Из-за потерь тяжелой артиллерии, винтовок и другого материального обеспечения положение на фронте становилось отчаянным, и в то же время экономическое и финансовое положение было столь же серьезным. Но какими бы мрачными ни были перспективы, я, тем не менее, был склонен смотреть на вещи с оптимизмом. Правительство подавило большевистское восстание и, казалось, намерено действовать твердо. Пока в стране царила анархия, не могло быть настоящего продолжительного улучшения, и только восстановление порядка могло, как я надеялся, благотворно сказаться на всех сферах общественной жизни. Керенский вернулся с фронта 19 июля и сразу же поставил условием своего дальнейшего пребывания в этой должности безусловное подчинение армии правительству, без всякого вмешательства со стороны солдатских комитетов, а также пресечение всякой большевистской агитации и ареста Ленина и его сообщников. Общество и большая часть армии были на стороне правительства, поскольку публикация документов, доказывающих, что большевистские лидеры получали деньги от немцев, вызвала всеобщее возмущение. Наступил благоприятный психологический момент для правительства нанести последний сокрушительный удар по внутреннему врагу. Но Совет выступил с возражениями. Он не хотел, чтобы расследовались обвинения, выдвинутые против большевиков, поскольку опасался, что какие-то из членов Совета окажутся скомпрометированными, и поэтому поставил условием принятия требований, выдвинутых Керенским, переход правительства на более демократическую платформу. Совет настаивал, чтобы правительство немедленно, не дожидаясь решения Учредительного собрания, провозгласило республику и приняло план Чернова по решению земельного вопроса. Эти условия вызвали бурные споры в кабинете: министры-социалисты поддержали Совет, а князь Львов угрожал уйти в отставку, заявляя, что, если правительство примет эти условия, оно превысит свои полномочия и узурпирует права Учредительного собрания. Терещенко тщетно старался сыграть роль посредника и выработать компромиссное решение, которое позволило бы примирить противоречивые взгляды. Дискуссия еще продолжалась, когда Керенского попросили выполнить данное ранее обещание и произнести речь перед гусарским полком. По возвращении ему передали телеграмму с известием, что немцы прорвали фронт русской армии. Когда он прочел это своим коллегам, князь Львов выразил желание отказаться от поста премьер-министра в пользу Керенского как более молодого и энергичного человека, который находится в непосредственной связи с демократией. Все с этим согласились, и одновременно Керенский получил все полномочия, о которых он просил. Поскольку он сохранял за собой пост военного министра, было решено, что Некрасов будет назначен заместителем председателя Совета министров и что он будет замещать Керенского во время его поездок на фронт. Некрасов, принадлежавший к левому крылу кадетской партии, был сильным и способным человеком, которому приписывали стремление стать премьер-министром. Однако он не вызывал доверия, поскольку в нем было слишком много от авантюриста и он не раз менял партии, исходя из своей выгодны.
Когда через несколько дней я зашел к Терещенко, он заверил меня, что правительство теперь полностью овладело ситуацией и будет действовать независимо от Совета. Подведя меня к окну, он показал мне разоруженных солдат пулеметного полка, собранных на площади перед Зимним дворцом, и сказал, что они вскоре будут отправлены на работы на Мурманскую железную дорогу. Исполнительный комитет Всероссийского Совета рабочих депутатов и Всероссийского Совета крестьянских депутатов наделил правительство всей полнотой власти в отношении армии, а также анархистов в тылу. В ответ на требование Корнилова, Керенский издал приказ, наделяющий командиров правом расстреливать без суда солдат, которые отказывались подчиняться приказам. Но хотя сейчас у Керенского были все возможности, чтобы взять ситуацию под контроль, он не сумел должным образом ими воспользоваться. Он не сделал попыток найти и арестовать Ленина, он отменил приказ об аресте Троцкого и других большевистских лидеров на том основании, что они являются членами Исполнительного комитета Совета, и удовлетворился выпуском прокламаций, призывающих рабочих сдать оружие вместо того, чтобы приказать военным властям разоружить их силой. К тому же я даже не уверен, что кто-либо из организаторов большевистского восстания или из тех, кто принимал в нем участие, понесли хоть какое-нибудь наказание. Я отнюдь не был удовлетворен позицией правительства, и в моих разговорах с Терещенко я пытался убедить его в необходимости применения в тылу таких же дисциплинарных мер, какие были введены в действие на фронте, а также реорганизации плохо отлаженной транспортной системы – главной причины большинства российских экономических трудностей. Я даже предложил, чтобы численность войск на фронте была сокращена до минимума, необходимого для сдерживания немцев, и чтобы остальные были отправлены в тыл и заняты в системе общественных работ.
