В. Право наследства
Происхождение права наследства и периоды его развития
Историческим основанием права наследства служат союзы лиц, устраиваемых самой природой – семьи и роды. Первоначально все права имущественные (как мы видели) принадлежат всем членам семьи или рода в совокупности. Смерть главы семьи или другого члена ее лишь переставляет порядок участвующих. Образцом этого порядка может служить родовое владение Рюриковичей русской землей.
При полном господстве такой общности прав семьи или рода наследственного перехода имуществ существовать не могло, ибо смерть лица не обусловливала перехода прав. Но история застает каждый народ в состоянии переходном к правам личным; лицо уже отчасти выделяется из общей родовой массы, хотя далеко не сразу завоевывает себе положение и значение. Однако, в первый период (у нас период Русской Правды) первобытные основания наследственного права остаются ясными, именно в следующих признаках: наследуют только члены семьи; воля завещателя подчинена этому порядку; наследодатель не может завещать имущества сторонним лицам, если нет членов семьи, то наследство переходит к представителю общественной власти. Таково право наследства в Русской Правде.
Затем, во второй период с постепенным освобождением личности получается возможность оставлять наследство сторонним лицам, если нет у наследодателя «своих», т. е. нисходящих и боковых родственников, хотя права наследников по завещанию резко отличаются от прав наследников по закону. Круг лиц, призываемых к наследованию по закону, расширяется, простираясь на ближнее и дальнее родство; ибо вообще сфера влияния гражданских прав лица раздвигается с течением истории, несмотря на новые стеснительные условия, введенные московским государством. Таково право наследства в Пскове, Новгороде и московском государстве.
Третий период истории права наследства, т. е. время империи, открывает большие права для наследодателя в отношении ко всем имуществам, кроме родовых; круг призываемых к наследству по закону простирается уже до бесконечности.
При полном господстве такой общности прав семьи или рода наследственного перехода имуществ существовать не могло, ибо смерть лица не обусловливала перехода прав. Но история застает каждый народ в состоянии переходном к правам личным; лицо уже отчасти выделяется из общей родовой массы, хотя далеко не сразу завоевывает себе положение и значение. Однако, в первый период (у нас период Русской Правды) первобытные основания наследственного права остаются ясными, именно в следующих признаках: наследуют только члены семьи; воля завещателя подчинена этому порядку; наследодатель не может завещать имущества сторонним лицам, если нет членов семьи, то наследство переходит к представителю общественной власти. Таково право наследства в Русской Правде.
Затем, во второй период с постепенным освобождением личности получается возможность оставлять наследство сторонним лицам, если нет у наследодателя «своих», т. е. нисходящих и боковых родственников, хотя права наследников по завещанию резко отличаются от прав наследников по закону. Круг лиц, призываемых к наследованию по закону, расширяется, простираясь на ближнее и дальнее родство; ибо вообще сфера влияния гражданских прав лица раздвигается с течением истории, несмотря на новые стеснительные условия, введенные московским государством. Таково право наследства в Пскове, Новгороде и московском государстве.
Третий период истории права наследства, т. е. время империи, открывает большие права для наследодателя в отношении ко всем имуществам, кроме родовых; круг призываемых к наследству по закону простирается уже до бесконечности.
Период Русской Правды
Период Русской Правды обнимает собой не только самую Русскую Правду, но и время, предшествующее ей. В договоре Олега находим следующую статью (13): «Если кто умрет (из русских в Греции), не урядивши своего имения и не имеет своих (т. е. нисходящих при себе в Греции), то имущество возвращается к его милым ближикам (т. е. родственникам) в Русь. Если же он (умерший) сделал обряжение (завещание), то имущество получает тот, кому он записал наследовать имение; наследник может получить его от русских, торгующих (в Греции), или других, ходящих в Грецию и «удолжающих». В этой статье находят: а) различение наследования по закону и наследования по завещанию; б) в наследовании по закону различаются «свои» (sui), т. е. нисходящие, от ближиков, боковых родственников; о завещании говорится, как о письменном акте. На этих основаниях одни полагают, что в статье договора Олега отразилось только византийское право и византийское воззрение на наследство. По мнению других (Эверса), здесь нельзя различать ни русское, ни византийское право, а надо признать частное международное право. Статья имеет в виду не определение порядка наследования после руссов, живших в Греции, а возвращение такого наследства в Россию. По праву Русской Правды, как увидим, боковым родственникам не могло переходить имущество наследодателя ни по завещанию, ни по закону: имущество бездетного переходило к князю. Но в Греции не могли действовать права русского князя; русские не хотели допустить в таком случае и прав византийского императора. Отсюда явилось требование о непременном возвращении имущества в Русь.
Во всяком случае следует признать, что право договора с греками в этой его части отнюдь не выражает характерных признаков древнейшего русского права наследств[156]. Истинным выразителем его служит Русская Правда.
Ряд (наследование по завещанию). Выше было сказано, что точное различение наследования по закону и по завещанию не может быть приписано временам древнейшим. В исторической преемственности нельзя говорить ни о преимущественной древности завещательного наследования, ни наоборот. Первоначально оба способа наследования неразличимы, ибо закон заменяется обычаем, а обычай складывается из проявлений воли частных лиц.
В Русской Правде по внешности различаются завещание – «ряд» – и наследование без завещания. Но по внутренней сущности того и другого между ними нет существенного различия. «Ряд», или, по терминологии договора Олега, «обряжение», есть завещательное распоряжение. Но содержание этого распоряжения не есть назначение наследника (в чем заключается вся сущность римского тестамента), а лишь распределение имущества между готовыми (законными) наследниками. Сообразно с этим находим в Русской Правде, с одной стороны, твердое определение ненарушимости воли завещателя: «…такоже есть ряд, яко же рядил» (Кар., ст. 112); «…кому мати всхочет, тому даст; дасть ли всем, и всем разделять». Но эта ненарушимая и священная воля простирается только на распределение имущества: «…если кто умирая разделит дом детям своим, на том и стояти; если же умрет безряру…», то наступают такие-то последствия. Итак, «рядом» назван раздел дома. Да это так и естественно предполагать в первобытные времена: воля завещателя естественно наклоняется в пользу собственных детей, если они есть. Отсюда в последующих духовных грамотах XIV в. завещание пишется всегда, но всегда имущество завещается в пользу законных наследников. И это не значит, что воля завещателя стеснена внешними предписаниями, что завещателю предписано ограничивать выбор наследников только нисходящими; напротив, он, свободно распоряжаясь, оставляет наследство всегда детям; отсюда выработался обычай и закон для преемства без завещания. В духовной Климента говорится, что завещатель избрал стороннего наследника, «потому что у меня не было ни брата, ни сына»[157].
В уяснение такого характера завещания могут быть приведены черты даже римского права из древнейших его времен: и у римлян первоначально завещатель всегда отдавал предпочтение нисходящим перед боковыми и сторонними; далее, при назначении наследником стороннего, этот последний усыновлялся завещателю, и самое назначение наследника совершалось первоначально в куриатских комициях. Для уяснения первобытного завещания может служить и нынешнее обычное право. (См. Чубинского. «Народн. юридич. обычаи», № 117 и др.).
Итак, первоначальное завещание есть лишь распределение имущества между законными наследниками. Русская Правда не дает ни малейшего права предполагать, что завещатель мог назначить наследником стороннее лицо ни тогда, когда у него есть дети, ни даже тогда, когда у него их нет. Но из первого делается исключение при введении христианства. В языческую эпоху, при господстве теснейшей и исключительной семейной связи для наследодателя вовсе не было лиц близких к нему за пределами семьи. С введением же христианства общественные связи расширились: явился разряд лиц, столь же близких ко всем, как и родные члены семьи, – это отцы духовные, духовенство. Каждый наследователь, распределяя имущество между детьми, включал в число своих близких и церковь, отделял часть имущества «по душе». Таким образом открылся как бы больший простор для субъективной воли. Однако, сила обычая тотчас[158] взяла перевес над субъективною волею и в этом отношении: обычай утвердил обязательность этого выдела «по душе», так что и в том случае, когда кто умирает «без ряду», то при разделе детей следует выдача части по душе: «…пакы ли без ряду умрет… на самого часть дати по душе» (Кар. 105). Принцип, что завещатель не может распорядиться своим имуществом и тогда, когда у него не останется законных наследников, ослабевает и отменяется уже в XIII в. До нас дошла от этого века одна духовная, в которой завещатель (новгородец Климент) отдает свое имущество сторонним лицам, «потому что у него не было ни брата, ни сына». По Русской Правде, в таком случае следовала выморочность, и имущество переходило к князю[159].
Что касается до формы составления завещания, то, хотя Русская Правда ничего определенного не постановляет, однако дает право предполагать, что обычной формой было словесное совершение завещания: именно, говоря о праве матери завещать имущество, Русская Правда продолжает: «…если же без языка умрет», то наступает законное наследование. Словесная форма вполне согласна с сущностью «ряда»; ряд есть распоряжение имуществом с общего согласия членов семьи. Это не частная воля, которая должна быть известна другим со всей точностью, а коллективная воля целой семьи, под руководством отца. Впрочем, от времен Русской Правды дошли до нас и письменные завещательные акты: именно (кроме упомянутой духовной Климента) духовная Антония Римлянина 1147 г. и два духовных завещания князя Владимира Васильковича Волынского. И тот и другие из этих актов не выполняют, однако, понятия Русской Правды о ряде: первое есть завещание монаха, второе – князя, а у князей родовое начало преобладало над семейным. Последние названы рукописаниями, т. е. таким термином, который впоследствии специально приурочен к завещаниям; писаны они, по приказанию князя, писцом его Федорцем и имеют форму, до сих пор удержавшуюся за актами этого рода, т. е. начинаются словами: «во имя Отца и Сына и Святого Духа». Из этих двух грамот первая, в пользу брата его князя Мстислава, есть акт государственный – передача княжеского стола; вторая, в пользу жены завещателя, имеет значение частного завещательного акта: в нем князь передает жене город Кобрин, три села и монастырь. Замечательно, что села завещатель называет своими, а об одном говорит прямо, что купил его у такого-то за такую-то сумму. Таким образом, для завещателя открывается в первый раз больший простор субъективной воли в распоряжении своими благоприобретенными имуществами. Разумеется, город Кобрин не подходит под это понятие, но завещатель и распоряжается не самим городом, как частным имуществом, а лишь доходами с этого города; очевидно, что пользование этими доходами есть выдел вдовьей части в пожизненное владение, тогда как села завещаны в полную собственность княгини, что обнаруживается из весьма оригинального конца этого завещания: «А княгиня моя, после моей смерти, если захочет идти в черницы, пусть идет, если же не захочет идти, то как ей любо: мне не смотреть, вставши из гроба, что кто будет делать после моей смерти».
Право делать завещание приписывается в Русской Правде лишь отцу и матери в отношении к детям и мужу на выдел жене, чем в высшей степени подтверждается указанное нами понятие о «ряде» Русской Правды.
Наследование по закону (по обычаю). Первоначально закон не вмешивался в порядок наследования: каждый раз отец семейства, по соглашению с прочими членами семьи, распределял имущество на случай смерти. Постановления Русской Правды о наследстве явились на тот случай, когда кто умрет без ряду. Каждый отец распределял имущество между своими детьми. Поэтому и закон, когда не осталось завещания, старается распределить имущество умершего так, как бы сделал это сам наследодатель, если бы он успел распорядиться. Таким образом, наследство по закону является не ограничением воли завещателя, а восполнением ее; и то и другое в существе тождественны.
Круг лиц, призываемых к наследству по закону, есть семья в самом тесном смысле, т. е. как союз супружеский и союз родителей и детей. Наследуют только дети умершего, а равно в разделе имущества, т. е. в наследстве в неточном смысле, участвует его вдова и церковь. Никто из других лиц (например, боковых родственников) к наследству не призывается. Русская Правда определяет общий порядок наследования по закону в двух первых своих статьях о наследстве (103 и 104 Кар.); здесь она различает порядок наследования в классе смердов, с одной стороны, и в классе бояр, боярской дружины и людей – с другой. В первом случае наследство переходит «детям» в собственном смысле, т. е. мужского пола; если же их нет, а есть дочери, то эти последние, не получая наследства, получают лишь выдел приданого. В остальных классах общества, за неимением сыновей, наследуют и дочери. В первом случае при неимении сыновей, во втором – сыновей и дочерей, оставшееся имущество становится выморочным и идет князю[160]. Таков простой и ясный смысл статей Русской Правды.
Но при этом возбуждается масса вопросов: призываются ли к наследованию боковые? Почему в сословии смердов исключаются от наследования дочери? Почему не упоминаются дальнейшие нисходящие – внуки и т. д.? Все эти вопросы, подсказанные позднейшими условиями права наследства, подали повод к различным перетолкованиям ясных статей Русской Правды.
Так, одним исследователям (Никольский) казалось, что необходимо в эпоху Русской Правды распространить круг наследующих и на боковых. Поэтому они думают, что Русская Правда в упомянутых двух статьях изображает не общий порядок наследования, а специальный: именно, будто бы общий порядок наследования всех свободных лиц призывал к наследованию и боковых родственников, но из этого порядка исключаются класс смердов и класс бояр и дружинников. Как тот, так и другой состоят из лиц, зависимых от князя по личным отношениям. Смерды – это низший безземельный класс, преимущественно сельских обывателей, подобный прониям сербским и кметам вислицкого статута. Они жили и работали на княжеских или (что то же) общественных землях, владея имуществом лишь на правах пользования. И в Польше до вислицкого статута наследство после кметов шло в пользу князя, но этот статут признал такой обычай несправедливым и допустил к наследованию их родственников (consanguineos vel affines). В подобной же личной зависимости от князя находился и класс, стоявший на противоположной ступени общественной лестницы – бояре. Сличая наше право с сербским, Никольский находит большое сходство между положением наших бояр и сербских властелинов, которым, по законам Душана, сербский царь наследовал в их движимом имуществе. Из нашего изложения государственного права Древней Руси видно, что в замечаниях о положении смердов есть некоторая доля истины. Действительно, их особым положением зависимости объясняется privilegium odiosum в их порядке наследования не от общего (мнимого) порядка наследования, а от того, который действительно существовал для бояр и «людей». По мнению П. П. Цитовича, и здесь, т. е. в отношении к смердам, нет никакого исключения; он полагает, что и после смердов наследство только тогда идет князю, когда у смердов не осталось детей вообще, т. е. как мужского, так и женского пола. Но если так, то тогда незачем было отдельно говорить о смердьем наследстве, в противоположность боярскому и людскому. Что же касается до класса бояр и боярской дружины, то вывод Никольского должен быть признан совершенно ошибочным: в эпоху 3-й Русской Правды, т. е. в XII–XIII вв., класс этот должен быть признан вполне свободным от личной зависимости от князя. Сверх того, сама Русская Правда ясно указывает, что порядок наследования, изображенный в ст. 104, есть порядок общий, а не специальный: именно статья эта надписывается (в Кар. списке): «…о боярском наследстве и о людском», т. е. о наследстве «людей» – термин, под которым разумеются все свободные граждане. Таким образом несомненно, что Русская Правда допускает наследование только детей, но исключает от наследования дочерей в сословии смердов[161].
Допускается ли при этом наследование дальнейших нисходящих, т. е. внуков и т. д.? Хотя Русская Правда об этом не упоминает, но допустить утвердительный ответ на этот вопрос необходимо под тем только условием, что внуки живут в нераздельной семье с их дедом-наследодателем. Но Русская Правда, очевидно, имеет в виду тот быт, когда каждый женатый сын выделяется в особый дом, основывает независимое хозяйство, т. е. имеет в виду не сложную семью, не род, а семью в тесном смысле, а потому и не считает нужным упоминать о дальнейших нисходящих. Такова общая сфера наследования по Русской Правде.
Определив общую сферу права наследства, мы должны ознакомиться, в частности, с отношениями к этому праву отдельных членов семьи.
Наследование сыновей. В этом отношении уже в Русской Правде стоит твердо отличительный принцип русского права: к одновременному наследованию призываются все сыновья: «…пакы ли без ряду умреть, то всем детем» (105). Напротив, отличительная черта древнегерманского права есть наследование одного старшего сына по крайней мере в главном имуществе. Принцип первородства, впрочем, не составляет особенности только германского права: известно его значение у восточных народов (например, у евреев). Немецкий историк Филипс весьма основательно объясняет господство принципа первородства следующими бытовыми условиями: старшие братья, способные носить оружие, исключают младших, не достигших совершеннолетия. «Старший брат – вместо отца», как говорилось и в русском княжеском роде. Но в русском праве принцип первородства, взявший решительное преобладание в государственном праве, совершенно исчез в порядке частного наследования. В позднейшее время, при Петре Великом, оба эти начала столкнулись в указанной противоположности на русской почве.
Способ наследования сыновей может быть двоякий: братья по смерти отца или остаются в общем совладении, или делят имущество поровну. Первый случай представляет чистый тип древнейшего наследования, когда права на имущество не претерпевают никакого видимого перехода; старший заменяет отца. Второй способ – раздел имуществ на ровные части – совершается или вследствие ряда, данного отцом, или по взаимному соглашению братьев. Русская Правда говорит только, что, если отец умрет без ряду, то дом всем детям, и не входит в дальнейшие и подробнейшие объяснения, но из этого выражения сам собой вытекает порядок равного раздела имущества. Из этого сделано одно исключение, что отеческий двор во всяком случае оставляется в пользу младшего: «…двор без делу отен всякой меншему сынови» (Кар. 112). Что означает здесь «без делу»? То ли, что двор не включается в раздел, или заменяет для младшего сына его законную часть наследства? Следует думать, что он входит в состав следующей младшему части. Объяснение мотивов этого находим в живом обычном праве (см. у Чубинского. Нар. – юр. об., № 118: крестьянин завещает свой собственный дом с принадлежащей к нему усадьбою… меньшим своим сыновьям, потому что старший имеет свою собственную усадьбу). Иногда обычай Русской Правды называют миноратом, но напрасно. Мотив закона не большее, а вернейшее обеспечение младшего, который может остаться малолетним и должен иметь готовый кров.
Как сказано, Русская Правда не вмешивается в определение наследственных долей сыновей. Но она предвидит, что спор о разделе наследства возможен; в таком случае она предоставляет решение воле князя, который посылает своего детского делить детей (Кар. 117). Между тем, по древнейшему уставу церковному (Владим.), споры о наследстве вообще подлежат решению церковной власти: «…братни ли дети тяжются о задници…» (здесь, кажется, следует читать: братия или дети…). Это обстоятельство выставляется как аргумент против подлинности церковных уставов. Но известно, что в Древней Руси все право наследства, наравне с семейственным, подлежало ведению церкви. Противоречие может быть разрешено или тем, что в Русской Правде отразились обычаи древнейшие – дохристианские, или тем, что, по буквальному смыслу Русской Правды, князю предоставляется решение споров (не о наследстве, а именно о дележе имущества) тогда, когда тяжущиеся сами пожелают обратиться к суду князя.
Н аследование дочерей. В выше представленной схеме круга наследующих было показано, что по общему порядку дочери наследуют только при неимении сыновей; по специальному же порядку (в классе смердов) дочери не наследуют и тогда, когда сыновей не осталось. Исключение дочерей от наследства при сыновьях есть общий принцип славянского и германского права. Из славянских законов, древнемазовецкое право выражается так: «…ex antiqua consvetudine дочери не наследуют в отеческих имениях и некоторых других имуществах при братьях и их детях, но всегда остаются у них in dote, иначе – па posagu». Древнегерманские законодательства, делая такие же постановления, отчасти указывают и на свои мотивы: так, англо-веринские законы отказывают дочери в наследстве не только при братьях, но и без них, если наследство состоит в недвижимом имуществе, что и называлось в собственном смысле haereditas\ к наследованию же денег и движимости (mancipio) допускают и дочерей, если нет сыновей. Недвижимое имущество при неимении сыновей переходит не к дочери, а к ближайшему родственнику со стороны отца.
