Надежды и крах советского милосердия
Члены совета подготовили докладную записку городским властям с протестом против попыток возобновления медико-административного надзора за проститутками, обосновывая свою точку прения значительной вероятностью ошибок и произвола. Действительно, несмотря на ликвидацию законодательства о системе регламентации проституции, административные органы Петрограда пытались возобновить практику облав на женщин, якобы торговавших собой. В результате, как указывалось в документе одного из заседаний совета, «на улицах и вокзалах... попадаются женщины, неповинные в занятии проституцией, часто даже семейные»18. Протесты аболиционистов в данной ситуации были вполне законны. Действия петроградской милиции, в отличие от полицейских учреждений царской России, не имели под собой юридических оснований.
Инициативу совета поддержал комиссар здравоохранения Е.П. Первухин. Он заявил, что вопрос борьбы с проституцией находится исключительно в его компетенции, и отказался от сотрудничества с органами внутренних дел, опротестовав создание административно-санитарного отделения. Руководство Центрального Наркомата здравоохранения заняло аналогичную позицию. В конце августа 1918 г. петроградские врачи организовали Совещание по вопросу о борьбе с проституцией. Это была первая подобная специализированная организация в Советской России. Осенью того же года совещание преобразовали в межведомственную комиссию под председательством комиссара здравоохранения Е.П. Первухина. На своем первом заседании комиссия решительно отвергла регламентацию проституции в любом виде. Немного времени спустя она разработала методы наказания за сводничество, правила содержания гостиниц и бань, а главное — комплекс мер социальной помощи проституткам — организацию трудовых общежитий для бесприютных молодых женщин, школы-санатория для девочек, вставших на путь порока, и т.д. Именно в этом смысле на заседаниях комиссии Е.П. Первухин призывал начать как бы «крестовый поход против проституции.
В конце 1919 г. в Советской России появился центральный орган, занявшийся медико-социальными проблемами продажной любви, — межведомственная комиссия по борьбе с проституцией уже при Наркомате социального обеспечения. В своей деятельности комиссия придерживалась аболиционистско-филантропической линии, которая нашла отражение в опубликованных в конце 1921 г. «Тезисах по борьбе с проституцией». В них провозглашалось: «1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом. 2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм — могила проституции. 3. Борьба с проституцией — это борьба с причинами, ее порождающими, т.е. с капиталом, частной собственностью и делением общества на классы. 4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни»19. В тезисах также отмечалось, что покончить с позорным явлением можно, лишь полностью раскрепостив женщин, устранив голод, дороговизну, безработицу, детскую беспризорность, обучив неподготовленных девушек труду, ликвидировав пережитки буржуазной морали. С проститутки снималась не только уголовная, но и морально-нравственная ответственность за свои поступки, хотя ее занятия не считались профессиональным ремеслом. Однако это не означало, что авторы тезисов уповали на самоизживание института продажной любви и в особенности последствий его функционирования.
В Петрограде реальные меры по ликвидации проституции начали вырабатываться осенью 1922 г. Так, малый президиум губернского исполкома предложил организовать борьбу с безработицей и беспризорностью, провести страхование матерей и, распространив его на одиноких безработных женщин, обеспечить их общежитиями и содействовать устройству в трудовые артели. Кроме того, владельцам гостиниц запрещалось сдавать комнаты не прописанным в Петрограде лицам, малолетним — посещать кафе и рестораны даже в сопровождении взрослых, домоуправления обязывались немедленно сообщать о подозрительных квартирах, а владельцам увеселительных заведений вменялось в обязанность следить за пристойностью поведения посетителей и служащих. Осуществление всей этой программы было возложено на Межведомственное совещание по борьбе с проституцией, организованное при отделе управления губисполкома. Первым результатом его деятельности стало открытие школы-санатория для детей-сифилитиков на Гагаринской (Фурманова) ул., д. 5, и женского ночлежного дома на Глинской ул., д. 1, но большего сделать не удалось из-за недостатка средств и кратковременности его работы20.
И все же Петроград оказался первым крупным российским центром, где была предпринята попытка более или менее серьезной работы по созданию условий для возвращения проституток к нормальной жизни и предотвращению вовлечения нового контингента женщин в сексуальную коммерцию. Лишь в декабре 1922 г. был опубликован циркуляр ВЦИК, положивший начало планомерной борьбе с продажей любви во всероссийском масштабе. Он включал программу мер, близких по сути и форме к тем, что уже наметили власти в Петрограде, а также объявлял о создании Центрального совета по борьбе с проституцией во главе с народным комиссаром здравоохранения Н.А. Семашко. Его заместителем стал упоминавшийся уже профессор В.М. Броннер. В совет вошли представители ВЦСПС, наркоматов труда, юстиции, внутренних дел, женотдела ЦК ВКП(б), комсомола, что рождало надежды на возможное соединение медицинских и правовых аспектов в ходе борьбы с проституцией.
В составе Центрального совета явно преобладали сторонники гуманных, филантропических методов. Вероятно, поэтому одним из первых своих распоряжений совет обязал милицию не производить облав, не подвергать женщин, подозреваемых в торговле собой, принудительному освидетельствованию и вообще не использовать насильственных действий. Считалось недопустимым, например, удаление из кафе и увеселительных заведений особ женского пола лишь на том основании, что они якобы подыскивают здесь себе клиентов. Задержать же женщину на улице, по мнению совета, можно было лишь в случае нарушения ею общественного порядка. Правда, вопрос о противоправности поведения решался постовым милиционером, как правило руководствовавшимся в своих действиях соответствующей статьей закона. Приставание к мужчинам чаще всего рассматривалось как хулиганство. Конечно, юридическая неприкосновенность личности в данном случае нарушалась, но все же делались попытки действовать на основании закона. В целом комплекс вышеперечисленных мер, предложенных советом, способствовал охране прав женщины в отсутствие каких-либо законодательных актов, карающих занятие проституцией, защищал от произвола административных органов. Одновременно совет выступал за преодоление некоторых привилегий бывшим проституткам. Он, судя по информации в журнале «Коммунист» за 1922 г., с одобрением отнесся к опыту Витебской комиссии по борьбе с проституцией, которая обязала предприятия предоставлять в первую очередь место на производстве и квартиру не работницам с малолетними детьми, а гулящим девицам, чтобы отвлечь их от своего ремесла. Подобную практику предлагалось распространить по всей стране.
