И. И. Варакин (1759-1817)
Длительная служба Варакина-старшего в качестве управляющего отразилась на формировании его взглядов и определила в известной степени отношение к событиям, современником которых он являлся. Во время крестьянской войны 1773—1775 гг. под предводительством Е. И. Пугачева отец Варакина не оставил своих обязанностей по управлению имением, «первее других ободрял не только подвластный ему народ, но и прочих владельцев к единодушному ополчению и восприятию оружия» против восставших, «в чем и успел совершенно... везде одерживал победу... быв везде сам лично с сельским своим воинством». Варакин напоминает, что в архивах Пермской и Казанской губерний можно найти материалы об этом периоде службы отца162.
И. И. Варакин, вспоминая свое прошлое, писал, что жизнь провел «при делах многоразличных: доставлял большие соляные караваны по рекам Каме и Волге к запасным магазинам в город Нижний», занимался «письмоводством, юриспруденциею», управлял вотчинами и заводами. Варакин имел аттестат от уездного начальства, что на вверенных ему заводах в два года увеличил выварку соли, «какой она и в целые два столетия не достигала». Он устроил «некоторые заведения, посредством коих облегчен народ, при тягостных операциях солеварения»163.
И. И. Варакин «по природной склонности занимал себя историею и сочинениями, кои с дозволения цензуры напечатаны». Он сотрудничал в журнале И. А. Крылова «Зритель» (1792, т. 1—2), позже, в 1811—1812 гг., в журнале В. Г. Анастасевича «Улей». Из писем Варакина к Анастасевичу можно заключить, что он был довольно состоятельным человеком, выписывал газеты и журналы и действительно занимался «юриспруденцией». Он постоянно обменивался с Анастасевичем газетами, журналами и книгами, в частности печатными экземплярами законов.
В течение жизни * Варакин много хлопотал о своем освобождении, но оно так и не состоялось. В одной из недатированных записок, относящихся, вероятно, к 1812 г., Варакин пишет Анастасевичу о своем намерении подать прошение об освобождении на имя государя, указав в нем на подвиги своего отца: «В удостоверение стоит только вытребовать столп бумаг из Перми — 1773—1774 гг., из бывшей Кунгурской провинциальной канцелярии, о пугачевском бунте...». Он надеялся, что владелица спасенных имений (вотчин и заводов) княгиня В. А. Шаховская, урожденная Строганова, выступит в качестве свидетельницы. Это намерение не осуществилось, судя по тому, что Варакин опять принялся хлопотать о своем выкупе. За поддержкой он обращался к поэту Державину, Уварову, Тутолмину, губернатору Ланскому, Новосильцеву и др. Владельцы его Александр и Сергей Михайловичи Голицыны были непреклонны, хотя уже семь лет он странствовал по плакатному паспорту и предлагал большие деньги в качестве выкупа (12 тыс. руб.). 29 мая 1812 г. он пишет Анастасевичу: «Гордый и несговорчивый князек уехал в Москву полакомиться, не сделав о моей участи никакой решимости и по просьбе своей тетки...». Записки последнего времени не затрагивают этой темы.
В фонде Голицыных хранятся две рукописи, имеющие отношение к семье Варакиных: «Записка о происхождении рода Варакиных, из которых мест ведут они свое начало, в каком звании предки их находились и о незаконном присвоении потомков их в крепостное состояние»164 и «Краткое заключение о службе двух человек, по части е. в. княгини Анны Александровны Голицыной, управляющих соляными промыслами один после другова»165. Автор этих документов не указан. Первый из документов — оригинал с правкой, второй — копия. Почерки разные. Содержание «Записки о происхождении рода Варакиных...» свидетельствует, что ее автором был И. И. Варакин. В ней говорится, что дед Иван умер в 1754 г., а его старший сын Иван «есть мой отец»166.
Эти рукописи, посвященные конкретным событиям из жизни Варакиных, важны не только для освещения биографии писателя, но и для характеристики его взглядов.
