У солдатки
А. Ф. Можаровский, собиравший фольклорный материал в начале 70-х годов XIX века в Казанском и Чистопольском уездах, писал, что вечерами девицы сходятся для работы (чаще всего — пряжи льна) либо по очереди у каждой из них, либо «у какой-нибудь бесхозяйственной бобылки-вдовушки или солдатки, у которой изба просторна и свободна как от малых ребятишек, так и от приплода домашней живности...». «Супрядки и посиделки в последнем случае сопряжены с маленькими расходами за свет и помещение хозяйке, и потому между молодежью устраивается складчина».
Автор отмечает гораздо большее оживление посиделок с работой, проходивших в нанятом помещении, чем поочередных — в родительских домах, под контролем старших. Но «к огорчению девиц, далеко не все родители отпускают своих дочерей в такой деревенский клуб, в дом какой-либо солдатки —«мирского человека».
Многообразны были формы оплаты и источники средств для оплаты, самый процесс добывания которых органично входил в трудовой и праздничный общественный быт молодежи. I ак, в Каргопольском уезде (село Усть-Маша и Лядинская волость) молодежь отдавала хозяевам избы, в которой проводились в данную зиму посиделки, «наславленные» калачи, крендели и деньги, то есть полученные в ходе колядования на Рождество (парнями — за «славление Христа», а девушками — за пение «виноградья»). Это подношение делалось сверх взносов дровами, лучиною, «коврижками» (хлебом), а иногда — мукою с толокном (в праздничные дни - «калитками» и пирогами). Повседневные взносы тоже согласно местной традиции делались по-разному: либо каждая девушка, отправляясь на посиделки, несла полено, горсть лучинок, коврижку хлеба, либо в течение всей зимы дрова возили парни, а девушки готовили лучины и мыли полы в нанимаемой избе. Самая изба называлась здесь тоже «беседою» и «посидкою».
Местами осенью девушки все вместе выжинали несколько полос ржи в пользу хозяина дома, в котором «сидели» предыдущую зиму. Если хозяин или хозяйка «беседы» не имели ничего посеянного (ведь чаще всего это были одинокие старик или:старуха), то участницы посиделок нанимались к односельчанину побогаче н,а условии, распространенном в здешних местах и называвшемся «из зерна»: владелец поля давал им за жатву столько зерна, сколько засеял на выжатом ими месте. Тогда старик, пускавший к себе посиделки в течение сезона, оказывался обеспеченным хлебом на всю следующую зиму. Эта коллективная жатва делалась тоже сверх текущих взносов дровами, мукой и пр. Жатва в пользу владельца избы - «беседы» совершалась чаще всего в праздничный день после обеда, так как в это время работать на себя — грех, а работа такого благотворительного типа считалась крестьянами допустимой. Празднично одетые девушки собирались гурьбой и отправлялись к полю, сопровождаемые парнями с гармошкой: по дороге пели, а иногда и плясали. За работу принимались «весело и ретиво» — молодежь стремилась и отработки за беседы превратить в развлечение. Жали только девушки, парни брались за серп разве что в шутку. Зато затевали возню, беготню, развлекали жниц остротами. Работа подвигалась быстро, так как каждой девушке хотелось показать себя хорошей жницей. Приходили посмотреть на эту жатву и старики.
Вы, конечно, уже заметили, что и в зимних условиях крестьянская молодежь старой деревни не ждала сложа руки, чтобы кто-то построил клуб и создал возможность весело проводить время. Находили сами множество разнообразных способов. В организации отдыха не было пассивных, как и в самих формах развлечений.
