И. И. Тревогин (1761-1790)
Дело Тревогина уже привлекало внимание исследователей: на его основе написаны статьи А. Старцева и Л. Б. Светлова193. В статье Старцева освещены основные вехи жизненного пути И. И. Тревогина, Светлов охарактеризовал основные черты его мировоззрения. Однако произведения Тревогина заслуживают углубленного и разностороннего изучения. Каждое из них может стать предметом специального рассмотрения.
Сочинения Тревогина конца 70-х — начала 80-х годов XVIII в. дают материал для изучения взглядов представителей демократической интеллигенции в дорадищевский период истории русской общественной мысли.
Мы рассмотрим отношение Тревогина к проблемам государства и попытаемся проследить воздействие на его представления современной ему действительности и общественной мысли. Обращение к биографии Тревогина помогает глубже осветить его мировоззрение.
История жизни И. И. Тревогина во многом характерна для представителей интеллигенции, вышедших из непривилегированных сословий. Нужда, трудности, неосуществленные замыслы, преследования, ранняя смерть — все это было и в его судьбе.
Родился Тревогин в 1761 г. на Украине в селе Гороховатке (Изюмской провинции). Его отец* содержал семью заработком от росписи церквей. После смерти отца Тревогин был отдан в воспитательный сиротский дом при народном училище в Харькове. Стремление к знаниям, природные способности позволили ему с пользой провести несколько лет в стенах этого учебного заведения.* Здесь он начал работать над своим произведением «Область знаний». Но обстановка в училище была тяжелой, занятия проводились нерегулярно, ученики жили впроголодь. Когда положение дошло до крайности, Тревогин выступил с протестом, подав жалобу харьковскому губернатору. Из-за последовавших гонений со стороны дирекции Тревогин в январе 1781 г. был вынужден бежать из училища. До конца 1781 г. он жил в Воронеже, подрабатывая репетиторством, затем переехал в Петербург, где безуспешно пытался получить место учителя. Не привели к успеху и хлопоты получить место переводчика французского языка в Академии наук.
Круг знакомых и друзей Тревогина в Воронеже и Петербурге составляли «философический учитель», секретарь в наместнической палате, придворные певчие (бывшие ученики харьковского училища), корректор академической типографии. Это окружение оказывало демократическое влияние на его мировоззрение.
Проработав некоторые время корректором в типографии Академии наук, Тревогин оставляет эту должность и решает издавать собственный журнал. По следственному делу А. Старцев установил, что ежемесячный журнал «Парнасские ведомости»** реально существовал, а его издателем в 1782 г. являлся 20-летний начинающий литератор Иван Тревогин, скрывавшийся под инициалами «И. Т.»194. Тревогин был не только издателем, но, видимо, и единственным автором первых трех номеров журнала. Известно, что по выходе журнала он стал получать отклики читателей. Впоследствии Тревогин указывал, что не боялся критики и отвечал на нее. В этот же период жизни в Петербурге ему представился случай показать свои юмористические произведения Л. А. Нарышкину, который,
Издание журнала требовало больших денежных расходов. Доходами от подписки, заработком от частных уроков Тревогин не смог покрыть быстро растущих долгов. В автобиографии Тревогин рассказывает: «Не имея уже никакого средства достать или занять у кого-нибудь денег для продолжения начатых сочинений... вознамерился продать все свое последнее и, уплатя что-нибудь, как надлежит, из долгов, оставить вечно свое состояние и, сделавшись простым мужиком, итти искать уже не разумом своего щастия, но потовыми работами, которые крестьянину приличны»195. В этих словах чувствуется осуждение порядков, которые препятствовали представителям податных сословий заниматься умственным трудом. Опасаясь ареста за неуплату долга (295 руб.), Тревогин в 1782 г. покинул город, а затем и пределы России, «в которой столько раз был во всем нещастен чрез целые два года, и, не думая уже найти более в ней щастие, поехал онаго искать в других землях, чтобы хоть там оное найтить»196.