Вариант «Записки о происхождении рода Варакиных...» — единственный выявленный экземпляр, поэтому ответить на вопрос, был ли в результате правки получен окончательный текст, или это — один из вариантов, не представляется возможным. Но в том и другом случае авторские поправки, раскрывающие творческую работу писателя, интересны:
1-й вариант
л. 1 «Первое поколение сих людей начало свое в прошедшем столетии приняло в городе Холмогорах, что в Архангельской губернии, где родина господина Ломоносова.
л. 2 Доказательства, могущие совершенно засвидетельствовать о независимости нашей и обнаружить притязание Строгановых.
л. 2- об. Что касается до стороны Строгановых, присвоивших нас, то они противу сих ясных доказательств ни одного // резона объявить о принадлежности им нашем не могут, и никакой кабалы у себя на нас не имеют...
2-й вариант
л. 1 Первое поколение сих людей начало свое приняло в городе Холмогорах, что в Архангельской губернии.
л. 2 Доказательства, могущие совершенно засвидетельствовать о независимости нашей.
л. 2- об. Что касается до стороны присвоивших нас господ, то они противу сих ясных доказательств ни одного // резона объявить о принадлежности им нашем, и никакой крепости у себя на нас не имеют...
В правке на л. 1 Варакин снимает указание на дату, с которой начинается родословная его семьи. Можно высказать предположение: или она была недостаточно точной, или не такой, чтобы считать его родословную древней. Он и вычеркивает текст о том, что Архангельская губерния была родиной М. В. Ломоносова. В данной рукописи, предназначенной для помещика, называть своего знаменитого земляка он, очевидно, посчитал излишним.
На л. 2, 2 об. Варакин снимает фамилию Строгановых, видимо опасаясь недовольства нынешних владельцев, Голицыных, связанных с ними родством. В тексте слово «кабала» заменено как недостаточно точное словом «крепость».
Основной тезис этой работы, посвященной истории нескольких поколений Варакиных,— утверждение незаконности перевода их в крепостные — звучит обличающе и смело, тем более что он выдвинут крепостным. Свою мысль автор аргументирует ссылками на ряд правительственных указов и распоряжений — подворную перепись (у него «подомовная перепись» 1705 г., видимо, вместо 1710 г.), третью ревизию 1762 г., указы 1748 и 1750 гг., запрещающие запись государственных крестьян в крепостные. Он приводит выдержку из документа, хранящегося в Холмогорском архиве.
Варакин пишет: «Кровные мои родственники, отец родной с меньшими своими братьями и сестрами, остались от отца своего и моего деда в самом малолетнем возрасте. Отец, будучи 13 лет, обучался письму в домовой канцелярии господ баронов Строгановых, а ныне находится у Голицыных, коих прикащики видя его прилежность и дарования, а при том зная и беззащитное состояние отрочества, без угрызения совести своей и в противность высочайших узаконений записали умершего их отца и при нем их всех в бывшую 1762 году ревизию крепостными людьми господ своих, под каковым незаконным игом рабства... все мы находимся без всякой личной от них крепости. Высочайшими указами 1748 и 1750-го годов ревизию за крепостных почитать не велено»167. Варакин, таким образом, открыто заявляет о незаконности перевода членов его семьи в крепостные, но вину приписывает приказчикам Голицыных, действующим «без угрызения совести».
Варакин приводит пять доказательств «независимости», «вольности» их рода: 1) проживание разного звания «государственных людей» «однофамильных» в Архангельске; 2) запись переписной книги 1705 г. в Холмогорском архиве об «отлучке» прапрадеда Кузьмы Варакина с сыном; 3) то, что прадед Василий Варакин был дьячком в селе Линвенском и его имя значится в книгах Синода; 4) его дети должны быть показаны церковниками, так как Григорий был в Пыскорском монастыре в 1755 г. учителем хора певчих, а Гаврила — в том же монастыре пономарем. После закрытия монастыря они записаны в другое звание (какое, не называет); 5) о «вольности» показывают и два брата деда — Григорий и Василий, которые живут в числе «государственных».
