Взаимопомощь
Особенно распространена была помощь общины погорельцам — и трудом, и деньгами. Сбор средств в пользу пострадавших начинался обычно сразу после пожара. А во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов в некоторых общинах принимались решения схода о помощи семьям ратников: летом у таких семейств скосили, связали и свезли на гумно хлеб; часть хлеба была обмолочена, остальной убран в скирды. Хозяйки угощали односельчан, участвовавших в этих работах.
В русской деревне XVIII—XIX веков существовало такое понятие — мироплатимые наделы. Это означало, что община (мир) брала на себя оплату всех податей и выполнение повинностей, которые полагались за использование данного надела. Например, у государственных крестьян Борисоглебского уезда Тамбовской губернии такие наделы по решению схода выделяли в 70-х годах XIX века вдовам. В этом же уезде из общественных хлебных магазинов по решению совета стариков выдавали беспомощным старикам и малолетним сиротам хлеб на весь год.
В некоторых случаях при оказании общинной помощи предполагалась последующая компенсация. Так, в Орловском уезде (Орловская губерния) сильно пострадавший от пожара крестьянин мог просить «общество» помочь ему поставить избу; мир обязательно помогал в этом случае—деньгами, работой. Когда же погорелец «становился на ноги», он выплачивал общине деньги. Иногда решением схода долг ему «прощали за угощение», то есть должник только угощал всех.
Отводя участок леса для погорельца, община могла по решению схода и вырубить лес, и вывезти бревна на место стройки. Гораздо реже встречаются упоминания «мирской» помощи обедневшему крестьянину без чрезвычайных обстоятельств; считалось, что в обычных условиях хозяин сам виноват, если дела у него не ладятся. Помощь общины отдельной семье оказывалась во время значительных семейных событий — похорон, свадьбы и др.,— если семья в этом нуждалась. Иногда на средства общины даже готовили свадебный наряд невесты.
Отзывчивость, соседская и родственная взаимопомощь наиболее открыто проявлялись на так называемых помочах. Этот обычай — приглашать знакомых людей для помощи в срочных работах, с которыми семья не успевает справиться самостоятельно,— многим известен и в наши дни. Масштабы его распространения в старину поражают. «Помочи бывают к различным полевым работам в жнитве, распашке и пр., если кто захочет поскорее управиться или у кого нет скота или рабочих рук, ставит вино в праздничный день и созывает на помочь, это делают и богачи и бедняки»,— писал в 1878 году корреспондент из Дергачевской волости (Новоузенский уезд Самарской губернии).
Начинались помочи с приглашения помочан хозяином. Вместо приглашения самим хозяином могло быть и решение общины о проведении помочей в пользу человека, нуждавшегося в коллективной поддержке. В некоторых общинах получение помочи через решение схода считалось делом обычным. Так, в Мураевенской волости Данковского уезда Рязанской губернии (волость состояла из 20 общин бывших помещичьих крестьян) в 70-х годах XIX века «для получения помочи крестьянин (...) обращается к сельскому сходу, который и постановляет приговоры о помочи. Но иногда по невозможности или неудобству собрания мира крестьянин обходит своих односельцев, приглашая на помочь, и тогда выезжают на помочь только те домохозяева, которые сами того желают. Охотников выезжать бывает достаточно, потому что помочь без угощения не обходится, да и всякий домохозяин памятует, что и он когда-нибудь сам будет нуждаться в помочи».
Здесь исключением считалось скорее приглашение без участия общины. Но в большинстве описаний помочь по решению схода предстает лишь как мера исключительная: при строительстве погорельцев, в случае внезапной болезни; для поддержки хозяйства вдов, сирот и семейств рекрутов; если у хозяина внезапно пала лошадь. Решением общины могли определяться также поочередные помочи, о которых речь пойдет ниже.
В обычных случаях, как правило, хозяин, затевавший помочь, обходился без согласия схода и адресовался не ко всей общине, а лишь к части односельчан — родственников и соседей. Если предстояло выполнить большой объем работы, приглашали и желающих из соседних селений. С этой целью хозяин или члены его семьи обходили накануне свою или ближние деревни. Приглашали помочан, как бы уговаривая: «Пожалуйте к нам кушать хлеба-соли; винца и пивца для гостей будет довольно; только сделайте милость, не оставьте просьбы нашей: помогите нам сравняться с прочими православными в работах наших».
