Россия под надзором: отчеты III отделения. 1827-1869

(Перед текстом помета: "Государь Император изволил читать. 9 марта 1864").

РЕВОЛЮЦИОННОЕ ДВИЖЕНИЕ В ЕВРОПЕ

Представляя Вашему Императорскому Величеству нравственно-политическое обозрение за 1862 год, я почел долгом указать зародыш социально-политической революции, вызываемой и подготовляемой демократическою пропагандой, которая, под личиною прогресса, жаждет лишь анархии, кровопролития и переворотов, дабы на развалинах престолов утвердить свою собственную власть. События 1863 года, плод революционного движения, обнявшего всю Европу, служит новым, грустным подтверждением этой мысли.

Обращая более зоркое внимание на свойство революционных происков, господствующих в наше время, нельзя не заметить два главных направления, отличающихся и целью и образом действия. Одно из них, поставившее себе задачею возвышение благосостояния и политического значения низших классов народа, распространяет преимущественно свои убеждения путем печати и устной пропаганды, не упуская, впрочем, случая осуществить свои идеи и иными, не столь спокойными средствами. Известное под названием социального, оно опасно, может быть, правительствам западной Европы, где сосредоточение поземельной собственности и капиталов в руках аристократии и среднего сословия образовало многочисленный безземельный пролетариат; но для России это направление особенной опасности не представляет, ибо в большей части империи крестьянское сословие, получившее гражданские права вследствие уничтожения крепостного состояния, в то же время наделено землею и тем самым обеспечено в удовлетворении первых своих потребностей.

Совершенно иное значение имеет другое направление, которое один из замечательнейших писателей социальной партии, Прудон, чрезвычайно метко назвал якобинизмом. Это направление, ведущее свое начало от французской революции 1789-го года¹, не вносит в общество никакой новой идеи и стремится только к ниспровержению существующего порядка, чтобы, под благовидною личиною всенародного господства, утвердить собственное владычество и удовлетворить своему властолюбию. Чуждое всяких убеждений, это направление естественно не может рассчитывать на торжество путем мирного обсуждения, и потому главным своим орудием всегда считало и считает насильственные перевороты. Оно обращается к народным страстям, предрассудкам и, не пренебрегая никакими средствами, стремится постоянно к одной цели - волнению масс. Идеи самые противоположные одинаково для него хороши, если могут привести к переворотам. Права народов и естественные границы, начало национальностей и насильственные присоединения, все одинаково служит якобинизму, отвергающему начала порядка и законности. Столь опасное для спокойствия Европы направление было на время обуздано трактатами 1815 года² и низложением революционного правительства во Франции; но в последнее десятилетие беспрерывно усиливалось и достигло полного развития, найдя центр и точку опоры в правительстве одной из великих держав Европы, основанном на шатком начале всеобщей подачи голосов (le suffrage universele). Это правительство, поддерживающееся искусно разжигаемым антагонизмом капиталистов и рабочего класса, сознает свою слабость и надеется упрочить свое существование внешними войнами, удовлетворяющими народному славолюбию. Европейские державы скоро разгадали политику второй Империи³ и поняли, что нельзя рассчитывать на прочный с ее правительством союз. Чувствуя себя не принадлежащим к семье законных государей, император французов необходимо должен был сблизиться с революционною партиею и принять ее разрушительные принципы. Начало народностей, впервые провозглашенное патриархом революции, старцем Мадзини, которое, в сущности, есть не что иное, как отрицание истории и возвращение к первобытному состоянию, это чисто революционное начало было усвоено Людвигом-Наполеоном и сделалось в его руках опасным орудием для нарушения спокойствия и политического равновесия европейских государств. Опираясь на огромную славолюбивую армию, не щадя жертв и крови народа для удовлетворения его воинственных инстинктов, императорское правительство Франции стало во главе революционного движения, совершающегося во имя ложно истолковываемого начала народностей, и объявило связывавшие его трактаты 1815 года несуществующими. Не говорим уже об Италии, так как этот совершившийся факт признан правительством Вашего Величества; но и в деле Дунайских княжеств, и в шлезвиг-голштинском вопросе⁴, и в вопросе польском, везде политика второй Империи является представительницею начала народностей. Особенно в последнее время, когда просвещенная часть французского народа громко подняла голос против непомерных расходов и непрерывных войн, когда, несмотря на искусственную организацию всеобщей подачи голосов, выборы Парижа и главных промышленных центров приняли чисто оппозиционный характер, Людвиг-Наполеон неминуемо должен был сделать новый шаг на этом скользком пути. Этим шагом было - торжественное отрицание Венского трактата и предложение всеобщего конгресса государей для утверждения нового порядка вещей в Европе. И вот теперь, когда ответы монархов Европы показали правителю Франции несостоятельность его идеи, французская официальная и полуофициальная журналистика высказывает, как угрозу, мысль о созвании конгресса представителей, избранных всеми европейскими народами, посредством всеобщей подачи голосов. Понятно, какое потрясающее действие может быть произведено подобным заявлением, если оно последует от императора французов, и какое страшное революционное движение может им быть возбуждено. Если одна смутная надежда на поколение французской армии на берегах Вислы поддерживала и ободряла польских инсургентов, то прямой вызов правителя Франции поднимет всю революционную партию в Европе, значение которой и без того уже возвышено современными политическими событиями.


Граф Павел Дмитриевич Киселев

Падение престолов Италии перед волею народа, высказывавшегося даже не через своих законных представителей, а прямым путем восстания, представляет первый прочный успех революционного движения, опирающегося на начало народностей. Новое итальянское правительство, признанное почти всеми государями Европы, поняло несовместность революционного начала с этим признанием; битва при Аспромонте была сигналом разрыва с якобинизмом и вступления Италии в семью держав, основанных на начале государственном. Но движение, раз вызванное правительством, не могло уже быть подавлено по желанию. Замыслы вождя итальянской революции Мадзини и его популярного орудия Гарибальди не остановились перед первой неудачей. Они неуклонно стремятся к своей цели и, опираясь на сочувствие ими же возбужденной массы, неутомимо готовятся к новой попытке. Письмо Гарибальди к знаменитому французскому изгнаннику Виктору Гюго, в котором он смело высказывает, что ему нужен миллион ружей, письмо, перепечатанное во многих иностранных и русских журналах, показывает, что революционная партия слишком уверена в успехе и не считает даже необходимым скрывать свои намерения в тайне. В то же время итальянское правительство, увлеченное потоком общественного мнения, искусно направляемого демагогами, деятельно приводит в военное положение свою армию и крепости Ломбардии. Ныне сомнения, что и с этой стороны новая буря угрожает спокойствию Европы, причем нельзя быть уверенным, чтобы весною и гарибальдийские отряды, и регулярное войско Италии не начали неприязненных действий против Австрии, а быть может, и против Рима. Готовясь к этой новой попытке, итальянские революционеры, вероятно, рассчитывают если не на содействие, то, по крайней мере, на нейтралитет правителя Франции, недовольного отказом австрийского правительства принять участие в конгрессе.

Явно преобладающая на юге революционная партия не покидает своих замыслов и в центральной Европе, волнуя Германию во имя того же начала народностей и всеобщей подачи голосов. Германский национальный союз (National-verein), имеющий почти во всех значительных городах Европы свои отделения (из коих особенно замечательно Лондонское, руководимое известными демагогами Беккером, Блиндом и Кинкелем), еще в прошлом 1862 году соединился с Союзом ремесленников (Handwerker-verein) и стремился к сближению с рабочим классом. Многочисленные общества рабочих, распространенные по всей Германии, образовали в Лейпциге центральный комитет, принявший социальные теории Фердинанда Лассаля⁵, изложенные им в открытом послании к Лейпцигскому центральному комитету (Offenes-Antwortschreiben an das Leipziger Central-Comite). Комитет обнародовал проект устава всеобщей ассоциации германских рабочих, которого главная цель должна состоять в том, чтобы добиться права всеобщей подачи голосов как главного основания всякой дальнейшей меры к улучшению быта рабочих. Программа Лейпцигского центрального комитета встретила противодействие многих рабочих обществ, примкнувших к более умеренному учению Шульце-Делича и партии Прусских прогрессистов. Поэтому на созванное Лейпцигским комитетом собрание рабочих 23 мая явились представители далеко не всех обществ, противники же их собрались 7 июня в числе 120 человек (от 54 обществ из 48 городов) во Франкфурте-на-Майне, где единогласно учение Лассаля отвергли. Эта борьба двух разнородных теорий, ясно показывающая, что германские рабочие в высшей степени озабочены политическими вопросами, была, без сомнения, главною причиною того, что общества рабочих не примкнули еще окончательно к Национальному союзу.

Унитарные стремления, волнующие умы Германии с 1848 года, неизбежно имели сильное влияние на деятельность Национального союза. Поневоле отказавшись от надежды увлечь за собою прусское правительство, он, в лице наружного главы своего, герцога Эрнста Саксен-Кобург-Готского, решился сблизиться с Австриею. Результатом этого сближения был съезд германских государей во Франкфурте, созванный австрийским императором⁶ для рассмотрения предложенного им проекта союзной реформы. Отсутствие Пруссии, противодействие Бадена, Мекленбурга и некоторых других правительств, несмотря на поддержку герцога Эрнста и франкфуртского съезда германских депутатов, окончательно ослабили этот проект, задуманный в видах утверждения преобладания Австрии.

Демократическая партия, примкнувшая на время к императорскому проекту, поддерживала, однако же, его не безусловно: съезд германских депутатов торжественно объявил, что принимает его с известными ограничениями, и, конечно, видел в нем только средство проложить путь дальнейшим, более решительным реформам. Когда же надежды на осуществление проекта угасли, то демократическая партия созвала вновь на 9/21 декабря сейм депутатов во Франкфурте, который назначил постоянную комиссию, выдающую себя за орган германской нации и сделавшуюся центром, около которого группируются различные демократические общества. Деятельность их получила особенное значение и важность по поводу шлезвиг-голштинского вопроса.

Напряженные отношения, издавна образовавшиеся между датским правительством и германским сеймом, усложнились вследствие обнародования Датской конституции 6/18 ноября и особенно смерти короля Фридриха VII⁷, которая возбудила вопрос о престолонаследии в герцогствах. Присоединение Шлезвига и появление претендента, принца Фридриха Аугустенбургского, вызвали резолюции так называемого депутатского сейма во Франкфурте и революционное движение во всей Германии. Отказ прусской палаты разрешить предположенный правительством заем, адрес ее королю, открытие подписки в пользу претендента, образование дружин волонтеров - были главными мерами демократической партии, которая успела увлечь большинство германского народа и мелкие государства Германии, принявшие сторону принца Аугустенбургского вопреки Лондонскому протоколу⁸. Настойчивые усилия Англии, несмотря на содействие Австрии и Пруссии, не могли поддержать права, основанного на договорах, тем более что император Наполеон в письме к претенденту выразил мысль, что желания населений в герцогствах, согласные с началом национальностей, могут поколебать обязательства, основанные на трактатах. В таком положении был голштинский вопрос, когда занятие Голштинии экзекуционным корпусом и прибытие в страну герцога Аугустенбургского вызвали выражение сочувствия к его особе в большинстве населения герцогств. Вслед за сим Пруссия и Австрия решились занять Шлезвиг, несмотря на противодействие датских войск, пораженных на всех пунктах.

Рядом с этою, так сказать, официальною деятельностью революционной партии, шли тайные происки ее крайних представителей, мечтавших ускорить движение. В Италии партия действия, находящаяся в непосредственных сношениях с Мадзини, образовала тайные комитеты действия в Риме и в Венеции и снова сблизилась с Кошутом, подготовляющим новое восстание в Венгрии. В Пеште образовался тайный комитет, наводнивший в начале декабря всю страну революционными воззваниями так называемого венгерского национального правительства, призывающими народ именем Кошута к восстанию.

Во Франции общество Марианна продолжало организоваться и распространяло свои ветви по департаментам, набирая участников преимущественно между рабочим населением промышленных местностей. Тесно связанное с тайными обществами других стран, оно, вероятно, не оставалось чуждым покушению на жизнь Людвига-Наполеона, предупрежденному бдительностью французской полиции и вызвавшему многочисленные аресты.

Вообще в последнее время революционеры всех стран почувствовали потребность соединить свои усилия и дать стройную организацию революционному движению в Европе. Сближение главных двигателей вызвало эту мысль, и на 26 сентября 1863 года назначен был в Брюсселе международный демократический конгресс для слияния всех оттенков революционных партий Европы и единовременного направления их к одной общей цели. Впрочем, до сих пор положительно не известно, состоялся ли и к чему привел этот конгресс.

Но главным пунктом, на котором сошлись и тайная пропаганда, и дипломатический якобинизм французского правительства, на котором сосредоточились в истекшем году стремления всех революционных элементов Европы, было Польское восстание⁹, встретившее сочувствие революционеров всех стран и возбудившее усиленную деятельность польской эмиграции.

ПОЛЬСКОЕ ДВИЖЕНИЕ ЗА ГРАНИЦЕЮ

Главный комитет эмиграции в Париже, находящийся под исключительным влиянием князя Владислава Чарториского¹⁰ и считавший в 1862 году до 1400 членов, располагая значительными материальными средствами, издавна уже подготовлял восстание в Польше. С этой целью он сблизился с демократическою партией Мерославского и чрез нее с революционерами Италии, Венгрии и России, обещавшими свое живое содействие. Царство Польское было подчинено тайной революционной организации; значительные заказы оружия сделаны были в различных городах Европы, преимущественно в Литтихе, и вооруженное восстание назначено было произвести весною, в марте или апреле. Но при напряженном состоянии Царства Польского, возбужденного тайною пропагандою заграничных эмиссаров, малейшей искры было достаточно для произведения всеобщего пожара. Рекрутский набор в Польше, падавший всею тяжестью на бездомный пролетариат, преимущественно возбужденный революционерами, ускорил подготовленный взрыв. Восстание вспыхнуло в ночь с 10 на 11 января, почти неожиданно. Аристократическая партия первое время даже колебалась, какое положение принять относительно инсургентов. Мерославский и его приверженцы были недовольны несвоевременностью взрыва, и Мадзини в письме к Саффи прямо высказывал мысль, что восстание, вызванное преждевременно, не может иметь успеха, тем более, писал он, что убийство русских солдат, приписываемое им естественному чувству озлобления противу притеснителей, уничтожило надежду на присоединение русских войск, будто бы бывших готовыми к возмущению и к соединению с поляками.

Вскоре, однако же, эмиграция поняла необходимость признать инсуррекцию и поддержать распоряжения Варшавского центрального революционного комитета. Впрочем, и здесь выражалось отсутствие единодушия, постоянно ее отличавшее. Между тем, как демократическая партия возлагала все свои надежды на успех возмущения и мечтала о границах 1772 года, партия Чарториских рассчитывала преимущественно на поддержание общественного мнения и на европейские кабинеты. Так, граф Михаил Тышкевич в письме на имя Владислава Чарториского советует главное внимание обратить на подкуп французских, английских и немецких журналов, на что и жертвовал 100 тыс. франков. Он указывал также необходимость приобрести участие польскому делу между дамами высшего общества, которые, по его мнению, могут быть полезны своим влиянием. Только небольшой кружок умеренных, представителем которого является Лубинский, осмеливался возвышать голос против революции, возлагая все свои надежды на милосердие Вашего Величества и ожидая, что по подавлении революции Вам благоугодно будет даровать Царству Польскому конституцию.

Усилия принца Наполеона соединить различные партии польской эмиграции в одно целое увенчались, наконец, успехом: в Париже образовался Комитет Соединения (l’union), к которому примкнуло 1520 человек. В главе его стоял тайный комитет из 75 членов, преимущественно отчаянных революционеров; впрочем, и аристократическая партия поддерживала его, по крайней мере, денежными взносами. Так, графы Тышкевичи, Иван и Михаил пожертвовали 40 т. франков, а граф Ксаверий Браницкий, Грохольский и князь Четвертинский собрали в течение двух месяцев 200 т. франков. В то же время в Париже были устроены четыре временных комитета для выдачи пособий желающим ехать в Польшу с целью принять участие в восстании: у князя Владислава Чарториского, у генерала Высоцкого, у Северина Ельжановского¹¹, редактора «Обзора дел польских» (Przeglad rzeczy Polskich), и у доктора Галензовского. Агентом Комитета соединения в Лондоне назначен был Жабицкий¹², редактор журнала «Свободный голос» (Wolny glos).