Нечто подобное было впоследствии и в нашем праве, когда, например, в княжеских вотчинах не призывались к наследству дочери: вотчины шли в казну и были, по воле государя, передаваемы родственникам умершего, а дочерям выдавалось приданое. Мотив этот понятен: недвижимое имущество обременено служебными обязанностями по отношению к государственной власти; обязанности эти (преимущественно военную службу) женщина лично исполнять не может. Но в Русской Правде такого мотива нет: имущество, о котором она говорит вообще в своих статьях о наследстве, есть двор, статок, добыток (движимость). Здесь должна присутствовать другая причина более общего характера: эта причина есть первобытная семейная основа права наследства: семью продолжают сыновья, а не дочери; выйдя замуж, дочь основывает другую семью. На этом мотиве держатся и нынешние права наследования дочерей, по-видимому, столь противные справедливости.
Исключение незаконнорожденных. Во всех предыдущих положениях разумеются дети законнорожденные. Но во время Русской Правды понятие это было довольно шатко, так как не исчезло еще ни многоженство, ни свобода разводов. Было ясно только различие жен от рабынь-наложниц. О детях, рожденных от этих последних, Русская Правда определенно постановляет, что наследства им нет; но по смерти отца свобода им с матерью (Кар. 110). В таких случаях, по указанию позднейших обычаев, следовал наделок освобожденным, состоявший в движимых вещах.
Такой порядок наследования нисходящих по общей норме, именно порядок наследования после отца.
Наследство детей после матери. Другой порядок наступает, если наследование идет от матери. Во-первых, смысл текста Русской Правды дает понять, что матери принадлежит большая свобода в распоряжении своим имуществом, чем отцу: «…а матерняя часть детям ненадобна (т. е. на эту часть дети не могут заявлять притязаний); но кому мать захочет, тому и даст» (Кар. 114). Это постановление, относящееся собственно к завещательному праву, указывает, однако, на разницу наследства после матери, лежащую в самом существе его. И действительно, далее Русская Правда так определяет законный порядок наследования после матери: «…если она умрет без языка, то у кого (из детей) она жила во дворе, у кого умерла и кто ее кормил, тому и получать наследство». Другая статья (116) служит разъяснением и дальнейшим развитием этого постановления. Как сказано, дочери при сыновьях не наследуют после отца; после же матери может ли наследовать дочь, когда именно дочь, а не сыновья приютила мать и кормила ее до смерти? Русская Правда говорит: «Мать может отдать все кому угодно из сыновей первого ли, или второго мужа, кто только к ней был добр. Если же все сыновья ее будут непочтительны («лихи»), то может дать дочери, которая ее кормила». Здесь опять Русская Правда говорит о наследовании завещательном, но мы уже знаем, что завещательный порядок совершенно тождествен с законным. По сличению с предыдущей статьей, ясно, что, если мать умрет без языка, то имущество получает тот, у кого она жила, хотя бы то была и дочь. Мысль о том, что мать может примкнуть со своим имуществом к постороннему (при непочтительности всех детей), отнюдь не вытекает из текста Русской Правды. Согласно церковным уставам, надо думать, что в таком случае вдова находит приют в церкви.
На чем основывается эта разница в порядке наследования после матери и отца? На том, что мать остается главой и продолжательницей власти в семье лишь тогда, когда семья остается неразделенной. Но если раздел последовал, и вдова получила свой законный выдел, то она уже не принадлежит ни к какой из новых семей. Она может примкнуть по собственной воле и выбору к какому-либо из детских семейств, к которому в таком случае и приурочивается принесенное ею имущество. Впрочем, все эти замечания относятся только к наследованию после матери-вдовы. Но если жена умерла при муже, то ее имущество до смерти мужа, хотя бы он вступил во второй брак, остается в составе общесемейного имущества. Лишь после смерти отца дети ее наследуют ее часть, но уже наследуют все дети, может быть, со включением и дочерей.
Наследование восходящих. Из предыдущего видно, что порядок наследования идет в порядке естественного поступания поколений от старшего к младшему. Русская Правда умалчивает о наследовании восходящих, конечно, не потому, что родительская власть исключала возможность существования у детей отдельного имущества. В одной семье это, конечно, нужно предположить, но сыновья отделенные, без сомнения, могли иметь и имели свое независимое право на имущества: им мог наследовать отец. Но Русская Правда молчит и не дает никакого права предполагать существование такого обратного порядка наследования, именно вследствие указанного выше общего характера права наследования, определяемого сферой семьи.
Наследование супругов. В понятие семьи входит не только союз родителей и детей, но и союз супружеский. Установляет ли древнее право порядок наследования в этом последнем союзе? Русская Правда содержит в себе несколько статей о праве жены на оставшееся после мужа имущество. Поэтому можно подумать, как и думают обыкновенно, что Русская Правда определяет права наследства жены после мужа, хотя не устанавливает обратного порядка, т. е. наследования мужа после жены. Если признать верным первое, т. е., что, по Русской Правде, жена наследует мужу, то второе, т. е. ненаследование мужа жене, можно бы изъяснить тем, что жена не имеет никаких имущественных прав при муже, а потому и не может оставить никакого наследства.
а) Наследование жены. Однако, проверим первое: дает ли Русская Правда жене право наследовать после мужа? В ст. 106 Русская Правда, между прочим, говорит: «А наследство ей (жене) мужнино не надобе», т. е. она не может иметь притязаний на наследство после мужа. Думаем, что наш памятник точно различает понятие наследства от выдач и выделов, которые могут быть сделаны по смерти лица из его имущества кому-либо и от других прав, которые могут лишь казаться правами наследования. Поэтому те права, которые Русская Правда назначает жене, не должны быть признаваемы и именуемы наследством. Что же именно Русская Правда назначает жене? Она возвращается к этому вопросу два раза (ст. 106 и 113) и имеет в виду два возможных случая: 1) семья по смерти отца может остаться неразделенной; тогда мать семейства, оставшаяся вдовой, остается главой семьи[162] даже в том случае, если бы дети не хотели держать ее на дворе: «…если она захочет остаться с детьми, то во всяком случае исполнить ее волю, а детям воли не давать». Если семья не противится власти матери, то, очевидно, мать не нуждается ни в каком выделе имущества, как хозяйка. Доказательством того, что такое отношение к имуществу мужа Русская Правда допускает для вдовы, служит следующее указание: «Если жена, – говорится в этом памятнике, – обещается сидеть (вдовой) по муже, но растеряет имущество и пойдет замуж, то платить ей все детям» (113). Ее безотчетная родительская власть разрушается лишь вторым браком ее. Но восприятие родительской власти не есть переход имущественных прав в наследстве. 2) Если же семья делится по смерти отца, то какое положение наступает в этом случае для матери? Тогда она получает выдел из имущества мужа: «…если жена останется вдовой после мужа, то дать ей часть, взяв ее от детей». Часть эта может быть ей назначена ее мужем в завещании («а что на нее муж возложил, тому она госпожа»), может быть и выделена при разделе детей. Какая часть должна быть выделена по закону, этот вопрос может быть решен лишь предположительно и по аналогии с правами других народов, а именно часть вдовы должна равняться сыновней. Но этот выдел не есть наследство. Единственное право на полученный законный выдел, предоставляемое вдове, это распоряжение им на случай смерти в пользу своих всех детей или одного из них. Такой выдел есть то же, что называлось впоследствии на прожиток. Лучшее уяснение характера этого «прожитка» заключается в судьбе его в таком случае, когда вдова идет во 2-й брак. Судя по древнейшим завещаниям, часть, данная на прожиток, в таком случае обыкновенно возвращается семье – детям (за немногими исключениями, как выше в духовной князя Владимира). Косвенным образом то же самое можно вывести и из самой Русской Правды, именно следующих выражений ее: «Аще жена сядет по мужи», т. е. если останется вдовой, «то дать ей часть»; очевидно, разумеется, что, если жена не остается вдовой, то и части не получает. 3) Наконец, приданое, принесенное женой и состоявшее в распоряжении мужа, по смерти мужа возвращается ей (на что намекает ст. 106 Кар.), но это, очевидно, не имеет никакого отношения к праву наследства.
б) Ненаследование мужа. Русская Правда указывает выдел жене после смерти мужа, но не говорит ни о каких правах мужа на имущество жены по ее смерти. Предположение, что муж потому не наследует после жены, что жена не имеет никаких имущественных прав по отношению к мужу, прямо опровергается текстом Русской Правды. Именно Русская Правда предвидит, что могут остаться дети от двух жен, и постановляет, что каждый из детей наследует в имуществе своей матери. Относительно 2-й жены, оставшейся вдовой, можно еще подумать, что здесь речь идет об имуществе, выделенном ей мужем «на прожиток», но относительно 1-й, умершей раньше мужа, такое предположение невозможно. Ясно, что здесь речь идет о собственных имуществах жены, принесенных ею в виде приданого или приобретенных во время брака. Имущественные права жены, подчиненные правам мужа при существовании брака (см. выше об имущественных отношениях супругов), выделяются и специализируются при прекращении брака смертью того или другого супруга. Итак, не по этой причине Русская Правда обходит молчанием право мужа наследовать жене. Можно бы предположить для такого умолчания общую причину, именно неполноту и казуистичность памятника, но Русская Правда очень полно затрагивает все стороны взаимных отношений членов семьи в праве наследства и два раза говорит о правах вдовы; таким образом были все поводы для составителя памятника вспомнить и об обратных правах мужа. Следует заключить, что древнейший закон потому обходит это явление, что его не существовало в действительности. Так оно и есть в последующем праве, в особенности в праве литовско-русском, что удержалось и до сих пор в законах малороссийских губерний. Но нет никакого сомнения, что муж, по смерти жены, не лишается права владения и пользования жениным имуществом, что оно не отбирается у него, как это видно из приведенного выше постановления о том, что по смерти отца единоутробные наследуют каждый в имуществе своей матери; стало быть, до смерти мужа имущество 1-й жены находилось в его пользовании и заведывании. Но это пользование отнюдь не есть наследство: муж лишь продолжает пользование. Это обстоятельство окончательно уясняет нам значение выдела жене. О нем упоминает Русская Правда (умалчивая о праве пользования мужа) только потому, что по смерти отца семейства может последовать полный раздел семьи, а по смерти матери семейства при живом отце этого быть не может.
Итак, по древнейшему русскому праву, супруги не наследуют друг другу (что и согласно с естественной преемственностью наследства в преемственном порядке поколений), но тот и другой супруг пользуются пожизненно или всем имуществом семьи, или (жена) частью этого имущества.
Таковы несложные формы права законного наследования по Русской Правде, истекающие из одного общего начала и последовательные во всех подробностях[163].
Юридическая сущность наследования по Русской Правде. Иногда встречается предположение, что право наследства есть явление искусственное, обязанное происхождением своим закону, ибо-де первоначально вовсе не было понятия о праве наследства, как переходе всех имущественных прав умершего на другие лица; наследством первоначально назывались будто бы вещи, оставляемые умершим (бесхозяйные), а неправа. Но истинный взгляд на юридическую сущность права наследства заметен уже в древнейшие времена русского права. Мы упоминали о постановлении Русской Правды, по которому наследник вотчима обязан вознаградить пасынков его за растерянное вотчимом имущество этих последних (Кар. 115). В договоре с немцами 1229 г. определенно постановлено: «Если иностранец дает в заем деньги княжьему холопу или иному доброму человеку, а тот умрет, не заплатив, то кто берет его наследство, тот платит и долг немцу». Ключ к изъяснению этого самый простой: преемство имущественных прав сосредоточивается в семье, которая и заключает обязательства сообща и отвечает по ним сообща, несмотря на совершающиеся перемены в личном составе семьи.
Во всяком случае следует признать, что право договора с греками в этой его части отнюдь не выражает характерных признаков древнейшего русского права наследств[156]. Истинным выразителем его служит Русская Правда.
Ряд (наследование по завещанию). Выше было сказано, что точное различение наследования по закону и по завещанию не может быть приписано временам древнейшим. В исторической преемственности нельзя говорить ни о преимущественной древности завещательного наследования, ни наоборот. Первоначально оба способа наследования неразличимы, ибо закон заменяется обычаем, а обычай складывается из проявлений воли частных лиц.
В Русской Правде по внешности различаются завещание – «ряд» – и наследование без завещания. Но по внутренней сущности того и другого между ними нет существенного различия. «Ряд», или, по терминологии договора Олега, «обряжение», есть завещательное распоряжение. Но содержание этого распоряжения не есть назначение наследника (в чем заключается вся сущность римского тестамента), а лишь распределение имущества между готовыми (законными) наследниками. Сообразно с этим находим в Русской Правде, с одной стороны, твердое определение ненарушимости воли завещателя: «…такоже есть ряд, яко же рядил» (Кар., ст. 112); «…кому мати всхочет, тому даст; дасть ли всем, и всем разделять». Но эта ненарушимая и священная воля простирается только на распределение имущества: «…если кто умирая разделит дом детям своим, на том и стояти; если же умрет безряру…», то наступают такие-то последствия. Итак, «рядом» назван раздел дома. Да это так и естественно предполагать в первобытные времена: воля завещателя естественно наклоняется в пользу собственных детей, если они есть. Отсюда в последующих духовных грамотах XIV в. завещание пишется всегда, но всегда имущество завещается в пользу законных наследников. И это не значит, что воля завещателя стеснена внешними предписаниями, что завещателю предписано ограничивать выбор наследников только нисходящими; напротив, он, свободно распоряжаясь, оставляет наследство всегда детям; отсюда выработался обычай и закон для преемства без завещания. В духовной Климента говорится, что завещатель избрал стороннего наследника, «потому что у меня не было ни брата, ни сына»[157].
В уяснение такого характера завещания могут быть приведены черты даже римского права из древнейших его времен: и у римлян первоначально завещатель всегда отдавал предпочтение нисходящим перед боковыми и сторонними; далее, при назначении наследником стороннего, этот последний усыновлялся завещателю, и самое назначение наследника совершалось первоначально в куриатских комициях. Для уяснения первобытного завещания может служить и нынешнее обычное право. (См. Чубинского. «Народн. юридич. обычаи», № 117 и др.).
Итак, первоначальное завещание есть лишь распределение имущества между законными наследниками. Русская Правда не дает ни малейшего права предполагать, что завещатель мог назначить наследником стороннее лицо ни тогда, когда у него есть дети, ни даже тогда, когда у него их нет. Но из первого делается исключение при введении христианства. В языческую эпоху, при господстве теснейшей и исключительной семейной связи для наследодателя вовсе не было лиц близких к нему за пределами семьи. С введением же христианства общественные связи расширились: явился разряд лиц, столь же близких ко всем, как и родные члены семьи, – это отцы духовные, духовенство. Каждый наследователь, распределяя имущество между детьми, включал в число своих близких и церковь, отделял часть имущества «по душе». Таким образом открылся как бы больший простор для субъективной воли. Однако, сила обычая тотчас[158] взяла перевес над субъективною волею и в этом отношении: обычай утвердил обязательность этого выдела «по душе», так что и в том случае, когда кто умирает «без ряду», то при разделе детей следует выдача части по душе: «…пакы ли без ряду умрет… на самого часть дати по душе» (Кар. 105). Принцип, что завещатель не может распорядиться своим имуществом и тогда, когда у него не останется законных наследников, ослабевает и отменяется уже в XIII в. До нас дошла от этого века одна духовная, в которой завещатель (новгородец Климент) отдает свое имущество сторонним лицам, «потому что у него не было ни брата, ни сына». По Русской Правде, в таком случае следовала выморочность, и имущество переходило к князю[159].
Что касается до формы составления завещания, то, хотя Русская Правда ничего определенного не постановляет, однако дает право предполагать, что обычной формой было словесное совершение завещания: именно, говоря о праве матери завещать имущество, Русская Правда продолжает: «…если же без языка умрет», то наступает законное наследование. Словесная форма вполне согласна с сущностью «ряда»; ряд есть распоряжение имуществом с общего согласия членов семьи. Это не частная воля, которая должна быть известна другим со всей точностью, а коллективная воля целой семьи, под руководством отца. Впрочем, от времен Русской Правды дошли до нас и письменные завещательные акты: именно (кроме упомянутой духовной Климента) духовная Антония Римлянина 1147 г. и два духовных завещания князя Владимира Васильковича Волынского. И тот и другие из этих актов не выполняют, однако, понятия Русской Правды о ряде: первое есть завещание монаха, второе – князя, а у князей родовое начало преобладало над семейным. Последние названы рукописаниями, т. е. таким термином, который впоследствии специально приурочен к завещаниям; писаны они, по приказанию князя, писцом его Федорцем и имеют форму, до сих пор удержавшуюся за актами этого рода, т. е. начинаются словами: «во имя Отца и Сына и Святого Духа». Из этих двух грамот первая, в пользу брата его князя Мстислава, есть акт государственный – передача княжеского стола; вторая, в пользу жены завещателя, имеет значение частного завещательного акта: в нем князь передает жене город Кобрин, три села и монастырь. Замечательно, что села завещатель называет своими, а об одном говорит прямо, что купил его у такого-то за такую-то сумму. Таким образом, для завещателя открывается в первый раз больший простор субъективной воли в распоряжении своими благоприобретенными имуществами. Разумеется, город Кобрин не подходит под это понятие, но завещатель и распоряжается не самим городом, как частным имуществом, а лишь доходами с этого города; очевидно, что пользование этими доходами есть выдел вдовьей части в пожизненное владение, тогда как села завещаны в полную собственность княгини, что обнаруживается из весьма оригинального конца этого завещания: «А княгиня моя, после моей смерти, если захочет идти в черницы, пусть идет, если же не захочет идти, то как ей любо: мне не смотреть, вставши из гроба, что кто будет делать после моей смерти».
Право делать завещание приписывается в Русской Правде лишь отцу и матери в отношении к детям и мужу на выдел жене, чем в высшей степени подтверждается указанное нами понятие о «ряде» Русской Правды.
Наследование по закону (по обычаю). Первоначально закон не вмешивался в порядок наследования: каждый раз отец семейства, по соглашению с прочими членами семьи, распределял имущество на случай смерти. Постановления Русской Правды о наследстве явились на тот случай, когда кто умрет без ряду. Каждый отец распределял имущество между своими детьми. Поэтому и закон, когда не осталось завещания, старается распределить имущество умершего так, как бы сделал это сам наследодатель, если бы он успел распорядиться. Таким образом, наследство по закону является не ограничением воли завещателя, а восполнением ее; и то и другое в существе тождественны.
Круг лиц, призываемых к наследству по закону, есть семья в самом тесном смысле, т. е. как союз супружеский и союз родителей и детей. Наследуют только дети умершего, а равно в разделе имущества, т. е. в наследстве в неточном смысле, участвует его вдова и церковь. Никто из других лиц (например, боковых родственников) к наследству не призывается. Русская Правда определяет общий порядок наследования по закону в двух первых своих статьях о наследстве (103 и 104 Кар.); здесь она различает порядок наследования в классе смердов, с одной стороны, и в классе бояр, боярской дружины и людей – с другой. В первом случае наследство переходит «детям» в собственном смысле, т. е. мужского пола; если же их нет, а есть дочери, то эти последние, не получая наследства, получают лишь выдел приданого. В остальных классах общества, за неимением сыновей, наследуют и дочери. В первом случае при неимении сыновей, во втором – сыновей и дочерей, оставшееся имущество становится выморочным и идет князю[160]. Таков простой и ясный смысл статей Русской Правды.
Но при этом возбуждается масса вопросов: призываются ли к наследованию боковые? Почему в сословии смердов исключаются от наследования дочери? Почему не упоминаются дальнейшие нисходящие – внуки и т. д.? Все эти вопросы, подсказанные позднейшими условиями права наследства, подали повод к различным перетолкованиям ясных статей Русской Правды.