При большой помочи, включавшей жителей нескольких селений, помочане поутру собирались к дому хозяина «подеревенно», артелями. Их сажали за стол, кормили, обносили пивом и просили пожаловать на работу (отмечено в Устюжском уезде Новгородской губернии). Сходились или съезжались нередко и прямо к месту работы (в лесу, в поле, на лугу). Когда работали на дальних лугах или полях, помочан возили туда и обратно на хозяйских лошадях. Это особенно было принято в малозаселенных районах при широком разбросе соседних деревень и их угодий, если только самый вид работ не предполагал участия помочанина со своей лошадью — на перевозке леса, навоза. При сравнительно позднем начале работы (в 9—10 часов) каждый завтракал у себя дома. Если же к работе приступали рано и не завтракали у хозяина перед началом, то часов в 8—9 на поле привозили завтрак (например, теплый пшеничный хлеб, огурцы, мед или патоку).
Продолжительность работы на помочах в одних районах была четко определена обычаем, в других — менялась в зависимости от обстоятельств. В русских деревнях по реке Тверце в Тверской губернии было принято на «почещине» (так назывались здесь помочи) работать не более полдня; такие же сведения о работе до полудня или до двух часов пополудни есть по Владимирской, Симбирской и другим губерниям. В Сарапульском уезде Вятской губернии (Козловская волость) считалось, что помочан «должно быть столько, чтобы дела им хватило до вечера». Продолжалась обычно трудовая часть помочей до вечера в ряде районов Ярославской, Пермской, Архангельской губерний. Но приглашение помочан на весь день не исключало и более раннего завершения (если закончен весь объем работы). Г. И. Куликовский, описавший помочи в Вытегорском и Каргопольском уездах Олонецкой губернии, отмечал, что чаще всего они устраивались в праздничные дни после обеда. Если помочь продолжалась с утра до вечера, обед, как правило, доставлялся хозяином к месту работы.
Хозяин был любезен и приветлив с помочанами. Он не мог принуждать, указывать, кому, как и сколько работать. Крестьянская этика исключала также замечания хозяина, если чья-либо работа ему не нравилась. Он мог лишь просто не пригласить такого человека в следующий раз к себе на помочь. Угощать помочан должен был обязательно сам хозяин или кто-то из его семьи; другие варианты считались обидными.
По описаниям многих наблюдателей, уже во время работы звучали песни, шутки, затевались игры и шалости. Не было четкой грани между трудовой и праздничной частью помочей. В ряде источников упоминается катанье на лошадях как непременный элемент развлечений, устраиваемых на помочах. В описании помочей в Кехотской общине (Архангельский уезд) отмечается: «По окончании стола девушки катаются — хотя бы и ночью — с песнями по деревне на лошадях хозяина». В Ульбинской общине Усть-Каменогорского уезда всех помочан угощали, а женщин и девушек, кроме того, катали на лошадях по селению. В Забайкалье помочи по строительству дома завершались также катаньем на лошадях, запряженных в телеги, с песнями; катались все — хозяева и помочане.
Судя по другим описаниям, сразу после ужина начинались «хороводы, пляска и песни в знак благодарности хорошо угостившим хозяевам». Вместо катанья на лошадях могло быть гулянье помочан по деревне, тоже непременно сопровождавшееся песнями и продолжавшееся всю ночь. После катанья или гулянья по селению все расходились по домам.
Дожинки. Помочи в разных видах сельскохозяйственных работ имели свои особенности. Благодаря взаимопомощи многие трудные дела превращались в праздник. Чаще всего применялись они для жатвы и особенно для завершения ее. Такие помочи имели свое название, различавшееся в разных местах: «дожинки» («дожины»), «выжинки», «отжинки», «борода», «бородные», «каша», «саломата», «круг». Помочи при завершении уборки хлеба органично срослись с обрядами и празднествами, посвященными окончанию жатвы вообще. Они сопровождались множеством примет и своеобразных действий. Само название «борода» возникло в связи с одним из обрядов на последней полосе (он назывался «завить бороду»), так же как «каша» и «саломата» — в связи с блюдами, которые считались обязательными в этом случае.