Петроградский совет по борьбе с проституцией начал работать с 1 марта 1923 г., сменив межведомственное совещание и формально приняв его программу деятельности. Первоначально его возглавила заведующая венерологическим отделением губздравотдела А. А. Сахновская, а с января 1924 г. ее сменил на этом посту врач Б.И. Иоффе. Размещался совет в доме № 1 по Екатерининской улице. Новой организации пришлось сразу же выдержать несколько острых конфликтов с милицией, упрямо продолжавшей устраивать массовые облавы на проституток в гостиницах, ресторанах, на улицах, арестовывать их и выселять из квартир. С середины 1924 г., сторонникам либерально-правовых мер удалось на время парализовать деятельность милиции в отношении женщин, торговавших собой. Было прекращено рассмотрение дел о проституции. Весьма показательной в этом плане является записка начальника ленинградской милиции И.С. Серова, датированная июнем 1924 г. и направленная в одно из районных отделений. Поводом к записке послужили незаконный арест некой гражданки Р. и изъятие у нее трудовой книжки. Вот официальный текст документа: «За неисполнение моих распоряжений, отдаваемых в приказе, объявляется Вам выговор с занесением в послужной список, а учнадзирателя вверенного Вам отделения Антонова за подобное составление протокола по обвинению в проституции — арестовываю на 3 суток»21.
Временно наладив отношения с милицией, губернский совет начал разворачивать свою просветительскую деятельность. К ней были привлечены известные специалисты, в частности Ф.А. Вальтер, имевший богатый опыт работы еще в Российском обществе защиты женщин. Кстати сказать, пропагандисты совета по борьбе с проституцией часто обращались к дореволюционным приемам установления взаимоотношений с падшими женщинами. Популярными становились чтения классической художественной литературы о судьбах проституток в царской России: «Ямы» Куприна, «Тьмы» Л. Андреева и т.д. Совет проводил лекции по ознакомлению населения с возможными последствиями связи с гулящими особами. Так, в 1924 г. на предприятиях и в организациях было прочитано 250 лекций о венерических заболеваниях, которые посетили почти 20 тыс. человек. Началось издание агитационных листовок, брошюр.
Реальной помощью проституирующим женщинам явилась организация венерических диспансеров, о чем уже знает читатель, и бесплатного лечения в специальной больнице им. В.М. Тарновского. Совет по борьбе с проституцией стремился установить и контакты с биржей труда. Уже в апреле 1923 г. он разослал руководителям предприятий циркуляр, рекомендовавший соблюдать осторожность при увольнении молодых женщин или в крайнем случае устраивать для них артели, а также принял решение о создании общежитий для безработных и проведении правовых консультаций. Правда, на практике удалось осуществить немногое. Совет являлся лишь объединяющим и регулирующим органом, к тому же крайне малочисленным по составу и непостоянно действующим. Он не имел собственных средств, исполнительного аппарата и принимал только рекомендательные решения, которые зачастую не выполнялись. В марте 1923 г., например, совет безрезультатно обращался в отдел социального обеспечения с предложением предоставить хотя бы части женщин, выпущенных на свободу из мест заключения в связи с массовой амнистией, временный кров. В январе 1925 г. губернское экономическое совещание отказалось открыть общежития для молодых безработных женщин. Несколько созданных для них артелей были вскоре ликвидированы из-за отсутствия средств. Представители профсоюзов и биржи труда вообще игнорировали заседание совета. И то, что хотя бы отчасти удалось сделать по этой линии, — целиком заслуга активисток из женотдела губкома ВКП(б). С целью усилить работу Ленинградский губисполком в женский праздник — 8 Марта 1924 г. — создал свою постоянную комиссию по борьбе с проституцией в помощь совету, за которым оставалось общее руководство, но комиссия эта просуществовала недолго.
К 1925 г. ленинградский губернский совет по борьбе с проституцией практически прекратил свою деятельность. Лишь через два года — в феврале 1927 г. — он занялся претворением в жизнь циркуляра Центрального совета об организации трудовых профилакториев при венерических диспансерах. Городские власти поддержали эту инициативу. По их предложению были созданы районные советы (совещания) по борьбе с проституцией при райисполкомах и райздравотделах. В апреле 1927 г. подобный орган появился в Выборгском районе, в октябре — в Московско-Нарвском, в ноябре — в Володарском, в декабре — в Центральном городском и.т.д. Теперь эти организации располагали собственными материальными фондами, то же можно сказать и о городском совете (совещании). По-прежнему возглавляемый заведующим облздравотделом, городской совет имел более многочисленный состав, а главное — в его распоряжении находились немалые средства, пополнявшиеся правительственными субсидиями, ассигнованиями по лечебно-страховому фонду и т.п.
Возобновление в 1927 г. борьбы с проституцией началось, конечно, с развертывания агитационно-пропагандистских кампаний, организации лекций, диспутов, показа кинофильмов и т.д. Немного позже городские власти приступили к реальной работе по оказанию социальной помощи женщинам, вовлеченным в торговлю телом. Так, в 1928 г. Совет Центрального городского района провел обследование 700 особ, занимавшихся проституированием. 128 из них была предоставлена работа, 114 женщин, оказавшихся серьезно больными, отправили на лечение в венерологическую больницу им. В.М. Тарновского, несовершеннолетних передали в общество «Друг детей» и т.д. Всего в Ленинграде за 1928 г. трудоустроили более 300 гулящих женщин и 17 предоставили жилплощадь.
Однако филантропическая деятельность советов по борьбе с проституцией в отсутствие законодательства, квалифицировавшего признаки поведения женщины как продажной особы и соответственно, определявшего ее статус в обществе, имела совершенно непредсказуемые последствия. Некоторые безработные или просто малообеспеченные женщины, зная о льготах, предоставляемых тем, кого называли проститутками, выдавали себя за продажных особ, на самом деле не занимаясь сексуальной коммерцией. Такое явление можно назвать своеобразным «хипесом» по отношению к властным и общественным структурам, обкрадыванием их, о чем, в частности свидетельствует один из протоколов заседания Совета Московско-Нарвского района весной 1929 г. На заседании рассматривалось заявление некой гражданки У., которая ходатайствовала о предоставлении ей пособия, так как она «буквально голодает, живет в очень тяжелой обстановке, одинаково близка и к самоубийству, и к проституции». Гражданке У. помогли. Однако на том же заседании из 15 рассмотренных аналогичных заявлений 7 отклонили ввиду того, что у их подательниц, по мнению совещания, «признаков проституции нет»22. Более того, тех женщин, которым удавалось выдать себя за проституток и таким образом трудоустроиться, с позором увольняли с работы и исключали из профсоюза.