Так, одним исследователям (Никольский) казалось, что необходимо в эпоху Русской Правды распространить круг наследующих и на боковых. Поэтому они думают, что Русская Правда в упомянутых двух статьях изображает не общий порядок наследования, а специальный: именно, будто бы общий порядок наследования всех свободных лиц призывал к наследованию и боковых родственников, но из этого порядка исключаются класс смердов и класс бояр и дружинников. Как тот, так и другой состоят из лиц, зависимых от князя по личным отношениям. Смерды – это низший безземельный класс, преимущественно сельских обывателей, подобный прониям сербским и кметам вислицкого статута. Они жили и работали на княжеских или (что то же) общественных землях, владея имуществом лишь на правах пользования. И в Польше до вислицкого статута наследство после кметов шло в пользу князя, но этот статут признал такой обычай несправедливым и допустил к наследованию их родственников (consanguineos vel affines). В подобной же личной зависимости от князя находился и класс, стоявший на противоположной ступени общественной лестницы – бояре. Сличая наше право с сербским, Никольский находит большое сходство между положением наших бояр и сербских властелинов, которым, по законам Душана, сербский царь наследовал в их движимом имуществе. Из нашего изложения государственного права Древней Руси видно, что в замечаниях о положении смердов есть некоторая доля истины. Действительно, их особым положением зависимости объясняется privilegium odiosum в их порядке наследования не от общего (мнимого) порядка наследования, а от того, который действительно существовал для бояр и «людей». По мнению П. П. Цитовича, и здесь, т. е. в отношении к смердам, нет никакого исключения; он полагает, что и после смердов наследство только тогда идет князю, когда у смердов не осталось детей вообще, т. е. как мужского, так и женского пола. Но если так, то тогда незачем было отдельно говорить о смердьем наследстве, в противоположность боярскому и людскому. Что же касается до класса бояр и боярской дружины, то вывод Никольского должен быть признан совершенно ошибочным: в эпоху 3-й Русской Правды, т. е. в XII–XIII вв., класс этот должен быть признан вполне свободным от личной зависимости от князя. Сверх того, сама Русская Правда ясно указывает, что порядок наследования, изображенный в ст. 104, есть порядок общий, а не специальный: именно статья эта надписывается (в Кар. списке): «…о боярском наследстве и о людском», т. е. о наследстве «людей» – термин, под которым разумеются все свободные граждане. Таким образом несомненно, что Русская Правда допускает наследование только детей, но исключает от наследования дочерей в сословии смердов[161].
Допускается ли при этом наследование дальнейших нисходящих, т. е. внуков и т. д.? Хотя Русская Правда об этом не упоминает, но допустить утвердительный ответ на этот вопрос необходимо под тем только условием, что внуки живут в нераздельной семье с их дедом-наследодателем. Но Русская Правда, очевидно, имеет в виду тот быт, когда каждый женатый сын выделяется в особый дом, основывает независимое хозяйство, т. е. имеет в виду не сложную семью, не род, а семью в тесном смысле, а потому и не считает нужным упоминать о дальнейших нисходящих. Такова общая сфера наследования по Русской Правде.
Определив общую сферу права наследства, мы должны ознакомиться, в частности, с отношениями к этому праву отдельных членов семьи.
Наследование сыновей. В этом отношении уже в Русской Правде стоит твердо отличительный принцип русского права: к одновременному наследованию призываются все сыновья: «…пакы ли без ряду умреть, то всем детем» (105). Напротив, отличительная черта древнегерманского права есть наследование одного старшего сына по крайней мере в главном имуществе. Принцип первородства, впрочем, не составляет особенности только германского права: известно его значение у восточных народов (например, у евреев). Немецкий историк Филипс весьма основательно объясняет господство принципа первородства следующими бытовыми условиями: старшие братья, способные носить оружие, исключают младших, не достигших совершеннолетия. «Старший брат – вместо отца», как говорилось и в русском княжеском роде. Но в русском праве принцип первородства, взявший решительное преобладание в государственном праве, совершенно исчез в порядке частного наследования. В позднейшее время, при Петре Великом, оба эти начала столкнулись в указанной противоположности на русской почве.
Способ наследования сыновей может быть двоякий: братья по смерти отца или остаются в общем совладении, или делят имущество поровну. Первый случай представляет чистый тип древнейшего наследования, когда права на имущество не претерпевают никакого видимого перехода; старший заменяет отца. Второй способ – раздел имуществ на ровные части – совершается или вследствие ряда, данного отцом, или по взаимному соглашению братьев. Русская Правда говорит только, что, если отец умрет без ряду, то дом всем детям, и не входит в дальнейшие и подробнейшие объяснения, но из этого выражения сам собой вытекает порядок равного раздела имущества. Из этого сделано одно исключение, что отеческий двор во всяком случае оставляется в пользу младшего: «…двор без делу отен всякой меншему сынови» (Кар. 112). Что означает здесь «без делу»? То ли, что двор не включается в раздел, или заменяет для младшего сына его законную часть наследства? Следует думать, что он входит в состав следующей младшему части. Объяснение мотивов этого находим в живом обычном праве (см. у Чубинского. Нар. – юр. об., № 118: крестьянин завещает свой собственный дом с принадлежащей к нему усадьбою… меньшим своим сыновьям, потому что старший имеет свою собственную усадьбу). Иногда обычай Русской Правды называют миноратом, но напрасно. Мотив закона не большее, а вернейшее обеспечение младшего, который может остаться малолетним и должен иметь готовый кров.
Как сказано, Русская Правда не вмешивается в определение наследственных долей сыновей. Но она предвидит, что спор о разделе наследства возможен; в таком случае она предоставляет решение воле князя, который посылает своего детского делить детей (Кар. 117). Между тем, по древнейшему уставу церковному (Владим.), споры о наследстве вообще подлежат решению церковной власти: «…братни ли дети тяжются о задници…» (здесь, кажется, следует читать: братия или дети…). Это обстоятельство выставляется как аргумент против подлинности церковных уставов. Но известно, что в Древней Руси все право наследства, наравне с семейственным, подлежало ведению церкви. Противоречие может быть разрешено или тем, что в Русской Правде отразились обычаи древнейшие – дохристианские, или тем, что, по буквальному смыслу Русской Правды, князю предоставляется решение споров (не о наследстве, а именно о дележе имущества) тогда, когда тяжущиеся сами пожелают обратиться к суду князя.
Н аследование дочерей. В выше представленной схеме круга наследующих было показано, что по общему порядку дочери наследуют только при неимении сыновей; по специальному же порядку (в классе смердов) дочери не наследуют и тогда, когда сыновей не осталось. Исключение дочерей от наследства при сыновьях есть общий принцип славянского и германского права. Из славянских законов, древнемазовецкое право выражается так: «…ex antiqua consvetudine дочери не наследуют в отеческих имениях и некоторых других имуществах при братьях и их детях, но всегда остаются у них in dote, иначе – па posagu». Древнегерманские законодательства, делая такие же постановления, отчасти указывают и на свои мотивы: так, англо-веринские законы отказывают дочери в наследстве не только при братьях, но и без них, если наследство состоит в недвижимом имуществе, что и называлось в собственном смысле haereditas\ к наследованию же денег и движимости (mancipio) допускают и дочерей, если нет сыновей. Недвижимое имущество при неимении сыновей переходит не к дочери, а к ближайшему родственнику со стороны отца.
Нечто подобное было впоследствии и в нашем праве, когда, например, в княжеских вотчинах не призывались к наследству дочери: вотчины шли в казну и были, по воле государя, передаваемы родственникам умершего, а дочерям выдавалось приданое. Мотив этот понятен: недвижимое имущество обременено служебными обязанностями по отношению к государственной власти; обязанности эти (преимущественно военную службу) женщина лично исполнять не может. Но в Русской Правде такого мотива нет: имущество, о котором она говорит вообще в своих статьях о наследстве, есть двор, статок, добыток (движимость). Здесь должна присутствовать другая причина более общего характера: эта причина есть первобытная семейная основа права наследства: семью продолжают сыновья, а не дочери; выйдя замуж, дочь основывает другую семью. На этом мотиве держатся и нынешние права наследования дочерей, по-видимому, столь противные справедливости.
Исключение незаконнорожденных. Во всех предыдущих положениях разумеются дети законнорожденные. Но во время Русской Правды понятие это было довольно шатко, так как не исчезло еще ни многоженство, ни свобода разводов. Было ясно только различие жен от рабынь-наложниц. О детях, рожденных от этих последних, Русская Правда определенно постановляет, что наследства им нет; но по смерти отца свобода им с матерью (Кар. 110). В таких случаях, по указанию позднейших обычаев, следовал наделок освобожденным, состоявший в движимых вещах.
Такой порядок наследования нисходящих по общей норме, именно порядок наследования после отца.
Наследство детей после матери. Другой порядок наступает, если наследование идет от матери. Во-первых, смысл текста Русской Правды дает понять, что матери принадлежит большая свобода в распоряжении своим имуществом, чем отцу: «…а матерняя часть детям ненадобна (т. е. на эту часть дети не могут заявлять притязаний); но кому мать захочет, тому и даст» (Кар. 114). Это постановление, относящееся собственно к завещательному праву, указывает, однако, на разницу наследства после матери, лежащую в самом существе его. И действительно, далее Русская Правда так определяет законный порядок наследования после матери: «…если она умрет без языка, то у кого (из детей) она жила во дворе, у кого умерла и кто ее кормил, тому и получать наследство». Другая статья (116) служит разъяснением и дальнейшим развитием этого постановления. Как сказано, дочери при сыновьях не наследуют после отца; после же матери может ли наследовать дочь, когда именно дочь, а не сыновья приютила мать и кормила ее до смерти? Русская Правда говорит: «Мать может отдать все кому угодно из сыновей первого ли, или второго мужа, кто только к ней был добр. Если же все сыновья ее будут непочтительны («лихи»), то может дать дочери, которая ее кормила». Здесь опять Русская Правда говорит о наследовании завещательном, но мы уже знаем, что завещательный порядок совершенно тождествен с законным. По сличению с предыдущей статьей, ясно, что, если мать умрет без языка, то имущество получает тот, у кого она жила, хотя бы то была и дочь. Мысль о том, что мать может примкнуть со своим имуществом к постороннему (при непочтительности всех детей), отнюдь не вытекает из текста Русской Правды. Согласно церковным уставам, надо думать, что в таком случае вдова находит приют в церкви.
На чем основывается эта разница в порядке наследования после матери и отца? На том, что мать остается главой и продолжательницей власти в семье лишь тогда, когда семья остается неразделенной. Но если раздел последовал, и вдова получила свой законный выдел, то она уже не принадлежит ни к какой из новых семей. Она может примкнуть по собственной воле и выбору к какому-либо из детских семейств, к которому в таком случае и приурочивается принесенное ею имущество. Впрочем, все эти замечания относятся только к наследованию после матери-вдовы. Но если жена умерла при муже, то ее имущество до смерти мужа, хотя бы он вступил во второй брак, остается в составе общесемейного имущества. Лишь после смерти отца дети ее наследуют ее часть, но уже наследуют все дети, может быть, со включением и дочерей.
Наследование восходящих. Из предыдущего видно, что порядок наследования идет в порядке естественного поступания поколений от старшего к младшему. Русская Правда умалчивает о наследовании восходящих, конечно, не потому, что родительская власть исключала возможность существования у детей отдельного имущества. В одной семье это, конечно, нужно предположить, но сыновья отделенные, без сомнения, могли иметь и имели свое независимое право на имущества: им мог наследовать отец. Но Русская Правда молчит и не дает никакого права предполагать существование такого обратного порядка наследования, именно вследствие указанного выше общего характера права наследования, определяемого сферой семьи.
Наследование супругов. В понятие семьи входит не только союз родителей и детей, но и союз супружеский. Установляет ли древнее право порядок наследования в этом последнем союзе? Русская Правда содержит в себе несколько статей о праве жены на оставшееся после мужа имущество. Поэтому можно подумать, как и думают обыкновенно, что Русская Правда определяет права наследства жены после мужа, хотя не устанавливает обратного порядка, т. е. наследования мужа после жены. Если признать верным первое, т. е., что, по Русской Правде, жена наследует мужу, то второе, т. е. ненаследование мужа жене, можно бы изъяснить тем, что жена не имеет никаких имущественных прав при муже, а потому и не может оставить никакого наследства.
а) Наследование жены. Однако, проверим первое: дает ли Русская Правда жене право наследовать после мужа? В ст. 106 Русская Правда, между прочим, говорит: «А наследство ей (жене) мужнино не надобе», т. е. она не может иметь притязаний на наследство после мужа. Думаем, что наш памятник точно различает понятие наследства от выдач и выделов, которые могут быть сделаны по смерти лица из его имущества кому-либо и от других прав, которые могут лишь казаться правами наследования. Поэтому те права, которые Русская Правда назначает жене, не должны быть признаваемы и именуемы наследством. Что же именно Русская Правда назначает жене? Она возвращается к этому вопросу два раза (ст. 106 и 113) и имеет в виду два возможных случая: 1) семья по смерти отца может остаться неразделенной; тогда мать семейства, оставшаяся вдовой, остается главой семьи[162] даже в том случае, если бы дети не хотели держать ее на дворе: «…если она захочет остаться с детьми, то во всяком случае исполнить ее волю, а детям воли не давать». Если семья не противится власти матери, то, очевидно, мать не нуждается ни в каком выделе имущества, как хозяйка. Доказательством того, что такое отношение к имуществу мужа Русская Правда допускает для вдовы, служит следующее указание: «Если жена, – говорится в этом памятнике, – обещается сидеть (вдовой) по муже, но растеряет имущество и пойдет замуж, то платить ей все детям» (113). Ее безотчетная родительская власть разрушается лишь вторым браком ее. Но восприятие родительской власти не есть переход имущественных прав в наследстве. 2) Если же семья делится по смерти отца, то какое положение наступает в этом случае для матери? Тогда она получает выдел из имущества мужа: «…если жена останется вдовой после мужа, то дать ей часть, взяв ее от детей». Часть эта может быть ей назначена ее мужем в завещании («а что на нее муж возложил, тому она госпожа»), может быть и выделена при разделе детей. Какая часть должна быть выделена по закону, этот вопрос может быть решен лишь предположительно и по аналогии с правами других народов, а именно часть вдовы должна равняться сыновней. Но этот выдел не есть наследство. Единственное право на полученный законный выдел, предоставляемое вдове, это распоряжение им на случай смерти в пользу своих всех детей или одного из них. Такой выдел есть то же, что называлось впоследствии на прожиток. Лучшее уяснение характера этого «прожитка» заключается в судьбе его в таком случае, когда вдова идет во 2-й брак. Судя по древнейшим завещаниям, часть, данная на прожиток, в таком случае обыкновенно возвращается семье – детям (за немногими исключениями, как выше в духовной князя Владимира). Косвенным образом то же самое можно вывести и из самой Русской Правды, именно следующих выражений ее: «Аще жена сядет по мужи», т. е. если останется вдовой, «то дать ей часть»; очевидно, разумеется, что, если жена не остается вдовой, то и части не получает. 3) Наконец, приданое, принесенное женой и состоявшее в распоряжении мужа, по смерти мужа возвращается ей (на что намекает ст. 106 Кар.), но это, очевидно, не имеет никакого отношения к праву наследства.
б) Ненаследование мужа. Русская Правда указывает выдел жене после смерти мужа, но не говорит ни о каких правах мужа на имущество жены по ее смерти. Предположение, что муж потому не наследует после жены, что жена не имеет никаких имущественных прав по отношению к мужу, прямо опровергается текстом Русской Правды. Именно Русская Правда предвидит, что могут остаться дети от двух жен, и постановляет, что каждый из детей наследует в имуществе своей матери. Относительно 2-й жены, оставшейся вдовой, можно еще подумать, что здесь речь идет об имуществе, выделенном ей мужем «на прожиток», но относительно 1-й, умершей раньше мужа, такое предположение невозможно. Ясно, что здесь речь идет о собственных имуществах жены, принесенных ею в виде приданого или приобретенных во время брака. Имущественные права жены, подчиненные правам мужа при существовании брака (см. выше об имущественных отношениях супругов), выделяются и специализируются при прекращении брака смертью того или другого супруга. Итак, не по этой причине Русская Правда обходит молчанием право мужа наследовать жене. Можно бы предположить для такого умолчания общую причину, именно неполноту и казуистичность памятника, но Русская Правда очень полно затрагивает все стороны взаимных отношений членов семьи в праве наследства и два раза говорит о правах вдовы; таким образом были все поводы для составителя памятника вспомнить и об обратных правах мужа. Следует заключить, что древнейший закон потому обходит это явление, что его не существовало в действительности. Так оно и есть в последующем праве, в особенности в праве литовско-русском, что удержалось и до сих пор в законах малороссийских губерний. Но нет никакого сомнения, что муж, по смерти жены, не лишается права владения и пользования жениным имуществом, что оно не отбирается у него, как это видно из приведенного выше постановления о том, что по смерти отца единоутробные наследуют каждый в имуществе своей матери; стало быть, до смерти мужа имущество 1-й жены находилось в его пользовании и заведывании. Но это пользование отнюдь не есть наследство: муж лишь продолжает пользование. Это обстоятельство окончательно уясняет нам значение выдела жене. О нем упоминает Русская Правда (умалчивая о праве пользования мужа) только потому, что по смерти отца семейства может последовать полный раздел семьи, а по смерти матери семейства при живом отце этого быть не может.
Итак, по древнейшему русскому праву, супруги не наследуют друг другу (что и согласно с естественной преемственностью наследства в преемственном порядке поколений), но тот и другой супруг пользуются пожизненно или всем имуществом семьи, или (жена) частью этого имущества.
Таковы несложные формы права законного наследования по Русской Правде, истекающие из одного общего начала и последовательные во всех подробностях[163].
Юридическая сущность наследования по Русской Правде. Иногда встречается предположение, что право наследства есть явление искусственное, обязанное происхождением своим закону, ибо-де первоначально вовсе не было понятия о праве наследства, как переходе всех имущественных прав умершего на другие лица; наследством первоначально назывались будто бы вещи, оставляемые умершим (бесхозяйные), а неправа. Но истинный взгляд на юридическую сущность права наследства заметен уже в древнейшие времена русского права. Мы упоминали о постановлении Русской Правды, по которому наследник вотчима обязан вознаградить пасынков его за растерянное вотчимом имущество этих последних (Кар. 115). В договоре с немцами 1229 г. определенно постановлено: «Если иностранец дает в заем деньги княжьему холопу или иному доброму человеку, а тот умрет, не заплатив, то кто берет его наследство, тот платит и долг немцу». Ключ к изъяснению этого самый простой: преемство имущественных прав сосредоточивается в семье, которая и заключает обязательства сообща и отвечает по ним сообща, несмотря на совершающиеся перемены в личном составе семьи.
Период второй
1. Право наследства (в XIV и XV вв.) в Новгороде и Пскове
Нельзя принять мысль К. Д. Кавелина о том, что порядок наследования, изображенный в Пск. Судн. гр., есть порядок более древний сравнительно с порядком, установленным в Русской Правде: первый будто бы уцелел в Новгороде и Пскове потому, что эти государства-общины менее подверглись потрясению со стороны варяго-русского княж. элемента; вследствие этого (будто бы) в Новгороде и Пскове семьи и роды разлагались медленнее, чем в остальной России. Едва ли торговый быт содействует сохранению семейной солидарности; напротив, сущность наследования в Новгороде и Пскове представляет дальнейший фазис развития права наследства сравнительно с Русской Правдой.
