Приказная работа
Приказные обязанности думных дьяков распадались на две части: деятельность в Боярской думе и в приказах. В Боярской думе думные дьяки являлись докладчиками по делам приказов, записывали и формулировали царские указы и решения Думы. В области думного делопроизводства исключительным правом думных дьяков было скрепление своей подписью указов, что в 1690 г. подтверждено было законодательно127. Подписи думных дьяков скрепляли и другие важнейшие законодательные акты, в том числе Уложение 1649 г. и др., а также документы политического характера. Так, например, пять думных дьяков подписали указ 7 сентября 1689 г. о новом написании титула царей Петра и Ивана, из которого исключалось имя их сестры. Думные дьяки, кроме того, «объявляли» указы. Так, 26 января 1624 г. Ф. Ф. Лихачев в этом качестве «сказал» назначение воевод и дьяков в сибирские города128. В их обязанности входило также объявление о повышении в чинах представителей высшей знати. Как правило, это находилось в компетенции разрядного думного дьяка. В 1617 г. «сказывал боярство» думный дьяк С. 3. Сыдавный-Васильев. В начале 20-х годов эта обязанность перешла к Ф. Ф. Лихачеву, в 30-х — к И. А. Гавреневу129. Важное место занимали думные дьяки в работе комиссий по местническим спорам, решения которых они оглашали («говорили»). При этом их роль не ограничивалась только чтением решений. В 1623 г. думный дьяк Ф. Ф. Лихачев при оглашении решения сказал местничающим сторонам: «Я де вам говорю не государевым словом, потому чтоб вы топеря государя не кручинили»130. В отдельных случаях они вмешивались в непосредственное исполнение указов. В 1617 г. в ходе разбора местнического спора между Иваном и Федором Бутурлиными думный дьяк С. 3. Сыдавный-Васильев, как было записано в разрядной книге, «бил Ивана за Федорово бесчестье по щекам»131. В 1620 г., когда боярская комиссия, разбиравшая спор между И. Чихачевым и А. Шеховским, приговорила первого из них к наказанию кнутом, думный дьяк Т. И. Луговской сказал боярам: «Долго де того ждать. Да взяв у него (Чихачева. — Н. Д.) посох, и стал ево бить по спине и по ногам»132. Вместе с тем подобные случаи имели место только в начале правления Михаила Романова, когда думные дьяки пользовались значительно большими правами, чем в последующий период.
Как уже говорилось, в первой половине века думные дьяки исполняли обязанности судей в важнейших приказах государства, Посольском и Разрядном. Отношение думных дьяков к финансовой стороне деятельности учреждений было, по-видимому, чисто распорядительным: они санкционировали пересылку денег в другие ведомства, выдачу жалования служащим и др. В тексте присяг эти обязанности были упомянуты очень осторожно: «...государскою казною ни с кем не ссужаться и самому не корыстоваться».
Во второй половине века, с ростом количества думных дьяков и падением их значения в государственном управлении, роль их в приказах несколько понижается. Они реже назначаются самостоятельными главами учреждений, а некоторые по характеру своих обязанностей в приказах и приказных избах превращаются в товарищей судей и воевод, чем сравниваются с приказными дьяками. Вместе с тем, деятельность думных дьяков в приказах только условно может рассматриваться как «приказная работа», так как она скорее приближается к почетной судейской службе. В этом плане следует рассматривать и тот пункт специальных присяг думным дьякам, в котором оговариваются их судебные и административные функции.
Круг служебных обязанностей приказных дьяков представляется несколько иным. Для середины века он следующим образом охарактеризован в книге Г. К. Котошихина: «На Москве и в городех и в приказех з бояры и окольничими и думными и ближними людьми, и в посольствах с послами бывают они в товарыщах, и сидят вместе и делают всякие дела, и суды судят, и во всякие посылки посылаются»133. Из этой характеристики явствует, что дьяки являлись «товарищами» судей и воевод и тем самым играли вторые, но достаточно важные роли в руководстве учреждениями. Следует помнить также, что нередко они возглавляли небольшие приказы. Последнее обстоятельство и данная кругу дьяческих обязанностей характеристика Г. К. Котошихина очень существенны для понимания действительного места дьяков в управлении, так как опровергают установившееся в литературе мнение о дьяках как только руководителях делопроизводства134. В действительности дьяки XVII в. и даже его второй половины, когда значение их несколько уменьшилось, являлись ведущей силой в приказах. Находясь в них обычно значительно более длительное время, чем приказные судьи, они были истинными знатоками специфики дел данного приказа. Перемещаясь же из приказа в приказ, приобретали большой опыт гражданской службы в целом. Именно они готовили и в известной мере предопределяли решения по важнейшим возникавшим в приказах вопросам судебного и административного характера. Вместе с тем эти функции дьяков, по-видимому, не выходили из-под контроля глав приказов. Встречаются прямые указания документов о неправомочности самостоятельных решений приказных дьяков. Показательно в этом отношении проводившееся в начале 60-х годов следствие о самоуправстве дьяков Сибирского приказа Г. Протопопова и Н. Юдина, которые в результате были лишены дьячего чина. Вина дьяков заключалась в том, что в отсутствие судьи они приняли решение по ряду челобитий приехавших в Москву служилых людей и выдали им соответствующие документы для воевод135.
