом и намерены здесь 17 ноября произвести возмущение. Как донесение это подтверждалось предостережением, полученным от короля прусского6, то приняты были деятельнейшие меры осторожности, но все наблюдения показали только ложность этого доноса, и 17 ноября прошло без всяких особенных событий.
Вообще разысканиями не открыто, чтобы ныне в Западных губерниях существовали тайные общества, но это нисколько не утешительно: ибо злоумышленники находятся и без обществ в стране, где большая часть жителей сочувствует им в преступных намерениях. Уроженцы Западных губерний, с немногими исключениями, и духовенство, и женщины, и молодые люди, и даже старцы столько легкомысленны, что как бы непреоборимою силой влекутся к неустройству, хотя Россия предоставляет им спокойствие и счастье, а со стороны противной нет для них ничего, кроме потерь и волнений.
МАЛОРОССИЯ
Украйна всегда была одной из самых спокойных областей, так что в общем мнении малороссияне были почти то же, что великороссияне. Тем прискорбнее было открыть, что ученые люди из малороссиян старались поколебать верность этой страны. Учители и воспитанники университета Св. Владимира по близости к западным славянам переняли у них страсть к старине и народности и, рассуждая о всех славянских племенах, пришли к мысли о соединении их в одно государство. Как наши ученые в Киеве были большею частью из малороссиян, то они преимущественно предавались рассуждениям о восстановлении языка, обычаев и народности Малороссии. В это время явился в Киеве коллежский секретарь Гулак7, воспитанник Дерптского университета, с стремлением составить общество какое бы то ни было. Киевские ученые Костомаров8 и Белозерский9, сблизившись с ним, составили тайное общество Св. Кирилла и Мефодия10. Общество вскоре само собою разрушилось, но мысль о восстановлении малороссийской народности распространилась. Учитель Кулеш11 в своих исторических сочинениях и художник Шевченко12 в стихотворениях, которыми восхищались малороссияне, описывали вольность прежнего казачества, наезды гайдамаков и прославляли времена гетманщины. Нет сомнения, что стремление это, продолжаясь и расширяясь, могло бы укоренить в малороссиянах мысль о мнимом угнетении их Российскою державою и возможности существовать отдельно, подстрекать к возмутительным попыткам и поставить край в такое же зыбкое положение, в каком находится Польша и возвращенные от нее губернии. Но зло обнаружено было в самом начале, и, с одной стороны, зараза еще не проникла в умы жителей Украйны, а с другой - наказание, которому подвергнуты виновные, без сомнения удержит молодых малороссиян от преступных замыслов.
В то же время сделалось известно, что идеею о соединении славянских племен заняты не одни малороссийские, но и другие ученые, особенно в университетах Св. Владимира, Харьковском и Московском. Люди сии не заговорщики, не злоумышленники и даже полезные двигатели в государстве: ибо заботятся об утверждении образа мыслей собственно русских и очищении нашей народности от излишних примесей иноземного. Но, как с одной стороны, возгласы славянистов о присоединении к России иноземных славян могли навлечь неудовольствие соседственных держав, а с другой - подвластные России народы с рассуждениями о народности каждого племени могли бы, подобно малороссиянам, перейти к желанию достигнуть самобытного существования, то и объявлено Высочайшее повеление о наблюдении со стороны начальников учебных заведений и цензуры, чтобы ученые и на лекциях и в издаваемых ими книгах все выводы свои клонили к возвышению не Малороссии, Польши, Литвы и других подвластных стран отдельно, но Российской империи и чтобы они не касались ни расширения пределов государства, ни других политических предметов, не входящих в круг науки.
ОСТЗЕЙСКИЕ ГУБЕРНИИ
Неурожаи предшествовавших лет привели в Лифляндии многих домохозяев к несостоятельности. Это положение и равнодушие помещиков, особенно к тем из крестьян, которые оставили лютеранскую веру, было причиною, что многие покушались на явные кражи, дабы получить продовольствие в тюремном заключении!