В Кронштадте Тревогин нанялся на голландское судно матросом, на котором 27 сентября 1782 г. прибыл в Амстердам. С этого дня начинается его жизнь за границей. Очень скоро он убедился, что здесь его ждут еще большие невзгоды. Много дней бродил юноша-беглец по городам Голландии в поисках работы и безуспешно пытался поступить в университет в Лейдене. Оказавшись в безвыходном положении, Тревогин в Роттердаме завербовался в голландский флот под именем француза Ролланда Инфортюне (Обездоленного). Прослужив несколько месяцев, он бежал, но был пойман и наказан. Уволившись с судна, он в феврале 1783 г. направился во Францию. В Париже, придя в русское посольство, Тревогин просил отправить его на родину. Он скрыл действительные причины бегства из Петербурга и рассказал, что за границей оказался в качестве пленного. Тревогина поселили в пансионе посольства. Свободное время он проводил посещая лекции в университете, за чтением книг в парижских библиотеках. Русский посол в Париже князь И. С. Барятинский писал в Петербург в донесении 19 мая 1783 г., что служащие посольства составили о Тревогине мнение как о человеке, который «имеет несколько знаний и оказывал любопытство к большему преобретению оных», и говорили, что он хочет «выучить наизусть все библиотеки королевства»197.
История, рассказанная Тревогиным, показалась Барятинскому неправдивой, и он предполагал отправить его в Россию под конвоем. Узнав об этом, Тревогин решил бежать в Азию или Африку, приняв имя «иноземного принца». «Но зная, что до тех пор испытывал он щастие свое без всякого успеха в питомцах, гардиропцах, живописцах, архитектурном подмастерье, в регистраторе губернском, в учителях медицины, придворной конюшенной, в корректоре сенатском и академическом, в стихотворце, прожекторе, в мужике, матросе и прочем, думал, наконец, чем бы таким мог оное найтить посредством уважения к себе. Наконец, и вздумал, зделав себе платье и неизвестные знаки, каковы приличны знатным отличающимся людям, да под имянем какого-нибудь князя или другого ехать куда-нибудь и принять службу. Он знал, что Борнео-остров никому почти и нигде не известен. Так, под именем какого-нибудь из оного владетеля нещастнаго щастия свое отведывать пожелал»,— писал Тревогин в своих показаниях, находясь в Петропавловской крепости, начальнику Тайной канцелярии С И. Шешковскому в июне 1783 г.198 Возможно, мысль объявить себя принцем голкондским возникла под воздействием оперы о царице голкондской, с сюжетом которой он мог познакомиться, находясь во Франции. Известно, что позже, в 1786 г., в Москве была опубликована брошюра «Сокращение оперы царицы голкондской» (слова Седена, музыка Монсиньи). В первый раз эта опера была представлена в театре графа П. Б. Шереметева. Роль царицы голкондской (в прошлом пастушки) исполняла П. Жемчугова199.
Тревогин заказал парижскому ювелиру Ж. Вальмону гербы и медали (по собственному рисунку) голкондского царства Иоании. Для оплаты этих заказов Тревогин похитил несколько серебряных вещей из посольского пансиона, рассчитывая их в дальнейшем вернуть. Все это открылось, и Барятинский передал Тревогина в руки парижской полиции. Тревогин оказался узником Бастилии.
Его автобиографическое повествование написано в духе авантюрных романов того времени. Его привлекала жизнь активная и деятельная.
Уже в Париже после первого допроса французским властям показалось, что в истории Тревогина, которая «в первом аспекте, кажется хотя и баснословная история, но может быть, что есть в оной нечто еще и такое сокровенное, которое подлинно заслуживает внимания»200. Парижский полицмейстер Леноар характеризовал его как «великого просвещения» умного человека, с которым можно о многом говорить, с редко встречающимся «твердым духом»201. В то же время он говорил о Тревогине, что «сей бродяга... не домашний только вор»202.