Наличие нескольких дьяков в одном приказе вызвало разделение обязанностей между ними. Так, например, в 1700 г. при назначении в Разряд дьяка М. Г. Гуляева ему предписывалось «ведать дела новозавоеванных городов, Азов и иные к нему принадлежащие новопостроенные городы, и Каланчевские башни, и строение гаван»136.
Несомненно участие дьяков в решении судебных дел на подведомственной приказу территории или части ее. Участие дьяков в судопроизводстве было немалым, чему способствовал накопленный ими в приказах опыт. Это отмечали и современники. В том числе старец Авраамий в своем труде, обличая «неправый» приказной суд, ставил дьяков и даже подьячих (очевидно, приписных) в один ряд с судьями137. По-видимому, те же судебные функции дьяков имел в виду и патриарх Никон, когда писал о том, что они «ведомые враги божии и дневные разбойники, без всякие боязни в день людей божиих губят»138.
Более, чем думные дьяки, приказные дьяки были причастны к ведению финансовых дел приказов, причем их обязанности выражались главным образом в контроле за деятельностью подьячих. Указом 1669 г. дьякам в Центре и на местах было предписано ежемесячно проверять хранящиеся у подьячих денежные суммы, за недочет которых они также должны были нести ответственность139. Дьяки должны были также скреплять своей подписью приходо-расходную документацию. В этом плане показательна жалоба подьячих Ямского приказа на дьяка того же приказа М. Вешнякова, который по их словам, «чинитца силен: у них... расходные всякие статьи, которые довелись закреплять ему, Михайле, не закрепляет»140. Обилие финансовых обязанностей дьяков Посольского приказа, ведавших одновременно и делами четвертей, вызвало жалобу со стороны главы приказа А. Л. Ордина-Нащекина на то, что они «мешают посольские дела с кабацкими»141, т. е. с делами о сборах кабацких денег.
Важной отраслью дьяческой службы было наблюдение за правильностью делопроизводства в учреждениях и работой подьячих. Они должны были проверять наиболее важные исходящие документы и имели право «приписывать» памяти в другие равностоящие по положению учреждения, а также грамоты на места или отписки из приказных изб в Москву. Дьякам обычно принадлежали пометы на документах, фиксировавшие решения по ним судейских коллегий и являвшиеся наметкой для составления необходимых документов по этим решениям.
Кроме этих, обычных для дьяков, обязанностей, им нередко поручались и особые дела, входившие в компетенцию того учреждения, где они работали. В том числе можно выделить такую отрасль, как надзор за строительными работами. Например, в 40-х годах дьяк Д. Г. Карпов надзирал за возведением каменных построек в московском монастыре Спаса «на Новом»142, под руководстом дьяка С. С. Кудрявцева в 70-х годах производились строительные и ремонтные работы в царских теремах143, в 1682-1689 годах «у каменного строения» в Новодевичьем монастыре находились дьяки Ф. Климентов и Г. Т. Перекусихин144. В еще большей степени общий надзор за строительными работами входил в ведение городовых дьяков. В 30-х годах дьяки Астраханской приказной избы М. П. Насонов и М. Н. Патрикеев занимались постройкой кремлевских укреплений в Астрахани (делали «каменное городовое дело»)145. В 50-х годах дьяк П. С. Коптев был награжден за участие в постройке крепости в Цареве-Борисове146. В 90-х годах дьяк И. Ушаков был определен к строительству укреплений в Таганроге147.
