3. Переход второго отряда кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт
Однако отряд вышел в Кронштадт позже, лишь 4 апреля и в значительно измененном составе. Произошло это вследствие ухудшения оперативной обстановки на театре, обусловленного рядом событий в Финляндии во второй половине марта.
Происшедшие в середине марта, после заключения Брестского мира, изменения в международной обстановке поставили борющийся пролетариат Финляндии в крайне тяжелое положение. Связанная условиями Брестского до говора, дружественная Советская Россия должна была отказаться от всякой помощи финскому пролетариату. «Мы сделали, что могли, — говорил В. И. Ленин,— помогли революции в Финляндии, а теперь не можем».
Выполняя условия Брестского мира, Советское правительство 15 марта вывело все свои воинские части из Финляндии. Только несколько небольших отрядов, общая численность которых не превышала тысячи человек, по своей инициативе осталась в качестве добровольцев в рядах финской Красной гвардии.
Несмотря на добросовестное выполнение Советским правительством договорных обязательств, германское правительство, стремясь создать конфликт и тем оправдать вооруженное вторжение своих войск в Финляндию, 24 марта заявило протест Совету Народных Комиссаров, обвиняя Советское правительство в нарушении мирного договора, выразившемся якобы в оказании помощи финской Красной гвардии оружием и людьми. В связи с этим по указанию Советского правительства 29 марта приказами по Балтийскому флоту № 194 и 195 было объявлено, что «все моряки военного флота, находящиеся в рядах финских вооруженных сил, а также впредь желающие туда поступить, считаются уволенными от службы, а потому признаются действующими, как частные лица, и Балтийский флот не считает себя ответственным за их поступление».
1 апреля Народный Комиссариат по иностранным делам от имени Советского правительства отклонил протест германского правительства, предложив сообщить конкретные факты и указать пункты прибытия русских красногвардейцев в Финляндию для проведения расследования.
Таким образом, финская Красная гвардия была вынуждена бороться с объединенными силами финской контрреволюции, германских и шведских интервентов, а Балтийский флот «был лишен возможности оказывать помощь борющемуся финскому пролетариату. Однако, несмотря на вывод советских «войск из Финляндии, белогвардейские отряды Маннергейма во второй половине марта не одержали ни одной сколько-нибудь значительной победы. Красная гвардия успешно сдерживала натиск противника на всех фронтах. Финляндская буржуазия надеялась только на помощь извне.
Германские империалисты, убедившись >в недостаточности направленных в Финляндию сил для успешной борьбы с финскими революционными войсками, решили не откладывать далее интервенцию. Они считали создавшуюся обстановку вполне благоприятной для реализации своих планов по созданию в Финляндии плацдарма для нанесения удара на Петроград и для захвата Балтийского флота. При этом, готовясь к осуществлению своих агрессивных замыслов, империалисты Германии отнюдь не считали себя связанными условиями Брестского мира. Германский официоз «Кельнише цейтунг» 5 марта 1918 года опубликовал статью, в которой с циничной откровенностью говорилось: «Немецкий меч — острый и быстрый, как молния. Не успело правительство Финляндии... обратиться за помощью к Германии, как немцы уже оказались на пути в Финляндию... Значения мирного договора в настоящее время не следует переоценивать. Его главный результат, несомненно, заключается в том, что Россия лишается возможности перебросить новые войска в Финляндию... Не следует ожидать, что операции будут приостановлены в результате мирного договора». Далее <в той же газете указывалось: «Благодаря своей сильной позиции под Псковом и Нарвой немцы •имеют возможность в любой момент угрожать Петербургу в случае, если русские будут пытаться в какой-либо мере нарушить условия, которые они сейчас подписали».
Для согласовании операций белой гвардии с действиями германского десанта германское командование направило майора генерального штаба Кранца в Финляндию. «Я имел с ним, — сообщает фон дер Гольц, — предварительную беседу в Крейцнахе и в Берлине, затем оп поехал через Швецию в Вазу, установил там контакт с правительством (Свинхувуда — Н. К.) и направился к Маннергейму».
Немецкие захватчики не скрывали, что главным противником они считают Балтийский флот. Специальный корреспондент «Кельнише цейтунг» 15 марта сообщал из Финляндии: «Основным ядром врага являются матросы Балтийского флота, которые также составляют ядро русского большевизма. Они, конечно, будут ожесточенно защищать свою власть в Гельсингфорсе... Если матросы Балтфлота будут разбиты и уничтожены... то большевизм лишится своей главной опоры и его дни будут сочтены».
Считая захват кораблей Балтийского флота одной из первоочередных задач, германское командование в период подготовки к высадке десанта в Финляндии решило захватить ледоколы Балтийского флота, рассчитывая таким образом лишить русские корабли возможности уйти из финских баз и одновременно использовать захваченные ледоколы для обеспечения высадки своего десанта. В осуществлении этого замысла германским «империалистам усиленно помогали некоторые финские и русские офицеры, служившие на кораблях и в штабе флота и до поры скрывавшие свое антисоветское нутро. Вследствие предательства этих офицеров немцам удалось захватить ледоколы «Волынец», «Тармо» и «Черноморский № 1».
Захват ледокола «Тармо» произошел при следующих обстоятельствах. 20 марта на ледокол пробрались восемь белогвардейцев, в том числе упоминавшийся ранее бывший лейтенант русского флота финн Роос. Участвовавшие в заговоре командир ледокола Кауппи, два штурманских офицера, старший механик и плотник (все финны) спрятали прибывших в каютах. Утром 21 марта на ледокол прибыли под видом русских инженеров глава финского контрреволюционного правительства Свинхувуд и сенатор Кастрси. Нe возбудив ничьих подозрений, «Тармо» с подложным предписанием Совкомбалта вышел в море и взял курс на Ревель. Днем, по сигналу, прятавшиеся на ледоколе белогвардейцы выскочили из кают, арестовали всех русских и красных финнов и заключили их под стражу. «Тармо» под финским флагом прибыл в Ревель и поступил в распоряжение германского командования. Арестованная команда была брошена в тюрьму. На ледоколе были спешно установлены пушки, и вскоре он приступил к активным действиям против советских кораблей.