В своих показаниях во время заключения в Бастилии Тревогин* сообщил, что он якобы является сыном «голкондского короля», что из турецкого плена он попал в Россию, прожил в ней некоторое время и теперь ожидает в Париже брата, с которым вместе отправится на остров Борнео, где они намерены заложить город. Протоколы своих допросов он подписывал как Пьер Голкондский. Впоследствии Тревогин сообщил, что все, о чем говорил в Париже, он слышал «от одного француза, а иное и сам выдумал»203.
Дело кончилось тем, что Тревогина в сопровождении сотрудника русского посольства Петра Обрескова в французского полицейского инспектора Ланпре отправили в Россию.
В пути на родину Тревогин решил отказаться от самозванства. Но следствие получило уже свой ход, и по приезде в Петербург его заключили в Петропавловскую крепость. О деле Тревогина доложили Екатерине II. 1 июля 1783 г. генерал-прокурор Сената А. А. Вяземский получил указание императрицы: если подтвердится то, что рассказывал Тревогин о себе, то отдать его в солдаты. Очные ставки и свидетельские показания лиц, встречавшихся с Тревогиным в Петербурге, подтверждали правдивость его показаний. Однако первоначальное решение о наказании Тревогина было изменено, и в августе 1783 г. его на два года заключили в смирительный дом. Первое время узник пытался протестовать. В октябре 1785 г. петербургский губернатор П. Коновницын докладывал Вяземскому, что заключенный, «как наружный вид его показывает, пришел в раскаяние и исправился»204.
После смирительного дома по распоряжению Вяземского, утвержденному Екатериной II, Тревогина отправили в Сибирь с предписанием держать под строгим надзором. Команда, в которой будет служить солдат Тревогин, не должна была находиться вблизи границы. Перед отправкой из Петербурга с него взяли подписку о неразглашении дела.
В декабре 1785 г. Тревогин как "секретный арестант" был доставлен в Тобольск и зачислен в местный гарнизон, в котором прослужил более года. Видимо, одаренность и широкие знания ссыльного расположили к нему губернатора Е. П. Кашкина. Он добился разрешения при переезде в Пермь забрать с собой Тревогина, где ссыльный служил в наместнической канцелярии, а через год получил место учителя рисования в народном училище. Предписание строго следить «за жизнью и поведением» Тревогина сохраняло силу.
В последние годы жизни положение Тревогина ухудшилось. Он потерял место учителя. Некоторое время он преподавал французский язык в частном пансионе, но пансион закрылся. В доношении 30 марта 1789 г. из Перми Вяземскому сообщалось, что Тревогин «достает пропитание своими трудами». 1 марта 1790 г. он умер, когда ему было всего 29 лет.
Так расправилась Екатерина II с тем, кто осмелился назваться чужим именем. Напуганная недавними событиями крестьянской войны 1773—1775 гг., императрица всеми мерами пыталась «предать оное забвению», поэтому строго приказала Тайной экспедиции жестоко преследовать все, что напоминало об этих событиях и Е. И. Пугачеве, выступившем под именем «императора Петра III». Отсюда тщательное расследование и суровый приговор за самозванство даже за пределами России, которое, казалось, не представляло реальной политической угрозы.
В стихах, написанных в Бастилии, Тревогин говорил о своей тяжелой судьбе:
Пою гониму жизнь несчастного Тревоги,
Который, проходя судьбы своей пороги,
Неоднократно был бедами окружен,
В темницу брошен, чуть жизни не лишен.
Свое несогласие с сословным неравенством он выражает в другом стихотворении:
О люты варвары! О аспиды презлобны!
К чему творец вам дал названья благородны?
Скажите: для чего вас почестьми почил
И власть над бедными вам вручил?205
И. И. Тревогин. Автопортрет. ЦГАДА.
В самозванстве Тревогина было одно обстоятельство, которое особенно насторожило следователей. Его отметил А. Старцев206. Как указывал в донесении Барятинский, Тревогин в разговоре с парижским ювелиром Вальмоном упоминал «государя над казаками». Хотя имя не было названо, но, видимо, Тревогин имел в виду Е. И. Пугачева.