В начале марта до 40 жителей ближайших к Псковской губернии мест, узнав о переселении оттуда крестьян в Тобольскую губернию, пошли в Псков и просили об отправлении их «в теплый край». Слухи об этом быстро разнеслись по уездам Дерптскому и Верроскому, и в то время как делались распоряжения к возвращению бежавших, прочие крестьяне означенных уездов начали толпами уходить в Псковскую губернию. Распоряжения, сделанные к прекращению этих беспорядков, увенчались полным успехом.
В исходе 1846 года крестьяне, принявшие православие, освобождены от платежа повинностей в пользу пасторов. Это много способствовало распространению православной веры в Лифляндской губернии: с 1845 года до состояния указа об этом присоединенных эстов и латышей считалось до 37 000 душ; в первые же два месяца после того число изъявивших желание оставить лютеранизм возросло до 76 000 душ.
Производство следствий, возникавших в Лифляндии по обоюдным жалобам лютеран и православных, возбуждали ропот со стороны дворян; находили, что назначение для этих следствий особых чиновников нарушает местные привилегии. Вообще, усиление православия в Лифляндии и действия нашего правительства по этому предмету огорчили многих лиц в Остзейских губерниях, которые всегда верною и полезною службою доказывали правительству свою преданность. Жаль будет, а не удивительно, ежели их преданность потрясется.
РАЗНЫЕ СОБЫТИЯ
Холера
В пределах Империи в конце 1846 года появилась эпидемическая холера. Сначала действие этой болезни было слабо, но с наступлением весны 1847 года она возобновилась с большею силою, распространяясь по всему Закавказскому краю; в мае перешла в Ставропольскую губернию, в первых числах июля - в Астраханскую, потом достигла земли войска Донского, Саратовской, Воронежской, Пензенской губерний; в августе распространилась по Курской, Орловской, по Южному краю; в сентябре появилась в Тамбовской, Казанской, Симбирской, Оренбургской, Московской и Киевской губерниях. Болезнь эта наиболее опустошительна была в Ставропольской и Саратовской губерниях, потом в Москве, Киеве и в губерниях Астраханской, Симбирской и Казанской; в прочих губерниях действие эпидемии было слабее, а с наступлением осени она во многих местах прекратилась.
Учреждением холерных комитетов и временных лазаретов, в которые принимались только добровольно желавшие поступить в оные, дозволение, дабы обозы и транспорты следовали безостановочно, и другие распоряжения правительства сохранили общее спокойствие. Народ не унывал, не чуждался медицинских пособий и подвергался с кротостью предписанным мерам13.
Пожары
В Костроме в конце августа разнеслись слухи, что город истреблен будет огнем. Поводом к этому была найденная в доме помощника почтмейстера записка, в которой угрожали убийством и поджогами за утайку пересылаемых солдатских денег. Виновных в сочинении записки не открыто; но вскоре произошел опустошительный пожар. Между встревоженными жителями возникла молва, что поджоги происходят от поляков. В последовавшие за тем дни начали подкидывать записки и писать на стенах угрозы, и когда предрекаемые пожары действительно происходили, жители не сомневались уже, что поляками составлен заговор. Гражданский губернатор Григорьев14, поверив народной молве, заключил в тюрьму чиновников, дворян и нижних чинов из поляков, всего до 90 человек. Назначенная следственная комиссия и сам губернатор пристрастными действиями своими вынудили двух мальчиков, бывших в услужении у польских дворян, к показанию, что заговор действительно составлен в доме штаб-лекаря Ходоровича. К этому присоединилось подобное же объявление дворовой женщины означенного медика. Следственная комиссия и губернатор, еще более доверив обвинениям, вытребовали других подозреваемых лиц из Москвы, Ярославля и Владимира.
Между тем пожары не возобновлялись, мальчик и дворовая женщина Ходоровича признались в оклеветании господ своих, и комиссия не обнаружила никаких фактов к обвинению оговоренных лиц. Вслед за тем по Высочайшему повелению неосновательно обвиненные освобождены из-под ареста, а губернатор Григорьев отрешен от должности и предан военному суду.
