Профессия или образ жизни?
В послереволюционном Петербурге из-за отсутствия органа административно-медицинского характера типа Врачебно-полицейского комитета большинство проблем, связанных с торговлей любовью, решала милиция. В определенной степени она взяла на вооружение опыт прошлого. Известно, что агенты комитета следили за поведением женщин на улицах и в случае явного приставания к «клиенту» либо требовали предъявления бланка, «желтого билета», либо препровождали их в полицейскую часть. Практически такими методами начали действовать и представители советских правоохранительных органов, хотя для этого у них не было никаких юридических оснований. Существовали лишь идеологическая установка на несовместимость проституции с нормами социалистического общества и внутренние распоряжения по милиции, нацеливавшие на жестокую борьбу с торговлей любовью. Подробней о противозаконных деяниях правоохранительных органов читатель узнает из последующих глав. Здесь же важнее отметить то обстоятельство, что в 20-е гг. репрессии обрушились прежде всего на своеобразные элитные слои проституирующих женщин, которых вопреки существующим законодательным нормам упорно именовали «профессионалками».
Что же представляли собой советские «камелии» и по каким признакам их определяли? Характерными были прежде всего места «работы» этих женщин: рестораны, число которых начало рости в годы НЭПа. Уместно привести несколько свидетельств, почерпнутых из источников личного происхождения. В январе 1922 г. бывшая бестужевка П. писала своей подруге: «В Питере слишком ясен поворот к восстановлению разрушенного. Лавочки, магазины, особенно «кафе» растут, как грибы»32. О функционировавшем уже в марте 1922 г. кабачке на Невском с отдельным кабинетом, где можно было покутить, имеется запись в дневнике К.И. Чуковского. В.В. Шульгин, посетивший Ленинград в 1925 г., писал о приличных ресторанах, где подавали «Смирновскую», семгу и икру, а также о небольшом кабачке где-то в районе улицы Марата, работавшем даже ночью, и т.д. Действительно, в 1926 г. в городе функционировало более 40 ресторанов. Именно в них в первую очередь собирались женщины в поисках богатых клиентов: нэпманов, советских чиновников. Престижным местом «работы» советских «камелий» в 20-е гг. считался Владимирский игорный клуб. Царившую там обстановку красочно описал В.В. Шульгин: «Отвратительный мутный дым стоял в этой зале. От него тускнел яркий свет электричества. И физическая и психическая атмосфера этой комнаты была нестерпима. Вокруг столов, их было штук десять, больших и малых, сидели люди с характерными выражениями... В четыре часа утра, в двенадцать часов дня, в шесть часов вечера — когда ни придете, здесь все то же самое: все те же морды и все тот же воздух...Мы вышли в соседнюю залу и у журчащего фонтана слушали баритонов и теноров, видели пляшущих барышень, воображавших себя балеринами... Не видя ее, я еще лучше улавливал коллективное выражение лица гнусной соседней залы. Мужские и женские лица, старые и молодые, слились в одну скверную харю, нечто вроде химеры с лицом скотски отупевшим...»33
«Шикарным» местом считались «Бар» на площади Лассаля, а также ресторан «Крыша» в гостинице «Европейская». Промышлявших здесь дам — по милицейским данным 1927—1928 гг., чуть более 10 — отличала не только хорошая одежда, но и свободное владение иностранными языками. Обслуживали они преимущественно иностранцев, доходы имели весьма приличные — до 40 руб. за ночь, около 1 тыс. в месяц. Для сравнения можно отметить, что молодые работницы текстильной фабрики им. Ногина получали в месяц лишь 18—24 руб., значительная часть которых уходила на трамвайные расходы.
К разряду «профессионалок» ленинградская милиция в 20-е гг. относила и женщин, пытавшихся найти себе клиентов в менее дорогих ресторанах, таких, как «Дарьял», «Кавказ», «Слон», «Ша-Нуар», «Метрополь», «Максим», а также в многочисленных кафе. По сведениям той же милиции, проститутки «работали» не только в частных заведениях. Местом торговли любовью становились и советские государственные рестораны и кафе, что подтверждается данными правоохранительных органов. Так, согласно рапорту начальника 9-го отделения милиции Володарского района, осенью 1922 г. в ресторане «Строитель» на углу Советского (Суворовского) пр. и 4-й Рождественской ул. происходила «продажа спиртных суррогатов, разврат полный, центр скопления проституток, темных личностей, ограбление граждан в пьяном виде, устройство разных оргий». Делалось все это открыто, под защитой военной секции исполкома, которым ресторан отчислял определенный процент с дохода34.