Наследование по завещанию. По Псковской Судной грамоте, взаимное отношение завещательного и законного наследования уже не столь тесное: между ними является некоторое противоположение. Очевидная разница обнаруживается в самом наименовании того и другого; второе называется «отморшипа», т. е. имущество, оставшееся после умершего, первое – «приказное», т. е. имущество, переданное кому-либо по приказу другого (ст. 55). Наследники по закону не имеют особого титула; наследники по завещанию именуются «приказниками» (ст. 14). Более существенная разница является в самых правах наследников по тому или другому титулу. Разница эта состоит в ответственности наследников по обязательствам наследодателя и праве их искать на сторонних лицах по обязательствам этих последних к наследодателю. Именно, если кто, не имея ни заклада, ни записи (формального акта), станет искать на наследниках по завещанию поклажи или ссуды, а между тем есть завещание законно укрепленное, то такой иск не принимается. Равным образом и наследники по завещанию могут искать на сторонних лицах лишь в том случае, когда у них в руках находится формальный акт – заклад или запись, а без того искать не могут (ст. 14). Напротив, наследники по закону могут искать и без заклада и без записи, и на них можно искать также (ст. 15). Само собой разумеется, что к этой категории причисляются и те законные преемники, в пользу которых оставлено завещание, но не «сторонние люди». Полное и точное понятие о наследстве дает только наследство по закону; наследники этого рода вполне воспринимают имущественную личность наследодателя. Наследники по завещанию (сторонние) продолжают ее лишь в той мере, в какой она определена самим наследодателем в завещании.
Обращаясь к наследству по завещанию, находим следующие отличия от права Русской Правды, а) Субъективная воля завещателя получает уже больший простор; личность уже не так поглощается правами семейного союза и государства. В силу этого завещание может сделать всякий член семьи: например, жена при муже может оставить завещание: «…у кого умрет жена без рукописания, а у ней останется вотчина, то муж владеет той вотчиной до смерти» (ст. 88). Следовательно, жена посредством завещания может уничтожить это право пользования мужа и передать вотчину стороннему лицу. Русская Правда говорит о праве вдовы сделать завещание; здесь говорится о праве жены. Всякий может посредством рукописания распорядиться всяким родом имущества, не стесняясь ни родовым характером имущества, ни значением недвижимых имуществ. Это видно уже из приведенного примера (о завещании вотчины женою) и еще более открывается из следующей статьи: «Кто даст при жизни или перед смертью сам своей рукой своему родственнику движимое имущество или вотчину посредством грамот на нее, то тому тем и владеть, хотя бы не было рукописанья» (ст. 100). б) Закон уже довольно точно определяет формы составления завещаний. Мы говорили, что по Русской Правде, завещания предполагаются словесные, потому что в них выражается не субъективная воля завещателя, а общий «ряд» целой семьи. Требование письменных завещаний является тогда, когда в них выражена воля частного лица, ничем не руководящегося, кроме личного усмотрения. Действительно, в Пск. Судн. гр. видим, что, по общему правилу, завещания составляются письменно, почему и называются рукописаниями. Рукописание не только должно быть написано, но и скреплено или утверждено. Утверждение совершалось посредством положения его в ларь (архив) св. Троицы – центральной церкви Пскова. Можно подумать, что допускалось и словесное совершение завещаний, именно в следующих формах: завещатель должен лично передать наследнику отказываемую вещь или акты на вотчину; такая передача должна быть совершена в присутствии священника или сторонних людей. Но это есть предсмертный дар, а не завещание и притом здесь – порядок исключительный, как это видно из оборота речи приведенной статьи: «… тому тем даньем и владеть, хотя бы и рукописанья не было». Составление письменного завещания требуется, однако, лишь тогда, когда имущество отказывается стороннему лицу, а не наследнику по закону, что видно из содержания приведенной выше статьи (14) о правах наследников по завещанию, где именно говорится, что их права обусловливаются тем, если рукописание составлено и положено в ларь св. Троицы. Наследники же законные остаются при тех же правах и обязанностях, оставлено ли в их пользу письменное завещание или нет. Это же видно и из постановления, только что приведенного о том, что словесные распоряжения могут иметь силу, если имущество передается родственнику (ст. 100). в) Несмотря на формальную свободу субъективной воли по закону в деле распоряжения имуществом на случай смерти, в действительности фактически наследование по завещанию стоит еще в тесной близости к наследованию по закону. По-прежнему воля завещателя склоняется следовать указаниям порядка законного наследования, или, правильнее, указаниям природы. Для проверки фактической стороны завещательных распоряжений у нас есть уцелевшие духовные грамоты Новгородские и Двинские XIV–XV вв. (эти акты вместе с тем помогут нам сделать справку относительно новгородского права наследования, так как в новгородском законодательстве не сохранилось о нем ничего).
На основании образцов новгородского завещательного права мы можем составить следующее понятие о форме и содержании духовных грамот того времени. Начальная формула завещания (призывание св. Троицы) указывает на то, что право наследства находилось в своем историческом развитии под влиянием церкви, а) Хотя завещание главным образом заключается в назначении главного наследника, однако таким назначаются обыкновенно лица, имеющие право наследования по закону: например, «приказываю живот свой своей матери Онтоньи и сынови своему Федору, отцыну и детину землю и воду». Такова первая существенная часть завещания, б) Вторая часть завещания состоит в том, что завещатель определяет основания своих прав на оставляемое имущество. Если речь идет о вотчине и дедине, то он указывает, «что то имущество получено им по отца своего рукописанию и по володению», т. е. имущество досталось ему по завещательному и вместе законному праву от отца. Затем завещатель описывает состав имущества, что вызывалось самой сущностью дела относительно родовых недвижимых имуществ. Имущества родовые некогда находились в общем владении целого рода, но впоследствии части их постепенно усвояются в отдельное владение семейств, другие остаются в нераздельном владении не только с братьями наследодателя, но с дядьями и выше. Поэтому завещатель излагает всю сложную историю первоначального общего родового имущества, даже и в тех частях его, которые уже окончательно отошли в частную собственность сторонних лиц. Но недвижимые имущества могут быть и купленные или полученные по суду; указывая основания прав на них, завещатель должен указать, где находится купчая грамота или «утягальная». Точно так же ему необходимо описать свои права обязательственные: что ему следовало бы взять по жеребьям и по грамотам, и что ему следовало дать. Здесь же он должен упомянуть, чем обеспечены эти обязательства: оставляет ли он наследникам «заклад», или есть порука по должнике. Далее следует описание движимого имущества; существенная сторона этой части состоит из распоряжений насчет холопов; по общему обычаю следует освобождение некоторых из них. Вся эта 2-я часть духовной (так сказать, инвентарная) обыкновенно признается главной частью завещания, ибо первая – назначение наследника, падающее всегда на законного, кажется несущественной и даже излишней. Но мы уже знаем, что завещаниями определялся весь порядок наследования. При утверждающейся свободе завещательного права назначение наследника (хотя бы и законного) становилось совершенно неизбежным и главным содержанием завещания. Но и вторая фактическая часть завещания лишь нам теперь кажется только фактической, для тогдашнего же права она имеет существенное значение.
в) 3-я часть завещания заключается в назначении выделов; в числе легатаров первое место занимает жена, которая получает условные права: «… аже вседить в животе моем, ино господарыня животу моему, или пойдет замуж, то ей наделки 10 рублей; а что принесла порты и круту и челядь, и то ей и есть».
г) Случайными частями завещания служат, во-первых, субституции, т. е. перестановка наследственных прав в случае наступления будущих событий, например, жена остается беременной; от нее может явиться или сын, или дочь. В первом случае изменяется определение главного наследника, во втором прибавляется легатар; в первом случае обоим сыновьям имущество пополам, во втором – сын обязан выдать сестру по силе. Но древним правом допускалась и субституция в собственном смысле. Завещатель предвидит возможность смерти своих детей в малолетстве; в таком случае он не представляет дальнейшую судьбу имущества случаю (за неимением порядка преемства, точно установленного в законе); он назначает сам дальнейшего наследника; передает свое имущество своему боковому родственнику (брату), но брат – не сын; ему обыкновенно завещевается только 1/2 имущества; другая же – церкви за душу самого наследодателя, его отца и матери. Основания допущения субституции совершенно ясны: законные определения о наследовании или вовсе не существуют, или следуют за волей завещателей; весь (будущий) порядок законного наследования и в боковых линиях предопределяется в завещаниях. Но этот порядок, указанный завещательным правом, весьма оригинален: половину имущества угасающая семья несет с собой, так сказать, на тот свет (оно достается церкви под условием молитв о благосостоянии в будущей жизни), и лишь другая достается роду, что составляет дальнейший шаг сравнительно с Русской Правдой, когда с угасанием семьи имущество становится выморочным. Затем следует назначение попечителя, который назначается в случае малолетства главного наследника даже и в том случае, когда остается мать наследодателя и его вдова – «господарыня животу его». Но при этом последнем условии значение этого попечителя не есть значение опекуна. Он не есть хозяин имущества, а лишь покровитель и защитник.
д) Наконец, 4-я и последняя существенная часть духовной состоит в назначении душеприказчиков — исполнителей завещания.
е) Формы правильного совершения завещания требуют подписи послуха, которым был обыкновенно отец духовный, и в таком случае достаточно было одного послуха. Но, кроме того, требуется подпись дьяка, писавшего завещание. Явки завещания в новгородских духовных не видно.
В таком виде дошло до нас завещательное право Пскова и Новгорода. Общий вывод из него таков: завещаниями определяется весь порядок наследования как собственно завещательный, так и законный (завещания пишутся всегда, хотя бы наследование шло по законному порядку); завещатель всегда предпочитает законных наследников сторонним.
Отсюда памятники завещательного права служат отчасти источниками для познания права законного наследования. Субъективная воля, получившая уже значительный простор по закону, не пользуется своим произволом для изменения порядка древнего наследования за теми немногими исключениями, которые сейчас будут указаны.
Наследование по закону. Общий характер законного наследования во Пскове К. Д. Кавелин определяет справедливо так: «Наследство представляет нечто целое, рассматривается не как имущество, а как хозяйство, которое не делится между лицами, а достается вполне тому или тем, кто остается после умершего в его доме, на том же корню и заведывает его домашними делами. Если сын отделится от отца или матери и не прокормит их до смерти, то не наследует после них; кто жил с умершим, тот наследует, будет ли то отец, мать, сын, брат, сестра, или кто из ближних родственников… Наследует, если можно так выразиться, дом, а не лицо. На том же основании жена после мужа владеет его имением, а муж имением жены после ее смерти и до нового брака, т. е. пока не будет основано новое семейство, новое хозяйство. Подобный этому порядок наследования существует отчасти и теперь у великорусских крестьян». В этой картине неверно только одно: она приписана исключительно Пскову, в противоположность Русской Правде; между тем с полной верностью она прилагается именно к Русской Правде, а для Пскова черты ее должны быть уже смягчены. 15 ст. Пск. Судн. гр. перечисляет законных наследников так: отец, мать, сын, брат, сестра, или кто ближнего племени. В частности наследуют:
а) Нисходящие – сыновья, наследующие всегда вместе с их матерью (если она остается). Это и есть нормальная и постоянная среда законного наследования; по ст. 85 П. С. Г., если у какого-либо господина умрет его изорник (крестьянин), находившийся в записи в отношении к своему господину относительно уплаты ссуды, и у него останутся жена и дети, не включенные в запись, то они тем не менее должны платить ссуду по этой записи и не могут ни в каком случае отказаться от уплаты ее. Если же между господином и его крестьянином не было записи, то решать дело судом по псковским обычаям. Таким образом наследование нисходящих вместе с матерью отличается по правам наследников тем, что они не могут отказаться от наследства со всеми его обязательствами, должны отвечать по обязательствам наследодателя, хотя бы сами не участвовали в обязательстве. Наоборот, если наследниками остаются брат или другие родственники (по ст. 86), то господин только тогда может искать с них покруты, когда они заявят желание принять наследство.
Выше было указано, что наследуют не все сыновья, а лишь те, которые остались в дому, не вышли в особое хозяйство при жизни отца или матери (ст. 53). Способ наследования сыновей остается тот же, что и в Русской Правде, т. е. равное участие в правах для всех братьев. Но Русская Правда ничего не говорит об оставлении братьев в совладении, без дележа; Пск. Судн. гр. дает на этот счет несколько постановлений (ст. 94, 95), именно постановляет, что управление принадлежит старшему брату, который платит долги отца из общего имущества, а не из своей доли. Младшие не должны «корыстоваться» (присваивать себе в частное обладание) общим имуществом во вред старшего брата. Говоря о наследстве нисходящих, Пск. Судн. гр. не упоминает о дочерях, очевидно, преднамеренно.
Далее, мы видели, что Пск. Судн. гр. в числе наследующих называет уже восходящих: отца и мать. Что касается до матери, то способ ее наследования может быть уяснен примером новгородской духовной грамоты: если после умирающего в дому остается не только его жена, но и мать его, то она управляет имуществом вместе со вдовой наследодателя, разумеется, пока внук малолетний. Она не управляла при жизни своего взрослого сына, но вновь вступает в управление при малолетних внуках. В таком же смысле можно изъяснить и наследование отца: престарелый отец сдает управление взрослому сыну, но по смерти этого последнего опять вступает в управление. Нет сомнения, что то же нужно предполагать и относительно Русской Правды, но новость псковского законодательства состоит в том, что это обстоятельство отмечено в законе, что права взрослых сыновей при жизни отца признаны законом. Быть может можно предположить тогда наследование отца и отделенному сыну.
Другая новость псковского закона состоит во включении боковых в число законных наследников, именно говорится о брате, сестре и другом ближнем племени; под последним надо разуметь племянников. Прежде всего и здесь можно видеть лишь 1-е упоминание в законе об обычае, существовавшем извека: именно при неразделенном хозяйстве брат, конечно, наследует брату, а равно и сестра. Но из приведенных примеров новгородских духовных и из статьи Пск. Судн. гр. о наследовании после изорника знаем, что братья уже могут быть призваны к наследству, и не состоя в нераздельном владении имуществом; боковые могут наследовать за неимением нисходящих. Такой порядок уже составляет решительную новость сравнительно с Русской Правдой. Мы видели, как установляется такой порядок частной волей завещателей. Но наследование боковых и теперь по своей юридической сущности решительно отличается от наследования нисходящих, как указано выше: наследование боковых до некоторой степени сходно с наследованием сторонних по завещанию.
Уже из приведенного выше довольно ясно, что новые отличительные черты псковского законного наследования определяются тем важным историческим переворотом, по которому лицо с своими правами постепенно выделяется из общей массы прав семейства. Наиболее же это обнаруживается в наследовании супругов друг другу. Муж и жена пользуются пожизненно или до 2-го брака вотчиной того или другого лишь тогда, когда не оставлено завещания (88–89). Подобно этому и движимое имущество супруга остается во владении пережившего лишь до 2-го брака (90). Но особенно интересно следующее (91) постановление грамоты: «…у кого умрет сын, а невестка останется и начнет искать на свекре или на девере своего приданого, то эти последние обязаны возвратить ей платье или украшения». Это восстановление своих прав на приданое, конечно, не есть наследство. Но интересно, что невестка в сложной семье получает независимые права по смерти своего мужа, делается лицом самостоятельным.
Общий вывод о наследовании во Пскове и Новгороде таков: здесь право наследования истекает из того же семейного начала, как и в Русской Правде, но делает дальнейший шаг вперед вместе с развитием личных прав на счет семейственных как в большей свободе завещательного права, так и в большей раздельности личных прав в законном наследовании и в более широком круге лиц наследующих.
Наследование по завещанию. По Псковской Судной грамоте, взаимное отношение завещательного и законного наследования уже не столь тесное: между ними является некоторое противоположение. Очевидная разница обнаруживается в самом наименовании того и другого; второе называется «отморшипа», т. е. имущество, оставшееся после умершего, первое – «приказное», т. е. имущество, переданное кому-либо по приказу другого (ст. 55). Наследники по закону не имеют особого титула; наследники по завещанию именуются «приказниками» (ст. 14). Более существенная разница является в самых правах наследников по тому или другому титулу. Разница эта состоит в ответственности наследников по обязательствам наследодателя и праве их искать на сторонних лицах по обязательствам этих последних к наследодателю. Именно, если кто, не имея ни заклада, ни записи (формального акта), станет искать на наследниках по завещанию поклажи или ссуды, а между тем есть завещание законно укрепленное, то такой иск не принимается. Равным образом и наследники по завещанию могут искать на сторонних лицах лишь в том случае, когда у них в руках находится формальный акт – заклад или запись, а без того искать не могут (ст. 14). Напротив, наследники по закону могут искать и без заклада и без записи, и на них можно искать также (ст. 15). Само собой разумеется, что к этой категории причисляются и те законные преемники, в пользу которых оставлено завещание, но не «сторонние люди». Полное и точное понятие о наследстве дает только наследство по закону; наследники этого рода вполне воспринимают имущественную личность наследодателя. Наследники по завещанию (сторонние) продолжают ее лишь в той мере, в какой она определена самим наследодателем в завещании.
Обращаясь к наследству по завещанию, находим следующие отличия от права Русской Правды, а) Субъективная воля завещателя получает уже больший простор; личность уже не так поглощается правами семейного союза и государства. В силу этого завещание может сделать всякий член семьи: например, жена при муже может оставить завещание: «…у кого умрет жена без рукописания, а у ней останется вотчина, то муж владеет той вотчиной до смерти» (ст. 88). Следовательно, жена посредством завещания может уничтожить это право пользования мужа и передать вотчину стороннему лицу. Русская Правда говорит о праве вдовы сделать завещание; здесь говорится о праве жены. Всякий может посредством рукописания распорядиться всяким родом имущества, не стесняясь ни родовым характером имущества, ни значением недвижимых имуществ. Это видно уже из приведенного примера (о завещании вотчины женою) и еще более открывается из следующей статьи: «Кто даст при жизни или перед смертью сам своей рукой своему родственнику движимое имущество или вотчину посредством грамот на нее, то тому тем и владеть, хотя бы не было рукописанья» (ст. 100). б) Закон уже довольно точно определяет формы составления завещаний. Мы говорили, что по Русской Правде, завещания предполагаются словесные, потому что в них выражается не субъективная воля завещателя, а общий «ряд» целой семьи. Требование письменных завещаний является тогда, когда в них выражена воля частного лица, ничем не руководящегося, кроме личного усмотрения. Действительно, в Пск. Судн. гр. видим, что, по общему правилу, завещания составляются письменно, почему и называются рукописаниями. Рукописание не только должно быть написано, но и скреплено или утверждено. Утверждение совершалось посредством положения его в ларь (архив) св. Троицы – центральной церкви Пскова. Можно подумать, что допускалось и словесное совершение завещаний, именно в следующих формах: завещатель должен лично передать наследнику отказываемую вещь или акты на вотчину; такая передача должна быть совершена в присутствии священника или сторонних людей. Но это есть предсмертный дар, а не завещание и притом здесь – порядок исключительный, как это видно из оборота речи приведенной статьи: «… тому тем даньем и владеть, хотя бы и рукописанья не было». Составление письменного завещания требуется, однако, лишь тогда, когда имущество отказывается стороннему лицу, а не наследнику по закону, что видно из содержания приведенной выше статьи (14) о правах наследников по завещанию, где именно говорится, что их права обусловливаются тем, если рукописание составлено и положено в ларь св. Троицы. Наследники же законные остаются при тех же правах и обязанностях, оставлено ли в их пользу письменное завещание или нет. Это же видно и из постановления, только что приведенного о том, что словесные распоряжения могут иметь силу, если имущество передается родственнику (ст. 100). в) Несмотря на формальную свободу субъективной воли по закону в деле распоряжения имуществом на случай смерти, в действительности фактически наследование по завещанию стоит еще в тесной близости к наследованию по закону. По-прежнему воля завещателя склоняется следовать указаниям порядка законного наследования, или, правильнее, указаниям природы. Для проверки фактической стороны завещательных распоряжений у нас есть уцелевшие духовные грамоты Новгородские и Двинские XIV–XV вв. (эти акты вместе с тем помогут нам сделать справку относительно новгородского права наследования, так как в новгородском законодательстве не сохранилось о нем ничего).