В своем донесении из Парижа Барятинский дважды обращался к тому, что стало известно от ювелира. Вначале сообщалось о том, что Тревогин называл «азиатского владетеля» «государем над казаками, который вскоре будет в Париже... он и вся его свита носят козацкое платье... козацкие области весьма обширны и богатства того государя неизчислимые». И ниже Барятинский писал: «Я точно ведаю, что он Вальмону именно сказал, что все те ордены делаются для козацкого государя, что он со своею свитою, в которой будет и он сам, Тревогин, к нему, ювелиру, придут в казацком платье»207.
Остановившись на факте самозванства, А. Старцев отмечал «наивность и вместе с тем фантастичность»208 планов Тревогина, а Л. Б. Светлов считал, что «сознание своей обреченности и юношеская фантазия толкнули его на сомнительную авантюру»209 — решение отстаивать вымышленную историю. Психологические моменты нельзя не учитывать, но они вряд ли могут являться единственным объяснением. Поэтому правомерно обращение Л. Б. Светлова к выяснению влияния распространенных в ту эпоху идей на формирование взглядов Тревогина. Этот исследователь отметил, что писатель Тревогин изложил довольно стройную утопическую систему государственного устройства, характерную для мыслителей XVIII в.
Сохранившиеся автографы И. И. Тревогина, хотя и различаются по степени своей завершенности, дают богатый материал для изучения общественно-политических взглядов молодого разночинца. Согласно описи, составленной в Париже 5 мая 1783 г., конфискованные во время ареста Тревогина рукописи были разделены на три части: бумаги «о заведении царства Борнейского»; бумаги об «установлении империи знаний»; «разные сочинения и записки». В перечне рукописей Тревогина более 90 номеров210. Судя по приведенным наименованиям, он подготовил проекты, наброски штатов, тексты манифестов, написал автобиографию, работал над стихами, поэмами и трагедиями.
Из описи видно, что рукописи Тревогина концентрируются по двум темам и отчетливо отражают его интерес к проблемам общественно-государственного устройства и организации просвещения среди населения России. Именно по этим проблемам социальной жизни, волновавшим (как и крестьянский вопрос) современное общество, он стремился выразить свое мнение в подавляющем большинстве произведений. Сочинения Тревогина написаны в годы, предшествующие ссылке в Сибирь*. Он начал писать их, будучи учеником харьковского училища, продолжал в своих скитаниях, а затем в камерах Бастилии и Петропавловской крепости.
Тревогин не отвергал монархию как форму власти, но он предлагал оригинальное решение вопроса об ее переустройстве. С этой целью им составлен проект, согласно которому новое государство создавалось вдали от существовавших. В данном случае возможно наиболее отчетливо дает себя знать влияние произведений французских просветителей, и прежде всего философской повести Вольтера «Кандид», рассказывающей о сказочной стране Эльдорадо, где люди живут свободно и в изобилии.
Тревогин был сторонником просвещенного государства, обеспечивающего гражданские законы и справедливость.
Вслед за просветителями Тревогин предъявлял высокие требования к личности монарха, на деятельность которого возлагал большие надежды. В материалах о создании Борнейского царства и в записке «Область знаний»** Тревогин писал, что государство должен возглавлять мудрый и просвещенный правитель— «друг народа», долг которого — блюсти его интересы: принц обязан быть трудолюбивым «как разумом, так и телом, и стараться о сохранении покоя и о благе тех, коих бог ему в сохранение поверил». Его жизнь есть «строгая, отягощенная заботами и трудами». Государь должен быть защитником справедливости и законов — «за вольность и обиду общественную и за закон не должен он никогда щадить своего войска, но оным защищать сии вещи до последней капли крови»211.
В проектах Тревогина выражен распространенный в то время взгляд о божественном происхождении монархии, но Тревогин считает, что это не всегда избавляет народы от тирании и страданий. Касаясь «свойств и добродетелей принцов», Тревогин писал: «Бог дарует всем народам принцов, коих он любит и коих он наказывает. Принц, богом на престол возведенный, есть благополучием народу, а принц, коему он никакой власти над народами не поручает, есть мздой божиею оным. Одного дает он по благости, а другого по ожесточению. Одного награждает премудростью и правосудием, а иному позволяет следовать только своим страстям и своим tenebres (т. е. темным инстинктам.— М. К.). Хотя они имеют законную власть, однако один употребляет оную во благо, а другой во зло. От первого ожидать надобно всех благ и добродетели, а от второго всех зол и пороков»212.
