Правительство Керенского, подобно императорскому режиму, пало без борьбы. И он, и император не желали видеть угрожавшей им опасности, и оба позволили ситуации выйти из-под контроля прежде, чем они предприняли хоть какие-нибудь меры для своей защиты. Только когда его час пробил и, как телеграфировал Родзянко, было уже поздно, император согласился даровать конституцию. То же самое произошло с Керенским. Он выжидал и мешкал. Когда он, наконец, решился действовать, оказалось, что большевики заручились поддержкой гарнизона и это его, а не их, требовалось подавить. Если бы я должен был написать эпитафию империи и Временному правительству, я бы написал всего два слова: упущенные возможности.
С самого начала Керенский был центральной фигурой революционной драмы и единственным из своих коллег, кто пользовался значительной поддержкой у масс. Пламенный патриот, он желал, чтобы Россия продолжала вести войну до тех пор, пока не будет достигнут демократический мир, и в то же время он стремился бороться с силами, провоцирующими беспорядки и разруху, чтобы его страна не стала добычей анархии. В начале революции он демонстрировал мужество и отвагу, которые выделяли его как единственного человека, способного обеспечить достижение этих целей. Но его поступки были не так хороши, как его слова, и всякий раз при всяком кризисе он упускал благоприятные возможности. Он был, как показали дальнейшие события, человеком слова, а не дела: он всегда готовился нанести удар и никогда не наносил его; он больше заботился о спасении революции, чем о спасении своей страны, и в результате погубил и ту и другую. Хотя как глава правительства он обладал всей полнотой власти (которую он так прискорбно использовал) и поэтому должен нести главную ответственность за сдачу России большевикам, другие партийные лидеры тоже не могут быть полностью оправданы. Умеренные социалисты, кадеты и другие несоциалистические группировки – все внесли свой вклад в окончательную катастрофу, поскольку во время кризиса, требовавшего их тесного сотрудничества, они не сумели отбросить партийные разногласия и целиком и полностью посвятить себя спасению своей страны.
Социалисты, одержимые страхом контрреволюции, уклонялись от принятия мер, которые могли бы придать боеспособность армии. В то же время кадеты совершенно справедливо настаивали как на восстановлении дисциплины в армии, так и на поддержании порядка в тылу. Но вместо того чтобы вести себя корректно и тем самым убедить социалистов, что им нечего бояться дисциплинированной армии, они со своей стороны сделали все возможное, чтобы создалось впечатление, будто они тайно готовят контрреволюционные выступления, главной действующей силой которых будет армия. К несчастью, партийный дух возобладал и не позволил предпринять какие-либо последовательные усилия для подавления общего врага. Неспособность русских к плодотворной совместной работе, даже когда на карту поставлена судьба их страны, можно считать национальным пороком. Как говорил мне один русский государственный деятель, если десять русских соберутся за круглым столом, чтобы обсудить те или иные важные вопросы, они будут говорить часами, не приходя к какому-либо решению, а кончат тем, что перессорятся между собой. Единственным членом правительства, который все это время пытался, хотя и безуспешно, удержать своих коллег в рамках сотрудничества и убедить их следовать твердым, последовательным курсом, был Терещенко. Не принадлежа ни к одной из партий, он думал только о благе своей страны, но из-за своей преувеличенной веры в Керенского придерживался слишком оптимистических взглядов на ситуацию, а иногда внушал их и мне. И лишь когда уже было поздно, он понял, как на самом деле слаб и ненадежен выбранный им вождь.
Большевики, напротив, составляли компактное меньшинство решительных людей, которые знали, чего хотят и как этого добиться. Более того, на их стороне были все лучшие головы, и с помощью своих немецких покровителей они развили в себе организаторские таланты, которых от них никто прежде не ожидал. Как ни велико мое отвращение к их террористическим методам и как ни оплакиваю я разрушение и нищету, в которую они ввергли свою страну, я готов признать, что Ленин и Троцкий – необыкновенные люди. Министры, в чью руки Россия отдала свою судьбу, оказались слабыми и неспособными, а единственным двум сильным личностям из числа тех, что появились за время войны, по какой-то роковой случайности суждено было довершить ее крушение. Однако в то время, когда они пришли к власти, они еще были никому не известны, и никто не ожидал, что они надолго удержатся у власти. Перспективы были настолько туманны, что можно было двигаться лишь ощупью. Я записывал свои общие впечатления от настоящего, не пытаясь делать прогнозы на будущее, и, как можно увидеть из приведенных здесь выдержек из моего дневника, эти впечатления не всегда были правильными.