Любопытен в этом плане еще один документ, касающийся промысла ресторанных проституток, — сводка участкового надзирателя, датированная мартом 1923 г., об обстановке в кафе «Двенадцать» на Садовой. Текст его умышленно приведен полностью: «Кафе «Двенадцать» открыло ПЕПО (петроградская кооперация). Весь штат служащих содержится ПЕПО, она оплачивает все расходы и получает выручку. Со времени открытия дела шли совершенно слабо. Публики было мало, но тут вдруг все сразу перевернулось и поправились дела. Кафе было как кафе, но стало оно очагом проституции и благодаря тому, что кроме пива и тому подобных вещей можно купить и женщину, — публики стало видимо-невидимо. После 12 час. ночи не найдешь свободного столика — все занято и ПЕПО жнет плоды — крупную выручку за каждый «операционный день»... Собираются проститутки после 11 час. вечера. Полный разгар около 1—2 час. ночи. Приходит женщина как женщина, садится у столика, заказывает черный кофе и сидит с одним стаканом и озирает зал. Мужчина выбирает по вкусу, приглашает Марусю или Лили и т.п. к своему столику, угощает, разговаривает, сговаривается и, уплатив по счету, вместе с дамой уезжает. Едут чаще всего на частную квартиру или к ней, или к нему. «Расплата» происходит уже не в кафе, а по приезде на место. Внушающему подозрение дают понять, что деньги требуются вперед. Вот вся картина. Юридически не придерешься. А ПЕПО, как будто бы до этого дела нет никакого, знай получай денежки, и только. Разве ПЕПО не знает, что у нее под носом существует бардак?»35
К середине 1920-х гг. уже сформировалась отлаженная, очень похожая на дореволюционную система деятельности проституток во многих ресторанах. Свою долю от доходов девиц имели извозчики и швейцары. Служащие ресторана «Дарьял» вообще получали от «живой торговли» львиную часть прибыли. После 11 часов ночи в «Дарьяле» царили проститутки, и практически все посетители заглядывали сюда именно с целью подыскать себе партнершу. Схожесть действий «девиц при ресторанах» в Петербурге и Ленинграде подметил неоднократно упоминавшийся В.В. Шульгин. Свои впечатления от посещения кафе на Невском он описывает следующим образом: «Сразу меня оглушил оркестр, который стоит самого отчаянного заграничного жац-банда. Кабак тут был в полной форме. Тысяча и один столик, за которыми невероятные личности, то идиотски рыгочущие, то мрачно пропойного вида. Шум, кавардак стоял отчаянный. Это заведеньице разместилось в нескольких залах. Но всюду одно и то же. Между столиками шлялись всякие барышни, которые продают пирожки или себя по желанию»36.