В марте месяце все эти отдельные комитеты слились в один общий комитет содействия революции, составившийся из графа Ксаверия Браницкого, полковника Каменского, князя Понятовского, Хоецкого (Charles Edmond), Михаила Тышкевича, князя Марцелла Любомирского, Ординги¹³, Янушевича и Северина Галензовского; князь же Чарториский, Иван Тышкевич, Грохольский и Грибовский продолжали действовать отдельно.

Европейская журналистика, на приобретение содействия которой Парижский центральный комитет не жалел денег, деятельно волновала умы европейского общества и поддерживала враждебное России движение. Митинги в пользу Польши составлялись в Англии, в Швейцарии и Италии, где главными деятелями являются Антонио Мости, агент Мадзини, и Бертани, агент Гарибальди. В Швецию в начале марта отправлены были два члена тайного комитета, Янушевич и Новицкий, с целью возбудить волнения в Финляндии. В то же время не прекращались деятельные сношения с русскими эмигрантами и революционерами из западнославянских земель: так, в секретном собрании у Хоецкого (Charles Edmond), бывшем в половине марта, участвовали Герцен-сын и чех Фрич.

Между тем главный польский комитет в Париже все еще находился в руках приверженцев Владислава Чарториского. Членами его, под председательством самого князя Владислава, были Северин Галензовский, президент польской школы в Батиньоле, А. Гуттри¹⁴, депутат Познани, А. Бонольди¹⁵, депутат Литвы, А. Воловский, граф Ксаверий Браницкий и Иосиф Ординга, секретарь. Принц Наполеон принял звание почетного члена. Агентами комитета были: в Италии Крамер¹⁶, в Англии Цверцякевич, изгнанный в 1862 году из Франции, и в Австрии Рембелинский, закупавший в Вене оружие для инсургентов. Пожертвования стекались в главный Парижский комитет в огромных размерах. Князь Владислав Чарториский с января по июнь внес миллион четыреста тысяч франков, граф Ксаверий Браницкий 600 тыс., кроме 35 тысяч, переданных Крамеру. Кроме того, центральный французско-польский комитет, под председательством герцога д’Аркура, образовал отделения в значительнейших городах Франции и открыл подписку в пользу восстания при многих парижских и департаментских журналах.

В Лондоне польская пропаганда сосредоточивалась первоначально в руках Владислава Замойского, постоянно соперничавшего с Чарториским. Чрез агента своего, Жабу, и депутата Геннесси он составил Общество друзей Польши, неоднократно собиравшее митинги и дававшее ложное направление общественному мнению в Англии. Отделения лондонского комитета открыты были: в Шеффильде, в Манчестере, в Ливерпуле и на острове Джерсее (Совр. - Джерси).

В Цюрихе граф Платер¹⁷ образовал центральный польский комитет, около которого сгруппировались двадцать кантональных комитетов. Комиссионерами Платера были часовые фабриканты Патек, Чапек и комп. (в Женеве), имеющие купеческие конторы в Париже и в Варшаве. Цюрихский комитет отправил в Польшу через Лондон и Стокгольм полтора миллиона франков и, кроме того, - 700 т. в Краков.

В Италии, где поляки находили постоянную опору в приверженцах Мадзини и Гарибальди, центральный польский комитет, под председательством сенатора Плецца, при участии гарибальдийца полковника Паллавичини и секретаря Бухгольца, эмигрировавшего из Варшавы в 1831 году, открыл свои действия в Генуе, центре итальянского революционного движения. Около него сгруппировались комитеты, образовавшиеся в Неаполе, во Флоренции, в Болонье, в Бресчии (Совр. - Брешия) и в Милане. Впрочем, Италия доставляла польскому восстанию малое число волонтеров, так как демократические общества запрещали молодежи оставлять родину, предвидя скорую необходимость в них для освобождения Венеции; зато денежные вспомоществования были значительны. Не только частные лица, но и общины делали пожертвования деньгами, оружием, вещами, и даже само правительство ежемесячно тратило на пособия эмиграции 7600 франков.

В Брюсселе центральный комитет составился под председательством Сабинского, к которому на время присоединился один из вождей демократической партии, Бобровский.

В Стокгольме также образовался центральный комитет по польскому делу, под председательством барона Раба, члена палаты дворян. Этот комитет состоял, впрочем, только из 10 членов, между которыми замечателен один Сольман, редактор либерального журнала “Aftonblad”.

В Константинополе действовали Витольд Чарториский¹⁸, агент парижского главного комитета, и Иордан¹⁹, находившийся в сношениях с Мерославским. Опираясь на дипломатических агентов Франции и на поддержку известного ренегата Садык-паши (Чайковский), они вооружали турецкое правительство против России и содействовали образованию шаек волонтеров на Дунае. Кроме того, Иордан составил обширный план восстания на Кавказе.

В Дунайские княжества парижский комитет отправил Мильковского для переговоров с князем Кузою и для устройства вторжения в южную Россию.

В Познани организацию восстания принял на себя граф Дзялынский, а в Галиции князь Лев Сапега. Кроме того, в Кракове был образован революционный комитет под председательством генерала Высоцкого, Христиана Островского и Северина Ельжановского.

Таким образом, деятельность парижского главного комитета охватила всю Европу и даже проникла в Америку, где образовался польский центральный комитет в Нью-Йорке (председатель Звольский, секретарь Яворский, и издавался даже революционный журнал «Эхо из Польши» (Echo z Polski).

Учредив сбор денег и отправление волонтеров в Польшу, парижский комитет послал в Варшаву для руководства восстанием Андрушевича, впоследствии убитого, и Савицкого, который вскоре возвратился в Париж и поселился у Владислава Чарториского, партия коего в начале весны пользовалась преобладающим влиянием на дела. Мерославский, отстраненный в участия в занятиях парижского комитета, потеряв свой орган “Васznosc” («Бдительность»), запрещенный французским правительством, продолжал, однако же, свои тайные интриги, переезжал из Парижа в Краков, оттуда в Яссы, из Ясс - в Литтих. Неудача, испытанная им в Польше, и назначение Лангевича²⁰ диктатором окончательно убили его влияние.

Не довольствуясь отправлением небольших партий волонтеров в Польшу, парижский комитет, по соглашению с варшавским революционным правительством, задумал послать отдельную экспедицию в Балтийское море. Для приобретения судов и снаряжения экспедиции собрано было до 700 т. франков, из которых 400 т. пожертвованы Ксаверием Браницким. В этом предприятии деятельное участие принял русский выходец Бакунин, постоянно поддерживавший тесные сношения с польскими революционерами, особенно с Цверцякевичем, получившим звание главного агента варшавского революционного правительства в Лондоне. Князь Константин Чарториский из Галиции, еще в начале марта через Париж проехавший в Лондон, по совещании с Цверцякевичем отправился вместе с польским литератором Калинкою в Стокгольм, где вошел в сношение с демократическими журналистами Швеции и Дании. Вслед за ним прибыл туда под именем профессора Сулеса из Канады, Бакунин, получивший инструкции от Цверцякевича. Князь Чарториский, принятый при дворе, старался восстановить шведское правительство против России и направить общественное мнение в пользу поляков, для чего устраивал митинги не только в Стокгольме, но и в Упсале, в Христиании, в Норкепинге. Непосредственные сношения Калинки и Бакунина с шведскими журналистами, особенно с Сольманом дополняли усилия Чарториского и распространяли по всей стране волнение в пользу Польши, возбуждая народные страсти и воспоминания, враждебные России.

Между тем, лондонский комитет подготовлял все необходимое для снаряжения экспедиции, и 11/23 марта судно “Ward Jackson”, принадлежащее компании Hartlepool, нагруженное 600 бочонками с порохом, тремя нарезными орудиями, 1200 карабинами Минье и двумя тысячами сабель, с 300 волонтерами под командою мнимого полковника Лапинского²¹ и в сопровождении комиссара варшавского революционного правительства, Феликса Домонтовича вышло из Темзы. Приготовления производились в такой глубокой тайне, что наше посольство только накануне узнало о предприятии, почему и не могло воспрепятствовать выходу корабля. Впрочем, только что известие об экспедиции было получено, отсюда немедленно приняты все меры для уничтожения враждебного замысла.

16 марта “Ward Jackson” пришел в Копенгаген, где к экспедиции присоединился и Бакунин, прибывший из Стокгольма. Но капитан, узнав цель экспедиции, оставил корабль; большая часть экипажа последовала за ним. Тогда агент компании Hartlepool, желая предупредить конфискацию судна, набрал матросов в Копенгагене и немедленно отправил “Ward Jackson” в Мальме, где волонтеры принуждены были высадиться. Шведы приняли их с энтузиазмом; однако же, несмотря на происки Чарториского и Бакунина, уехавшего с Домонтовичем и Лапинским в Стокгольм, правительство наложило на корабль и на груз секвестр, и хотя судно было впоследствии возвращено владельцам, но оружие и порох остались конфискованными.

Неуспех первой попытки имел благотворные последствия: хотя лондонский комитет еще прежде зафрахтовал у Гартлепульской компании два других парохода, “Gipsy-Queen” и “Dwina”, но неудача, постигшая “Ward Jackson”, заставила отказаться от рискованного предприятия.

Впрочем, Чарториский и Бакунин продолжали действовать в Швеции в пользу поляков; но осторожность министерства и письма гамбургских банкиров, угрожавших шведскому правительству, в случае поддержки польского восстания, упадком кредита и невозможностью нового займа, привели к благоприятному результату. Сейм подал голос в пользу сохранения мира, и Чарториский, видя все свои усилия тщетными, выехал из Стокгольма, где остался один Бакунин, надеявшийся еще через Сольмана и других журналистов взволновать Финляндию. Вскоре прибыл к нему Герцен-сын, и шведские демократы воспользовались этим случаем, чтобы подогреть остывший жар. Они устроили в честь Бакунина, Герцена и Домонтовича обед, в котором приняли участие не более 140 человек, в том числе президент сословия крестьян, несколько членов этого сословия и сословия граждан, незначительное число духовных и военных, три или четыре дворянина весьма сомнительной репутации и большинство ремесленников и лавочников.

В то же время волонтеры, поселившиеся лагерем в Мальме, отправлялись небольшими партиями через Гамбург в Англию, чему деятельно помогали шведское правительство и гамбургская полиция. Наконец, и Лапинский вышел 4 июня из Мальме на пароходе «Фультон» с последними 88 волонтерами, убежденными, что они возвращаются в Англию. Но ожиданиям их не суждено было исполниться. По приходе в Копенгаген, на пароход явился Домонтович и объявил, что они отправляются в Балтийское море с целью произвести высадку между Мемелем и Полангеном и через Пруссию пробраться в Польшу. Ночью, в открытом море, они перешли на ожидавшую их шкуну (Так в тексте) «Эмилия», нагруженную оружием, купленным в Копенгагене. Беспрепятственно достигли они Пруссии; но шлюпка, на которой они начали высадку, пошла ко дну, не дошедши до берега, и Лапинский, потеряв утонувшими 24 человека, отказался от дерзкого плана. Вся шайка высадилась на острове Готланд, где по распоряжению шведского правительства отобрали у них оружие и на военном судне отправили в Англию.

Между тем борьба между партиями аристократической и демократической не прекращалась. Надежда на благоприятный исход посредничества Франции, Англии и Австрии давала перевес партии Чарториского, постоянно рассчитывавшей на поддержку западных кабинетов. На польской конференции, собравшейся в апреле в Лондоне под председательством Лончинского, родственника графа Валевского, решено было принять вполне политику Франции и Англии и назначить при этих дворах уполномоченных комиссаров. В Лондон был назначен граф Владислав Замойский, а в Париж князь Чарториский.

Это решение возбудило неудовольствие партии демократической, которая после поражения Лангевича употребляла все усилия захватить власть в свои руки. Лондонская эмиграция, состоявшая, впрочем, только из 350 человек, не признала Замойского в качестве комиссара, а лондонский комитет от 24 мая заявил, что название эмиграции уничтожается и все комитеты объявляются закрытыми, почему требовал уничтожения и парижского комитета, признавая власть только варшавского революционного правительства и его агента в Лондоне Цверцякевича. Вслед за тем варшавское революционное правительство подтвердило заявление лондонского комитета; но, в то же время, в виде уступки аристократической партии, образовало в Париже Главный польский комитет из князя Владислава Чарториского, Северина Галензовского, Орденги, Гуттри (депутата от Познани), Бонольди (депутата от Литвы), Воловского и Ксаверия Браницкого. Кроме сего, были сведения, будто бы варшавское революционное правительство предложило этому комитету основать банк в 12 миллионов франков. Из того же источника сообщено было, будто Чарториский принял это на себя, с условием, чтобы его признали претендентом на корону и президентом революционного правительства; по согласии же варшавского комитета, королева Христина, теща Владислава Чарториского, выдала 10 миллионов, Браницкий и Замойский - 2 миллиона, Иван и Михаил Тышкевичи - по 100 т., граф Дзялынский - 165 т. и различные лица - до полумиллиона. Впрочем, сведения эти требуют подтверждения.

Несмотря на приказ варшавского революционного правительства, польские комитеты не закрывались и продолжали свои происки. В Лондоне Цверцякевич употреблял все возможные усилия, чтобы подействовать на лорда Пальмерстона²² через его родственника лорда Шефтсбюри: Жабицкий, редактор «Вольного голоса» (Wolny glos), постоянно доставлял лицам, ехавшим в Польшу английские паспорты за подписью лорда Росселя²³. Из Франции, Италии и Швейцарии отправлялись шайки волонтеров, проникавшие в Царство Польское преимущественно через Галицию. Ослабление волнений в Литве вызвало экспедицию Высоцкого, впрочем, неудачную.

Решительный неуспех дипломатического вмешательства возвысил значение демократической партии и дал перевес влиянию Мерославского. В самой Варшаве борьба партий разгоралась все более и более. В конце сентября три комитета сменились в течение шести дней. Наконец, при содействии Станислава Франковского²⁴ (Флата), самые ярые приверженцы Мерославского взяли верх. Его секретарь Куржина, бежавший из Лемберга, сделался одним из главных членов революционного правительства. Следствием этого было назначение Мерославского главным организатором польской армии, с подчинением ему литтихского комитета заготовления оружия. Для успокоения же умеренной партии Владислав Чарториский, удаленный из главного комитета, преобразованного в финансовый, оставлен дипломатическим агентом. Таким образом, в Париже составились три комитета:

1) финансовый, из Воловского, Браницкого и других; он собирает подати и пожертвования, заботится о заключении займа, заведует отправление волонтеров;

2) дипломатический, порученный исключительно Чарторискому;

3) военный, под ведением Мерославского, из Борковского, Грабского, Окорского и других.

Вскоре за тем последовало назначение капитана Маньяна, преданного Чарторискому, генерал-капитаном воображаемого польского флота, назначение, вызвавшее мысль о приобретении малого броненосного судна, заказанного Турциею. Но, вероятно, неудача в размене похищенных закладных листов и недостаток средств заставили отказаться от этого плана, а прокламация Маньяна, встреченная общим изумлением, вызвала протесты журналистики и угрожающее заявление Порты.

Назначение дипломатических агентов повело к учреждению в значительнейших городах Европы польских консульств, преимущественно с финансовой целью. Так, некто Ячковский, под именем консула варшавского революционного правительства, собирал с поляков, проживающих в Дрездене, по 15 зильбергрошей в день; в Париже тоже устроено было консульство, собиравшее взносы за прописку паспортов; впрочем, местная полиция, предупрежденная нашими дипломатическими агентами, остановила деятельность мнимых консулов, и, вследствие неудачи первых попыток, варшавский комитет отменил это учреждение.

Недостаток в деньгах и желание подорвать кредит России внушили Станиславу Франковскому (Флатт) и Рупрехту²⁵ мысль открыть в Лондоне подделку русских кредитных билетов на огромную сумму. Доски были уже заказаны, но нам удалось открыть этот план и принять меры, уничтожившие предприятие в самом зародыше.