18 ноября
«У большевиков появляется все больше сторонников на фронте, и украинская партия решила действовать с ними заодно. Они раздали рабочим оружие».
19 ноября
«Никакого продвижения в формировании коалиционного социалистического правительства не наблюдается. Напротив, в рядах большевиков произошел серьезный раскол, и восемь из четырнадцати комиссаров подали в отставку в знак протеста против таких крайних мер, как подавление свободы прессы и т. д. Правительство теперь в руках небольшой группки экстремистов, которые намерены навязать свою волю стране посредством террора. Продолжающийся кризис уже вызвал неудовольствие как в войсках, так и среди рабочих, и несколько фабрик послали своих делегатов в Смольный институт, чтобы передать большевикам, что они должны прийти к соглашению с другими социалистическими организациями. Некоторые из них высказывались очень резко, заявляя, что Ленин и Троцкий, как в свое время Керенский, хотят лишь одного – спать в кровати Николая II. Поначалу существовала надежда, что выход из правительства такого большого количества их лидеров подтолкнет более умеренных членов их партии к более тесному сотрудничеству с представителями других социалистических групп, и в результате будет сформировано правительство без участия Ленина и Троцкого. Эти надежды не оправдались, и теперь экстремисты изо всех сил стараются привлечь на свою сторону левое крыло партии социалистов-революционеров и заставить вернуться отколовшихся членов своей партии. Если им это удастся, они укрепят свое положение на настоящий момент, но если обещанный ими мир будет и дальше откладываться и если поставки хлеба, которые день ото дня становятся все меньше, полностью прекратятся, народные массы могут восстать и свергнуть их. Большинство государственных служащих, за исключением сотрудников военного министерства, все еще бастуют. Подвоз угля к железным дорогам сократился до опасного предела; армии и большим городам грозит голод, и рано или поздно вся государственная машина встанет. Что случится тогда, предсказать невозможно. Некоторые утверждают, что через несколько месяцев нас ждет восстановление монархии. Но хотя большинство населения разочаровалось в революции, я не вижу, как может произойти такая перемена – разве что Каледин сумеет сплотить вокруг себя армию, но вероятность этого крайне мала. В настоящий момент все решает сила, а так как буржуазные партии не позаботились о том, чтобы организоваться на случай обороны, большевики получили полную свободу действий. Во время недавних сражений в Петрограде и Москве на стороне правительства выступали лишь курсанты военных училищ, но так как среди них не было офицеров и они были крайне малочисленны, их жизнь была принесена в жертву совершенно напрасно. Говорят, что в Москве было убито не меньше пяти тысяч человек, и из-за беспорядочной стрельбы, открытой Красной гвардией, велики потери среди гражданского населения.
Здесь в настоящий момент все тихо, но если поставки продовольствия прекратятся, мы окажемся в очень непростом положении. В качестве меры предосторожности мы создали в посольстве запас продовольствия и разместили в нем всех служащих, а также офицеров различных военных миссий, чтобы в случае необходимости у нас был сильный гарнизон для его защиты».
20 ноября
«Мне сейчас не стоит покидать Петроград, поскольку мое присутствие здесь придает уверенность нашей колонии, и будет лучше, если я останусь и подожду дальнейшего развития событий. Я обсуждал с моими коллегами – послами стран союзников – вопрос о том, должны ли мы будем признать новое правительство на тот момент, когда оно будет сформировано, или нет. Все согласны с тем, что мы не можем признать его официально, но расходятся во мнениях относительно того, вступать ли нам в неофициальные отношения с ним или нет. Лично я считаю, что нам нужно установить с ним хоть какой-то контакт для ведения текущих дел.
Мистер Балфур согласился с тем, что союзные колонии коренным образом в этом заинтересованы, и было решено, что в случае необходимости наши консулы будут служить посредниками между нами и правительством».