Промежуточное место в распределении приказной работы между дьяками и подьячими занимала деятельность подьячих с приписью в Центре и на местах. Само название приписных подьячих указывало на их значение в делопроизводстве и на характер их работы. Оно свидетельствовало об их праве «приписывать» (т. е. подписывать по листам) исходящие из данного учреждения документы, что выражало значительную административную самостоятельность этой группы и приближало ее по кругу обязанностей к дьячеству. В первой половине века и, как исключение, далее подьячие с приписью возглавили небольшие приказы и дворцовые учреждения. Так, с 1615 г. по 1640 г. Аптекарским приказом руководил подьячий с приписью, а позднее дьяк В. К. Потемкин148. Подьячие с приписью на протяжении всего XVII в. управляли житными и другими дворами. Имелись случаи замены дьяков подьячими с приписью. В 1672-1680 годах подьячие с приписью находились «в дьячье место» в приказе Сбора стрелецкого хлеба149, в 1675 г. — в приказе Сыскных дел150.
Однако роль московских подьячих с приписью этим не исчерпывалась. Они находились почти во всех приказах. По существу основную массу подьячих с приписью составляли все представители высшей квалификационной группы — старые подьячие. В 1664 г. в приказе Серебряных дел их было двое151. В 1675 г. также два старых подьячих с приписью работали в приказе Сбора стрелецкого хлеба152. Два приписных подьячих было на Житном дворе, причем один из них, А. Карпов, являлся официальным главой учреждения153.
Приписные подьячие в приказах с судейской и дьяческой верхушкой находились во главе структурных частей приказов (столов или повытий). Характерным являлось положение старых приписных подьячих в структуре Посольского приказа, где в 1689 г. во главе первого повытья находился старый подьячий М. Алексеев, которому были подчинены один подьячий средней статьи и один молодой подьячий и т. д.154 К концу века, когда роль дьяков в ряде крупных приказов низвелась до управления отдельными столами, подьяческая приписная верхушка была несколько потеснена и возглавила более мелкие структурные части.
На долю приписных подьячих падало распределение работ между подьячими находившейся в их ведении структурной части приказов, проверка их исполнения и выполнение наиболее ответственной части этих работ. Распоряжением 1685 г. судейская коллегия Поместного приказа так определяла обязанности приписных: «...старым подьячим за молодыми подьячими смотрить и дела справливать за теми, которые сидят у тех городов»155. На них же памятью 1689 г. возлагались и административные обязанности по надзору за поведением, посещением работы и прилежанием подьячих средней статьи и молодых. Сами приписные подьячие подготовляли черновики исходящих документов, в основу которых клались дьячьи пометы. О соотношении участия в этом дьяков и непосредственных составителей не без иронии писал Г. К. Котошихин, хорошо знакомый с этой практикой для Посольского приказа: «А случитца писать о чем грамоты в окрестные государства, и те грамоты прикажут готовить посольскому думному дьяку, а думный дьяк прикажет подьячему, а сам не готовит, только чернит и прибавливает что надобно и не надобно»156.
Особенно следует сказать об участии приписных подьячих в составлении выписок из дел приказов для докладов судейским коллегиям или Боярской думе по судебным и административным делам. Не являясь непосредственными исполнителями этой работы, подьячие с приписью определяли основное направление ее, что требовало хорошего знакомства с предшествующей документацией приказа. Им же принадлежал окончательный отбор данных, включавшихся в выписку. При этом они имели возможность для придания выписке той или иной направленности, что было особенно важно при решении судебных дел.
В руках приписных подьячих находилась основная часть финансовой деятельности приказов — ведение приходо-расходных книг, хранение казны, конкретные выплаты из нее и т. д. Например, в 1639 г. во Владимирской чети у прихода и расхода денег находился один старый подьячий с приписью Д. Жданов157. В ряде приказов подобными вопросами занималась та часть приписных, которая стояла во главе особых финансовых столов или повытий (денежных). Однако чаще распоряжение денежными поступлениями и ведение связанной с ними документации было распылено между приписными подьячими всех структурных частей. Такой порядок находим, например, в приказе Сбора ратных людей, где правом приема и хранения платежей пользовались все старые приписные подьячие, в ведении каждого из которых находились поступления с определенного служилого чина158.
