3. О феодализме на Руси
Около 10 лет тому назад выдвинут г. Павловым-Сильванским вопрос о том, что мысль о существовании на Руси феодализма, прежде признаваемая некоторыми (г. Павлов-Сильванский говорит главным образом о С. М. Соловьеве), впоследствии подверглась незаслуженному остракизму, так что между серьезными учеными «не принято» упоминать о ней. Г. Павлов-Сильванский мужественно отстаивает ее в целом ряде талантливых работ. В главной из них («Феодальные отношения в удельной Руси») он приводит точную (иногда – буквальную) параллель между отдельными явлениями западного феодализма и русскими удельного периода, каковы: вассальная служба, ленное землевладение и раздробление суверенной власти. Все это – пункты весьма существенные: будучи взяты в совокупности и исключительности, они составляют политический и социальный строй государства, совершенно непримиримый с господствующими воззрениями на наше удельное государство. Для действия феодальных порядков отводится около 700 лет (т. е. Уъ исторической жизни России) – время достаточное для проявления столь важной и столь выпуклой черты политического и социального быта. Нет надобности искать ее ощупью: она должна сама ярко выступать наружу.
Как могло огромное большинство историков и историков-юристов проглядеть ее? Надо полагать, что они сознательно отстранили ее. Почему? Неужели потому, как говорит один из современных сторонников идеи феодализма (г. Терановский, «Феодализм в России». С. 45), что «и славянофилы и западники в постройке исторических теорий прошлого руководились политическими соображениями о целесообразном устройстве будущего». Хотя эти, блаженной памяти, две школы потом сменились течением, пытавшимся примирить их, но уже сложилась известного рода условность, в силу которой «не принято даже говорить о феодализме в России» (16–46). Обвинение тяжкое: историки или приносили историческую истину сознательно в жертву политике, или бессознательно подчинились чужому не голосу, а молчанию. Чей-либо могучий голос еще может гипнотизировать, но ничье молчание не может служить извинением для другого молчальника.
Не для обсуждения теории феодализма по существу ее (для чего, как увидим, еще время не настало), а в некоторое оправдание тех, кто молчал о ней, мы представим нижеследующие соображения.
Г. Павлов-Сильванский нигде не ставит вопроса, как относится его теория к установленным ныне воззрениям на историю русского государственного порядка. Это создает ему весьма благодарную позицию не вступать в пререкания ни в чем (кроме подробностей и фактов). В сущности же его теория вносит не дополнение или поправку к существующим воззрениям, а полный пересмотр господствующей историко-политической догмы или, точнее, разрушение ее до глубочайших оснований. Будущее покажет, как отнесется к этому радикальному перевороту науки сам г. Павлов-Сильванский; тогда только и можно будет согласиться или не согласиться с ним. Теперь достаточно наметить существеннейшие черты противоположности его теории господствующим воззрениям.
Но чтобы сделать такое сличение, нужно предварительно условиться насчет понятия об «удельной Руси». Если согласиться, что эта так называемая удельная Русь простирается от IX до XVI в. (а по книге г. Павлова-Сильванского так и следует: см. с. 4, 5, 7, 19 и др.), то проверка теории феодализма и сличение ее с господствующими учениями становится в высшей степени трудным делом. На этом огромном пространстве времени сменились весьма различные фазисы исторической жизни России. Считаем невозможной группировку явлений в такую громадную массу времени: Русь времен Олега и Игоря совсем не похожа на Русь времен Иоанна III или даже IV. Полагаем более правильным остановиться на XIII в. (до половины его), находя, что с половины XIII в. главный интерес жизни России сосредоточивается не на уделах (так называемых), а на зарождающемся единодержавии, т. е. образовании Литовского и Московского государств. Особенно не следует присоединять вторую половину XV в., т. е. правление такого первоначальника и творца самодержавия и единодержавия, каков был Иоанн III. XIV и XV в. – не удельная Русь, а Русь Московская (и Литовская). Главные явления этой эпохи имеют очень мало сходства с древними вечевыми и земскими порядками; даже в XIV в. единодержавие сделало значительные успехи, так что союз князей, основанный на равенстве членов, уступил место подчинению, а затем подданству мелких князей великим. Так называемые великие князья сохраняют еще в идее взаимное равенство (Московский, Тверской, Рязанский, Суздальский). В XV в. и это равенство разрушается под напором тенденции к единству государства. Ко времени Иоанна III государство уже сложилось, именно государство самодержавного типа. Но именно к XIV и XV вв. г. Павлов-Сильванский приурочивает окончательное «господство феодализма на Руси». Полагаем, что самодержавие и феодализм – два понятия несовместимых. Из них надо выбрать какое-нибудь одно.
