«Государева служба»
Неоднократно предпринимались попытки образовать специальные части из приказных людей Москвы. В 1659 г. подьячие почти всех приказов были организованы в семь сотен. От 1661 г. сохранились подьяческие списки по некоторым приказам, в которых отмечалось, кто из подьячих назначался в сотни, а кому «в сотнях и с приставы быть не мочно за бедностью». Среди подьячих приказа Новой чети к первой группе было отнесено 10, ко второй — 15 человек210. В 1680 г. 800 московских подьячих были распределены между сотнями, во главе которых были поставлены дьяки211.
Даже в конце XVII в., в 1694 г., при проведении молодым Петром I потешных боев при д. Кожухово под Москвой в них, кроме солдат Семеновского и Преображенского полков, принимал участие специальный полк в составе 11 рот (около 1000 человек), сформированный из дьяков и подьячих212. В это же время в ходе разборов подьячих приказов некоторые из отставленных подьячих записывались на военную службу. Так, в начале 90-х годов в полк Бутурлина было определено 37 отставных подьячих213.
Однако приказные соединения Москвы в значительно большей степени использовались в дворцовых и дипломатических церемониях.
Боеспособность приказных людей (главным образом подьячих) проверялась и на местах в ходе смотров городовых служилых людей. В 1657 г. на смотре в Вологде все подьячие Вологодской приказной избы были с саблями и пищалями214. Подьячие Белевской приказной избы участвовали в смотрах 1670, 1673 и 1674 годов215. Имеются сведения, что во время смотра путивльских служилых людей в 1671 г. оба путивльских подьячих «объявились на конех с саблями и с пистолями»216. От 1678 г. сохранился смотровой список 14 подьячих Вологодской приказной избы, у которых на всех оказалось 4 пары пистолей, 2 пищали и 13 сабель217. Также с оружием явились на смотр 1690 г. трое подьячих Верейской приказной избы218. Однако и здесь привлечение подьячих к военной службе было по существу формальностью. Различие в отношении к военным обязанностям городовых служилых людей и подьячих очень красочно описано в приговоре судей Сибирского приказа 1698 г., в котором служба сибирских подьячих в приказных избах противопоставлялась службе сибирских же служилых людей, которые посылаются «на государевы службы в степь против неприятельских воинских людей, и с теми воинскими людьми бьются, не щадя голов своих»219. Подобной службы подьячие, конечно, не несли. И не эту службу они имели в виду в своих челобитных.
Основная «служба» приказных людей XVII в. имела специфический характер, так как по содержанию она все более смыкалась с приказной работой, отличаясь от нее в основном местом. Она может быть разделена на три части: полковую, посольскую и придворную (последняя только для московских подьячих).
Прежде всего рассмотрим, из чего складывалась полковая приказная служба для различных приказных групп. В меньшей степени она касалась думного дьячества, которое находилось при полках только во время пребывания на арене военных действий царя и Боярской думы. Так, в мае 1654 г. думный дьяк Ф. К. Елизаров сопровождал царя Алексея Михайловича в составе Большого полка во время его похода в Вязьму220. В более поздний период думные дьяки принимали участие в Крымских (Е. И. Украинцев)221 и Азовских (в 1695/96 г. — Н. М. Зотов, в 1697 г. — Л. А. Домнин)222 походах. При этом полковая служба дьяков носила скорее дипломатический, чем военный характер («у посольских дел»).
Роль приказных дьяков в полковой службе не была однородной. Несомненно, особенно в первой половине XVII в. часть дьяков принимала непосредственное участие в военных действиях. Так, в боярской книге 1629 г. о псковской службе дьяка И. Ларионова было записано, что он «изо Пскова в посылках был, и Литовскую землю воевал, и языки имал»223. Дьяк А. Постников был убит в 1660 г. «в черкасских городех... на бою от польских людей»224. Привлекались дьяки и к организации обороны Москвы в начале XVII в. В 1618 г., когда на город ожидался приход польских войск, в Разрядном приказе была составлена роспись распределения войск по стенам и башням Кремля, Китай-города и Белого города. При этом командование расположенными у ворот отрядами было поручено воеводам и дьякам. Например, в Китай-городе у Воскресенских ворот — кн. Б. В. Касаткину-Ростовскому и дьяку П. И. Матюшкину и т. д.225 В 1633 г. при возведении и ремонте укреплений вокруг Москвы в распределенных по ним войскам также находилось пять дьяков226. Столько же дьяков числилось в это же время в войсках под Смоленском227. Впоследствии число их в полках возрастает. Так, в Азовском походе 1696 г. при полках должно было находиться 16 дьяков228.
По-видимому, дьяки выступали во всех этих случаях в двойном качестве: как воеводские товарищи, принимавшие участие в составлении плана боевых действий и иногда в них самих, и как руководители походных полковых шатров, временных учреждений, создававшихся при воеводах. Деятельность походных шатров включала в себя ведение постоянной переписки с Москвой и другими городами, проверку списков ратных людей, громоздкую финансовую отчетность полков, записи допросов пленных и перебежчиков и т. д. Можно с уверенностью сказать, что последнее все более определенно становилось основой их войсковой службы.
В еще большей степени это можно отнести к полковой службе подьячих, как московских, так и местных, составлявших штаты полковых шатров. Конечно, и им приходилось сталкиваться с тяготами военной обстановки и в крайних случаях принимать участие в сражениях. Разрядный подьячий А. Безустов писал о своем участии в походах 1653-1655 годов: «...оставлен был я, холоп твой, в литовском городе в Витебску в зиму... у твоего государева дела один. И в осаде с твоими государевыми ратными людьми от литовских людей сидел, всякую нужу терпел»229. С 1662 г. находился в Киеве в осаде от польских войск «и всякую нужду терпел» подьячий Д. Курдюмов, назначенный в полковую службу из Белевской приказной избы230. В 70-х годах находился в войсках, посланных из Коротояка против участников Крестьянской войны коротоякский подьячий П. С. Автомонов, который впоследствии в своей челобитной сообщал о «службе» в полку следующее: «...и тех ваших изменников от Коротояка отбили, и за то, нам, холопям вашим, присланы на Коротояк... похвальные грамоты с милостивым словом»231. В 1676 г. подьячий Усердской приказной избы С. Александров писал в Разряд: «...как приходили под Усерд татары, и посылался против них с градскими людьми, ... и бои с ними бывали, ... и от них, воинских людей, разорен»232. О ряде подьячих известно, что они были ранены или убиты во время походов. Так, был ранен в 1663 г. во время службы в полку И. А. Хованского подьячий, а позднее дьяк М. И. Гробов233, в 1700 г. посольский подьячий Л. Я. Волков был убит «на службе под Ругодавом» и т. д.234
Однако военные столкновения были для них скорее случайностью. Основным же в полковой службе подьячих была работа в полковых шатрах, о чем красноречиво свидетельствуют многочисленные документы. 11 подьячих, бывших в 1655-1656 годах в походе под Ригой, по их словам, «работали днем и ночью беспрестанно у разрядных полковых дел»235. В 1672 г. подьячий А. Фролов направлялся в полк Ф. Г. Ромодановского «для письма полковых дел»236. Также для «письма полковых дел» было послано в 1676 г. в полк И. В. Бутурлина два московских подьячих237. В 1678 г. из приказа Казанского дворца командировались трое подьячих в полк царевича Василия Араслановича, которым было предписано «в том полку ведать... списки низовых городов дворян и детей боярских и всяких ратных людей, которые в том полку будут по наряду из приказу Казанского дворца»238. В 1697 г. из-под Азова воевода П. И. Прозоровский писал, что в его полк прислано только 7 подьячих и просил прислать еще 8, так как «за малолюдством его, великого государя, никаких приказных дел делать невозможно»239.