Не менее сложной оказывалась и судьба трудоустроенных в спешном порядке истинных проституток. Места работы им предоставлялись прежде всего на фабриках и заводах. Это был тяжелый труд, как правило не обеспечивающий материально. Целый ряд проблем, связанных с такого рода трудоустройством, высветило проведенное в августе 1928 г. собрание гулящих женщин, направленных на работу Московско-Нарвским советом на «Красный Треугольник», «Скороход», фабрики «Веретено», «Советская звезда» и т.д. Выяснилось, что многие из них продолжают проституировать. В качестве причины одна женщина указала, «что она получает очень низкую зарплату и ей не хватает на жизнь с ребенком». Почти все выступавшие просили помочь в предоставлении им комнаты. Так, швея В. заявила: «Живу в ночлежном доме. Работая в вечерней смене, приходится быть на улице, т.к. днем в дом ночлега не пускают». Весьма трудным оказывался процесс адаптации проституток к коллективу. Работницы быстро узнавали о направлении на фабрику бывших продажных особ и нередко терроризировали их23. Правда, имена трудоустроенных через советы по борьбе с проституцией старались держать в тайне, но делалось все это в пределах одного района, где в большинстве случаев население знало местных «девушек для удовольствия».
Несмотря на попытки сторонников филантропической политики изобразить проституток невинными жертвами обстоятельств, широкие слои горожан относились к ним в основном с презрением и отвращением. Подобная реакция наблюдалась повсеместно. Так, в циркуляре Центрального совета от 9 августа 1928 г. отмечалось, что порой лица, приходящие на производство по направлению профилакториев при вендиспансере, попадают в «атмосферу недоверия, травли, издевки, приставаний охотников до женского пола». Однако подобные эксцессы не останавливали советских аболиционистов. Под их давлением Наркомат труда указал биржам в первоочередном порядке предоставлять места для работы именно проституткам, а также выделять средства на создание для них трудпрофилакториев из фонда помощи безработным.
В целом необходимо признать, что наиболее разумной с точки зрения постепенной социальной адаптации падших женщин является деятельность специализированных заведений. Таковыми по идее и должны были стать лечебно-трудовые профилактории. Их созданием и занялись в конце 20-х гг. советы по борьбе с проституцией. 5 мая 1928 г. президиум Ленсовета принял решение об организации первого такого учреждения на 100 мест с пошивочными и трикотажными мастерскими. Предполагалось, что женщины будут находится здесь 4 месяца, после чего их обеспечат постоянной работой и жильем. Открылся профилакторий в ноябре при вендиспансеру Центрального городского района, в помещении бывшей кожно-венерологической больницы им. Нахимсона на Большой Подьячекой улице, издавна являвшейся рассадником продажной любви. Первоначально пациентки туда приходили добровольно по путевкам диспансеров и венерологической больницы им. В.М. Тарновскго. Принимались исключительно безработные и больные сифилисом или гонореей проститутки, предпочтительно не старше 25—30 лет, здоровым безжалостно отказывали, говоря: «Ты не больна, когда заразишься, тогда примем тебя»24. Чтобы оторвать проституток от привычной среды, в первые два месяца отлучки из профилактория допускались в исключительных случаях, затем — с разрешения заведующей. Однако насильно здесь никого не держали - самым серьезным наказанием считалось увольнение из профилактория. Помимо лечения и трудового перевоспитания в профилактории много внимания уделялось культурно-просветительской работе: пациенткам еженедельно предоставлялось 50 бесплатных билетов в лучшие кинотеатры города, проводились экскурсии, вечера, концерты, работали кружки по ликвидации неграмотности, библиотека и т.д. 1 мая 1929 г. проституток даже вывели отдельной колонной на праздничную демонстрацию.
7 июня 1929 г. пленум секции здравоохранения Ленсовета постановил расширить существующий трудпрофилакторий до 200 коек, а затем создать второй — в Московско-Нарвском районе. Однако к этому времени статус таких лечебно-воспитательных учреждениях начал меняться. Они постепенно превращались в заведения полутюремного образца, где медико-психологические аспекты адаптации уже не выдвигались на первый план. Во многом такая переориентация определялась серьезными изменениями в руководстве профилактория на Большой Подьяческой. С весны 1929 г. его заведующей стала М.Л. Маркус — жена С.М. Кирова. Об этой стороне деятельности супруги «пламенного» большевика ранее в литературе никогда не говорилось. В фондах музея-квартиры С.М. Кирова храня воспоминания, не публиковавшиеся ни полностью, ни хотя бы частично. Это записки дезинфектора профилактория Д.В. Шамко. Документ проливает свет не только на некоторые подробности личной жизни С.М. Кирова, но и на всю систему борьбы с проституцией в Ленинграде в конце 20-х — начале 30-х гг.
Совершеннейшим нонсенсом являлось назначение на должность руководителя врачебно-исправительного учреждения женщины, которая не только не имела специального — медицинского или педагогического — образования, но была просто безграмотна. Мария Львовна закончила лишь два класса немецкой школы. Вероятно, поэтому основным приемом работы с контингентом профилактория М.Л. Маркус, по выражению Д.В. Шамко, считала «большевистское слово и примеры из жизни хороших людей». Она очень увлекалась работой, часто до полуночи задерживалась в профилактории, и С.М. Кирову нередко приходилось заезжать за ней на машине. Основной целью Мария Львовна считала контроль за тем, чтобы ее подопечные не отправлялись на ночной промысел. Предотвратить это было довольно трудно. Профилакторий находился в традиционном месте торговли любовью. Именно здесь — в районе Сенной пл., Таирова пер., Большой и Малой Подьяческих улиц — еще до революции располагались дешевые публичные дома, квартиры проституток, трактиры, где они обычно промышляли. И в конце 1920-х гг. женщина могла, выглянув из окна профилактория, договориться с клиентом — торговцем Сенного рынка, извозчиком, матросом. Отсутствие полной изоляции от привычной среды приводило к эксцессам в заведении М.Л. Маркус. Один из таких случаев весьма красочно описан в воспоминаниях Д.В. Шамко. Несмотря на «вольности» стиля, представляется интересным процитировать отрывок без каких-либо купюр. «Проститутки затащили в комнату швейцара профилактория Жукова и начали предлагать провести время с любой, когда он отказался, они его раздели догола и стали искусственно возбуждать к половой потребности. Когда он от них хотел выпрыгнуть из окна (с третьего этажа), то они это не дали ему осуществить, под общий хохот объяснили свой поступок тем, что их не выпускают в город, а у них большая потребность и нужда в мужчинах»25. М.Л. Маркус, конечно, не была готова к подобным эксцессам ни профессионально, ни эмоционально. В 1930 г. она под давлением Г.К. Орджоникидзе покинула профилакторий, работа в котором, по признанию близких родственников, сильно расшатала ее здоровье.