В 20-е гг. женщины, торговавшие собой, использовали и городские гостиницы. Правда, число таких заведений после 1917 г. резко уменьшилось! В середине 20-х гг. в Ленинграде оставалось всего 17 гостиниц. Однако и они, если использовать терминологию милицейских сводок, являлись «очагами тайной проституции». Администрация многих гостиниц сдавала номера гражданам, постоянно живущим в Ленинграде, что, как известно, в Советском государстве стало нонсенсом. Так, в 1922 г., по данным милиции, это практиковалось в гостиницах «Строитель», «Яхта», «Перепутье», меблированных комнатах «Кавказ» и т.д. Но к концу 20-х гг. местные жители, в том числе и проститутки, могли снимать номера лишь в дорогих гостиницах типа «Англетер», где комната стоила 8 руб. в сутки. Подобную роскошь позволяли себе только очень хорошо зарабатывающие торговлей любовью женщины. Однако таких было не так уж много. По выборочным данным Ленинградского трудового профилактория — по сути, приюта для падших женщин, — более 60% брали с клиента меньше 3 руб. и лишь 2% — свыше 10. Помесячные доходы распределялись следующим образом: почти 80% зарабатывали до 30 руб.; больше 50 руб. имели всего 4% женщин. Естественно, что доход в 15—20 руб. в месяц не мог быть единственным источником существования в то время. Соответственно женщин, выручавших такие месячные суммы, милиция не относила к числу профессионалок. К этой категории в 20-х гг., судя по всему, причисляли советских «камелий». Однако не они составляли основную массу продажных особ в социалистическом Ленинграде. Слой аристократок в 30-е гг. был практически сведен до минимума. Помогло и то обстоятельство, что к 1935 г. в Ленинграде оставалось всего 8 гостиниц и 13 ресторанов. Но количество проституирующих женщин не уменьшилось, сменились лишь места их «работы». Уличная торговля любовью постепенно становилась ведущей формой сексуальной коммерции в Ленинграде 20—30-х гг. Уже в 1922 г. начальник петроградской милиции отмечал: «Все более или менее оживленные улицы города в вечерние и ночные часы кишат подобного рода женщинами, откровенно торгующими своим телом и обращающими на себя внимание своим вызывающим поведением...»37
Конечно, на улицах «работали» наиболее дешевые жрицы продажной любви — преемницы знаменитых «гнилушниц» и «кабачниц». Многие женщины усердно предлагали свои услуги матросам в ленинградском порту. В марте 1923 г. председатель Петропортбюро Международного комитета действия и пропаганды транспортных рабочих писал в управление милиции, требуя принять меры: «В районе Рижского и Старо-Петровского (Газа) проспектов, где помещается, во-первых, находящийся в нашем ведении Международный клуб моряков и, во-вторых, Московско-Нарвский районный комитет РКП, замечается каждый вечер наплыв проституток, которые останавливают как каждого посещающего наш клуб иностранного моряка, так и других граждан, а между тем здесь находится пост милиции38. В результате жалобы местные органы милиции некоторое время ежедневно высылали «вооруженный патруль на предмет ликвидации праздношатающихся девиц»38. И на рубеже 20-30-х гг. в районах города, близких к порту и пристаням, всегда собирались продажные женщины. Своеобразным «бродвеем», или «гопсом» на блатном языке, для них являлся Конногвардейский бульвар (бульвар Профсоюзов). О царившей здесь обстановке дает представление доклад старшего врача Балтийского флотского экипажа от 9 ноября 1928 г.: «По вечерам бульвар наводнен определенного типа женщинами, создавшими себе здесь... постоянную базу и обслуживающими гуляющие команды, причем coitus, как это устанавливается из опросов заразившихся или бывающих на бульваре, совершается нередко вблизи бульвара в полуразрушенном доме или за свезенным строительным материалом. Так как состав гуляющих здесь женщин, можно с уверенностью сказать, постоянный (абонирующие известный район проститутки), — полагаю, что многие из них заражены уже вследствие многочисленности прошедших через них мужчин, и случаи заражения краснофлотцев, не устоявших от соблазна бульварного наслаждения, будут встречаться постоянно, пока не будет проверен... весь состав гуляющих здесь женщин на здоровье... Удержаться от coitus'a трудно еще потому, как рассказывают многие, что на бульваре не приходится прилагать никакого труда найти себе временную подругу для наслаждений, гуляющие женщины сами приглашают краснофлотцев»39.
Еще больше проституток промышляло в рассматриваемый период в рабочих районах: Выборгском, Володарском (Невском), Московско-Нарвском, в частности на Детскосельском (ныне Выборском) вокзале, ул. Шкапина у Балтийского вокзала и на Калиниском проспекте, в традиционном уголовном районе — Семенцах, Недобрая слава Семенцов укрепилась в 20-е гг. Здесь процветал «хипес, и здесь же, в квартире проститутки, был застрелен король петроградского преступного мира Ленька Пантелеев. Типичная сцена быта Нарвской заставы конца 20-х гг. описана авторами книги «Мелочи жизни»: «В предпраздничные дни, а особенно в дни получек все близлежащие перекрестки кишат проститутками. Даже из окрестностей приезжают «гастролеры». Чуя добычу, они целыми стаями собираются у пивных, «семейных бань», ресторанов вроде «Звездочки», не давая проходу рабочим, особенно молодежи... Проститутки и их «друзья» в эти дни буквально терроризируют весь район. На глазах у всех, прямо на улицах, разыгрываются отвратительные, циничные сцены. Нередко все кончается «мокрой» дракой и ограблением клиента. В результате часто от получки остается лишь сильная головная боль, разбитая физиономия и изорванная одежда»40.