Деятельность Мерославского, по назначении его главным организатором польской армии, преимущественно сосредоточилась на заготовлении оружия в Сент-Этьене, Бирмингаме и Литтихе. Ружья, отправляемые им из Лондона чрез Чарльстона, поверенного Замойских, а из Парижа чрез Гофмана (rue d’Hauteville, 58), по большей части перехватываемые Австрией, стоят на месте по 45 франков, а по прибытии по назначению обходятся до 85 франков. Они портятся в дороге или в хлебных ямах, куда приходится их зарывать в ожидании борьбы. Таким образом, деятельность Мерославского оказывается бесплодною, несмотря на огромные суммы, им затраченные. Неуспешность его действий и некоторые произвольные меры (как, напр., учреждение в Париже особого агентства под председательством Крачкевича для надзора за проживающими там русскими и поляками) возбудили против него общее неудовольствие. Варшавское революционное правительство потребовало от него отчета в израсходованных им суммах и, вместе с тем, отрешило его от должности, с обещанием поручить ему весною начальство над экспедициею в Балтийское море. Несмотря, однако же, на официальное объявление решения народового жонда, Мерославский не только по-прежнему, вместе с Гуттри, делает значительные закупки оружия, но в то же время вербует эмигрантов и иностранных офицеров и поддерживает постоянные сношения с Варшавой. Он собрал около себя значительное число молодых людей из богатых польских фамилий и обучает их употреблению оружия и военному делу. Такой образ действия заставляет предполагать, что или увольнение Мерославского есть уловка, придуманная для успокоения партии Чарториского, или он действует независимо от революционного правительства, под собственною ответственностью.

Во всяком случае, отрешение его сосредоточило дела в руках Чарториского, который учредил особую канцелярию, разделенную на три отделения:

1) полиции, под начальством Калинки;
2) дипломатическое, порученное Клачке, и
3) военное, заведываемое Иорданом, вызванным из Турции, где его должность поручена Оржеховскому (Окше).

В то же время Збышевский, назначенный главным организатором флота, отправлен в Марсель для приобретения транспорта на деньги, обещанные Владиславом Замойским. Туда же направляются волонтеры, которых предполагают отправить в Черное море ко времени возобновления военных действий, т.е. к марту месяцу. Оружие отовсюду доставляется в Вену Квятковсому, шурину Ксаверия Шленкера²⁶, одного из главных виновников мятежа, а Квятковский пересылает его при случае в Галицию.

Последние аресты в Царстве Польском вызвали со стороны инсургентов новые предосторожности: теперь обыкновенно курьеры, отправляемые из Варшавы, получают депеши на границе от лиц, совершенно им неизвестных; большая же часть переписки переходит через руки Скорупки, живущего в Вене, как и Квятковский. Самые деятельные с ношения производятся с Парижем, центром польского движения за границей. Туда прибыли в последнее время Пшибыльский²⁷, бывший долгое время революционным начальником Варшавы и членом народового жонда, а ныне назначенный главным комиссаром за границею и Эдмонд Ружицкий, замечательнейший из начальников банд по своим дарованиям, энергии и решимости. Необходимость соединить все силы к готовящемуся в марте восстанию вызвала новое сближение партии аристократической и демократической и повела к преобразованию главного парижского комитета. В начале января настоящего года он получил совершенно новую организацию и образовал нечто вроде министерства. Министром-президентом, заведующим иностранными делами, назначен князь Владислав Чарториский, военным министром - Мерославский, внутренних дел и журнального бюро - Галензовский, полиции - Крачкевич, финансов - Орденга, тайный кабинет князя Чарториского и контроль - Калинка и Клачко. Армия, которую предположено довести к марту месяцу до 40-тысячного состава, разделена на четыре корпуса. Первый поручен генералу Круку (Нашей службы капитан Генерального штаба Галензовский (Прим. авторов документа)), второй Боссаку (Полковник Гауке (Прим. авторов документа)), третий полковнику Скале, а четвертый, разделенный на две части, Топору (Топор (Жвирждовский) взят и повешен в Опатове 11 февраля 1864 г. (Прим. авторов документа)) (в Мазовии) и Рачковскому (в Плоцкой губернии).

Обозрев деятельность польской эмиграции и ход польского движения за границею, вообще, необходимо обратиться к странам, прилегающим к России, где восстание подготовлялось и откуда шайки волонтеров направлялись в Царство Польское и в Западные губернии, именно к княжествам Дунайским, Познани и Галиции.

ДУНАЙСКИЕ КНЯЖЕСТВА

Дунайские княжества издавна были сборными местами эмигрантов и агитаторов всех стран, особенно же стран с ними соседственных. Молдавия, по своему географическому положению между владениями русскими и австрийскими, естественно сделалась центром польских интриг. Польские выходцы благодаря своим сведениям в сельском хозяйстве и промышленности легко находили там средства к существованию. Многие из них сделались фермерами, управляющими, поверенными румынских бояр; сотни других жили на их счет. Число эмигрантов возрастало в княжествах, особенно в Молдавии, которая почти ополячилась: доктора, управляющие, фермеры, прислуга, чиновники, торговцы, рабочие - все почти поляки.

В 1862 году число выходцев из наших западных провинций значительно возросло в княжествах; туда стекались молодые люди, польские студенты наших университетов, большею частию скрывавшиеся под ложными именами. Местные власти не только не препятствовали этому приливу беглецов, но даже открыто выдавали паспорты как желавшим остаться в краю, так и отправлявшимся за границу.

К этому-то времени относится устройство правильных сношений между западными областями России и иностранными революционерами. На всем пространстве соединенных княжеств устроены были комитеты для собирания вспоможений, для вербовки и снаряжения волонтеров, станции и этапы для тайных сношений. Курьеры, депеши и оружие отправлялись из Константинополя, поднимались по Дунаю до Галаца, пересекали Молдавию и достигали до Буковины между Фольтишенами и Михайленами.

Когда восстание охватило почти все области древней Польши, когда Англия и особенно Франция перестали скрывать свои враждебные намерения, польская агитация в Молдавии приняла громадные размеры: в Берладе, в Яссах, в Галаце, в Ботушанах, в Измаиле образовались польские комитеты, находившиеся в сношениях с парижскою эмиграциею и с варшавским революционным правительством. Французские дипломатические агенты оказывали им явное покровительство, а пароходы “des messageries francaises” перевозили по Дунаю оружие и военные припасы. На жалобы нашего генерального консула²⁸ князь Куза отвечал, что он принял все меры для отстранения всякого повода к неудовольствиям со стороны нашего правительства, и объяснял неуспешность их неспособностью и недобросовестностью исполнителей. Впрочем, благодаря настояниям наших дипломатических агентов главные революционеры были изгнаны из княжеств; но пагубная легкость, с какою турецкое правительство дает паспорты полякам, позволила многим из них возвратиться в Молдавию.

Между тем сборным пунктом для волонтеров, как высланных из княжеств, так и вновь прибывших из Франции и Италии, назначены были Тульча, Шумла, Мачин и Кюстенджи, где сосредоточилось до 4 т. человек, расположившихся лагерем и находившихся в распоряжении Суходольского, зятя Садыка-паши (Чайковского), и полковника Киркора. Поляки склонили на свою сторону два полка некрасовцев²⁹. Из лагеря инсургенты небольшими партиями отправлялись через Галицию в Россию при содействии консульских агентов французского правительства; а французский вице-консул в Тульче выдавал даже денежные пособия, по одному франку на человека ежедневно. В оружии недостатка тоже не было. Князь Куза по договору обязался возвратить 10 т. карабинов и столько же ружей, которые пожертвованы были императором Наполеоном в пользу Венгерской революции, и после, с его согласия, переданы Кошутом князю Кузе. Ввиду восстания в Польше Кошут, с согласия Наполеона, предложил выдать их полякам. Вероятно, для устройства этого дела генерал Тюрр приезжал в Браилов, где имел свидания с полковником Брянским и князем Любомирским.

Сношения между Константинополем и Краковом не прекращались. В конце мая Мерославский приехал через Константинополь в княжества, где имел сношения с главными революционерами. Вслед за тем, полковник Мильковский³⁰, президент тайного революционного комитета, сформировал отряд в две тысячи человек, в числе которых было до 350 малороссиян, частью некрасовцев, частью перешедших в разное время в княжества, завербованных отставным майором русской службы Парфентием Гвоздовским. План Мильковского, задуманный в Варшаве, состоял в том, чтобы овладеть Акерманом и сделать его операционным базисом восстания в юго-западных губерниях.

Попытка эта не удалась: шайка Мильковского после поражения при Костангалии принуждена была положить оружие. Мильковский, адъютант его Рошбрюн³¹ и большая часть инсургентов были взяты в плен. Хотя же за сим они почти немедленно освобождены и выпущены из Молдавии, но Мильковский подпискою обязался ничего против России не предпринимать.

Дело при Костангалии нанесло поражение не только полякам, но и внутренним врагам князя Кузы. Убедившись, что перевес на стороне настоящего правительства соединенных княжеств, эмиграция, опиравшаяся до сих пор на румынских демагогов, тотчас же изменила свои планы и, прервав на время сношения с здешнею оппозициею, решилась склонить на свою сторону самого господаря. Князь Чарториский, агент главного комитета в Константинополе и Букаресте, получил поручение выразить господарю сожаление о случившемся и уверить его, что на будущее время в княжествах ничего не будет предпринято поляками без предварительного согласия его светлости. Кроме того, в Молдавию прибыл агент, будто бы французского правительства, для убеждения князя Кузы действовать против России. Происки Франции находят здесь опору как в настроении умов городского сословия, так и в личном честолюбии господаря, который охотно прикрывает внутренние раздоры и неустройства края дипломати­ческими успехами, и был бы, по-видимому, готов принять на себя роль возродителя румынской народности.

Таким образом, поражение Мильковского не остановило действия поляков в княжествах, а только дало им другое направление. Сам Мильковский, отправленный на пароходе в Константинополь, вскоре после того возвратился в Молдавию под именем Скрынского для совещания с остатками своей банды. Вслед за ним прибыл агент польских комитетов в Италии граф Лешинский, посланный в Молдавию для распоряжений по перевозке из Анконы оружия, купленного на 450 т. франков, пожертвованных Владиславом Чарториским. Лешинский давно уже находится в дружественных сношениях с Кошутом, который, по его словам, ведет деятельную переписку с Мокаром, секретарем Людвига Наполеона.

Вероятно, для содействия перевозке оружия Иордан, агент главного парижского комитета в Константинополе, купил буксирный пароход «Самсон», принадлежавший прежде англичанам и употреблявшийся неоднократно для подвоза оружия на Кавказ. Впрочем, закупка оружия производилась непосредственно в Константинополе и польским комитетом, обладающим значительными денежными средствами, которые, по-видимому, доставлялись также и из юго-западных губерний. Говорят, будто бы некто Кожуховский привез из России вексель на 300 т. рублей, собранных, вероятно, между польскими помещиками и евреями.

В сентябре месяце появился в Молдавии чрезвычайный комиссар Варшавского революционного комитета, австрийский подданный, помещик Тарнопольского округа в Галиции, Михаил Мразовицкий, предприимчивый и пылкий революционер. Он учредил агентства в Галаце и Ботушанах, выбрал чиновников, привел их к присяге на верность и выдал им шнуровые книги и печати. Эти правильно устроенные агентства вступили в сношения с Иорданом и составили проект образования польского легиона в Добрудже под руководством генерала Ружицкого из Галиции. Рассчитывают на присоединение к этому легиону русских дезертиров, которых в Болграде (Так в тексте) считается до трех тысяч. Некто Токарский, известный под именем Панрика, поляк, проживающий в Измаиле, ездил к князю Кузе для исходатайствования от него разрешения переманить дезертиров и, как слышно, получил в ответ, что со стороны молдавского правительства предприятие это не встретит никакого препятствия.

В последнее время деятельность польских революционеров в Княжествах и в Турции чрезвычайно усилилась, особенно со времени смены Иордана, ненавидимого поляками до такой степени, что они распускают о нем слух, будто бы он сообщает сведения нашей миссии.

Есть известие, что на место Иордана назначен граф Шатер: но до сих пор занимает эту должность Оржеховский (Окша), находящийся в тесных сношениях с Садык-пашою и с его другом Тачановским³², который в половине декабря прибыл в Константинополь с своим адъютантом Цилинским. По словам Окши, большая часть оружия, привозимого в последнее время в соединенные княжества на имя князя Кузы, предназначена для поляков, которых шайки будут формироваться в Измаиле и Рени, против Бесарабии и южной России. Для приготовления их к открытию военных действий весною, в марте месяце, едет туда недавно прибывший в Константинополь Яницкий.

ПОЗНАНЬ И ГАЛИЦИЯ

Тайная организация, обнявшая все Царство Польское и подготовившая восстание, распространялось также на Познань и Галицию, где все было устроено для поддержания мятежа. Но твердые меры прусского правительства не дали польской агитации возможности укрепиться, тогда как колебания Австрии содействовали развитию революционного движения в Галиции и сделали эту страну главной точкой опоры польского восстания.

Издавна уже аристократические фамилии и землевладельцы Познани, недовольные владычеством германского племени, находились в сношениях с поляками Галиции и Царства Польского, и всеми мерами противодействовали германизации края. В последнем отчете уже было указано значение познанского земледельческого собрания и общества на акциях «Теллус», имеющего целью удержание сельских недвижимостей в польских руках. Эти два общества сближают познанских поляков с жителями Царства Польского и Литвы, принимающими в них деятельное участие. Такое сближение поддерживается польскими газетами, выходящими в Познани, которые издаются в духе крайнего польского патриотизма и знакомят население с содержанием революционных журналов польской эмиграции.

Главою польского движения в Познани был граф Дзялынский, один из богатейших и влиятельнейших владельцев, член прусской палаты депутатов. В начале восстания он занял под залог своего имения сто тысяч талеров и употребил значительную часть своего имущества на подкуп чиновников полиции и железных дорог. Под его влиянием в Познани образовался революционный комитет, в котором отделением внутренних дел заведовал Александр Гуттри (помощником его был Владислав Коссинский), отделением полиции и прессы - известный депутат Неголевский (помощник Волькевич), финансов - сам Дзялынский (помощник Ярочевский), иностранных дел - Рачинский (помощник граф Иоанн Дзялынский). Агентом комитета в Лондоне был Роман Чарториский. Дзялынский, пожертвовавший вместе с Рачинским на польское восстание 250 т. талеров, не ограничивался одними денежными пособиями: он находился в прямых сношениях и с парижскою эмиграциею, и с варшавским революционным правительством, заготовлял оружие, формировал банды. Действия его обратили внимание прусского правительства, и он был арестован; в его замке произвели обыск, причем найдены были важные бумаги и целый склад оружия. Несмотря на это, правительство принуждено было освободить Дзялынского как депутата, и он принял начальство над одной из мятежнических шаек.

Арест Дзялынского расстроил познанский комитет: лица наиболее заподозренные, между прочим, Александр Гуттри и Рачинский бежали в Париж. Впрочем, волнения не утихали. Между Парижем и Познанью продолжались деятельные сношения, преимущественно при посредстве депутата Бентковского и графа Мычельского, постоянно ездившего взад и вперед. Главный парижский комитет назначил своими агентами в Познани депутатов Зыбликевича, бывшего агента Дзялинского, Вегнера и Лысковского. Мерославский также неоднократно посылал своих агентов в Познань для сбора денег с землевладельцев, которые, в то же время, получали подобные требования от Варшавского революционного правительства. Наконец, в начале января 1864 года в прокламации, подписанной генерал-организатором Мерославским и разосланной по всей области, объявляется, что существовавший до сих пор познанский национальный комитет упраздняется и что вместо него учрежден исполнительный комитет в прусской части бывшего польского королевства, на который возлагается доставление средств к продолжению восстания, чтобы оно могло принять весною более обширные размеры.

Польская пропаганда, подавляемая прусским правительством, нашла себе опору в прогрессивной партии. Недавнее освобождение от ареста польских депутатов Неголевского, Сулежицкого, Шумана и Лубинского, постановленное 4/16 января 1864 года прусскою палатою депутатов по предложению Лысковского, ясно показывает неминуемую связь между революционерами всех национальностей и партий.