Заканчивает он словами: «Что же касается до стороны [Строгановых] присвоивших нас господ, то они противу сих ясных доказательств ни одного резона объявить о принадлежности им нашем не могут, и никакой крепости [ни кабалы] у себя на нас не имеют, а только сошлются на две последние ревизии, но указы, как выше сказано, 1748-го и 1750-го годов ревизию за крепость почитать возбраняются»168. На конкретном примере И. И. Варакин показывает один из методов незаконного закрепощения крестьян в условиях феодальной России.
«Краткое заключение о службу двух человек, по части е. с. княгини Анны Александровны Голицыной, управляющих соляными промыслами один после другова»169 написано в Усолье 3 августа 1804 г. Сверху оно имеет помету: «Получено из Усолья сентября 10 дня 1804 г., в Москве получено 5 марта 1805 г.» Подписи не имеется.
В тексте «Краткого заключения...» не содержится каких-либо указаний на авторство. Этот документ сохранился в копии, поэтому не приходится рассчитывать на результаты от сопоставления почерков. Копия написана не И. И. Варакиным. В конце текста сказано: «Сие замечание учинено некоторыми правду любящими людьми для показания потомству, столь часто истинные заслуги, ревность и усердие, подвержены бывают гонению и обидам, от клеветы, подлодушия и гордости других. Варакин за службу, ободряемую народом своим и посторонним, не только не получил никакого воздояния, но по оклеветанию зависников, пренебрежен, оставлен сетовать и унывать». И ниже помета: «Сия бумага из сожаления к обидному невинно при пособии своих работана... и суть истинна»170.
Это позволяет предполагать, что документ был написан не одним лицом, а являлся результатом коллективного творчества, в котором, возможно, какое-то участие принимал и И. И. Варакин. Подробные сведения о деятельности Варакина, которые включены в текст, могли быть сообщены или им самим, или лицами, близкими ему по службе.
«Краткое заключение...» написано в два столбца: в левом о Иване Варокине (Варакине), в правом — о Григории Костареве. Такая форма изложения позволяла авторам более наглядно изобразить различие деятельности двух управителей соляных промыслов Голицыных.
В рукописи сообщается, что Варакин-младший был определен над «промыслами начальствовать» в 1800 г. и в итоге его деятельности произошли заметные изменения на промыслах. В первый же год он наладил работу 18 старых варниц, построил две новые варницы, добившись выварки соли до 817 пуд. «Завидная степень действия» была достигнута благодаря тому, что Варакин наладил доставку дров на промыслы. Чтобы сократить путь, по которому она осуществлялась, он соединил «во облегчение крестьян во время возки» каналом реку Яйву с двумя озерами. Для заготовки дров Варакин основал новые селения-деревни Аннинскую и Михайловскую. При нем была налажена регулярная отправка караванов с солью в Нижний Новгород. Варакин обновил устаревшие строения варниц (Усолье, Никольской и на Ленве) и заботился о их техническом оснащении. Возобновилось использование многие годы бездействующей веденской расополивной трубы, при этом были заменены в ней «веслые обсадные и прочие трубки», продолжалась проходка новой воздвиженской трубы на Верхнеусольском промысле. На промысле построили 14-аршинные цырены, дающие больше соли. Варакин на многих варницах к «поддержанию цыренов поставил руской простой, но весьма полезной архитектуры деревяные шпренгели, которые заслужили похвалу от людей посторонних»171.
Слух о его деятельности распространился среди местных жителей, и к нему «не только государственные крестьяне шли охотно подряжаться» доставлять дрова, но и «плотники для строения судов самые надежнейшие являлись во множестве».
«При его правлении,— сообщается в „Кратком заключении...",— не слышно было никаких жалоб и ропоту как от крестьян промыслового ведомства, кои поправлялись в их состоянии, так и от промысловых служителей и варничных работников, все были довольны и в тишине исправляли свои повинности; никто безрезонно не мучился, не наказывался, никто не бегал от работ... никаких бедственных и убыточных произшествий не случалось, все было благоуспешно, все и повсюду было цело, сохранно»172.