В это время Керенский пытался преобразовать свое правительство с тем, чтобы придать ему общенациональный характер. Кадеты, с которыми он вступил в переговоры, в качестве условий своего участия в правительстве выдвинули отставку Чернова, активное ведение войны и независимость правительства от Совета. Все эти требования, как я сказал Терещенко, вызвали у меня горячее одобрение. Первое условие оказалось неприемлемым, поскольку Керенский опасался, что, уволив Чернова, он потеряет поддержку социалистов-революционеров.
Я снова хочу привести цитаты из моей переписки с министерством иностранных дел и своего дневника, который я начал вести после революции.
2 августа
«Сегодня утром Терещенко сказал мне, что и он, и Керенский подали в отставку, но изменили свое решение по просьбе своих коллег. Чернов также подал в отставку и, придя в Совет, был там встречен овацией. Терещенко далее сказал, что если правительство не примет срочных мер, то оно должно будет уступить свое место контрреволюционерам. Благополучие его родины для него важнее всего, и ситуация не терпит отлагательства. Он сказал Керенскому, что, если тот не предпримет энергичных действий, он подаст в отставку. По его мнению, необходимо военизировать всю страну, подавить беспорядки и включить Корнилова в состав правительства. Керенский разделял эти взгляды, но у него были связаны руки, поскольку министры-социалисты не желали брать на себя ответственность за меры, необходимые для спасения страны. Церетели, сказал он, предпочел бы выйти из правительства и быть независимым членом Совета, тогда как кадеты добиваются полной победы своей партии и замены правительства.
Ситуация настолько неопределенная, что лично я не вижу никаких проблесков света. Политику Терещенко может осуществить лишь правительство, в котором широко представлены социалисты, иначе его обвинят в том, что он прокладывает дорогу контрреволюции, и результатом будет еще одно большевистское восстание и провал в анархию. Кадеты не пользуются поддержкой в армии, и им пока рано брать власть в свои руки в надежде на успех».
2 августа
«У меня есть основания полагать, что в правительстве никто, кроме социалистов, не хотел бы, чтобы Стокгольмская конференция состоялась, поскольку есть опасения, что разговоры о мире могут плохо повлиять на армию. Однако они не будут препятствовать участию российских социалистов, но также и не будут чувствовать себя связанными решениями, которые примет эта конференция. Они заинтересованы в том, чтобы на этой конференции присутствовали социалисты из других союзных стран и чтобы Россия не оказалась наедине с Германией.
На мой взгляд, было бы ошибкой оставлять немцам полную свободу действий в Стокгольме, особенно в силу того, что здесь это вызвало бы неправильное истолкование нашей позиции. Так как мы не намерены связывать себя решениями конференции, я не вижу, как присутствие британских социалистов могло бы повредить нашим интересам».
4 августа
«Осмелюсь заметить, что настал тот момент, когда, в ответ на призыв России к сотрудничеству, мы должны откровенно сказать ее правительству, что, хотя мы по-прежнему продолжаем делать все возможное, чтобы ослабить давление на ее фронтах, наращивая наше наступление, мы ждем, чтобы она, в свою очередь, сосредоточила все усилия на реорганизацию вооруженных сил и восстановление дисциплины как на фронте, так и в тылу. Было бы хорошо, если бы послы союзников получили указание сразу, как только будет сформировано новое правительство, сделать председателю Совета министров соответствующие заявления».
Приведенная выше телеграмма привела к тому, что представители союзных держав, собравшиеся на встречу в Лондоне, послали Керенскому через своих послов в Петрограде сообщение, задуманное как протест, но выражавшее благое пожелание восстановления дисциплины в армии. Мне, однако, было поручено, если я сочту это желательным, лично поговорить с ним от лица британского правительства – в том смысле, в каком я предлагал.
6 августа
«Керенский сформировал правительство, шесть членов которого социалисты, а восемь других – нет. Из последних пять принадлежат партии кадетов. Авксентьев – председатель Совета крестьянских депутатов – стал министром внутренних дел, а Савинков – бывший террорист – заместителем военного министра. Корнилов назначен Верховным главнокомандующим».