В Галиции, где неосторожное потворство местных властей дало время революционным страстям разгореться, положение дел более опасное, чем в Познани, и для австрийского правительства и для Царства Польского. В отчете за 1862 год были уже указаны первые признаки готовившегося мятежа. Вооруженные шайки выходцев из Польши и Западных губерний появились еще тогда в Галиции и забирали все необходимое в селах, выдавая, впрочем, квитанции. Жители исполняли их требования, предвидя приближение открытого восстания поляков.

Поднятие оружия в Царстве Польском было сигналом усиленной агитации в Галиции. Значительнейшие и богатейшие владельцы края, князь Адам Чарториский, Лев Сапега, Адам Сапега, Адам Любомирский, Константин Чарториский, Александр Чацкий, Август Чайковский и сыновья киевского помещика, Михаил и Александр Любомирские, составили центральный комитет, к которому вскоре примкнул и Адам Потоцкий. Избранные комитетом депутаты отправлены были во Францию, с целью просить содействия императора Людвига-Наполеона; но французское правительство, рассчитывавшее на сближение с Австриею, не только не вступило с ними в сношения, но даже выслало их из Франции. Эта неудача не остановила движение. По всей Галиции открылись комитеты для сбора денег, формирования волонтеров, вооружения их и отправления в Царство Польское. Центром революционной деятельности сделался Краков, издавна бывший главным местом польской пропаганды. Здесь образовался революционный комитет, составленный из Христиана Островского, Ельжановского и генерала Высоцкого и находившийся в прямых сношениях с варшавским революционным правительством. Впрочем, не все поляки увлекались мечтою об успехе восстания: к числу сомневающихся принадлежал даже один из вождей демократической партии, доктор Смолка, который открыто противодействовал вербованию молодых людей в Лемберге.

Ввиду волнения, австрийское правительство не могло оставаться совершенно бездейственным. Лев Сапега был заключен в тюрьму, но, несмотря на то, продолжал действовать через своего агента, депутат Губицкого. Беспокойства не утихали; польские журналы, особенно “Czas”, разжигали народные страсти, распространяя ложные известия то о победах повстанцев, то о мнимых жестокостях русских. Из Кракова волонтеры направлялись и в Царство Польское. Революционное движение достигло крайнего развития и покрыло всю страну сетью тайных организаций, парализовавшей действия местных властей. Убийство судьи Кучинского открыло глаза австрийскому правительству, увидавшему, наконец, что восстание направлено столько же против него, сколько против России. Оно поняло необходимость репрессивных мер, но уже нелегко было водворить спокойствие в взволнованном крае. Агент варшавского революционного правительства Владислав Замойский (сын лондонского эмигранта), руководил планами революционеров и поддерживал деятельные сношения с Веною и Парижем. В то же время Таневский (Тетера), агент Мерославского, явившийся сюда с титулом начальника штаба и организатора банд восточной Галиции, собирал волонтеров и волновал население. Агитаторы полагали, что местные власти, несмотря на строгость данных им новых инструкций, будут по-прежнему снисходительно смотреть на их козни. Ряд арестов и почти непрерывные домовые обыски показали им ясно, что прежняя пора миновалась. Особенно поразило их запрещение на три месяца газеты «Час», подтвержденное и апелляционным судом. Хотя «Час» был немедленно заменен новой газетой «Минута» (“Chwila”), совершенно подобной ему форматом, шрифтом и числом столбцов; но урок не прошел даром, и хотя “Chwila” издается тою же партиею и даже, может быть, теми же лицами, однако ж, тон ее умеренней.

За всем тем волнение не прекращалось. Место Таневского занял Pужицкий, человек умный и энергический, пользующийся большою доверенностью поляков. По его настоянию Иордан был сменен и на его место назначен, как выше сказано, Оржеховский: вместе с тем на место Замойского назначены Евгений Любомирский и Людовиг Красинский. В декабре Ружицкий уехал в Париж, поручив временно организацию банд Круку (Галензовский) и Савицкому (Strus - (страус)) (Савицкий - отставной полковник, бывший начальник штаба 4-й кавалерийской дивизии (ПРим. авторов документа)). Вскоре после его отъезда в Краков были взяты под стражу несколько подозрительных лиц, и эти аресты нанесли приверженцам польского восстания тяжелый удар. В этот раз не только задержаны некоторые из деятельнейших агентов Мерославского, но в то же время у них найдены бумаги, не оставляющие никакого сомнения насчет планов, предположенных крайними польскими демократами к весне 1864 года.

Из этих документов открывается точный очерк революционного устройства Галиции в том виде, как он предположен партией Мерославского и отчасти приведен уже в исполнение. Зная по опыту, что увлечь русинов, враждебных полякам, затруднительно, агитаторы задумали действовать на них чрез духовенство, склоняемое на их сторону всевозможными уступками и льготами. За сим они устроили во всем крае тайные школы, где безденежно преподаются, преимущественно женщинами, история Польши и Галиции в духе ненависти к России и Австрии. Кроме того, учреждением ремесленных братств и так называемой национальной стражи они соединили в одно целое все польское население сел и городов. Вся масса населения, по мере своей готовности к бою и преданности делу, вступает в состав национальной гвардии, обязанной под страшной клятвой образовать в данную минуту общее ополчение. В плане организации, как уверяют, обозначено уже образование отдельных кадров и снаряжение трех подвижных колонн, предназначенных для неожиданных нападений на указанные государственные кассы. Наконец, предположено образовать особую шайку гверильясов (Партизан) для открытия и поддержания сношений с Венгрией через Карпаты.

Эти открытия окончательно докажут австрийскому правительству и германским приверженцам польской пропаганды, что Австрии и Пруссии грозят те же ужасы и преступления, которые в истекшем году разразились над Царством Польским и Западными губерниями России.

ВОССТАНИЕ В ЦАРСТВЕ ПОЛЬСКОМ

Революционная пропаганда, издавна устроенная польскою эмиграциею, постоянно поддерживала в напряженном состоянии класс помещиков в Царстве Польском и через него действовала на шляхту и мелкое город­ское население, возбуждая в них ненависть к русскому правительству, ко­торую еще более воспламеняло фанатическое духовенство. Партия край­них демократов овладела общим движением и устроила таинственный центральный комитет, коему одни подчинились из сочувствия, другие - под давлением терроризма. Взволновав своими манифестациями почти все слои общества, кроме крестьян, центральный комитет скрытно подготовлял восстание. Ему удалось образовать ядро революционного войска в ремесленном классе городов, и, уверившись в участии ксендзов и помещи­ков, он искал лишь удобного случая, чтобы принудить их к действию. Ре­крутский набор, падавший исключительно на боевые силы заговора, был главным поводом к ускорению взрыва. Еще в декабре 1862 года централь­ный комитет распускал слухи, что будет противиться этой мере прави­тельства; но когда набор состоялся, между заговорщиками начало про­являться на слабость комитета неудовольствие. Это неудовольствие, как признак недоверия, деморализировало комитет, которого распоряжения по приобретению необходимых средств для восстания еще не вполне бы­ли приведены в исполнение. Кроме того, недоставало лица, которое име­нем своим и популярностью могло бы привлечь к общему делу партии всех оттенков, а опытностью в военном искусстве ручаться за успех.

Во время сего затруднительного положения прибыл из Кракова 7/19 января 1863 года Владислав Яновский с предложением поставить в главе народного движения Мерославского. Несмотря на возражения некоторых членов, предложение было принято и Мерославский провозглашен диктатором. Затем центральный комитет решился переехать в м. Кутно и оттуда в Плоцк, чтобы там официально провозгласить Временное народное пра­вительство: для управления Варшавою назначен был начальником города эмигрант Стефан Бобровский. Тогда же посланы были в Литву и Жмудь воззвания к возмущению, и сделано распоряжение о высылке туда отрядов. Мильковскому поручено сформировать шайку в Молдавии и вторгнуться с нею в подольскую губернию; Галиции и Познани приказано содействовать восстанию высылкою людей, денег и особенно оружия; Бакунину предло­жено прибыть на Русь. Оружие, закупленное Миловичем в Германии, на­правлялось чрез Бреславль и чрез Данциг к Домонтовичу, главному комиссару от Литвы. Из Франции, Англии и Италии приглашались эмигранты, в числе их и генерал Высоцкий. Для привлечения крестьян издан был род манифеста, обещавший им безвозмездный надел землею. Край был разде­лен на воеводства, и начальниками назначены были, в Августовском - Мысловский; в Подлясском - Левандовский; в Люблинском - Лангевич; в Кра­ковском - Куровский; в Калишском - Рудзкий; в Плоцком и Мазовецком - Подлевский. При начальниках войск состояли комиссары центрального комитета и другие административные чиновники. Одним словом, для успе­ха движения приняты были всевозможные меры; но ускорение набора за­ставило временное правительство, ранее приведения их в исполнение, под­нять знамя бунта, и он начался в ночь с 10/22 на 11/23 января изменническим нападением на наши войска. Известие о дне, назначенном для восстания, было получено заблаговременно и немедленно сообщено Его Высочеству наместнику³³; но первая вспышка мятежа захватила наши рассеянные по Царству отряды врасплох. Впрочем, результаты сего напа­дения не оправдали ожиданий мятежников. Поэтому временное прави­тельство приказало начальникам шаек до прибытия Мерославского. избе­гая боя, только собирать деньги, оружие, формировать шайки и повсеместно учреждать революционное управление.

Между тем парижский комитет употреблял все усилия, чтобы при­влечь на свою сторону так называемую шляхетскую дирекцию, которая после распущения земледельческого общества образовалась в Варшаве и в провинции из влиятельнейших его членов. Поверив обещаниям внешней помощи, шляхетская дирекция в заседании 9-го февраля постановила все­ми средствами поддерживать восстание и разослала решение свое во все уезды с присланными для совещаний делегатами.

Первым результатом присоединения к ней умеренной партии было провозглашение диктатуры Мариана Лангевича, собравшего около себя до 6 т. инсургентов. Избранный краковской аристократчею, Лангевич был принят партией крайних демократов единственно с целью приобрести со­действие богатейшего и влиятельнейшего в Польше сословия; но вместе с тем, желая удержать за собою власть, центральный комитет выговорил се­бе право по-прежнему самовластно распоряжаться в делах внутреннего управления. Помощниками же Лангевича назначены были - Бентковский, по гражданским делам, и Высоцкий, по заведыванию военною частию.

Назначение нового диктатора возбудило протест Мерославского, но почти одновременное поражение их - Лангевича под Влощовой, а Меро­славского под Влодславском и последовавшее за тем удаление первого в Галицию, где он был арестован, а последнего - в Познань, уничтожило и их соперничество, и надежды инсургентов. Вследствие этого, предположе­ние образовать открытое временное правительство было оставлено, и все распоряжения сосредоточились по-прежнему в тайном комитете, приняв­шем уже в начале мая месяца название «Жонда народового». Польское восстание, сосредоточившее в себе силы всех революционных партий Ев­ропы, первоначально не вызывало дипломатического вмешательства западных кабинетов; но конвенция, заключенная с Пруссией, послужила поводом для признания польского вопроса общеевропейским, междуна­родным. Император французов обратился ко всем правительствам с пред­ложением принять в этом вопросе дипломатическое участие. Вмешательство Франции, поддерживаемое Англией и Австрией, и выразившееся, наконец, предложением известных шести пунктов, было с достоинством отвергнуто.

Однако же, отстраняя это посредничество, Вашему Величеству бла­гоугодно было изъявить желание оказать заблуждающимся подданным новый знак монаршего милосердия и манифестом 31 марта/12 апреля да­ровать всемилостивейшую амнистию всем тем, кто по 1 мая положит ору­жие и возвратится на путь долга. Мятежники, увлекаемые надеждами на содействие европейских держав и даже на вооруженное заступничество французского правительства, не вняли голосу благоразумия: восстание не только не утихало, но с наступлением весны все более и более разгора­лось. Одно сельское население оставалось большею частью верным при­сяги; но зато оно и страдало от повстанцев, забиравших по деревням скот, лошадей, подводы. Жонд народовый, не останавливаясь перед столь яв­ным несочувствием мятежу многочисленнейшего класса населения, ре­шился терроризмом запугать недовольных и насильно привлечь их к вос­станию. К этому времени относится особенное развитие организации жандармов-вешателей, наполнивших своими злодеяниями самые отдаленные и глухие местечки Царства. Войска наши, занятые преследованием и истреблением мятежных шаек, не всегда и не везде могли присут­ствием своим защищать мирных жителей края; притом измена прокралась в самую администрацию, и многие чиновники правительства заблаговременно предупреждали инсургентов как о всех распоряжениях, так равно о передвижении наших отрядов. Похищение из казначейства банка заставных листов на 24 миллиона злотых всего лучше показывает, что революционеры имели послушных и преданных агентов в самом со­ставе Варшавского главного управления.

Несмотря на полный разгар мятежа, несмотря на явные признаки из­мены и предательства на всех ступенях служебной иерархии, правитель­ство Вашего Величества все не прибегало еще к мерам строгости и, огра­ничиваясь преследованием мятежнических шаек, надеялось успокоить край мерами снисхождения.

Наконец новые злодеяния, убийства многих лиц, преданных законно­му правительству, и покушение на жизнь графа Берга, показали несвое­временность подобного образа действий. Графу Бергу, вступившему в пра­ва наместника, разрешено было по явной необходимости, прибегнуть к мерам строгости. За сим, хотя край, взволнованный до крайней степени, не мог быть успокоен мгновенно; хотя восстание, ободряемое иностран­ным дипломатическим вмешательством и поддерживаемое обширною ор­ганизованною эмиграциею, не могло при столь неблагоприятных усло­виях быть быстро подавлено; однако же, ряд мер, направленных к одной общей цели и приводимых в исполнение с настойчивостью, не замедлили принести свои плоды. Строгое наблюдение полицейских правил, устано­вленных в Варшаве, тщательные и непрерывные обыски подозрительных зданий и монастырей повели к открытию и арестованию многих коново­дов мятежа. Изменение состава таможенного и почтового управления, а также учреждение постоянного надзора за движением по железным доро­гам Царства затруднили сношения инсургентов и доставку оружия и воен­ных припасов из Познани и Галиции. Неуклонное взыскание податей и налогов, наложение значительной контрибуции, распространенной и на духовенство, показали мятежникам, что правительство твердо решилось не делать никаких уступок, ободрило мирных жителей, страдавших от терроризма жонда, и склонило на нашу сторону хотя часть нерешитель­ных и робких людей, всегда пристающих туда, где сила и твердость. В то же время, обращено особенное внимание на устройство быта сельского населения. Лица, избранные для исполнения столь благих начертаний, оз­накомившись с состоянием крестьянского сословия в Польше, составили уже положения, имеющие целью освободить оное от влияния помещиков и соединить тесными узами благодарности с русским правительством и русским народом. Означенные положения удостоились Высочайшего утверждения 19 февраля сего года и приводятся в действие.

Совокупность этих мер с учреждением военно-полицейского упра­вления во всем Царстве Польском обещает благоприятные результаты. Хотя иностранные агитаторы и подготовляют восстание к весне, хотя народовый жонд и формирует на бумаге четыре отдельных корпуса; но в настоящее время, кроме небольших шаек, нет ни одного значительного скопища, даже в Люблинской губернии. Важные неудачи, постигшие их в последнее время, рассеяли остальные силы, и раздоры партий обнаружи­ваются более и более. В начале мятежа поляки могли рассчитывать и на собственные средства, и на поддержку извне. Теперь положение измени­лось, и на Западную Европу едва ли можно им надеяться. Несмотря на это, революционная партия не прекращает своих происков. Из-за грани­цы, из Познани и Галиции беспрерывно доходят слухи о новых пригото­влениях и о новых шайках, готовящихся вторгнуться в наши пределы. В Царстве же народовый жонд употребляет громадные усилия, чтобы выр­вать из рук истощенного населения последнюю копейку для продолже­ния восстания. Вследствие сего внутреннее положение края весьма горе­стно. Упадок промышленности и торговли, разорение помещиков, необузданная распущенность ремесленников и глубокое нравственное падение общества, цвет которого погиб в мятеже, - грозят стране про­должительным еще неустройством.