Иное положение сложилось на соляных промыслах при преемнике Варакина — Григории Костареве. Его деловые качества оцениваются авторами «Краткого заключения...» низко: «Ничего вновь полезного не изобрел», «мучил народ строением новой в самое страдное время, изнурял людей и причинствовал тому, что повсюду был слышан ропот и клятвы»173.
Отношение Костарева к рабочим возмущает авторов, а его деловые качества вызывают насмешку. Во время управления Костарева «не только мужчины, но беременные женщины, девки, малые ребята, служительские и работничьи, выгонялись копать цыренные ямы и носить землю, чего никогда ни в одной части не делалось; наказанных телесно, измученных заводскою работою, отданных в солдаты безвинно, было множество; крестьяне отяготились строением межеумков и протчими работами, нытвенские кузнецы от его лютости бежали. Костарев напротив того, моря с голоду тех новых поселенцов, довел до того, что лутчие из них люди, каков был пашийской кузнец Баландин, бегут оттуда; а ближние подсудские вышли из повиновения». Ничего полезного для промыслов этот управитель не сделал. «Спросите его, где какого роду леса, какие речки, горы? Ничего не знает». Он строил только кирпичные шпренгели в одной Строгановской варнице и выкладывал цыренную яму кирпичом, но «все то ни к чему не годилось, а служило поводом ко смеху всех соседей, ибо кирпич из ямы давно выбросан, а столпы египетские скоро падут или так же выметаны будут; капитал, время и работа потеряны напрасно». На другой, Петропавловской, варнице Костарев сделал деревянные шпренгели по своему рисунку, но через два дня они упали.
В рассказе противопоставлена деятельность двух управителей. Симпатии явно на стороне И. Варакина, которого ценят за деловые и человеческие качества и за понимание нужд местного населения.
В 1812 г. в журнале «Улей» в разделе «История» было напечатано «Письмо к издателю (О Пугачеве)». Размер статьи довольно большой — около 30 страниц. Подписи под статьей не имеется174. Освещая историографию крестьянской войны 1773—1775 гг., В. В. Мавродин бегло упоминает об этом сочинении и указывает, что его автором был 75-летний участник подавления восстания Варокин (или Варакин). Но начало «Письма» не подтверждает этого. Автор его пишет, что рассказ 75-летнего очевидца восстания лег в основу содержания «Письма»: «Проездом через Пермскую губернию я нашел еще живую летопись — одного 75-ти летняго старца, самовица и подвижника за отечество в печальном произшествии нашей истории, во времена пугачевского бунта»175. Выше указывалось, что И. И. Варакин намеревался подать прошение об освобождении, указав в нем на «подвиги своего отца», его верность помещикам во время восстания Е. Пугачева. Он даже предполагал обратиться к архивам г. Перми, которые содержали документы, относящиеся к этому периоду. Но это, считает исследователь Н. Замков, не осуществилось. Однако текст о событиях, очевидцем которых был Варакин-старший, все-таки был передан в журнал «Улей». Все это дает основание предположить автором «Письма» не Варакина-старшего, а Варакина-младшего. Поводом для написания этого произведения было стремление Варакина предать гласности заслуги отца, надежда, что это поможет освобождению, о котором хлопотал И. И. Варакин многие годы своей жизни.
Явно виден интерес, который проявлял автор к освещаемой теме. Он предвидел, что настанет время и исследователи займутся изучением событий восстания Е. И. Пугачева. «Может быть со временем понадобятся для историка-философа и малейшия обстоятельства» этого события, писал Варакин176.