Обращаемся к обзору отдельных явлений феодализма, указываемых нам в нашей отечественной истории.
Относительно 1-го периода (от половины IX в. до половины XIII в.) ныне установлено, что государственный строй того времени зиждется на отношении старших городов к пригородам, т. е. на территориальном подчинении; несмотря на некоторые частичные разноречия, сущность дела остается у всех исследователей той же. – В системе западного феодализма, напротив, государственный порядок строится на личном подчинении, т. е. вассалитете. Но г. Павлов-Сильванский находит, что и в удельной Руси общественный и государственный порядок строится также на вассалитете. Он отметил несколько частных явлений, напоминающих вассалитет, именно: личную зависимость бояр-дружинников от князя и боярских дружин от бояр. Но обнимает ли вассалитет весь общественный строй и заменяет ли он начало территориального подчинения во всем населении государства, как в феодальной Европе? По-видимому, г. Павлов-Сильванский так и думает: он говорит: «Служебный князь был слугою великого князя или удельного – сеньора. В свою очередь он имел военных слуг-вассалов в лице бояр и детей боярских. Боярин в свою очередь имел своих слуг – мелких помещиков. Получается то же, что и на Западе: феодальная лестница землевладельцев, связанных вассальною службою» («Феодальные отношения». С. 40). Неизвестно, к какому времени относится эта картина; во всяком случае не к 1-му периоду, когда «служебных князей» еще не было, когда о «помещиках» еще не упоминается. Но к какому бы времени она ни относилась, существует большое сомнение в ее правильности. У другого сторонника теории феодализма, г. Тарановского, мы находим следующую оценку выводов г. Павлова-Сильванского: «Иерархия феодализма, – говорит г. Тарановский, – имеет в высшей степени существенное значение. Строго говоря, на Западе вне иерархии нет феодальных отношений… К сожалению, наш автор (т. е. г. Павлов-Сильванский) по вопросу об иерархическом строении русского феодализма ограничивается одними лишь случайными указаниями и общим неаргументированным замечанием», а потому г. Тарановский считает этот вывод недостаточно обоснованным («Феодализм на Руси», 40–41). Мы расположены к менее строгому суждению, зная прекрасную манеру г. Павлова-Сильванского извлекать из источников все, что они могут дать для его мысли (иногда даже более того); поэтому полагаем, что не он виноват в скудости фактов, а источники, которые больше ничего не дадут и всякому другому исследователю. Мы отмечаем только, что скудные факты, подобранные им с такой тщательностью, призваны, однако, к тому, чтобы упразднить громадное количество материала, дающего противоположные выводы, т. е. выводы о территориальном строе древнерусского государства на пространстве 400 лет (1-го периода); вечевой строй должен быть вычеркнут из русской истории. Те же скудные факты должны победить и ту массу данных, которые говорят о начале самодержавия в XIV и XV вв. Мы не знаем на этот счет мнения г. Павлова-Сильванского, а потому должны ждать.