Центром торговли любовью по дешевым ценам в 20—30-е гг., оставалась Лиговка. Этот район до революции слыл традиционным местом ночлежных домов. Как уже известно читателю, там находили приют «гнилушницы» и «кабачницы». В советское время ситуации практически не изменилась, хотя число ночлежек резко уменьшалось: в 1926 г. в городе оставалось 4 таких заведения. Материалы тех лет зафиксировали обстановку, царившую в этих временных приютах бездомных социалистического города. Вот цитата из документа, относящегося к 1924 г.: «Там (в ночлежке № 3 на Обводном канале. — Н.Л., М.Ш.) женщины от мужчин не обособлены, многие из них едва прикрыты остатками одежды, общее впечатление какой-то отвратительной клоаки, наличная администрация совершенно бессильна улучшить положение»41.
Спустя три года положение, как свидетельствует доклад одного, из ленинградских санитарных врачей, оставалось почти таким же: «Условия жизни в этих домах были поистине кошмарные — в полном смысле очаги заразы. Деревянные нары, тут же хлеб, котелки с пищей и в грязи дети. Под нарами сваленное место. Воздух сперт, сгущен, вонь и сырость от висевшего тут же белья. Стены, полы, потолки темные, грязные, ободранные, полутьма. Дети чесоточные, трахоматозные, с высокой температурой, с коклюшем — тут же и здоровые. Подростки-девочки от 14 лет — проститутки, больные сифилисом и рядом в тесном общении дети моложе и 10 лет. Дети и подростки-мальчики, одиночки, часто от 12 лет жили среди взрослого элемента всех домов в атмосфере пьянства, воровства и преступлений. Кроме спален с грязными нарами, в домах ничего не было, даже комнаты для еды. Никакая работа не велась с обитателями. Почти полное отсутствие медицинской помощи»42.
По данным 1929 г., полученным в результате обследования ленинградского трудового профилактория, четыре пятых его пациенток обитали в ночлежках. В 30-е гг. ситуация усугубилась. Насильственная коллективизация, репрессии, голод в деревнях всколыхнули волны беженцев в крупные города. Так, в июле 1932 г. Ленгорсобес отмечал, что последние 2—3 месяца наблюдался систематический приток в город взрослых с детьми из других местностей. Не найдя жилплощади и, следовательно, не имея возможности устроиться на работу, они обитали на улицах, занимались нищенством и проституцией. Характерный случай привел на Ленинградской конференции по борьбе с общественными аномалиями в январе 1933 г. один из выступавших: «Я не дальше 2 недель тому назад встретил на вокзале свою землячку, спрашиваю ее: «Куда идешь?» Она отвечает: «До дому». «Заробила?» — спрашиваю. Тогда она со слезами на глазах ответила: «Тилом заробила». Она считала, что лучше телом заработать, чем милостню просить»43. Вероятно, эту женщину погнал из родных мест страшный голод 1933 г. на Украине. И в начале 1936 г., как свидетельствует стенограмма собрания комсомольцев — членов Ленсовета, проблема беженцев оставалась актуальной: «По улицам Ленинграда в лаптях, онучах, кафтанах ходят приезжие из Рязанской области. Им покупали билеты, выпроваживали из Ленинграда в сопровождении охраны, а через некоторое время они опять возвращались...»44
Многие приезжие, не имея жилья, пользовались ночлежками, которые числились у ленинградской милиции как приюты проституток и преступников. Ленсовет решил ликвидировать эти «рассадники разврата» методами, характерными для эпохи сталинского социализма. Об этом, в частности, свидетельствует письмо начальника ленинградской милиции председателю Ленсовета И.Ф. Кадацкому, датированное 25 февраля 1935 г.: «Милицией с 1 декабря 1934 г. изъято из упомянутых домов (ночлежки на Расстанной и Курской. — Н.Л., М.Ш.) 2013 чел. Исходя из необходимости очистки образцового социалистического города Ленина от «очагов», где ютится преступно-беспаспортный и деклассированный элемент, — прошу президиум Ленсовета вынести постановление о преобразовании «бывших ночлежек» в «дома колхозников». Одновременно ввести обязательным условием для ночлега приезжающего предъявление или паспорта, или соответствующего документов удостоверяющего право проживания в Ленинграде»45.