В отдельных случаях подьячие посылались в полки для раздачи жалования служилым людям. В 1654-1655 годах под Смоленском «с государевой казной» находился подьячий Новой чети М. Игнатьев, в 1656-1657 годах он же был под Ригой «с денежной раздачей»240. Подьячие являлись часто хранителями оружия и ценностей. В этом качестве в польском походе Алексея Михайловича принимал участие подьячий приказа Серебряного дела И. Волков, сопровождавший «золотую и серебряную и оружейную казну»241.
Таким образом, для подьячих под понятием полковой службы подразумевалось прежде всего «письмо полковых дел», т. е. чисто делопроизводственная работа, включавшая в себя и ведение финансовой отчетности и выполнение отдельных не военных по характеру поручений.
Количество подьячих, привлекавшихся к полковой службе, особенно в военное время, было довольно велико. В 1647 г. только в полку И. А. Хованского находилось пять московских и 9 городовых подьячих242. В 1656 г. из 26 подьячих приказа Казанского дворца 5 несло полковую службу243. В 1670-1671 годах по распоряжению Разрядного приказа к полковой службе из разных приказов было направлено 17 человек244. В 1676 г. в полк П. И. Хованского, кроме приказных подьячих, было выслано из городов: 4 подьячих из Тулы, 3 подьячих из Рязани, по одному из Мценска и Новосиля245. В Азовских походах при полках находилось одновременно 78 подьячих из 13 приказов и 17 приказных изб246. При этом только из Посольского приказа под Азовом побывало в несколько смен 56 подьячих (в 1697 г. единовременно — 37 человек)247.
Особенно тяжелой посольская служба была для подьячих пограничных городов. В 1687 г., когда из Новгородской и Псковской приказных изб было затребовано в полк по пяти подьячих «добрых и прожиточных», подьячие Псковской приказной избы писали в своей челобитной: «А мы, холопи ваши, из давных лет, как счалась ваша, великих государей, служба с польским и немецким королем, служили великим государем беспрестанно. И в тех польских и немецких и в черкаских городех во всех походех были, и голод и всякую нужду терпели»248. Наиболее страдали от разверсток подобного рода малочисленные приказные избы южных городов, где выработалась особая практика сменной полковой службы подьячих. В 1677 г. севский воевода сообщал в Разряд, что подьячие Севской приказной избы на службе в полку Г. Г. Ромодановского «бывают человек по 5 и по 6 и по 10, по вся годы переменяясь»249. В 1690 г. тот же порядок имел место в Курской разрядной избе, подьячие которой, по словам курского воеводы, бывают постоянно «в полках для письма полковых и всяких приказных дел» с переменой по третям года. Мценские подьячие на подобной службе сменялись через год или полгода250.
Во второй половине века временная полковая служба стала обычной для подьячих центральных и местных учреждений. В 1673 г. подьячий Монастырского приказа А. Фролов называл себя «полковых дел подьячим», так как, по его словам, «был на государеве службе со 176 году в розных полкех, в Севску, в Путивле, в Киеве, в Рыльску, и во многих посылках в руских и в черкаских городех»251. В 1700 г. подьячий Посольского приказа В. Степанов писал о себе: «...брожу за твоими, великого государя, делами в походах беспрестанно»252. То же наблюдалось и на местах. В 90-х годах из 7 подьячих, работавших в Кромской приказной избе, только один не нес ранее полковой службы. Так, справный подьячий В. Дружинин в 1675, 1677 и 1687 годах находился в полках, в том числе принимал участие в Крымском походе253.
Несколько изменились на протяжении века размеры походных шатров. Для середины века они состояли из одного дьяка и 2-3 подьячих. К концу века размеры их возросли. В 1694 г. в полковом шатре Ф. Я. Лефорта под Азовом находилось 3 дьяка и 9 подьячих254. В 1698 г. шатер полка А. П. Салтыкова состоял из 2 дьяков и 12 подьячих; шатер полка A. И. Леонтьева из одного дьяка и 14 подьячих255.
Пожалуй, несколько меньшее место, чем служба в полках, занимала в деятельности приказных людей посольская служба.
Участие в ней думных дьяков, как правило, ограничивалось ведением посольских дел в столице. При этом посольский думный дьяк осуществлял руководство всеми внешними связями государства. Через его руки проходила вся дипломатическая переписка с другими государствами, снаряжение русских посольств, организация приема иностранных послов. Во всех этих вопросах основные решения принимались непосредственно царем и Боярской думой. Однако неверно при этом сводить роль посольских думных дьяков к роли технических исполнителей, как это склонны делать некоторые историки256. Замена думных, стоявших во главе Посольского приказа, нередко приводила к резкой смене внешнеполитического курса русского правительства. Думные дьяки, притом не только посольские, но и разрядные, а позднее и другие, были непременными членами особых комиссий, которые вели конкретные переговоры с иностранными представителями в Москве. Они же обычно принимали послов в «ответной палате», «говорили» обращенные к послам речи и извещали их об окончательных решениях правительства по вопросам посольства.
Думные дьяки редко покидали Москву для участия в посольствах. Только с середины XVII в. они изредка включаются в состав отдельных, наиболее представительных посольств. Так, к этому времени относится дипломатическая деятельность думного дьяка И. Д. Лопухина, связанная с отношениями с Запорожской Сечью. В 1653 г. он вместе с боярином B. В. Бутурлиным был послан в Киев для приведения запорожцев к присяге257, а в 1659 г. участвовал в миссии А. Н. Трубецкого по избранию нового гетмана258. Переломом в этом отношении стали 70-е годы, когда количество думных дьяков возросло и пребывание их в Москве перестало быть обязательным. При этом характерно, что они первоначально выступали не как главы посольств, но занимали в них явно вторые места товарищей послов. В 1674/75 г. думный дьяк Л. Г. Голосов был назначен в состав полномочного посольства боярина Н. И. Одоевского в Польшу259. В 1678 г. его же находим в посольстве И. В. Бутурлина260. В 1679/80 г. на посольском съезде с шведскими представителями в качестве второго посла присутствовал думный дьяк Г. К. Богданов261. В 1686 г. думный дьяк П. И. Никифоров сопровождал посольство Б. П. Шереметьева во Львов для подтверждения «вечного мира» с польским королем262.