Бывал и просто денежный расчет с хозяином избы по определенным устойчивым расценкам. Иногда взнос делался в три срока: перед началом посиделок, перед Рождеством и перед Великим постом. Во многих селениях платили понедельно, парни — за будние дни, а девицы — за воскресенья. Этот взнос назывался «воскресенщина». И, наконец, бытовали и повечерние взносы: парни — 10 копеек, девушки — 5, подростки — 3. Наиболее была распространена такая практика, когда девушки платили свой взнос хозяйке за весь сезон (ведь они приходили с работой и были постоянными участницами посиделок), а парни вносили плату только когда приходили — «половое». Парни из чужой общины и, тем более, чужой волости вносили «половое» в двойном размере. Можно было присутствовать на посиделке и не заплатив ничего, но такой парень не смел, по местной традиции, «ни подсесть к какой-либо девушке, ни плясать с нею».
В Иркутской губернии (Нижнеудинский уезд, Тулуновская волость) собирались на посиделки в бане, которую молодежь, судя по всему, получала бесплатно. Пожилая крестьянка Е. Н. Виноградова, рассказывая в 1913 году о времени своей молодости, описывала такие сборища с работой: «После Покрова, как уж, значит, поуправяца, принимаюца куделю чесать. Девки собираюца по баням с куделей: истопят баню, а если в одной тесно, то и другую истопят, ну и чешут, песни поют. Другой раз ребята соберуца, шутят. Как девки урок, сколь им зададут, кончают, — играют. Сделают складчину, чево-нибудь поись послаще, самовар поставят, чай пьют. А самовара нету — чугунку скипятят и пьют чай... Да и тихо же было! Никакова греха не выходило. Ну там какой парень знат свою, так на других-то не кидаца».
В Меленковском уезде Владимирской губернии в селе Домнине, где девушки с гребнями и прялками собирались на посиделки в одну постоянную избу, «работа спорилась» до прихода парней. С приходом мужской молодежи начинали играть в жмурки, прятки, карты, петь песни, плясать под гармошку. Часть развлечений сочеталась и с работой: сказывали сказки, загадывали загадки. Только перед рассветом парни расходились по домам, а девушки оставались ночевать в этой же избе. «Молодые парни ходят к девушкам только на посиделки, но ночевать не остаются,— подчеркивал корреспондент.— На посиделки парни ходят с ведома родителей».
Поскольку посиделки, затянувшиеся до рассвета (иногда — из-за обилия работы, иногда — с увеселениями) и сопровождавшиеся ночевкой участниц в этой же избе, были вообще нередки, некоторые местные жители, отвечавшие на программы научных обществ, специально останавливались на вопросе о том, оставались ли парни ночевать в избе. Один из самых знающих и щедрых на подробности корреспондентов, А..В. Балов, писал по этому поводу о Пошехонском уезде Ярославской губернии: «Обычая, чтобы молодые парни ходили на ночь к девушкам или чтобы молодые люди обоего пола ночевали вместе, здесь нигде не существует. Такие поступки в глазах крестьян являются делом зазорным —«распутством». И в другом месте: «Никаких празднований, увеселений, игрищ, на которых бы допускалось бы свободное половое общение между молодыми людьми, в нашей местности не существует».
От поспешности в суждениях о нравственности крестьянской молодежи предостерегал и А. П. Звонков, исследовавший добрачные отношения в Елатомском уезде Тамбовской губернии. Он отмечал шумный и грубовато-озорной характер посиделок после появления на них парней. Они и входили-то здесь с озорством: сначала тихо собирались вокруг избы, потом разом врывались через двери и окна и гасили свечи. «Писк девушек» заглушался «хохотом ребят». Постепенно все успокаивались, девушки получали гостинцы, принесенные молодыми людьми, и садились за прялки.