Сравнивая последнее восстание с польскою революцией 1830 года, нельзя не заметить между ними, невзирая на единство цели - восстановле­ние независимости Польши, поразительно резкое различие в характере. Революция 1830 года имела по преимуществу характер военно-шляхетский. Действуя открыто, от имени явно организованного правительства, мятежники придавали восстанию вид исключительно политической и пра­вильной международной войны. Не то было в истекшем году. Мысль о борьбе за независимость в течение целого тридцатилетия была внушаема городскому населению, сословию ремесленников и фабричным рабочим. Волнуя необразованные массы, агенты пропаганды вносили в свои пропо­веди извращенные социальные и демократические идеи. Это изменило и самый характер восстания. Из военно-шляхетского оно сделалось клерикально-демократическим, и из чисто политического - социально-революционным. Такое направление отразилось и на деятельности жонда, не ус­тыдившегося прибегать к тайным убийствам, кинжалу и яду, и на действиях мятежнических банд, грабивших и истязавших всех, попадав­шихся им в руки. Число несчастных жертв, замученных или повешенных инсургентами с 10/22 января 1863 по 2/14 января текущего года, дошло до 924 человек; из казначейств и присутственных мест похищено, кроме за­ставных листов, до миллиона рублей. Подобные явления показывают страшную безнравственность населения, увлеченного революционным фанатизмом и утратившего всякое благородное чувство. Поэтому самое раскаяние, выражаемое в представленных и заготовляемых адресах, явля­ется скорее плодом страха и утомления, чем сознанием заблуждений.

Столь ужасное растление целого края далеко не может служить залогом суще­ственного спокойствия; только время и постепенное воспитание грядущих поколений в состоянии уврачевать раны и поднять нравственный уровень павшего общества. В настоящее же время единственною живою силою поль­ского народа остается сельское население, с которого и должно начаться воз­рождение края, призываемого к новой жизни на иных, лучших основаниях.

ЗАПАДНЫЕ ГУБЕРНИИ

Западные губернии в начале 1863 года казались довольно спокойны­ми; но это спокойствие было только наружное; местное начальство имело уже сведения о секретных съездах дворян, о сборе денег для каких то це­лей, о тайном противодействии распространению народных русских школ, о возмутительных воззваниях к войску и народу, наконец, о замы­сле ксендзов и влиятельных помещиков постепенно приготовить кре­стьянское население к революционным идеям чрез мировых посредников и преданных им волостных старшин или писарей. Эта партия, самая опас­ная, называлась умеренною, пред правительством же выдавала себя за консервативную, заявляя гласно одни желания о введении польского язы­ка в училищах и судах, а также о восстановлении университета в Вильне и Литовского статута в крае. Она предположила идти осторожным, медлен­ным, но более верным путем к соединению, при помощи народа, с Цар­ством Польским, тогда как партия красных или крайних, состоявшая, за малым исключением, из мелких помещиков, незначительных чиновни­ков, шляхты, однодворцев и мещан, желала неотлагательного восстания с оружием в руках, рассчитывая на революцию в России и помощь Фран­ции, Италии и Венгрии. Кроме этих партий была еще третья, в сущности малочисленная, но имевшая большой авторитет в крае по богатству, обра­зованию и связям. Уклоняясь от участия в политических манифестациях, как от заявлений, раздражающих наше правительство без пользы для де­ла, партия эта при всем патриотическом настроении своем, мечтала о при­соединении Западного края к свободной Польше в неопределенном буду­щем; и, не доверяя успеху, предприятий умеренных, тем менее желала такового красным демократам, исповедовавшим принципы коммунизма и разрушения всех сословных, столь дорогих для польских аристократов, традиционных преимуществ. Ограничив участие свое в патриотическом движении денежными пожертвованиями, от которых устранять себя вви­ду угроз революционного комитета было опасно, - большая часть дворян сей партии, поручив поместья свои в распоряжение арендаторов или упра­вителей, удалилась в города, во избежание скоплявшейся на политиче­ском горизонте грозной бури и непрестанных столкновений с крестьяна­ми, обнаруживавшими раздражение против владельцев.

Крестьянское население, чуждое по своему происхождению польским идеям, оставалось, невзирая на все внушения ксендзов и дворян, верным своему долгу и смотрело неблагосклонно на патриотические их затеи. В юго-западном крае население это, коренное русское, и кроме немногих бывших униатов, чисто православное, готово было во всякое время истре­бить все польские элементы вконец; но и там дворяне выказывали враж­дебное расположение к правительству.

В Белоруссии, т.е. в Могилевской и Витебской губерниях, дворянское сословие, коего большинство состоит из выродившихся поляков, не обла­дая ни отвагою, ни энергиею западных своих соотчичей, сочувствовало им, однако же, в патриотизме и не отказывалось по требованию револю­ционного комитета от денежных пожертвований; но на крестьян оно так­же рассчитывать не могло, тем более что все они, как старые русские, так и бывшие униаты, ненавидят своих помещиков. Наконец, евреи всех этих губерний, всегда малодушные и всегда продажные, хитрили на обе сторо­ны, готовые пристать к тому, кто сильнее и от кого можно было ожидать более вещественных выгод.

При таком натянутом положении местное правительство усугубило надзор за съездами дворян и за действиями посредников, а также замени­ло некоторых неблагонамеренных чиновников польского происхожде­ния, волостных старшин и писарей - людьми благонадежными. Затем распространение народных школ и, самое главное, ожидавшееся в скором времени постановление о прекращении обязательных отношений между помещиками и крестьянами, в видах разъединения их общих интересов и пресечения влияния первых над последними, подавали надежду на сохранение в крае должного порядка.

Ожидания эти, однако, не сбылись: вспыхнувший в январе в Царстве Польском и принявший неожиданно опасные размеры мятеж отразился ярким заревом в Западных губерниях, где крайняя партия приняла его как нетерпеливо ожиданный сигнал к дружному восстанию. Шайка ин­ургентов вторглась из Царства в Гродненскую губернию и произвела внезапное нападение, ночью с 10 на 11 января, на роту, квартировавшую в заштатном городе Сураже (близ Белостока). Вслед за сим получено бы­ло известие о скопищах, образовавшихся на линии Виленско-Варшавской железной дороги, о порче сей последней и о бандах, появившихся в Вель­ском уезде в числе до 3000 человек, которые, после отчаянного сопротив­ления, потерпели поражение при местечке Семятичах 25 января.

Так начался в Западных губерниях мятеж, в который, кроме красных, вовлечена была впоследствии едва ли не большая часть умеренных и разная сволочь, не имевшая оседлости или упроченного пропитания. Вскоре по­явились шайки в окрестностях Бреста-Литовского и Пружан, в Трокском, Свенцянском, Лидском уездах и в некоторых местностях Минской губер­нии; наконец, волнения возникли Ковенской губернии в Поневежском уез­де, где сосредоточились многие скрывавшиеся в лесах шайки, привлечен­ные туда слухами о высадке у берегов Курляндии отряда заграничных инсургентов и прибытии парохода с оружием (предприятие это, как известно, не удалось). Показались также значительные скопища в Тельшевском и Шавельском уездах. К числу наиболее замечательных военных дей­ствий в этих местах принадлежат истребление шайки в 500 человек ксендза Мацкевича³⁴ (15 марта), и другой, в 700 человек, а также разбитие 9 апреля у Роговского леса банды в 2000 человек. В Виленской губернии истреблена 25 апреля шайка в 600 человек известного Нарбута³⁵, который убит. 26 ап­реля разбита банда в 1500 человек под предводительством Сераковского³⁶ и Колышки³⁷, взятых в плен; а 27-го понес Мацкевич, предводительство­вавший многочисленною шайкою, вторичное и решительное поражение. Кроме того, разбиты или истреблены в разных местах Виленской, Ковен­ской, Гродненской и Минской губернии более или менее значительные скопища. Немедленно после первого появления и разбития войсками шаек в Минской губернии сформирована там из крестьян и отставных солдат, для ограждения мирных жителей от нападений, местная стража, вооружен­ная отбитым у мятежников оружием.

Наконец, сверх всякого чаяния, обнаружилось волнение и в Витеб­ской губернии. 13 апреля около м. Креславки (Динабургского уезда) про­изведено нападение на небольшой транспорт с оружием шайкою, состояв­шею из местных помещиков-поляков под предводительством графа Платера: но вооружившиеся крестьяне рассеяли оную и взяли в плен пред­водителя и других дворян, из коих некоторые оказались агентами револю­ционного комитета. Кроме того, под Себежем разбито небольшое скопи­ще, скрывавшееся в лесу. В Могилевской губернии появившаяся в конце апреля шайка произвела варварское нападение на г. Горки и Горы-Горецкое земледельческое училище; причем часть города сожжена, а училище ограблено. Шайка впоследствии разбита.

Характер собственно военных действий мятежников в Северо-западном крае, руководимых варшавским революционным комитетом, был чи­сто партизанский. Местные топографические условия, лазутчики, наби­раемые волею или неволею между крестьянами или евреями, в особенности же помещики, арендаторы, управители и однодворцы под­держивали усилия мятежников. Лесные дебри укрывали их от преследова­ния войск, а подводы жителей служили пособием и даже средством для быстрых передвижений и развлечения внимания наших отрядов. При не­удачах шайки раздроблялись и рассеивались по окрестностям, условив­шись относительно сборных пунктов. Устрашенные угрозами и беспощад­ными расправами крестьяне в большей части случаев хранили строгую тайну и скрывали, под страхом смерти, следы мятежников. Войска уто­млялись бесполезными преследованиями; но всякая встреча с шайками при малейшей попытке к сопротивлению кончалась разбитием оных. На­мерения мятежников избирать опорные пункты для систематического ра­звития восстания решительно не удавались; и потому им оставалось волновать край способами террора. Ряд самых безобразных злодеяний, которых жертвами соделались многие преданные правительству лица, в том числе священники, чиновники земской полиции, крестьяне и попа­давшиеся в плен военные - достаточно свидетельствуют о свирепости мя­тежа. Совсем тем, масса крестьян, почти нетронутая обольщениями, угро­зами и даже истязаниями, понимая всю несостоятельность задуманного восстания, оставались в повиновении законным властям, за малым ис­ключением случаев в Тельшевском, Трокском и Лидском уездах и на окраинах границ Гродненской губернии с Царством.

Между тем, не взирая на решительное поражение самых сильных мя­тежнических отрядов, вначале под м. Семятичами, а впоследствии под предводительством прославленных вождей Нарбута, Сераковского, Ко­лышки и свирепого ксендза Мацкевича, на которых поляки возлагали большие надежды, невзирая на прекращение в марте месяце обязатель­ных отношений между помещиками и крестьянами и на всемилостивейше дарованную по 1 мая амнистию, восстание, ободренное дипломатическим вмешательством Франции и Англии, продолжалось; но свойство его стало заметно изменяться, принимая часто разбойничье направление. Весь край приходил более и более в самое напряженное состояние, испытывая всю тяжесть ненормального положения дел, настоятельно требовавшего, кроме увеличения числа войск, более суровых и решительных админи­стративных мер. Они были необходимы как для подавления мятежа, так равно для обуздания наглой заносчивости и предательства остававшихся в деревнях и участвовавших тайно в мятеже поляков, которые принимали оказываемое им в некоторых случаях великодушие и снисхождение за слабость или даже за бессилие нашего правительства.

Но им предстояло в скором времени разуверится. Назначенный на место генерал-адъютанта Назимова генерал от инфантерии Муравьев, ко­торому с тем вместе подчинены и две белорусские губернии, прибыл в Вильну 14 мая и тотчас обнаружил сильную энергию и непреклонную строгость в распоряжениях своих, поразивших ужасом всех поляков. Во­енное положение в крае восстановлено во всей силе; учрежденные в раз­ных местах по полевому уголовному уложению суды стали действовать решительно, без всякого послабления; вследствие сего казнены в Вильне предводители мятежников Колышко, Сераковский, несколько ксендзов и многие другие, а в Динабурге - граф Платер. Виленский католический епископ Красинский³⁸, уклонявшийся от исполнения данного ему прика­зания, сослан в Вятку; польки должны были немедленно снять траур, а все проживающие в городах помещики - возвратиться в свои имения, с обя­занностью оказывать всякое пособие проходящим войскам и доносить правительству о появлении в окрестностях мятежничьих шаек. Изоблича­емые и подозреваемые в преступных намерениях или действиях лица взя­ты под стражу; значительнейшая часть из них сослана в отдаленные губер­нии; туда же отправлены некоторые служившие по выборам дворяне и мировые посредники, подавшие в отставку по распоряжению революци­онного комитета; другие арестованные, не подлежавшие смертной казни, сосланы в крепости или Сибирь, с сохранением или лишением прав со­стояния; наконец, остальные содержатся еще в тюрьмах. Многие помещи­чьи имения секвестрованы или конфискованы; на все же остальные нало­жен денежный сбор с доходов. Сбор этот предназначен для покрытия военных издержек и для пресечения владельцем средств к поддержанию мятежа. Окольная, мелкая шляхта и однодворцы подвергнуты, за преступные действия членов из их среды, солидарной ответственности своим имуществом. Военным уездным начальникам предоставлены обширные права. Наконец, чиновники польского происхождения заменены русски­ми. Из крестьянского же населения, как главной, после войска, опоры за­конной власти в крае, образована сельская стража для ограждения дере­вень от грабежа и неистовых мятежников.

Самые замечательные военные действия со времени вступления гене­рала Муравьева в управление краем, в который прибывало все более и бо­лее войска, происходили в мае и июне месяцах в Ковенской губернии. Там, при местных условиях, гнездились еще довольно многочисленные шайки Мацкевича, Станевича и Яблоновского³⁹, из коих первый успел собрать до 1600 человек, но был двукратно разбит, как равно и Станевич, имевший не столь значительное скопище. Что касается до Яблоновского, распоряжавшегося хорошо обученною бандою до 1500 человек, то атака 10 июня, произведенная на укрепленную ее позицию близ м. Попелян 4-мя ротами пехоты, была неудачна, и отряд должен был отступить с поте­рею; но вскоре потом банда эта была разбита другим отрядом (18 июня), как равно и несколько скопищ в Виленской губернии, в том числе одно в 800 человек, а в Гродненской - в 700 человек. Наконец, неистовый ксендз Мацкевич пойман и повешен по приговору суда 16 декабря в Ковне.

Ныне мятеж в Северо-западном крае, по-видимому, подавлен. Многие мятежники явились добровольно к местным властям с просьбою о помило­вании. Но, вместе с тем, генералом Муравьевым объявлено в декабре посред­ством циркуляра, что с наступлением холодного времени предводители ша­ек распустили и расквартировали их в фольварках помещиков, шляхетских околицах и некоторых селениях государственных крестьян (в особенности в Ковенской губернии), намереваясь, вероятно, продолжать мятеж весною. Поэтому предписаны строгие меры к обнаружению скрывающихся.

В юго-западном крае замыслы поляков не могли развиться на небла­гоприятной для них почве. В конце апреля перешедшие из Галиции шай­ки мятежников появились в пределах Волынской губернии, и волнение обнаружилось в Киевской: местные жители из поляков, преимущественно дворяне, студентов и мещане составили скопища и произвели несколько грабежей; показались также мятежники на Волыни, в местах, погранич­ных с Минской губернией и Полесьем. Но действия правительства, при помощи верного и отважного народонаселения, уничтожили все эти по­пытки. Мятежники разбиты или забраны в плен, и самые виновные пре­даны заслуженной казни; многие прикосновенные помещики арестованы с преданием суду, сосланы в отдаленные губернии и Сибирь и некоторые и в каторжную работу. Между тем, новые шайки, образовавшиеся в восточной Галиции из тамошних поляков, эмигрантов и иностранцев, пыта­лись прорваться в наши границы, но все покушения их отражены войска­ми Киевского округа. 19 же июня сделано было нападение на Радзивиллов двумя отрядами, более нежели в 1400 человек, под главным начальством эмигранта Высоцкого: после упорного боя они были разби­ты и удалились обратно в Галицию. Кроме того, в начале июля происхо­дили небольшие дела на рубеже Волынской губернии с Царством Поль­ским и Гродненской губернией, кончившиеся истреблением мятежников.