Посольская служба думных дьяков второй половины 90-х годов была связана с новым направлением в политике Петра I. В 1697 г. думный дьяк П. Б. Возницын сопровождал молодого царя в составе «Великого посольства» в страны Западной Европы. В 1698-1699 годах он же вместе с Ф. Я. Лефортом принимал участие в посольстве в Вену263. В конце XVII в. думный дьяк Е. И. Украинцев был поставлен во главе полномочного посольства в Константинополь. Его назначение являлось первым случаем в русской дипломатической практике, когда посольство возглавлялось думным дьяком.
Значительно большую роль в организации русской посольской службы играли приказные дьяки, которые постоянно посылались в качестве товарищей вместе с послами и посланниками и являлись при этом главами посольских походных шатров. В отдельных случаях дьяки выполняли самостоятельные гонецкие функции. На дьяков ложилась в основном подготовительная работа по выработке текстов международных договоров при совещаниях сторон во время «посольских съездов». В 1618 г. в заключении Деулинского перемирия с Польшей принимали участие дьяки И. И. Болотников и М. Сомов; в 1634 г. в подписании Поляновского договора — Г. И. Нечаев и В. С. Прокофьев; в 1650 г. в подтверждении его — Г. Леонтьев; в 1658 г. в заключении Велиесарского перемирия и в 1661 г. Кордисского мира со Швецией — Г. С. Дохтуров; и, наконец, в торжественном подписании в Москве «вечного мира» с Польшей в 1686 г., кроме думных дьяков, участвовали приказные дьяки В. И. Бобинин, П. Б. Возницын, И. Я. Волков, В. Т. Постников264. Дьяки же входили в состав первых русских резиденций при иностранных дворах. В 1699 г. два из них были посланы в этом качестве в Голландию и Турцию265.
Исполнительным ядром посольских шатров являлись подьячие. При этом центральное место среди них принадлежало немногочисленным подьячим Посольского приказа. Вот как характеризуется их посольская служба в составленной в конце века приказной выписке: «Ныне многие подьячие во многих посылках в окрестных государствах, и живут при резидентах; также бывают в посылках по особым тайным и нетайным письмам в Цареграде, в Вене, в Голландии, к гетману и в Запороги; и на встречах против послов и посланников, ... и сами бывают у окрестных государей в гонцех, и в приезды посольские иностранных государей приставляются к одной посольской особе человека по три и по четыре»266.
Посольская служба не была привилегией только подьячих Посольского приказа, небольшой штат которого не справлялся с обслуживанием растущих дипломатических связей Русского государства. Приказ систематически обращался в Разряд с требованием выделить для посольских посылок подьячих из других учреждений. В 1640 и 1642 годах гонцом с грамотами в Польшу и Литву был послан подьячий Разрядного приказа Г. Семенов267. В 1662 г. в составе посольства в Данию находим подьячего Монастырского приказа П. Казаринова268. В 1666 г. в Царьград с посольством выехали подьячие Поместного приказа Г. Парфеньев и Оружейной палаты Г. Долгов, причем последний из них по возвращении был включен в состав нового посольства269. В 1673 г. по разверстке из Разряда на «литовский межевой съезд с межевыми судьями» для установления границы были посланы один молодой и один старый подьячие Поместного приказа270. В 1675 г. на съезд со шведскими послами поехали 5 подьячих из Разрядного и Поместного приказов271.
Для многих подьячих, принимавших участие в посольской службе, она являлась ступенью для перехода в штат Посольского приказа. В 1644 г. после гонецкой поездки в Польшу был зачислен в Посольский приказ подьячий приказа Большого дворца Е. Юрьев, который загнал несколько лошадей, так как «гнал... днем и ночью, чтоб поспеть к сойму»272. В 1674 г. после удачного посольства в Персию был взят туда же подьячий А. Богданов273.
Основным назначением подьячих, участвовавших в посольствах, было ведение посольского делопроизводства, в том числе его переписки, а также оформление статейных списков. В 1632 г. при посылке вместе с гонцом в Данию подьячего К. Кондратьева прямо указывалось, что он был придан гонцу «для письма»274. В 1673 г. также «для письма» был введен в состав посылавшихся на «польский посольский съезд» подьячий Земского приказа Н. Максимов275. Посольская служба подьячих не исчерпывалась их работой в посольских шатрах. Наиболее опытные из них, как уже говорилось, получали самостоятельные дипломатические поручения в рангах гонцов. Особую роль наблюдателей при послах играли в царствование Алексея Михайловича подьячие приказа Тайных дел, которые, по словам Г. К. Котошихина, «посылаются... с послами в государства и на посольские съезды и в войну с воеводами для того, что послы в своих посольствах много чинят не к чести своего государя... И те подьячие над послы и над воеводами подсматривают и царю, приехав, сказывают»276. С этой характеристикой контролирующей роли подьячих приказа Тайных дел перекликается приводимое С. Коллинсом свидетельство о том, что царь имел шпионов «во всех войсках, чтобы следить их движения. Эти шпионы набираются из бедных дворян, которые зависят от милости императорской, рассылаются на войну, отправляются с посланниками и присутствуют при всех публичных действиях»277.
Посольская деятельность коснулась и подьячих местных учреждений, расположенных в пограничных районах. Особую роль при этом играли подьячие Астрахани, Терского города, Уфы, а также сибирских городов. Уфимские подьячие участвовали в переговорах с калмыцкими владетелями и сибирскими царевичами, астраханские — с ногайскими ханами, калмыками и т. д. В 70-х годах один из подьячих Терского города ездил вместе с воеводой «призывать под государеву высокую руку андреевского Чаполин-мурзу з братьями и Большого Нагая Каракасая-мурзу з братьями и со всеми ево людьми»278. Подьячие Тобольска и Томска неоднократно включались в состав местных посольств, организовывавшихся воеводами в соседние кочевые государственные объединения. В 30-х годах подьячий Томской приказной избы Д. Агарков являлся товарищем посланного к монгольскому Алтын-хану сына боярского Я. Е. Тухачевского. При этом подьячий вел себя очень независимо, оспаривал действия посла и подал по возвращении свой особый отчет о посольстве279. В 1636-1637 годах другой томский подьячий А. Самсонов вновь ездил к Алтын-хану в составе посольства С. Гречанин280.