На основании образцов новгородского завещательного права мы можем составить следующее понятие о форме и содержании духовных грамот того времени. Начальная формула завещания (призывание св. Троицы) указывает на то, что право наследства находилось в своем историческом развитии под влиянием церкви, а) Хотя завещание главным образом заключается в назначении главного наследника, однако таким назначаются обыкновенно лица, имеющие право наследования по закону: например, «приказываю живот свой своей матери Онтоньи и сынови своему Федору, отцыну и детину землю и воду». Такова первая существенная часть завещания, б) Вторая часть завещания состоит в том, что завещатель определяет основания своих прав на оставляемое имущество. Если речь идет о вотчине и дедине, то он указывает, «что то имущество получено им по отца своего рукописанию и по володению», т. е. имущество досталось ему по завещательному и вместе законному праву от отца. Затем завещатель описывает состав имущества, что вызывалось самой сущностью дела относительно родовых недвижимых имуществ. Имущества родовые некогда находились в общем владении целого рода, но впоследствии части их постепенно усвояются в отдельное владение семейств, другие остаются в нераздельном владении не только с братьями наследодателя, но с дядьями и выше. Поэтому завещатель излагает всю сложную историю первоначального общего родового имущества, даже и в тех частях его, которые уже окончательно отошли в частную собственность сторонних лиц. Но недвижимые имущества могут быть и купленные или полученные по суду; указывая основания прав на них, завещатель должен указать, где находится купчая грамота или «утягальная». Точно так же ему необходимо описать свои права обязательственные: что ему следовало бы взять по жеребьям и по грамотам, и что ему следовало дать. Здесь же он должен упомянуть, чем обеспечены эти обязательства: оставляет ли он наследникам «заклад», или есть порука по должнике. Далее следует описание движимого имущества; существенная сторона этой части состоит из распоряжений насчет холопов; по общему обычаю следует освобождение некоторых из них. Вся эта 2-я часть духовной (так сказать, инвентарная) обыкновенно признается главной частью завещания, ибо первая – назначение наследника, падающее всегда на законного, кажется несущественной и даже излишней. Но мы уже знаем, что завещаниями определялся весь порядок наследования. При утверждающейся свободе завещательного права назначение наследника (хотя бы и законного) становилось совершенно неизбежным и главным содержанием завещания. Но и вторая фактическая часть завещания лишь нам теперь кажется только фактической, для тогдашнего же права она имеет существенное значение.
в) 3-я часть завещания заключается в назначении выделов; в числе легатаров первое место занимает жена, которая получает условные права: «… аже вседить в животе моем, ино господарыня животу моему, или пойдет замуж, то ей наделки 10 рублей; а что принесла порты и круту и челядь, и то ей и есть».
г) Случайными частями завещания служат, во-первых, субституции, т. е. перестановка наследственных прав в случае наступления будущих событий, например, жена остается беременной; от нее может явиться или сын, или дочь. В первом случае изменяется определение главного наследника, во втором прибавляется легатар; в первом случае обоим сыновьям имущество пополам, во втором – сын обязан выдать сестру по силе. Но древним правом допускалась и субституция в собственном смысле. Завещатель предвидит возможность смерти своих детей в малолетстве; в таком случае он не представляет дальнейшую судьбу имущества случаю (за неимением порядка преемства, точно установленного в законе); он назначает сам дальнейшего наследника; передает свое имущество своему боковому родственнику (брату), но брат – не сын; ему обыкновенно завещевается только 1/2 имущества; другая же – церкви за душу самого наследодателя, его отца и матери. Основания допущения субституции совершенно ясны: законные определения о наследовании или вовсе не существуют, или следуют за волей завещателей; весь (будущий) порядок законного наследования и в боковых линиях предопределяется в завещаниях. Но этот порядок, указанный завещательным правом, весьма оригинален: половину имущества угасающая семья несет с собой, так сказать, на тот свет (оно достается церкви под условием молитв о благосостоянии в будущей жизни), и лишь другая достается роду, что составляет дальнейший шаг сравнительно с Русской Правдой, когда с угасанием семьи имущество становится выморочным. Затем следует назначение попечителя, который назначается в случае малолетства главного наследника даже и в том случае, когда остается мать наследодателя и его вдова – «господарыня животу его». Но при этом последнем условии значение этого попечителя не есть значение опекуна. Он не есть хозяин имущества, а лишь покровитель и защитник.
д) Наконец, 4-я и последняя существенная часть духовной состоит в назначении душеприказчиков — исполнителей завещания.
е) Формы правильного совершения завещания требуют подписи послуха, которым был обыкновенно отец духовный, и в таком случае достаточно было одного послуха. Но, кроме того, требуется подпись дьяка, писавшего завещание. Явки завещания в новгородских духовных не видно.
В таком виде дошло до нас завещательное право Пскова и Новгорода. Общий вывод из него таков: завещаниями определяется весь порядок наследования как собственно завещательный, так и законный (завещания пишутся всегда, хотя бы наследование шло по законному порядку); завещатель всегда предпочитает законных наследников сторонним.
Отсюда памятники завещательного права служат отчасти источниками для познания права законного наследования. Субъективная воля, получившая уже значительный простор по закону, не пользуется своим произволом для изменения порядка древнего наследования за теми немногими исключениями, которые сейчас будут указаны.
Наследование по закону. Общий характер законного наследования во Пскове К. Д. Кавелин определяет справедливо так: «Наследство представляет нечто целое, рассматривается не как имущество, а как хозяйство, которое не делится между лицами, а достается вполне тому или тем, кто остается после умершего в его доме, на том же корню и заведывает его домашними делами. Если сын отделится от отца или матери и не прокормит их до смерти, то не наследует после них; кто жил с умершим, тот наследует, будет ли то отец, мать, сын, брат, сестра, или кто из ближних родственников… Наследует, если можно так выразиться, дом, а не лицо. На том же основании жена после мужа владеет его имением, а муж имением жены после ее смерти и до нового брака, т. е. пока не будет основано новое семейство, новое хозяйство. Подобный этому порядок наследования существует отчасти и теперь у великорусских крестьян». В этой картине неверно только одно: она приписана исключительно Пскову, в противоположность Русской Правде; между тем с полной верностью она прилагается именно к Русской Правде, а для Пскова черты ее должны быть уже смягчены. 15 ст. Пск. Судн. гр. перечисляет законных наследников так: отец, мать, сын, брат, сестра, или кто ближнего племени. В частности наследуют:
а) Нисходящие – сыновья, наследующие всегда вместе с их матерью (если она остается). Это и есть нормальная и постоянная среда законного наследования; по ст. 85 П. С. Г., если у какого-либо господина умрет его изорник (крестьянин), находившийся в записи в отношении к своему господину относительно уплаты ссуды, и у него останутся жена и дети, не включенные в запись, то они тем не менее должны платить ссуду по этой записи и не могут ни в каком случае отказаться от уплаты ее. Если же между господином и его крестьянином не было записи, то решать дело судом по псковским обычаям. Таким образом наследование нисходящих вместе с матерью отличается по правам наследников тем, что они не могут отказаться от наследства со всеми его обязательствами, должны отвечать по обязательствам наследодателя, хотя бы сами не участвовали в обязательстве. Наоборот, если наследниками остаются брат или другие родственники (по ст. 86), то господин только тогда может искать с них покруты, когда они заявят желание принять наследство.
Выше было указано, что наследуют не все сыновья, а лишь те, которые остались в дому, не вышли в особое хозяйство при жизни отца или матери (ст. 53). Способ наследования сыновей остается тот же, что и в Русской Правде, т. е. равное участие в правах для всех братьев. Но Русская Правда ничего не говорит об оставлении братьев в совладении, без дележа; Пск. Судн. гр. дает на этот счет несколько постановлений (ст. 94, 95), именно постановляет, что управление принадлежит старшему брату, который платит долги отца из общего имущества, а не из своей доли. Младшие не должны «корыстоваться» (присваивать себе в частное обладание) общим имуществом во вред старшего брата. Говоря о наследстве нисходящих, Пск. Судн. гр. не упоминает о дочерях, очевидно, преднамеренно.
Далее, мы видели, что Пск. Судн. гр. в числе наследующих называет уже восходящих: отца и мать. Что касается до матери, то способ ее наследования может быть уяснен примером новгородской духовной грамоты: если после умирающего в дому остается не только его жена, но и мать его, то она управляет имуществом вместе со вдовой наследодателя, разумеется, пока внук малолетний. Она не управляла при жизни своего взрослого сына, но вновь вступает в управление при малолетних внуках. В таком же смысле можно изъяснить и наследование отца: престарелый отец сдает управление взрослому сыну, но по смерти этого последнего опять вступает в управление. Нет сомнения, что то же нужно предполагать и относительно Русской Правды, но новость псковского законодательства состоит в том, что это обстоятельство отмечено в законе, что права взрослых сыновей при жизни отца признаны законом. Быть может можно предположить тогда наследование отца и отделенному сыну.
Другая новость псковского закона состоит во включении боковых в число законных наследников, именно говорится о брате, сестре и другом ближнем племени; под последним надо разуметь племянников. Прежде всего и здесь можно видеть лишь 1-е упоминание в законе об обычае, существовавшем извека: именно при неразделенном хозяйстве брат, конечно, наследует брату, а равно и сестра. Но из приведенных примеров новгородских духовных и из статьи Пск. Судн. гр. о наследовании после изорника знаем, что братья уже могут быть призваны к наследству, и не состоя в нераздельном владении имуществом; боковые могут наследовать за неимением нисходящих. Такой порядок уже составляет решительную новость сравнительно с Русской Правдой. Мы видели, как установляется такой порядок частной волей завещателей. Но наследование боковых и теперь по своей юридической сущности решительно отличается от наследования нисходящих, как указано выше: наследование боковых до некоторой степени сходно с наследованием сторонних по завещанию.
Уже из приведенного выше довольно ясно, что новые отличительные черты псковского законного наследования определяются тем важным историческим переворотом, по которому лицо с своими правами постепенно выделяется из общей массы прав семейства. Наиболее же это обнаруживается в наследовании супругов друг другу. Муж и жена пользуются пожизненно или до 2-го брака вотчиной того или другого лишь тогда, когда не оставлено завещания (88–89). Подобно этому и движимое имущество супруга остается во владении пережившего лишь до 2-го брака (90). Но особенно интересно следующее (91) постановление грамоты: «…у кого умрет сын, а невестка останется и начнет искать на свекре или на девере своего приданого, то эти последние обязаны возвратить ей платье или украшения». Это восстановление своих прав на приданое, конечно, не есть наследство. Но интересно, что невестка в сложной семье получает независимые права по смерти своего мужа, делается лицом самостоятельным.
Общий вывод о наследовании во Пскове и Новгороде таков: здесь право наследования истекает из того же семейного начала, как и в Русской Правде, но делает дальнейший шаг вперед вместе с развитием личных прав на счет семейственных как в большей свободе завещательного права, так и в большей раздельности личных прав в законном наследовании и в более широком круге лиц наследующих.
2. Право наследства в Московском государстве
Московское право долго держалось тех же начал, которые, вытекая из оснований, данных Русской Правдой, развиты в Новгороде и Пскове.
Преимущественное наименование завещаний в московских памятниках есть духовная грамота или просто духовная (см. Суд. 1-й ст. 60; Суд. 2-й ст. 92), хотя употребляется и старинное наименование «рукописание». Термин «ряд» встречается только в древнейших княжеских завещаниях (1-я духовная Калиты 1328 г.), но смысл термина «ряд» уже иной, он сближается с выражением «приказ» и означает большее господство субъективной воли, чем древний ряд.
Не всякий акт, именуемый духовной грамотой, есть завещание: существуют такие духовные грамоты, в которых не содержится никаких частно-правных распоряжений (а лишь советы и приказы морального характера); есть акты, имеющие форму завещаний, но заключающие в себе не распоряжение на случай смерти, а запись о какой-либо сделке (например, купчей: «се аз раб Божий… пишу рукописанье се при моем животе… продал есмы треть земли, свой участок, свою отцыну… св. Михаилу одерень; а взяв есмь пять сороков белки уев. Михаила… на то Бог послух» (Ак. юр. № 409, VII). Подобный акт есть «изустная память», т. е. письменная заметка о сделке, с тою целью, чтобы после смерти писавшего сохранилась память о ней и не было спора; акт облекается в форму завещания потому, что контрагент пишет его перед смертью. Эти замечания надо иметь в виду при обсуждении действительных завещательных актов, в которых, кроме распоряжения имущественными правами, нередко содержатся подобные заметки, не относящиеся к праву наследства.
Иногда завещания пишутся от имени двух или нескольких лиц (мужа и жены и детей). Этот весьма замечательный факт указывает на одно из внутренних свойств духовной, приближающее его к древнему (семейному) «ряду» и совершенно отличающее от римского тестамента; в римском праве подобные случаи были совершенно невозможны. Нечто подобное (т. е. коллективную волю нескольких лиц) можно наблюдать в тех случаях, когда переживший член семьи исполняет завещание умерших членов (мужа, детей) в своем завещании, причем имущество завещаемое обозначается, как принадлежащее ему, а не умершим: «…по приказу (завещанию) мужа… и своих детей даю свое село» (см. П. И. Беляев. С. 16).
Другое обстоятельство, сближающее духовную с рядом, это то, что и в Московском государстве завещатель оставляет имущество обыкновенно в пользу законных преемников (жены, мужа, восходящих, нисходящих и боковых) или церкви. Что касается родственников, то достойно замечания, что в сохранившихся духовных имущество передается родственникам до 4-й степени и лишь изредка до 5-й, но не далее. Церковь при других наследниках является постоянным легатаром. Сторонние лица являются в завещаниях лишь легатарами, но почти никогда главными наследниками (распоряжения о холопах, о прощении серебра крестьянам и пр. относятся не к назначению наследников, а к распоряжению имуществом надела благотворения).
На то же свойство духовных грамот, общее для них с древним рядом, указывает характер допускаемых в них субституций как в форме subst. vulgaris, так и sub. pupillaris: в них завещатель устраивает будущую судьбу всей своей семьи или рода, не довольствуясь передачей своих прав одному ближайшему лицу. Все субституции вращаются в семейной или родовой сфере (за отсутствием же родных призывается церковь).
При расширении (как увидим ниже) круга родства, допускаемого к наследству, воля завещателя получает все больший простор в порядке легатарных выделов: кроме передачи права главному наследнику, является пестрая толпа лиц и учреждений, пользующихся частями имущества. Отсюда ошибочное впечатление, будто бы «древнерусская духовная вообще есть не что иное, как легат»; говорят, что русское завещание приближается к римскому легату или к назначению ex certare в римском test, militare. Нередко встречаются долевые назначения на отдельные предметы или группы предметов. Даже в тех немногих (?) случаях, когда завещатель отказывает все свое имущество одному наследнику, или нескольким conjunctim, и в этих случаях завещаемое имущество фигурирует, по-видимому, не как целое, а как конгломерат отдельных частей[164]. Эта мысль «об отсутствии понимания имущественных отношений, как целого» навеяна не только массой выделов (при постоянном, однако, назначении главного преемника), но и сложностью той семейной или родовой группы, которая составляет главного наследника: например, «по сей духовной отказываю отдать и взяти жене моей… и сыну моему… да брату моему… деревню, и свой живот и всякий житейский завод, и по душе моей поправить»[165]. Это не несколько долевых наследников, а один, коллективный, т. е. семейно-родовая группа, которой завещается имущество в целом, а не в частях[166].
Расширение круга лиц, связанных с завещателем узами духовного и житейского интереса, подействовало на изменение отношений воли завещателя к закону. Перед завещателем времен Русской Правды была только семья; его свободная воля не могла склониться ни в какую другую сторону, никому никакой обиды не предвиделось. Теперь завещатель может отказать все своей жене и лишить таким образом наследства родственников боковых. Он может все отказать церкви и таким образом обидеть жену и детей и пр. Тогда в первый раз появляется противоположение завещательной воли закону, что мы и находим в узаконениях XVI и XVII вв. Частное лицо может, обойдя детей и родных, завещать все церкви; закон (в интересах государственных) нашел такой порядок вредным и запретил его (Стоглав и ук. 1580 г. в А. А. Э. Т. I, 308). Завещатель может отказать родовые имущества жене, обойдя родственников (бывших совладельцев родового имущества); закон воспретил это (ук. 1627 г. см. ниже). Других запрещений закон не делает, ибо не предвиделось других случаев необходимости применения их («сторонние» лица Пск. Судн. гр. обыкновенно не фигурируют в завещаниях московских; практика не подавала таким образом повода говорить о них). Отсюда совершенно правильный вывод, что уже с XVI в. родовые вотчины не подлежали завещательному произволу по требованию закона (вопреки псковскому закону: см. выше с. 564). Законное воспрещение завещаний (и дарений) на родовые вотчины можно видеть в форме жалованных грамот, вновь составленной в 1627 г.; по этой форме жалованные вотчины сравнены с родовыми; между тем права собственника перечисляются в них так: «…вольно ему и его детям, и внучатам и правнучатам ту вотчину продать, и заложить, и в приданое дать, и в монастырь по душе до выкупу дать», но о завещании (в пользу чужеродцев) и о дарении закон умолчал. Этим довольно ясно утверждается та мысль, что указ 1679 г., воспретивший безмездное отчуждение родовых вотчин, устанавливает не новую норму, а утверждает старый обычай. Говорят, что «этот указ вызван жалобами детей и других родственников», но на чем же основаны эти жалобы, если дети и родственники искони веков знали о праве владельцев вотчин отчуждать их всякими способами? Откуда взялось это притязание на чужое имущество? Сказанное относится к завещанию (и дарению) в пользу чужеродцев, но не относится к завещаниям части имуществ родовых в пользу церковных учреждений: с древнейших времен вотчинники завещали частьио душе. Отсюда в XVII в. явились многочисленные случаи дарений при жизни (вкладов) взамен завещаний (так как завещания в пользу монастырей были запрещены законом).
В конце периода выражено признание завещательной воли единственным основанием перехода прав в наследстве в случаях, допущенных законом; тогда уже ясно формулировано отличие родовых вотчин от благоприобретенных по отношению к наследованию в них (см. ограничение завещательного права в отношении к княжеским вотчинам ук. 1562 г. в Указн. кн. вед. казн., ст. XVIII); полное запрещение завещать родовые вотчины дано в 1679 г. (П. С. 3., № 764). Право жены при муже распоряжаться своим имуществом в завещании ограждено требованием, чтобы в таких завещаниях муж не был назначаем душеприказчиком (см. Ук. кн. вед. казнач. V, 18; о лицах, могущих делать завещание, см. Там же, ст. XVII).
Духовная грамота имеет силу только тогда, когда она или подписана завещателем собственноручно или, хотя подписана только свидетелями, но утверждена при жизни завещателя (Там же, ст. XVII). Утверждение духовных грамот совершалось церковными властями (местными епископами, ср. П. С. 3., № 814). Словесные завещания допускаемы были законом (указами 1680 и 1690 гг.) до самого конца XVII в., но это право ограничивалось лишь словесным изъявлением воли перед духовными отцами, которые поэтому и опрашивались по смерти завещателя.
Более новостей московское право представляет относительно круга лиц, наследующих по закону, именно в отношении к наследованию дочерей, супругов и боковых. На этих сторонах дела мы остановимся.