Таким же способом был захвачен ледокол «Волынец». Он 23 марта вернулся из Кронштадта в Гельсингфорс и приступил к погрузке угля. 29 марта на ледокол под видом рабочих промерной партии прибыли 50 белогвардейцев. Имея подложное предписание Совкомбалта о высадке рабочих у маяка Грохара, командир ледокола изменник Юхневич повел корабль в море. Выйдя из гавани, белогвардейцы и участвовавшие в заговоре офицеры и часть команды из белофиннов и белоэстонцев внезапно обезоружили и арестовали всех русских. По прибытии в Ревель русским матросам было предложено перейти на службу к белогвардейцам. Все русские единодушно отказались и были брошены в концлагерь.
Захват наиболее мощных после «Ермака» ледоколов значительно облегчил немцам и белофиннам высадку десантов на северное побережье Финского залива и чрезвычайно затруднил обеспечение операции по перебазированию флота.
23 марта на основании решения Совнаркома приказом по Балтийскому флоту был введен новый порядок управления флотом. Согласно этому приказу командование флотом вверялось начальнику морских сил Балтийского моря и главному 'комиссару при участии Совета комиссаров из 17 лиц — совещательного органа при главном комиссаре— и Совета флагманов — совещательного органа при начальнике морских сил. Исполнительным органом являлся штаб Балтийского флота. 29 марта Совет Народных Комиссаров утвердил «Временное положение об управлении Балтийским флотом», которым определялся порядок управления флотом в соответствии с указанной реорганизацией.
В должности исполняющего обязанности начальника морских сил Балтийского моря с правами командующего флотом был утвержден бывший капитан 1 ранга А. М. Щастный, избранный Советом флагманов Балтийского флота» 24 марта 1918 года.
Будучи до этого начальником штаба Балтийского флота, Щастный тщательно скрывал свою изменническую деятельность, изображая из себя честного специалиста, перешедшего на сторону революции. Он сумел втереться в доверие к руководителям флота и обмануть бдительность комиссаров и коммунистов. В этом, по-видимому, ему помогли Троцкий и его ставленники в центральных органах управления флотом. Щастному удалось продержаться на посту начальника морских сил Балтийского моря до мая 1918 года, когда он был разоблачен в связи с попыткой организации контрреволюционного мятежа на минной дивизии (уже после завершения операции по перебазированию флота) и предан суду. Революционный трибунал при ВЦИК установил, что Щастный «сознательно и явно подготовлял условия для контрреволюционного государственного переворота, стремясь своей деятельностью восстановить матросов флота и их организацию против постановлений и распоряжений, утвержденных Советом Народных Комиссаров и Всероссийским Центральным Исполнительным Комитетом».
По приговору революционного трибунала в июне 1918 года Щастный был расстрелян.
Пока командующим Балтийским флотом был Щастный, его пособники в органах управления флотом продолжали под всевозможными предлогами увольнять и распускать личный состав. Массовый характер приняло бегство офицеров, в большинстве случаев сопровождавшееся хищением казенных денег и ценного имущества. С каждым днем учащались всевозможные провокации.
Об одной из них рассказывает участник событий М. Каменский: «...В глухую темную ночь на 18 марта к дивизиону эсминцев («Гарибальди», «Изыльметьев»), дивизиону тральщиков и госпитальному судну «Ариадна», стоявшим у Зеленой горки, подкатили три вагона под пломбами. На корабли было передано: вагоны с коньяком, в таможенной — бочки с вином, бутылки с шампанским. Раздавались крики: «Пей, братва! Гуляй, братишки!» Моряк знал, от кого такой подарок. Не дожидаясь приказов с «Кречета» , команда с эсминца «Гарибальди» совместно с командой эсминца «Изыльметьев» на собрании порешили: выставить к вагонам и к таможенной караул, после подъема флага приступить к уничтожению нежданного подарка.
Настало утро. Как порешили, так и приступили. Вагоны были вскрыты, в них оказался действительно настоящий, со шведской короной, коньяк. Интервент не скупился на коньяк...
Но враг просчитался. Вскрытые вагоны с коньяком не заставили себя долго ждать. Первый почин сделали моряки «Гарибальди»), приступив к выполнению решения. Ящик за ящиком были изъяты из вагона, бутылки с шведским коньяком летели в левый борт госпитального судна «Ариадна». На эсминец «Гарибальди» было передано: «Будьте осторожны, коньяк отравлен!» Еще с большим ожесточением моряки стали уничтожать о борт корабля бутылки с коньяком, в помощь вышли моряки с эсминца «Изыльметьев» и пошло соревнование на быстрейшее уничтожение планов и надежд врагов.
Зрелище по уничтожению коньяка захватило любопытных проходивших мимо шведов и финнов, которые, останавливаясь, покачивая головами, говорили: «Матрос — пьяница, матрос любит пить, вода разрушает гранит, но в настоящую минуту матрос оказался трезв и крепче гранита, бьет о судно бутылки с коньяком. Матрос ценит свою революцию и не отдаст корабли». Так бдительность комиссаров, коммунистов, высокая революционная сознательность матросов расстроили и на этот раз козни врагов.
Так как с назначением Щастного командующим врагам удалось занять более сильные позиции в руководстве Балтийским флотом, условия проведения операции после перехода первого отряда кораблей в Кронштадт еще более усложнились. Своеобразие последующих этапов операции по перебазированию флота состояло в том, что она проводилась не под руководством командующего флотом, а часто вопреки ему. Комиссарам и коммунистам приходилось нередко действовать наперекор распоряжениям Щастного и его сообщников.
Это своеобразие обстановки не получило в литературе о «Ледовом походе» правильного освещения. Некоторые авторы объясняют все возникавшие в то время трудности быстрым разрушением старых устоев во флоте и более медленным становлением новых порядков; другие, хотя и отмечают контрреволюционную деятельность Щастного не показывают, насколько вредной и опасной была она для флота и как она пресекалась коммунистами и революционными матросами. А между тем без достаточного освещения этого вопроса остаются неясными многие факты, связанные с проведением операции, и умаляется роль партии как организатора и руководителя первой стратегической операции советских Военно-морских сил.
Итак, обстановка, складывавшаяся после выхода первого отряда кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт, с каждым днем осложнялась, что требовало скорейшего доведения до конца операции по перебазированию флота. Наряду с мероприятиями по эвакуации кораблей Совкомбалту приходилось много внимания уделять работе но эвакуации баз и многочисленного ценного имущества, сосредоточенного в портах Финляндии, а также по свертыванию и эвакуации береговых батарей, постов наблюдения и связи и других объектов береговой обороны.