Для того, чтобы представить себе широту участия приказных людей в посольской службе, приведем данные о размерах посольских шатров, которые были близки к размерам полковых, но не так быстро изменялись во времени. Кроме того, число самих шатров было значительно меньше. В книге Г. К. Котошихина для 60-х годов XVII в. приводятся по этому поводу следующие цифры: с послами, кроме дьяков, ехало по 5 подьячих и больше, с посланниками — по 2 или 3 подьячих281. Эти размеры несколько уточняются документами Посольского приказа. Так, с русскими послами, присутствовавшими на «посольских съездах» в Литве, было от 5 до 9 подьячих: в 1634 г. — 7 человек, в 1643 г. — 5 человек, в 1655 г. — 9 человек282. Сделанная в конце века в Посольском приказе выписка позволяет представить и размеры шатров при посланниках. Так, в Польшу с посланниками было послано: в 1636 г. и в 1651 годах по одному дьяку и трем подьячим, в 1661 г. — один дьяк и один подьячий, в 1667 г.— один дьяк и три подьячих; в 1686 г. в Бранденбург и в 1695 г. в Австрию — по одному дьяку и трем подьячим283; в Швецию в 1700 г. — один дьяк и два подьячих; в Крым в конце 80-х годов — пять подьячих и т. д.284
Шатры посольств, направляемых к соседним народам местными воеводами, состояли из одного подьячего, который являлся одновременно и товарищем посланника.
Гонецкая и другая посольская службы требовали от приказных людей умения быстро ориентироваться в сложных и подчас неожиданных обстоятельствах, иногда же значительных денежных трат на подарки и подкуп. В 1667 г. подобные расходы при поездке П. Возницына в Венецию были возмещены ему в сумме 200 рублей. Во время поездки в Саксонию в 1673 г. подьячего С. Протопопова им было «издержано своих денег» на государственные нужды 350 рублей285.
Нередко подьячие, так же, как и дьяки, принимавшие участие в посольствах, подвергались серьезной опасности. Особенно тяжелыми считались посольства к крымскому хану. В докладной выписке земскому собору 1639 г. так описывалось «вымучивание» дополнительных подарков чиновниками хана у подьячего русского посольства И. Ломакина: «выняв ис палаты, (калга. — Н. Д.) велел подьячего Ивана Ломакина бить обухом, и платье на нем все оборвали, и в одной рубашке босово и без порток, и крест сняв, полачи волокли на площадь, и привязали к пушке против калгиных палат и окошек, и держали на морозе с половину дни. И отвезав, приволокли в ту ж студеную полату, и розвезали к стене. А ночью у ног по жилам вертели клепом, завязав руки назад и ноги подвязов на кобылке деревянной...»286. Также был заключен в тюрьму польским королем дьяк Е. Прокофьев, посланный в 1666 г. к императору Священной Римской империи и, по словам его челобитной, помещенный «в глухую непокрытую каменную башню», где «коли лучитца дождь и снег, и я, холоп твой, хоронился под стол»287. Подобных примеров можно привести много. Не менее затруднительны бывали тяжелые переезды, особенно в условиях Сибири и Средней Азии, длительность которых иногда достигала 3-4 лет.
Особенностью посольской приказной службы было то, что она охватывала значительно более узкий круг лиц, чем служба полковая. Одни и те же лица привлекались к ней систематически. Для иллюстрации этого положения приведем типичную служилую биографию подьячего Посольского приказа Н. Алексеева, изложенную в его расспросных речах 1687 г. Начавший посольскую службу в 1666 г., Алексеев в 1673 г. был взят в Посольский приказ, откуда уже через год тайно («вместо купецкого человека») был послан в Краков для получения сведений о коронации польского короля Яна Собесского, что им было успешно выполнено. В 1675/76 г. он вновь посылался, но уже в качестве гонца с грамотой к персидскому шаху. Во время пребывания при шахском дворе добился отмены имевшегося там обычая во время приемов надевать чалму на русских посланников, о чем говорил с гордостью, зная, какое большое значение придавало русское правительство посольскому церемониалу: «А я, холоп ваш, будучи у шаха, о надевании чалмы устоял, и не надевал и не принял. И постановил з ближними людьми, чтоб и впредь не надевать». Вернувшись через три с половиной года в Москву, Алексеев вскоре был отправлен гонцом в Польшу, а в 1682 г. — в Данию и Швецию. В 1683—1684 годах находился при размежевании русско-польской границы и «употреблялся» для посылок с письмами к польским представителям. В 1685 г. был отправлен с грамотами к константинопольскому патриарху и турецкому султану. По дороге был задержан в Крыму, где находился в заточении. Несмотря на это, сумел вывести из Турции и Крыма группу выкупленных им русских пленников288. Таким образом, на протяжении XVII в. посольская служба становилась как бы профессией для известного круга приказных людей, как дьяков, так в еще большей степени подьячих.
К полковой и посольской приказным службам примыкали так называемые «посылки», т. е. участие в работе временных учреждений (комиссий, или приказов) на местах, создававшихся для выполнения различных правительственных заданий (описания и межевания земель, разбора и смотра служилых людей, следственных дел, сыска беглых и т. д.) и возглавлявшихся представителями различных групп думных и московских служилых людей. «Посылки» как бы являлись промежуточным звеном между приказной работой и службой. Они иногда отождествлялись со службой и в документах начала XVII в. Так упоминалась, например, «межевая служба» дьяков. Однако для подьячих и тогда участие во временных комиссиях рассматривалось чаще как приказная работа.
Думные дьяки почти не принимали участия в службах подобного рода. Исключительной являлась их деятельность по проведению крупных разборов служилых людей в середине и на протяжении второй половины XVII в. В 1656-1657 годах думный дьяк С. И. Заборовский вместе с дьяком С. С. Титовым возглавили массовый разбор служилых чинов Белгородского разряда289. В 1674-1675 годах подобный же разбор проводил один С. С. Титов, получивший звание думного290. В 1694 г. служилых людей городов по Белгородской черте разбивали думные дьяки Д. Л. Полянский и М. П. Прокофьев291. Кроме разборов, думные дьяки возглавляли на местах следственные комиссии особого рода, В 1674 г. думный Г. С. Караулов был направлен для сыска в «малороссийские города»292, в 90-х годах Д. Л. Полянский вместе с дьяком Д. А. Берестовым проводил сыск о злоупотреблениях сибирских воевод293.