Несмотря на все вышепрописанные успехи и на строгие распоряже­ния генерала Муравьева, Западный край умиротворенным признан быть не может. Тревожное состояние его продолжается, злоба против прави­тельства значительной части населения несомненна, администрация да­леко еще не достигла нормального устройства, враждебное влияние ксен­дзов на легковерных поддерживается, надежда на внешнюю помощь не исчезает - все это представляет будущность края на долгое еще время в мрачном виде, тем более что даже крестьян католического исповедания, при фанатизме их духовенства, нельзя считать совершенно нам предан­ными. Что касается до поселян православных, то они бы должны при бла­годеяниях, на них излитых, оставаться верным оплотом правительства; но, к прискорбию, смуты часто препятствуют сохранению в массах того повиновения властям, которое необходимо для общественного спокойствия, особенно когда они чувствуют свою силу. Вот почему управление ими требует большого искусства и способных деятелей, ибо сколько дра­гоценна преданность народа, столько опасно его своеволие.

До сих пор заметны: в Северо-западных губерниях ряд энергических, по большей части произвольных мер, невольно рождающих жажду мести; в прочих губерниях не довольно последовательное подавление польского элемента и слабое действие к предупреждению беспорядков, могущих вновь возникнуть при сочувствии соседних стран. Затем, крайнее затрудне­ние заменить все туземные должностные лица коренными русскими, кото­рые, по достоинствам, заслуживали бы уважения, и предоставлять им де­нежные или другие преимущества, значительно усложняет дело. Оно вызывает точное и систематическое решение вопроса о Западных губер­ниях на сколь возможно единообразных основаниях.

ОСТЗЕЙСКИЕ ГУБЕРНИИ

Волнение Северо-западного края, развившееся в прошедшем году, сильно потревожило Курляндскую и Лифляндскую губернии, в особенно­сти первую, которая примыкает своими границами на значительном про­тяжении к губернии Ковенской. В некоторых местностях Курляндии кре­стьяне латышского происхождения оказали даже хозяйственным управлениям неповиновение и произвели беспорядки; но они были усми­рены. Тем не менее, помещики продолжают опасаться проявившегося в народе свободного настроения умов. Вообще в поселянах Остзейского края явно обнаруживается желание достигнуть преимуществ, дарованных крестьянам всего государства, и прекращения, как в Западном крае, обяза­тельных отношений к владельцам.

Помещики, с своей стороны, находя, что необходимые рабочие силы уме­ньшаются с каждым годом чрез переселение туземных крестьян на юг России, стараются привлечь немецких хлебопашцев из Пруссии, Мекленбурга и Голштинии, но предприятие это не имело до сего времени большого успеха.

Относительно улучшения быта крестьян в остзейском крае имеются в виду следующие сведения.

На конференции курляндских дворян в июне месяце постановлено: допускать продажу усадеб христианам всех сословий, с преимуществен­ным правом купли для крестьян, занимавших усадьбы; арендный срок определен не менее 12 лет; и, наконец, для совершенного прекращения барщины назначен 4-хлетний срок.

По годовому отчету лифляндской комиссии крестьянских дел, аренд­ные участки в помещичьих имениях распределяются теперь следующим образом: на издельной повинности находится 16822 участка; на смешан­ной повинности (отбываемой частью работами, частью деньгами или взносами хлеба) - 8884 участка; на денежной повинности - 10062 участ­ка; в собственности крестьян (с получением для сего ссуд из учрежденно­го крестьянского банка) 922 участка; причем стоимость всех проданных крестьянам участков представляет капитал до 1383000 рублей.

По сравнении этих цифр с отчетами за предшествовавшие годы, оказы­вается, что в помещичьих имениях Лифляндской губернии замен издельной повинности оброком, в особенности же выкуп крестьянами участков, шли успешнее прежнего. Но и этот результат далеко не представляется еще удовлетворительным, в сравнении с ходом выкупной операции в Велико­российских губерниях на основании Положения 19 февраля 1861 года.

Наконец, по годовому отчету комитета крестьянских дел в Эстляндии, состоит во владении крестьян не более 76 усадеб. Столь малый успех при­писывается недостатку в губернии кредитных учреждений, которые мо­гли бы доставлять крестьянам способы к приобретению земель; число крестьянских усадеб, состоящих на денежном оброке и смешанной повин­ности, простирается до 10436, а 6005 хозяев отбывают еще барщину.

ФИНЛЯНДИЯ

В июле минувшего 1863 года, недель за 6 до открытия финляндского сейма, издаваемая в Гельсингфорсе на шведском языке, весьма распро­страненная в крае газета “Dagblad”, рассуждая о положении оного, вводи­ла заключение, что все существование Финляндии страдало и страдает от глубокой несоответственности между национальным и умственным ра­звитием ее с внешними отношениями, которыми связан финляндский на­род, составляющий отдельную нацию; что признанная в Финляндии кон­ституция, в продолжении более полувека, фактически не выполняется; и что интересы народа часто терпят от положения к теперешней союзнице его, России, вследствие войн и денежных кризисов, которым Финляндия невольно подвергается. Основываясь на таких данных, газета заявляла широкую программу желаний для необходимого развития внутренних и внешних политических форм края, а именно, чтобы сейм собирался в периоды от 3 до 5 лет с правом предоставлять собственные предложения на утверждение монарха; чтобы взимание без согласия представителей там­оженных пошлин и других непрямых налогов было уничтожено; чтобы все повинности и расходы определялись и контролировались сеймом; чтобы высшие чиновники были ответственны перед народными предста­вителями; чтобы допущена была свобода печати; чтобы военные силы края существовали отдельно; чтобы Финляндия в случае войны России могла сохранять нейтралитет; наконец, чтобы отдельная монетная систе­ма края была совершенно независима от русской. Затем, в конце июля, перепечатана была в той же газете статья из английской “Morning Post”, что шведские манифестации в пользу Польши и отказ финляндцев в требуе­мых Россиею верноподданнических адресах принудили русское прави­тельство согласиться на созвание финляндского сейма и что финляндцы должны воспользоваться настоящим политическим положением России, дабы получить полную гарантию в самостоятельном и свободном правле­нии. Вообще, как эта газета, так равно некоторые другие в крае выказывают явное нерасположение к России и большое сочувствие Швеции, нередко перепечатывая из тамошних газет неприязненные против нас выходки, в особенности относительно происшествий в Польше.

При таком направлении, предшествовавшем собранию сейма, можно было ожидать, что кроме предметов, определенных правительством, про­изойдут в оном жаркие прения в либеральном духе и по другим вопросам, тем более что в крае чувство самостоятельности заметно развилось в по­следнее время; но занятия сейма, после торжественного открытия его Ва­шим Императорским Величеством 6-го сентября, шли весьма медленно. По истечении шести недель ни один проект закона по предложению пра­вительства не был еще представлен на обсуждение сословий. Медленность эту приписывают флегматическому характеру финляндского народа, необходимости употреблять на совещаниях финский и шведский языки, главным же образом, неопытности и непривычке к занятиям подобного рода, требовавшим установления форм заседаний и устройства различных комитетов. С образованием сих последних принята была публичность прений и учреждение общего клуба для сближения всех четырех сословий: дворянского, духовного, городского и крестьянского. За сим все четыре сословия решили ходатайствовать о периодических сеймах, чрез каждые три года, независимо от всемилостивейше обещанного созвания такового по истечении первых 3-х лет.

К представителям духовенства поступили в то же время петиция и протокол избирателей Нижне-Бьернеборга, заключающие желания, заяв­ленные уже (как упомянуто) газетою «Dagblad». 7 протоколов избирате­лей разных округов и несколько петиций одинакового содержания представлены и в крестьянское сословие, но с присовокуплением двух новых требований: уничтожения сословных прав и предоставления Финляндии своего собственного купеческого флага. В мещанское сословие поступило 35 протоколов избирателей и петиций, выражающих большею частью те же самые желания.

8/20 ноября сейм, видя невозможность кончить дела в назначенный 3-хмесячный срок, всеподданнейше ходатайствовал о продолжении оного в мере необходимости для удовлетворительного решения предложенных ему столь многих обширных и так глубоко затрагивающих государствен­ное устройство и управление страны вопросов; причем сословия дворян­ское и духовное просили об отсрочке до 15-го апреля будущего 1864 года, а мещанское и крестьянское - до 1-го мая. Вследствие сего Высочайше раз­решено продолжить сейм еще на 3 месяца, т.е. до 15-го марта нов. ст.

Затем в заседаниях дворянского сословия приняты в течение ноября следующие наиболее замечательные постановления: 1) уничтожение ис­ключительного права дворян владеть особыми привилегированными име­ниями, пользующимися довольно значительными льготами; 2) существовавшие до сего различные виды личных налогов, от которых было осво­бождено дворянство, - заменены поголовною податью, падающею на всех без исключения жителей; 3) отменено разделение дворянского сословия на три класса, так что на будущих сеймах все дела будут решаться простым большинством голосов; бароны же и рыцари лишаются первенствующего значения. Внесенная представителем Вейсенбергом петиция о предоста­влении Финляндии особого торгового флага не принята ландмаршалом на том основании, что край находится в зависимости от России и что в кон­ституции оного о собственном флаге не упоминается ни слова.

19-го ноября, после продолжительных и оживленных прений, приня­то было также весьма замечательное постановление, незначительным, впрочем, большинством; что финский дворянин, не подлежащий фин­ским законам и не платящий податей, лишается права представительства. Большое число членов протестовало против этого решения, отнимающе­го у многих лиц политическое право заседать на сейме. По внесении свое­го veto в протокол, члены эти оставили залу заседания и не участвовали в подаче голосов по следующему, принятому оставшимися членами допол­нительному пункту: что дворянин, находящийся не по финским служеб­ным обязанностям вне пределов отечества более шести лет и по истече­нии оных вернувшийся в Финляндию, но не живший постоянно в пределах ее трех лет и не плативший податей, лишается равномерно пра­ва представительства.

Вообще стремление финляндцев к развитию политического прогрес­са, проявляется с такою силою и единодушием, что оно легко может пе­рейти за указанные им пределы, если за ним не будет постоянного и ра­зумного наблюдения.

РЕВОЛЮЦИОННАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ РУССКИХ ВЫХОДЦЕВ

Польское возмущение было предметом главной деятельности русских выходцев, в последние годы сблизившихся, как было указано в отчете за 1862 год, с польскою демократическою партиею. Находя, что русское об­щество недостаточно подготовлено для открытого восстания, лондонские агитаторы употребляли чрезвычайные усилия, чтобы отложить мятеж в Польше до более удобных обстоятельств, т.е. до того времени, когда - как они надеялись - русское войско перейдет на сторону поляков. «Большое несчастие, - говорил Герцен в Колоколе, - что польское восстание приш­ло рано; многие, и мы в том числе, делали все, нашим слабым силам воз­можное, чтобы задержать его». Между тем, агитаторы и печатными статьями, и чрез тайных эмиссаров старались восстановить русских офи­церов против правительства и возбудить в них сочувствие к инсургентам, которых прославляли с восторгом, доходившим иногда до смешного. «Да, поляки-братья, - писал Герцен при первой вести о восстании, - погибнете ли вы в ваших дремучих лесах, воротитесь ли свободными в свободную Варшаву, мир равно не может отказать вам в удивлении... В вас благосло­венна родина ваша; она, в своем терновом венке, может гордиться своими сыновьями. В вас благородно, изящно сочетались два великих наследства двух великих покойников: все чистое, восторженное и преданное рыцаря со всем доблестным и могучим древнего римского гражданина... и когда мы возле вас, идущих на смерть, на каторгу, представляем себе бедного русско­го воина, мы готовы рыдать, как дети. Он должен краснеть своих побед и бояться своих успехов. Его положение страшно: быть палачом людей. Вы­званных на восстание, или идти против своих - где тут воля выбора?».

Но революционная пропаганда «Колокола» осталась бесплодною: за немногими, постыдными исключениями, вся русская армия осталась вер­ною своему знамени и присяге.

Кроме того, по сведениям, полученным из Лондона, Герценым и Огаре­вым было налитографировано значительное число экземпляров воззвания к раскольникам, будто бы изданного в Белокриницах. Воззвание это, отпе­чатанное славянскими буквами и начинающееся словами: «Господи Иису­се Христе, сыне Божий, спаси нас грешных» - проникло чрез Швецию в Архангельскую губернию, но в других частях России не распространилось. В Лондоне же печатались подложный манифест, имеющий целью восста­новить крестьян против дворянства и чиновников, и возмутительное воз­звание к казакам; но распространение в России и этих изданий устранено.

Во время пребывания Бакунина и Герцена-сына в Стокгольме между ними возникла ссора, едва не вызвавшая разрыв между Бакуниным и Герценом-отпом: но усилия Огарева повели к их примирению. Герцен снова сошелся с Бакуниным в Париже, куда последний прибыл по возвращении из Швеции. Там Бакунин сблизился с Бюлозом, редактором “Revue des deux mondes”, пригласившим его принять в этом журнале участие. Бакунин согласился и осенью, поселившись в Вэве, занялся составлением статей о Финляндии и о Остзейских губерниях. В то же время он подготовлял к из­данию свои собственные записки. В декабре он оставил Вэве и отправился в Италию, был на острове Капрере Совр. - Капри), вероятно для свидания с Гарибальди, а оттуда прибыл во Флоренцию, где подружился с проживающим там рус­ским выходцем Мечниковым (бывшим питомцем Александровского ли­цея). Мечников, служивший прежде в отряде Гарибальди адъютантом ге­нерала Мильдица, живет обыкновенно в Ливорно; но в начале нынешнего года поселился во Флоренции, и на митингах в пользу Польши неодно­кратно говорил речи, направленные против русского правительства.

В Лондоне сверх других русских революционеров поселился в 1863 году бывший князь Петр Долгоруков, изгнанный как из Бельгии, так и из Франции. Он завел в Лондоне свою типографию (14, Panton-Street, Науmarket), которою заведует Жуковский, бежавший из России в 1862 году. Издания Петра Долгорукова «Листок» и «Le Veridque». почти не раскупа­ются; но авторское самолюбие побуждает его рассылать их знакомым и незнакомым. Герцен, Огарев и Бакунин принимают Долгорукова у себя, но не сближаются с ним и многого ему не доверяют.

Прочие русские выходцы, первоначально жившие в Гейдельберге, где усилиями Бакста (Бакст - русский врач, отправившийся несколько лет тому назад в Гельдейберг для продолжения наук в тамошнем университете (Прим. авторов документа)) была устроена тайная русская читальня, в начале 1863 года рассеялись по всей Европе, преимущественно по Швейцарии и Ита­лии. Бакст поселился в Берне, открыл там русскую типографию и печатал в ней прокламации, предназначавшиеся для отправления в Россию. Не находя средств исполнить это намерение, он прибегнул к Платеру (Граф Платер - главный член польского центрального комитета в Швейцарии (Прим. авторов документа)) чрез посредство Черкесова (Черкесов - сын богатого помещика Новгородской губернии и московского домовладельца (Прим. авторов документа)), жившего в Цюрихе; но Платер принял его за тайного русского агента и отказал в его домогательстве.

По последним известиям, русскую типографию, устроенную в Берне, предположено соединить с типографиею Герцена и Огарева, которую они намерены перевести в Италию.

В Цюрихе вместе с Черкесовым жил также Касаткин (Касаткин - сын достаточных московских родителей, мелкий литератор и библиограф (Прим. авторов документа)), враждовав­ший с Бакстом, несмотря на усилия Герцена и Огарева примирить их. Ка­саткин, потом переселившийся в Лозанну, неоднократно выписывал из Лондона возмутительные издания Герцена, Огарева и Бакунина, и пере­сылал ил разными путями в Россию. С ним в последнее время сблизился Александр Серно-Соловьевич⁴⁰, первоначально живший в Неаполе и по­стоянно находившийся в переписке с лондонскими возмутителями.

Отдельно от прочих выходцев действовал Блюммер, который, оста­вив Берлин, по принуждению прусской полиции, находился некоторое время в Брюсселе и участвовал в издании журнала “Polska”. Ныне он по­селился в Дрездене, где издает на русском языке еженедельную политико­литературную газету «Европеец», первый нумер которой вышел 7 февра­ля сего года.