В отношении к праву наследования дочерей московская эпоха дает следующие две особенности. Во-первых, в московском праве остается начало, что сыновья исключают дочерей при наследовании. Весь порядок законного наследования в Судебниках изображен так: «А который человек умрет без духовные грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его рода». (Судебник 1497 г., ст. 60 и Судебник царский, 92). Но в начале XVII в. заметна была в практике наклонность призывать и дочерей к наследованию не только за неимением сыновей, но и при них (см. ук. 1628 и 1631 г. в Ук. кн. пом. прик. IV, 17 и 26)[167]. Лишь в это время закон окончательно установил: «…вотчине сын-вотчин, а дочь не вотчица, покаместь братья живы» (ср. Ул. XVII, 2). Несмотря на это, выдел дочерям приданого приближается постепенно к праву наследства их при братьях на определенную законом часть имущества. Это совершается в следующем порядке: сначала приданое становится частью на прожиток, т. е. дается независимо от выхода в замужество, а это может случиться лишь по смерти отца, когда братья приступают к разделу. Таким образом, право получения дочерью части на прожиток становится уже в зависимости от смерти отца и тем получает значение наследования. Но закон первоначально определяет часть на прожиток дочери по отношению только к государственным имуществам, бывшим во владении отца, т. е. поместьям. Как вдове, так и дочери государство назначает пенсию из поместных окладов и назначает ее в определенных цифрах (см. ниже о наследовании вдовы; дочь получает вполовину меньше вдовы). Пока за поместьями сохранялся характер временного пользования, выдела этой части отнюдь нельзя было назвать наследством, но поместья приблизились в конце XVII в. к вотчинам, а часть дочерям и вдове, выдаваемые из них – к части наследства. Когда же поместья совершенно слились с вотчинами, то выдел такой наследственной части распространен и на вотчины. При этом нельзя упускать из виду и влияния византийского права, все более и более усиливавшегося, а по византийскому праву сыновья и дочери призываются к наследованию на равных основаниях.
Второе отличие права наследства в Московском государстве в отношении к дочерям касается наследования их при отсутствии братьев. Московское право в этом было более неблагоприятно для допущения такого наследования, чем право Русской Правды и право Великого Новгорода и Пскова: недвижимые имущества всех родов подлежали государственной служебной повинности. Поэтому можно бы ожидать здесь дальнейшего сокращения прав дочерей. И действительно, в княжеских вотчинах закон 1562 г. отнял вовсе право наследования у дочерей. Но в прочих родах вотчин права государства вступили в компромисс с правами частных лиц: женщины отслуживали посредством других лиц, а также посредством найма и поставки определенного количества крестьян и людей в ополчение. На этом основании даже поместья переходили к женщинам, но справлялись не за ними, а за их женихами. Во всяком случае наследование дочерью при отсутствии братьев основано на фикции искусственного продолжения рода ее отца. Отсюда являлся вопрос: если по смерти такой наследницы не останется нисходящих, то какому роду должно принадлежать это имущество: роду ли ее мужа, или роду отца? В конце периода, т. е. в 1680 г. (П. С. 3., № 860), было постановлено, что имущество возвращается к роду отца. Во всем этом московское право не отступает в существе от основных начал древнейшего русского права. Но с развитием законодательства возникали ряд за рядом вопросы относительно частных и дальнейших применений этих общих начал, именно вопросы, возникающие из права представления. До последней четверти XVII в. законодательство довольно правильно разрешало эти вопросы и твердо держалось указанных общих принципов. Приведем в пример два казуса, разрешенных в законе, именно 1627 и 1650 гг.; в первом рассматривается случай, когда у наследодателя осталась дочь и дети мужского и женского пола от двух других дочерей, умерших ранее отца. Закон правильно допустил трехчленный поколенный раздел. В 1650 г. рассмотрен такой казус: у умершего остались дочери и внуки от сыновей; опять вопрос правильно решен в пользу последних. Но с 1676 г. (с так называемых новоуказных статей) начинается помрачение законодательной мысли в вопросах о наследстве. В 1676 г. предусмотрен был такой казус: остается дочь и внучка от сына; закон решил равный раздел между ними, что впрочем, было исправлено в 1677 г. Второй казус: остается сын и внучка от другого сына; закон (1676 и 1677 гг.) отказывает последней в праве наследства. Причины всех этих колебаний заключаются в предпочтении лиц мужского пола женщинам и предпочтении ближайшей степени дальнейшей.
Подобный указанному перевороту в праве наследования дочерей последовал и переворот в праве наследования супругов, говоря точнее, в праве наследования жены. Сначала и в московском праве удерживался строго древний принцип, что супруги не наследуют друг другу. Однако, права вдовы на разные роды имуществ начинают разнообразиться и определяться отдельно, а) В отношении к родовым вотчинам применяется со всей строгостью принцип о наследовании супругов. Принцип этот в Московском государстве получил еще большую силу, чем во Пскове: пожизненное владение, допущенное в Пск. Судн. гр., теперь уничтожается, именно законом 1627 г.[168]: «До вотчин им дела нет, опричь купленных вотчин». (Ук. кн. пом. прик. IV, 6; Уложение XVII, 1). Родовые вотчины передаются нисходящим и родственникам, а за неимением их – в казну. Этот закон представляет новость, потому что перед изданием его и в Московском государстве вотчины передавались женам в пожизненное владение (см. ук. 1562 г.). Само собой ясно, что здесь разумеются бездетные вдовы, ибо при детях вдова остается в доме хозяйкой, б) В отношении к выслуженным вотчинам обычное право и закон смотрели неодинаково: обычаем утверждено было, что выслуженные вотчины равняются благоприобретенным и, следовательно, поступают по смерти одного супруга во власть другого. Обычай передавать жалованные вотчины вдовам укреплен был самим государством, т. е. жалованными грамотами, в которых прописывалось часто, что вотчина дается не только мужу, но и жене, поэтому, по смерти мужа, вдова пользовалась вотчиной пожизненно; по смерти ее вотчина должна бы перейти в казну, но позволено было записывать ее по душе мужа и своей, а государство сохраняло право выкупа. Но это пожизненное право превращаемо было иногда жалованными грамотами в полное право собственности, так как в том случае, когда вдова не выходила замуж и не постригалась, она могла продать вотчину и заложить ее. Мало того, если она выходит замуж, то вотчина, хотя и отбирается на государя, но из казны выдаются деньги по душе ее мужа, а из самой вотчины выделяется поместье ее новому мужу. В практике и эти права казны на выслуженную вотчину нарушались обыкновенно в пользу вдовы. Но этот взгляд, очевидно, неправильный: выслугой приобретаются имущества не общими силами супругов, как купленные. На них, при отсутствии нисходящих, имеет наибольшее право государство. Упомянутый выше указ 1627 г. отказал жене в наследовании выслуженных вотчин и придал им вполне значение родовых. Сначала этот закон был проведен со всей строгостью, так что ему придано было обратное действие: те вотчины, которые уже были получены вдовами, и которыми они успели распорядиться, были отбираемы или в пользу родственников мужа, или в казну; но указами 1631 и 1632 гг. это неправильное применение обратной силы закона было уничтожено, в) В отношении к купленным вотчинам действовало древнейшее право, т. е. усвоение в собственность вдовам благоприобретенных имуществ. Указы 1627, 1628 и 1629 гг. только укрепили и определили давнишний обычай, распространив права вдов и на вотчины, купленные из казны (ср. Ул. XVII, 2). Но ни прежнее право вдов на получение выслуженных вотчин, ни право их на получение купленных вотчин отнюдь не составляют права наследования вдов, так как и при жизни мужа жена была совладелицей, соучастницей прав мужа. Вообще в указе 1627 г. право наследования жены формулировано так: «Женам умерших четверть живота, да приданое, а до вотчин им дела нет, опричь купленных вотчин», г) По отношению к поместьям: первоначально, при новой отдаче поместий, принадлежащих умершему, правительство обязывало нового приобретателя содержать вдову прежнего. Но такой порядок, естественно, соединен был со многими практическими неудобствами и затруднениями, а потому поместья стали отдавать женам и дочерям их на прожиток. Какая часть поместья должна идти жене на прожиток, этого закон не определял долго: в XVI в. для каждого случая следовало особое распоряжение правительства, и каждый раз доля назначенного поместья была неодинакова; она колебалась между Уз, Уб и W частями. В 1644 г. правительство решило издать один определенный закон на этот счет; однако, и в нем установлена не одна, а троякая доля вдовьего прожитка: для вдов людей, убитых на войне, 20 %; для вдов людей, умерших в походе, 15 % (15 четв. со ста), умерших просто на службе Ую (со ста по 10). Такое разнообразие было неизбежно, потому что выдел поместья означал не более, как нынешнюю пенсию, и должен быть сообразован с заслугами умершего (Ук. кн. пом. пр. IV, 52; Уложение XVI, 30–33). Впоследствии, при обращении поместий в вотчины, когда понятие пенсии уступило понятию наследования, из трех указанных долей должно было выбрать одну постоянную; из них взята средняя, т. е. со 100-15, или приблизительно W часть недвижимого имущества мужа, что, впрочем, окончательно определилось в период Империи, д) По отношению к движимым имуществам никаких правил первоначально не было установлено законом Московского государства, пока патриарх Филарет, вообще установляя порядки наследования на основании кормчей, применил постановления византийских кодексов вполне по отношению к движимым имуществам, – именно постановления эклоги о браке, заключенном без письменного акта; по этому узаконению жена получает 1А часть мужнина движимого имущества (Уложение XVII, 1). Таким образом к концу московского периода воспринятие одним супругом имущества другого умершего получило характер наследования, но зато лишь в одной определенной доле имущества.
Наследование боковых. Выше был объяснен закон Пск. Судн. гр., по которому были допущены к наследованию боковые родственники; и в Московском государстве подобный переворот, очевидно, совершился раньше судебников. В какой постепенности совершалось расширение круга наследующих боковых, уловить, хотя трудно, но возможно. К. Д. Кавелин пытается определить это следующим образом: «Судебник великого князя Ивана Васильевича призывает к наследству не только сыновей и дочерей, но и ближайших боковых родственников, т. е., судя по аналогии, родных братьев и сестер, а Судебник Ивана IV идет еще далее и включает в число законных наследников внуков (?); с тем вместе в круг ближайших боковых родственников, призываемых к наследству, вероятно (?), вошли дяди и тетки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы. При дальнейшем развитии в том же направлении круг родственников, призываемых к наследованию, должен был все более и более расширяться, а права наследования великого князя стесняться». Но из точных слов Судебников (совершенно одинаковых в обоих памятниках, см. выше) можно вывести только, что наследование боковых тогда, т. е. в 1-й половине XVI в., допущено было лишь для ближнего племени, а под ближним племенем разумеются братья и их нисходящие. Впрочем, указ 1562 г. (Ук. кн. вед. казн., ст. XVIII) определяет понятие ближнего родства теми степенями родства, в которых позволен брак (хотя именно говорит лишь о брате родном, двоюродном и племяннике от родного брата). Этот закон продолжает: «…и ближнего роду… не будет, и та вотчина государя царя и великого князя». Закон 1572 г. еще точнее определяет круг наследования в боковом родстве; задавшись вопросом: «По которое колено отдавать вотчины наследникам?» – он отвечает: «Та вотчина – родным братьям, и детям и внучатам» (от братьев)… «а дале внучат вотчины не отдати роду… та вотчина, тот жеребей взяти на государя», т. е. права наследства не шли дальше 4-й степени родства. – В 1627 г. закон (см. ук. в Ук. кн. пом. пр. IV, 6, в 3-м вып. нашей Хрестоматии, с. 210) сравнял жалованные вотчины с родовыми, между прочим, и в правах наследования и выразил это так: «Те вотчины давати в род того умершего, кого не станет: братьям родным и двоюродным в род, кто кому ближе». И только этим и ограничивается «род».
В 1650 г. состоялось весьма важное узаконение: «…а будет ближе того рода никто не будет… отдавать и дальним того рода родственникам» (П. С. 3., № 33). Новоуказными статьями 1676 г. это дальнее родство определяется, однако, известными степенями: «…дядья и братья двоюродные в другом, в третьем и в 4-м колене»[169]. Поэтому напрасно К. Д. Кавелин говорит: «Круг родства к концу XVII столетия, кажется, ничем более не ограничивался». Безграничное понятие родства есть явление периода империи.
Другой вопрос, касающийся наследования боковых, есть следующий: во всяком ли роде имуществ допускался призыв боковых к наследованию? Прежде всего следует исключить движимое имущество, о котором нет упоминаний в законах (можно думать, что за неимением нисходящих они шли в церковь); в них речь идет постоянно лишь о вотчинах. Но из вотчин законы имеют в виду лишь родовые. В княжеских родовых вотчинах боковое наследование допускалось условно: если «государь пожалует кого» (из родственников). Относительно жалованных вотчин в первоначальном узаконении (1572 г.) было определено, что в наследование идет только та вотчина, о которой в жалованной грамоте именно сказано, что она дается не одному первому приобретателю и его детям, но и роду. Впрочем, при сравнении жалованных вотчин с родовыми, судьба первых совершенно сравнена с судьбой последних и в боковом наследовании. Что же касается купленных вотчин, то о наследовании их боковыми закон молчит до Уложения и точнее до указа 1676 г. Лишь в этих законах состоялось постановление о передаче купленных вотчин, за отсутствием нисходящих, в род мужа (вдовы), но с тем, чтобы наследники боковые уплачивали через поместный приказ в церкви и монастыри по душе умерших по полтине за четверть (что почти равняется покупке их). Следовательно, и тогда право наследования боковых в купленных вотчинах нельзя считать полным.
Порядок наследования боковых был подобен порядку наследования нисходящих, а именно определяется двумя правилами: 1) сестры при братьях не вотчиницы; 2) братья и нисходящие от других братьев имеют равные права на наследование. Но оба эти начала нарушались постоянно при спутанности понятий о системе представления: например, сестры исключают своих племянников от братьев по закону 1676 г., который, впрочем, был отменен в 1677 г. Потом по закону 1676 г. братья исключают своих племянников, но опять закон 1677 г. возвратился к правильному понятию системы представления.
Судьба выморочных имуществ (наследование церкви и государства). Если у наследодателя, не оставившего завещания, нет ни семьи, ни рода (до известной степени), имущество становится выморочным. Русская Правда усваивает эти имущества князю, но завещатели последние в роде уже тогда парализуют этот закон и передают все церкви (Духовная Климента). В московскую эпоху утвердился общий принцип, что выморочные имущества получает церковь. Однако, государство, противившееся (с XVI в.) умножению церковных имуществ, вступило в конкуренцию с церковью; таким образом установился следующий порядок: выморочное имущество получает государство, которое, однако, выплачивает церковным установлениям полную стоимость вотчины. Указ 1562 г. говорит еще неопределенно: «…душу умершего государь велит устроить из своей казны». Уложение (XVII, 45) выражается более точно: «А деньги за них (выморочные вотчины) давати из государевы казны по их душам в монастыри, смотря по строению». Выражением «за них» такая уплата совершенно приравнивается к выкупу. Это не какая-нибудь частица ценности вотчины, а полная цена, изменяющаяся, смотря по устройству вотчины. То же подтверждается другим постановлением Уложения о переходе купленных вотчин (даже купленных у своих родичей) к боковым наследникам (за смертью бездетной вдовы). Это тоже своего рода выморочность: за неимением семьи, на купленные вотчины в сущности нет законных наследников. Вводя новый порядок, т. е. установляя боковое наследование и в этих вотчинах, закон говорит: «Родственникам за ту вотчину против купчей дати деньги по его душе. А будет он в той купленной вотчине, что прибавил вотчинного строения, – и родственникам за то прибылое строение потому же дати деньги по его душе» (Уложение XVII, 8). Смысл этих постановлений окончательно уясняется Котошихиным, который говорит: «У которых людей на купленные вотчины не останется наследия и роду, – и те вотчины возьмут на царя, и отдадут за службы в поместье иным людям; а по смерти его дают деньги за ту вотчину из царской казны, на поминание души, по монастырям и по церквам, чего та вотчина стоила». Хотя Котошихин почему-то говорит только о купленных вотчинах, но Уложение (в приведенном месте) имеет в виду всякие выморочные вотчины. Определения закона подтверждаются актами: в 1632 г. вотчина Ефросинии Колядинской, бездетно умершей, по указу патриарха Филарета, отдана ее свояку – князю Волконскому, но этот последний обязывается отдать за нее деньги по указной оценке – по два рубля за четверть – в Троицкий монастырь (Сборник Муханова, № 140)[170].
Подлежало ли тому же порядку выморочное движимое имущество, остается неизвестным. Но, судя по тому, что государство начало конкурировать с церковью именно в праве на недвижимые имущества (по особому значению их для государства), движимые имущества беспрепятственно наследовала церковь.
Преимущественное наименование завещаний в московских памятниках есть духовная грамота или просто духовная (см. Суд. 1-й ст. 60; Суд. 2-й ст. 92), хотя употребляется и старинное наименование «рукописание». Термин «ряд» встречается только в древнейших княжеских завещаниях (1-я духовная Калиты 1328 г.), но смысл термина «ряд» уже иной, он сближается с выражением «приказ» и означает большее господство субъективной воли, чем древний ряд.
Не всякий акт, именуемый духовной грамотой, есть завещание: существуют такие духовные грамоты, в которых не содержится никаких частно-правных распоряжений (а лишь советы и приказы морального характера); есть акты, имеющие форму завещаний, но заключающие в себе не распоряжение на случай смерти, а запись о какой-либо сделке (например, купчей: «се аз раб Божий… пишу рукописанье се при моем животе… продал есмы треть земли, свой участок, свою отцыну… св. Михаилу одерень; а взяв есмь пять сороков белки уев. Михаила… на то Бог послух» (Ак. юр. № 409, VII). Подобный акт есть «изустная память», т. е. письменная заметка о сделке, с тою целью, чтобы после смерти писавшего сохранилась память о ней и не было спора; акт облекается в форму завещания потому, что контрагент пишет его перед смертью. Эти замечания надо иметь в виду при обсуждении действительных завещательных актов, в которых, кроме распоряжения имущественными правами, нередко содержатся подобные заметки, не относящиеся к праву наследства.
Иногда завещания пишутся от имени двух или нескольких лиц (мужа и жены и детей). Этот весьма замечательный факт указывает на одно из внутренних свойств духовной, приближающее его к древнему (семейному) «ряду» и совершенно отличающее от римского тестамента; в римском праве подобные случаи были совершенно невозможны. Нечто подобное (т. е. коллективную волю нескольких лиц) можно наблюдать в тех случаях, когда переживший член семьи исполняет завещание умерших членов (мужа, детей) в своем завещании, причем имущество завещаемое обозначается, как принадлежащее ему, а не умершим: «…по приказу (завещанию) мужа… и своих детей даю свое село» (см. П. И. Беляев. С. 16).
Другое обстоятельство, сближающее духовную с рядом, это то, что и в Московском государстве завещатель оставляет имущество обыкновенно в пользу законных преемников (жены, мужа, восходящих, нисходящих и боковых) или церкви. Что касается родственников, то достойно замечания, что в сохранившихся духовных имущество передается родственникам до 4-й степени и лишь изредка до 5-й, но не далее. Церковь при других наследниках является постоянным легатаром. Сторонние лица являются в завещаниях лишь легатарами, но почти никогда главными наследниками (распоряжения о холопах, о прощении серебра крестьянам и пр. относятся не к назначению наследников, а к распоряжению имуществом надела благотворения).
На то же свойство духовных грамот, общее для них с древним рядом, указывает характер допускаемых в них субституций как в форме subst. vulgaris, так и sub. pupillaris: в них завещатель устраивает будущую судьбу всей своей семьи или рода, не довольствуясь передачей своих прав одному ближайшему лицу. Все субституции вращаются в семейной или родовой сфере (за отсутствием же родных призывается церковь).
При расширении (как увидим ниже) круга родства, допускаемого к наследству, воля завещателя получает все больший простор в порядке легатарных выделов: кроме передачи права главному наследнику, является пестрая толпа лиц и учреждений, пользующихся частями имущества. Отсюда ошибочное впечатление, будто бы «древнерусская духовная вообще есть не что иное, как легат»; говорят, что русское завещание приближается к римскому легату или к назначению ex certare в римском test, militare. Нередко встречаются долевые назначения на отдельные предметы или группы предметов. Даже в тех немногих (?) случаях, когда завещатель отказывает все свое имущество одному наследнику, или нескольким conjunctim, и в этих случаях завещаемое имущество фигурирует, по-видимому, не как целое, а как конгломерат отдельных частей[164]. Эта мысль «об отсутствии понимания имущественных отношений, как целого» навеяна не только массой выделов (при постоянном, однако, назначении главного преемника), но и сложностью той семейной или родовой группы, которая составляет главного наследника: например, «по сей духовной отказываю отдать и взяти жене моей… и сыну моему… да брату моему… деревню, и свой живот и всякий житейский завод, и по душе моей поправить»[165]. Это не несколько долевых наследников, а один, коллективный, т. е. семейно-родовая группа, которой завещается имущество в целом, а не в частях[166].