Беспорядки между крестьянами
Составление в Западных губерниях инвентарей для уравнения повинностей и облегчения податного состояния поселили в крестьянах ложную мысль, будто бы им Высочайше дарована свобода и будто бы владельцы стараются скрыть это в тайне. Последствием этих превратных толков в Могилевской губернии в начале года случилось происшествие, встревожившее все местное дворянство. Два дворовых человека помещика Лесневского, озлобленные наказанием брата их, убили управителя и потом, не успев лишить жизни своего господина, отправились в соседние имения для отмщения другим помещикам за угнетение крестьян: в несколько часов на расстоянии 18 верст они убили шесть и ранили восемь дворян. Свидетели зверства этих людей, крестьяне, не остановили их и допустили скрыться, но они вскоре были задержаны. По исследованию дела оказалось, что ни предварительного заговора на совершение этого злодеяния, ни сообщников убийц не было, а 14 крестьян не защитили своих владельцев оттого, что были испуганы неожиданностью событий. Виновные суждены военным судом и подвергнуты примерному наказанию, которое произвело на местных жителей сильное впечатление.
Вскоре после этого произошло волнение в Витебской губернии. Там разнеслись слухи, что крестьянам, работавшим три года на Московской железной дороге, даруется свобода. Крестьяне, изнуренные недостатком продовольствия, легко поверили этим слухам, распродавали свои имущества, истребляли земледельческие орудия и уходили из селений. В начале мая некоторые имения опустели; остались только те, которых удержала на месте крайняя нищета!
Губернское начальство медлило своими распоряжениями до того, что в Дризинском уезде движение крестьян приняло вид совершенного возмущения. Они угрожали помещикам смертью, вооружались и отправлялись толпами. Некоторые из этих партий устремились через Псковскую губернию с целью достигнуть С.-Петербурга и подать жалобы на владельцев. Напрасно местные чиновники, посланные с слабыми отрядами внутренней стражи, старались остановить уходивших; они бросались на нижних чинов, ранили их, жестоко били чиновников и дворян.
Для прекращения этих беспорядков посланы были флигель-адъютанты Опочинин и Назимов15 и приказано направить туда находившиеся в ближайших местах войска. Бежавшие толпы задержаны, обращены на место жительства, и спокойствие в губернии восстановлено. Зачинщики беспорядков и виновные в буйствах арестованы и преданы военному суду. По исследованию, злоумышленных подстрекателей не открыто, но оказалось, что предписание о скорейшем составлении инвентарей дало повод к превратным толкам о свободе; наем людей на железную дорогу, самовольный уход туда многих крестьян в надежде лучшего пропитания и долговременное нахождение там беспаспортных распространяли еще более ложные слухи, которые поддерживали местные жители в видах корысти. Виновные в подстрекательстве также преданы суду.
В других губерниях Западного края крестьяне возмущались против помещичьей власти в 12 имениях. Это большею частию происходило от обременения крестьян работами, от дурного обращения с ними и от стремления крепостных людей к свободе. Особенное упорство оказано было крестьянами двух имений помещиков Подольской губернии Гижицкого и Поповского, где ни меры исправительные, ни воинский постой не обратили крестьян к покорности, и только жестокое наказание зачинщиков усмирило возмутившихся. В прочих имениях волнения прекращены мерами кроткими. В подстрекательстве крестьян открыты виновными жители смежных казенных имений, сочинители просьб, руководимые корыстью, и несколько сельских священников, возбуждавших в крестьянах дух неповиновения из личных неудовольствий к владельцам.
Крестьяне внутренних губерний возмущались в 26 имениях. Спокойствие восстановлено было большею частью при содействии воинских команд, а в имении помещика Ярославской губернии Томановского по упорству крестьян и вредному примеру для других вотчин, в которых замечен был также дух своеволия, признано было необходимым предать виновных военному суду.
В Воронежской губернии распространены были закубанскими поселенцами из беглых жителей этой губернии ложные слухи, будто бы помещичьим крестьянам дозволено переселяться на Кавказ, и будто бы там даруют им льготы. Эти слухи, перешедшие и в Курскую губернию, взволновали умы до того, что крестьяне начали продавать свои имущества, и из имения воронежского помещика Харкевича несколько семейств ушли в Курскую губернию для получения билетов на дальнейшее следование. Они вскоре были задержаны, водворены на местах жительства, и волнение, принятыми губернским начальством мерами, прекращено.