Среди старых подьячих выделялись и специалисты в особых областях. Так, в Разрядном, Сибирском и Посольском приказах работали подьячие-картографы, исполнявшие для этих приказов картографические работы. В качестве типичного примера можно привести подьячего Посольского приказа И. Фаворова, который наравне с обычной приказной работой занимался изготовлением карт и писал о себе в челобитной 1700 г.: «...сверх тех приказных дел пишу всякие чертежи»159. В 1698 г. им была выполнена карта западной части России и прилежащих к ней стран: Польши, Литвы, Турции и др.160 Позднее им же были вычерчены две карты-плана Киева с окрестностями, одна из них — копия известного чертежа полковника фон Залена161. По-видимому, специалистом-картографом был подьячий Сибирского приказа И. Петелин, в 1698-1699 годах скрепивший чертеж Северо-Восточного района страны162. Более примитивные «чертежи» составляли подьячие Поместного и других приказов, проводившие межевание частновладельческих земель163.
Кроме общих для всех приказов обязанностей, приписные подьячие выполняли нередко обязанности-должности, характерные только для отдельных приказов. Например, в Оружейной палате имелся особый подьячий «у дел железных заводов»164. В 70-х годах в приказе Большого дворца имелся подьячий «у плотничных дел»165. Подьячий Посольского приказа А. Бишев в 90-х годах был приставлен к Малороссийскому и Гетманскому дворам, при этом его функции сводились к обеспечению всем необходимым «гетманских и запорожских посланцев и гонцов, и малороссийских городов приезжих духовных особ»166. Особенно резко выделялась должностная специализация в структуре патриаршего управления, где в составе Казенного приказа находим специальных житничных, сушильных, судовых подьячих167.
По существу именно старые подьячие с приписью, длительное время работавшие в одном и том же приказе, являлись наиболее опытными приказными специалистами, причем знатоками в определенной отрасли приказного управления (в рамках стола или повытья). Они располагали известной самостоятельностью и исполнительной властью, делавшей их значительной силой по отношению к лицам, попадавшим в сферу деятельности приказа.
Обязанности подьячих с приписью на местах были более однородны и сводились по существу к подмене функций городовых дьяков, наличие которых в приказных избах было (как мы видели в 1-й главе) далеко не повсеместно. Они, как и дьяки, являлись товарищами воевод во всех делах приказного управления. Положение их в городе фиксировалось наказными памятями воеводам или особыми грамотами. В 1679 г. при отпуске в Каргополь в качестве подьячего с приписью старого поместного подьячего Г. Молчанова в грамоте каргопольскому воеводе предписывалось: «...ты б велел ему, Григорью, в Каргополе в приказной избе быть с собою, и всякие дела делать с ним вместе, а разни б меж вами и несовету отнюдь не было»168. В 1686 г. тверским воеводе Л. Горчакову и подьячему с приписью П. Андрееву было предписано «великих государей и челобитчиковы дела делать вместе»169. То же имело место в 1690 г. при посылке в Шацк подьячего И. Патрикеева, которому указывалось: «...наши, великих государей, дела ведать в Шацком с воеводою вместе»170.
Документы свидетельствуют о широкой компетенции приписных подьячих на местах, далеко не ограничивавшейся ведением делопроизводства изб. Так, в 1631 г. приехавшему в Кострому приписному подьячему А. Берестову костромской воевода приказал «ведать костромич, посацких всяких людей судить и четвертные всякие государевы денежные доходы збирать»171. Однако подьячий был недоволен и рассматривал подобное ограничение как умаление своих прав. Он жаловался на то, что воевода «в уезде де памятей и челобитных подписывать не велит, и уездных людей с собой судить не велит»172. В отдельных случаях подьячие с приписью подменяли временно отсутствовавших в городах воевод. В 1674 г., когда арзамасский воевода ездил в уезд на будные станы, арзамасский подьячий с приписью Н. Тугаринов, по его словам, «без него приказную избу и город во всем... оберегал со всяким опасением»173. В 1684 г. калужский воевода А. И. Зиновьев, отлучившийся из города для ведения следственного дела, «приказал город Калугу с приписью подьячему Андрею Ширшину»174. Бывали случаи, когда подьячим с приписью поручалось принять город от отзываемого воеводы до приезда нового. В 1697 г. при вызове в Москву воеводы из Торжка подьячему с приписью было предписано принять у него все дела175.