Мечтая о «благополучии народа», Тревогин отдавал должное необходимости его широкого просвещения. Веря в силу труда и просвещения, он подробно разрабатывал проекты, касавшиеся организации системы просветительных и учебных заведений. В них он изложил положение и штаты этих учреждений. Он считал, что претворение в жизнь этих проектов будет «очень полезным для Российского отечества»213. «Империя знаний», писал Тревогин, «сама по себе должна быть столь обширна, сколько кто может себе представить обширными все те науки, художества и ремесла, изобретенные человеческими стараниями, которые касаются почти до всего света; ибо нет ни одной такой в свете вещи, которая бы не принадлежала какой-нибудь вещи; почему и думать надобно, что обширность империи знаний простирается во весь свет и что имя: империя знаний — берется за самое справедливое название для того, что латинское слово «империя» означает самое великое пространство земли»214. В своем проекте «Империя знаний» Тревогин отводит особое место автономному положению науки: «Однакож ученая область к тем делам, которые не к знаниям принадлежат, как то войска, дворяне и сему подобное, никакого дела иметь не должны. Напротив того, и другие области по правам своим никакого дела к ученой области или делам иметь не могут»215.
В отношении правления, которое должно быть установлено в «Империи знаний», Тревогин писал, что оно «есть по большей части демократическое, ибо дела принимаются и решаются общими советами». Общим советам передавал Тревогин и прием служащих, желающих работать в области науки и просвещения. В «Империи знаний» «престолы не наследственны, но возводятся на оные из членов те, которых чрезвычайный совет способными к правлению найдет»216. В этих предложениях, довольно радикально звучавших в условиях феодально-крепостнического режима России, нельзя не видеть критического отношения к организации просвещения в стране, и в частности к системе управления, принятой в петербургской Академии наук. Глава, или руководитель, «Области знаний» должен поощрять своих подчиненных к трудам и учениям, сохранять правосудие, избегать лихоимства, содержать свое правление в «тишине и спокойствии», чтобы в короткое время «могла счастливая Россия показать в свете осмое чудо, которое откроет миру все сокрывающиеся в природе вещи»217. Все это созвучно тому, о чем писал за несколько десятилетий до него замечательный русский ученый М. В. Ломоносов.
Не менее важно поставить вопрос о влиянии крестьянской войны 1773—1775 гг. на формирование взглядов И. И. Тревогина. Попытка рассмотреть в таком аспекте сочинения представителя крестьянской интеллигенции является закономерной, учитывая воздействие крестьянской войны на мировоззрение идеологов разных слоев общества. Можно предположить, что какие-то слухи о восстании Е. И. Пугачева дошли еще до Тревогина-подростка (ему было 12—14 лет). Стремление связать свои действия с «козацким государем» говорит в пользу этого предположения. Примечательно, что Тревогин писал «манифесты». Их он готовил от имени «главы» будущего справедливого и благоустроенного государства. Не заимствовал ли он это из опыта крестьянской войны?
И. И. Тревогин написал тексты нескольких манифестов. Ими начинает он свое сочинение «Основание царства Иоанийского, или Борнео, в Азии на острове того же имени его величеством царем и самодержцем Борнским». Первый манифест — об основании столицы, города св. Иоана, второй — о принятии престола Иоаном Первым, третий — об основании Иоании, четвертый — об учреждении ордена св. Иоана.
Первый манифест состоит из трех пунктов (4-й пункт обозначен, но не написан). В нем единственная правка: когда говорится о награде, то вначале было указано из «собственной суммы», затем зачеркнуто и вписано «государственной суммы»218.
Второй манифест (в отличие от первого в левом верхнем углу листа имеет № 2) также почти без правки. На этом листе с правой стороны - черновые наброски стихов.