Но особенно опасное направление приняла в истекшем году деятельность русского выходца Василия Кельсиева, который с братом своим Иваном, недавно бежавшим из России, отправился во время самого разгара поль­ского мятежа из Лондона в Константинополь, а оттуда в Добруджу для воз­буждения некрасовцев против России. В Турции братья Кельсиевы вступи­ли в сношение с тамошними поляками, особенно с известным ренегатом Садык-пашою (Чайковский), через которого, как говорят, получили де­нежное пособие от общества лазаристов и поддержку французского по­сольства в Константинополе. Они уговаривали некрасовцев подняться всем войском и вместе с польским легионом идти через Дунайские княже­ства и Бесарабию на Волынь и Подолию, дабы в этих краях распространить мятеж и одновременно посредством эмиссаров возмутить во имя старой веры донских, линейных и уральских казаков. Воззвания в этом духе были отправлены к старообрядческим епископам, Иову Кавказскому и Израилю Уральскому и Бударинскому, но обоими отвергнуты. Также поступил и епископ Задунайский Аркадий, бежавший из России в начале 40-х годов.

Имея намерение основать типографию в Славе, Кельсиевы просили Ар­кадия принять их дело под свое покровительство; но узнав настоящую их цель, он решительно отказал им в своем содействии. Тогда Кельсиев и Садык-паша при помощи французского посольства обратили на Аркадия и преданных России некрасовцев гнев султана, обвинив их в государственной измене. Донос этот вызвал строгое следствие в Добрудже; многие некрасовцы под конвоем увезены в Константинополь и сосланы в отдаленные про­винции азиатской Турции. Аркадий успел бежать в Измаил.

После неудачи в Славе Кельсиевы завели типографию в Тульче и при­ступили к печатанию Псалтыря с чтимым старообрядцами предисловием патриарха Иосифа, которое, по распоряжению Св. Синода, не вносится в издания московской единоверческой типографии. Если Псалтырь Кельсиевых разойдется по России, то он непременно возбудит в старообрядцах к лондонским деятелям то сочувствие, которого они доселе безуспешно добивались.

Сознательно или бессознательно, но русские выходцы избрали самое удобное место для основания новой вольной типографии. В среде русских старообрядцев лондонские листки возбуждают сомнение; но юго-запад, даже заграничный, таких сомнений между ними не возбудит: они свято почитают книги, изданные в течение XVI, XVII и XVIII столетий в Яссах, Букаресте, Вене, Венеции, Львове, Уневе, Почаеве и в других местах. Мо­жет быть, сами Кельсиевы, судя по вышедшим до сих пор лондонским из­даниям, не нашли бы способа печатать старообрядческие книги в таком виде, чтобы они вселяли доверие, но у них есть какой-то беглый расколь­ник-монах, большой знаток старообрядческого книгопечатания. При его помощи они могут произвесть действительный вред, который далеко оставит за собою пагубное влияние «Колокола», «Общего веча» и других подобных изданий. Эти революционные листки действовали только на незначительное меньшинство, тогда как произведения новой вольной русской типографии грозят проникнуть в народную массу, среди которой десятимиллионное население старообрядцев и раскольников имеет огромное значение как по большей зажиточности и развитию, так и по тайным связям, соединяющих их в одно сильное целое.

РЕВОЛЮЦИОННЫЕ ЗАМЫСЛЫ В РОССИИ

События 1862 года показали уже ясно тесную связь революционных идей, проводимых некоторыми опасными личностями в России, с лон­донскою пропагандою. Эта связь была раскрыта из перехваченной пере­писки Герцена, Бакунина и Кельсиева с русскими злоумышленниками. Но в 1863 году к этому источнику беспорядков присоединились также происки польских агентов, надеявшихся восстанием в империи отвлечь внимание и силы от польского мятежа. Так, одновременно с появлением польского манифеста от 1-го февраля в С.-Петербурге были распростране­ны печатные экземпляры воззвания на русском языке, со штемпелем: Рус­ский центральный комитет - «Земля и Воля»⁴¹. Воззвание это приглаша­ло русских действовать в пользу возмутившихся поляков и отклоняло офицеров и солдат нашей армии от исполнения священного их долга. Несколько оттисков сего воззвания вместе с типографскими принадлеж­ностями вывезены были из имения Мариенгаузен, Витебской губернии, причем захваченные с ними лица указали на бывшего студента Николая Утина⁴² как на главного по этому делу распорядителя. Утин, замешанный в беспорядках, произведенных студентами С.-Петербургского университе­та, по освобождении из крепости отдан был на поруки отцу его, коммер­ции советнику Исааку Утину, который подпискою обязался наблюдать за его поведением под опасением ответственности по всей строгости зако­нов. Кроме того, на ближайший за ним надзор обращено было особенное внимание полиции, но, несмотря на эти предосторожности, Николай У тин, предвидев, что он будет арестован, бежал за границу.

В Москве те же воззвания опускал в почтовый ящик врач Павлов­ский⁴³, показавший, что они доставлены ему в конверте с надписью «во имя отечества». Из Москвы подобные же экземпляры посылались в при­волжские губернии вместе с подложными манифестами о даровании кре­стьянам земли, о распущении армии и прекращении сбора податей. Моло­дые люди, развозившие эти манифесты, были задержаны и заявили, что распространении их поручено им французским подданным Иеронимом Кеневичем⁴⁴, сыном возвратившегося из эмиграции помещика Минской губернии. Кеневич (Он взят и предан суду (Прим. авторов документа)), служивший прежде в управлении железных дорог, был, как по следствию оказалось, агентом революционной партии в Мос­кве и в Литве. Партия эта, рассчитывая на отсутствие войск, задумывала восстание в Казани⁴⁵ и с этою целию завлекала в свои сети неопытную мо­лодежь. Из агентов, действовавших по сему делу, задержаны штабс-капитан Иваницкий⁴⁶, поручик Мрочек⁴⁷ и много других лиц, едва достигших юношеского возраста, которые принадлежат к числу несчастных жертв окружающей их крамолы.

Возмутительные прокламации появились и в Чернигове. Показания арестованного с ними Васильковского уездного землемера Андрушенки⁴⁸ и сообщников его, служивших в управлении Московско-Нижегородской железной дороги дворян Шатилова⁴⁹ и Мосолова⁵⁰ дают повод подозревать существование революционного общества «Земля и Воля», стремящегося к ниспровержению существующего порядка и употребляющего воззвания как способ для волнования умов. К сожалению, ни один из виновных, по незнанию ли или по упорству, не указал ни членов общества, ни его местопребывания, ни его средств и деятельности.

Всевозможное старание употребляется и будет употребляться к дозна­нию, в какой степени возбужденное подозрение основательно, ибо дей­ствительность оного никакими ясными доказательствами не подтвержде­на. Во всяком случае, можно с достоверностью сказать, что грустные явления, помрачающие государственный наш быт, происходят не от на­родных источников, а от заграничной или польской пропаганды.

НАРОДНЫЙ ДУХ

Современное состояние России заслуживает действительно глубокого изучения. Ряд самых важных преобразований обнял все стороны народной жизни, изменил основы нашего общественного устройства и не мог не про­извести некоторого замешательства во взаимных отношениях сословий. Старые связи уже порваны, новые еще не установились, и общество, возрождаемое к новой жизни, на других началах, находится пока в брожении. Среди колебаний, неизбежных в эпоху подобных преобразований, есте­ственно явились личности, желающие воспользоваться обстоятельствами для достижения своих эгоистических целей. Рассчитывая на временное не­удовольствие, возникшее в сословиях, считавших свои интересы принесен­ными в жертву государственным потребностям, злоумышленники надея­лись возбудить обширное восстание; но, к счастью, они в своих расчетах ошиблись. Польский мятеж и особенно дипломатическое вмешательство иностранных кабинетов в домашнюю племенную распрю затронули чув­ство русской национальности. Весь русский народ, сознавая оскорбление, нанесенное его гордости, поспешил выразить верноподданническую пре­данность монарху; все сословия, в том числе и московские раскольники поповщинского толка, внезапно слились в чувствах истинного патриотизма и торжественно заявили готовность принести за целость и честь отечества не только достояние, но самую жизнь. Кроме поданных тогда всеподданней­ших адресов, русский дух выразился равным образом в письмах и телеграм­мах к некоторым государственным нашим сановникам. Дипломатическая деятельность государственного вице-канцлера князя Горчакова⁵¹ и энерги­ческие меры генерал-губернатора Муравьева в Северо-Западном крае и на­местника графа Берга в Царстве Польском дали повод неоднократной передаче этим лицам уверения общей признательности за их заслуги.

Но как не утешительно столь единодушное и повсеместное пробужде­ние патриотизма, для многих неожиданное, тем не менее, самый способ его проявления вызывает на размышление. Открытое, торжественное вы­ражение народного чувства неоспоримо доказывает, что общественное мнение, до сих пор не существовавшее в России, успело в последние годы образоваться, окрепнуть и теперь сознает свое значение. Пользуясь пра­вом изъявлять сочувствие и одобрение действиям правительства, обще­ство незаметно привыкает к мысли, что ему одинаково принадлежит пра­во высказывать порицание; оно приучается считать свое мнение верховным приговором и вряд ли затрудниться произнести его в реши­тельную минуту. Даже в настоящее время похвала одним из государствен­ных деятелей была как бы косвенным осуждением других, направление которых не совпадало с народным настроением. Такую привычку нельзя считать безопасною; ибо общество, под влиянием как собственных за­блуждений, так еще более внешних подстрекательств, легко может не по­нимать цели и значения иных правительственных мер, вызываемых иног­да государственною необходимостью и прямым благом народа. При таких обстоятельствах противодействие общественного мнения может повести к затруднениям и даже ослабить законный авторитет правитель­ства. Поэтому необходимо не только подчинять выражение общественно­го мнения некоторым пределам, но и внимательно следить за его развити­ем, отстраняя по возможности вредные внушения.

Такое наблюдение является особенно важным ввиду новых законода­тельных мер, которых действие на народ не всегда может быть предусмо­трено. Между прочим одна из тех, которые приняты в истекшем году, не могла не отозваться на народном характере и на состоянии общественной нравственности. Уничтожение откупов произвело вследствие низкого ак­циза чрезмерно быстрое понижение цены на вино, увеличило пьянство до невероятной степени, и хотя во вторую треть года число умерших от неуме­ренного употребления вина сравнительно уменьшилось, но это утешитель­ное явление объясняется, быть может, только наступлением рабочей поры.

Затем мера правительства, возбудившая особенное внимание обще­ства, есть Положение о земских учреждениях, Высочайше утвержденное 1 января сего 1864 года. Трудно определить вперед, какое она будет иметь влияние на общественное хозяйство, на народное развитие; но нельзя упу­стить из виду того впечатления, которое она произвела на образованные классы. Только немногие видели в ней меру чисто экономическую; боль­шинство же объясняло ее или как уступку, вызванную современными об­стоятельствами, или как первый шаг к представительному правлению. Она возбудила надежды в одних и опасения за будущее в других.

С нетерпением также ожидаются новые постановления относительно народного образования. Благомыслящие тем более желают им полного успеха, что, к прискорбию, настоящие учебные заведения, особенно вы­сшие, породили много тлетворных плодов. Довольно значительная часть политических преступников и лиц, подозреваемых в сочувствии к их за­мыслам, оказалось принадлежащею к числу питомцев этих училищ, и признания некоторых из них ясно обнаруживают, что вредные семена за­пали в их юные умы еще на школьной скамейке. Поэтому нельзя не прий­ти к заключению, что корень зла гнездится в воспитателях и в преподава­телях, которые, усвоив себе революционное учение, нередко передают его незрелым юношам, легко увлекающимся всякою новизною.

Другим источником вредного направления молодого поколения явля­ется наша периодическая литература, получившая в последние годы особен­но сильное развитие и значение. Принимая деятельное участие в обсужде­нии всех вопросов внутренней и внешней политики, русские журналы рассматривали важнейшие явления жизни государственной и обществен­ной, пользуясь с ловкостью малейшим случаем для проведения и разъясне­ния своих воззрений. Впрочем, начало самодержавия не подвергалось ни нападкам, ни даже обсуждению наших публицистов; но, тем не менее, они иногда высказывали убеждения, несогласные с монархическим образом мыслей. Три главных направления выразились в нашей журналистике: зе­млевладельческое, охранительного свойства, но с указанием некоторого представительства, имевшее своими органами «Русский Вестник»⁵², «Совре­менную летопись»⁵³ и «Московские ведомости»⁵⁴; конституционно-демо­кратическое, главными представителями которого были «С.Петербургские ведомости»⁵⁵, «Голос»⁵⁶ и «Отечественные записки»⁵⁷; и революционно-де­мократическое, отразившееся преимущественно в «Современнике»⁵⁸, «Рус­ском Слове»⁵⁹, «Современном Слове»⁶⁰ и «Очерках»⁶¹, вскоре по появлении слившихся с «Современным Словом». Различие их воззрений выразилось даже в суждениях о польском вопросе, который в общей сложности разо­бран был, однако же, нашими публицистами в видах правительства и с соз­нанием собственного национального достоинства. Пользуясь различием образа действий правительственных лиц в Царстве Польском и в Северо­-западном крае, журналы выражали симпатии одному направлению, тем са­мым бросая тень на другое, не возбуждавшее их сочувствия. Вопрос этот вызвал жаркую полемику между «Московскими ведомостями», предпочитавшими систему, принятую в Западных губерниях, и «Голосом», защищав­шим предшествовавшее управление в Царстве Польском. Было даже нес­колько передовых статей, в которых настаивали на необходимость даровать Царству Польскому полную автономию. Далее всех зашел в этом отношении журнал «Время»⁶², поместивший на своих страницах статью «Роковой вопрос», в которой доказывал превосходство польской цивили­зации перед русскою и выводил из этого справедливость требования поля­ками прежних их владений. Появление сей статьи, по неосмотрительности пропущенной цензурою, вызвало прекращение издания журнала «Время».

В вопросах иностранной политики различие журнальных воззрений выражалось с тою же силою. Одна только деятельность императора Людвига-Наполеона вызывала общее несочувствие наших публицистов всех партий. Но верную оценку их убеждений можно себе составить на осно­вании отзывов их о прусском правительстве и прусской прогрессивной партии. Между тем, как московские журналы порицают дерзость и отсут­ствие патриотизма в оппозиции прусской палаты депутатов, журналы конституционно-демократические осыпают насмешками министерство Бисмарка⁶³ и даже не без иронии отзываются о короле Вильгельме⁶⁴, вос­хваляя главных прогрессистских вождей, а издания революционно-де­мократические с презрением отзываются и о последних, как о людях от­сталых, непрактических, продолжающих парламентскую оппозицию, тогда как, по мнению публицистов этого оттенка, настала пора действо­вать иным оружием.

Учение материалистов имело своими органами преимущественно «Современник» и «Русское слово», которые излагали его в общедоступ­ной, популярной форме. К сожалению, это учение не встретило себе до­вольно сильного отпора в других изданиях: одни из них, главнейшее духовные, мало следят за светской литературою и имеют очень ограниченный круг читателей; другие же, как, напр., «Домашняя бесе­да»⁶⁵, неприличным тоном своей цинической полемики не могли заслу­жить ни сочувствия, ни уважения благомыслящих людей.

Таким образом, наша журналистика, даже при существовании предва­рительной цензуры, находила способы высказывать и распространять в массе публики учения, далеко не согласные с существующим в России по­рядком. Кроме того, были примеры открытого нарушения цензурных постановлений. Так, газета «Современное слово» помещала статьи без исклю­чения мест, недозволенных цензурою, что и повело к запрещению этого издания.

Подобное положение журналистики, действующей не только на лю­дей зрелых и достаточно развитых для самостоятельного суждения, но также на юношество и на грамотных простолюдинов, представляет один из опаснейших элементов народного развития. Не отвергая заслуг, какие может она оказать всесторонним обсуждением правительственных проек­тов и предположений, не отвергая выгод гласности, часто доводящей до сведения правительства факты, которые без того могли бы остаться неиз­вестными, нельзя не заметить, что периодическая литература, часто с не­простительною легкостью решающая вопросы, едва ей известные, может иметь пагубное влияние, особенно в наше переходное время.

Из всего вышеизложенного следует, что, несмотря на всеобщее, еди­нодушное пробуждение чувств преданности Царю и отечеству, вызванное польским восстанием и дипломатическими действиями Запада, наша об­щественная жизнь все еще представляет разрушительные начала, кото­рые, особенно при постоянно усиливающейся революционной пропаган­де, могут получить опасное развитие и поколебать самые основы государственного устройства.

