Старенький, серый от плотного слоя грязи автомобиль въехал на улицы Житомира, совсем недавно, в середине марта 1919 года, освобожденного от петлюровцев. Привлеченные шумом мотора, ребятишки выглядывали из-за заборов, старики на лавочках, приставив ладони козырьком, всматривались в пассажира, перебрасывались ленивыми фразами:
— Кто таков?
— Известно кто — Щорс.
— Что-то молод больно. Мальчишка! Даром что бороду растит...
Через улицу степенно переходило большое стадо гусей. Шофер вынужден был остановить автомобиль, приглушил мотор. Щорс, расслышав последнюю фразу, улыбнулся в русые усы. Не так-то и молод. Через месяц исполняется двадцать четыре. Просто сух, худощав, как юноша.
Переждав временный затор, шофер спросил:
— К штабу, Николай Александрович?
— А то куда же. Понятно, к штабу...
Всего несколько недель назад сменил он своего коня на автомобиль, вскоре после того, как вступил в командование дивизией.
Вот и сейчас он возвращался после смотра частей в западных районах. Трудно приходится бойцам, но гонят петлюровцев все дальше. Вот-вот к границе выйдут, и начнется долгожданная передышка. А она — ой как необходима!
Дело не только в том, что полкам нужен отдых. Пришло распоряжение о переформировании дивизии. На основе Богунского, Таращанского и Новгород-Северского полков он должен создать три бригады — по три полка в каждой. Легко сказать, создать. За бойцами, положим, дело не станет. Беднейшее крестьянство, середняки, рабочие идут в Красную Армию. Многие из пленных петлюровцев прозрели, вину перед народом хотят искупить. Он и их принимает.
А как вооружить, одеть, обуть, накормить эту массу людей? И главное, как укомплектовать взводы, роты, батальоны командными кадрами?
Сколько раз на различных уровнях поднимал он вопрос о создании школы красных командиров, но ответ один: не время. А когда же придет это время? Именно сейчас нужны толковые, хорошо обученные командирские кадры. Нет, больше он ждать не намерен!
Шофер лихо затормозил у высокого крыльца штаба. Щорс вбежал по ступеням, козырнул часовому.
— Исакович вернулся?
— Так точно, товарищ начдив! Вас дожидаются...
Военный комиссар дивизии Исакович ездил в Киев, на 1-й съезд политработников Украины. Многого ждал он от этого съезда. Щорс, однако, крепко пожав комиссару руку, решительно сказал:
— Отчитываться о поездке будешь позже, Владимир Николаевич. А сейчас хочу обсудить с тобой неотложный вопрос. Думаю создавать школу краскомов. Хочу, чтобы выслушал мой планы.
Исакович привык к нередко проявлявшейся непреклонной категоричности Щорса — и до назначения на пост военного комиссара он не раз встречался с ним на дорогах гражданской войны — спокойно улыбнулся.
— Слушаю тебя, Николай Александрович. С чего начнешь, с учебной программы?
— Можно и с программы, — уже уравновешеннее ответил Щорс. — Я, кстати, не один день над ней думал. Учитывая ограниченное время, — стрельба, фортификация, топография, тактика...
— И политзанятия?
— И политзанятия! — теперь уже улыбнулся Щорс. — Ты меня нынче на таких вещах не поймаешь. Давно прошло время, когда я, мягко выражаясь, недооценивал этот фактор. Ведь школа наша, Владимир Николаевич, называться будет школой красных командиров, а не каких-то других!
— Тогда послушай и меня, товарищ начдив. Все-таки я не из экскурсии вернулся. Нужно решать еще один, не менее важный вопрос, который нам поручила партия. Строительство Красной Армии — это не только командные кадры. Нужно поднимать партийную работу, создавать в подразделениях коммунистические ячейки, организовать политотдел дивизии. Об этом говорил на съезде товарищ Подвойский.
— Инструкции есть? — поинтересовался Щорс.
— Такие же, как для твоей будущей школы. Послушали Подвойского, поговорили с товарищами из других дивизий — до остального будем доходить сами. Так что эти вопросы нам придется решать в одной упряжке.