Текст третьего манифеста об основании Иоании краток. Внимание привлекают записи, сделанные на полях этого манифеста и касавшиеся государственных учреждений-коллегий. В них Тревогин указал 10 коллегий: 1) духовенства, 2) штатская, 3) придворная, 4) дворянская, 5) купеческая, 6) военная сухопутная, 7) военная морская, 8) ученая, 9) экономическая, 10) иностранная219. Впоследствии, возвращаясь к этим вопросам, Тревогин дополнил перечень двумя коллегиями: мещанской и коллегией «сокровищ государственных»220. Названия государственных учреждений в известной море отражают и социальный состав населения, представленного в проектах Тревогина духовенством, дворянами, купцами и мещанами. Характерно, что проекты будущего государства Тревогина не знают крепостного сословия.
Четвертый манифест (в левом углу под № 4) посвящен учреждению ордена св. Иоана.
Наиболее интересны первые два манифеста, поэтому рассмотрим их подробно, сопоставляя с текстами пугачевских манифестов.
Начало манифестов И. И. Тревогина почти дословно совпадает с манифестами, которые были написаны в штабе Е. И. Пугачева. В манифестах «Петра III»-Пугачева говорилось: «Божиею милостию мы, Петр третий, император и самодержец всероссийски и прочая, и прочая, и прочая. Объявляется во всенародное известие»221. Точно так же начинал Тревогин: «Божиею милостию мы, Иоан Первый, природный принц Иоанийский, царь и самодержец Борнский и проч., и проч, и проч. Объявляем чрез сие во всенародное известие»222. После появления указа от 2 декабря 1774 г. такое начало будет воспроизводиться почти во всех последующих указах Пугачева. Возможно, Тревогин зафиксировал эту наиболее распространенную формулировку.
Содержание манифестов приближает их к документам, вышедшим из лагеря восставших. В повстанческих воззваниях переданы обстоятельства, при которых Петр III был лишен престола. В манифестах Тревогина тоже описана судьба царя Борнского. У Пугачева: «Небезъизвестно есть каждому верноподданному рабу, каким образом мы не от доброжелателей и зависцов223 общего покоя всероссийскаго и по всем правам принадлежащаго престола лишины были». «А ныне всемогущий господь неизъреченными своими правидными судьбами паки возъвести нас соизволяет и наших верноподданных рабов скипетру нашыму покаряет, а зависников общему покою под ноги наши повергает...» В именном указе Пугачева от 25 ноября 1774 г. говорилось: «Довольно известно вам ис публикованных манифестов... общаго покоя всероссийскаго престола беззаконно лишены были»224.
В обращении к донским казакам в августе 1774 г. Пугачев писал, что «для общаго спокойствия и тишины претерпел великия странствии и немалые бедствии...»225. В знаменитом обращении (8 января 1774 г.) атамана И. Н. Грязнова к жителям г. Челябинска читаем: «Дворянство же премногощедрого отца отечества великаго государя Петра Феодоровича за то, что он соизволил при вступлении своем на престол о крестьянех указать, чтоб у дворян их не было во владении, но то дворянем нежели ныне, но и тогда не пользовало, а кольми паче ныне изгнали всяким неправедным наведением. И так чрез то принужденным нашолся одиннадцать лет отец наш странствовать, а мы, бедные люди, оставались сиротами»226.
Подобным же образом обосновывает свои «законные права» на престол И. И. Тревогин: «Всем известно, что мы, будучи лишены нашего отцовского наследства, трона великой Голконды, не войною и не врагами, но своими же подданными: злоумышленниками и лстецами, которыми и изгнаны из нашего отечества в ров злоключений, от коих избавились проведением божием щасливо и невредимо по восемнадцатилетнем страдании, и ныне, желая жизнь свою проводить в спокойствие, намереемся мы искать своего же трона собственного». Тревогин утверждал, что он стремится не возвратить прежний престол Голкондский, а основать «с потом и трудом»227 «новое царство в Борнео» *.