Как правило, воеводы были заинтересованы в присылке в город приписных подьячих, как больших специалистов в административных и делопроизводственных делах. Так, в 1687 г. тверской воевода в своей отписке в Разряд жаловался на отсутствие в приказной избе подьячего с приписью: «...и за тем вашим, государевым, челобитчиковым делам чинитца молчание. А я, государи, писать не умею, и пометить челобитен и приставных памятей и дел некому»176. При этом речь идет не об отсутствии в приказной избе подьячих вообще, которых в это время было там четверо, а именно об отсутствии ответственного лица. Однако нередко отношения воеводы и подьячего с приписью складывались неудачно. По-видимому, воеводы, в этих случаях рассматривали их как помеху для единоличного ведения дел. Так, в 1690 г. жаловался на притеснения со стороны воеводы назначенный в Галич с приписью подьячий И. Зуев, которого воевода «сидеть в приказной избе не пускает»177. В 1682 г. крапивенский подьячий с приписью Г. Мешков также писал о том, что воевода его «теснит напрасно, бьет и сажает в тюрьму, и за короулом держит, и от места откинул»178. Наиболее интересна челобитная 1686 г. тверского подьячего с приписью П. Андреева, который обвинял воеводу в упущениях делопроизводственного характера, особенно волновавших подьячего: «...в приказной избе при своем сиденье записных книг никаких не зделал вершеным делам, приставным памятем и мировым челобитным. А которые я, холоп твой, записные книги зделал и закрепил своею рукою, и он в тех книгах велел переписывать и чернить... И на дворе у себя всякие дела, старый и новыя, держит и вершит мимо приказные избы; всякие челобитные и наказные и приставные памяти у себя на дворе своею рукою подписывает и делает мимо вашего, великих государей, указу и приказной избы, без меня, холопа вашего, своим домашним разсмотрением»179.
На приписных подьячих на местах в значительной мере падала финансовая отчетность перед приказами. Так, они должны были составлять ежегодные сметные списки с полным отчетом о приходе и расходе средств. Последнее нередко приводило к выяснению крупных недостач и взысканиям недостающих сумм с подьячих. В архивах имеется большое количество дел по взысканиям, описанию имущества и т. д.
Меньшими данными мы располагаем о содержании работы подьячих «со справой». Обязанность «справливать», т. е. заверять своей подписью на обороте или в конце документа правильность его написания, свидетельствовала о техническом характере их деятельности. Документы конца века, когда внутри приказов эта должностная группа выделилась особенно четко, говорят о подчиненном положении ее по отношению к старым подьячим с приписью. Так, в 1690 г. поместный подьячий средней статьи И. Антонов был назначен «со справой» в повытье старого подьячего Н. Зайцева180. В этом же году подобное же место занял в приказе Княжества Смоленского подьячий Т. Шишляев181. В Разрядном приказе в обязанности подьячих со справой было ведение одним из вопросов внутри повы тий. Так, в 1700 г. разрядный подьячий со справой И. Топильский в первом повытье Московского стола был определен «к боярской книге»182. По-видимому, именно подьячие со справой были основной исполнительной силой приказов. Им поручалось составление выписок по делам, изготовление черновиков и беловиков отпусков, ведение книг приказов (записных и др.). В какой-то мере они ведали и работой молодых подьячих, которые выполняли под их руководством конкретные задания. Однако руководство это было весьма ограниченным. Так, поместным подьячим со справой в 1684 г. было запрещено «справливать» подготовленные молодыми подьячими документы183.
Значительно более важное место занимали справные подьячие в жизни местных учреждений, где они были представлены местными старыми подьячими и возглавляли текущую работу приказных изб, так как присылавшиеся из Москвы дьяки и подьячие с приписью были значительно менее осведомлены в специфике местных дел и отношений. Поэтому в приказных избах круг обязанностей подьячих со справой бывал значительно шире, чем в Москве. Они выполняли определенные административные функции внутри учреждений. Так, в 60-х годах суздальский подьячий К. Курбатов, по словам документа, «за подьячими смотрил и справливал»184. Особенно часто ложилась на них финансовая часть приказной работы, о чем имеется немало документальных свидетельств. В 1676 г. обязанности коротоякского подьячего со справой П. А. Автономова были определены особой грамотой. На ее основании он, кроме обычных дел справных подьячих (справы переписных книг и памятей), должен был «приход и расход... денежной казны и хлебных запасов ведать»185. В Киевской разрядной избе один из справных подьячих, И. Соколов, до 1680 г. также находился у прихода и расхода государственной казны, после чего был сменен другим справным