О явной переориентации методов воспитания проституток в профилактории говорит и то обстоятельство, что профессиональных медиков в штате стали заменять совершенно случайными людьми, нередко по направлению обществ борьбы с проституцией. Об этих организациях необходимо рассказать специально. Абсурдная идея привлечь к ликвидации института продажной любви широкую общественность возникла еще в начале 20-х гг. Однако ряд высококвалифицированных специалистов-медиков, входивших в состав Центрального совета по борьбе с проституцией, воспротивился этому. Они сочли излишним существование пролетарского общества борьбы с торговлей любовью, понимая, насколько щепетильны и непросты контакты с женщинами, вынужденными или желающими заниматься сексуальной коммерцией. В январе 1925 г. тральный совет, рассмотрев проект учреждения Общества по борьбе с проституцией, представленный трудовыми коллективами в НКВД постановил: «Считать излишним организацию Общества по борьбе с проституцией; лица, желающие активно работать в этой области, могут быть привлечены для работы, проводимой как советами, так и диспансерами по борьбе с проституцией»26. Но конце 20-х гг., во время кампании выкорчевывания социальных аномалий, к идее создания общества вновь возвратились. В сентябре 1929 г. один из сторонников заявил в журнале «Вестник современной медицины»: «...мы в конце концов приходим к единственному выходу — необходимости создания общества, имеющего целью борьбу с проституцией»27.
Действительно, в некоторых фабрично-заводских комсомольских организациях крупных городов были созданы общественные комиссии содействия борьбе с проституцией. Сотрудники редакции «Красной газеты» взяли шефство над Ленинградским трудовым профилакторием, рабочие фабрики «Дукат» — над одним из московских, на ряде предприятий отрабатывали субботники в фонд борьбы с проституцией. Создавались и ячейки общества по борьбе с проституцией. В них записывали всех подряд на основе так называемого коллективного членства. Не обошлось и без курьезов. Так, когда в 1927 г. секретарь Московского комитета ВЛКСМ А. Косарев посетил завод «Геофизика», он узнал, что одному пареньку навязали в качестве комсомольского поручения борьбу с проституцией. «Ребята над ним смеялись, называли «шефом над девицами», а он хотел работать на заводе слесарем»28.
Ленинградские активисты также считали необходимым, как сказано в постановлении бюро секретариата обкома ВКП(б) от 7 октября 1929 г., «...привлечь к борьбе с проституцией широкую пролетарскую общественность и, главное, рабочую молодежь»29. На молодых, совершенно неопытных людей возлагалась обязанное выслеживать женщин, торговавших собой, и направлять их в труд-профилакторий. Именно для этих целей в штат учреждения, возглавляемого М.Л. Маркус, были зачислены два молодых человека.Вскоре, судя по воспоминаниям Д.В. Шамко, их уволили якобы за взятки, укрывательство наиболее «шикарных», дорогостоящих проституток-профессионалок и «устройство» с ними в ресторане «Бар» ночью, после его закрытия, «афинских оргий». Возможно, бывший дезинфектор что-нибудь и преувеличил, но один из молодых людей — некий Грушевский — чуть было не поплатился за это свободой. М.Л. Маркус не замедлила передать дело в суд, и Грушевского посадили в дом предварительного заключения. Его сокамерником оказался известный краевед Н.П. Анциферов, который впоследствии вспоминал: «Грушевский... обвинялся в принуждении к сожительству с ним проституток. Его похождения напоминали мне рассказы Эвколпия из «Сатирикона» Петрония. Бурный сочувственный смех вызвал его рассказ о проститутке, прозванной «Аэроплан», которая, отбиваясь от милиционеров, пытавшихся схватить ее, так ловко ударяла носком своей туфельки между ног «мильтонов», что те с воем падали на пол и корчились на полу ресторана. Показаний свидетельницы «Аэроплан» очень опасался Эвколпий-Грушевский. Но на суде она вела себя неожиданно. Одетая во все черное, молчаливая и показания дала в пользу обвиняемого»30.
Описанный случай, конечно, носит курьезный характер, но он, как представляется, достаточно красноречиво иллюстрирует беспомощность советских общественных и властных структур в решении вопроса о реабилитации проституток, нелепость принимаемых шагов, несоответствие их действительности. Попытки привлечения широких масс к борьбе с торговлей любовью бесславно закончились в начале 30-х гг. Организационные собрания ячеек общества по борьбе с проституцией на ленинградских предприятиях осенью 1932 г. — фабрике им. К. Самойловой, заводе «Металлист-кооператор», «Ленпромодежде» и др., согласно хранящимся в архиве протоколам, оказались, как правило, первыми и последними. На конференции Ленгорсобеса от 9 января 1933 г., посвященной борьбе с социальными аномалиями, отмечалась крайне неудовлетворительная помощь общественности. Инспекторам, обратившимся на завод с просьбой о содействии, обычно отвечали, «что при советской власти никакой проституции нет», и на этом основании отказывали в помощи31.
В конце 20-х гг. значительные изменения коснулись и статуса лечебно-трудовых профилакториев. В системе борьбы с проституцией явно наметился крен в сторону репрессивных мер. На первых порах это выразилось сугубо организационно: Народному комиссариату здравоохранения подчинили Наркомат социального обеспечения. В работе этого учреждения в рассматриваемый период преобладало стремление к административным методам борьбы с социальными отклонениями. В качестве примера можно привести один эпизод из начала совместной деятельности органов здравоохранения и соцобеспечения. В октябре 1927 г. пленум Ленгорисполкома постановил учредить при облсобесе комиссию по борьбе с нищенством, беспризорностью взрослых и отчасти проституцией. На первом же заседании комиссии в феврале 1928 г. было решено, что «неисправимых профессионалов» — будь то нищие или проститутки — необходимо помещать во внесудебном принудительном порядке в общежития закрытого типа с обязательным трудовым режимом на срок до 1 года. Под влиянием этих идей стали меняться и взгляды сторонников филантропических мер. Так, в марте 1928 г. совет по борьбе с проституцией Центрального городского района неожиданно постановил приравнять незначительный контингент советских «камелий» к социально опасным элементам и распространить на них наказание в виде высылки. В прениях подчеркивалось, что «они не пролетарский элемент, а развратители социалистического строя». Годом позже — в марте 1929 г. — Московско-Нарвский Совет поручил месткому Балтийского вокзала направлять всех ночевавших там «подозрительных женщин» в больницу им. В.М. Тарновского — «в заключение». Через некоторое время и городской совет по борьбе с проституцией признал допустимость — «в крайних случаях» — облав на женщин, промышлявших торговлей телом. Следует сказать, что широкомасштабный план борьбы с социальными аномалиями появился еще в 1929 г., когда авторитарные методы управления возобладали во всех сферах жизни общества. Он вошел специальным разделом в первый пятилетний план развития народного хозяйства на 1928/29—1932/33 гг. Борьба с проституцией предусматривала организацию системы различных учреждений в соответствии с разными категориями «женщин легкого поведения». За 5 лет предполагалось создать 600 мест в распределителях, 5 тыс. мест в домах временного пребывания, 9 тыс. — в трудовых общежитиях сельскохозяйственного и ремесленного типа, 3 тыс.— в 50 трудопрофилакториях при вендиспансерах и пр. (в официально опубликованном документе стыдливо не упоминались 10 специальных колоний, или лагерей, для «злостных» проституток). Расходы на их организацию — 23,5 млн. рублей — власти предполагали частично покрыть за счет ассигнований государства, отчислений из местного бюджета, а также через добровольные сборы и доходы от зрелищных мероприятий. Предусматривалась и самоокупаемость воспитательных учреждений, мастерских, колоний, что на практике оказалось утопией.