12 марта, вдень выхода из Гельсингфорса первого отряда кораблей, Совкомбалт отдал приказ о немедленной эвакуации или приведении в небоеспособное состояние береговых батарей на островах Руссарэ, Хестэ-Бюсэ и Макилуото. Одновременно, в связи с угрозой вторжения германских войск в Финляндию, коменданту Свеаборгской крепости было приказано немедленно подготовить к уничтожению склады, артиллерию, боевые запасы и инженерные сооружения.
Эти мероприятия были своевременными, так как данные стратегической разведки подтверждали усиленную подготовку германского командования к высадке десантов в Финляндию. В этой связи следует рассматривать директиву Высшего Военного Совета, отданную по телеграфу Народному Комиссару по морским делам 13 марта 1918 г.
Директива гласила: «В сложившейся обстановке необходимо при первой возможности безотлагательно сосредоточить большой и малый флот Балтийского моря в районе Кронштадта... О последовавших по сему распоряжениях надлежит поставить Высший Военный Совет в известность».
Во исполнение указания Высшего Военного Совета Морской генеральный штаб 20 марта 1918 года направил командованию Балтийского флота следующую директиву:
«1) Ввиду создавшегося к настоящему моменту полного боевого бессилия Балтийского флота, командованию флотом временно не ставится никаких оперативных задач.
2) Командованию флотом надлежит озаботиться всемерным сохранением в целости кораблей, материальной части флота и морских крепостей, технического оборудования портов и различных боевых и прочих припасов, принадлежащих флоту и крепостям, до того момента, когда обстановка позволит приступить к воссозданию боевой мощи флота.
Для сего:
а) срочно закончить перевод судов в Кронштадт, способных двигаться во льду;
б) организовать, сколь сие возможно, охрану судов и всего прочего имущества на судах и в портах как в Гельсингфорсе, так и в Кронштадте, в предупреждение расхищения и порчи;
в) организовать обслуживание механизмов наиболее ценных судов в предупреждение порчи этих механизмов. Если невозможно сохранение механизмов в действии, то привести их в состояние, годное для хранения;
г) к моменту открытия навигации подготовить все суда, сосредоточенные в Гельсингфорсе, к переходу в Кронштадт самостоятельно или на буксирах и перевозку туда же всего ценного имущества, перечисленного в пункте.
3) Ввиду угрожающего положения, занимаемого неприятелем, несмотря на заключение мира, и особенно опасного положения, в котором находится флот, сосредоточенный в Гельсингфорсе, благодаря происходящей в Финляндии междоусобной войне,— надлежит подготовиться к тому, чтобы в случае захвата баз флота неприятелем в руки последнего не попали бы корабли, ценные предметы материальной части и припасы в целом виде. Организация, которая должна получить задачу уничтожения, должна быть, однако, создана так, чтобы не могло произойти преждевременного уничтожения флота под влиянием панического настроения каких-нибудь отдельных групп или лиц».
Приведенные директивы не вносили ничего принципиально нового по сравнению с исходной директивой от 17 февраля и по существу лишь конкретизировали задачи флота в операции но перебазированию в соответствии с изменившейся обстановкой. Директива Морского генерального штаба от 20 марта, подтверждая данные ранее указания флоту, ставила перед командованием ясные и четкие задачи и уточняла последующие этапы проводимой операции (немедленный вывод всех кораблей, способных двигаться во льду, и вывод остальных с открытием навигации). При этом, ввиду угрозы захвата баз флота немцами, подтверждалась задача подготовки к уничтожению кораблей и имущества, но при непременном условии применения этой меры лишь в самом крайнем случае.
Таким образом, недостатка в руководящих указаниях у командования флотом не было. Однако вместо того, чтобы организовать выполнение поставленных задач, Щастный и его подручные делали все, что могли, для их срыва.
Одним из средств, которое использовали враги с этой целью, являлся срыв ледокольного обеспечения проводимой операции. Захват ледоколов «Тармо» и «Волынец», произведенный немцами и белофиннами в результате прямой измены офицерского состава, свидетельствует об участии в этом преступлении Щастного и его сообщников, так как посте захвата «Тармо» 21 марта не было принято никаких мер к охране других ледоколов, что позволило врагам через восемь дней почти аналогичным способом, без всяких затруднений, захватить «Волыица».
Следующий по мощности ледокол «Трувор», имея пробоину, стоял на стапелях и в течение многих месяцев не ремонтировался, хотя Совет народных уполномоченных Финляндии еще 6 марта сообщал о возможности постановки "Трувора" в заводской док для ремонта.
Ледокол «Пурга» всю зиму бездействовал из-за поломки винта, хотя имевшийся запасной мог быть установлен в течение 3—5 дней. Ледокол «Артиллерист» использовался только для связи со Свсаборгской крепостью. Ледокол «Черноморский № 3» был посажен на мель, и никаких мер для снятия его командование флотом не принимало.
В Кронштадте также действовали враги. Только вредительством можно объяснить задержку там ледоколов «Огонь» и «Ермак». Последний, несмотря на неоднократные и настойчивые требования о срочном выходе в Гельсингфорс, использовался для проводки крейсеров из Кронштадта в Петроград, что ни в какой мере не являлось более срочным и важным делом, чем перевод флота из Гельсингфорса в Кронштадт.
Еще 23 марта оперативный отдел Совкомбалта, сообщая о готовности второго отряда кораблей к переходу в Кронштадт и о прибытии ледокола «Волынец», просил ускорить высылку «Ермака» в Гельсингфорс.
«Ермак» вышел из Кронштадта в Гельсингфорс лишь 25 марта, когда Совкомбалт в третий раз потребовал высылки ледокола. Из-за тяжелого льда «Ермак» с большим трудом продвигался вперед, останавливаясь с наступлением темноты. 27 марта «Ермак» продвигался вперед только в течение одного часа, а затем остановился до утра 29 марта. В этот день, находясь в 6,5 мили от о. Лавеисари, «Ермак» в 18 ч. 40 м. подвергся обстрелу из орудий береговых батарей острова.