подьячим М. Налетовым186. Исполняли они и другие обязанности, требовавшие некоторой самостоятельности действий. Например, именно этот разряд подьячих находим в роли местных «житничных подьячих». Подобная подьяческая должность имелась в первой половине века в Новгородской приказной избе, где в 90-х годах она была выделена в самостоятельную во главе Житного двора187. Особенно частым было выделение из состава подьячих приказных изб особого губного подьячего, что имело место в период временных ликвидаций самостоятельных губных учреждений на местах. В 1685 г. в Обоянской приказной избе к «тайным и разбойным делам» был назначен С. Озеров188. О том, что должность губных подьячих в приказных избах в это время исполняли именно «справные» подьячие, имеется прямое указание документов применительно к Чернской приказной избе конца XVII в.189
При распределении обязанностей внутри приказной избы между подьячими наиболее обычным было разделение на подьячих, ведавших судебно-административными делами, и подьячих, занятых финансовыми вопросами, что соответствовало и наиболее распространенному структурному делению местных учреждений на Судный и Денежный столы. Типично в этом отношении разделение функций между подьячими Старорусской приказной избы, где в 1672 г. два подьячих находились «у приходу и расходу», третий же — «у грамот и отписок и судных дел»190. Так же в 1659 г. в Галицкой приказной избе сборами ведало два подьячих (из них один — стрелецких денег, другой — ямских), а три вели все остальные дела191. В это же время обязанности двух суздальских подьячих разделялись следующим образом: один из них собирал с уезда полотняничные деньги, а другой вел текущую переписку. При этом он жаловался на большую нагруженность, так как «великого государя грамоты приходят беспрестанно изо всех приказов о всяких великого государя скорых делех»192.
Документы позволяют проследить разделение обязанностей между подьячими одного стола. В 60-х годах четыре подьячих Денежного стола Вологодской приказной избы, по свидетельству воеводы, соблюдали известную очередность в выполнении наиболее сложных дел. В 1666 г. подьячий В. Семенов отказался от составления годового сметного списка, ведения приходо-расходных книг четвертных доходов и приема денежной казны на том основании, что его очередь в исполнении этих дел должна наступить только в будущем году. Сам же он согласно очередности ведал сбором стрелецкого хлеба, полоняничных, «поповских» и ямских денег193.
Примерно подобным же образом разделялись функции подьячих Коломенской приказной избы, которым по указу 90-х годов предписывалось «приказные и челобитчиковы всякие дела... ведать поочередно в равенстве». Связанный с нарушением этого указа спор раскрывает само содержание приказных дел подьячих, где находим смешение различных функций. Обиженный коломенский подьячий Я. Обрашев жаловался на своих товарищей: «И те, государи, подьячие отписи стрелецкого хлеба платежные, и всякие крепости и явочные челобитные в книги, и приводных людей и лошадей записывают, и переносные дела ведают, и для отказу и межеванья поместий и вотчин и досмотров ездят одни». При этом подьячий просил о территориальном разделении подьяческих функций: «В Коломенском уезде 11 станов и 10 волостей, и их в очередь разверстать»194. Как видим, дела с выездами в уезд занимали немалое место в деятельности местных подьячих. При этом причины для выездов были самые различные — денежные сборы, следственные дела, описание имущества и др. Так, например, в обязанности подьячего Двинской приказной избы в начале 90-х годов входил систематический осмотр соляных варниц195. Примерно тот же круг дел находим и в сибирских приказных избах. В грамоте 1684 г., посланной из Сибирского приказа в Илимск, о работе илимских подьячих было написано: «...ваших, великих государей, дел в Ылимском тем подьячем, оприч отпуску соболиной казны, и отписок к вам, великим государем, к Москве, и сметным и пометным списком, более одного отпуску в год не бывает. А только де те подьячие посылаютца... в ясашные волости, в Ылимской уезд, в остроги, и в села, и в слободы, и в деревни для ваших, великих государей, дел»196.
Только для молодых подьячих приказов и приказных изб, а особенно «пищиков», приказная работа сводилась к механической переписке многочисленных документов, в которой они достигали высокого мастерства. В приказах складывались особые школы письма, из числа которых во второй половине века особенно четко выделяются посольская и поместная. Письмо подьячих Посольского приказа было мелким и изящным, в то время как подьячие Поместного приказа писали размашистыми почерками с декоративными выносами букв далеко за строку. По-видимому, кроме специфики работы приказов, в выработке стилей письма сыграли роль и существовавшие при обоих приказах школы.