Значительно большее распространение получило использование в «посылках» приказных дьяков. В качестве систематически производившихся дьяческих посылок можно назвать назначения их к размену и выкупу русских пленных, захваченных крымскими татарами во время набегов на южные окраины государства. В 1627 г. на Валуйках подобную размену производил дьяк И. Михайлов294, которого в 1653 г. вновь находим на размене295. В 1671 г. «на крымской размене» действовал дьяк И. Олухов296. В 1673 г. размена проводится дьяками уже на Дону297. Пожалуй, наибольшее число дьяков участвовало в комиссиях, посланных на места для сыска и возвращения беглых крестьян по Уложению 1649 г. В 1653 г. в городах Шацке, Свияжске, Темникове и др. у сыска беглых находилось 10 приказных дьяков298. В 1671 г. во главе сыскных комиссий были дьяки Е. Р. Юрьев и Н. Л. Кривской299. В 1686 г. у сыска находим только одного дьяка300. В 70-х годах дьяки широко привлекались к разборам в городах. Только в 1673 г. в составе разборных комиссий в понизовых городах действовало 6 дьяков301. Принимали участие дьяки и в более частных мероприятиях, крайне разнообразных по содержанию. В 40-х годах дьяки В. Сергеев и Н. Чистой сопровождали служилых людей, направленных для поисков залежей золотой руды302. В 1630 г. тот же Н. Чистой (в прошлом гость) выполнял задание Дворца по закупке и посылке за границу зерна303. В 1687 г. дьяк С. Рязанцев был послан на Север для взыскания недоимки с населения Соликамского и других уездов по сбору стрелецких денег и т. д.304
Однако служба в «посылках» основной своей тяжестью ложилась на плечи подьячих, главным образом московских, а отчасти и местных. Особенно много подьячих требовалось при проведении общегосударственных мероприятий по валовым и частным описаниям земель, при упоминавшихся уже разборах служилых людей и сысках беглых крестьян. При этом наибольшее число подьячих бывало занято в работе писцовых комиссий. Во главе каждой писцовой комиссии ставился дворянин, иногда высокого служилого чина. Подьяческая же группа в ней возглавлялась старым подьячим с приписью. Подьячий с приписью являлся товарищем писца, о чем свидетельствует тот факт, что грамоты из центра адресовались им вместе305. Кроме того, в писцовую комиссию входило несколько молодых подьячих. В 1677 г. при писцах в Сольвычегодском уезде находилось со старым подьячим три молодых306. Общее число посылаемых было довольно велико, особенно из подьяческого состава Поместного приказа, который ведал организацией писцового дела. Так, в 1628/29 г. только из числа подьячих Поместного приказа «в письмо» было послано 33 человека. В 1630/31 г. — 19 человек, в 1644 г. — 12 человек307. В 1673 г. с писцами работало уже 38, а в 1685 г.— 149 поместных подьячих308. В работу с писцами включались подьячие и других приказов. В 1677 г. из 16 приказов было послано в разные уезды более 90 подьячих309. В 1688 г. в одном Московском уезде в писцовых комиссиях работало 60 подьячих разных учреждений310. Несколько по-иному формировались группы, направляемые для межевания земель по частным челобитным землевладельцев и по спорным делам. Как правило, они состояли из московских подьячих (обычно одного) и только в крупные вотчины подьячие посылались с дворянами и детьми боярскими311.
Работа приказных людей писцовых и межевых комиссий состояла в «письме и мере», т. е. в измерении и описании земельных площадей, а также исчислении приходившейся на них доли сошного обложения. Измерение земель велось при помощи технических приспособлений, сложных приемов и пособия в виде книги Сошного письма. После возвращения писцовой комиссии в Москву подьячие должны были сводить черновые записи в писцовые или переписные книги, которые отражали конкретную картину землевладения на описываемой территории. Составление чистовых материалов было сложным и длительным делом и проводилось под контролем приказных дьяков. Подьячий Поместного приказа К. Макаров, работавший с писцами в Вологодском уезде в 1626 г. дернувшись, «сидел у писцовых книг» вплоть до 1632 г.312 Понятно, что сложная землемерная работа и ее оформление требовали специальной подготовки и профессиональных навыков, которыми обладали далеко не все подьячие приказов. В 1647 г. при наборе подьячих в межевую комиссию Разрядный приказ забраковал выделенного для этой цели подьячего А. Федорова, написав, что «он в ту посылку не пригодитца, молод», и потребовал замены его «добрым писцом»313. В 1672 г., формируя новые писцовые группы, судейская коллегия Разрядного приказа поставила перед приказами требование выделить для этого подьячих «добрых, которые б знали сошное письмо, и писцовые и межевые и счетные дела, и хлебную кладь»314. В результате в среде подьячих, особенно Поместного приказа, выделилась группа специалистов в области писцового дела, неоднократно используемых для подобных посылок. Так, в описаниях и межеваниях 1684, 1685 и 1688 годов последовательно участвовали одни и те же подьячие315. Московский подьячий Ю. Степанов, бывший в 1677 г. переписчиком в Переславль-Рязанском уезде, вернувшись, просил вновь включить его в состав другой писцовой группы316.
Кроме описания и межевания земель, московские подьячие участвовали в описаниях, проводившихся в городах. В 1646 г. значительная группа их была разослана по городам «переписывать, что в городех дворов и в них людей»317. В 1652-1653 гг. 20 подьячих из семи приказов проводили перепись московских дворов318. Такая же группа, в которую вошло 16 подьячих, была создана в 1674 г. «писать и мерять в Москве в черных сотнях и слободах тяглые дворы и тяглецов»319. Она же в 1677/78 г. проводила более общее описание города320.
Массовые посылки московских подьячих производились при организации разборов и смотров городовых служилых людей. В 1679 г. из Поместного приказа с разборщиками было послано 38 человек321. В 1697 г. «к смотру и переписи копейщиков и рейтар и солдат и их недорослей» было определено 27 подьячих322. С разборщиками посылали большое количество подьячих высоких служебных рангов, главным образом приписных323. Так, в 1675 г. в города с этой целью было направлено 9 старых подьячих с приписью и 9 молодых подьячих, т. е. по одному старому и по одному молодому в каждую разборную комиссию324. Приписные подьячие занимали в комиссиях места товарищей разборщиков. Так, в 1675 г. разборщик С. Хованский и подьячий М. Дмитриев получили общий наказ325. Как правило, один и тот же старый подьячий принимал участие в нескольких разборах. Например, в 70-х годах разрядный подьячий В. Кириллов был в четырех разборах (всего в 25 городах)326.
Не меньшее количество подьяческих кадров Москвы поглощали комиссии, или приказы, по сыску беглых 50-х и особенно 70-80-х годов. В 1650 г. из одного Разбойного приказа было затребовано для этого 5 подьячих327. В 90-х годах в сыскном приказе с центром в Переяславле Рязанском работало 7 подьячих328.