Точно так же он не говорит нам, примиримо ли установленное в господствующей исторической догме отрицание сословной организации общества с его идеей феодализма, за что и упрекает его последователь той же теории – г. Тарановский (с. 30 и 34), который признает начало сословности «крайне важным для феодализма» и предрекает (пока преждевременно), что этот пункт господствующего учения («Древняя Русь не знала сословий») обречен на отмену, так как своим установлением он обязан будто бы одному проф. Сергеевичу, склонному «к неподвижному догматизму», и «грешит против верховного начала истории – идеи движения», а потому «нуждается в пересмотре в пределах так называемого удельного периода» (с. 13, 14). Но такой пересмотр – дело будущего; пока его нет, и г. Павлов-Сильванский (как сказано) вовсе обходит данный предмет молчанием. А пока еще у нас есть налицо факты, отрицающие сословный строй в 1-м периоде, именно: связь боярства с общинами и отсутствие сословных привилегий (по землевладению, государственному управлению, гражданской правоспособности и уголовному праву). Несомненно, что и до появления книги «Вече и князь» многие говорили об этом предмете также, а после появление ее у многих в руках была не одна эта книга, но и летописи. В будущем мы узнаем, когда на Руси сословий не было, и когда они образовались «в пределах удельного периода».
Господствующее учение признает, что Древняя Русь не знает боярских владений с государственными правами; княжеские дружинники (это главное подобие феодальных вассалов) сначала вовсе не обладали земельными имуществами, а потом, следуя за непрочной судьбой князей, перемещались из одной земли в другую, «лишаясь своих сел и имений» (о том, какие воспоследовали порядки с оседлостью князей и бояр в XIII и XIV вв., скажем сейчас). Земские бояре в Великом Новгороде или Пскове, обладая большими имуществами, не были чьими-либо вассалами, подчиняясь, наравне со всеми прочими гражданами, государю Великому Новгороду или Пскову, и их права в их владениях не были государственными.
Это признают и приверженцы теории феодализма: по выражению г. Тарановского (Там же, с. 36), «у нас, как указывает г. Павлов-Сильванский, ни один боярин-вассал не стал суверенным или полусуверенным владетелем». Иммунитет, как бы широко он ни применялся на Руси, действительно, не превращался в суверенитет. Правда г. Павлов-Сильванский вместо бояр-суверенов указывает у нас на князей-суверенов, т. е. таких, которые, сделавшись служебными, не потеряли верховенства в своих уделах даже в XVI в. («Феодальные отношения», 53). Но князья не приобрели суверенные права, а временно сохранили некоторые из них; эти права не возрастали, а напротив сокращались с течением времени. Приобрели же они их первоначально не как чьи-либо вассалы, а как бывшие владетельные князья. Почему же бояре не получали хотя бы и полусуверенных прав? Ответ на этот вопрос, который дает г. Павлов-Сильванский, оказался неубедительным для последователей его теории; именно бояре не сделались суверенными владетелями будто бы по причине весьма случайной – вследствие быстрого размножения рода князей Рюриковичей: «окняженье» земли, в противоположность Западу, предупредило ее «обояренье» («Феод, отн.», 52; «Феод, на Руси». С. 21 и 36). Г. Тарановский полагает, что такой ответ «ровно ничего не объясняет… представленное в таком виде “окняженье” способно разве только подорвать научный авторитет полученных от исследования выводов и конструкции… Пока указанный вопрос не выяснен, учению автора (т. е. г. Павлова-Сильванского) о феодальных отношениях удельной Руси можно дать лишь частичное признание, в смысле установления феодализации недвижимой собственности, и с исключением вопроса о феодализации суверенной власти, который остается открытым». («Феодализм в России». С. 37). Так говорит г. Тарановский. Не беремся судить, насколько правилен такой суровый приговор, но, по-видимому, для него есть основания. Между тем так называемая феодализация власти, или «раздробление суверенной власти», как называет это сам г. Павлов-Сильванский («Феод. отн.». С. 50), есть краеугольный камень феодализма. Он приводит определение, данное феодализму таким специалистом дела, как проф. Виноградов: «Раздробление власти и переход ее к помещикам принято называть феодализмом». Мы, со своей стороны, вполне присоединяемся к этому определению, считая все прочие черты феодализма менее существенными.