20 ноября
«Сегодня у меня были бывший министр труда Скобелев и председатель Совета республики Чайковский, представлявшие, как они сказали, рабочий класс и крестьянство. Они сказали, что скоро должно быть сформировано социалистическое правительство без участия большевиков, в которое войдут представители казачьей демократии и которое получит поддержку кадетов. На мой вопрос, как они собираются свергнуть большевиков, они ответили – силой. Они утверждали, что могут рассчитывать на поддержку определенного количества войск, достаточного для этих целей, поскольку армия большевикам не сочувствует, а только хочет мира. Россия истощена и больше не может сражаться, но, если они добьются успеха, у них должно быть право сказать армии, что союзники готовы обсуждать условия мира с целью привести войну к скорейшему окончанию. Такие утверждения, сказали они, дадут им огромное преимущество перед большевиками, с которыми союзные правительства не станут вступать в переговоры.
Я ответил, что, хотя союзные правительства могут согласиться на обсуждение условий заключения мира с таким правительством, если он будет сформировано, они не станут ничего обещать относительно скорейшего прекращения войны, поскольку после всех принесенных ими жертв преждевременный мир, в котором не будет никаких гарантий на будущее, для них неприемлем. Россия может купить мир лишь на гибельных для нее условиях, и, несомненно, в ее интересах приложить все усилия, чтобы, не пытаясь предпринимать наступлений, продержаться до тех пор, пока мы не разобьем Германию. Посовещавшись, они сказали: если им будет обещано, что союзники проведут конференцию для обсуждения условий мира и постараются прийти к соглашению относительно этих условий, им, возможно, удастся сформировать небольшую армию для обороны. Скобелев, который вечером должен был выехать в Ставку, где он собирался встретиться с другими социалистическими лидерами, спросил, может ли он от моего имени дать предварительные гарантии указанного свойства, на что я ответил, что могу только передать это предложение своему правительству».
21 ноября
«Сегодня во второй половине дня прошел митинг наборщиков, протестовавших против закрытия большого числа газет. На их угрозу забастовки им было сказано, что, если они осуществят свою угрозу, их заставят работать двадцать четыре часа в сутки, а за спиной у них поставят солдат, которые будут подталкивать их штыками, если они будут недостаточно расторопны.
Следующую историю стоит привести в качестве иллюстрации любопытного образа мыслей российского крестьянина. Ее рассказал мне один знакомый, который поручился в ее правдивости. Недавно большевики приговорили одного из помещиков к смертной казни, и его крестьянам было поручено привести приговор в исполнение. Однажды утром они пришли к нему, упали перед ним на колени, целовали ему руки и благодарили за то, что он был таким хорошим хозяином. Однако они получили приказ и обязаны были его исполнить, поэтому они попросили его пойти с ними. Затем они отвели его в соседний лес и совершенно хладнокровно убили.
В ночь на 20 декабря прапорщик Крыленко, назначенный наркомом обороны, по поручению Ленина послал генералу Духонину радиограмму с приказом немедленно предложить германским командирам перемирие, чтобы в дальнейшем перейти к мирным переговорам. Представители союзников в Петрограде, говорилось далее в сообщении, уже информированы о шаге, который намерено предпринять правительство. Это последнее утверждение было неправдой, поскольку лишь поздно вечером 21 ноября я получил ноту Троцкого, в которой говорилось о создании правительства, внесении предложения о перемирии и о немедленном начале мирных переговоров. В тот же день Троцкий заявил о своем намерении опубликовать все секретные договоры. Сообщив об этом в министерство иностранных дел, я предложил оставить ноту Троцкого без ответа. Но британское правительство должно выступить в палате общин с заявлением, что оно готово обсуждать условия мира с законным правительством России, но не может вести переговоры с теми, кто нарушает обязательства, взятые на себя их предшественниками по договору от 5 сентября 1914 года.
Генерал Духонин ответил, что хотя он согласен с тем, что мир необходим в интересах России, но считает, что мирные переговоры могут вестись лишь тем правительством, которое признано всем российским народом. В результате этого он был замещен прапорщиком Крыленко. Последний выпустил воззвание, призывающее комитеты всех армий выбрать своих представителей и начать переговоры о перемирии немедленно.