«Письмо» содержит и нравоучение: пугачевское восстание — «событие странное, в своем роде, ужасное для современников, поучительное для позднейших начальников, чтоб не пренебрегать и первою искрою», для потомства «едва вероятнаго, чтобы столь слабая искра могла произвесть такой пожар!». Оно не может не напоминать о себе последующим поколениям русских людей. В «Письме к издателю» высказываются мысли о том, что это событие отечественной истории вызывало разное отношение, по-разному воспринималось современниками. На уроках истории «наставляется и позднее потомство»177. Варакин создал произведение, в котором историческая проблематика переплеталась с политическими и этическими вопросами.
Какие-либо конкретные источники, которыми пользовался автор, не указаны. И. И. Варакин называет «Письмо» «повестью о слышанном мною». Он верил в мирную перестройку социальной жизни. Надеялся, что царь, увидев, в каком отчаянном положении находится крепостное крестьянство, пойдет навстречу его нуждам. Варакин предлагал отменить крепостное право, предостерегая помещиков, что возможны крестьянские восстания. Однако крупнейшее народное движение, современником которого он оказался, осталось для него непонятым. Во всяком случае, «Письмо» не убеждает нас в обратном. Возможно, в условиях того времени он не мог выразить своего истинного отношения к восстанию. Не считаться с официальной версией было небезопасно. Очевидно также, что в случае отклонения от официальной оценки Варакин никогда не добился бы публикации своего труда, которому он пытался придать определенное назначение. Он сообщает главным образом факты, относящиеся к одному району, почти не касаясь истории восстания в целом.
Останавливаясь на содержании этого труда, следует отметить преувеличенные похвалы в адрес Варакина-старшего. О его борьбе с повстанцами исследователи теперь знают и по источникам, выявленным в архивах. Это дает возможность объективно оценить написанное Варакиным-сыном178.
В «Письме», оповещает И. И. Варакин читателей, будет рассказано о «иероях», которые неизвестны потому, что некому их «воспеть»179. Начинает он свой рассказ с высокой оценки творчества М. В. Ломоносова, называя его Пиндаром. Затем цитирует строки из поэзии Г. Р. Державина, в которых воспеваются смелость и мужество в ратном бою, стойкость в разных жизненных ситуациях. Но в конкретном изложении Варакина верность отечеству ограничена верностью официальной власти. Главные персонажи его произведения — люди, отказавшиеся идти с восставшими и вести борьбу против помещиков-крепостников, хотя были крепостными и не могли не страдать от своего зависимого состояния. Однако их привилегированное положение в сравнении с массой рядовых крестьян откладывало свой отпечаток, особенно когда возникала необходимость определить свое место в острых классовых столкновениях. Он пишет о двух управителях баронесс Строгановых, княгинь Голицыной и Шаховской — Варакине и Селиванове, у каждого из которых в ведении состояло по 13 тыс. крестьян (муж. пола). Оба, «лучше других образованные», были согласны пожертвовать своими жизнями, но не допустить, чтобы в восстании были вовлечены крестьяне «вверенных» им имений. И. И. Варакин отмечает, что при всей сложности обстановки в период быстрого расширения территории восстания управляющие всеми мерами стремились сохранить спокойствие в имениях180. И когда начинаются бои, отряд Варакина «везде оказывается непобедим». Это единственные избавители Перми.
И. И. Варакин идеализирует предшествующей восстанию период: «Благословенная страна Пермская наслаждалась совершенно тишиною и спокойствием. Мир и верная преданность закону и монархине наполняли сердца трудолюбивых ея жителей. Не было там нужды ни в бранном оружии, ни в воинских отрядах»181. Об общей обстановке в крае во время восстания он пишет в следующих словах: «Повсюду разлилось уныние: отовсюду слышались плачь и стон»182. Эти мрачные оценки противоречат известному положению, когда население Пермского края готовило провиант для повстанцев, помогало формировать отряды восставших183.
Посвящая свой рассказ лицам, сохранившим верность правительственному лагерю, Варакин предвзято освещает характер народного движения и состав его участников184.