11 августа
«Сегодня я виделся с Керенским во время завтрака, который давал Терещенко. В ходе беседы я отметил, что меня очень огорчает то обстоятельство, что все подходят к ситуации исключительно с партийной точки зрения и политические соображения берут верх над военными нуждами. Говоря о просьбе возобновить поставки вооружения, с которой обратился к нам Корнилов, я заметил, что мы стали свидетелями того, как из-за нехватки дисциплины успешно начатое наступление превратилось в беспорядочное бегство, и что наши власти удовлетворят эту просьбу лишь в случае, если Корнилову будет предоставлена вся полнота власти для восстановления дисциплины. Убедительным аргументом для моего правительства, добавил я, может послужить мое сообщение о том, что Петроград включен в прифронтовую зону и в нем введено военное положение. Керенский заявил, что правительство твердо намерено поддерживать порядок, и слегка раздраженно добавил, что если Британия намерена устраивать торговлю по поводу пушек и не желает помогать России, то лучше так сразу и сказать. Я ответил, что он неправильно истолковал мои слова: мы всей душой стремимся помочь России, но что пользы посылать ей на фронт орудия, если их неизбежно захватят немцы. Нам нужен каждый ствол, который мы можем направить на фронт, и, используя его по назначению, мы оказываем существенную помощь России».
Неделю спустя я получил ответ на приведенную выше телеграмму. Мне были даны указания заверить Керенского в искреннем желании британского правительства оказывать помощь России и сказать ему, что, хотя британская армия ведет сейчас самое тяжелое наступление из всех, что она предпринимала с начала войны, все же правительство дало приказ возобновить поставку тяжелого вооружения в Россию.
13 августа
«Опубликование переписки между премьер-министром и мистером Хендерсоном касательно позиции последнего по вопросу о созыве Стокгольмской конференции привело российское правительство в замешательство и вызвало нападки со стороны Совета. Обсуждая со мной этот вопрос, Терещенко сказал, что он поручил российскому поверенному в делах сообщить британскому правительству, что российское правительство расценивает Стокгольмскую конференцию как партийную и ни в коей мере не намерено считать себя связанным ее решениями. Он также заявил, что препроводительная нота Набокова мистеру Балфуру, которой премьер-министр придает такое значение, была написана без его на то указаний. Он никогда не уполномочивал его заявлять, что российское правительство возражает против проведения конференции. (Набоков в своей ноте мистеру Балфуру употребил выражение, которое было истолковано в таком смысле.)
Хотя и Терещенко, и Керенский признавались мне, что для них было бы желательней, чтобы конференция не состоялась, они вовсе не хотели, чтобы мы публично заявляли, что они являются ее противниками. Керенский просил меня сегодня утром призвать британское правительство выдать паспорта нашим социалистам».
15 августа
«С помощью телеграмм я передавал вам всю имеющуюся у меня информацию относительно различных стадий недавнего правительственного кризиса и окончательного состава правительства. Оно стало улучшенным вариантом предыдущего, и некоторые из новых министров – вполне подходящие люди. Плеханов, который проделал прекрасную работу, должен был войти в правительство, но Совет воспротивился этому, поскольку он никак не мог простить ему заявления, что он в первую очередь – патриот, а потом уже – социалист.
У нас здесь сложилось удивительное положение, когда приходится приветствовать назначение террориста, который был основным организатором убийства великого князя Сергея Александровича и Плеве, в надежде, что его энергия и сила воли могут спасти армию. Савинков – ярый сторонник строжайших мер как для восстановления дисциплины, так и для подавления анархии, и говорят, что он просил у Керенского разрешения отправиться с парой полков в Таврический дворец и арестовать Совет. Не стоит и говорить, что сделать это ему не позволили. С другой стороны, он, к несчастью, противник наделения офицеров прежними дисциплинарными полномочиями и предпочитает, чтобы это было поручено правительственным комиссарам на фронте, видя в этом гарантию против возможной контрреволюции.