Чайковский снова зашел ко мне сегодня перед отъездом на фронт, куда, как он сказал мне, уже отправилось около тридцати представителей с целью формирования нового правительства и организации вооруженных отрядов, способных подавить большевиков. Он очень уверенно говорил о скором падении последних. Когда я сказал ему, что не разделяю его уверенности, он вынужден был признать, что, предложив перемирие, большевики перехватили инициативу у него и его друзей».
24 ноября
«Сегодня ко мне зашел петроградский городской голова, чтобы заверить меня, что российская демократия сурово осуждает начало переговоров о сепаратном мире и опубликование наших секретных соглашений. Он придерживается слишком оптимистических взглядов на политическое будущее. В ходе разговора он заметил, что, если бы союзные представители покинули Россию, это было бы серьезным ударом по истинной демократии и всем классам общества, за исключением большевиков».
25 ноября
«Союзные военные представители в Ставке заявили Духонину официальный протест по поводу нарушения соглашений сентября 1914 года и сказали ему, что это может иметь самые серьезные последствия. Скрытая угроза, содержащаяся в последних словах, была понята так, будто мы намерены призвать Японию напасть на Россию. Это был непродуманный шаг, причинивший нам немало вреда. В связи с этим Троцкий выпустил горячее обращение к солдатам, рабочим и крестьянам против нашего вмешательства во внутренние дела России. Он сказал им, что наши империалистические правительства пытаются силой загнать их обратно в окопы, чтобы они служили для них пушечным мясом. Он призвал солдат выбрать своих представителей и незамедлительно начать переговоры с немцами.
Сегодня начались выборы в Учредительное собрание. На вчерашнем собрании гарнизона, где присутствовали представители всех политических групп, большевики практически получили вотум доверия».
27 ноября
«Троцкий направил военным атташе союзных держав ноту с уведомлением, что его правительство желает не сепаратного, а всеобщего мира и оно твердо намерено его добиться. А если России придется в конце концов заключить сепаратный мир, то вина за это ляжет на союзные правительства, заявлял он».
27 ноября
«Я пришел к заключению, что нам остается только faire bonne mine а mauvais jeu (делать хорошую мину при плохой игре – фр.). Действуя в соответствии с идеей, первоначально предложенной Кноксом, я послал в министерство иностранных дел телеграмму следующего содержания:
„Я разделяю мнение, выраженное генералом Ноксом, что положение здесь стало настолько безнадежным, что мы должны пересмотреть свою позицию. По моему мнению, единственное, что нам остается, – это вернуть России ее слово и сказать ее народу, что, понимая, насколько он истощен войной и дезорганизацией, неразрывно связанной с великой революцией, мы оставляем ему самому решать, захотят ли они купить мир на условиях Германии или продолжат сражаться вместе с союзниками, которые полны решимости не складывать оружия до тех пор, пока не будут обеспечены твердые гарантии мира.
Я всегда стремился удержать Россию в войне, но нельзя заставить истощенную нацию сражаться вопреки ее собственной воле. Если что-нибудь может побудить Россию предпринять еще одно усилие, так это сознание, что она совершенно свободна поступать так, как считает нужным, без всякого давления со стороны союзников.
Есть свидетельства того, что Германия старается вбить клин между нами и Россией, чтобы проложить дорогу к германскому протекторату, который она надеется в окончательном итоге установить на территории последней. Если мы будем упорно настаивать на своем и требовать, чтобы Россия исполнила свои обязательства в соответствии с соглашением 1914 года, это сыграет на руку Германии. Каждый день, что мы удерживаем Россию в войне против ее воли, только ожесточает ее народ против нас. Если мы освободим ее от обязательств, а мир будет оттягиваться или будет куплен на слишком тягостных условиях, национальное чувство обратится против Германии. Для нас вопрос жизни и смерти расстроить эти планы Германии, поскольку российско-германский союз после войны станет постоянной угрозой всей Европе и в особенности Великобритании.
Я не сторонник ведения каких-либо дел с большевистским правительством. Напротив, я считаю, что принятие предложенного мною курса лишит их опоры, поскольку они уже не смогут упрекать союзников, что те гонят русских солдат на убой ради своих империалистических интересов“».