До позднего вечера просидели в штабе. Подошел Никита Коцар, давний соратник Щорса, — еще на стадии формирования Богунского полка занимался политработой, был у командира правой рукой. Здесь же и «просватали» его на будущий политотдел. А еще — Зеленского, редактора дивизионной газеты. Договорились, что они возьмут на учет всех политработников в частях и подразделениях, выяснят, кто на что способен. Пусть готовят наиболее достойных в партию, в каждом батальоне, в каждой роте создают крепкие ячейки.
Уже было за полночь, когда Щорс встал из-за стола, потянулся.
— Пора, однако, и на боковую.
— Верно, Александрыч, извини, — спохватился Исакович. — Ты ведь прямо с позиций, давно отдыхать пора. Я-то после Киева отоспался.
Он заметил и бледное лицо Щорса, и синяки под глазами. Встревоженно добавил:
— А вообще как у тебя? Болезнь прижимает?
Щорс большими шагами несколько раз прошелся по комнате, остановился возле Исаковича. Его серые, с грустинкой глаза озорно блеснули:
— Ты о фронтовом феномене слыхал? Когда я учился еще в фельдшерской школе, нам преподаватели рассказывали. Потом и сам не единожды наблюдал такое. Солдату пуля в грудь навылет, а он бежит в атаку, не чувствует в пылу боя, что ранен. Или вот, например, сидят окопники в траншеях осенью, по пояс в воде, сидят неделями, а их никакая простуда не берет. Так вот, я думаю, с моим туберкулезом тоже феномен произошел. Может, не фронтовой, может, революционный, если это не слишком громкое слово. Такие дела, Владимир Николаевич, нынче вершатся, что и болезнь меня щадит. Сам посуди: время ли сейчас в лазарете отдыхать?
Исакович покачал головой.
— Верно-то верно. А ты себя, начдив, все же побереги. Именно, чтобы не пришлось «отдыхать» в лазарете...
...Усталость сковывала тело, а спать не хотелось. Почему-то вспомнилось, как уже после Февральской революции его сняли с передовой и направили на курсы. Кто-то из однополчан-офицеров с издевкой проронил:
— Решил в классе пересидеть решающее наступление, гражданин прапорщик? Давай, давай. Пока ты вторую звездочку на погон заслужишь, мы германца-то победим!
Он не отвечал на реплики. Стоит ли объяснять, что не за очередной звездочкой, а за знаниями ехал он на офицерские курсы. Коль уж так сложилась его судьба, нужно учиться. Да и многие из фронтовых товарищей открыто утверждали: на этом не кончится, придется еще схлестнуться и с Временным правительством, и со всей буржуазией.
Правильно говорили. Страна — в тисках фронтов. Кто только не заносит над нею свой меч! Царские генералы, германцы, украинская буржуазно-националистическая Директория со своим синежупанным «полководцем» Симоном Петлюрой. Сегодня каждый честный человек должен стать воином. Мужественным, преданным и умелым.
Отважных, лихих людей много. Но одной храбрости, преданности делу недостаточно для того, чтобы командовать, воевать грамотно. Учить их нужно.
Странно, еще недавно, еще какой-то год назад он едва ли считал себя профессиональным военным. Обстоятельства так сложились, что пришлось браться за оружие, командовать людьми. А когда наступало затишье, снова мечтал об университете, о профессии врача.
Сегодня же все это отступило на задний план. Кто знает, вот очистят они от врагов родную землю, а там, может, и отпадет необходимость в армии, в военных. И будут всюду только учителя и врачи, строители и художники. Но это светлое будущее нужно добыть в бою...
Проснулся, как всегда рано, с восходом солнца. Его ждала приятная неожиданность: ночью приехал командир таращанцев Василий Назарович Боженко. Крепко обнялись, расцеловались.
— Думал, в новой должности загордишься, узнавать перестанешь, — не выпуская Щорса из объятий, проворчал Боженко.
— Что ты, Назарыч! Мы с тобой такой ниточкой связаны, что до смерти не разойдемся. Я вот, кстати, как к лучшему другу просьбу к тебе имею... Находясь под впечатлением передуманного за ночь, начал горячо рассказывать Боженко о создаваемой школе краскомов. Василий Назарович уважительно слушал, поддакивал, наконец неожиданно прервал:
— А вообще-то я никаких школ не кончал, однако, как видишь, полком командую исправно. Надеюсь, и бригадой также управлять буду.