Сторонники филантропических мер усмотрели в плане явную тенденцию к насильственному искоренению института торговли любовью. В январе 1929 г. Центральный совет по борьбе с проституцией высказал мнение о том, что в отсутствие легальной проституции очень сложно найти критерий, по которому торговлю любовью как способ добычи материальных средств можно было бы отделить от беспорядочных половых отношений. Члены совета подчеркнули также, что вопрос о принципах принудительности необходимо еще раз тщательно проработать и применять его только с достаточными правовыми гарантиями и после исчерпания всех возможных мер социально-трудовой помощи. Ленинградцы поддержали эти идеи. На заседании городского совета вполне справедливо отмечалось: «Строгие слишком меры в борьбе с проституцией и потребителем загонят в подполье это дело, и нам еще труднее будет вести борьбу»32.
Вероятно, и сопротивление медицинской общественности сыграло определенную роль. Во всяком случае, в постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 29 июля 1929 г. «О мерах по борьбе с проституцией» содержалась довольно обширная программа социально-реабилитационных мероприятий. Провозглашались «усиление охраны труда женщин, создание условий для получения ими квалификации, обеспечения работой» и т.п., но главный смысл документа сводился к следующему: «...приступить в 1929 —1930 году к организации учреждения трудового перевоспитания для здоровых женщин, вовлеченных в проституцию или состоящих на грани таковой (трудовые колонии, мастерские, производственные мастерские и пр.), в соответствии с пятилетним планом развития народного хозяйства и издать положение о деятельности указанных учреждений»33. Отличительной чертой подобных заведений явилась принудительность внесудебного направления и содержания в них. Это был мощный и, что самое важное, законодательно закрепленный удар по советскому милосердию, которое все больше обретало тюремный оттенок. Новые веяния быстро достигли Ленинграда. 7 октября секретариат ленинградского обкома ВКП(б) обсудил вопрос: «О состоянии работы по борьбе с проституцией», решив создать в городе казармы для безработных женщин, мастерские с особым режимом, усилить контроль за ночлежными домами34.
Итак, с 1929 г. борьбу с продажной любовью стали вести сугубо административно-репрессивными методами. Развернулось плановое уничтожение «продажной любви» как социального зла, несовместимого с социалистическим образом жизни. В то же время государство преследовало и другую цель. Собирая проституток в спецучреждениях и насильно заставляя из работать, оно покрывало потребность в дешевой, почти даровой рабочей силе. Определенным доказательством этого служат «Директивы по контрольным цифрам на 1930—1931 гг. в части борьбы с социальными аномалиями», хранящиеся в Центральном государственном архиве РСФСР, в фонде Наркомата труда. Указанный документ предусматривал ряд мер в области борьбы с беспризорностью, алкоголизмом, профессиональным нищенством и проституцией. Представители всех перечисленных социальных слоев, и в первую очередь проститутки, должны были организованно вовлекаться в производство35. Таким образом, гулящие женщины рассматривались как составная часть трудовых ресурсов. Государству столь необходима была дешевая рабочая сила, что оно не задумывалось о социальных последствиях действий, внешне дававших впечатляющий эффект — «перековывавшиеся» асоциальные элементы в исправительных колониях, закрытых мастерских, а нередко и на новостройках «строили социализм».
На рубеже 20-30-х гг. эра советского милосердия, по сути закончилась. В 1930—1931 гг. произошла реорганизация всей системы борьбы с институтом продажной любви. Новые задачи и методы потребовали новых людей и учреждений. За короткий срок была сломана прежняя разветвленная устоявшаяся структура, начиная с Центрального совета по борьбе с проституцией вплоть до районных советов в городах. Уже в 1930 г. Наркомат здравоохранения вынужден был в директивном порядке передать инициативу по решению этих проблем Наркомату социального обеспечения (НКСО). Соответственно на местах вопросами проституции теперь занимались областные отделы соцобеспечения. Усиленно пропагандировался тезис, что вместе со скорой ликвидацией безработицы исчезнет социальная база продажной любви, а следовательно, и она сама. Об этом, кстати, говорили и сторонники либерального обращения с падшими женщинами. Так, в 1926 г. В М. Броннер в качестве представителя РСФСР на Всемирном конгрессе по борьбе с проституцией в Граце (Австрия) заявил: «...в условиях капиталистического хозяйства проституция будет неуклонно возрастать, в Советском Союзе в условиях социалистического хозяйства она будет резко снижаться вместе с укреплением социалистического хозяйства, ибо у вас причина проституции — правовое и экономическое закрепощение женщины, у нас единственная причина проституции — безработица, которую мы изживем в ближайшие годы»36. Но то, что гуманисты из Наркомздрава использовали как аргумент для расширения социальной помощи, их противники теперь употребили в качестве предлога для значительного ее сокращения. Правда, сама идея «милости к падшим» умерла не сразу. Какое-то время она реализовалась в форме социального патронажа.
Центр тяжести профилактических мер был перенесен на помощь бездомным и беспризорным женщинам с целью предупреждения их обращения к проституции. Эта помощь заключалась в выдаче денежных пособий, бесплатном отправлении на родину, подыскивании работы, ночлега, снабжении талонами на обед и т.п. В июне 1930 г. в виде опыта открывается пункт социального патронажа при Московском областном отделе соцобеспечения. К 1 сентября через него прошло 400 женщин: 40% прислали с вокзалов, 20 — из ночлежных домов, 15 — из отделений милиции, 5 — из загсов, а 20% пришли по собственной инициативе. Помогли практически всем женщинам — 60% направили на работу, 20 — предоставили ночлег, 15 — выдали юридические и бытовые справки, а 5% оказали материальную помощь для возвращения на родину. Этот опыт власти признали удачным. И в сентябре 1930 г. оргсовещание НКСО постановило создать систему социального патронажа во всех областных центрах. Появились подобные учреждения и в Ленинграде. Но в целом они были лишь небольшим звеном в новой государственной системе борьбы с проституцией. Она предполагала организацию приемников-распределителей в крупных городах для рассортировки «соцаномаликов» по категориям различных артелей, мастерских открытого типа, полузакрытых трудпрофилакториев и, наконец, загородных колоний специального режима. В случае рецидива после освобождения из колонии женщин порой отправляли в лагеря НКВД.