Массовой разверсткой, раскладывавшейся на подьячих всех приказов, было выделение подьячих на разного рода временные заставы. Во время эпидемии 50-х годов восемь сменявшихся еженедельно московских подьячих находилось с дворянами на заставах под Москвой «для переписки с отписок и со всяких дел»329. В 1658 г. попеременно высылались «изо всех приказов подьячие добрые», по 2 человека из каждого, на заставы, устроенные для гонецкой службы от польской границы до Москвы330 и т. д. Московские подьячие посылались «для письма и надзора» к строительству крепостей, оборонительных линий, в конце века — к строительству кораблей. Только на Воронежских верфях «у карабельного дела» было около 30 подьячих331.
Кроме этих более или менее общих мобилизаций, перемещавших большое количество московских подьячих во временные учреждения на места, подьячие приказов посылались в подведомственные этим приказам города по делам, связанным большей частью с фискальными вопросами. Не надеясь на оперативность в этом вопросе приказных изб, судьи приказов нередко командировали старых подьячих для взыскания недоимок по определенным сборам. Так, в 1678 г. подьячий Ямского приказа И. Козлов находился в Галиче «для даимки ямских денег прошлых лет»332. В 1687 г. подьячий Новгородского приказа Ф. Фомин был послан в Соликамск и Чердынь для взыскания недоплаты по сбору стрелецких денег. Одновременно с той же целью подьячий Н. Никифоров был направлен в Вятку333. В 1695 г. подьячий того же приказа С. Волков выехал на Тотьму для «выбора из долгов таможенных пошлин и кружечных дворов начетных денег»334. Разрядные подьячие посылались по городам для сысков дворян, не явившихся в полки и т. д.335
Хотя проведение большей части мероприятий 70-80-х годов было рассчитано на силы столичных приказных людей, в отдельных случаях они не были в состоянии полностью обеспечить все нужды, и разверстки отчасти распространялись на местных подьячих. Иногда приезжавшие на места сыщики и разборщики, не получившие в Москве достаточных приказных штатов, черпали их из ресурсов приказных и земских изб, а также площадных корпораций. В 1663 г. подьячие городов по Белгородской черте были освобождены от вызовов в Москву, «для того, что из тех городов подьячих емлют в Белгород и в посылки на Дон и в ыные дальние места»336. В 1676 г. мценский подьячий Г. Остафьев жаловался в Разряд на то, что «его же берут в сыщики»337. В 1686 г. калужские подьячие писали в коллективной челобитной, что посылают их «в малороссийские городы и с сыщики и с разборщики во многие годы»338.
Были и другие виды служебной деятельности, присущие только московским приказным людям. К ним относились службы в объездах по городу и участие в дворцовых церемониях. В объездах, т. е. полицейской службе по надзору за соблюдением противопожарных мер («на Москве для огня в объезде»), обязательно участвовали вместе с объезжими головами дьяки и подьячие приказов. Включение в объезды приказных людей было связано с тем, что они по мере необходимости вели записи о происшествиях и другую документацию. В 1665 г. силами объездчиков была проведена перепись московских дворов. И дьяки и подьячие имели в объездах одинаковые обязанности. Разница между ними состояла только в районе объезда: дьяки, как правило, включались в объезды по Кремлю и Китаю-городу, реже — по Белому городу, подьячие в первой половине века — по Белому городу, а с середины века также и по Земляному городу. В 1623 г. в объездах находилось 3 дьяка и 3 подьячих, в 1629 г. — 5 дьяков и 7 подьячих339. В дальнейшем число подьячих-объездчиков увеличивалось, так как объезды были вынесены за стены Белого города. С 1637 г. по 1649 г. в объездах было занято одновременно по 13-14 подьячих340. Служба в объездах рассматривалась приказными людьми как тягостная обязанность, о чем свидетельствуют многочисленные ходатайства подьячих об освобождении от нее. Так, подьячий А. Дунаев в своей челобитной жаловался на то, что «будучи в таком объезде оскудал и одолжал, пить и есть нечего»341.
Обязанностью московских приказных людей являлась дворцовая служба, т. е. участие в разного рода дворцовых церемониях, парадных обедах и др. Особенно сильно были связаны с нею близкие ко двору думные дьяки, занимавшие обычно строго определенное место при коронациях и похоронах царей, а также в походах их на богомолье. Так, например, в 1655 г. при победном возвращении в столицу из Польского похода царя Алексея Михайловича в торжественном шествии встречавших перед патриархом шел думный дьяк Алмаз Иванов «со всеми своими дьяки»342. При многочисленных поездках царей с двором на богомолье их обязательно сопровождал один из думных дьяков. В 20-х годах при поездке в Троице-Сергиеву лавру с царем Михаилом Федоровичем ездил посольский думный дьяк И. Т. Грамотин. При более близких поездках (в Новодевичий монастырь и др.) в «походах» участвовали в первой половине века два, а потом и более думных дьяков. Во время крестных ходов в Москве думные дьяки должны были в числе других думных чинов «идти за кресты». В этих церемониях, в более скромных ролях, были заняты частично и приказные дьяки.
К дворцовой службе следует отнести и участие приказных людей в торжественных встречах и проводах приезжавших в Москву иностранных послов, к которым привлекались все московские служилые чины, начиная со стольников. В 1626 г. при приезде в Москву турецкого посольства вдоль пути его следования вместе с другими служилыми людьми было размещено 33 дьяка и 102 подьячих в парадных одеждах343. Во встрече голландского посла в 1630 г. участвовало 200 конных подьячих344. В апреле 1631 г. на встречу шведского посольства «было выставлено» 20 дьяков и 150 подьячих345. В 1635 г. встречать литовских послов выехало 43 дьяка346 и т. д. Подобные церемонии проводились на протяжении всего века. При этом участие в них приказных людей делалось все более многолюдным, и количество их к концу века составляло уже несколько сот человек.
В итоге следует отметить неравномерность распределения служб между различными приказными группами и значительные количественные изменения в них для разных периодов. Как правило, количество дьяков, занятых на разного рода службах, в течение первой половины века было сравнительно невелико. В 1627 г. таких дьяков было три человека, в 1653 г. — пять человек347. Значительное увеличение их числа произошло в 60-70-х годах, времени наиболее интенсивного действия временных комиссий, что получило наглядное отражение в боярских списках. В 1662 г. дьяков в службах и посылках было шесть; один из них нес посольскую службу, четыре — полковую, один — межевую348. В 1671 г. их уже 11: четыре на посольской, два на полковой службах, два в объездах по городу, по одному у сыска беглых, у соляной раздачи и у размена пленных349. В 1673 г. на службе занято одновременно 12 дьяков: пять в сыскных комиссиях, два у следственных дел, по одному на полковой и межевой службах, в объездах, на размене пленных350. В начале 80-х годов количество дьяков на службах сокращается временно до трех человек, но в связи с подготовкой и проведением Крымских походов вновь возрастает и достигает своего наивысшего уровня — 16 человек351.