К таким менее существенным (но важным) чертам феодализма относится ленное владение. По господствующим воззрениям, на Руси существовало вотчинное землевладение, а затем поместное право. Г. Павлов-Сильванский отказался от параллели феодальных ленов с московскими поместьями, говоря: «Поместная система XVI и XVII вв. была принудительным испомещением служилых людей, обязанных службой. Поместье было связано с обязательной службой государству, “жалованье” же – с свободным вассально-служебным договором слуги с господином». («Феод. отн.». С. 34). Однако, свою параллель он начинает с указания точного соответствия поместий с бенефициями (с. 28): «…поместье и бенефиции одинаково обозначают землю, пожалованную лицу в пожизненное (?) владение под условием военной (и гражданской?) службы». Затем для наглядности сравнения он показывает, «как близко совпадали система поместной службы, установленная Иоанном Грозным, с порядками службы бенефициальной при Карле Великом (с. 28–29). Г. Тарановский упрекает г. Павлова-Сильванского за такое смелое сопоставление явлений IX в. с фактами половины XVI в. Действительно, если эпоха Грозного у нас совпадает по характеру с эпохою Карла Великого, то развитие нашего феодализма надо относить к XVII и XVIII вв. и т. д., а не назад к IX, X и т. д. Иоанн Грозный есть истинный творец «принудительного испомещения», что, по схеме г. Павлова-Сильванского, совсем не относится к системе феодализма. Затем действительную параллель он начинает с XIV в. (т. е. со времени первых известий о поместном владении) с поместьями, служними землями и кормлением (пожалованием должности, причем слово «кормление» производится от «кормить» – управлять). – Оставив в стороне кормление (у нас ни один кормленщик не превратился в государя; кормления давались на весьма краткий срок – один-два года), сосредоточим свое внимание на поземельных отношениях. Имея преимущественно в виду поместья и служние земли, г. Павлов-Сильванский, с обычной ему добросовестностью, не упускает из виду вотчин и говорит: «Господствующим типом боярского землевладения было землевладение вотчинное» (с. 37), но затем доказывает, что это последнее «тождественно с вотчинно-феодальным»; вотчинный феод – не бенефиция; он «принадлежал лицу на праве собственности» (с. 56 и 39). Так как это совершенно не согласно с феодализацией имуществ, то г. Тарановский, кажется, основательно замечает, что это «утверждение автора неверно, потому что… ленное право никогда не простиралось далее Gewere, существенно отличного от Eigen, под которым понималась собственность» (с. 34). Если так, то этим решительно подрывается теория феодализации имуществ; непонятно только, почему г. Тарановский, несмотря на собственные только что приведенные слова, изо всех пунктов учения феодализма считает доказанным именно и только этот (см. выше). Если вотчинное землевладение у нас было господствующим (слова г. Павлова-Сильванского), и если вотчинное землевладение противоречит феодализму (мнение г. Тарановского), если поместья, равные бенефициям (по словам г. Павлова-Сильванского), противоположны феодальным ленам, – то пункт о феодализации собственности нельзя назвать доказанным.
Так падает и этот пункт, один из основных устоев здания, сооруженного г. Павловым-Сильванским, разрушаемый не нами, а приверженцами феодализма на Руси.
Об остальных (впрочем, не менее важных) пунктах, а именно о феодальной военной организации (т. е. отсутствии народного ополчения и феодальной милиции под начальством сеньора) г. Павлов-Сильванский «пока ничего не говорит и (тем) оставляет немаловажный пробел в картине феодальных отношений удельной Руси» (Тарановский, с. 35). Да и что же можно сказать о том, когда у нас народное ополчение (преобладавшее над дворянскими полками) дожило до XVII в., и когда дворянские полки выступали под начальством не каких-либо местных сеньоров, а воевод великого князя и царя?