Переписка документов занимала видное место в деятельности приказов, чему способствовал сам характер русского делопроизводства XVII в., требовавший изготовления большого количества копийного материала, обширных выписей и записей в книгах. Вот как характеризует одно из мероприятий по очередной массовой переписке документов руководство Земского приказа: «22 июня 182 году указано в Земском приказе с писцовых и строельных книг боярина Юрия Александровича Долгорукова с то варыщи, и с строельных книг, по которым давано после Уложения в положение в черные сотни и слободы, и с переписных и с купчих и с данных книг, что после писцовых и строельных и переписных книг из Земского приказа продавано и давато в те черные сотни и в слободы тяглецов из порозжих земель всех тех черных сотен и слобод тяглецом, дворам и землям, списав списки, что в тех черных сотнях и слободах тяглых дворов, и что тяглецов дворовых и бездорных до морового поветрия 162 году было..., да то все написать в тетради по каждой слободе и по годам имянно порознь по статьям»197. Особенно много рукописной работы было у подьячих Поместного приказа, что и объясняет его большие подьяческие штаты. Находившиеся в компетенции приказа общие и частные мероприятия по описанию и межеванию земель требовали как составления новых, так и переписи старых писцовых и межевых документов. Изготовление списков предшествовало деятельности писцовых и других комиссий, выполнение чистовых экземпляров сопровождало возвращение этих комиссий в Москву. Характерно в этом плане сообщение в памяти 1673 г. из Поместного приказа в Разрядный о поместных подьячих: «...а которые подьячие в лицах, и те сидят беспрестанно за списками с писцовых книг, также за списками по памятям из Иноземского и из Монастырского приказов с переписных книг»198.
Следует сказать, что механической работой переписчиков занимались не только молодые подьячие. Наиболее важные документы писались подьячими высоких рангов. Так, в Посольском приказе выполнение «листового письма», т. е. грамот, посылавшихся в иностранные государства, являлось обязанностью опытнейших подьячих. Умение писать грамоты для посольских подьячих было признаком высокой квалификации, о чем они постоянно упоминают в своих челобитных. Об этом писал, например, в 1691 г. подьячий А. Щукин: «...а я, холоп ваш, листовую работу умею». Это умение подтверждали и дьяки приказа: «...он, Анисим, писать умеет, и в лист пишет добро»199. О навыках в этой области подьячего М. И. Родостамова читаем в дьяческой помете 1692 г. по поводу повышения его денежного жалования следующее: «Писал он многие их, великих государей, грамоты в разные государствы»200. Работавший 22 года в Посольском приказе подьячий (позднее дьяк) Г. В. Львов, по его словам, все это время писал грамоты «во все окрестные государства ... в лист мелким письмом», в том числе и тайные201. В 1699 г. подьячий того же приказа В. Степанов также сообщал о своем умении писать грамоты («также и в лист пишу»). Кроме того, ему поручались и другие письменные работы, требовавшие особых навыков: «Писал я, холоп твой, книгу о мельничных орудиях да Библию, в лицах изображенную, подписывал»202. Особенно ценилось умение писать на иностранных языках. Специально «для литовского письма» были взяты в Посольский приказ в 1645 г. подьячие Г. Благушин и П. Иванов203.
Для местных подьячих характер приказной работы не был так четко разграничен по специализации, как это имело место в приказах. Малое количество подьячих на местах нередко вызывало совмещение различных функций всеми подьячими данного учреждения, создавало известную универсальность их приказной деятельности, охватывавшей все области жизни всех групп населения данного уезда.
Таким образом, приказная работа как бы являлась прообразом канцелярской работы более позднего периода, но была более сложной и многообразной по характеру. Ее становление, происходившее на протяжении XVII в., сопровождалось значительной должностной специализацией приказных людей, которая определялась как профилем, так и структурой конкретных государственных учреждений.
127 ПСЗ. Т. 111. Д. 1372. С. 64.
128 Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. I. С. 659—660.
129 Там же. Т. 1. С. 507, 532; Т. II. С. 180.
130 Там же. С. 574.
131 Там же. С. 251.
132 Там же. С. 935.
133 Котошихин Г. К. О России в царствование Алексея Михайловича. СПб., 1906. С. 26.
134 Ключевский В. О. Боярская дума древней Руси. Пб., 1919. С. 409.
135 Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа. М., 1900. Ч. 2. С. 318.
136 Дворцовые разряды. СПб., 1852. Т. III. С. 1119.
137 Бакланова Н. А. «Тетради» старца Авраамия. // Ист. архив. М.; Л. 1951. Т. 6. С. 145.