В Курской губернии в то же время до 75 крестьян помещика князя Трубецкого отправились на Кавказ через Воронежскую губернию; когда же были остановлены в имении графа Бобринского, то, не желая возвращаться к своему владельцу, возмутились против местных чиновников и вместе с тамошними крестьянами, подстрекаемые двумя священниками, напали на воинскую команду, рассеяли ее и жестоко избили чиновников. Они вскоре усмирены кроткими внушениями, а зачинщики преданы суду.
Покушений крестьян на жизнь помещиков своих было 20, большею частью в Великороссийских губерниях, но 14 таких покушений были безуспешны. На жизнь управителей и сельских старшин было 15 посягательств, и в том числе совершено 10 убийств. Причина этого рода преступлений относится наиболее к строгому обращению или взыскательности за проступки виновных и к личному мщению за притеснения.
Случаев жестокого обращения помещиков с крестьянами обнаружено 22, в том числе в Западных губерниях 6, в Тульской 4, в Смоленской 3. Кроме того, уличились в жестокостях 9 управителей.
В смертельном наказании крестьян обвинено 16 владельцев и 59 управителей, приказчиков и старшин.
От жестоких наказаний умерло крестьян обоего пола 54, малолетних 5; рождено мертвых младенцев 17, доведено до самоубийств 5 человек; всего 81, менее против 1846 года 26-ю случаями.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ ВЕЛИКОРОССИЙСКИХ ГУБЕРНИЙ И НАРОДНЫЕ РАССУЖДЕНИЯ
В политическом отношении Великороссийские губернии и в 1847 году, как в предшествовавшие годы, были совершенно спокойны. К ним не относятся опасения, возбужденные в ноябре месяце тем доносом, будто злоумышленники, переписывающиеся из Ковно, Луги и Острова с С.-Петербургом, намерены были произвести возмущение в самой столице: ибо злоумышление это, по самому доносу, если б оный и был справедлив, приписывалось полякам. Собственно из русских в продолжение всего года обвинялись в дерзких политических разговорах только двое молодых людей, чиновник Афендик и поручик Корпуса Горных инженеров Банников. Но первый дозволял себе рассуждения о республиканском правлении более для того, чтобы раздражать прежнего сотоварища своего чиновника Мамышева, пламенного приверженца монархизма; а второй впадал в возмутительные суждения, частью от болтливости, а частью от того, что, предавшись чтению книг, он еще не умел извлекать из них полезное и перетолковывал все прочитанное в дурную сторону. Нимало не уменьшая вины Банникова и Афендика, которые и подверглись должностному наказанию, нельзя, однако же, не заметить, что политические преступники из русских представляют совершенную противоположность преступникам из польских уроженцев. В последних политические интриги составляют как бы основной элемент их природы; будучи задержаны, они, кажется, жалеют о том только, что не исполнились их замыслы, и даже после наказания, затаивая злонамерения свои, они, при удобном случае, готовы снова погрязнуть в том же преступлении. Напротив того, Банников и Афендик, при первом объяснении им в истинном виде поступков их, сами с ужасом взирали на свое безрассудство, изъявляя столь глубокое раскаяние и давая столь искренние обеты в исправлении, что, без сомнения, они будут одними из вернейших подданных Вашего Императорского Величества. Совоспитанники же Банникова, офицеры Горного института, хотя не донесли о его разговорах начальству, но никто из них не соблазнился его доводами, удалялись от него, и все вполне понимали как ложность его суждений, так и святость монархической власти. Смею удостоверить, что таковы все русские, с немногими разве исключениями.
Это счастливое расположение русских в политическом отношении не изъемлет, однако же, некоторых из них от склонности к толкованиям и рассуждениям, нередко против распоряжений правительства. По заведенному порядку в течение целого года Ваше Императорское Величество изволите постепенно знать о всех событиях, худых или хороших, коими год изобиловал, а потому считаю излишним утруждать внимание Ваше описанием предметов, которые по краткости времени не могли изгладиться из памяти и беспрерывного Вашего наблюдения, и, в заключение, осмеливаюсь изложить здесь только о тех случаях и общественных рассказах, которые сделали на меня особенное впечатление.