С самого начала крестьянской войны местная администрация стремилась выдать начавшееся восстание за «башкирские замешательства». Это отразилось и на рассматриваемом произведении. По данным «Письма», восставшие в Пермском крае — это в подавляющем большинстве нерусские народы. Такая оценка вряд ли вызвана цензурными соображениями, как, допустим, изображение восстания как мятежа. Освещение восстания в Пермском крае как чисто национального движения говорит, скорее, об убеждении автора. Например, в отношении жителей г. Осы сказано, что якобы они, «претерпев много оскорблений от татар», обрадовались вступлению «защитников отечества»185.
В действительности обстановка в крае, населенном разными национальностями, была сложной из-за переплетения социальных и национальных интересов повстанцев, но она не оказывала решающего влияния на совместное выступление трудовых масс народов против социального гнета. Интересы борьбы против угнетателей объединяли русских, башкир, татар, удмуртов и способствовали сплоченности их рядов. Восстание в Пермском крае началось в условиях преодоления национального и религиозного недоверия186. Толкование Варакиным событий не отражало реальной действительности, которую советские исследователи восстанавливают на основе архивных источников. Варакин явно преувеличивает поддержку Варакина и Селиванова крестьянами. И. И. Варакин высказывает любопытное наблюдение: «Пред тем правя благоразумно народом, не стесняя его обращений, доставляя ему в нуждах великия пособия, соразмеряя оброки и работы заводския с силами каждого дома, они были более отцы, нежели начальники, и где есть всеобщая любовь и преверженность сердец к начальству, там и среди неустроенного воинства, храбрость являла чудеса»187. Из этих слов напрашивается более широкий вывод о том, что крестьяне остаются верными властям, если их не притесняют. Жестокое обращение вынуждает их на «незаконные» действия.
Прежде чем перейти к изложению конкретных событий в районе г. Осы, селений Беляевское и Верхние Муллы, Варакин дает общую картину восстания. Он признает широкий размах движения и отмечает быстрое его нарастание: «Злодейския шайки увеличивались день ото дня стекавшимся к ним бродягами и разбойниками, даже от реки Волги», «зло расширялось очевидно»188. При тенденциозности изложения его труд содержит верные наблюдения.
Итак, источники, использованные при написании, цели, которые руководили автором, условия создания и мировоззрение автора определили содержание «Письма». Для исследователей оно представляет интерес как исторический источник, но требует критического подхода в отношении как общих оценок, так и конкретных фактов*. Последнюю исследователь имеет возможность сопоставить по документам публикаций и архивных фондов.
И. И. Варакин больше известен как автор поэтических произведений. Многие из них были при его жизни напечатаны. Первые стихотворения опубликованы в журнале И. А. Крылова «Зритель». В 1792 г. (т. 1—2) журнал поместил два стихотворения — «Любезному сыну...» и «Долина». В 1807 г. в Петербурге Варакин издал книгу стихов «Пустынная лира забвенного сына природы».
Стихотворения «Нещастный во уздах» за подписью «И. Вркн» и «Глас истины к гордецам», подписанное «И. В.», вышли в свет в журнале В. Г. Анастасевича «Улей» (1812, т. 4). Стихотворение «Другу людей В. С.» имеет подпись «И. В.» («Улей», 1812, т. 3). Н. Замков предполагает, что автором всех их является И. И. Варакин. Тот факт, что Варакин числится среди подписчиков на «Улей», Н. Замков выдвигает как дополнительный аргумент в пользу своего предположения.
По сравнению с прозаическими трудами в стихотворных произведениях И. И. Варакин высказывается более свободно. Они наполнены социальными мотивами. Наиболее ярко стихотворение «Глас истины к гордецам», в котором выражена непримиримая ненависть к носителям крепостной власти — помещикам. Видимо, по цензурным соображениям «помещик» назван «гордецом», а «крестьяне» выступают в образах «бедных». Автор писал, что «цари, короны — суть прах, гниют». Анастасевич, которому было передано стихотворение для напечатания в журнале «Улей», заменил это выражение. В опубликованном тексте стояло: «Скиперы, короны — в прахе гниют». Это стихотворение содержит следующие обличительные строки:
Гордец ничтожный!