Расширение круга лиц, связанных с завещателем узами духовного и житейского интереса, подействовало на изменение отношений воли завещателя к закону. Перед завещателем времен Русской Правды была только семья; его свободная воля не могла склониться ни в какую другую сторону, никому никакой обиды не предвиделось. Теперь завещатель может отказать все своей жене и лишить таким образом наследства родственников боковых. Он может все отказать церкви и таким образом обидеть жену и детей и пр. Тогда в первый раз появляется противоположение завещательной воли закону, что мы и находим в узаконениях XVI и XVII вв. Частное лицо может, обойдя детей и родных, завещать все церкви; закон (в интересах государственных) нашел такой порядок вредным и запретил его (Стоглав и ук. 1580 г. в А. А. Э. Т. I, 308). Завещатель может отказать родовые имущества жене, обойдя родственников (бывших совладельцев родового имущества); закон воспретил это (ук. 1627 г. см. ниже). Других запрещений закон не делает, ибо не предвиделось других случаев необходимости применения их («сторонние» лица Пск. Судн. гр. обыкновенно не фигурируют в завещаниях московских; практика не подавала таким образом повода говорить о них). Отсюда совершенно правильный вывод, что уже с XVI в. родовые вотчины не подлежали завещательному произволу по требованию закона (вопреки псковскому закону: см. выше с. 564). Законное воспрещение завещаний (и дарений) на родовые вотчины можно видеть в форме жалованных грамот, вновь составленной в 1627 г.; по этой форме жалованные вотчины сравнены с родовыми; между тем права собственника перечисляются в них так: «…вольно ему и его детям, и внучатам и правнучатам ту вотчину продать, и заложить, и в приданое дать, и в монастырь по душе до выкупу дать», но о завещании (в пользу чужеродцев) и о дарении закон умолчал. Этим довольно ясно утверждается та мысль, что указ 1679 г., воспретивший безмездное отчуждение родовых вотчин, устанавливает не новую норму, а утверждает старый обычай. Говорят, что «этот указ вызван жалобами детей и других родственников», но на чем же основаны эти жалобы, если дети и родственники искони веков знали о праве владельцев вотчин отчуждать их всякими способами? Откуда взялось это притязание на чужое имущество? Сказанное относится к завещанию (и дарению) в пользу чужеродцев, но не относится к завещаниям части имуществ родовых в пользу церковных учреждений: с древнейших времен вотчинники завещали частьио душе. Отсюда в XVII в. явились многочисленные случаи дарений при жизни (вкладов) взамен завещаний (так как завещания в пользу монастырей были запрещены законом).
В конце периода выражено признание завещательной воли единственным основанием перехода прав в наследстве в случаях, допущенных законом; тогда уже ясно формулировано отличие родовых вотчин от благоприобретенных по отношению к наследованию в них (см. ограничение завещательного права в отношении к княжеским вотчинам ук. 1562 г. в Указн. кн. вед. казн., ст. XVIII); полное запрещение завещать родовые вотчины дано в 1679 г. (П. С. 3., № 764). Право жены при муже распоряжаться своим имуществом в завещании ограждено требованием, чтобы в таких завещаниях муж не был назначаем душеприказчиком (см. Ук. кн. вед. казнач. V, 18; о лицах, могущих делать завещание, см. Там же, ст. XVII).
Духовная грамота имеет силу только тогда, когда она или подписана завещателем собственноручно или, хотя подписана только свидетелями, но утверждена при жизни завещателя (Там же, ст. XVII). Утверждение духовных грамот совершалось церковными властями (местными епископами, ср. П. С. 3., № 814). Словесные завещания допускаемы были законом (указами 1680 и 1690 гг.) до самого конца XVII в., но это право ограничивалось лишь словесным изъявлением воли перед духовными отцами, которые поэтому и опрашивались по смерти завещателя.
Более новостей московское право представляет относительно круга лиц, наследующих по закону, именно в отношении к наследованию дочерей, супругов и боковых. На этих сторонах дела мы остановимся.
В отношении к праву наследования дочерей московская эпоха дает следующие две особенности. Во-первых, в московском праве остается начало, что сыновья исключают дочерей при наследовании. Весь порядок законного наследования в Судебниках изображен так: «А который человек умрет без духовные грамоты, а не будет у него сына, ино статок весь и земли дочери; а не будет у него дочери, ино взяти ближнему от его рода». (Судебник 1497 г., ст. 60 и Судебник царский, 92). Но в начале XVII в. заметна была в практике наклонность призывать и дочерей к наследованию не только за неимением сыновей, но и при них (см. ук. 1628 и 1631 г. в Ук. кн. пом. прик. IV, 17 и 26)[167]. Лишь в это время закон окончательно установил: «…вотчине сын-вотчин, а дочь не вотчица, покаместь братья живы» (ср. Ул. XVII, 2). Несмотря на это, выдел дочерям приданого приближается постепенно к праву наследства их при братьях на определенную законом часть имущества. Это совершается в следующем порядке: сначала приданое становится частью на прожиток, т. е. дается независимо от выхода в замужество, а это может случиться лишь по смерти отца, когда братья приступают к разделу. Таким образом, право получения дочерью части на прожиток становится уже в зависимости от смерти отца и тем получает значение наследования. Но закон первоначально определяет часть на прожиток дочери по отношению только к государственным имуществам, бывшим во владении отца, т. е. поместьям. Как вдове, так и дочери государство назначает пенсию из поместных окладов и назначает ее в определенных цифрах (см. ниже о наследовании вдовы; дочь получает вполовину меньше вдовы). Пока за поместьями сохранялся характер временного пользования, выдела этой части отнюдь нельзя было назвать наследством, но поместья приблизились в конце XVII в. к вотчинам, а часть дочерям и вдове, выдаваемые из них – к части наследства. Когда же поместья совершенно слились с вотчинами, то выдел такой наследственной части распространен и на вотчины. При этом нельзя упускать из виду и влияния византийского права, все более и более усиливавшегося, а по византийскому праву сыновья и дочери призываются к наследованию на равных основаниях.
Второе отличие права наследства в Московском государстве в отношении к дочерям касается наследования их при отсутствии братьев. Московское право в этом было более неблагоприятно для допущения такого наследования, чем право Русской Правды и право Великого Новгорода и Пскова: недвижимые имущества всех родов подлежали государственной служебной повинности. Поэтому можно бы ожидать здесь дальнейшего сокращения прав дочерей. И действительно, в княжеских вотчинах закон 1562 г. отнял вовсе право наследования у дочерей. Но в прочих родах вотчин права государства вступили в компромисс с правами частных лиц: женщины отслуживали посредством других лиц, а также посредством найма и поставки определенного количества крестьян и людей в ополчение. На этом основании даже поместья переходили к женщинам, но справлялись не за ними, а за их женихами. Во всяком случае наследование дочерью при отсутствии братьев основано на фикции искусственного продолжения рода ее отца. Отсюда являлся вопрос: если по смерти такой наследницы не останется нисходящих, то какому роду должно принадлежать это имущество: роду ли ее мужа, или роду отца? В конце периода, т. е. в 1680 г. (П. С. 3., № 860), было постановлено, что имущество возвращается к роду отца. Во всем этом московское право не отступает в существе от основных начал древнейшего русского права. Но с развитием законодательства возникали ряд за рядом вопросы относительно частных и дальнейших применений этих общих начал, именно вопросы, возникающие из права представления. До последней четверти XVII в. законодательство довольно правильно разрешало эти вопросы и твердо держалось указанных общих принципов. Приведем в пример два казуса, разрешенных в законе, именно 1627 и 1650 гг.; в первом рассматривается случай, когда у наследодателя осталась дочь и дети мужского и женского пола от двух других дочерей, умерших ранее отца. Закон правильно допустил трехчленный поколенный раздел. В 1650 г. рассмотрен такой казус: у умершего остались дочери и внуки от сыновей; опять вопрос правильно решен в пользу последних. Но с 1676 г. (с так называемых новоуказных статей) начинается помрачение законодательной мысли в вопросах о наследстве. В 1676 г. предусмотрен был такой казус: остается дочь и внучка от сына; закон решил равный раздел между ними, что впрочем, было исправлено в 1677 г. Второй казус: остается сын и внучка от другого сына; закон (1676 и 1677 гг.) отказывает последней в праве наследства. Причины всех этих колебаний заключаются в предпочтении лиц мужского пола женщинам и предпочтении ближайшей степени дальнейшей.
Подобный указанному перевороту в праве наследования дочерей последовал и переворот в праве наследования супругов, говоря точнее, в праве наследования жены. Сначала и в московском праве удерживался строго древний принцип, что супруги не наследуют друг другу. Однако, права вдовы на разные роды имуществ начинают разнообразиться и определяться отдельно, а) В отношении к родовым вотчинам применяется со всей строгостью принцип о наследовании супругов. Принцип этот в Московском государстве получил еще большую силу, чем во Пскове: пожизненное владение, допущенное в Пск. Судн. гр., теперь уничтожается, именно законом 1627 г.[168]: «До вотчин им дела нет, опричь купленных вотчин». (Ук. кн. пом. прик. IV, 6; Уложение XVII, 1). Родовые вотчины передаются нисходящим и родственникам, а за неимением их – в казну. Этот закон представляет новость, потому что перед изданием его и в Московском государстве вотчины передавались женам в пожизненное владение (см. ук. 1562 г.). Само собой ясно, что здесь разумеются бездетные вдовы, ибо при детях вдова остается в доме хозяйкой, б) В отношении к выслуженным вотчинам обычное право и закон смотрели неодинаково: обычаем утверждено было, что выслуженные вотчины равняются благоприобретенным и, следовательно, поступают по смерти одного супруга во власть другого. Обычай передавать жалованные вотчины вдовам укреплен был самим государством, т. е. жалованными грамотами, в которых прописывалось часто, что вотчина дается не только мужу, но и жене, поэтому, по смерти мужа, вдова пользовалась вотчиной пожизненно; по смерти ее вотчина должна бы перейти в казну, но позволено было записывать ее по душе мужа и своей, а государство сохраняло право выкупа. Но это пожизненное право превращаемо было иногда жалованными грамотами в полное право собственности, так как в том случае, когда вдова не выходила замуж и не постригалась, она могла продать вотчину и заложить ее. Мало того, если она выходит замуж, то вотчина, хотя и отбирается на государя, но из казны выдаются деньги по душе ее мужа, а из самой вотчины выделяется поместье ее новому мужу. В практике и эти права казны на выслуженную вотчину нарушались обыкновенно в пользу вдовы. Но этот взгляд, очевидно, неправильный: выслугой приобретаются имущества не общими силами супругов, как купленные. На них, при отсутствии нисходящих, имеет наибольшее право государство. Упомянутый выше указ 1627 г. отказал жене в наследовании выслуженных вотчин и придал им вполне значение родовых. Сначала этот закон был проведен со всей строгостью, так что ему придано было обратное действие: те вотчины, которые уже были получены вдовами, и которыми они успели распорядиться, были отбираемы или в пользу родственников мужа, или в казну; но указами 1631 и 1632 гг. это неправильное применение обратной силы закона было уничтожено, в) В отношении к купленным вотчинам действовало древнейшее право, т. е. усвоение в собственность вдовам благоприобретенных имуществ. Указы 1627, 1628 и 1629 гг. только укрепили и определили давнишний обычай, распространив права вдов и на вотчины, купленные из казны (ср. Ул. XVII, 2). Но ни прежнее право вдов на получение выслуженных вотчин, ни право их на получение купленных вотчин отнюдь не составляют права наследования вдов, так как и при жизни мужа жена была совладелицей, соучастницей прав мужа. Вообще в указе 1627 г. право наследования жены формулировано так: «Женам умерших четверть живота, да приданое, а до вотчин им дела нет, опричь купленных вотчин», г) По отношению к поместьям: первоначально, при новой отдаче поместий, принадлежащих умершему, правительство обязывало нового приобретателя содержать вдову прежнего. Но такой порядок, естественно, соединен был со многими практическими неудобствами и затруднениями, а потому поместья стали отдавать женам и дочерям их на прожиток. Какая часть поместья должна идти жене на прожиток, этого закон не определял долго: в XVI в. для каждого случая следовало особое распоряжение правительства, и каждый раз доля назначенного поместья была неодинакова; она колебалась между Уз, Уб и W частями. В 1644 г. правительство решило издать один определенный закон на этот счет; однако, и в нем установлена не одна, а троякая доля вдовьего прожитка: для вдов людей, убитых на войне, 20 %; для вдов людей, умерших в походе, 15 % (15 четв. со ста), умерших просто на службе Ую (со ста по 10). Такое разнообразие было неизбежно, потому что выдел поместья означал не более, как нынешнюю пенсию, и должен быть сообразован с заслугами умершего (Ук. кн. пом. пр. IV, 52; Уложение XVI, 30–33). Впоследствии, при обращении поместий в вотчины, когда понятие пенсии уступило понятию наследования, из трех указанных долей должно было выбрать одну постоянную; из них взята средняя, т. е. со 100-15, или приблизительно W часть недвижимого имущества мужа, что, впрочем, окончательно определилось в период Империи, д) По отношению к движимым имуществам никаких правил первоначально не было установлено законом Московского государства, пока патриарх Филарет, вообще установляя порядки наследования на основании кормчей, применил постановления византийских кодексов вполне по отношению к движимым имуществам, – именно постановления эклоги о браке, заключенном без письменного акта; по этому узаконению жена получает 1А часть мужнина движимого имущества (Уложение XVII, 1). Таким образом к концу московского периода воспринятие одним супругом имущества другого умершего получило характер наследования, но зато лишь в одной определенной доле имущества.
Наследование боковых. Выше был объяснен закон Пск. Судн. гр., по которому были допущены к наследованию боковые родственники; и в Московском государстве подобный переворот, очевидно, совершился раньше судебников. В какой постепенности совершалось расширение круга наследующих боковых, уловить, хотя трудно, но возможно. К. Д. Кавелин пытается определить это следующим образом: «Судебник великого князя Ивана Васильевича призывает к наследству не только сыновей и дочерей, но и ближайших боковых родственников, т. е., судя по аналогии, родных братьев и сестер, а Судебник Ивана IV идет еще далее и включает в число законных наследников внуков (?); с тем вместе в круг ближайших боковых родственников, призываемых к наследству, вероятно (?), вошли дяди и тетки, двоюродные братья и сестры, племянники и племянницы. При дальнейшем развитии в том же направлении круг родственников, призываемых к наследованию, должен был все более и более расширяться, а права наследования великого князя стесняться». Но из точных слов Судебников (совершенно одинаковых в обоих памятниках, см. выше) можно вывести только, что наследование боковых тогда, т. е. в 1-й половине XVI в., допущено было лишь для ближнего племени, а под ближним племенем разумеются братья и их нисходящие. Впрочем, указ 1562 г. (Ук. кн. вед. казн., ст. XVIII) определяет понятие ближнего родства теми степенями родства, в которых позволен брак (хотя именно говорит лишь о брате родном, двоюродном и племяннике от родного брата). Этот закон продолжает: «…и ближнего роду… не будет, и та вотчина государя царя и великого князя». Закон 1572 г. еще точнее определяет круг наследования в боковом родстве; задавшись вопросом: «По которое колено отдавать вотчины наследникам?» – он отвечает: «Та вотчина – родным братьям, и детям и внучатам» (от братьев)… «а дале внучат вотчины не отдати роду… та вотчина, тот жеребей взяти на государя», т. е. права наследства не шли дальше 4-й степени родства. – В 1627 г. закон (см. ук. в Ук. кн. пом. пр. IV, 6, в 3-м вып. нашей Хрестоматии, с. 210) сравнял жалованные вотчины с родовыми, между прочим, и в правах наследования и выразил это так: «Те вотчины давати в род того умершего, кого не станет: братьям родным и двоюродным в род, кто кому ближе». И только этим и ограничивается «род».
В 1650 г. состоялось весьма важное узаконение: «…а будет ближе того рода никто не будет… отдавать и дальним того рода родственникам» (П. С. 3., № 33). Новоуказными статьями 1676 г. это дальнее родство определяется, однако, известными степенями: «…дядья и братья двоюродные в другом, в третьем и в 4-м колене»[169]. Поэтому напрасно К. Д. Кавелин говорит: «Круг родства к концу XVII столетия, кажется, ничем более не ограничивался». Безграничное понятие родства есть явление периода империи.
Другой вопрос, касающийся наследования боковых, есть следующий: во всяком ли роде имуществ допускался призыв боковых к наследованию? Прежде всего следует исключить движимое имущество, о котором нет упоминаний в законах (можно думать, что за неимением нисходящих они шли в церковь); в них речь идет постоянно лишь о вотчинах. Но из вотчин законы имеют в виду лишь родовые. В княжеских родовых вотчинах боковое наследование допускалось условно: если «государь пожалует кого» (из родственников). Относительно жалованных вотчин в первоначальном узаконении (1572 г.) было определено, что в наследование идет только та вотчина, о которой в жалованной грамоте именно сказано, что она дается не одному первому приобретателю и его детям, но и роду. Впрочем, при сравнении жалованных вотчин с родовыми, судьба первых совершенно сравнена с судьбой последних и в боковом наследовании. Что же касается купленных вотчин, то о наследовании их боковыми закон молчит до Уложения и точнее до указа 1676 г. Лишь в этих законах состоялось постановление о передаче купленных вотчин, за отсутствием нисходящих, в род мужа (вдовы), но с тем, чтобы наследники боковые уплачивали через поместный приказ в церкви и монастыри по душе умерших по полтине за четверть (что почти равняется покупке их). Следовательно, и тогда право наследования боковых в купленных вотчинах нельзя считать полным.
Порядок наследования боковых был подобен порядку наследования нисходящих, а именно определяется двумя правилами: 1) сестры при братьях не вотчиницы; 2) братья и нисходящие от других братьев имеют равные права на наследование. Но оба эти начала нарушались постоянно при спутанности понятий о системе представления: например, сестры исключают своих племянников от братьев по закону 1676 г., который, впрочем, был отменен в 1677 г. Потом по закону 1676 г. братья исключают своих племянников, но опять закон 1677 г. возвратился к правильному понятию системы представления.
Судьба выморочных имуществ (наследование церкви и государства). Если у наследодателя, не оставившего завещания, нет ни семьи, ни рода (до известной степени), имущество становится выморочным. Русская Правда усваивает эти имущества князю, но завещатели последние в роде уже тогда парализуют этот закон и передают все церкви (Духовная Климента). В московскую эпоху утвердился общий принцип, что выморочные имущества получает церковь. Однако, государство, противившееся (с XVI в.) умножению церковных имуществ, вступило в конкуренцию с церковью; таким образом установился следующий порядок: выморочное имущество получает государство, которое, однако, выплачивает церковным установлениям полную стоимость вотчины. Указ 1562 г. говорит еще неопределенно: «…душу умершего государь велит устроить из своей казны». Уложение (XVII, 45) выражается более точно: «А деньги за них (выморочные вотчины) давати из государевы казны по их душам в монастыри, смотря по строению». Выражением «за них» такая уплата совершенно приравнивается к выкупу. Это не какая-нибудь частица ценности вотчины, а полная цена, изменяющаяся, смотря по устройству вотчины. То же подтверждается другим постановлением Уложения о переходе купленных вотчин (даже купленных у своих родичей) к боковым наследникам (за смертью бездетной вдовы). Это тоже своего рода выморочность: за неимением семьи, на купленные вотчины в сущности нет законных наследников. Вводя новый порядок, т. е. установляя боковое наследование и в этих вотчинах, закон говорит: «Родственникам за ту вотчину против купчей дати деньги по его душе. А будет он в той купленной вотчине, что прибавил вотчинного строения, – и родственникам за то прибылое строение потому же дати деньги по его душе» (Уложение XVII, 8). Смысл этих постановлений окончательно уясняется Котошихиным, который говорит: «У которых людей на купленные вотчины не останется наследия и роду, – и те вотчины возьмут на царя, и отдадут за службы в поместье иным людям; а по смерти его дают деньги за ту вотчину из царской казны, на поминание души, по монастырям и по церквам, чего та вотчина стоила». Хотя Котошихин почему-то говорит только о купленных вотчинах, но Уложение (в приведенном месте) имеет в виду всякие выморочные вотчины. Определения закона подтверждаются актами: в 1632 г. вотчина Ефросинии Колядинской, бездетно умершей, по указу патриарха Филарета, отдана ее свояку – князю Волконскому, но этот последний обязывается отдать за нее деньги по указной оценке – по два рубля за четверть – в Троицкий монастырь (Сборник Муханова, № 140)[170].