Главное стремление жителей столицы нового царства, так же как, видимо, всей страны,- «жизнь свою проводить в спокойствие и тишине»228. Здесь мы сталкиваемся с распространенным представлением об условиях жизни, во имя которых боролись восставшие под предводительством Е. И. Пугачева. В знаменитом июльском манифесте 1774 г. повелевалось: «Кои прежде были дворяне в своих помест[иях] и водчинах, оных противников нашей власти и возмутителей империи и раззорителей крестьян, всячески стараться ловить, казнить и вешать и поступать равным образом так, как они, не имея в себе малейшаго христианства, чинили с вами, крестьянами. По истреблении которых противников и злодеев-дворян, всякой может возчувствовать тишину и спокойную жизнь, коя до века продолжатца будет». Следовательно, устранение угнетателей-дворян было условием жизни трудовых масс в «тишине и спокойствии»229. У Тревогина лишь в общей форме сказано о желании жить «в спокойствии и тишине», и в этом не только утопизм проектов Тревогина, их оторванность от реальной действительности, но и присущая им доля книжности.
И. И. Тревогин считал, что центр нового государства — столицу Иоанию — необходимо сделать большим и многолюдным городом: «тщетно за оную приниматься для малого числа людей». Он писал о том, какими должны быть жители столицы. Это «благосклонные», «верные и доброжелательные подданные». Надо думать, таким же он желал видеть и все население государства. Видимо, и на него распространялись привилегии, которые давались «отныне и во веки веков»230.
В первом манифесте говорится, что прибывшим в столицу с капиталом в 1 млн. талантов даются в награждение ордена, чины и «вечное в их потомство дворянство». Кто построит на собственные средства дома, тому дается чин штатского заседателя, в течение 10 лет возвращаются истраченные деньги и ежегодно выдается из государственной суммы награда по 1 тыс. талантов. Сохранение сословности находится в противоречии с тем, что предлагал Тревогин, учитывая интересы народа — освобождение от «всяких податей и государственных поборов на десять лет»231. Освобождение от податей и налогов провозглашали и повстанческие воззвания, но это было лишь одним из лозунгов восставших, которые добивались уничтожения крепостного права, изгнания дворян-помещиков и передачи земли народу.
Во втором манифесте Тревогина конкретно изложены два пункта привилегий, которые касались тех, кто приходил на жительство в «столичный град»,— «в награждение» они получали по 10 талантов, обязывались строить дом «на государственном иждивении, не требуя во век от них ни малейшей за то суммы». Кто же построит дом за свой собственный счет, получит от государства награду в 50 талантов, и «притом полагалось ему на десять лет по тысячи талантов» ежегодного дохода из «нашего собственного доходу»232.
Итак, наряду с чертами сходства манифесты Тревогина и повстанческие манифесты имели и весьма существенные различия, что объяснялось разными условиями и целями их создания: первые — индивидуальным выражением недовольства существующими порядками; вторые — открытым антифеодальным движением. Сопоставление текстов этих документов свидетельствует, что Тревогин, работая над своими проектами, не забывал о недавнем прошлом. Этот факт знаменателен. Он показывает, что восстание Е. И. Пугачева оставило заметный след и в общественно-политической мысли последней четверти XVIII в. Крестьянская война, идеи русского и западноевропейского просвещения определили демократическую направленность творчества И. И. Тревогина — выходца из народной среды, его недовольство общественными отношениями и попытки найти пути их усовершенствования.
* На допросах Тревогин сообщил, что его отец был положен в подушный оклад (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 147 об.).
* В рапорте правителя Харьковского наместничества Д. А. Норова харьковскому и воронежскому губернатору В. А. Черткову сообщалось, что Тревогин «вступил в классы с 774 года генваря с 10 дня, обучался закону божию, в французском языке — синтаксису и переводил с французского на российский и с российского на французской язык, в немецком — грамматике и переводам, також географии, истории, геометрии, рисовать, и красками масленными писал и во всем успехи имел хорошие» (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 185 об.).