В вахтенном журнале «Ермака» записано: «Произведено 4 выстрела по «Ермаку», снаряды ложились впереди носа по курсу - 1-й, приближенно, в 4—5 кабельтовых, 2-й в 3-х кабельтовых, 3-й не удалось проследить и 4-й в 1,5—2 кабельтовых от носа. Посоветовавшись с председателем судового комитета и потушив огни, пошли старым следом. С 18 ч. 40 м. до 20 часов произведено еще 5 выстрелов по уходившему «Ермаку»; снаряды, вследствие наступившей темноты и мглы, ложились довольно далеко от корабля».
Доложив по радио о случившемся и получив распоряжение следовать в Гельсингфорс, 30 марта «Ермак», располагая курсы вне досягаемости батарей Лавенсари, снова пошел вперед. В 6 милях к востоку от о. Соммерс, когда «Ермак», затертый льдами, перекачивал балласт, к ледоколу приблизилась с белым флагом группа белофиннов из 4 человек, предложившая послать делегатов «Ермака» на о. Лавенсари для переговоров. Цель белофиннов состояла в том, чтобы задержать ледокол посредством переговоров, во время которых они собирались организовать его захват. Не вступая в переговоры, «Ермак» дал ход и с наступлением темноты остановился у маяка Соммерс.
На следующий день, 31 марта, в 9 ч. 25 м., в 6 милях от северной оконечности Гогланда «Ермак» был обстрелян с ледокола «Тармо». Последний с расстояния 50—60 кабельтовых произвел по нему 8 выстрелов. Снаряды ложились с недолетом в 20—30 кабельтовых. Имея лишь 47-мм пушки, «Ермак» был вынужден повернуть на обратный курс.
Около 23 ч. из Гельсингфорса на выручку «Ермака» вышел крейсер «Баян» в сопровождении малых ледоколов «Силач» и «Город Ревель». Однако уже в 5 ч. утра эти корабли были вынуждены возвратиться в Гельсингфорс, так как во льду начали образовываться трещины и крейсер стало сносить на камни, а слабые ледоколы не могли ничего сделать. Ввиду этого «Ермаку» было приказано вернуться в Кронштадт, откуда он должен был следовать в Гельсингфорс в сопровождении крейсера.
1 апреля «Ермак» вернулся в Кронштадт и опять был задержан здесь до 5 апреля, когда в сопровождении .крейсера «Рюрик» вышел навстречу уже двигавшемуся во льдах второму отряду кораблей.
Таким образом, захват «Тармо», «Волынца», обстрел и попытка захвата «Ермака», задержка его в Кронштадте — все это звенья одной цепи. Лишив флот мощных ледоколов, враги сочли, что наступил момент для полного срыва операции.
31 марта Щастный, донося в Морской генеральный штаб об обстреле «Ермака» и уходе «Волынца» к немцам, писал: «Ввиду этих причин в данный момент совершенно невозможна эвакуация судов из Гельсингфорса». Предатель добивался отмены директивы о переводе флота в Кронштадт и предлагал начать переговоры с немцами.
Намерения Щастного становятся особенно ясными, если учесть, что в этот же день в Гельсингфорсе были получены сведения о том, что «немецкие миноносцы и тральщики зондировали в направлении Ганге, подойдя на очень близкое расстояние». Было совершенно очевидно, что немцы готовят высадку своих войск в Финляндию, о чем Щастному было известно, конечно, «и ранее не только по данным разведки. Немцы сами не делали из этого секрета; в разбрасываемых ими по Гельсингфорсу листовках они предупреждали о скором прибытии своих войск и угрожали репрессиями в случае сопротивления. Поэтому Щастный намеревался дезориентировать высшее военное руководство и Советское правительство и путем переговоров выиграть время, необходимое немцам для высадки и захвата Балтийского флота.
Документы исследуемого периода свидетельствуют о сознательном срыве Щастным и его сообщниками мероприятий оперативного обеспечения, особенно оперативной разведки. Воздушные силы, например, после эвакуации Або-Алаидской позиции и Ревеля были направлены в Петроград и Кронштадт, и штаб флота лишился возможности вести воздушную разведку. 4 апреля Щастный доносил в Морской генеральный штаб: «Никакой разведки не имею, но немцы гидропланами следят за флотом в Гельсингфорсе». Только 5 апреля, когда немцы уже были в Ганге, командование флотом обратилось в управление авиации Морского генерального штаба с просьбой "срочно выслать из Петрограда в Гельсингфорс по воздуху два быстроходных аппарата для наблюдения за морем и за берегом". Однако никаких сведений о прибытии просимых самолетов в Гельсингфорс и их участии в операции не имеется. Очевидно, я здесь не обошлось без вмешательства единомышленников Щастного.
Изменники, сидевшие в штабе флота, стремились сорвать оперативное обеспечение не только путем преступного бездействия, но и путем умышленного игнорирования получаемых штабом данных об обстановке. Так, например, несмотря на чрезвычайно важные сведения о действиях немецких тральщиков и миноносцев у Ганге, полученные еще в последних числах марта, штаб и командование не приняли никаких мер для уточнения этих сведений, выяснения намерений немцев и для обеспечения безопасности находившихся в Ганге кораблей и частей. Учитывая ледовую обстановку в этом районе, можно было приказать тральщикам и подводным лодкам идти в Гельсингфорс самостоятельно при помощи находившегося в Ганге ледокола «Садко», выслав одновременно ледокол из Гельсингфорса навстречу. Однако лишь 1 апреля оперативной частью штаба было дано приказание командиру ледокола «Город Ревель» срочно выйти в Ганге и привести оттуда 1-й дивизион подводных лодок и транспорт «Оланд». Но было уже поздно.
«Город Ревель» в сопровождении ледокола «Силач» вышел в Ганге утром 2 апреля. К 8 ч. 30 м. 3 апреля ледоколы, дойдя до мигалки Фуругельм, заметили около двадцати германских кораблей, двигавшихся в направлении Ганге. Продолжая движение, ледоколы в 12 часов достигли острова Бесэ, где и остановились. На «Город Ревель» была погружена радиотелеграфная станция местного поста связи, после чего в 13 пасов, по сигналу с ледокола «Силач», оба ледокола повернули на обратный курс и в 20 ч. 10 м. прибыли в Гельсингфорс».
2 апреля Совкомбалт доносил в Коллегию Морского Комиссариата: «Доводим до сведения, что командованием Балтийского флота отдано распоряжение военным властям в Ганге взорвать суда, стоящие там, в случае действительно агрессивных действий со стороны немцев, но после того, как будет выяснено с нашей стороны, посредством посылки делегации при приближении немцев, относительно их намерений».