В течение прошедшего года главным предметом рассуждений во всех обществах была непонятная уверенность, что Вашему Величеству непременно угодно дать полную свободу крепостным людям. Эта уверенность поселила во всех сословиях опасение, что от внезапного изменения существующего порядка вещей произойдут неповиновение, смуты и даже самое буйство между крестьянами. Осчастливленный доверенностью Вашего Величества и зная истинные намерения Ваши, я, лично, и через другие находящиеся в моих руках средства, старался быть оплотом против распространения подобного мнения. Я внушал и уверял всех и каждого, что Ваше Императорское Величество и не думаете о внезапном перевороте, что различные указы и постановления, изданные в последнее время насчет крестьян, суть только предшественники таким мерам, которые улучшили бы быт их, не нарушая необходимой и умеренной власти помещиков, одним словом, что заботы Вашего Величества клонятся единственно к ненарушимому правосудию, к удержанию порядка и общественного спокойствия. Но в то самое время, когда я действовал сообразно известным мне мыслям и намерениям Вашего Величества, другими, мне не ведомыми путями, доходили и ныне еще доходят во все сословия такие рассказы и внушения, которые противоречат моим убеждениям. Эти рассказы находят столько веры в обществе, что составляют в оном непостижимое брожение умов, которое предотвратить я уже не имею возможности.
При всех неусыпных моих наблюдениях я был не в состоянии обнаружить истинных виновников распространения подобных слухов, не могу даже определить, есть ли это последствие неблагонамеренности или только необдуманного рассуждения о действиях правительства; но вижу, что разглашатели внушили и поддерживают тревогу общественную, которая, к сожалению, производит неумолкаемое в умах волнение.
Большая часть публики рассуждает, что свобода крестьян во всех государствах Европы не привела их к тому счастливому быту, которого от свободы ожидать должно, что, напротив, где более свободы, там более беспорядков, что теперь, когда все умы в брожении, не время преступать к уменьшению власти помещиков и что со всяким нововведением должно приостановиться, по крайней мере на некоторое время.
Указ, дарующий крестьянам право выкупать себя на волю, если заложенное имение продается с публичного торга16, произвел на помещиков грустное впечатление. Одни говорят, что крестьяне с намерением будут увеличивать недоимку оброков, чтобы поставить помещиков в затруднительное положение и, воспользовавшись их несостоятельностью, выкупаться на волю; другие - что правительство с некоторого времени употребляет излишнюю бдительность и настойчивость к освобождению крестьян.
Не входя в правильность или неправильность таких рассуждений, я считаю только обязанностью не скрывать оных от Вашего Императорского Величества.
Второй, и столько же важный, предмет общественных рассуждений были и есть рекрутские наборы. Не умолчу перед Вашим Величеством, что эти рассуждения часто превращаются в неумолкаемый ропот. Одни говорят, что по расчету народонаселения от частых рекрутских наборов в непродолжительном времени останутся в поместьях только старцы и дети; другие утверждают, что уже и ныне многие помещики не имеют, кого отдать в рекруты.
Прошедший год, едва ли не более предыдущих годов, изобиловал доносами и предвещаниями о готовящихся возмущениях. Многолетние опыты доказали, как мало веры можно давать этим доносам. Не менее того моя обязанность требовала не упускать из вида этих предвещаний, тем более что сведения о духе народном в Западных губерниях показывали, что расположение умов к правительству, ежели не совершенно враждебно, то, по крайней мере, весьма сомнительно, и что продолжение самого бдительного в таких губерниях надзора необходимо. Проникнутый этою необходимостью, я добросовестно исполнил свою обязанность, принимал наистрожайшие меры предосторожности, и, к счастью, большая часть доносов доказала только, что есть люди неблагонамеренные, желающие своими предвещаниями содержать правительство в тревожном положении.