Хотя новости с фронта лучше и хотя в Петрограде все тихо, я не могу охарактеризовать положение как удовлетворительное. Правительство упустило уникальную возможность раз и навсегда разделаться с большевиками, представившуюся ему после беспорядков прошлого месяца. Когда я упрекнул в этом Терещенко, он сказал, что, к несчастью, Керенский был на фронте, когда эти беспорядки начались. По возвращении он заметил, что было бы лучше, если бы князь Львов повременил пару часов с отправкой войск и орудий на защиту Совета, которым грозила опасность быть арестованными или убитыми восставшими войсками. Правительство в целом также не внушает особого доверия. Гучков рассматривает положение в самом мрачном свете и считает, что в войсках в ближайшем времени возникнет голод и что если война продлится до зимы, то армия растворится и растает сама собой. Он заявил, что нынешнее правительство безнадежно и никогда не сможет спасти страну. Ему бы, конечно, хотелось отделаться от социалистов и заменить их людьми из правых партий. Я ответил, что правительство ничего не сможет сделать, если не получит поддержку петроградского гарнизона, который в настоящее время предпочитает повиноваться Совету, а не правительству.
На днях у меня состоялась долгая беседа с князем Кропоткиным. Он оценивает положение почти так же, как и я, хотя он более пессимистично настроен в том, что касается будущего. Я все еще надеюсь, что Россия избегнет краха, хотя ей придется столкнуться с ужасающими военными, промышленными и финансовыми трудностями. Как она находит деньги для продолжения войны и для выплаты процентов по государственным долгам – для меня полная загадка. Мы и американцы вскоре встанем перед необходимостью предоставить ей значительную финансовую помощь, если мы хотим, чтобы она продержалась эту зиму. Однако не стоит думать, что мы пойдем на это, не получив доказательств ее решимости навести порядок в собственном доме, для чего ей следует восстановить дисциплину в армии и подавить анархию в тылу. Генерал Корнилов – единственный человек, у которого хватит на это сил, и он ясно дал понять, что подаст в отставку, если правительство не выполнит его требований и не предоставит ему полномочий, которые он сочтет необходимыми. Опасность заключается в том, что если ему это удастся и он приобретет главенствующее влияние на армию, то это вызовет подозрения Совета, чья политика, направленная на подрыв дисциплины, первоначально была вызвана боязнью, что армия станет главной действующей силой в стране».
24 августа
«Вчера вечером я возвратился после недельного отпуска в Финляндии и сегодня утром увиделся с Терещенко. Я заявил ему, что чрезвычайно разочарован тем, что ситуация изменилась лишь к худшему, что никакие из задуманных дисциплинарных мер в действительности не были применены и что правительство показалось мне как никогда слабым. Я спросил его, согласен ли Керенский с Верховным главнокомандующим по вопросу о восстановлении смертной казни в тылу? Он ответил, что только в последние несколько недель стало возможным хотя бы поднять этот вопрос и что правительство вынуждено действовать с особой осторожностью. Керенский, сказал он, выступил в Совете министров за введение смертной казни за государственные преступления как для солдат, так и для гражданских лиц, но кадеты возражали против ее применения к последним, поскольку опасались, что это может быть использовано против тех, кого обвиняли в подготовке контрреволюции. Я ответил, что в прошлом у правительства, возможно, и были основания для осторожности, но теперь ему нельзя терять времени, поскольку, не говоря уж о военных перспективах, экономическое положение так серьезно, что если сейчас не принять экстренных мер, то зимой могут возникнуть серьезные трудности. Я однажды предупреждал императора, что голод и холод принесут с собой революцию и, если правительство не будет действовать быстро, те же самые причины приведут к контрреволюции. Терещенко признал, что правительство не так сильно, как бы ему хотелось, но сказал, что на открывающемся завтра Московском государственном совещании генерал Корнилов представит свою программу и назовет меры, которые он считает необходимыми. Совещание будет первым общенациональным собранием после революции, и там будут присутствовать все министры, а также представители Совета и других организаций».
29 августа
«Хотя все партии, за исключением экстремистских, не ставили своей целью затруднить работу правительства, совещание вместо того, чтобы обеспечить национальное единство, скорее четче обозначило разногласия между различными партиями, и вполне вероятно, что не пройдет и нескольких недель, как мы столкнемся с новым кризисом».
30 августа
«Терещенко, с которым я беседовал после его возвращения из Москвы, считает, что совещание укрепило позицию правительства. По его словам, Верховный главнокомандующий получил теперь все полномочия в действующей армии, но он не требовал немедленного введения смертной казни в тылу. Военное положение было объявлено в Казани, но вводить его в Петрограде слишком рискованно. Однако будут предприняты другие меры, чтобы взять ситуацию в столице – весьма неудовлетворительную, по его же признанию, – под контроль».