Таким образом об одних из существеннейших пунктов истории феодализма мы ничего не знаем, о других не имеем доказанных выводов. Вся теория является делом будущего, а пока прочим исследователям отечественной старины приходится только ждать, имея перед собой громадное количество исторических фактов, не согласных с этой теорией, или по крайней мере еще не примиренных с нею. Мы вовсе не расположены заранее предсказывать такую или иную судьбу какой-либо идеи: надо выжидать, когда она осуществится[103]. Подобранные же теперь отдельные факты обозначают пока не феодализм, знакомый нам по истории средневековой Западной Европы, а то всемирно-историческое явление смешения государственных и частных начал права, которое наблюдается и в дореформенной Японии, и в среднеазиатских тарханах, и в древнеримском клиенстве, и в византийских поместьях[104].
Как могло огромное большинство историков и историков-юристов проглядеть ее? Надо полагать, что они сознательно отстранили ее. Почему? Неужели потому, как говорит один из современных сторонников идеи феодализма (г. Терановский, «Феодализм в России». С. 45), что «и славянофилы и западники в постройке исторических теорий прошлого руководились политическими соображениями о целесообразном устройстве будущего». Хотя эти, блаженной памяти, две школы потом сменились течением, пытавшимся примирить их, но уже сложилась известного рода условность, в силу которой «не принято даже говорить о феодализме в России» (16–46). Обвинение тяжкое: историки или приносили историческую истину сознательно в жертву политике, или бессознательно подчинились чужому не голосу, а молчанию. Чей-либо могучий голос еще может гипнотизировать, но ничье молчание не может служить извинением для другого молчальника.
Не для обсуждения теории феодализма по существу ее (для чего, как увидим, еще время не настало), а в некоторое оправдание тех, кто молчал о ней, мы представим нижеследующие соображения.
Г. Павлов-Сильванский нигде не ставит вопроса, как относится его теория к установленным ныне воззрениям на историю русского государственного порядка. Это создает ему весьма благодарную позицию не вступать в пререкания ни в чем (кроме подробностей и фактов). В сущности же его теория вносит не дополнение или поправку к существующим воззрениям, а полный пересмотр господствующей историко-политической догмы или, точнее, разрушение ее до глубочайших оснований. Будущее покажет, как отнесется к этому радикальному перевороту науки сам г. Павлов-Сильванский; тогда только и можно будет согласиться или не согласиться с ним. Теперь достаточно наметить существеннейшие черты противоположности его теории господствующим воззрениям.
Но чтобы сделать такое сличение, нужно предварительно условиться насчет понятия об «удельной Руси». Если согласиться, что эта так называемая удельная Русь простирается от IX до XVI в. (а по книге г. Павлова-Сильванского так и следует: см. с. 4, 5, 7, 19 и др.), то проверка теории феодализма и сличение ее с господствующими учениями становится в высшей степени трудным делом. На этом огромном пространстве времени сменились весьма различные фазисы исторической жизни России. Считаем невозможной группировку явлений в такую громадную массу времени: Русь времен Олега и Игоря совсем не похожа на Русь времен Иоанна III или даже IV. Полагаем более правильным остановиться на XIII в. (до половины его), находя, что с половины XIII в. главный интерес жизни России сосредоточивается не на уделах (так называемых), а на зарождающемся единодержавии, т. е. образовании Литовского и Московского государств. Особенно не следует присоединять вторую половину XV в., т. е. правление такого первоначальника и творца самодержавия и единодержавия, каков был Иоанн III. XIV и XV в. – не удельная Русь, а Русь Московская (и Литовская). Главные явления этой эпохи имеют очень мало сходства с древними вечевыми и земскими порядками; даже в XIV в. единодержавие сделало значительные успехи, так что союз князей, основанный на равенстве членов, уступил место подчинению, а затем подданству мелких князей великим. Так называемые великие князья сохраняют еще в идее взаимное равенство (Московский, Тверской, Рязанский, Суздальский). В XV в. и это равенство разрушается под напором тенденции к единству государства. Ко времени Иоанна III государство уже сложилось, именно государство самодержавного типа. Но именно к XIV и XV вв. г. Павлов-Сильванский приурочивает окончательное «господство феодализма на Руси». Полагаем, что самодержавие и феодализм – два понятия несовместимых. Из них надо выбрать какое-нибудь одно.