Чтобы представить себе соотношение разных видов службы для подьячих, приведем два примера, относящихся к 1661 г. Из состава подьячих Поместного приказа в это время в службах было 12 человек; из них у сбора даточных денег — четыре, у сыска беглых — четыре, в полковой службе — два, на посольской службе — один, на межевании — один352. В это же время из числа подьячих небольшого по размерам Земского приказа в службах находилось пять человек; из них два в полковой службе, по одному в посольской службе, у «сыска» и «счета»353.
Таким образом, служба в полках, посольствах, посылках и т. д. придавала всей деятельности приказных людей крайне разнообразный характер, что способствовало образованию в приказной среде, наряду с работниками широкого профиля (особенно на местах), квалифицированных специалистов в одной какой-нибудь отрасли государственного управления. Кроме того, практика постоянного комплектования временных учреждений за счет учреждений постоянных, которая особенно четко прослеживается с 70-х годов XVII в. придавала всем приказным кадрам особую подвижность, объединяя в единое легко управляемое целое, в котором каждый, входя в штат приказа или приказной избы, не находился в них постоянно, а систематически совмещал основную работу с временной. В результате к концу XVII в. сложились приказные кадры, которые в начале следующего столетия создали базу для реорганизации всего управленческого аппарата на новых основах.
* * *
Работа и служба приказных людей XVII в. выходила за рамки чисто делопроизводительной деятельности. Фактически она обслуживала все стороны государственного управления, воплощая в жизнь основные законодательные нормы феодального общества. При этом классовый характер их исполнительной деятельности обеспечивался постоянным мелочным контролем со стороны верховной власти, небюрократической части приказного руководства и смыкавшейся с нею приказной верхушки. Несмотря на то, что приказные люди в управлении являлись только исполнительной силой, они располагали огромной распорядительной властью, которая в конкретных вопросах ставила их над остальным населением страны. Характерно в этом отношении высказывание казака К. Родионова, который в 1637 г. в споре заявил: «Я де государя не слушаю, откупил де я деготь в Воладимерской чети у дьяка Тимофея Голосова, а не у государя, и пошлины де откупные плачу Голосову, а не государю»354. Уверенностью в собственной значимости в уездной жизни проникнуты слова малояро-славецкого подьячего с приписью А. Коренева, который обращался в 1685 г. к представителям городского посада: «Я де и з боярином князем Василием Федоровичем Одоевским управлялся, а с вами де не диво»355.
Шедший на протяжении XVII в. процесс становления гражданской службы, перерастания служилых чинов в служебные должности с их значительной специализацией, в 70-х годах, времени окончательной централизации управления путем создания разветвленной системы постоянных и временных учреждений и должностей, а также законодательного оформления внутреннего распорядка приказной работы, вылился в складывание исполнительного аппарата абсолютистского государства, что подготовило расцвет русского абсолютизма начала XVIII в.
204 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 115. Л. 200—204.
205 Там же. Л. 204.
206 Русская историческая библиотека. СПб., 1886. Т. 10. С. 391—397; ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 594. Л. 244.
207 Русская историческая библиотека. СПб., 1886. Т. 10. С. 397.
208 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 1118. С. 168; Московский стол. Стб. 1135, ст-к. 1. Л. 137.
209 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 351. Л. 124.
210 Там же. Стб. 321. Л. 88—90.
211 Там же. Л. 125—157; Севский стол. Стб. 325. Л. 135—138.
212 Богоявленский С. К. Войско в Москве в XVI и XVII вв.// Москва в ее прошлом и настоящем. М., 1910. Вып. 4—5. С. 67—68.
213 ЦГАДА. Ф. 138. 1694 г. Д. 2. Л. 3—5.
214 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Кн. 27. Л. 315—317.
215 ЦГАДА. Ф. 210. Разрядные вязки. Вяз. 4. Д. 1. Л. 15, 169, 217.
216 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 57. Л. 24 об.—25.
217 ЦГАДА. Ф. 210. Разрядные вязки. Вяз. 7. Д. 50. Л. 29—30 об.
218 Там же. Вяз. 11. Д. 160. Л. 2 об.
219 ЦГАДА. Ф. 214. Оп. 3. Д. 1547. Л. 1.
220 Дворцовые разряды. Т. III. С. 418.
221 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 10. Л. 61 об.; Боярские списки. Кн. 28. Л. 15.
222 Дворцовые разряды. СПб., 1850. Т. IV. С. 188, 1045.
223 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 2. Л. 358.
224 Там же. Кн. 5. Л. 505 об.
225 Дворцовые разряды. Т. I. С. 336.
226 Там же. Т. II. С. 337—338.
227 Там же. С. 341.
228 Там же. Т. III. С. 959—960.
229 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 408. Л. 341.
230 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 362. Л. 500—501.
231 Там же. Стб. 861. Л. 255.
232 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 861. Л. 308.
233 ЦГАДА. Ф. 137. Владимир. Кн. 15. Л. 4 об.
234 ЦГАДА. Ф. 138. 1701 г. Д. 42. Л. 1.
235 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 408. Л. 347.
236 Там же. Стб. 861. Л. 373, 375.
237 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 527. Л. 145.
238 Там же. Стб. 536. Л. 200.
239 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 2349. Л. 1.
240 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 321. Л. 625—628.
241 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 254. Ч. 2. Л. 131.
242 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 527. Л. 230.
243 Там же. Стб. 321. Л. 466—469.
244 ЦГАДА. Ф. 210. Дополнительный отдел. Стб. 92. Л. 8, 12, 20.
245 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 527. Л. 229—230.
246 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 2344. Л. 10, 11, 22—26.
247 Там же. Стб. 5024. Л. 678—689 об., 691.
248 ЦГАДА. Ф. 159. Оп. 3. Д. 2702. Л. 31, 41.
249 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 536. Л. 373.
250 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Кн. 157. Л. 147 об.
251 Там же. Стб. 861. Л. 378.
252 ЦГАДА. Ф. 138. 1700 г. Д. 22. Л. 1.
253 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 41. Л. 316 об.—318.
254 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 2344. Л. 156.
255 Там же. Л. 182, 415.
256 Белокуров С. А. Указ. соч. С. 34.
257 Дворцовые разряды. Т. III. № 932.
258 Там же. Кн. IV. С. 68.
259 Там же. Т. III. С. 932.
260 Там же. Т. IV. С. 68; ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 13. Л. 6.
261 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 18. Л. 6.
262 Там же. Кн. 10. Л. 62.