** В 1770 г. «Парнасский щепетильник» издавал М. Д. Чулков,будучи образованным человеком, положительно отозвался о них.
* Показания следователю парижской полиции он давал на пяти языках — русском, французском, авазском, голкондском и картезском, придумав для каждого из трех последних особые оригинальные алфавиты (Светлов Л. Б. Указ. соч., с. 326—331).
* О литературных занятиях Тревогина в Сибири данных нет.
** Этот проект имеет и другие названия — «Империя знаний», «Храм знаний», «Ученая республика», «Офир».
* Тревогин пишет, что государство будет расположено на острове Борнео который «лежит в Азии между Сундскими островами» (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 225).
191 «Дело о малороссиянине Иване Тревогине, распускавшем о себе в Париже нелепые слухи и за то отданного в солдаты. При том бумаги его, из которых видно, что он хотел основать царство на острове Борнео» (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 1—476).
192 «Надпись к Санктпетербургу для приезжающих в оный. Соч. И. Т.» (Сопиков В. Опыт российской библиографии. СПб., 1845, ч. 3, № 6442). Из показаний Тревогина известно, что ему принадлежал перевод сочинения «Погребальный обряд сеамцев» (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 153). Он был также автором статей, напечатанных в первых трех номерах журнала «Парнасские ведомости». Журналы не сохранились, и мы лишены возможности исследовать идейную направленность работ Тревогина этого периода.
193 Старцев А. Иван Тревогин — издатель «Парнасских ведомостей».— Новый мир, 1958, № 9, с. 278—284; Светлов Л. Б. Неизвестный литератор XVIII в. Иван Тревогин и его утопические проекты.— Известия АН СССР. Отдел. лит. и яз., 1961, т. 20, вып. 4, с. 326—331.
194 Старцев А. Указ. соч., с. 278—284. В контракте Тревогина с содержателем типографии Артиллерийского и Инженерного корпуса Фридрихом Клееном сделана следующая подпись: «Харьковских новоприбавочных классов французского диалекта адъюнкт и сочинитель Парнасских ведомостей Иван Тревога» (ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 175).
195 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 160.
196 Там же.
197 Там же, л. 7, 164-165.
198 Там же.
199 Губерти Н. В. Указ. соч., с. 229, 230.
200 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 24 об.
201 Там же, л. 42.
202 Там же, л. 22 об.— 23.
203 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 2.
204 Там же, л. 191.
205 Там же, л. 404—404 об.
206 Старцев А. Указ. соч., с. 283.
207 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 11 об., 17 об.
208 Старцев А. Указ. соч., с. 281.
209 Светлов Л. Б. Указ. соч.. с. 326.
210 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2031, л. 460, 476.
211 Там же, л. 237, 238.
212 Там же, л. 243.
213 Там же, л. 153 об.
214 Там же, л. 333.
215 Там же, л. 294 об.
216 Там же, л. 290 об.
217 Там же, л. 300 об.
218 Там же, л. 225.
219 Там же, л. 227.
220 Там же, л. 236.
221 Пугачевщина. М.; Л., 1926, т. 1, № 14, с. 37; Документы Ставки Е. И. Пугачева, повстанческих властей и учреждений, 1773-1774 гг. М., 1975. № 23. с. 36.
222 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 225.
223 В указе от 1 декабря 1773 г.— "возмутителей и ненавистников" (Пугачевщина, т. 1, № 13, с. 36; Документы..., № 22, с. 36).
224 Пугачевщина, т. 1, № 11, с. 34; № 12, с. 35. Документы..., № 20, с. 34, № 21, с. 35.
225 Пугачевщина, т. 1, № 21, с. 42; Документы..., № 45, с. 51.
226 Пугачевщина, т. 1, № 70, с. 74—75; Документы..., № 391, с. 27
227 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 226.
228 Там же, л. 226.
229 Пугачевщина, т. 1, № 19, с. 40—41; см. также: № 21, с. 42; Документы..., № 39, с. 47. № 45, с. 51.
230 ЦГАДА, Госархив, VII разряд, д. 2631, л. 226.
231 Там же, л. 225, 225 об.
232 Там же, л. 226.
<< Назад Вперёд>>