Обращаемся к обзору отдельных явлений феодализма, указываемых нам в нашей отечественной истории.
Относительно 1-го периода (от половины IX в. до половины XIII в.) ныне установлено, что государственный строй того времени зиждется на отношении старших городов к пригородам, т. е. на территориальном подчинении; несмотря на некоторые частичные разноречия, сущность дела остается у всех исследователей той же. – В системе западного феодализма, напротив, государственный порядок строится на личном подчинении, т. е. вассалитете. Но г. Павлов-Сильванский находит, что и в удельной Руси общественный и государственный порядок строится также на вассалитете. Он отметил несколько частных явлений, напоминающих вассалитет, именно: личную зависимость бояр-дружинников от князя и боярских дружин от бояр. Но обнимает ли вассалитет весь общественный строй и заменяет ли он начало территориального подчинения во всем населении государства, как в феодальной Европе? По-видимому, г. Павлов-Сильванский так и думает: он говорит: «Служебный князь был слугою великого князя или удельного – сеньора. В свою очередь он имел военных слуг-вассалов в лице бояр и детей боярских. Боярин в свою очередь имел своих слуг – мелких помещиков. Получается то же, что и на Западе: феодальная лестница землевладельцев, связанных вассальною службою» («Феодальные отношения». С. 40). Неизвестно, к какому времени относится эта картина; во всяком случае не к 1-му периоду, когда «служебных князей» еще не было, когда о «помещиках» еще не упоминается. Но к какому бы времени она ни относилась, существует большое сомнение в ее правильности. У другого сторонника теории феодализма, г. Тарановского, мы находим следующую оценку выводов г. Павлова-Сильванского: «Иерархия феодализма, – говорит г. Тарановский, – имеет в высшей степени существенное значение. Строго говоря, на Западе вне иерархии нет феодальных отношений… К сожалению, наш автор (т. е. г. Павлов-Сильванский) по вопросу об иерархическом строении русского феодализма ограничивается одними лишь случайными указаниями и общим неаргументированным замечанием», а потому г. Тарановский считает этот вывод недостаточно обоснованным («Феодализм на Руси», 40–41). Мы расположены к менее строгому суждению, зная прекрасную манеру г. Павлова-Сильванского извлекать из источников все, что они могут дать для его мысли (иногда даже более того); поэтому полагаем, что не он виноват в скудости фактов, а источники, которые больше ничего не дадут и всякому другому исследователю. Мы отмечаем только, что скудные факты, подобранные им с такой тщательностью, призваны, однако, к тому, чтобы упразднить громадное количество материала, дающего противоположные выводы, т. е. выводы о территориальном строе древнерусского государства на пространстве 400 лет (1-го периода); вечевой строй должен быть вычеркнут из русской истории. Те же скудные факты должны победить и ту массу данных, которые говорят о начале самодержавия в XIV и XV вв. Мы не знаем на этот счет мнения г. Павлова-Сильванского, а потому должны ждать.
Точно так же он не говорит нам, примиримо ли установленное в господствующей исторической догме отрицание сословной организации общества с его идеей феодализма, за что и упрекает его последователь той же теории – г. Тарановский (с. 30 и 34), который признает начало сословности «крайне важным для феодализма» и предрекает (пока преждевременно), что этот пункт господствующего учения («Древняя Русь не знала сословий») обречен на отмену, так как своим установлением он обязан будто бы одному проф. Сергеевичу, склонному «к неподвижному догматизму», и «грешит против верховного начала истории – идеи движения», а потому «нуждается в пересмотре в пределах так называемого удельного периода» (с. 13, 14). Но такой пересмотр – дело будущего; пока его нет, и г. Павлов-Сильванский (как сказано) вовсе обходит данный предмет молчанием. А пока еще у нас есть налицо факты, отрицающие сословный строй в 1-м периоде, именно: связь боярства с общинами и отсутствие сословных привилегий (по землевладению, государственному управлению, гражданской правоспособности и уголовному праву). Несомненно, что и до появления книги «Вече и князь» многие говорили об этом предмете также, а после появление ее у многих в руках была не одна эта книга, но и летописи. В будущем мы узнаем, когда на Руси сословий не было, и когда они образовались «в пределах удельного периода».