В Пинежском уезде «такие более или менее веселые бородные» устраивал, по мнению информатора Вольного экономического общества, «почти каждый домохозяин в общине». В деревне становилось известно, что у такого-то «сегодня бороду завивают (дожинают), бородное будет (угощение)». Если предполагалось пригласить на бороду много участников — в Архангельском, например, уезде богатый крестьянин созывал до 30 человек — то дочь или сын хозяина накануне обходили их дома, стуча палкой в окно: «Завтра на бороду к такому-то». Приглашались преимущественно девушки из родственниц или близких знакомых. Ходили женщины на бороды охотно, иногда даже без приглашения. В некоторых случаях зажиточные крестьяне, собиравшие много народа на дожинки, приглашали не только девушек и женщин, но и парней.
Помочанки приходили со своими серпами; работу начинали с утра и продолжали до тех пор, пока не выжинали весь хлеб, остававшийся еще у этого хозяина в поле. Наблюдатели отмечали веселое, приподнятое настроение на дожинках — песни, шутки, шалости.
Самый значительный момент дожинок наступал, когда оставались последние колосья, которым крестьяне придавали особое значение. Несколько колосьев оставляли на последней полосе поля несжатыми; их связывали и обращали колосками к земле. Это и есть борода (бородка). Бороду обвязывали травой, соломой или просто завязывали самые колосья. У основания несжатых колосьев пололи траву и укладывали хлеб и соль. Пригнутые к земле колоски иногда еще и присыпали землей.
В одном из костромских описаний отмечено завивание несжатых колосьев бороды «по солнышку», рукой, скрытой под опущенным рукавом. А в Рыбинском уезде «после дожина, то есть когда в поле рожь выжата, то напоследок на полосе оставляют несколько, в одном месте полосы, колосьев несжатыми. Колосья эти связывают соломой же, и в связанный на корню снопок несжатых колосьев каждая женщина втыкает свой серп, и когда все жницы семьи воткнут серпы в снопик, начинают после этого молиться Богу, обращаясь в молитве на восход солнца, затем поваляются все на жнивье полосы, чтобы к будущему яровому жнитву спина у жниц не болела».
Все это — дань древней традиции, некогда носившей языческий характер. Выполнялись эти действия, чтобы не нарушить обычай предков. Но главной была христианская молитва, и, делая последний поклон на последней полосе с мыслью о будущем урожае, обращались к Христу или одному из святых (к Илье, Николаю-угоднику или Егорию).
Уход с поля с песнями — непременная черта всех помочей — дожинок. Немало песен предназначалось специально к такому случаю. В доме хозяина поля к этому времени было уже приготовлено угощение для помочан. Во многих местностях в состав угощения обязательно должна была входить каша. У части русских на Севере сами дожинки поэтому назывались кашею, а участницы их — кашницами. Помочанок угощали также шаньгами, пирогами, говядиной, рыбой, орехами, чаем, конфетами. У богатых крестьян выставляли на дожинках до 15 «пересмен»: говядина пареная, жареная, вареная; рыба пареная, жареная, вареная и пр. В иных местах угощение после окончания жатвы выдавалось в два приема. В хозяйском доме в день «каши» топили печи и пекли множество шанег. По приходе «кашниц» горячие, с огня шаньги выкладывали на огромных блюдах на столе. Угостившись, кашницы бродили или катались на лошадях по улицам с песнями, а затем возвращались в дом хозяина и ужинали. Главным за ужином была каша и опять шаньги. В Холмогорском уезде, в Ломоносовской волости по окончании жатвы женщин угощали «закусками, орехами, конфетами и другими сластями», а за ужином — «кушаньями из крупчатки, говядины, различной рыбы».
В некоторых деревнях Орловского уезда помочанки после первого угощения тоже ходили по деревне с песнями и плясками, в которых величали хозяина и хозяйку. При этом самая молодая и красивая девушка несла ржаной сноп, украшенный разноцветными лентами и венками. Две другие девушки поддерживали ее под руки. Остальные били в заслонки, косы, позвонки (колокольчики), гремели трещотками. Обойдя всю деревню, возвращались к хозяевам, где их снова угощали.
Толока льна. В тех районах, где льноводство было одной из ведущих отраслей сельского хозяйства, помочи применялись, когда приходила пора мять и трепать лен и коноплю. Это были преимущественно женские поочередные помочи. Необходимость их определялась тем, что высушенный в овине лен снова набирался влаги, если не был обработан в короткий срок.