Необходимость иметь за ними неусыпное наблюдение становится тем ощутительнее, что губительное влияние их, прежде всего, отражается на молодых поколениях, от которых зависит будущее величие и благоденствие нашего отечества.

Генерал-адъютант князь Долгоруков
2 марта 1864 года

---

ГА РФ. Ф. 109. Оп. 223. Д. 28. Л. 313-406.
¹ Имеется в виду Великая французская революция.
² На Венском конгрессе 1814-1815 гг. впервые все великие европейские державы заключили общие договоры, на длительное время определившие границы государств.
³ Вторая империя во Франции - время правления Наполеона III (1852-1870).
⁴ Проведение датским правительством политики «единого государства» по отношению к Дании и герцогствам Шлезвиг и Гольштейн вызывало резкое противодействие со стороны оппозиционных сил. В 1848 г. в герцогствах вспыхнуло восстание, которое поддержали немецкие государства, прежде всего Пруссия. Военные действия проходили с переменным успехом. В 1850 г. под давлением России Пруссия вывела свои войска с территории Шлезвига и Гольштейна. В ноябре 1863 г. датский парламент принял новую конституцию «для общих дел королевства Дании и герцогства Шлезвиг», по которой последний фактически отрывался от Гольштейна. Это стало детонатором нового взрыва. В феврале 1864 г. началась новая Шлезвиг-голштинская война против Дании при участии Австрии и Пруссии. По Венскому миру, подписанному 30 октября того же года, Дания была вынуждена отказаться от прав на герцогства в пользу Пруссии.
⁵ Лассаль Фердинанд (1825-1864), немецкий социалист, организатор и руководитель Всеобщего германского рабочего союза (1863-1875), делал ставку на парламентскую активность при всеобщем избирательном праве.
⁶ Франц-Иосиф I.
⁷ Фридрих (Фредерик) VII (1808-1863), король Дании (1848-1863), последний представитель династии Ольденбургов.
⁸ В 1852 г. пять великих держав, Швеция, Норвегия и Дания подписали в Лондоне особый протокол, гарантировавший неприкосновенность монархии Ольденбургов. Согласно протоколу, после смерти Фредерика VII датский престол должен был занять представитель младшей ветви династии, принц Кристиан Глюксбург (Кристиан IX, датский король с 1863 по 1906 г.), женатый на Луизе Гессенской, дочери сестры Фредерика VII.
⁹ Поводом к восстанию 1863-1864 гг. послужил рекрутский набор, проведенный в январе 1863 г. среди городского населения. Центральный орган революционного правительства, «Жонд народовый», снабжал повстанческие отряды деньгами, вооружением, продовольствием и проч., не вмешиваясь в их действия. В ходе партизанской войны за 1863 г. произошло около 547, а за 1864 г. - около 84 боестолкновений повстанческих отрядов с российскими войсками. К середине февраля 1864 г. восстание было подавлено.
¹⁰ Чарториский (Чарторыский, Чарторижский) Владислав (1828-1894), князь; после смерти отца, Адама Чарториского, возглавил аристократическую партию польской эмиграции. В мае 1863 г. был назначен «главным дипломатическим представителем» Национального правительства во Франции, Англии, Италии, Швеции и Турции, в июле - председателем Комиссии национального долга в Париже. В апреле 1864 г. выступил за роспуск Национального правительства и прекращение восстания.
¹¹ Эльяновский Северин.
¹² Жабицкий Антоний (1810-после 1877), участник восстания 1831 г. и венгерской революции 1848 г. Член «Централизации» Польского Демократического общества. С 1863 г. издавал журнал «Свободный голос». Член Генерального совета I Интернационала и секретарь-корреспондент для Польши (1866-1871).
¹³ Ординга (Орденга) Иосиф (Юзеф) (1802-1879), участник Польского восстания 1830-1831 г., эмигрант, агент Жонда Народового в Париже и Турине (1863-1864).
¹⁴ Гуттри Александр (1813-1891), познанский помещик, участник восстаний 1830-1831,1846 и 1848 годов. В марте 1863 г. возглавил Великопольский революционный комитет; входил в состав Комиссии по закупке оружия в Льеже, а также Центрального польского комитета в Париже и Общества польских патриотов в Дрездене.
¹⁵ Бонольди Джузеппе Ахилло Эльмиро (1821-1871), учитель пения, литератор, фотограф, с 1842 г. жил в Вильно; член Литовского провинциального комитета. В феврале 1863 г. был выслан из пределов Российской империи, назначен представителем комитета за границей. Участник Парижской коммуны, умер от ран.
¹⁶ Крамер Юзеф - эмигрировал в Италию в 1848 г., личный друг Д. Гарибальди, был связан с русскими революционными кругами.
¹⁷ Платер Леон - граф, участник Польского восстания, 27 мая 1863 г. расстрелян.
¹⁸ Сын Адама Чарториского.
¹⁹ Иордан Владислав (1819-1891), полковник турецкой армии; агент Национального правительства на Ближнем Востоке.
²⁰ Лангевич (Лянгевич) Марианн (1827-1887), генерал, преподаватель польской военной школы в Италии. В 1863 г. командовал крупным отрядом в Сандомирском воеводстве. 27 февраля (11 марта) был провозглашен диктатором, спустя неделю перешел границу. Находился в заключении в Австрии, позднее - в эмиграции.
²¹ Лапинский Теофиль (1827-1886), полковник, в 1863 г. руководил морской экспедицией, целью которой было доставить оружие и добровольцев в повстанческие отряды Литвы.
²² Пальмерстон Генри Джон Темпл (1784-1865), английский государственный деятель; в 1855-1858 и 1859-1865 годах - премьер-министр; занимал крайне враждебную позицию по отношению к польскому национально-освободительному движению.
²³ Россель Джон (1792-1878), английский государственный деятель; в 1859-1865 годах - министр иностранных дел.
²⁴ Франковский Станислав (1840-1899), студент Варшавской школы изящных искусств, один из основателей Городского комитета. Осенью 1862 года назначен комиссаром Мазовецкого, а в марте 1863 г. - Калишского воеводства. Прибыл в Париж с финансовой миссией, был арестован французской полицией в 1864 г.
²⁵ Рупрехт Кароль - полномочный комиссар Жонда Народового в Париже.
²⁶ Шленкер Ксаверий - банкир, член варшавской делегации 1861 г.
²⁷ Пшибыльский (Пржибыльский) Вацлав (1828-1872), виленский учитель, журналист; директор Отдела печати и секретарь по делам Литвы при Национальном правительстве. С июня по август и в октябре 1863 г. был начальником Варшавы, затем - комиссаром Национального правительства за пределами Королевства Польского.
²⁸ Н.К. Гире.
²⁹ Казаки-старообрядцы, в XVIII веке под предводительством атамана Игнатия Некрасы покинувшие пределы российского государства и обосновавшиеся на территории Османской империи.
³⁰ Мильковский (Милковский) Зыгмунт Фортунат (1824-1915), писатель, политический деятель. Участник Венгерской революции 1848 г. После ее подавления эмигрировал в Турцию, затем в Англию. В 1863 г. по поручению Национального правительства сформировал отряд, безуспешно пытавшийся проникнуть на территорию Украины через Румынию.
³¹ Рошбрюн (Рошебрюн, Рошебрен) Франсуа (1829-1870), офицер французской армии, заведовал школой фехтования в Кракове. Во время восстания 1863 г. командовал отрядом, после его подавления вернулся во Францию.
³² Тачановский Эдмунд (1822-1879), познанский помещик; в 1863 г. командовал крупными отрядами на Куявии, был военным начальником Калишского и Мазовецкого воеводств.
³³ Великий Князь Константин Николаевич.
³⁴ Мацкевич (Мацкявичус) Антанас (1826-1863), ксендз; о время восстания 1863 г. командовал крестьянскими повстанческими отрядами в Литве; казнен в Ковно.
³⁵ Нарбут Василий Федорович - из дворян Тверской губернии, воспитанник Константиновского военного училища; поручик 1-й Гренадерской артиллерийской бригады, в 1861-1863 гг. - слушатель Академии Генерального штаба, член Петербургской революционной офицерской организации.
³⁶ Сераковский Зыгмунт (1827-1863), в 1848 году, будучи студентом Петербургского университета, арестован за попытку перейти границу и сослан в солдаты. Дослужился до офицерского звания, окончил Академию Генерального штаба в Петербурге. Сотрудничал в «Современнике», был близок с Т.Г. Шевченко и Н.Г. Чернышевским; в Лондоне встречался с А.И. Герценом, В 1858 г. создал в Петербурге революционную офицерскую организацию. Во время восстания 1863 г. командовал повстанческими отрядами в Литве, был военным начальником Ковенского воеводства. Тяжело раненный в бою, попал в плен; казнен в Вильно 15 (27) июня.
³⁷ Колышко Болеслав (1838-1863), студент Московского университета, участник студенческого движения 1861 г.; слушатель польской военной школы в Италии. В 1863 г. командовал повстанческим отрядом, входившим в соединение 3. Сераковского; был взят в плен; казнен в Вильно 28 мая (9 июня).
³⁸ Красинский Адам Станислав (1810—?).
³⁹ Яблоновский (Длуский) Болеслав Роман (1826-1905), подпоручик; учился в Петербургской Академии художеств и на медицинском факультете Московского университета. В 1862 г. был членом Литовского провинциального комитета. Во время восстания 1863 г. - военный начальник Ковенского воеводства, после его подавления эмигрировал.
⁴⁰ Серно-Соловьевич Александр Александрович (1838-1869), брат Н.А. Серно-Соловьевича; член «Земли и Воли». В 1862 г. выехал за границу, принимал активное участие в делах «молодой эмиграции».
⁴¹ «Земля и Воля» - тайное революционное общество начала 60-х гг.; насчитывало около 200 человек. Руководили обществом, предположительно, Н.А. и А.А. Серно-Соловьевичи, Н.Н. Обручев, С.С. Рымаренко, А.А. Слепцов, B.C. Курочкин, Н.И. Утин; представители за границей - А.И. Герцен и Н.П. Огарев; в качестве программного документа рассматривалась статья Огарева «Что нужно народу». Организация самораспустилась весной 1864 г.
⁴² Утин Николай Исаакович (1840/1841-1883), член руководящего центра «Земли и Воли», в 1863 г. эмигрировал. В 1868-1870 гг. - руководитель группы «Народного дела». Член I Интернационала, один из основателей его русской секции (1870). В конце жизни отошел от политической деятельности и, получив помилование, вернулся в Россию.
⁴³ Павловский Каликст Валентинович - вольнопрактикующий врач; арестован в 1863 г. за распространение прокламации «Свобода» № 1; сослан на каторгу.
⁴⁴ Кеневич Иероним Владислав (1834-1864), родился и получил образование во Франции. Служил при Главном обществе российских железных дорог (1857-1861); был тесно связан с руководящими деятелями Петербургской революционной офицерской организации. Один из организаторов «Казанского заговора» 1863 г.; казнен. Его отец - Кеневич Феликс, участник восстания 1830-1831 гг., эмигрировал во Францию, в 1857 г. возвратился в Россию.
⁴⁵ «Казанский заговор» 1863 г. - попытка польского Центрального комитета при поддержке московского и казанского отделений «Земли и Воли» организовать народное движение в Поволжье, чтобы объединить усилия революционной России и восставшей Польши или, по меньшей мере, отвлечь часть правительственных войск на подавление нового мятежа.
⁴⁶ Иваницкий Наполеон Казимеж (1835-1864), штабс-капитан Охотского пехотного полка. В 1859-1860 гг. обучался в Царскосельской стрелковой школе; был тесно связан с членами Петербургской революционной офицерской организации. Один из организаторов «Казанского заговора»; казнен.
⁴⁷ Мрочек Александр (1832-1864), подпоручик Галицийского пехотного полка; член Комитета русских офицеров в Польше. В 1862 г. был переведен в Новочеркасский пехотный полк. Один из организаторов «Казанского заговора»; казнен.
⁴⁸ Андрущенко Иван Алексеевич (1840-1865), помощник землемера Васильковского уезда Киевской губернии; выпускник Межевого института. Член «Библиотеки казанских студентов» и московского отделения «Земли и Воли». Арестован в июле 1863 г., дал подробные показания.
⁴⁹ Шатилов Николай Михайлович (ок. 1843-?), студент Казанского и Московского университетов, исключен за участие в студенческих беспорядках. Один из организаторов «Библиотеки казанских студентов» и московского отделения «Земли и Воли». Арестован в 1863 г. по делу «Земли и Воли», сослан на поселение в Сибирь.
⁵⁰ Мосолов Юрий Михайлович (1839-1889), студент Казанского и Московского университетов, исключен за участие в студенческих беспорядках. Один из организаторов «Библиотеки казанских студентов» и московского отделения «Земли и Воли». Арестован в 1863 г. по делу «Земли и Воли», сослан на поселение в Сибирь.
⁵¹ А.М. Горчаков.
⁵² «Русский вестник» - ежемесячный журнал (1856-1906), основан в Москве М.Н. Катковым; в первое время своего существования отражал умеренно-либеральное направление, с 1862 г. перешел на охранительные позиции.
⁵³ «Современная летопись» - еженедельная газета (1861-1871), издававшаяся в Москве М.Н. Катковым первоначально в качестве приложения к «Русскому вестнику», с 1863 г. - к «Московским ведомостям».
⁵⁴ «Московские ведомости» - газета, которую с 1756 г. издавал Московский университет, сдавая в аренду разным лицам; с 1863 по 1887 г. выходила под редакцией М.Н. Каткова.
⁵⁵ «Санкт-Петербургские ведомости» - ежедневная газета (1728-1917); с 1728 по 1875 г. право издания принадлежало Академии наук, сдававшей его в аренду. С1836 по 1862 г. арендатором был А.Н. Очкин, редактировал газету с 1851 г. А.А. Краевский; с 1862 по 1875 г. правом издания пользовался В.Ф. Корш. При Краевском и Корше газета велась в духе умеренного либерализма.
⁵⁶ «Голос» - ежедневная газета (1863-1883, Санкт-Петербург), издатель А.А. Краевский.
⁵⁷ «Отечественные записки» - ежемесячный журнал (1839-1884, Санкт-Петербург), издатель А.А. Краевский; с 1847 по 1867 год являлся выразителем либерального направления.
⁵⁸ «Современник» - журнал, основанный в 1836 г. А.С. Пушкиным; издавался А.Н. Некрасовым и И.И. Панаевым при ближайшем участии Н.А. Добролюбова и Н.Г. Чернышевского (1847-1866).
⁵⁹ «Русское слово» - ежемесячный журнал (1858-1866, Санкт-Петербург). Издатели: сначала Г.А. Кушелев-Безбородко, редакция Я.П. Полонского и А.А. Григорьева, затем - Г.Е. Благосветлов при ближайшем участии Д.И. Писарева и В.А. Зайцева; закрыт по распоряжению правительства.
⁶⁰ «Современное слово» - газета (1862-1863, Санкт-Петербург), редактор Н. Писаревский.
⁶¹ «Очерки» - газета «политическая и литературная» (1863, Санкт-Петербург), редактор-издатель А.Н. Очкин.
⁶² «Время» - ежемесячный журнал (1861-1863, Санкт-Петербург). Издатель М.М. Достоевский при участии Ф.М. Достоевского и Н.Н. Страхова. Закрыт по распоряжению правительства после выхода статьи Страхова о польском вопросе в № 4 за 1863 год.
⁶³ Бисмарк Отто-Эдуард-Леопольд, фон (1815-1898), князь; представитель Пруссии во Франкфуртском союзном сейме (1851-1859); посланник Пруссии в Санкт-Петербурге (1862). Назначен канцлером Северо-Германского союза (1867); канцлер Германской империи (1871-1890).
⁶⁴ Вильгельм I (1797-1888), прусский король (1861-1888); германский импера­тор (1871-1888).
⁶⁵ «Домашняя беседа» - журнал «для народного чтения» (1858-1877, Санкт-Петербург), редактор-издатель В.И. Аскоченский.

<< Назад   Вперёд>>