Сколько в предыдущие годы намерения этих доносчиков были безуспешны, столько в прошедшем они, к сожалению, достигли цели своей: ибо в ноябре месяце не только правительство, но вся столица была в такой тревоге, что даже в высших обществах при пушечных выстрелах во время возвышения воды полагали, что возмущение начинается!
По этому случаю приемлю смелость доложить Вашему Императорскому Величеству, что лучшие меры предосторожности суть те, которые покрыты непроницаемою тайною, и потому я поставил себе за правило действовать так, чтобы никто и не догадывался о принимаемых мерах предосторожности и чтобы в публике не могла родиться и самая мысль о возможности произвести возмущение во время твердого правления Вашего Императорского Величества.
Вообще, в прошедшем году более, нежели когда-нибудь, общественное мнение порицало меры правительства: в особенности роптали при слухе об уничтожении чинов и несколько вооружались против образа воспитания, которое дается юношеству в учебных заведениях Министерства Народного просвещения. Впрочем, по строгом размышлении об этом предмете, нельзя винить министерство, ибо коренное университетское положение, как и везде, препятствует иметь за учащимися бдительный надзор.
Слухи об армии и флоте были в течение целого года самые удовлетворительные: безусловная преданность к правительству, строгая подчиненность и вообще о состоянии войск, как сухопутных, так и морских, всегда и везде отзывались с похвалою. Войска Гвардейского корпуса преисполнены самого лучшего духа, и во время несколько тревожного положения публики в ноябре месяце я лично удостоверился, что в преданности нижних чинов и офицеров нет и не может быть ни малейшего сомнения. О состоянии военно-учебных заведений я умалчиваю потому, что упомянутое состояние войск есть очевидное и неоспоримое последствие того воспитания, которое преподается юношеству под главным надзором Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Павловича.
Передавая это Вашему Императорскому Величеству с чистосердечною откровенностию, и видя, что рассуждения и умствования публики не имели вредных последствий, я, к утешению Вашему, сказать доложен, что любовь и преданность всех сословий, бесспорно, принадлежат Вам и Вашему Царственному дому. Впрочем, все, что пишу, есть только повторение моих изустных докладов Вашему Императорскому Величеству, и доказательством справедливости моего заключения служит то, что при распространившемся слухе о болезни Вашего Величества и Государя Наследника Цесаревича17 вообще все, без исключения, приведены были в тревогу и невыразимое уныние, так что все рассуждения, занимавшие прежде публику, внезапно прекратились и не было в городе другой думы, другого разговора, как только о недуге Вашего Величества и Его Высочества! Даже церкви наполнились молящимися о Вашем исцелении и, когда молитва была услышана, тогда снова и повсюду воцарилась общая радость и спокойствие.
Граф Орлов18
ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 12. Л. 112-152.
1 По Венскому трактату 1815 г. Краков был объявлен «вольным городом».
2 Тургенев Николай Иванович (1789-1871), образование получил в Московском и Геттингенском университетах. Российский комиссар административного департамента союзников в Германии (1813). По возвращению в Россию - помощник статс-секретаря Государственного совета (1816); служил в министерстве финансов (с 1819 г.). Участвовал в деятельности ранних декабристских обществ, член “Союза благоденствия”. В 1824 г. уехал за границу. Был заочно осужден и приговорен к каторжным работам навечно. В 1857 г. возвратился в Россию и был восстановлен в правах. Автор многих работ экономического характера.