28 ноября
«Я получил ноту Троцкого с требованием освободить двух русских – Чичерина и Петрова, которых задержали в Англии за антивоенную пропаганду, которую они, по всей видимости, вели среди наших рабочих. Российская демократия не потерпит, говорилось в ноте, чтобы двое ни в чем не повинных наших сограждан содержались в заключении, а британские подданные, ведущие активную контрреволюционную пропаганду, оставались безнаказанными».
3 декабря
«Боюсь, что Троцкий очень зол на меня за то, что я не ответил на его ноту. Когда я послал консула Вудхауса получить необходимые разрешения, чтобы часть наших подданных могла вернуться на родину, Троцкий заявил, что ни одному из британских подданных не будет позволено выехать из России, пока вопрос о двух задержанных русских не будет решен удовлетворительно. Он добавил, что Чичерин его личный друг и он особенно озабочен его освобождением, поскольку собирается назначить его дипломатическим представителем в одну из союзных держав. Если наше правительство откажется его освободить, он угрожает арестовать некоторых британских подданных, которых знает как контрреволюционеров.
В тот же вечер около половины десятого ко мне зашел французский военный представитель генерал Ниссель. По его словам, Троцкий заявил одному французскому офицеру-социалисту, поддерживающему тесный контакт с большевиками, что испытывает ко мне особую неприязнь. И причина тому – не только то, что я настраиваю против него свое правительство, но также и то, что с момента свержения последнего правительства я поддерживаю постоянный контакт с Калединым и Комитетом общественного спасения и снабжаю последний средствами. Поэтому он намеревался арестовать меня, а если это приведет к разрыву отношений между нашими двумя правительствами, он задержит определенное количество британских подданных в качестве заложников. Генерал Ниссель считал, что Троцкий не решится арестовывать меня в посольстве, но, поскольку он знает, что я имею привычку каждый день выходить на прогулку, он может арестовать меня на улице. Чтобы ободрить меня, генерал добавил, что, по его сведениям, самые удобные камеры в крепости расположены между номером 30 и 36 и, если случится самое худшее, мне следует иметь это в виду.
Я не воспринял угрозы Троцкого чересчур серьезно и, как обычно, продолжал свои прогулки без всяких неприятных последствий. Только однажды, когда я поворачивал в переулок с набережной, я попал почти в самую гущу сражения, которое происходило на другом конце улицы. К счастью, меня вовремя остановила знакомая – княгиня Мария Трубецкая, которая в это время проходила мимо. Она уверила меня, что спасла мою жизнь, и пожелала непременно проводить меня до посольства, поскольку, как она сказала, никто не осмелится напасть на меня, если я буду с дамой».
4 декабря
«Наше положение становится очень трудным, поскольку, хотя наше правительство не может уступить угрозам, нашим подданным, которые приехали сюда из провинции, на пути домой приходится нести расходы, связанные с долгим пребыванием здесь. Более того, я вовсе не хочу, чтобы Троцкий арестовал членов нашего бюро пропаганды. В конце концов, в аргументации Троцкого есть определенный смысл: если мы считаем себя вправе арестовывать русских за антивоенную пропаганду в стране, настроенной на продолжение войны, то у него есть равное право арестовывать британских подданных, проводящих военную пропаганду в стране, желающей мира. Более того, в его власти запретить въезд и выезд наших курьеров и даже не дать нам покинуть страну, если нас отзовут. Нуланс слышал от французского консула в Гельсингфорсе, что существует план арестовать нас, когда мы будем проезжать через Финляндию по пути домой. Наш консул в этом городе также получил сведения от одного финского банкира, что в город недавно прибыл германский агент – специалист по бомбам, которому, среди прочего, было поручено взорвать наш поезд во время его проезда по Финляндии.
Чтобы покончить с неопределенностью относительно нашей позиции, я объяснил в коммюнике для прессы, что мы не можем признать нынешнее правительство и что я получил указания воздерживаться от каких-либо шагов, подразумевающих такое признание. Я подчеркнул, что нота Троцкого с предложением всеобщего перемирия была доставлена в посольство через девятнадцать часов после того, как генерал Духонин получил приказ начать переговоры с врагом. Таким образом, союзники были поставлены перед свершившимся фактом и их мнением по данному вопросу никто не поинтересовался. Хотя я передал по телеграфу в министерство иностранных дел содержание всех нот, направленных мне Троцким, я не мог отвечать на ноты правительства, которое мое собственное правительство не признало. Более того, правительство, которое, как и мое собственное, получает власть непосредственно от народа, не может принимать решение по таким важным вопросам, не убедившись сначала, что это решение получит одобрение и поддержку всего населения».