— Ну не скромничай, Василий, — тактично возразил Щорс. — В офицерских училищах ты не учился, зато революционную школу киевского пролетариата закончил с отличием. Так вот я тебе, как сознательному революционному командиру, хочу напомнить: гляди, Назарыч, сотня самых лучших, самых отважных и преданных бойцов пришла в школу. Ты ведь знаешь, есть отдельные несознательные командиры, которые рассуждают так: хорошие красноармейцы мне самому нужны, пошлю-ка я лучше тех, от кого проку мало. И не понимают эти несознательные командиры, что самих же себя обкрадывают. Ведь пройдет несколько месяцев, и возвратятся к нему курсанты — уже командовать ротами, батальонами. И ежели он, тот командир, схитрил, послал на учебу нерасторопных, ограниченных, то сам же будет наказан. Они ему такого накомандуют...
Боженко крякнул, похлопал нагайкой по голенищу сапога.
— Это само собой, понятно!
— Да я в тебе и не сомневался, — вел далее Щорс. — Я это тебе о других, несознательных толкую. А ты, друже, обрати внимание еще на одно: чтобы ребята и внешними данными на командиров тянули. Скучно ведь смотреть, если впереди строя будет шагать этакий недоросток или горбатый какой. Одним словом, с себя мерку снимай!
Боженко спрятал хитрую улыбку, ушел. Исакович, несколько раз заглядывавший в комнату, спросил:
— Что ты, Николай Александрович, так его обхаживал? Будто торговлю какую вел.
— Не знаешь ты Назарыча! — весело ответил Щорс. — Он с хорошим бойцом, как с личным оружием, на день не расстанется. Да, собственно, и большинство командиров так поступят. А нам ведь люди настоящие нужны, сам понимаешь!
Собрали первое заседание политотдела. Два человека, конечно, не очень громоздкий штат, но присутствовали Исакович, Щорс, начальник штаба дивизии Кассэр. Группа получилась представительная. Коцар сообщил, что уже связывался со штабом армии, обещают в ближайшие дни прислать нескольких опытных политработников. Все же станет легче. Зеленский зачитал список отобранных им активистов, которые должны были возглавить политическую работу в подразделениях.
Когда обсудили все вопросы, Щорс обратился к присутствующим:
— Товарищи, хочу, чтобы политотдел рассмотрел кандидатуру начальника создаваемой школы. Рассмотрел и, если не будет возражений, утвердил.
— Уже есть и кандидатура? — удивился Исакович.
— Медлить нельзя, Владимир Николаевич. Неизвестно ведь, на какой срок Петлюра с белогвардейцами нам вакации устроили. Пока на фронтах относительное затишье, нужно действовать!
Фамилия Фатеева, служившего помощником у начальника штадива Кассэра, вызвала у некоторых товарищей удивление. Претензий к нему ни у кого не было, просто знали, что Щорс относится к кадровым офицерам царской армии с некоторым предубеждением. Уловив во взглядах недоумение, Щорс решительно заговорил:
— Знаю, знаю, что не пролетарского происхождения. Но преданность делу революции не раз доказывал. Выучку в армии прошел отличную, знания имеет огромные. А вы на его внешность посмотрите! Настоящий гвардеец! Что рост, что выправка — такой у курсантов сразу авторитет завоюет. Не чета моему бывшему начальнику генералу Калашникову, который фельдшерским училищем командовал.
Напоминал скорее обедневшего помещика. Правда, готовила наша школа не строевых командиров, а мастеров клистирной трубки...
— Однако тебя неплохо подготовила, — вставил свое Коцар.
— Не обо мне сейчас речь! — горячился Щорс. — Я считаю, что лучшего начальника для школы краскомов не сыщешь.
Скрипел Кассэр. Понятно, кому хочется расставаться с хорошим специалистом, однако Щорс его быстро убедил:
— Вам ли, Сергей Васильевич, не понимать всей важности дела, которое затеваем? Кадровому русскому офицеру...
Кассэр смущенно опустил голову.
— Все понимаю, Николай Александрович. Но от сердца отрываю работника.
— Вот и лады! — закончил дискуссию Щорс.
Вперёд>>