Вот как описывает очевидец события в Ганге.
«В ночь со 2-го на 3-е апреля большой отряд германских судов подошел ко входу и в течение всей ночи производил траление фарватеров. Появление тральщиков в предыдущие дни, налет аэропланов и другие тревожные признаки давали уверенность, что готовится какая-то операция. Поэтому были потребованы ледоколы для вывода наших судов в Гельсингфорс, но до Ганге дойти они не успели. К рассвету выяснилось, что у немцев ведется совершенно правильно организованная десантная операция. Впереди шли тральщики, по временам производившие взрывы для простейшего уничтожения мин заграждения. За ними виднелись три больших военных транспорта. Операция велась в полном порядке под прикрытием двух дредноутов типа «Позен» и крейсеров. Вел немецкую эскадру наш же ледокол «Волынец».
Мы имели категорическое приказание ни в каком случае не открывать военных действий. Да и что могли сделать замерзшие во льду подводные лодки против дредноутов? Нам оставалось одно: не даться врагу, уничтожить свои суда. Думать, что немцы явились только для оказания помощи финским белогвардейцам и нас не заберут, было бы наивно.
С тяжелым чувством начали мы готовить наши подводные лодки к взрыву и свозить имущество, которое можно было захватить с собой. Чувство горькой обиды овладело душой каждого... Многие с трудом скрывали слезы...
...Началась высадка немцев на о-в Руссаре. «Волынец» и ближайшие за ним суда уже подходили к гавани. Наступил решительный момент. Мы зажгли фитили и побежали на горку, чтобы послать последнее «прости» дивизиону. Первым взорвался наш транспорт.
Немецкий аэроплан был так близко, что его резко бросило, и он только-только не перевернулся.
Затем по очереди взлетели на воздух лодки. Взрывы были так сильны, что один кусок стали, около квадратной сажени величиной, пролетел сажен 200 и упал рядом со станцией, по счастью, никого не задев. Вслед за тем мы подожгли здание службы связи с находившейся там морской телефонной станцией и уехали в Гельсингфорс. Через полчаса в гавань вошел первый из транспортов и город был занят немцами».
Таким образом, в то время как для рядового участника событий не было никаких сомнений в характере намерений немецких интервентов, командование флотом проявляло удивительную «наивность», а вернее, преступную беспечность, результатом чего явилась утрата цепных боевых кораблей.
Высадка немецких войск в Ганге осуществлялась эскадрой под командованием контр-адмирала Мейрера, состоявшей из 30 кораблей и транспортов, сопровождаемых 10 тральщиками и ледоколом, и обеспечивалась воздушной разведкой не только района высадки, по и района глазной базы — Гельсингфорса. С кораблей была высажена так называемая Балтийская дивизия (3 стрелковых батальона, 3 конных полка и несколько артиллерийских батарей общей численностью в 13 тысяч человек) под командованием уже стяжавшего себе известность в качестве палача прибалтийских народов генерала фон дер Гольца.
Подробности о высадке десанта мы узнаем из немецких источников. «Десанту в Ганге предшествовала необходимая работа по удалению мин, преграждавших подход с моря, чем одновременно создавался обеспеченный морской путь для перевозок в Эстляндию и Финляндию. Эта работа, затрудненная плохой погодой, позволила германской военной эскадре под командованием адмирала Мейрера, эскортировавшей транспорт десантных войск генерала фон дер Гольца и около 400 бежавших по льду в Ревель финских добровольцев (белогвардейцев.— Н. К.), лишь 3 апреля 1918 г., пробившись сквозь плотный лед, прибыть к острову Руссаре — сильному укреплению, лежащему против Ганге... Германский батальон егерей, шедший по льду с Аландских островов, встретился с значительным противодействием большевиков и был обстрелян с бежавшей из Або канонерки «Бобр». Германский флот позднее захватил и передал финским чиновникам в Ганге вместе с красным экипажем «Бобра» и находившиеся в шхерах ледоколы «Муртайя» и «Дрегосфьерд»...
Высадка немецких войск в Финляндии коренным образом изменила оперативную обстановку. Угроза захвата флота германскими империалистами стала реальной. Необходимо было немедленно выводить корабли из баз Финляндии. На это указывали командованию флотом все директивы высшего военного командования, отданные в развитие директивы от 17 февраля.
Чтобы выполнить эту задачу, командование флотом должно было, не теряя и часа времени, принять самые энергичные меры.
Несмотря на ясные и четкие директивы о немедленном выводе флота из Гельсингфорса еще задолго до вторжения германских войск в Финляндию, Щастный и после высадки немцев в Ганге по-прежнему стремился дезориентировать высшее военное руководство и Советское правительство, предлагая вступить в переговоры с немцами для «выяснения» их намерений. Более того, он отдал приказ оставить в Ганге, не взрывая, тральщики, ледоколы и другие корабли, «чтобы по ним определить на время намерения немцев». Так и мотивировал свой приказ Щастный, сообщая 5 апреля в Морской генеральный штаб об обстановке в связи с высадкой немцев в Ганге.
Другим способом для достижения этой же преступной цели была попытка уничтожить корабли путем взрыва под предлогом невозможности их спасения.
3 апреля, сообщая Коллегии Морского Комиссариата и Морскому генеральному штабу о высадке немцев в Ганге. Щастный телеграфировал: «В ночь на 3 апреля внезапно (!?) обнаружено движение немцев с моря на Ганге. По донесению наподива (начальник дивизиона подводных лодок), приготовляющегося к эвакуации из Ганге подлодок, на рассвете к 6 часам утра на рейд Ганге подходит около тридцати кораблей... Наподиву отдано приказание взорвать подлодки и наши тральщики и отступать из Ганге. В 9 часов утра собираю военный совет. Необходимо срочное вмешательство центральной правительственной власти в действия немцев и получение указаний, как быть с флотом в Гельсингфорсе. За отсутствием ледоколов суда выводить нельзя...»
В этом документе обращают на себя внимание следующие моменты.
Во-первых, Щастный лжет, утверждая, что приход немцев в Ганге был для него внезапным. Уже 31 марта в Гельсингфорсе имелись сведения о том, что немецкие тральщики под прикрытием миноносцев производят траление на подходах к Ганге. Данные об этом, при наличии прямой телефонной связи с Ганге, Щастный, конечно, имел еще раньше.