6 декабря
«Троцкий опубликовал ответ, смысл которого сводился к тому, что союзные правительства были поставлены в известность о его намерении предложить всеобщее перемирие, – об этом говорилось в воззвании, с которым Совет обратился к демократиям всего мира 8 ноября. И если его нота была доставлена в посольство с опозданием, то это целиком и полностью обусловлено второстепенными причинами технического характера. Я слышал, что Совет с неодобрением отнесся к недавним выпадам Троцкого по отношению ко мне».
7 декабря
«Мнения относительно силы большевиков так разделились, что очень трудно делать прогнозы на будущее. В то время как пессимисты предрекают кровопролитие, оптимисты уверяют, что их правление подходит к концу, что они не посмеют распустить Учредительное собрание в случае, если оно выступит против них, и, если мы продержимся до тех пор, пока не соберется Учредительное собрание, ситуация изменится в нашу пользу. Однако я весьма в этом сомневаюсь. Поскольку в провинции было избрано большое количество большевиков и они представляют единственную партию, обладающую реальной силой, вероятнее всего, они будут оставаться у власти еще некоторое время. В течение последних нескольких дней с их стороны заметны некоторые признаки того, что они стремятся к улучшению взаимоотношений с союзниками, и определенные рекомендации относительно условий перемирия, переданные сербским посланником Троцкому в частной беседе, были хорошо приняты последним.
Вчера я послал переводчика посольства капитана Смита к Троцкому, чтобы узнать, можно ли договориться с ним относительно британских подданных, которые хотят покинуть Россию. Я поручил ему объяснить, что, хотя я не могу рекомендовать британскому правительству уступить перед угрозами, я бы посоветовал ему пересмотреть вопрос о двух задержанных российских гражданах, если он, со своей стороны, отменит приказ, запрещающий отъезд наших подданных. Троцкий ответил, что у него не было намерения прибегать к угрозам в адресованной мне ноте и я должен учесть его незнание дипломатического языка. Он только хотел показать, что к русским в Англии должны относиться так же, как относятся к англичанам в России. Он издал этот приказ лишь спустя четыре дня после того, как не получил никакого ответа на свою ноту, и после того, как прочел в прессе, что я отказался передавать его ноту своему правительству (опубликованное в прессе сообщение указанного содержания было ложью). Он также счел нужным предупредить меня, что знает о моих контактах с агентами Каледина, хотя не станет упоминать их имен. Он не может, добавил Троцкий, поступить, как я ему советую, и сделать первый шаг, но разрешит британским подданным уехать сразу же после того, как я опубликую в петроградской печати заявление о том, что британское правительство согласно пересмотреть дела всех задержанных русских, и тем из них, кто не совершил никаких преступлений, будет позволено вернуться на родину. Он добавил, что вполне понимает трудности моего положения. Насколько ему известно, я состоял в близких отношениях со многими членами императорской фамилии, но после революции я получал плохие советы и ложные сведения, особенно со стороны Керенского. Я полагаю, он указывал на то, что я недооценил силу большевистского движения – и в этом он был прав. Керенский, Терещенко и некоторые другие министры вводили меня в заблуждение по этому вопросу и постоянно заверяли меня, что правительство сможет подавить большевиков.
Упомянутый вопрос был в конце концов улажен британским правительством, которое согласилось репатриировать задержанных русских при условии, что британским подданным в России будет предоставлена свобода передвижения».
7 декабря
«С самого начала большевистского восстания ходят упорные слухи, что их действиями руководят переодетые офицеры германского Генштаба. Теперь я получил сообщение, хотя и не могу поручиться за его точность, что шесть германских офицеров прикомандировано к штабу Ленина в Смольном институте. Ленин выпустил воззвание ко всем мусульманам Востока, и особенно Индии, с призывом восстать и освободиться от ненавистного гнета чужеземных капиталистов».
<< Назад Вперёд>>