138 Записки Отделения русской и славянской археологии Императорского русского археологического общества. СПб., 1861. Т. 2. С. 426.
139 ЦГАДА. Ф. 396. Оп. 3. Д. 43509. Л. 2; ПСЗ. Т. I. № 454. С. 825.
140 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 466. Л. 339.
141 Белокуров С. А. Указ. соч. С. 49.
142 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 4. Л. 540 об.
143 Там же. Кн. 5. Л. 360.
144 ЦГАДА. Ф. 371. Оп. 2. Д. 233. Л. 183.
145 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 2. Л. 360; Дворцовые разряды. Т. II. С. 194.
146 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 5. Л. 497.
147 Дворцовые разряды. Т. III. С. 1023.
148 Богоявленский С. К. Приказные судьи XVII в. М.; Л., 1946. С. 13.
149 ЦГАДА. Ф. 371. Оп. 2. Стб. 111. Л. 41—42; Ф. 159. Д. 836. Л. 20.
150 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 512. Л. 43.
151 ЦГАДА. Ф. 396. Oп. 1. Д. 4969. Л. 1; Д. 10024. Л. 1.
152 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Кн. 74. Л. 42—44.
153 Там же. Стб. 622. Л. 67, 256.
154 Белокуров С. А. Указ. соч. С. 52.
155 ЦГАДА. Ф: 1209. Оп. 3. Кн. 5094. Л. 82 об.
156 Котошихин Г. К. Указ. соч. С. 86.
157 ЦГАДА. Ф. 396. Oп. 1. Д. 41591. Л. 8.
158 Яковлев А. И. Указ. соч. С. 153.
159 ЦГАДА. Ф. 138. 1700 г. Д. 2. Л. 1.
160 Там же. 1698 г. Д. 13. Л. 6.
161 Там же. 1700 г. Д. 2. Л. I, 3; Алферова Г. В., Харламов В. А. Киев во второй половине XVII века. Киев, 1982. С. 15—16.
162 Андреев А. И. Очерки источниковедения Сибири // М.; Л., 1960. Вып. 1. С. 65.
163 Тихонов Ю. А. Помещичьи крестьяне в России. М., 1974. С. 67.
164 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 375. Л. 47, 150, 234.
165 Там же. Стб. 572. Л. 319, 326.
166 ЦГАДА. Ф. 138. 1699 г. Д. 4. Л. 11.
167 ЦГАДА. Ф. 235. Оп. 2. Кн. 108. Л. 23 об.
168 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 384. Л. 48.
169 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 338. Л. 127.
170 Там же. Стб. 345. Л. 11.
171 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 74. Л. 94—97.
172 Там же.
173 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 2024. Л. 8.
174 ЦГАДА. Ф. 210. Разрядные вязки. Вяз. 13. Д. 32. Л. 1.
175 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 1613. Л. 26.
176 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 245. Л. 14.
177 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 1362. Л. 24.
178 ЦГАДА. Ф. 210. Владимирский стол. Стб. 151. Л. 68.
179 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 338. Л. 127.
180 ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 3. Кн. 4706. Л. 60.
181 ЦГАДА. Ф. 145. Оп. 2. Д. 600. Л. 64.
182 Дворцовые разряды. Т. III. С. 1119.
183 ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 3. Кн. 5094. Л. 78 об. — 79.
184 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 470. Л. 26.
185 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 861. Л. 259, 359.
186 ЦГАДА. Ф. 137. Новгород. Кн. 18. Ч. 1. Л. 95 об.
187 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 53. Л. 292.
188 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Кн. 158. Л. 267.
189 Там же. Кн. 180. Л. 154 об.
190 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Стб. 384. Л. 22.
191 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 2. Л. 6—6 об.
192 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 301. Л. 29.
193 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 236. Л. 27, 30.
194 ЦГАДА. Ф. 210. Новгородский стол. Стб. 345. Л. 204.
195 ЦГАДА. Ф. 141. 1688 г. Д. 128. Л. 751.
196 ЦГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Стб. 1589. Л. 161.
197 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 764. Л. 422—423.
198 Там же. Д. 244.
199 ЦГАДА. Ф. 138. 1690 г. Д. 10. Л. 9.
200 Там же. 1692 г. Д. 6. Л. 6.
201 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 120. Л. 558 об.
202 ЦГАДА. Ф. 138. 1699 г. Д. 19. Л. 3.
203 Там же. 1645—1648 г. Д. 5. Л. 70, 94.
<< Назад Вперёд>>