Во-вторых, в то время как начальник дивизиона подводных лодок хотел спасти их и готовил к уводу из Ганге, Щастный отдал приказ взорвать лодки, не приняв никаких мер к их спасению, кроме заведомо запоздавшего распоряжения ледоколу «Город Ревель» о выходе в Ганге 1 апреля, которое было исполнено лишь 2 апреля, когда было уже поздно идти в Ганге.
В-третьих, Щастный опять лжет, утверждая, что он отдал приказание взрывать и тральщики, так как 5 апреля по его приказу тральщики и другие корабли были оставлены в Ганге, чтобы «по ним определить намерения немцев».
В-четвертых, имея ясные указания Морского генерального штаба от 20 марта о срочном переводе кораблей из Гельсингфорса, Щастный все же снова обращается с вопросом «как быть с флотом в Гельсингфорсе», рассчитывая получить распоряжение об уничтожении флота.
Ориентируя высшее командование на необходимость уничтожения кораблей, Щастный немедленно предпринимает практические шаги к осуществлению этого замысла.
В тот же день, 3 апреля, он созывает Совет флагманов. Этот орган, выдвинувший в свое время Щастного на должность командующего флотом, принял следующее решение:
«Совет флагманов полагает, что по отношению к судам, в связи с высадкой немцев в Ганге, должны быть приняты следующие меры:
1) «Республика», «Андрей Первозванный», «Баян» и «Олег» по готовности малых ледоколов должны быть посланы в Кронштадт, причем комиссарам необходимо разъяснить причину столь срочного ухода.
2) Минной дивизии, подводным лодкам, заградителям и судам минной обороны постепенно выходить на рейд.
Всем этим судам быть готовым к взрыву.
3) Тралартели поднять коммерческие флаги, но, в смысле управления, кораблям, фактически туда не переданным, оставаться в распоряжении натрадив(начальник дивизии траления).
4) Транспортов к уничтожению не готовить. Временно желательно (передать их в руки частных владельцев, так как в данное время таковая собственность уважается германцами более, нежели национальная...»
Итак, Совет флагманов фактически предлагал уничтожить весь флот, кроме кораблей, входивших в состав второго отряда, решение об отправке которого в Кронштадт было принято Совкомбалтом еще 17 марта, кораблей тралартели и транспортов. Но при этом, как будет выяснено далее, поднятие на военных кораблях коммерческих флагов и передача транспортов частным лицам являлись средством, лишь облегчавшим захват этих кораблей немцами и белофиннами.
На совместном заседании Совета флагманов и Совета комиссаров, состоявшемся на следующий день, решение о передаче транспортов частным лицам под влиянием комиссаров было значительно изменено. Транспорты решено было продать «русской фирме», причем «непременным условием должно быть сохранение их в дальнейшем в распоряжении Российской Республики».
«Передать эту резолюцию, — говорилось далее в решении,— для утверждения в Совет Народных Комиссаров, определив срок ответа сегодня в полночь, при неполучении такового поступать согласно резолюции самостоятельно».
Заседание приняло к сведению информацию о том, что все госпитальные суда уже переданы «под покровительство датского правительства».
Недостроенные корабли было решено «не взрывать, оставить их во владении заводов с тем, чтобы впоследствии или вернуть выданные казной авансом за них деньги, или, доплатив остальную сумму, принять с заводов».
Далее совещанием было решено: «В случае если представится надобность в уничтожении кораблей, на «Кречете», на мачте Службы связи поднимается сигнал: днем — три красных флага, ночью — три красных огня».
Оценивая решение совместного заседания Совета флагманов и Совета комиссаров, можно сделать вывод, что, хотя по настоянию комиссаров в решении о транспортах было оговорено сохранение их за Советской республикой, фактически контрреволюционный Совет флагманов сохранил в силе свое решение от 3 апреля, так как внесенное в него изменение по существу являлось не больше как юридической формулой.
Обращает на себя внимание крайне малый срок для получения ответа Совета Народных Комиссаров, что фактически сводило на нет существенную поправку, внесенную комиссарами в решение о транспортах.
Не проявили комиссары достаточной бдительности и в вопросах о передаче госпитальных судов под «покровительство» Дании, об оставлении недостроенных кораблей заводам и о сигнале для взрыва.
Передача Дании госпитальных судов, частью принадлежавших до войны Восточно-Азиатскому пароходству, главными акционерами которого были датские капиталисты и бывшая императрица Мария Федоровна, проживавшая в то время в Дании, неизбежно привела бы к потере этих кораблей Советской республикой. То же самое означало оставление недостроенных кораблей заводам.
Кроме того, решение о передаче транспортов и госпитальных судов частным лицам и иностранному государству было принято в нарушение декрета Советского правительства о национализации торгового флота.
Решение о сигнале для взрыва, не предусматривавшее никаких мер предосторожности, давало возможность злоумышленникам вызвать уничтожение кораблей даже и в том случае, когда эта крайняя мера не вызывалась необходимостью.
Чтобы предупредить возможность злоумышленных действий, Совкомбалт, по-видимому, 4 или 5 апреля направил всем командирам соединений, базировавшихся на Гельсингфорс, за подписями комиссара Балтийского флота и начальника военного отдела специальную директиву. В этом документе говорилось: «Теперь же надлежит организовать все необходимые приготовления для уничтожения судов и имущества. Приготовления эти должны заключаться в соответствующей организации и расписании, причем должно принять все меры для того, чтобы они не возбудили паники в массах и не повлекли бы грабежа и преждевременного уничтожения. Если приказание об уничтожении и последует, то только в самый последний момент».
Принятые на заседаниях 3 и 4 апреля решения были одобрены Щастиым и сообщены им 5 апреля в Морской генеральный штаб. Не сомневаясь в благожелательном ответе, оп ждал момента совершить тягчайшее преступление — лишить Советскую республику огромного количества военных кораблей и транспортного флота.
Но случилось не так, как замышляли враги. Советское правительство 6 апреля отклонило предложение о фиктивной продаже кораблей и приняло решение, обеспечивавшее спасение Балтийского флота. В то время как враги стремились использовать ухудшение обстановки в своих преступных целях, матросские массы отдавали все силы делу спасения флота.