Подлежало ли тому же порядку выморочное движимое имущество, остается неизвестным. Но, судя по тому, что государство начало конкурировать с церковью именно в праве на недвижимые имущества (по особому значению их для государства), движимые имущества беспрепятственно наследовала церковь.
Период третий
Право наследства в период империи
Изложенные выше начала наследования в Московском государстве, несомненно, нуждались в упорядочении и точнейшем определении в законе.
Но Петр I и его супруга указами о единонаследии 1714 г. марта 23 (П.С.З., № 2789), указом 1716 г. и затем уже по смерти Петра указом 1725 г. (П.С.З., № 4722) разрешили вопросы о наследстве не на основании начал, данных предыдущей историей русского права, а на основании примеров западноевропейского права (впрочем, в немецком праве того времени начало майоратства уже уступило место другим порядкам наследования; образцом для Петра могло служить только английское право).
Прежде всего следует заметить, что предпринятая реформа отнюдь не вытекала из аристократических начал и вообще сословных интересов: она простиралась на всех граждан государства и имела в виду не одно наследование вотчин, но и лавок, амбаров и т. п., касалась не одних дворян, но и купцов и однодворцев. Цель реформы есть казенный интерес (главный руководительный мотив всех внутренних преобразований Петра, хотя между прочими мотивами закона выражено и поддержание знатных фамилий). Интересы же казенные заключаются в ожидаемой большей правильности отправления государственной службы и уплаты податей.
а) По петровскому законодательству, наследодателю предоставляются следующие права завещательных распоряжений: отец или мать, имеющие сыновей, могут среди их выбрать одного главного наследника (единственного для недвижимых имуществ)[171], а имеющие только дочерей – одну для наследования всех недвижимых имуществ. Наследодатель, не имеющий нисходящих, может назначить, посредством завещания одного для наследства недвижимости из своего рода, а движимое имущество может завещать и посторонним. Все указанные права принадлежат одинаково как отцу, так и матери; последняя может распоряжаться в том же порядке не только своим собственным имением, но и четвертою частью, доставшейся ей по наследству от мужа. Далее, все права родительские на назначение наследников переходят ко вдове, если муж ее умер, не оставив завещания. Отсюда вытекали следующие отрицательные выводы: во-первых, право завещательного распоряжения в отношении к предметам расширено на все роды вещей (не исключая и родовых вотчин), но, во-вторых, завещательное право стеснено относительно лиц: наследник (недвижимого имущества) должен быть отыскан или среди нисходящих, или среди родственников. Во всех этих положениях было существенное и явное противоречие старым началам наследования: ибо древнее правило Русской Правды, применяемое тогда лишь к наследству после вдовы, т. е. к наследованию не в собственном смысле, теперь применено к наследству в точном смысле, т. е. к универсальному преемству. При этом никакой генетической связи между постановлениями Русской Правды и законом 1714 г. предположить нельзя: последний есть закон заимствованный (как сказано выше).
Но в этом реформаторском законодательстве есть и другие стеснения завещательного права, не существовавшие раньше: именно, с древних времен предоставлялось право последнему в роде завещевать свое имущество посторонним лицам (см. духовную Климента). Петр еще в 1712 г. именно запретил это (П. С. 3., № 2471); указ о единонаследии смягчил это узаконение только тем, что последний в роде может назначить наследницей одну из женщин своего рода, но с тем, чтобы муж ее принял ее родовую фамилию. Такое запрещение завещательных распоряжений простиралось не только на родовые, но и на благоприобретенные имущества. – Сообразно с признанием в некоторых случаях воли завещателя единственным основанием наследования следовало и увеличение строгости требований от порядка составления завещаний. Еще в 1700 г. было приказано составлять завещания только крепостным порядком (№ 1740). Впоследствии допущены были некоторые изъятия и лишь в 1726 г. восстановлен порядок Уложения (т. е. позволено писать духовные завещания на дому).
б) Относительно наследования по закону уже из приведенного видны существенные отличия нового порядка – единонаследия. Как по завещанию, так и по закону главным наследником (недвижимых имуществ) может быть одно только лицо. Таким лицом (при отсутствии завещания) должен быть старший сын. Но право на майорат не переходит по праву представления, если старший сын умер раньше отца, то главным наследником становится не его сын (внук наследодателя), а следующий по старшинству сын наследодателя (поук. 1725 г.). Если же нет сыновей – старшая дочь. Если старшая дочь вышла замуж до смерти наследодателя, то главной наследницей делается старшая из дочерей-девиц. Если же все дочери вышли замуж, то главной наследницей становится старшая из них. Если же нет ни сыновей, ни дочерей, то один из ближних в роде (вероятно старший в ближайшей степени родства). Если не оставалось и родственников, и если то стороннее лицо, которому завещано имущество под условием женитьбы на одной из родственниц наследодателя и принятия его фамилии, не исполнит этого условия, то имение идет в казну. Наследниками неглавными (движимого имущества) должны быть (поровну) прочие сыновья наследодателя, если главный наследник сын, или прочие дочери, если главная наследница – дочь, или прочие ближние родственники, если главный наследник – родственник. Во всех этих случаях движимое делилось поровну между неглавными наследниками, если завещанием (при отсутствии нисходящих) оно не было передано одному лицу.
Бездетная вдова получает пожизненное право на все имущество мужа, которое после ее смерти идет в наследование по закону. В 1716 г. этот порядок был изменен: право пожизненного владения заменено получением в собственность четвертой части имущества мужа.
Право наследования восходящих не было определено указом о единонаследии, но в 1725 г. постановлено узаконение насчет обеспечения матери после сына, умершего бездетным: ей в таком случае выдается на прожиток до смерти, или второго брака, 3/4 имущества сына (за выделом 1/4 его вдове), а если он вдовы не оставил, то все его имущество. Взамен этого пожизненного права мать может взять в собственность 1/4 часть имения сына.
Время после отмены единонаследия. Результатом закона, противоречащего обычному порядку, явилось следующее: «…родители по равной любви ко всем своим детям, употребляли все средства для того, чтобы разделить между ними свое имение по равным частям, прибегали для того к подложным продажам и закладам, обязывали детей великими клятвами, чтобы получивший после них все имение передал часть его своим братьям; из-за наследства рождались между детьми и родственниками ссоры, ненависть, смертоубийства» (Неволин. П. С. С. T.V. С. 412). Вот причины отмены закона о единонаследии при императрице Анне Иоанновне (1731 г., марта 17; П. С. 3., № 5717. См. также ук. 1730 г., декабря 9 и 23 и 1733 г. июля 17).
Указы Анны Иоанновны простирались на случаи наследства по закону, о наследстве же по завещанию не дали никаких указаний. В этом отношении господствовали случайность и казуистичность до 1831 г. (октября 1), когда издано было «положение о духовных завещаниях». В указанный промежуток времени допускалось фактически распоряжение благоприобретенными имениями, но относительно родовых имений постановлялись противоречивые решения как в общих узаконениях (жалованной грамоте дворянству и гор. положении Екатерины II), так и в отдельных указах по частным случаям. В сенатских решениях 1740 г. (равно и во многих других) и двух упомянутых грамотах Екатерины II распоряжение родовыми имуществами (конечно, вопреки закону, т. е. несогласно с порядком родового преемства) воспрещается. Но сенатским решением 1791 г. признана сила указа о единонаследии 1714 г. в той его части, по которой бездетный может назначить кого угодно из своих родственников наследником в родовом имении. То же подтверждено в 1804 г. Высочайшим указом (по делу Вердеревских). Но сенат и после этого признавал недействительными завещания бездетных относительно родовых имений (1811 г. – по делу Шереметева, 1818 г. – по делу Державина). Во всех этих противоречивых решениях основывались на указ 1714 г., признавая его неотмененным и различно толкуя его смысл.
Что касается наследования по закону, то некоторые общие правила были уже установлены в самом указе императрицы Анны Иоанновны; другие выработались постепенно в течение XVIII и начале XIX в. А именно:
О наследовании нисходящих было установлено (на основаниях, указанных в праве Московского государства), что дочь при братьях ее получает Ум недвижимых имуществ и Vs – движимых. В 1815 и 1824 г. были разрешены вытекающие отсюда затруднения: если дочерей останется столько, что за выделом каждой из них узаконенной части сыновьям ничего не останется, или доли их будут менее дочерних, то в таких случаях велено делить имущество пополам, отдавая одну половину сыновьям, другую дочерям. Единонаследие удержано, как специальный способ (указ 1746 г. декабря 31) для военных поселенцев, которым даны были наделы из государственных земель.
О наследовании супругов. Императрица Анна Иоанновна обобщила прежний закон (Уложение царя Алексея Михайловича) относительно поместий, т. е. каждому из супругов предоставлено наследование в 1/7 части недвижимых и 1/4 из движимых в собственность, что не обусловлено и вступлением во 2-й брак. Этот выдел получает полное значение права наследования, так что на него распространено и право представления (невестке после свекра). Впрочем, выдел обусловлен просьбой о нем, так что наследники супруга, который не просил выдела, не имеют права отыскивать его. В последующее время был разрешен вопрос: имеет ли право муж распорядиться в своем завещании благоприобретенным имением так, чтобы лишить жену ее узаконенной части? Сначала сепаратными указами это воспрещалось; напротив, в 1836 г. было разрешено в утвердительном смысле.
О наследовании боковых постановлено решение о том, в какой род должны идти благоприобретенные имения, и именно в род мужа. Вопрос об этом служит еще отголоском древнего права, по которому благоприобретенные имущества признаваемы были собственностью обоих супругов. Линия родства распространена в бесконечность.
О наследовании восходящих было установлено, что отец и мать (но не дальнейшие) воспринимают опять в свою полную собственность имущество, данное ими детям, после бездетной смерти этих последних, и пользуются пожизненно их благоприобретенными имениями.
Но Петр I и его супруга указами о единонаследии 1714 г. марта 23 (П.С.З., № 2789), указом 1716 г. и затем уже по смерти Петра указом 1725 г. (П.С.З., № 4722) разрешили вопросы о наследстве не на основании начал, данных предыдущей историей русского права, а на основании примеров западноевропейского права (впрочем, в немецком праве того времени начало майоратства уже уступило место другим порядкам наследования; образцом для Петра могло служить только английское право).
Прежде всего следует заметить, что предпринятая реформа отнюдь не вытекала из аристократических начал и вообще сословных интересов: она простиралась на всех граждан государства и имела в виду не одно наследование вотчин, но и лавок, амбаров и т. п., касалась не одних дворян, но и купцов и однодворцев. Цель реформы есть казенный интерес (главный руководительный мотив всех внутренних преобразований Петра, хотя между прочими мотивами закона выражено и поддержание знатных фамилий). Интересы же казенные заключаются в ожидаемой большей правильности отправления государственной службы и уплаты податей.
а) По петровскому законодательству, наследодателю предоставляются следующие права завещательных распоряжений: отец или мать, имеющие сыновей, могут среди их выбрать одного главного наследника (единственного для недвижимых имуществ)[171], а имеющие только дочерей – одну для наследования всех недвижимых имуществ. Наследодатель, не имеющий нисходящих, может назначить, посредством завещания одного для наследства недвижимости из своего рода, а движимое имущество может завещать и посторонним. Все указанные права принадлежат одинаково как отцу, так и матери; последняя может распоряжаться в том же порядке не только своим собственным имением, но и четвертою частью, доставшейся ей по наследству от мужа. Далее, все права родительские на назначение наследников переходят ко вдове, если муж ее умер, не оставив завещания. Отсюда вытекали следующие отрицательные выводы: во-первых, право завещательного распоряжения в отношении к предметам расширено на все роды вещей (не исключая и родовых вотчин), но, во-вторых, завещательное право стеснено относительно лиц: наследник (недвижимого имущества) должен быть отыскан или среди нисходящих, или среди родственников. Во всех этих положениях было существенное и явное противоречие старым началам наследования: ибо древнее правило Русской Правды, применяемое тогда лишь к наследству после вдовы, т. е. к наследованию не в собственном смысле, теперь применено к наследству в точном смысле, т. е. к универсальному преемству. При этом никакой генетической связи между постановлениями Русской Правды и законом 1714 г. предположить нельзя: последний есть закон заимствованный (как сказано выше).
Но в этом реформаторском законодательстве есть и другие стеснения завещательного права, не существовавшие раньше: именно, с древних времен предоставлялось право последнему в роде завещевать свое имущество посторонним лицам (см. духовную Климента). Петр еще в 1712 г. именно запретил это (П. С. 3., № 2471); указ о единонаследии смягчил это узаконение только тем, что последний в роде может назначить наследницей одну из женщин своего рода, но с тем, чтобы муж ее принял ее родовую фамилию. Такое запрещение завещательных распоряжений простиралось не только на родовые, но и на благоприобретенные имущества. – Сообразно с признанием в некоторых случаях воли завещателя единственным основанием наследования следовало и увеличение строгости требований от порядка составления завещаний. Еще в 1700 г. было приказано составлять завещания только крепостным порядком (№ 1740). Впоследствии допущены были некоторые изъятия и лишь в 1726 г. восстановлен порядок Уложения (т. е. позволено писать духовные завещания на дому).
б) Относительно наследования по закону уже из приведенного видны существенные отличия нового порядка – единонаследия. Как по завещанию, так и по закону главным наследником (недвижимых имуществ) может быть одно только лицо. Таким лицом (при отсутствии завещания) должен быть старший сын. Но право на майорат не переходит по праву представления, если старший сын умер раньше отца, то главным наследником становится не его сын (внук наследодателя), а следующий по старшинству сын наследодателя (поук. 1725 г.). Если же нет сыновей – старшая дочь. Если старшая дочь вышла замуж до смерти наследодателя, то главной наследницей делается старшая из дочерей-девиц. Если же все дочери вышли замуж, то главной наследницей становится старшая из них. Если же нет ни сыновей, ни дочерей, то один из ближних в роде (вероятно старший в ближайшей степени родства). Если не оставалось и родственников, и если то стороннее лицо, которому завещано имущество под условием женитьбы на одной из родственниц наследодателя и принятия его фамилии, не исполнит этого условия, то имение идет в казну. Наследниками неглавными (движимого имущества) должны быть (поровну) прочие сыновья наследодателя, если главный наследник сын, или прочие дочери, если главная наследница – дочь, или прочие ближние родственники, если главный наследник – родственник. Во всех этих случаях движимое делилось поровну между неглавными наследниками, если завещанием (при отсутствии нисходящих) оно не было передано одному лицу.
Бездетная вдова получает пожизненное право на все имущество мужа, которое после ее смерти идет в наследование по закону. В 1716 г. этот порядок был изменен: право пожизненного владения заменено получением в собственность четвертой части имущества мужа.
Право наследования восходящих не было определено указом о единонаследии, но в 1725 г. постановлено узаконение насчет обеспечения матери после сына, умершего бездетным: ей в таком случае выдается на прожиток до смерти, или второго брака, 3/4 имущества сына (за выделом 1/4 его вдове), а если он вдовы не оставил, то все его имущество. Взамен этого пожизненного права мать может взять в собственность 1/4 часть имения сына.
Время после отмены единонаследия. Результатом закона, противоречащего обычному порядку, явилось следующее: «…родители по равной любви ко всем своим детям, употребляли все средства для того, чтобы разделить между ними свое имение по равным частям, прибегали для того к подложным продажам и закладам, обязывали детей великими клятвами, чтобы получивший после них все имение передал часть его своим братьям; из-за наследства рождались между детьми и родственниками ссоры, ненависть, смертоубийства» (Неволин. П. С. С. T.V. С. 412). Вот причины отмены закона о единонаследии при императрице Анне Иоанновне (1731 г., марта 17; П. С. 3., № 5717. См. также ук. 1730 г., декабря 9 и 23 и 1733 г. июля 17).
Указы Анны Иоанновны простирались на случаи наследства по закону, о наследстве же по завещанию не дали никаких указаний. В этом отношении господствовали случайность и казуистичность до 1831 г. (октября 1), когда издано было «положение о духовных завещаниях». В указанный промежуток времени допускалось фактически распоряжение благоприобретенными имениями, но относительно родовых имений постановлялись противоречивые решения как в общих узаконениях (жалованной грамоте дворянству и гор. положении Екатерины II), так и в отдельных указах по частным случаям. В сенатских решениях 1740 г. (равно и во многих других) и двух упомянутых грамотах Екатерины II распоряжение родовыми имуществами (конечно, вопреки закону, т. е. несогласно с порядком родового преемства) воспрещается. Но сенатским решением 1791 г. признана сила указа о единонаследии 1714 г. в той его части, по которой бездетный может назначить кого угодно из своих родственников наследником в родовом имении. То же подтверждено в 1804 г. Высочайшим указом (по делу Вердеревских). Но сенат и после этого признавал недействительными завещания бездетных относительно родовых имений (1811 г. – по делу Шереметева, 1818 г. – по делу Державина). Во всех этих противоречивых решениях основывались на указ 1714 г., признавая его неотмененным и различно толкуя его смысл.
Что касается наследования по закону, то некоторые общие правила были уже установлены в самом указе императрицы Анны Иоанновны; другие выработались постепенно в течение XVIII и начале XIX в. А именно:
О наследовании нисходящих было установлено (на основаниях, указанных в праве Московского государства), что дочь при братьях ее получает Ум недвижимых имуществ и Vs – движимых. В 1815 и 1824 г. были разрешены вытекающие отсюда затруднения: если дочерей останется столько, что за выделом каждой из них узаконенной части сыновьям ничего не останется, или доли их будут менее дочерних, то в таких случаях велено делить имущество пополам, отдавая одну половину сыновьям, другую дочерям. Единонаследие удержано, как специальный способ (указ 1746 г. декабря 31) для военных поселенцев, которым даны были наделы из государственных земель.
О наследовании супругов. Императрица Анна Иоанновна обобщила прежний закон (Уложение царя Алексея Михайловича) относительно поместий, т. е. каждому из супругов предоставлено наследование в 1/7 части недвижимых и 1/4 из движимых в собственность, что не обусловлено и вступлением во 2-й брак. Этот выдел получает полное значение права наследования, так что на него распространено и право представления (невестке после свекра). Впрочем, выдел обусловлен просьбой о нем, так что наследники супруга, который не просил выдела, не имеют права отыскивать его. В последующее время был разрешен вопрос: имеет ли право муж распорядиться в своем завещании благоприобретенным имением так, чтобы лишить жену ее узаконенной части? Сначала сепаратными указами это воспрещалось; напротив, в 1836 г. было разрешено в утвердительном смысле.
О наследовании боковых постановлено решение о том, в какой род должны идти благоприобретенные имения, и именно в род мужа. Вопрос об этом служит еще отголоском древнего права, по которому благоприобретенные имущества признаваемы были собственностью обоих супругов. Линия родства распространена в бесконечность.
О наследовании восходящих было установлено, что отец и мать (но не дальнейшие) воспринимают опять в свою полную собственность имущество, данное ими детям, после бездетной смерти этих последних, и пользуются пожизненно их благоприобретенными имениями.
<< Назад Вперёд>>