Одно из наиболее точных и подробных описаний помочи, созванной, чтобы мять лен, относится к Можайскому уезду Московской губернии. Осенью после уборки льна с поля и расстилания его приступали к сушке в овинах. Толоку (здесь так называли помочи) собирали поочередно; начинали обычно с крайнего двора деревни. Участвовали молодые девушки и молодухи-бабы, а иногда и некоторые холостые парни. «Девушки и бабы уважают этот обычай и всегда с нетерпением его дожидаются».
На толоку льна приходили в овин со своими мялками. Их устанавливали по всему току овина большим кругом, оставляя в середине место, куда бросали измятый лен. Работали при свете фонаря или сальной свечки до рассвета. На толоке льна существовали определенные нормы выработки: каждая участница должна была измять за ночь «сотню» (сто снопов). Считалось, что «хорошая здоровая баба может легко выполнить в одну ночь толок эту работу, и времени остается еще несколько свободного». Всю ночь пели песни, а нередко и плясали. На следующий день хозяин кормил обедом всех участников.
По Орловской губернии (Талызинская волость) описаны помочи по мятью конопли, охватывающие поочередно отдельные группы семей. В одной риге собирались мять пеньку по три человека от каждой из объединявшихся семей, всего человек двенадцать. Угощения в этом случае не выставлялось никакого, каждый обедал у себя дома. Такой же порядок помочей бытовал здесь и при молотьбе. Но в Болховском уезде этой же губернии, в Знаменской волости, толока для молотьбы организовывалась отдельными хозяевами, с подачей раннего завтрака помочанам.
Навозница Массовостью и заметным своеобразием отличалисьпомочи по вывозке навоза. Вывозили его обычно в июне на поле, оставленное под пар. Одно из наиболее подробных описаний этого вида помочей относится к Псковской губернии и сделано в 1879 году. Речь идет о деревне Борок Березовской волости Порховского уезда и некоторых других прилежащих к ней селениях, заселенных бывшими крепостными крестьянами, состоявшими на выкупе с 1864 года (так называемые временнообязанные).
«Вывозка навоза производится часто толокой (толока), которая состоит в том, что все или часть однообщественников соглашаются вывозить «позем» (навоз) сообща,— писал Н. Зиновьев, отвечая на запрос Вольного экономического общества.— Сначала все однообщественники собираются у одного хозяина и вывозят его навоз, затем переходят к следующему и т. д.». Это тот же тип помочей, какой мы рассмотрели выше при обработке льна: целая система последовательно, в определенной очередности совершаемых толок, охватывающих всю общину или значительную часть ее по одному и тому же виду работ.
На толоку по вывозке навоза собирались на Псковщине с женами и детьми; детвора допускалась уже с 6—7 лет. Каждый хозяин являлся со своей лошадью и специальной одноконной телегой, представлявшей собой неглубокий ящик на двух колесах. Мужчины группами в 5—6 человек грузили большие пласты, сообща поднимая их двузубыми вилами; дети-«повозники», сидя верхом на лошади, доставляли груз в поле; там женщины вилами сваливали навоз с телег небольшими порциями, равномерно распределяя по участку.
«В полдень оживленная работа прерывается, все собираются в избу к тому хозяину, чей в данное время возят навоз, и приступают к угощению, которое выставлено хозяином». Подавали пироги, блины, щи с говядиной или снетками и квас. Затем следовал часовой отдых, и снова принимались за работу, пока не заканчивали. В описании отмечается приподнятое настроение помочан — смех, шутки, остроты. «Хотя толокою производится работа тяжелая и не особенно приятная, но между тем толока - чистый праздник для всех участников, в особенности для ребят и молодежи».
В Вельском уезде Смоленской губернии навоз вывозили всегда толокой, охватывавшей всю деревню, то есть поочередными помочами. Последний воз назывался «поскребышем», а возница его «телепою» (телепнем). В адрес этого возницы участники помочи отпускали соленые шутки; телепа должен был «украсть» во время обеда кашу, которая непременно варилась на каждой толоке. Толпа ребятишек бросалась ловить телепня — вора; убегая, он старался попасть в хлев, из которого вывозили навоз на данной толоке. «Там при общем смехе вся толпа наперерыв подхватывает кашу, а горшок разбивают».