Время престать
Жить столь безбожно,
Бедных терзать,
Слышишь ли стоны,
Кои несут
Все без препоны
Бедны на суд?
Ты их тиранил,
Ты их зорил,
Ты их изранил,
Ты кровь их пил.
В произведении «Нещастный во узах» Варакин обращается с мольбой к богу дать силы перенести свои несчастия до тех пор, пока «смирится всяк злодей — смирится он и вострепещет»...
Автобиографический характер имеет стихотворение «Глас нешастнаго к шасливому другу». В нем переданы чувства человека, страдающего от крепостной зависимости. Книга «Пустынная лира» представляет собой сборник стихов, посвященный царевичу великому князю Константину Павловичу, к которому и обращено предисловие книги. Наиболее примечательно в этом сборнике стихотворение «Русская правда в царствование императора Павла — 1797 г.», где автор, раздумывая о будущем, рисует идиллическую картину жизни крестьян. И здесь он высказывается против ненавистных крепостников:
...Усмирели хлебоеды,
Перестали нас зорить...
Характерно, что Варакин обращается к прежде царствующим лицам или же наследникам.
Стихотворение «Другу людей В. С.» было написано в связи с выходом в свет книги Стройновского. Эта книга, напечатанная на польском языке в Вильно в 1808 г., содержала исторические сведения о рабстве и его постепенном уничтожении в разных европейских странах, указание на экономический вред рабства. Автор требовал улучшения быта крестьян, выступал с нападками на крепостное право. Он ставил вопрос об освобождениикрестьян, предлагая превратить их в наследственных арендаторов, т. е. безземельное освобождение. В 1809 г. тоже в Вильно вышел перевод книги Стройновского на русском языке, сделанный Анастасевичем. Перевод стал доступен публике в 1811 г.
Книга Стройновского умеренного содержания, но в ней поднимался острый вопрос об отношениях между помещиками и крепостными. Она вызвала разное отношение. В своем стихотворении, известном еще под названием «Стихи на случай издания книги мудрым графом Стройновским: О условиях помещиков с крестьянами», Варакин приветствовал ее издание. В дворянских кругах этот труд Стройновского вызвал самые неприязненные толки. Министр народного просвещения А. К. Разумовский приказал даже запретить эту книгу, но приближенные государя отстояли ее, а попечитель московского учебного округа И. И. Голенищев-Кутузов, поспешивший исполнить приказание министра, получил выговор. В письме по этому поводу к графу А. К. Разумовскому он утверждал, что «книга эта — набат, зловредная и терпима быть не могущая... И автора, и переводчика надо бы повесить, ибо это зажигатели и враги отечества»189.
Сам В. Г. Анастасевич писал в своих неопубликованных заметках 4 сентября 1811 г., что по городу ходили слухи о конфискации книги и аресте переводчика. Некоторые крепостники, по его словам, написали опровержения на эту книгу190. Из-за шума Анастасевич и переделал стихи Варакина, выкинув имя Стройновского.
Стихотворение Варакина «Об условиях помещиков с крестьянами» было прислано Анастасевичу 2 февраля 1812 г. вместе с автобиографической запиской и следующим письмом: «Ваше сиятельство, милостивый государь! Удостойте принятием приложенные у сего стихи как жертву чистейшей благодарности, Вам принадлежащую от нескольких миллионов народа, ободренного среди тяжкого своего уныния книгою вашего издания... Простите при том, что забвенный и нещастный сочинитель сих стихов, будучи страдальцем под насильным игом рабства, не мог осмелиться ни предстать к вам лично, ни означить здесь и там (т. е. под стихами) своего имени,— и всенижайше просит пощадить его рвение, ибо убитое напастями сердце трепещет и в самой невинности; единая благость великого монарха может оживить его и извлечь из юдоли плача» (январь 1812 г.).