На кораблях шла лихорадочная работа. "Дни и ночи,— вспоминает участник этого перехода на «Андрее Первозванном», — грузили мы на борт ящики с винтовками, патронами, консервы, муку, станки, автомобили, самолеты. На палубе и надстройках не было свободного места. Оставались лишь пространства для разворота башен.
Для укомплектования корабля мы приняли к себе до 400 человек гарнизона Свеаборгской крепости и других частей. Командного состава на линкоре было всего 12 человек, из них 5 механиков и один врач".
«Наша «Республика», — сообщает в своих воспоминаниях машинист этого корабля Н. Прощенок, — приняла в свой трюм 2000 пудов сахара и такое же количество муки, а также большое количество военного имущества... Во время аврала не жалели себя... Такое же приготовление шло и на остальных кораблях».
В результате напряженной работы (команд почти все корабли, назначенные к переходу в составе второго отряда, были готовы к выходу в море уже к 23 марта. Ожидали только ледоколов, но, как уже известно, часть их была захвачена немцами, а «Ермак» своевременно не смог прибыть в Гельсингфорс. Обстановка, складывавшаяся в связи с вторжением в Финляндию немецких интервентов, не позволяла откладывать выход кораблей. Поэтому Совкомбалт решил, не ожидая более прибытия «Ермака», отправить в Кронштадт второй отряд кораблей, в состав которого входили линейные корабли «Республика», «Андрей Первозванный», крейсера «Олег» и «Баян», подводные лодки «Тур», «Тигр» и «Рысь».
С утра 4 апреля корабли второго отряда с помощью портовых ледоколов «Силач» и «Город Ревель» стали» выходить на внешний рейд Гельсингфорса. Следует отметить, что Совком б ал том были сделаны необходимые выводы из фактов захвата ледоколов «Волынец» и «Тармо». Чтобы предотвратить возможность повторения подобных случаев, по решению Совкомбалта на всех ледоколах для их охраны были размещены вооруженные команды матросов
В день выхода кораблей второго отряда балтийцы стали свидетелями уничтожения англичанами своих кораблей. В Гельсингфорсе со времени первой мировой войны находилась флотилия из семи английских подводных лодок, плавучая база «Амстердам» и три парохода. Согласно Брестскому договору английские корабли подлежали разоружению или уводу в русский порт. Командир английского отряда коммодор Кроми отклонил предложение о переводе своих кораблей в русские базы и по указанию английского правительства решил взорвать их близ Гельсингфорса. При этом Кроми намеревался уничтожить также запас русских торпед (80 штук), находившихся на плавучей базе «Амстердам», и ценное имущество на пароходе «Обсидиан».
Но попытка уничтожить торпеды была предупреждена. Об этом рассказывает участник «Ледового похода» Сакун:
«Мы решили спасти эти торпеды. Я явился к командующему английской флотилией.
— Имею приказание перегрузить торпеды с «Амстердама»,— доложил я англичанину. На самом же деле я не успел получить такого приказания, а действовал на свой риск и страх. Англичанин долго притворялся ничего не понимающим. Но я был настойчив и не уходил.
— Времени осталось мало. Наша база уже приготовлена к выводу на внешний рейд. Вы все разно ничего не успеете сделать, — сказал англичанин.
— Нам нужно всего лишь 30 минут, — решительно заявил я.
— Ну, что ж, тогда выгружайте, — сказал англичанин и посмотрел на меня с насмешкой.
Начали перегружать. Работали с лихорадочной поспешностью, грузили торпеды, как бревна. Командир английской флотилии не скрывал своей злобы и досады, что там удавалась выгрузка торпед.
Только мы выгрузили весь запас, как подошел буксир и увел «Амстердам» для взрыва. Торпеды были спасены».
Английские подводные лодки «Е-1», «Е-8», «Е-9», «Е-19», «С-26», «С-27», «С-35», плавучая база «Амстердам» и три парохода были взорваны англичанами 4 апреля в районе маяка Грохара.
Адмирал флота профессор И. С. Исаков, участвовавший в ледовой операции мичманом в должности старшего офицера миноносца «Изяслав», в своих воспоминаниях сообщает о дальнейшей судьбе английских команд интересные сведения:
«4 апреля. Дел по горло (в связи с подготовкой к походу). Выскакиваю на стенку Седрахамна и бегу... в порт. Везде деловитая суета.
С внешнего рейда доносится несколько глухих, но сильных взрывов. Еще. Еще... Все смотрят в сторону Грохары. Появляется куда-то спешащий матрос с красной повязкой на рукаве бушлата — разъясияет: «Англичане взрывают свои лодки и плавбазу».
...Обходим ковш, врезающийся в площадь в конце Эспланады. На противоположном выступе внешней стенки Скатуддена, совершенно один, стоит коммодор Кроми и смотрит в сторону Грохары. Кого-то или чего-то ждет. Вид демонстративно спокойный, вроде готов даже улыбнуться...
Еще один поворот, и становится понятным присутствие Кроми.
На крайнем портовом пути (тупике) —состав из теплушек (классных вагонов и паровоза не заметил).
Часть дверей открыта — приборные ящики и матросские кисы штатные для английского флота...
Дойдя до улыбающегося, смешливого «Джека», который на все вокруг смотрел с легкомысленным любопытством (очевидно, в том числе и на взрыв своих лодок), спросил, проходя: — Where do you go? — To Murmansk.
Для меня сообщение было как-то совершенно неожиданным. Мурманск казался таким далеким и отрезанным. Кстати, сведений о том, что там делается, мы в эти дни не имели... Тут же об англичанах я забыл. И вспомнил впервые только тогда, когда» в Петрограде узнал о начале интервенции союзников на Севере, и во второй раз, когда летом в газетах было сообщение об убийстве Кроми в английском посольстве, во время перестрелки, которую оп сам и начал.
Как и когда проскочил английский эшелон мимо отрядов Маннергейма, мимо частей немецкого десанта, высаженного в Ловизе, мимо Выборга и Петрограда,— не знаю, и позже нигде не попадалось в печати».
Уничтожение англичанами своих кораблей с ценным имуществом Балтийского флота и перевод команд этих кораблей в Мурманск, где уже началась открытая военная интервенция английских и американских империалистов, явились первыми злонамеренными актами английского флота против Советской республики в период гражданской войны.
Выйдя 4 апреля на внешний рейд, корабли второго отряда на следующий день начали переход в Кронштадт.