Праздничная обстановка подчеркивалась тем, что лошадей «убирали в самую лучшую сбрую» и надевали на них ошейники с бубенцами. Парни и девушки, правившие лошадьми, устраивали состязания в скорости, когда возвращались с поля порожняком. «Так что это время,— по замечанию наблюдателя,— напоминает масленицу». Помочи по удобрению полей в некоторых местах имели свое название — «назьмы». Об увеселениях помочан при вывозке навоза говорили — «в назьми играть».
Во многих волостях Московской губернии помочи по вывозке навоза на поля («навозница») выливались в своего рода женский праздник. Одни и те же помочанки для участия в этой помочи объезжали на своих лошадях родственниц в разных деревнях. Работа сопровождалась песнями и плясками и заканчивалась обильным угощением. Особое значение придавалось последнему возу: «На воз садятся поверх навоза бабы, одетые мужиками, с усами, подрисованными углем, или физиономией, измазанной сажей; лошадь укрывают лоскутками, пучочками соломы; едут с песнями, с гармошкой».
Сходной была обстановка при перевозке помочью бревен на строительство дома. Участвовала в этом нередко вся община или даже несколько сельских общин. Являлись помочане со своими собственными лошадьми, веревками, топорами. В лес ехали мужчины, а из женщин только те, кто замещал брата или отца. Тянулась длинная вереница — в двадцать, тридцать, а то и более лошадей с дровнями. Сообща рубили лес и грузили на дровни. В 2—4 заезда «на деревенской улице воздвигались целые горы бревен, привезенных помочью». После этого хозяин угощал помочан.
Вздымки Особый вид помочей, получивший и свое название, составляли «вздымки», или «сдымки (здымки)»,— ответственная стадия строительства избы, когда сруб поднимают на фундамент или на то место, где должен стоять дом. Обычно сруб хозяин рубил сам или нанимал работников, а для подъема сруба созывал помочь. Помочане разбирали готовый сруб, перекладывали его на фундамент, конопатили и получали затем от хозяина угощенье — «обложейное».
Самый ответственный и завершающий момент работ на этих помочах — подъем матицы[Матица — балка, на которую настилается потолок.] на черепной венец. Поднятую матицу «обсевали»: хозяин варил кашу, кутал горшок в полушубок и подвешивал к матице. «Севец» шел по последнему венцу, рассевая зерно и хмель с пожеланьями хозяевам, затем заходил на матицу и рубил веревку; участники работы, помолившись, садились есть кашу и пили за здравие хозяина «матичное».
В Новгородской губернии матицу втягивали сразу с хлебом и пирогом, завернутыми в шубу наизнанку (шерстью наружу) и привязанными к матице веревками. Когда матица была поднята, двое мужчин одновременно разрубали веревки; хлеб, пирог и шуба падали на пол. Если хлеб упал верхней коркой кверху, то считалось, что в семье будут рождаться мальчики; если верхней коркой вниз — девочки.
Гаданье это восходит, по-видимому, к древним представлениям о матице как связующем и центральном элементе дома, оказывающем скрытое воздействие на жизнь семьи. Не случайно сваха, войдя в избу и помолившись, садилась на лавку непременно под матицей («если под матицу не сядешь, так и в семье связи и ладу не будет»). В матицу стрелял дружка в ходе свадебного обряда.
В Кадниковском уезде Вологодской губернии при поднятии матицы привязывали к ней лукошко с вином и пирогами; после молитвы пили это вино и ели пироги, «чтобы хозяевам в новом доме было что есть и пить». В Воронежской губернии под матицу клали с одного конца деньги, а с другого - шерсть: чтобы деньги не переводились и дом был теплым.
Печебитье. Более массовыми были помочи по строительству глинобитной печи — печебитье. На них приглашали преимущественно холостых парней и девиц. Заходя в каждую избу, а также при встрече на улице, хозяин говорил: «Прошу, пожалуй на печебитье!» Молодые помочане привозили глину, затем мяли ее, укладывали и утрамбовывали — били досками, молотками, утаптывали ногами. Работа шла под ритм песен. Когда печь была готова, начиналась пляска. Хозяин угощал парней водкой, а девиц — пряниками; это угощение называлось «печное».
Печебитье — молодежные помочи, на которых коллективный труд сочетался с молодежной вечеринкой. Но они бывали сравнительно редко — только при строительстве новой избы. Да и распространение имели только там, где бытовали глинобитные печи.