Для Варакина Стройновский, поставивший в своей книге вопрос о крепостном праве,— «мудрый граф», «друг людей», «друг правды». Он пишет:
Изрек ты истину неложну!
Гордыню обличил безбожну,
Как мудрый некогда Солон;
Почувствуют ли спящи Крезы,
Что злато их — народа слезы,
Кровавый пот, болезни стон!
«Иго рабства ненавистно» для поэта, его возмущают условия, в которых «сильный бедного теснит». Он ищет воли не для себя, а для всех, кто подвергается гнету. И. И. Варакин пишет, как радует народ «луч свободы», как много может совершить освобожденный народ — он будет лучше трудиться на полях и стойко защищать Родину:
Отец семейства идет в поле,
Природа вкруг его поет;
Одной своей он внемлет воле,
Одна она его ведет.
Созрел ли плод, иль еще спеет,
Он пред творцом благоговеет,
Что видит собственность труда...
Смотри на нас теперь, вселенна!
Что может мышца свобожденна!
Что могут русские штыки!
Какой народ противу станет?
Мы все пойдем, и гром наш грянет,
Разсыплем вражески полки!
Видя вокруг себя социальное зло, жестокость, темноту, И. И. Варакин заявлял о своей ненависти ко всему этому и уважении к крестьянину-труженику. Он гневно обличал крепостников, восхвалял трудовой народ, требуя для него просвещения, писал о бессмертии «полезнейшего» труда. Выражая мечту народа, он рисовал картину будущего его освобождения, воспевал величие Родины. Он предупреждал помещиков о возможном мщении и ждал освобождения крестьян от царя. Иными словами, величайшая социальная проблема России — проблема бесправия крестьян — проходит через многие поэтические произведения Варакина.
* Датой смерти Варакина некоторые исследователи считают 1812 г., когда прекратилась переписка с Анастасевичем.
* Например, численность повстанческой армии Е. И. Пугачева, потерпевшей поражение под Татищевой крепостью, у Варакина преувеличена — 40 тыс. повстанцев (Улей, 1812, ч. 3, № 15, с. 243). Ср.: Крестьянская война в России..., т. 2, с. 27.
162 Замков Н. Иван Иванович Варакин, поэт — крепостной конца XVIII — начала XIX века.— В кн.: Русский библиофил. Пг.. 1915, т. 6, с. 57.
163 Там же, с. 57.
164 ЦГАДА, ф. 1263. Голицыны, оп. 10, д. 2433, л. 1—2.
165 Там же, д. 1946, л. 1—4.
166 Там же, ф. 1263, оп. 10, д. 2433, л. 1 об.
167 Там же.
168 Там же, л. 2—2 об.
169 Там же, д. 1946, л. 1—4.
170 Там же, л. 4 об.
171 Там же, л. 3 об.
172 Там же, л. 2 об., 3 об.
173 Там же, л. 1—2.
174 Улей, СПб., 1812, ч. 3, № 15, с. 218-245.
175 Там же, с. 218.
176 Там же.
177 Там же.
178 Крестьянская война в России в 1773—1775 годах: Восстание Пугачева. Л., 1966, т. 2, с. 330, 331.
179 Улей, 1812, ч. 3, № 15, с. 218—219.
180 Там же, с. 221, 222.
181 Там же, с. 220.
182 Там же, с. 221.
183 Крестьянская война в России в 1773—1775 годах, т. 2, с. 323.
184 Улей, 1812, ч. 3, № 15, с. 219, 222.
185 Там же, с. 222—223, 228, 241.
186 Крестьянская война в России в 1773—1775 годах, т. 2, с. 325.
187 Улей, 1812, т. 3, № 15, с. 223, 234.
188 Там же, с. 219—222.
189 Замков Н. Указ. соч., с. 59.
190 Разбор главнейших опровержений см. в кн.: Семевский В. И. Крестьянский вопрос в России в XVIII и первой половине XIX века. СПб., 1888, т. 1, с. 300—306.
<< Назад Вперёд>>