«Нескромные остроты и шутки» сыпались «одинаково обильно, как с той, так и с другой стороны». У каждого парня была на посиделках своя постоянная избранница, и он подсаживался к ней. Нескромные заигрывания мешали работе, девушки пытались сопротивляться, завязывалась борьба отдельных пар, нередко кончавшаяся тем, что парни «утаскивали каждый свою жертву: кто на полати, кто на двор, кто в сенцы». «Взглянуть постороннему глазу на эту грубую картину сельской жизни,— пишет А. П. Звонков,— и легко составить себе неправильный взгляд на нравственность крестьянина. Как и во многих других случаях, невежество повлияло здесь на одну форму, не касаясь содержания. Случаи преступной связи здесь редки. Религия и опыт выработали для крестьянина самый строгий взгляд на нравственность девушки и жестоко карают виновников ее потери. Правила эти содержатся не одними стариками, они строго соблюдаются и молодым поколением; последнее само ставит себя в такие отношения друг с другом, что преступления прежде всего сдерживаются личной совестью каждого».
В основе твердости нравственных позиций крестьянской молодежи лежала вера, понятие о грехе. Верили, что за совершением греха следует возмездие, не от людей, а от Бога. Ведь каждый парень и девушка регулярно исповедовались перед причастием, каялись в совершенных грехах, даже в греховных помыслах.
В Елатомском уезде бытовал «суровый крестьянский обычай»: «губитель девичьей красоты» навсегда изгонялся из девичьего общества и лишался права жениться на невинной девушке (другой). При этом для формирования мнения общины достаточно было слухов о том, что молодые люди «любились», а затем парень «бросил» девушку. Не менее сурово было общественное мнение и в отношении девушек: если было замечено на посиделках, что какая-либо их участница любит «бросаться от одного на другого», она приобретала репутацию «заблудящей» и теряла «в глазах молодежи все свое обаяние». Подруги ее сторонились, а парни над ней смеялись. Полюбить девушку с такой репутацией было «совестно перед товарищами», а жениться на ней — «стыд перед родителями, зазор перед миром». Еще в большей мере все это относилось к девушке, которая далеко заходила во взаимоотношениях с парнем; ее не брал в жены ни он, и никто другой в деревне. «Даже вдовец побрезгует такой девушкой», так как сочтет, что она «и мать плохая будет, и хозяйка ненадежная».
Каким же образом могли подобные представления уживаться в одной и той же местности с вольными отношениями на посиделках? Ведь тот же самый мир считал эти вольности вполне допустимыми. Сочетание двух, казалось бы, противоречащих друг другу комплексов представлений, требовало, особенно от женской части молодежи, большого внутреннего такта и самообладания. «От девушки требуется,— подчеркивает А. П. Звонков,— много выдержки и рассудительности — иначе незавидна будет ее доля».
Довольно высокая степень откровенности в выражении влечений молодых людей двух полов, соленые шутки, грубоватые и подчас нескромные ласки — все это вполне органично входило в крестьянские представления о дозволенном, но при этом общественное мнение одобряло постоянство пар и сохранение определенного предела в степени близости, за который переступали, как правило, лишь после свадьбы.
Русская деревня знала и смешанные посиделки строгого стиля, где девушки и парни проводили время преимущественно раздельными группами. Так, в материалах Архангельской губернии (Пинежский уезд) описаны посидки Филиппова поста, на которые собирались девушки, а иногда и замужние женщины, с работою (пряжа, шитье, вязанье), где не играли и не пели и, тем более, не плясали. Песни заменялись сочинением стихотвореных импровизаций, состоявших из двустиший. Парни приходили на посидки, но разговаривали между собою, пошучивая, впрочем, с девушками; играли в мужской компании —«тянулись палкою», «выводили петлю из ножниц» и т. п., рассказывали сказки. Иногда девушки отрывались на время от работы, и затевалась совместная игра.
На иные сборища с работою парни допускались лишь на короткое время. В Скопинском уезде Рязанской губернии на посиделках в будние дни девицы работали и пели песни. Парни заходили к ним ненадолго либо ограничивались тем, что приходили гурьбой к избе и заглядывали в окна.
В селе Усть-Ницынском Тюменского округа в будни на вечерки ходили одни девицы с работой (чаще всего с прялицей или шитьем), пели проголосные песни. Приходили иногда и парни «посидеть», но игры никакие не затевались .
<< Назад Вперёд>>