31 августа
«Сегодня утром я разговаривал с Керенским, и на мой вопрос о совещании он выразил удовлетворение его результатами. Я сказал ему, что хотя я один из немногих, кто еще не оставил надежду на то, что Россия соберется с силами, но я не возьму на себя ответственность за благоприятное освещение положения перед своим правительством, если он не даст мне достаточных гарантий касательно поддержания порядка в тылу, а также вопросов транспорта и продовольствия. Корнилов говорил в Москве об опасности развала на железных дорогах и об угрожающем армии голоде, и если такое случится, то наступит общий крах, к которому я должен подготовить свое правительство.
Керенский не стал отрицать, что положение очень серьезное. Он не может, сказал он, предсказывать события или давать твердых гарантий относительно будущего. В Москве представители Совета и промышленных организаций пообещали правительству свою поддержку. Церетели заявил, что война должна быть продолжена до тех пор, пока враг не будет изгнан с русской земли, и что сепаратный мир может быть заключен, только если революция будет подавлена. Он подтверждает это заявление и заверяет меня, что Россия никогда не выйдет из войны, если только будет в состоянии ее продолжать. Смертная казнь, добавил он, будет применяться в тылу ко всем, кто будет изобличен в государственной измене. Я сказал ему, что больше всего меня беспокоит тот факт, что социалисты в правительстве боятся превращения армии в эффективную боевую силу, чтобы ее когда-нибудь не использовали против революции. Это фатальная ошибка, и если когда-нибудь случится контрреволюция, то причиной ее будет неспособность правительства предпринять необходимые меры для спасения страны. Если бы правительство исполняло свой долг, ему бы нечего было бояться. Керенский сказал, что я ошибаюсь, что опасность уже существует и он никогда не согласится своей рукой ковать оружие, которое могут обернуть против революции. На его просьбу оказать Временному правительству практическую поддержку и отбить охоту ко всяким разговорам о реакции я ответил, что в двух интервью, которые недавно давал прессе, я призвал все партии и классы забыть о разногласиях и сплотиться вокруг правительства для защиты своей страны. Однако я не стал от него скрывать, как больно мне смотреть на то, что происходит в Петрограде. Пока британские солдаты проливают за Россию свою кровь, российские солдаты праздно шатаются по улицам, ловят рыбу в реке и катаются на трамваях, и повсюду действуют германские шпионы. Он этого не отрицал, но сказал, что в скором времени будут приняты меры для устранения этих злоупотреблений».
3 сентября
«Высказанные Керенским опасения контрреволюции в известной степени оправданны, поскольку мне стало известно, что определенная группа лиц, пользующихся, как говорят, поддержкой известных промышленников и финансистов, а также некоторых полков, замышляет арест правительства и роспуск Совета. Хотя недовольство, вызванное падением Риги и серьезным положением Двинска, растет, такая попытка не имеет никаких шансов на успех».
3 сентября
«После моего последнего письма интересы общества сосредоточились вокруг Московского государственного совещания и влияния, которое оно может оказать на политическую ситуацию. Насколько я могу судить, его единственным конкретным результатом стало то, что после честных и откровенных заявлений министров общество узнало правду об отчаянном положении в стране, а правительство познакомилось с точкой зрения различных партий и промышленных организаций. Вместо того чтобы внести свой вклад в установление национального единства, совещание лишь усугубило различия между партиями, и, хотя все речи – за исключением тех, что произносили большевики, – были полны патриотической риторики, не было сделано попытки преодолеть пропасть, разделяющую правых и левых. Керенский увлекся общими словами. Он не сказал ни о том, что сделано им в прошлом, ни что он предполагает сделать в будущем. Ни он, ни другие партийные лидеры, за исключением председателя Совета Чхеидзе, не дали никаких конкретных предложений.
Выражая свою готовность поддержать правительство, они делали это с оговорками и условиями и не проявили ни малейшего желания забыть о разногласиях или пожертвовать своими классовыми интересами. Удивительно, но, похоже, все они полагают, что добились на совещании успеха, но не согласны друг с другом по поводу того, что же достигнуто этим совещанием. В целом, однако, правительство как таковое укрепило свои позиции, и, хотя никакой резолюции не было принято, теперь оно, по-видимому, обладает всеми полномочиями, чтобы справиться с ситуацией, если оно только ими воспользуется.