Обитательниц ночлежек частично сослали в лагеря. Но основная масса оказалась вообще выброшенной на улицу. Приют они находили на окраинах города, продолжая привычный образ жизни. Уже в 1929 г. 3/4 проституток искали себе клиентов именно здесь. В конце 1935 г. специальная бригада Ленсовета по проверке наказов избирателей отметила в своем докладе, что проституция почти полностью перебазировалась из центра в рабочие районы. К началу войны эта тенденция еще более усилилась. Постепенно улица стала основным местом «работы» продажных женщин. Из истории российской дореволюционной проституции известно, какие опасности подстерегают уличных тайных жриц любви и как в свою очередь они опасны для общества. В советское время наблюдалась аналогичная картина. Вот лишь некоторые примеры из многих. Жертвой сексуального маньяка в 1937 г. стала некая П., хорошо известная в пивных Васильевского острова. Убийца привел ее к себе ночью, а затем, якобы заподозрив в краже, замучил и убил. Для сокрытия содеянного в течение дня расчленил труп на мелкие куски и пытался спустить их в унитаз. И еще случай. За уличную проститутку выдавала себя жена рабочего А. Лабутина, совершившего в 1935 г. 12 убийств с целью ограбления. Она заманивала жертвы в лес, где их поджидал муж-убийца46.
Эти факты наряду с множеством других фиксировались ленинградской милицией, рассматривались в партийных инстанциях, однако установка оставалась прежней — женщин, относившихся, по терминологии дореволюционного времени, к дешевым проституткам, упорно именовали «подсобницами». Это позволяло тешить себя надеждой, что число «профессионалок», то есть особ, имеющих высокие заработки на ниве проституции, сокращается, а подсобная торговля телом не столь страшна, так как якобы является занятием спорадическим, к которому прибегают из-за временных бытовых неурядиц, которые быстро изживаются по мере построения социализма. На самом деле все было как раз наоборот: сексуальная коммерция в социалистическом Ленинграде претерпела весьма значительные изменения, в частности проституирование из ремесла превращалось в образ жизни. Об этом отчетливо свидетельствуют совершенно новые социальные характеристики продажных женщин.
32 Смена, 22 ноября 1988 г.
33 Шульгин В. В. Три столицы. М., 1991, с. 313—314.
34 ЦГА СПб., ф. 33, оп. 2, д. 434, л. 74.
35 Там же, д. 721, л. 109.
36 Шульгин В. В. Указ соч., с. 312.
37 ЦГА СПб., ф. 33, оп. 2, д. 371, л. 1.
38 Там же, д. 721, л. 4, 6—6 об.
39 ЦГА СПБ., ф. 3215, on. 1, д. 325, л. 60-60 об.
40 3удин И., Мальковский К., Шалашов П. Мелочв жизни. Л., 1929, с. 72—73.
41 ЦГА СПб., ф. 4301, on. 1, д. 2019, л. 2.
42 ЦГА СПб., ф. 3215, on. 1, д. 438, л. 12.
43 ЦГА СПб., ф. 2554, оп. 2, д. 57, л. 37.
44 ЦГА ИПД, ф. К-881, оп. 10, д. 101, л. 21.
45 ЦГА СПб., ф. 7384, оп. 2, д. 60, л. 134-135.
46 ЦГА ИПД ф. 24, оп. 26, д. 1863, л. 95; д. 2502, л. 143; оп. 28, д. 1193, л. 36-61.
<< Назад Вперёд>>