Господствующее учение признает, что Древняя Русь не знает боярских владений с государственными правами; княжеские дружинники (это главное подобие феодальных вассалов) сначала вовсе не обладали земельными имуществами, а потом, следуя за непрочной судьбой князей, перемещались из одной земли в другую, «лишаясь своих сел и имений» (о том, какие воспоследовали порядки с оседлостью князей и бояр в XIII и XIV вв., скажем сейчас). Земские бояре в Великом Новгороде или Пскове, обладая большими имуществами, не были чьими-либо вассалами, подчиняясь, наравне со всеми прочими гражданами, государю Великому Новгороду или Пскову, и их права в их владениях не были государственными.
Это признают и приверженцы теории феодализма: по выражению г. Тарановского (Там же, с. 36), «у нас, как указывает г. Павлов-Сильванский, ни один боярин-вассал не стал суверенным или полусуверенным владетелем». Иммунитет, как бы широко он ни применялся на Руси, действительно, не превращался в суверенитет. Правда г. Павлов-Сильванский вместо бояр-суверенов указывает у нас на князей-суверенов, т. е. таких, которые, сделавшись служебными, не потеряли верховенства в своих уделах даже в XVI в. («Феодальные отношения», 53). Но князья не приобрели суверенные права, а временно сохранили некоторые из них; эти права не возрастали, а напротив сокращались с течением времени. Приобрели же они их первоначально не как чьи-либо вассалы, а как бывшие владетельные князья. Почему же бояре не получали хотя бы и полусуверенных прав? Ответ на этот вопрос, который дает г. Павлов-Сильванский, оказался неубедительным для последователей его теории; именно бояре не сделались суверенными владетелями будто бы по причине весьма случайной – вследствие быстрого размножения рода князей Рюриковичей: «окняженье» земли, в противоположность Западу, предупредило ее «обояренье» («Феод, отн.», 52; «Феод, на Руси». С. 21 и 36). Г. Тарановский полагает, что такой ответ «ровно ничего не объясняет… представленное в таком виде “окняженье” способно разве только подорвать научный авторитет полученных от исследования выводов и конструкции… Пока указанный вопрос не выяснен, учению автора (т. е. г. Павлова-Сильванского) о феодальных отношениях удельной Руси можно дать лишь частичное признание, в смысле установления феодализации недвижимой собственности, и с исключением вопроса о феодализации суверенной власти, который остается открытым». («Феодализм в России». С. 37). Так говорит г. Тарановский. Не беремся судить, насколько правилен такой суровый приговор, но, по-видимому, для него есть основания. Между тем так называемая феодализация власти, или «раздробление суверенной власти», как называет это сам г. Павлов-Сильванский («Феод. отн.». С. 50), есть краеугольный камень феодализма. Он приводит определение, данное феодализму таким специалистом дела, как проф. Виноградов: «Раздробление власти и переход ее к помещикам принято называть феодализмом». Мы, со своей стороны, вполне присоединяемся к этому определению, считая все прочие черты феодализма менее существенными.