3 Бакунин Михаил Александрович (1814/19-1876), один из виднейших идеологов анархизма и народничества. Окончил Артиллерийское училище в Петербурге, получил офицерский чин, в 1835 г. вышел в отставку. Жил в Москве, был членом кружка Н.В. Станкевича. В 1840 г. уехал за границу (Германия, Швейцария, Франция), где примкнул к левым гегельянцам. Требованиям русского правительства возвратиться на родину не подчинился; заочно приговорен к лишению всех прав состояния и ссылке на каторжные работы в Сибирь (1844). После высылки из Франции принял участие в Славянском съезде в Праге и стал одним из лидеров вспыхнувшего во время съезда восстания (12-17 июня 1848). В числе руководителей Дрезденского восстания (1849) арестован и приговорен саксонским судом к смертной казни, замененной пожизненным заключением; передан в руки австрийского правительства и вторично приговорен к смертной казни, снова замененной пожизненным заключением (1851). Выдан России и заключен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости, где написал покаянную “Исповедь”, предназначавшуюся для императора. Отправлен на поселение в Сибирь (1857); через Японию и США бежал в Лондон (1861), сотрудничал с А.И. Герценом и Н.П. Огаревым. Желая принять личное участие в польском восстании 1863 г., отправился к берегам Литвы в составе неудачной морской экспедиции. После подавления восстания переехал в Италию (1864-1867), затем жил в Швейцарии. Во время Франко-прусской войны участвовал в Лионском восстании (сентябрь 1870); в выступлениях анархистов в Болонье (1874). Последние годы провел в Локарно, умер и похоронен в Берне.
4 Ковенским губернатором в 1847 году был действительный статский советник Калкатин Иван Степанович.
5 Бокшанский Юлиан (1824-1863), бывший студент Московского университета; участник революционного движения 40-х годов и Польского восстания 1863 г.
6 Фридрих-Вильгельм IV.
7 Гулак Николай Иванович (1822-1899), один из организаторов Кирилло-Мефодиевского общества. Образование получил в Дерптском университете; служил в канцелярии киевского генерал-губернатора. В Кирилло-Мефодиевском обществе занимал радикальные позиции. 18 марта 1847 г. был арестован, заключен в Шлиссельбургскую крепость. Приговорен к ссылке, которую отбывал в Перми (1850-1855).
8 Костомаров Николай Иванович (1817-1885), историк, этнограф, писатель. Окончил Харьковский университет. С 1846 г. - профессор Киевского университета. Один из организаторов Кирилло-Мефодиевского общества и авторов его программы. В 1847 г. арестован, сослан в Саратов; служил в Саратовском статистическом комитете (до 1857 г.), собирал сведения об экономическом состоянии губернии. Профессор русской истории Санкт-Петербургского университета (1859-1862).
9 Белозерский Василий Михайлович (1823-1899), известный украинофил; редактор журнала «Основа».
10 Украйно-славянское, или Кирилло-Мефодиевское, общество возникло в конце 1845 - начале 1846 г. в Киеве, насчитывало несколько десятков человек. Лидеры: Н.И. Костомаров, В.М. Белозерский, Н.И. Гулак. Организационные и программные положения изложены в «Уставе» и так называемом «Законе Божьем». Общество ставило задачей национальное и социальное освобождение Украины и включение ее в будущую федерацию славянских государств. Раскрыто в 1847 г. по доносу А.М. Петрова, присутствовавшего на одном из собраний.
11 Кулеш (Кулиш) Пантелеймон Александрович (1819-1897), писатель, этнограф, историк. Член Кирилло-Мефодиевского общества, в 1847 г. арестован и приговорен к ссылке. В дневнике А.В. Никитенко за 1847 г. имеется следующая запись: «В нескольких номерах детского журнала «Звездочка»... была в прошлом году напечатана краткая история Малороссии. Автор ее Кулиш. Теперь из-за нее поднялась страшная история. Кулиш был лектором русского языка у нас в университете: его выписал сюда и пристроил Плетнев. По ходатайству последнего он был признан Академией наук достойным отправления за границу на казенный счет. Его послали изучать славянские наречия. Он поехал и взял с собой пачку отдельно напечатанных экземпляров своей «Истории Малороссии» и по дороге раздавал их, где мог. Теперь эту историю и самого Кулеша схватили... С этой маленькой книжкой, впрочем, соединены, говорят, гораздо более важные обстоятельства. На юге, в Киеве, открыто общество, имеющее целью конфедеративный союз всех славян в Европе на демократических началах, наподобие Северо-Американских Штатов. К этому обществу принадлежат профессор Киевского университета Костомаров, Кулиш, Шевченко, Гулак и проч. Имеют ли эти южные славяне какую-нибудь связь с московскими славянофилами - неизвестно, но правительство, кажется, намерено за них взяться» (А.В. Никитенко. Дневник. Т. 1. С. 303-304). В 1856-1857 гг. П.А. Кулиш издавал литературно-этнографический сборник «Записки о Южной Руси». Основал в Санкт-Петербурге украинскую типографию, где печатал сочинения Т.Г. Шевченко, И.П. Котляревского, Марко Вовчок и др. В 1861-1862 гг. издавал в Петербурге украинский либеральный журнал «Основа».