В 1931 г. создание системы только началось, в октябре того же года НКСО утвердил типовое положение об организации отделами соцобеспечения специальных учреждений принудительного трудового перевоспитания. Но уже к концу года в РСФСР имелось 3 ночлежных дома на 300 мест для «соцаномаликов», 2 приемника-распределителя на 324 места, 12 различных трудовых учреждений открытого типа для 723 человек и 3 колонии, рассчитанные на 3075 «перевоспитуемых». Крупнейшими из них считались трудовая колония им. Каляева в Загорске (ныне Сергиев Посад), в здании Троице-Сергиевой лавры под Москвой, на 1 тыс. человек и Свирская колония в Ленинградской области, предназначенная для 1500 профессиональных нищих и проституток. Народный комиссариат социального обеспечения на первых порах попытался даже заниматься научными исследованиями в этой области. В 1932 г. в Ленинграде был открыт филиал Центрального института труда и инвалидов (ЛИТИН), в задачу которого входило изучение общественных аномалий, в том числе проституции, и разработка методики борьбы с ними.
В целом ленинградская система органов борьбы с проституцией в этот период напоминала общесоюзную. Во главе ее с января 1932 г. после выделения «северной столицы» в самостоятельную административно-хозяйственную единицу встал городской отдел соцобеспечения. Непосредственная работа возлагалась на специальный сектор общественных аномалий, имелись подобные сектора и во всех 9 районах Ленинграда, причем штат каждого насчитывал 7 инспекторов. С апреля 1932 г. начали действовать пункты социального патронажа. Межведомственная комиссия при городском приемнике-распределителе решала судьбу задержанных или добровольно обратившихся за помощью женщин. Так, в 1932 г. она, согласно хранящимся в ЦГА Санкт-Петербурга протоколам 56 заседаний, пропустила около 1 тыс. женщин — большинству из них было выдано материальное пособие для возвращения на родину, некоторые устроены на заводы, в учебно-производственные мастерские, а часть отправлена в трудовые профилактории. Первый представлял из себя учреждение полузакрытого типа на 180 мест со сроком пребывания в нем 1 год. Воспитанниц, не подчинявшихся администрации и не желавших исправляться, а также проституток-рецидивисток, попавших в распределитель, отсылали под конвоем в трудпрофилакторий № 2, или Свирскую колонию, — печально
знаменитый, крупнейший в СССР лагерь для падших женщин и профессиональных нищих. История этого учреждения весьма показательна. Она ярко отражает метаморфозы советского милосердия.
Колония возникла в феврале 1931 г. Вскоре после того, как жена С.М. Кирова покинула профилакторий на Большой Подьяческой, он, лишившись высокого покровительства, был переведен в пустующие здания Александро-Свирского монастыря близ станции Лодейное Поле в 140 километрах от Ленинграда и преобразован в учреждение со строгим режимом. Колония предназначалась для единовременного содержания 1,5 тыс. женщин, но в действительности она, как правило, не заполнялась и наполовину. «Заключенные» в течение года (в случае одного взыскания или двух) «перевоспитывались» на лесозаготовках, в пошивочной, слесарной мастерских, на полях и фермах. Исправившихся по постановлению специального совета при директоре заведения освобождали. Их устраивали на работу через распределитель.
Условия пребывания в колонии были очень тяжелыми. Ревизионная комиссия, обследовавшая это учреждение в феврале 1932 г., выявила множество вопиющих злоупотреблений. Согласно отчету комиссии, за год через Свирское хозяйство прошли 327 женщин, на момент ревизии здесь содержалось 300 женщин. Вместо предполагавшейся самоокупаемости колония принесла огромные убытки — 389 тыс. руб. Распределение «перевоспитуемых» на работы проводились без учета их способностей и желания, часто вопреки им. В колонии существовала жесткая система наказаний, например лишение обеденного пайка на несколько дней, права прогулок, перевод в карцер на срок до 3 месяцев, иногда избиение. Заключенные не знали, что необходимо сделать для того, чтобы их считали исправившимися. Педагогическая работа по перевоспитанию не велась. Книги и газеты основной массе были недоступны. В комнатах царила «невероятная скученность»: вместо максимально допустимого проживания 15 человек в одном помещении ютилось до 45—50 женщин. Отсутствие достаточного количества коек и постельного белья заставляло многих спать по два на кровати или на голом полу. В помещениях было грязно, холодно и сыро, освещались они коптилками. Баня действовала лишь с января 1932 г., да и то без мыла. Питались «перевоспитуемые» очень скудно, имели по одной смене белья. Естественно, многие заразились педикулезом и различными кожными болезнями уже в колонии. Маленькая больница не справлялась со своими обязанностями. Директор воспитательного заведения Макаров пьянствовал и развратничал с вверенными ему проститутками. В 1932—1933 гг. обстановка в колонии несколько улучшилась. Но в целом эффективность перевоспитания оказалась здесь невысокой. Большинство освобожденных из Свирской колонии трудоустраивали на ленинградские предприятия — «Канат», «Красное знамя», «Красный треугольник» и др., и это способствовало их возвращению на прежний путь. Так, на конференции Ленгорсобеса в январе 1933 г. отмечалось: «Они встречаются со своими подругами, и моментально те затягивают их обратно, и только более устойчивые — те остаются, несмотря на то что за ними ведется патронаж, как они работают и как держат себя в быту»37.
В соответствии с общесоюзным планом Ленинградский отдел соцобеспечения разработал свой план на вторую пятилетку. По весьма приблизительным подсчетам, общее число «соцаномаликов в стране — 75 тысяч — делилось на долю Ленинграда в городском населении РСФСР, и получалось, что в городе имеется примерно 840 проституток. Чуть позже власти решили, что их численность достигает 2 тыс. Основную массу женщин, занесенных таким образом в разряд продажных, городские власти решили разместить именно в Свирской колонии с ее весьма жесткими методами перевоспитания. В плане намечались и некие просветительские мероприятия, а та оказание материальной помощи женщинам, «стоящим на грани проституции».
Но уже в 1933 г. появились первые признаки сворачивания всей социальной программы плана и резкого расширения репрессивной. Сторонники последней активизировались даже в собесах. Так, на январской конференции Ленгорсобеса профессор Топорков из ЛИТИНа в полемике с противниками перехода от профилактических мер к принудительным задавал риторический вопрос: «Если девочке 17 лет и потому, что она в пьяном виде поскандалила и ее привели в распределитель, потом переводят в Свирскую колонию и целый год она оттуда выйти не может, то жестоко это или нет?»38 и вопреки здравому смыслу отвечал, что это гуманно и сделано в интересах самой девочки.
На рубеже 1933—1934 гг. психоз обострения классовой борьбы активно распространялся и среди людей, призванных заниматься излечением социальных аномалий. На страницах газет и журналов появляются заметки и статьи, где весьма часто встречались примера но такие сентенции: «Маневры классового врага самые разнообразные, он не брезгует ничем. Между тем в области социального , обеспечения низовые органы собеса маневры классового врага проглядели... Старый буржуазный принцип «благотворительности и милостыни» так и витает вокруг этих вопросов... Где борьба с соцаномалиями? Где политический анализ этой работы? Где классовая бдительность?»39 Робкие попытки возражать против перехода органов социального обеспечения к мерам административно-peпрессивного характера не возымели действия. Ведь в борьбу включилось всемогущее ОГПУ, которое считало, что ликвидация соцаномалий — его прямая прерогатива.