263 Акты, относящиеся до юридического быта древней России. СПб., 1861. Т. II. № 172. С. 537.
264 ЦГАДА. Ф. 138. 1704 г. Д. 3. Л. 1—4 об.
265 Белокуров С. А. Указ. соч. С. 66.
266 ЦГАДА. Ф. 138. 1701 г. Д. 67. Л. 18 об,—20.
267 ЦГАДА. Ф. 141. 1644 г. Д. 13. Л. 6.
268 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 375. Л. 547.
269 ЦГАДА. Ф. 138. 1673 г. Д. 6. Л. 325; 1678 г. Д. 2. Л. 173.
270 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 764. Л. 228, 234.
271 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 515. Л. 64.
272 ЦГАДА. Ф. 138. 1645—1648 г. Д. 5. Л. 29.
273 Там же. 1673 г. Д. 6. Л. 287.
274 Там же. Л. 164.
275 ЦГАДА. Ф. 159. Д. 839. Л. 254.
276 Котошихин Г. К. Указ. соч. С. 95.
277 Коллинс С. Нынешнее состояние России, изложенное в письме к другу, живущему в Лондоне // Чтения в Обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1846. Кн. 1. Отд. III. С. 36.
278 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 9. Л. 359 об.
279 Русско-монгольские отношения. 1607—1636 гг. М., 1959. С. 102, 103.
280 Русско-монгольские отношения. 1636—1654 гг. М., 1974. № 7.
281 Котошихин Г. К. Указ. соч. С. 42.
282 ЦГАДА. Ф. 138. 1656 г. Д. 1. Л. 103.
283 Там же. 1700 г. Д. 27. Л. 2—7.
284 Там же. 1702 г. Д. 19. Л. 2, 6 об.
285 Там же. 1673 г. Д. 6. Л. 304, 310, 312.
286 Шумилов В. Н. Дело Земского собора 1639 г. // Дворянство и крепостной строй России XVI—XVII вв. М., 1975. С. 296—297.
287 ЦГАДА. Ф. 138. 1660 г. Д. 3. Л. 2.
288 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 1184. Л. 92.
289 Русская историческая библиотека. СПб., 1907. Т. 21. С. 42, 64.
290 Дополнения к Актам историческим. Т. IX. № 106. С. 257.
291 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 36. Л. 12.
292 ЦГАДА. Ф. 210. Разрядные вязки. Вяз. 5. Д. 24. Л. 5.
293 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 42. Л. 11; Оглоблин Н. Н. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа. Ч. 4. С. 28.
294 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1131. Ч. 1. Л. 83.
295 Там же. Стб. 1133. Ч. 2. Л. 126.
296 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 9. Л. 98.
297 Там же. Кн. 14. Л. 468.
298 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1133. Ч. 2. Л. 131.
299 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 9. Л. 98 об.
300 Там же. Кн. 14. Л. 468.
301 Там же. Кн. 26. Л. 382.
302 Дворцовые разряды. Т. II. С. 319, 679—680.
303 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские книги. Кн. 4. Л. 536.
304 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1073. Л. 89.
305 ЦГАДА. Ф. 233. Кн. 7. Л. 96, 186.
306 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 527. Л. 149.
307 Там же. Стб. 103. Л. 209—217; Стб. 594. Л. 323—329; Расходные книги Поместного приказа (1626—1659) // Зап. Моск. археол. ин-та. М., 1910. Т. 10.
С 15 22.
308 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 764. Л. 181 —183; Ф. 1209. Приказные дела. Кн. 5094. Л. 107—129 об.
309 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 536. Л. 344.
310 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 1101. Л. 202.
311 Тихонов Ю. А. Указ. соч. С. 47—49.
312 Расходные книги Поместного приказа. С. 49—57.
313 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 325. Л. 321.
314 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 254. Ч. 2. Л. 25.
315 ЦГАДА. Ф. 210. Приказный стол. Стб. 1101. Л. 202.
316 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 536. Л. 468.
317 ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 3. Кн. 4878. Л. 103—103 об.
318 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 320. Л. 311—312.
319 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 764. Л. 392.
320 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 320. Л. 311—312.
321 ЦГАДА. Ф. 1209. Оп. 3. Кн. 4889. Л. 23—32 об.
322 Там же. Кн. 2344. Л. 27.
323 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 360. Л. 233.
324 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 512. Л. 6—8.
325 ПСЗ. Т. I. № 625. С. 1019—1020.
326 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 861. Л. 133.
327 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 594. Л. 91 —102.
328 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 58. Л. 793 об.
329 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 325. Л. 108—109.
330 Там же. Стб. 891. Л. 172.
331 ЦГАДА. Ф. 1209. Вотчинная записка. Стб. 1306. Л. 341.
332 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 2. Л. 452.
333 Там же. Л. 146—153.
334 ЦГАДА. Ф. 137. Владимир. Кн. 29. Л. 43—43 об.
335 ЦГАДА. Ф. 210. Дела разных городов. Кн. 2. Л. 452.
336 ЦГАДА. Ф. 141. 1659 г. Д. 88. Л. 11.
337 ЦГАДА. Ф. 210. Белгородский стол. Стб. 804. Л. 718.
338 ЦГАДА. Ф. 210. Севский стол. Стб. 362. Л. 442.
339 Дворцовые разряды. Т. I. С. 612; Т. II. С. 79—80, 328—329.
340 Русская историческая библиотека. Т. 9. С. 82—84, 175—176, 299—300; Т. 10. С. 385— 386, 466—468.
341 Сахаров А. М. Из истории Москвы середины XVII в. // Вестн. МГУ. Сер. 9. Филология. 1963. № 3. С. 45.
342 ПСЗ. Т. I. № 171. С. 375.
343 Дворцовые разряды. Т. I. С. 960.
344 Там же. Т. II. С. 172.
345 Там же. С. 206.
346 Там же. С. 414.
347 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 1131. Ч. 1. Л. 82—83; Ч. 2. Л. 131 —132.
348 Там же. Стб. 1102. Л. 137, 139, 140, 142.
349 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 9. Л. 85, 93 об.—94, 98—98 об.
350 ЦГАДА. Ф. 210. Оп. 21. Д. 414. Л. 8—15.
351 ЦГАДА. Ф. 210. Боярские списки. Кн. 24. Л. 455 об.—457; Кн. 26. Л. 373 об.— 377.
352 ЦГАДА. Ф. 210. Московский стол. Стб. 881. Л. 375—412.
353 Там же. Стб. 375. Л. 492.
354 Новомбергский Н. Я. Государево слово и дело. М., 1911. Т. 1. С. 466—468.
355 Владимирский стол. Стб. 151. Л. 25.
<< Назад Вперёд>>