Другие молодежные помочи — «капустки», «супрядки» «копотихи» — распространены были очень широко, практически по всей территории расселения русских, созывались в определенный период года и, по существу, являлись одной из форм посиделок.
Капустки. Капустками открывался сезон осенних вечерок (беседок) молодежи. Сбор капусты завершал уборочные работы, и тут же начинались помочи для заготовки квашеной капусты на зиму. Сроки проведения капусток определялись, с одной стороны, окончанием страды, с другой — началом свадебного сезона.
Приглашенные девушки — «капустницы» — приходили со своими тяпками. Парни являлись незваными и развлекали помочанок шутками, прибаутками, игрой на гармошке и других музыкальных инструментах. В больших селах на капустки собирались до 200 человек. Обычно к 7—8 часам вечера капуста была «изрублена, искрошена, нашинкована», а нередко и опущена в кадках в погреб. Помочами в один день обрабатывались до 5000 кочанов. Срок работы — один день — был постоянным, поэтому число капустниц зависело от запасов хозяина.
После окончания работы хозяева приглашали всю молодежь в избу, где для капустниц был приготовлен ужин, за которым следовали песни, игры и пляски, продолжавшиеся до утра. На капустных вечерках пели обычно игровые песни. Исполнялись и величальные песни — те, которые пели на свадебных вечерках в честь холостых деверей и шуринов.
В разных районах характер капусток и место их в общественной жизни осенней деревни были различны. Они зависели от удельного веса этой культуры в хозяйстве, урожая ее в данном году, характера других занятий и развлечений, проходивших в это время. Бывали капустки чисто женского состава и малочисленные. Разными были и достаток, возможности хозяев. Даже набор музыкальных инструментов на капустных вечерках менялся в этой связи. Но сущность обычая, как одного из видов помощи для быстрого завершения трудоемкой работы, сохранялась во всех вариантах.
Супрядки. На супрядки также для работы приглашались женщины и девушки, но присутствовать могли и мужчины. Осенью, когда было готово сырье для пряжи — шерсть, лен или конопля, хозяйка рассылала его с кем-нибудь небольшими порциями по знакомым женщинам и девушкам. Обычно супрядки затевали женщины, в семье которых не хватало женских рабочих рук,— преобладали мужчины или слишком много было детей. Между рассылкой сырья и назначением дня супрядок проходил срок, нужный для приготовления пряжи и ниток. О назначении супрядки хозяйка извещала накануне или поутру; к вечеру все супряжницы в лучших своих нарядах приходили с готовой пряжей и нитками, и хозяйка устраивала угощение с пением и плясками. В районах с развитым скотоводством число помочанок на супрядках доходило до пятидесяти. Около супряжницы мог угощаться «захребетник» — приглашенный ею мужчина. В некоторых местах Заонежья супрядки практиковались только для изготовления пряжи для рыболовных сетей.
Организовывались супрядки и по типу поочередных помочей, то есть не по инициативе отдельных хозяек, а поочередно у всех или у многих односельчанок. Так, в Костромской губернии супрядки для прядения льна начинались с осени и продолжались до Рождества, переходя из избы в избу.
Название супрядки применялось и к таким посиделкам, где просто сходились девушки, без приглашения одной хозяйки, каждая со своей собственной работой. Такие супрядки не являются помочами, о них разговор впереди — в главе «Не скучно ли молодым?».
Название «копотиха», как и супрядки, применялось как для одного из видов домашних помочей, так и для посиделок, на которые каждая девушка приходила со своей собственной работой. На копотиху созывали девушек для пряжи льна.
Такой вариант супрядок, при котором каждая помочанка обрабатывала самостоятельно лен, пеньку, пачеси[очески от льняной или пеньковой кудели при вторичном чесании] или изгребь[Изгребь — очески от кудели при первичном чесании.], а вместе все лишь отдавали работу владелице сырья (некоторые из супрядниц предлагали при этом выделку своего собственного сырья), ужинали и веселились, стоит особняком среди всех видов помочей, так как в нем отсутствует собственно коллективная работа. Но девушки и женщины, взявшие от какой- то односельчанки работу, выполняли ее не только у себя дома, но и на общих посиделках (копотихах, супрядках), устраиваемых в бане или наемной избе, то есть все-таки сообща. Иначе говоря, на супрядки и копо- тиху, во втором смысле этих терминов, приходили и со своей собственной, и со взятой в порядке помочи работой.