12 Шевченко Тарас Григорьевич (1814-1861), украинский поэт и художник. Родился в семье крепостного крестьянина, выкуплен К.И. Брюлловым (1838). Первый сборник стихов «Кобзарь» вышел в свет в 1840 г. Окончил Петербургскую Академию художеств (1845), работал в Киевской археологической комиссии. Член Кирилло-Мефодиевского общества; арестован, сослан солдатом в Оренбургскую губернию с запрещением писать и рисовать (1847). В 1858 г. по амнистии вернулся в Санкт-Петербург, затем выехал на Украину. Был снова арестован за революционную агитацию и доставлен в Петербург под надзор III Отделения.
13 «Ходят слухи о время от времени повторяющихся случаях холеры. Врачи для утешения умирающих называют ее спорадическою - и успокаиваются сами, полагая, что ученым словом все изъяснили и поправили; но люди умирают... Холера, раскинувшая свои широкие объятия на всю Россию, медленным, но верным шагом приближается к Санкт-Петербургу. Но в публике пока заметно больше любопытства, чем страха. Может быть это оттого, что она грозит еще издалека, а может быть оттого, что жизненность нашего общества вообще хило проявляется: мы нравственно ближе к смерти, чем следовало бы, и потому смерть физическая возбуждает в нас меньше естественного ужаса» (А.В. Никитенко. Дневник. Т. 1. С. 307-308).
14 Григорьев Константин Никифорович.
15 Опочинин Константин Федорович (1808-1848), флигель-адъютант (1840), полковник свиты его Императорского Величества. Участник польской кампании 1831 г.; В.И. Назимов в 1842-1849 гг. - начальник штаба 6-го пехотного корпуса.
16 Указ за № 21689 от 8 ноября 1847 г. «О предоставлении крестьянам имений, продающихся с публичных торгов за долги, права выкупать себя с землею» гласил, что крепостные могут выкупить себя «чрез взнос последне-состоявшейся на торгах цены или, при неявке покупщиков, полной оценочной суммы»; они «поступали в государственные крестьяне», приобретая «право собственности на земли и все прочие принадлежности имения, с коими они выкупились», и подлежали всем установленным для государственных крестьян податям и повинностям за исключением оброка, «соответственно чему и получали наименование безоброчных» («Полное собрание законов Российской империи». Собрание 2-е. СПб. 1848. Т. XXII. С. 841-842).
17 «В марте император Николай очень часто жаловался на свое здоровье. Он страдал сильными приливами крови, головокружением и колотьем в боку. Постепенно из соединения этих припадков образовалось нечто вроде горячки, и мы только пиявкам и другим энергическим средствам были обязаны спасением его жизни. Дошло до того, что рассмотрение дел, восходящих к высочайшему лицу, было передано наследнику цесаревичу... В начале декабря государь снова захворал и притом так, что 6 декабря, в день своего тезоименитства, не мог даже присутствовать у обедни. Сделался род катаральной болезни, сопряженной с расстройством желчного отделения, и недуг тотчас принял характер если еще не совершенно опасный, то, по крайней мере, очень серьезный... Наследник цесаревич также сильно занемог. По выложенным бюллетеням он страдал ревматическими болями и лихорадочными припадками и принужден был слечь в постель. Болезнь цесаревича была непродолжительна, но, как говорили врачи, сильно подействовала на его нервы» (МЛ. Корф. Записки. М. 2003. С. 377, 392, 394.).
18 После смерти А.Х. Бенкендорфа 11 сент. 1844 г. шефом жандармов, командующим Императорской главной квартирой и гл. начальником III отделения 17 сент. 1844 г. был назначен А.Ф. Орлов.
<< Назад Вперёд>>