Керенский, напротив, утратил свое влияние и определенно произвел плохое впечатление своей манерой ведения заседаний и безапелляционным тоном своих речей. По общему мнению, он очень нервничал, но было ли это вызвано общим переутомлением или соперничеством – несомненно существующим между ним и Корниловым, – сказать трудно. Корнилов – гораздо более сильный человек, чем Керенский, и, если ему удастся утвердить свое влияние в армии и последняя станет могучей боевой силой, он будет хозяином положения. Я слышал из нескольких источников, что Керенский сделал все возможное, чтобы не дать Корнилову выступить на совещании, и, хотя в силу обстоятельств он был вынужден согласиться на все требования генерала, он, очевидно, считает его опасным противником. Родзянко и его друзья из правых партий опрометчиво поставили Корнилова под удар, представив его как своего предводителя, в результате социалисты повели себя враждебно и поддержали Керенского.
Поведение Корнилова едва ли было рассчитано на то, чтобы рассеять подозрения Керенского. Он театрально въехал в Москву, окруженный тюркской гвардией,[97] и перед тем, как проследовать на совещание, посетил святые мощи, у которых всегда молился император, когда приезжал в Москву. Керенский, у которого в последнее время несколько вскружилась голова, так что его даже прозвали „маленьким Наполеоном“, старался соответствовать своей новой роли: он принимал характерные наполеоновские позы и поставил у себя за спиной двух адъютантов, остававшихся там все время, пока шло заседание. Полагаю, что Керенский и Корнилов не испытывают друг к другу никаких теплых чувств, но основным обнадеживающим моментом служит то, что в настоящее время ни один из них не может обойтись без другого. Керенский не может исправить военную ситуацию без Корнилова, поскольку тот единственный человек, способный контролировать армию. Корнилов, в свою очередь, не может обойтись без Керенского, поскольку, несмотря на снижающуюся популярность, он лучше других подходит для того, чтобы обратиться к массам и убедить их согласиться на решительные меры, которые должны быть предприняты в тылу, если армии предстоит четвертая зимняя кампания.
Родзянко и другие слишком много говорили о контрреволюции и всегда утверждали, что военный переворот – единственное, что может спасти Россию. Кадеты хотя и высказывались с большей осторожностью, но тоже были твердо намерены свергнуть правительство и своей тактикой внушали убеждение, что они готовят контрреволюцию. В телеграмме, которую послал мне генерал Бартер по возвращении из Москвы в Ставку, он сообщал, что в настоящий момент готовится нечто вроде военного переворота. Я сказал ему, что в настоящее время что-либо подобное будет иметь роковые последствия, поскольку неизбежно приведет к гражданской войне и окончательной катастрофе. Я не считаю Керенского идеальным премьер-министром, и, несмотря на все услуги, оказанные им в прошлом, он уже почти сыграл свою роль. Но я не вижу ему достойной замены и не верю, что правительство, состоящее исключительно из кадетов или октябристов, будет работать лучше, чем нынешнее. Однако некоторые перемены в составе правительства необходимы, и в первую очередь следует отправить в отставку Чернова.
Продолжительный разговор с Керенским несколько дней назад произвел на меня довольно удручающее впечатление. Он не отрицал, что существует вероятность наступления окончательного паралича, вызванного остановкой железных дорог и нехваткой продовольствия, в то время как опасение, что армия может быть использована для осуществления контрреволюции, заставляет его колебаться относительно принятия срочных мер для восстановления дисциплины и боеспособности. Он не раз говорил, что всем нам необходимо сделать все возможное, чтобы сократить продолжительность войны, поскольку он опасается, что Россия не сможет держаться бесконечно. Я сказал ему, что именно с этой целью союзники ведут наступления на различных фронтах и, если он хочет, чтобы война скорее закончилась, он должен нам помочь. А для этого нужно восстановить боеспособность российской армии и порядок внутри страны, дать приказ применять к войскам в тылу те же дисциплинарные меры, которые действуют на фронте. Он дал мне совершенно ясные заверения по всем этим пунктам, но я не берусь предсказать, осуществит он их на деле или нет».
<< Назад Вперёд>>