Специальные названия, свидетельствующие о широте распространения и устойчивости традиции, бытовали и для других видов помочей: полотушки (толока для очистки поля или огорода от сорняков); сеновницы (помочь для покоса и для гребли сена); дровяницы (помочь для рубки дров).
Пока что мы говорили преимущественно о внешней стороне помочей — организации их, сочетании в них труда и веселья, праздника. Как же оценивали сами крестьяне нравственную сторону помочей?
«Безусловно, обязательною для себя крестьяне помочь не считают, но нравственная обязательность помочи так глубоко ими сознается, что отказа в помочи почти не бывает» (Рязанская губерния, Мураевенская волость, 1877 год). По наблюдениям в Пустынской общине этой же губернии отмечалось, что «отношение мира к членам, подвергшимся несчастью, выражается главным образом в помочи...».
Представление о нравственной обязательности участия в помочи было особенно выражено, когда речь шла о благотворительной помощи общины одному ее члену, нуждающемуся в поддержке. Информатор Тенишевского бюро из Фетиньинской волости (Вологодский уезд, Вологодская губерния, 1898 год) сетовал на то, что «хорошие остатки старины — помочи — начинают мало-помалу принимать совершенно другой вид». Он указывал при этом на обязательность дорогого угощенья — так что «иной раз помочь станет дороже найма». Однако он четко отграничивал от этих явлений бескорыстную помочь пострадавшим. «Когда же какого-либо крестьянина постигает несчастье, например, выгорит у него дом, то крестьяне из сострадания к нему помогают в свободное от своих работ время, возят ему задаром дрова, с катища — бревна на новый дом и пр., преимущественно в воскресенье».
В Новгородской губернии помочь погорельцу — «обыкновенное явление». Здесь «не найдется ни одного, просящего милостыню», так как «даже погорельцы не ходят за подаянием, а ждут и уверены, что каждый сам придет к ним с помощью по силе и возможности» (Тесовский уезд,
1878 год). В Крестецком уезде этой же губернии (Заозерская волость, 1878 год) «в случае постигшего домохозяина несчастья, например пожара, мир дает бесплатно лес для постройки; если кто заболеет, то мир бесплатно исправляет его хозяйственные работы: убирает хлеб, сено и т. п.; на работу должны идти все; не желающего может принудить староста». В Псковской губернии (Борокская община, 1879 год) мир помогал крестьянину, пострадавшему от пожара, неурожая, падежа скотины, работами — вывозкой леса, постройкой избы и т. п.
«Обработать поле и убрать его у одинокого больного, а также привезти лес на постройку мир считает нравственною обязанностью; в тех редких случаях, когда кто-нибудь из однодеревцев, под предлогом недостатка лошадей, отказывается участвовать в помощи, мир не приступает ни к каким карательным мерам; но общественное мнение осуждает его, а идти против мира редко кто решается» (Тульская губерния, Старухинская община, 1879 год).
По данным Калужской губернии (Медынский уезд, 1879 год), наблюдатель также подчеркивает особое отношение к мирской помочи, противопоставляя ее помочи по приглашению зажиточных крестьян: «Помочь в ходу и имеет смысл между крестьянами общины, например, в том случае, когда один из членов последней строится, то для скорой и экономной перевозки лесных и других громоздких материалов приглашается на помочь мир, который никогда не отказывается от этого. Мирская помочь собирается преимущественно в праздники. Это взаимное вспоможение особенно важно для погорельцев, когда необходимо до наступления холодов выстроить жилище для себя и помещение для скота».
Обязательная и повсеместная помочь общины при постройках после пожаров отмечена и для Московской губернии. Столь же непременным считалось здесь и участие в помочи в пользу вдов и сирот, занимающихся хлебопашеством. Отказ вдове в лошади, если она не имела своей, считался «делом безбожным». В выявленных нами материалах помочи общины в пользу вдов и сирот описаны также по Тверской, Владимирской, Псковской губерниям.
В Юрьевском уезде Владимирской губернии (Спасская волость) отмечен случай устройства миром помочей для запашки полей двух бедных семей, пожелавших обрабатывать землю; семена для них были собраны общиной по лукошку со двора. И там же (Глумовская волость) — случай обработки миром земли крестьянки, в семье которой было двое убогих (все платежи и повинности за эту семью отбывались тоже общиной).