В феврале 1933 г. заместитель уполномоченного представителя этого ведомства в Ленинградском военном округе И.В. Запорожец, обратился в обком ВКП(6) и облисполком с требованием предоставить Свирским лагерям ОГПУ (их заключенные строили на реке Свирь каскад ГЭС) здания и угодья бывшего Александро-Свирскогрг монастыря, занимаемого трудпрофилакторием Ленгорсобеса. Здесь в то время содержалось около 300 женщин. Свои притязания И.В. Запорожец мотивировал следующим образом: «Трудпрофилакторий по размерам своих средств и количеству населения совершенно не в состоянии использовать огромную площадь зданий 6. монастыря, и эти здания постепенно разрушаются. По этим причинам из-за бесхозяйственного ведения дела сельское хозяйство трудпрофилактория дает убытки и трудпрофилакторий все время живет на дотации Ленгорсобеса. Почти вольное существование содержащихся в трудпрофилактории женщин (сифилитичек) способствует и их общению с лагерными контингентами, что с точки зрения воспитательных задач самого трудпрофилактория неприемлемо...»40 Правда, в 1933 г. Свирскую колонию удалось отстоять благодаря вмешательству наркома соцобеспечения И. Наговицына. В июле он писал председателю Ленсовета И.Ф. Кадацкому: «Задачи борьбы с явлениями нищенства, проституции и т.п. правительством возложены на органы СО. Эти явления еще далеко не изжиты до настоящего времени, в особенности в таких крупных городах, как Москва, Ленинград и другие. Всякого рода высылки из крупных городов этих контингентов и т.п. меры являются совершенно нереальными, не достигающими цели. Лишение свободы этих людей в целях изоляции, поскольку они не совершали каких-либо преступных действий, было бы неправильной мерой, поэтому единственным правильным и эффективным способом возвращения этих людей к трудовой жизни является их трудовое воспитание... прошу Вас принять все меры к тому, чтобы колония не была ликвидирована, а, наоборот, продолжала свою работу...»41 В результате президиум Леноблисполкома отклонил ходатайство ОГПУ.
Но система социального патронажа продолжала сокращаться. К весне 1933 г. в Ленинграде был ликвидирован городской трудпрофилакторий № 1. Некоторых женщин, занимавшихся торговлей собой, власти попытались устроить в открывшийся для инвалидов учебнопроизводственный комбинат им. К. Маркса (за 1933 г.— до 150 человек). Основную же массу проституирующих ждали колонии и лагеря системы НКВД—ОГПУ. В Ленгорсобесе остался лишь старший инспектор по общественным аномалиям при секторе гособеспечения и по одному инспектору работало в районах, которым местные власти перестали оказывать реальную помощь. В социально-экономической и культурной областях, просвещении и здравоохранении, а также при решении проблем проституции стал преобладать «остаточный принцип финансирования». Долгосрочная программа борьбы с продажей любви была практически свернута. В то же время государство продолжало использовать соцаномаликов, в том числе и просппуток, как источник дешевой трудовой силы. В отчете Ленинградского городского отдела соцобеспечения за 1933 г. отмечалось, что значительное число здоровых проституток группами направляется специальными органами на работу в колхозы и на новостройки в принудительном порядке. Минусы такой практики, были очевидны. В 1934 г. известный медик и педагог П.И. Люблинский, отмечая, что среди женского контингента из этих групп наблюдается занятие проституцией и на новом месте, резонно предупреждал: «Нет никаких гарантий и того, что, направленные на работу против их желания, соцаномалии не разбегутся при первой же предоставившейся им возможности»42.
Колонии НКСО также все отчетливее проявляли себя в качестве не воспитательных, а принудительно-трудовых учреждений. В ноябрьском номере «Социальногообеспечения» за 1934г. говорилось, что в большинстве таких заведений срок пребывания доходит до 5 лет, воспитываемые фактически представляют собой только рабсилу, а их «педагоги» — надзирателей. Не составлял исключения и Свирский учебно-производственный комбинат — так стала называться колония. На 1 января 1935 г. в нем содержалось 506 человек. Комплектовался он за счет почти всех республик СССР: Ленинградской области выделялось 315 мест, Московской — 100, Калининской — 10, Северному краю — 10 и т.д. Согласно отчету Ленгорсобеса за 1934 г., учебно-воспитательная работа на комбинате «граничила с преступлением». Произведенная за год продукция оценивались в 556 тыс. рублей, но хозяйство продолжало оставаться убыточным и требовало дотаций в 429 тыс. рублей. В связи с этим было принято решение резко усилить интенсивность труда воспитуемых, отправив женщин на лесоповал. Для 1935 г. планировался выпуск продукции на сумму 859,6 тыс., а в 1936 г. — уже на 2296,5 тыс. руб.
Ужесточение эксплуатации вызвало сопротивление подопечных.1 В докладе специальной бригады Ленсовета по обследованию исполнения наказов избирателей от 10 ноября 1935 г. приводились такие факты: «На Свири, куда посылают всех, дело поставлено скверно. Там производственная колония — совхоз, где никакой воспитательной работы не ведется и высланным приходится исполнять тяжелую физическую работу, иногда совершенно непривычную. Из Свирской колонии бегут обратно в город, в прошлом году — до 100 человек»43. Лишь 10% освобожденных из колонии женщин вели добропорядочный образ жизни, остальные возвращались к прежним занятиям.
Планы сделать Свирскую колонию доходным предприятием насильственными мерами потерпели крах. Обстановка на комбинате ухудшалась. Результаты его обследования в июне 1936 г. выявили, что из 556 воспитываемых 144 (в том числе 134 женщины) имели венерические заболевания, 93 из них были сифилитичками. По существу, заведение превратилось в очаг заразы не только для ее обитателей, но и для местных жителей. Врач-венеролог на комбинате отсутствовал, питание было плохим и т.п. Неудачными оказались и эксперименты с принудительным отправлением выпускников колонии на дальние новостройки, например в 1935 г. в г. Хибиногорск на Кольском полуострове.