К таким менее существенным (но важным) чертам феодализма относится ленное владение. По господствующим воззрениям, на Руси существовало вотчинное землевладение, а затем поместное право. Г. Павлов-Сильванский отказался от параллели феодальных ленов с московскими поместьями, говоря: «Поместная система XVI и XVII вв. была принудительным испомещением служилых людей, обязанных службой. Поместье было связано с обязательной службой государству, “жалованье” же – с свободным вассально-служебным договором слуги с господином». («Феод. отн.». С. 34). Однако, свою параллель он начинает с указания точного соответствия поместий с бенефициями (с. 28): «…поместье и бенефиции одинаково обозначают землю, пожалованную лицу в пожизненное (?) владение под условием военной (и гражданской?) службы». Затем для наглядности сравнения он показывает, «как близко совпадали система поместной службы, установленная Иоанном Грозным, с порядками службы бенефициальной при Карле Великом (с. 28–29). Г. Тарановский упрекает г. Павлова-Сильванского за такое смелое сопоставление явлений IX в. с фактами половины XVI в. Действительно, если эпоха Грозного у нас совпадает по характеру с эпохою Карла Великого, то развитие нашего феодализма надо относить к XVII и XVIII вв. и т. д., а не назад к IX, X и т. д. Иоанн Грозный есть истинный творец «принудительного испомещения», что, по схеме г. Павлова-Сильванского, совсем не относится к системе феодализма. Затем действительную параллель он начинает с XIV в. (т. е. со времени первых известий о поместном владении) с поместьями, служними землями и кормлением (пожалованием должности, причем слово «кормление» производится от «кормить» – управлять). – Оставив в стороне кормление (у нас ни один кормленщик не превратился в государя; кормления давались на весьма краткий срок – один-два года), сосредоточим свое внимание на поземельных отношениях. Имея преимущественно в виду поместья и служние земли, г. Павлов-Сильванский, с обычной ему добросовестностью, не упускает из виду вотчин и говорит: «Господствующим типом боярского землевладения было землевладение вотчинное» (с. 37), но затем доказывает, что это последнее «тождественно с вотчинно-феодальным»; вотчинный феод – не бенефиция; он «принадлежал лицу на праве собственности» (с. 56 и 39). Так как это совершенно не согласно с феодализацией имуществ, то г. Тарановский, кажется, основательно замечает, что это «утверждение автора неверно, потому что… ленное право никогда не простиралось далее Gewere, существенно отличного от Eigen, под которым понималась собственность» (с. 34). Если так, то этим решительно подрывается теория феодализации имуществ; непонятно только, почему г. Тарановский, несмотря на собственные только что приведенные слова, изо всех пунктов учения феодализма считает доказанным именно и только этот (см. выше). Если вотчинное землевладение у нас было господствующим (слова г. Павлова-Сильванского), и если вотчинное землевладение противоречит феодализму (мнение г. Тарановского), если поместья, равные бенефициям (по словам г. Павлова-Сильванского), противоположны феодальным ленам, – то пункт о феодализации собственности нельзя назвать доказанным.
Так падает и этот пункт, один из основных устоев здания, сооруженного г. Павловым-Сильванским, разрушаемый не нами, а приверженцами феодализма на Руси.
Об остальных (впрочем, не менее важных) пунктах, а именно о феодальной военной организации (т. е. отсутствии народного ополчения и феодальной милиции под начальством сеньора) г. Павлов-Сильванский «пока ничего не говорит и (тем) оставляет немаловажный пробел в картине феодальных отношений удельной Руси» (Тарановский, с. 35). Да и что же можно сказать о том, когда у нас народное ополчение (преобладавшее над дворянскими полками) дожило до XVII в., и когда дворянские полки выступали под начальством не каких-либо местных сеньоров, а воевод великого князя и царя?
Таким образом об одних из существеннейших пунктов истории феодализма мы ничего не знаем, о других не имеем доказанных выводов. Вся теория является делом будущего, а пока прочим исследователям отечественной старины приходится только ждать, имея перед собой громадное количество исторических фактов, не согласных с этой теорией, или по крайней мере еще не примиренных с нею. Мы вовсе не расположены заранее предсказывать такую или иную судьбу какой-либо идеи: надо выжидать, когда она осуществится[103]. Подобранные же теперь отдельные факты обозначают пока не феодализм, знакомый нам по истории средневековой Западной Европы, а то всемирно-историческое явление смешения государственных и частных начал права, которое наблюдается и в дореформенной Японии, и в среднеазиатских тарханах, и в древнеримском клиенстве, и в византийских поместьях[104].
<< Назад Вперёд>>