Итак, совершенно безвозмездные (то есть без непременного угощения) помочи общины отдельному члену ее при особенно неблагоприятных для него обстоятельствах (пожар, болезнь, вдовство, сиротство, падеж лошади) были по крестьянским этическим нормам самыми обязательными. Община, по крестьянским представлениям, просто не могла отказать в этом случае либо сама проявляла инициативу в организации такой помощи.
Отдельный член мира подчинялся общему решению. Многие это делали по внутреннему побуждению и в силу сложившихся взглядов. Другие — считаясь с общественным мнением и не решаясь противопоставить себя ему. За этими нормами стояла христианская система нравственных ценностей.
Вопрос об участии в помочи, затеваемой отдельным хозяином в качестве рядового, обычного (без исключительных причин и обстоятельств) способа решения срочных хозяйственных задач и сопровождавшейся угощением, каждый крестьянин решал для себя и своей семьи сам. Но при этом, как правило, руководствовался тоже сложившимися нормами поведения.
В Казанской губернии участники помочи «работают скорее из-за чести, чтобы помочь человеку», а угощение принимают как выражение благодарности — «не домой же ходить есть с даровой чужой работы» (Лаишевский уезд, 80-е годы XIX века). В Василь-Сурском уезде Нижегородской губернии отказ прийти на помочь случался редко и считался обидой для зовущего; работа на помочах рассматривалась здесь как «даровая», как труд «из уважения».
Для одних помочан вступали в силу представления о необходимости взаимной поддержки родственников, для других — соседей. «Крестьяне между собою связаны не только общественным пользованием, но и родственными узами: не только ближние, но и дальние родственники интересуются судьбою семьи, и каждый родич готов помочь другому в затруднительную минуту. Это доказывается делаемыми часто помочами, то есть всякий в чем-нибудь нуждающийся приглашает всех родственников, шабров (соседей), и они ему помогают» (Самарская губерния, Бугурусланский уезд, Сосновская волость, 1864 год).
В Псковской губернии (1878 год) степень обязательности помочей в этом случае определена наблюдателем так: «Если не придешь помочь бедняку, так станут корить, попрекать, а здесь же (если приглашает зажиточный крестьянин) кто хочет, тот и идет, разумеется, имея в виду, что если он теперь не пойдет, то, пожалуй, когда ему понадобится, так и к нему никто не пойдет».
В Симбирском уезде считалось, что «крестьянин, идя на помочь к своему соседу, делает ему этим одолжение; в благодарность (...) хозяин, делающий помочь, угощает своих соседей-помочан обедом и водкою (...), не считает после этого себя обязанным им. Если же крестьянин, делающий помочь, не угощает помочан, тогда обязан в благодарность за сделанное ему соседями одолжение явиться по первому приглашению на помочь к соседям, которые были у него на помочи; в этом случае помочь уже считается обязательною». Такое представление об обязательности помочей бытовало здесь относительно тех видов работ, где вся община или часть ее поочередно работала у одного хозяина. Особенно в женских видах работ. При этом и кормили «чем Бог послал» во время работ, но без большого угощения — это не снимало обязанности участия в других помочах.
Обязательными (взаимными) были отработки помочей в молотьбе («отмолачивать»), в мятье конопли—«отминать» пеньку (Волховский уезд Орловской губернии), в вывозке навоза — «отваживать» (Московская губерния).
В других районах, судя по описаниям, считалось невозможным отказаться от приглашения и на индивидуально организуемые помочи, если крестьянин сам пользовался или предполагает когда-то воспользоваться помочами, независимо от того, выставляется ли угощение. В Томской губернии (Барнаульский округ, Тальменская волость, 80-е годы), например, «если кто устраивает помочь, то и он сам или другой член его семьи обязан быть на помочи у тех лиц, которые были у него на помочи; только уважительные причины могут избавить от этой обязанности, иначе к нему не будут ходить на помочь, потому что он «не отхаживает помочи». «Нам не вино дорого, а работники»,— говорят крестьяне». В Тобольской губернии также всякий, пользовавшийся услугами односельчан, считал своей обязанностью являться на помочи к другим. Об устойчивости, давности и широком распространении этого принципа свидетельствует и пословица: «Кто на помочь звал, тот и сам иди».
Как видим, нормы поведения, связанные с обычаем помочей, были в существенных своих чертах однородны по всей территории расселения русских.
<< Назад Вперёд>>