Условия, в которых совершался переход второго отряда, были значительно тяжелее, чем во время перехода первого отряда. Начались весенние передвижки льда, вызывавшие образование громадных торосов. Даже крейсера с трудом пробивали себе дорогу, а подводным лодкам с их слабыми корпусами было особенно трудно. Сначала лодки шли самостоятельно, затем на буксирах. Маломощные ледоколы не в состоянии были обеспечить проводку каравана, и роль ледокола пришлось взять на себя флагманскому линейному кораблю «Андрей Первозванный», имевшему мощный таран.
Но и для линейного корабля эта задача была нелегкой. «Толстый лед, — рассказывает участник похода на этом корабле, — с трудом поддавался даже 19-тысячетонному линкору, шедшему под всеми 25 котлами. Приходилось останавливаться, отрабатывать назад и затем с разгона раскалывать ледяное поле. После такого удара поле раскалывалось и видно было, как далеко бежала извилистая трещина, раздвигаемая мощным корпусом корабля.
Все время приходилось следить за тем, чтобы линкор, идя по трещине и следуя ее извивам, не отходил от курса. Поэтому, идя по трещине, мы стопорили машины, разворачивались на курс и колол» ледяное поле в направлении курса... Идти было трудно, так как ночью не было видно трещин. Корабль внезапно начинал катиться в сторону, и сдерживать его рулем было невозможно. За ночь же можно было сойти с курса на несколько миль».
За шесть ходовых часов 5 апреля отряд прошел только до маяка Грохара (около 6 миль), где остановился на ночевку.
Подводная лодка Рысь, затертая льдом при переходе в Кронштадт
На следующий день подводная лодка «Рысь», получившая повреждения корпуса, была вынуждена вернуться в Гельсингфорс. Остальные корабли с трудом продолжали двигаться вперед.
К 19 часам 7 апреля отряд дошел до о. Родшер. Здесь лед оказался настолько плотным, что отряд не мог следовать дальше. Корабли остановились по сигналу с флагманского корабля загребли жар в топках.
Трудности похода второго отряда не ограничивались тяжелыми метеорологическими условиями. Напряженная обстановка, в которой проходил переход, заставляла принимать особые меры предосторожности. По ночам море освещалось прожекторами с финского берега. Весьма вероятной была возможность враждебных действий со стороны германского флота», располагавшего теперь сильными ледоколами. Корабельные радиостанции принимали сигналы близко работающих радиостанций германских кораблей.
Около 21 часа 7 апреля сигнальщики крейсера «Баян» обнаружили огни спешивших на выручку ледокола «Ермак» и сопровождавшего его крейсера "Рюрик". Они вышли в Гельсингфорс из Кронштадта одновременно с выходом второго отряда из Гельсингфорса. Лед был настолько тяжелый, что «Ермак» пробивался с трудом и к вечеру 6 апреля дошел лишь до о. Сескар
7 апреля в 10 ч. 40 м. «Ермак» снова подвергся обстрелу 6-дюймовых батарей с о. Лавенсари. Было произведено 10—12 выстрелов с большим недолетом. По радио с Лавеисари на немецком языке было передано: «Рюрику» немедленно вернуться в Кронштадт, иначе откроем огонь из всех орудии».
Обстрел «Ермака» и угрозы «Рюрику» преследовали цель спровоцировать ответный огонь, чтобы создать дипломатический конфликт, обвинить Советское правительство в нарушении мира и этим развязать себе руки для агрессивных действий. Одновременно немцы и белофинны хотели запугать советских моряков, заставить крейсер уйти, чтобы затем попытаться захватить «Ермак». Однако провокация не удалась. Советские моряки проявили выдержку и самообладание.
Не обращая внимания на обстрел. «Ермак» и «Рюрик», обойдя Лавенсари на расстоянии 90—120 кабельтовых, продолжали следовать к месту стоянки второго отряда и около 23 часов остановились у северной оконечности о. Гогланд.
Утром 8 апреля «Ермак» подошел к кораблям второго отряда, взломал лед и, освободив корабли, повел их вперед. Ледовая обстановка по-прежнему была тяжелой. То один, то другой корабль застревал во льду, и тогда «Ермак» спешил на помощь, выручал застрявшего, и снова отряд шел вперед.
С наступлением темноты отряд остановился на ночевку. В ночь на 9 апреля крейсер «Олег» течением начало наваливать на корму крейсера «Баян». Авария была предотвращена подводной лодкой «Тигр», которая оттянула «Олега» от борта «Баяна».
Особенно трудным был переход днем 9 апреля, о чем свидетельствует следующая запись в вахтенном журнале крейсера «Баян»:
«12 ч. 50 м. «Силач» застрял во льду. «Олег» обгоняет его.
13 ч. 10 м. Стоп машина. Застряли ©о льду.
13 ч. 20 м. «Ермак» освободил «Силача». «Силач» снова застрял.
13 ч. 25 м. «Ермак» освободил нас. Дали ход.
13 ч. 27 м. Затерло льдом.
13 ч. 32 м. «Ермак» освободил нас. Дали ход.
13 ч. 33 м. Затершо льдом.
13 ч. 45 м. «Ермак» взял «Силача» на буксир и повел к отряду.
13 ч. 55 м. Застопорила машины.
14 ч. 10 м. «Ермак» освободил нас. Дали ход.
14 ч. 15 м. Затерло льдом.
14 ч. 25 м. «Ермак» освободил нас. Пошли за ним.
14 ч. 27 м. Затерло льдом»
Однако моряки преодолели все трудности. В полдень 10 апреля корабли второго отряда вошли в гавань Кронштадта.
Успешным переходом второго отряда кораблей был завершен еще один важный этап операции. Теперь все линейные корабли и крейсера были перебазированы на тыловую базу. Это была большая победа балтийцев. Все вражеские попытки лишить Советскую республику ценнейших боевых кораблей были сорваны.
Переход второго отряда еще раз подтвердил полную возможность плавания во льдах боевых кораблей даже с такими слабыми корпусами, как у подводных лодок при условии обеспечения хотя бы одним мощным ледоколом. Вместе с тем было выяснено, что слабые ледоколы не в состоянии были бороться с тяжелыми льдами и сами нуждались в помощи мощного ледокола.
Схема 3. Переход II и III отряда кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт
<< Назад Вперёд>>