К середине 30-х гг. социальная помощь женщинам, ставшим на путь проституирования, и в самом городе, по сути дела, прекратилась. Об этом свидетельствуют материалы доклада специальной бригады Ленсовета. В них, в частности, отмечалось, что многие бывшие проститутки, устроенные на предприятие, возвращались к своему промыслу только потому, что «на работу нужно выходить сносно одетой и обутой и иметь возможность прожить до первой получки, а этого обычно не бывает». Упоминался случай, когда единственный оставшийся к тому времени инспектор по соцаномалиям отдала «собственную пару обуви такой женщине, чтобы не оттолкнуть ее от решения взяться за работу после легкой жизни». Начатая научно-исследовательская деятельность в клинике ЛИТИНа прекратилась. За два года ученые института провели девять научных конференций по изучению общественных аномалий, создали музей, в котором хранились и 3 тыс. персональных дел проституток, прошедших через трудпрофилакторий на Б. Подьяческой улице, собрали интереснейшую статистику и другие материалы. К счастью, документы, полученные исследователями, частично сохранились. Некоторые из них, например фольклор, проанализированный известным литератором и психиатром профессором А.М. Евлаховым, использованы в данной книге. В целом же деятельность по изучению социальных причин проституции оказалась ненужной. Характерно также, что и горсобес не выполнял наказы избирателей, требовавших восстановления женского профилактория на Б. Подьяческой, заявляя о необходимости вывозить проституток за город, и т.д.44 Деятельность Ленгорсовета постепенно затухала. Количество проходящих через его учреждения «соцаномаликов» сокращалось.
В 1936 г. по инициативе городской общественности предпринимались попытки оживить работу по реабилитации проституток гуманными способами. Была организована Центральная комиссия при секции социального обеспечения Ленсовета для определения судьбы задержанных «соцаномаликов», проектировалось восстановление должности районных инспекторов. И надо сказать, что профилактическая помощь возобновилась, правда, в небольшом объеме — выдача единовременных пособий бывшим проституткам, перевод их на более оплачиваемую работу, содействие в получении документов и т.д. Но психоз погони за классовыми врагами, к числу которых относили и проституток, не позволил возродиться истинному милосердию даже в той усеченной форме, в которой оно существовало хотя бы в 20-х гг. Правда, незадолго до начала Великой Отечественной войны появился документ, свидетельствующий о явной несостоятельности идеи искоренения форм девиантного поведения лишь насильственными методами. Это циркуляр НКСО РСФСР «О мероприятиях по ликвидации нищенства среди контингентов соцобеспечения» от 5 ноября 1939 г. В нем констатировалось, что «...в связи с ослаблением со стороны работников местных органов социального обеспечения политико-массовой и культурно-просветительной работы... все еще продолжают иметь место остатки наследия каииталистического строя — нищенство, беспризорность, проституция»45. По сути, в циркуляре на правительственном уровне в канун 22-й годовщины Октябрьской революции признавалось существование проституции в стране и делалась попытка частично вернуться к социально-профилактическим методам решения этой проблемы. Предлагалось создать бригады для выявления, учета, изучения «контингента соцобеспечения, занимающегося антиобщественными явлениями», и т.д.
Но фактически хотя бы частичного возвращения к практике работы НКСО первой половины 30-х гг. в предвоенные годы так и не произошло. Трудно было не только восстанавливать разрушенное до основания, но и победить НКВД. В декабре 1939 г. заведующий Ленинградским городским отделом социального обеспечения писал в НКСО, что упоминаемая в циркуляре деятельность в настоящее время чужда их ведомству, центральное место в борьбе с социальными аномалиями по праву принадлежит органам НКВД, которые теперь и «устраивают специальные учреждения принудительного трудового перевоспитания». Правда, осенью 1940 г. представители Ленинградского собеса обращались в Ленгорисполком с просьбой выделить средства на содержание общежития для проституток на 30 человек. Это, по сути, единственный факт, который можно привести в подтверждение робких попыток возрождения свойственного российскому обществу чувства «милости к падшим». Оно обрело сугубо административно-репрессивный характер, как и все в тоталитарном государстве, где людей в счастливую жизнь загоняли насильно. Читатель может здесь резонно возразить, сославшись на то, что и в царской России система социальной помощи была не слишком эффективной, а главное — тоже связанной с полицейскими учреждениями. Но не следует забывать то обстоятельство, что реабилитационная система до революции в условиях существования определенного законодательства ориентировалась на контакты с сугубо специфическим контингентом — легальными проститутками, особами, считавшими торговлю телом своей профессией, сопряженной с определенным риском. В Советском же государстве, где официально не существовало проституции, насильственному исправлению подвергались нередко женщины, образ жизни которых был более свободным, чем у окружающих.
Неразделимость медицинских и административных аспектов проституции — залог успеха политики общества в отношении продажных женщин. Не случайно недозволенные приемы в деятельности петербургского Врачебно-полицейского комитета уравновешивалась работой врачей, входивших в его состав. В социалистическом же Ленинграде эти аспекты были оторваны друг от друга. Соперничество медицины и милиции началось сразу же после Октябрьского переворота.
18 ЦГА СПб., ф. 4301, on. 1, д. 298, л. 2 об.
19 Материалы межведомственной комиссии по борьбе с проституцией. Вып. 1. М., 1921, с. 7.
20 Он.: ЦГА СПб., ф. 1000, оп. 6, д. 127, л. 2 об.
21 ЦГА СПб., ф. 33, оп. 2, д. 721, л. 13,57.
22 ЦГА СПб., ф. 3215, оп. 1, д. 89, л. 10.
23 Там же, д. 88, л. 106.
24 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 50, л. 46.
25 Музей С.М. Кирова, ф. 5, д. 663, л. 4,5.
26 ЦГА СПб., ф. 4301, оп. 1, д. 2020, л. 10.
27 Россиянский Н. Текущие задачи по борьбе с проституцией // «Вестник современной медицины», 1929, № 18, с. 967.
28 Трущенко Н. Косарев. М., 1989, с. 152—153.
29 ЦГА ИПД ф. 16, оп. 1, д. 174, л. 9.
30 Анциферов Н. П. Из дум о былом. М., 1992, с. 329.
31 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 57, л. 8.
32 ЦГА СПб., ф. 3215, оп. 1, д. 89, л. 61.
33 СУ РСФСР, 1929, №. 60, сг. 598.
34 См.: ЦГА ИПД ф. 16, оп. 1, д. 174, л. 9.
35 См.: ЦГА РСФСР, ф. 390, оп. 10, д. 181, л. 147.
36 Броннер В. М. Проституция и пути ее ликвидации. М,—Л., 1931, с. 32.
37 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 57, л. 4.
38 Там же, л. 41 об.
39 Вержбиловский П. Надо перестроить работу по борьбе с соцаномалиями // «Социальное обеспечение», 1933, № 9, с. 6.
40 ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 38, л. 147.
41 Там же, д. 13, л. 56-56 об.
42 Люблинский П. И. Повысить качество борьбы с паразитизмом и тунеядством // «Социальное обеспечение», 1934, № 1, с. 22.
43 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 102, л. 31 об.
44 См. там же, л. 30—31 об.
45 ЦГА СПб., ф. 335, л. 23-34.
<< Назад Вперёд>>
