Какие-то дикие диссонансы — личные дела и недовольство в это время, когда, казалось бы, все помыслы должны бы быть направлены к одной цели — как бы лучше защитить крепость, поддержать общий подъем духа, готовность каждого принести посильную жертву в общем деле, не исключая и жизни своей. Нет — грубый произвол, чуждый всяких патриотических чувств и не признающий ничего, кроме личных счетов, гнетет нас непрестанно, дает себя чувствовать. Во время большой опасности все было тихо, ничего не было слышно — выступил шкурный вопрос, вопрос убийственный для трусливой души. Но прошла гроза благополучно — и вновь зашевелилось в грязи что-то: появились и злоба, и ненависть.
Говорят, история скажет свое правдивое слово. Хорошо, если история будет написана, основываясь на правдивых фактах, не замаскированных всевозможными неправдами, ухищрениями, софизмами. Не понимаю, как можно делать доброе дело посредством дурных поступков! А у нас очень принято оправдывать такие неблаговидные поступки добрыми намерениями, когда этих добрых намерений не видно. Это какое-то ненормальное, болезненное состояние или возмутительнейший эгоизм. Пусть разберутся в этом историки.
Сейчас получил интересный документ — приказ начальника укрепленного района генерала Стесселя от 10 августа с. г. (дословно):
«№ 519. Масса трупов неприятельских заражают воздух около фортов и редутов. Санитарной комиссии под председательством подполковника Вершинина116 немедля и не позже утра 12-го числа все убрать и дезинфицировать и подполковнику Вершинину лично убедиться, все ли исполнено и к 8 часам вечера 12-го числа мне об исполнении донести, причем не допускаю никаких невозможностей, чтобы было исполнено».
Как-то, после столкновений высшей военной власти в лице генерала Стесселя и гражданской в лице подполковника Вершинина из-за интересов мирного городского населения, по городу носились слухи, будто генерал Стессель сказал кому-то про подполковника Вершинина:
— А все-таки я его поставлю под пули!..
На эту фразу, как и на многие подобные ей, никто не обращал внимания.
Но когда наши передовые части отступили с Зеленых и Волчьих гор, а японцы, так сказать, наседали на Дагушань, подполковнику Вершинину как бывшему артиллеристу было сообщено приказание генерала Стесселя тотчас же принять командование батареей на самых передовых позициях... На это подполковник Вершинин спросил штаб района, состоялся ли приказ о сложении с него обязанностей гражданского комиссара и председателя городского совета. Ему ответили, что такого приказа не было.
— В таком случае, — сказал подполковник Вершинин, — я не могу исполнить приказания генерала Стесселя относительно принятия батареи.
— Тогда вы пойдете под суд за неисполнение приказа! — ответил ему и. о. начальника штаба полковник Рейс.
— Если я самовольно оставлю возложенные на меня обязанности, — был окончательный ответ подполковника Вершинина, — то я должен также идти под суд. Поэтому и прошу передать генералу, что пока не состоится приказ об отчислении меня от занимаемых должностей и пока не будет мне указано лицо, которому я должен сдать все, что хранится на моей ответственности, до тех пор я не могу исполнить сообщенного мне приказания.
На следующий день ему сообщили, что за минованием недостатка в офицерах (!) приказание отменяется...
Быстро надвинувшиеся ужасные события — бомбардировки города и гавани, взятие японцами Дагушаня и Сяогушаня и первые штурмы самой крепости — отодвинули этот инцидент на задний план. Притом же мы не знали, верить или не верить этому слуху. Но тут налицо приказ — официальный документ, не подлежащий сомнению...
Около десятка тысяч неприятельских трупов лежит впереди фортов и редутов, вокруг которых идет все еще непрерывная борьба, не дающая возможности убрать эти трупы; редуты в руках японцев. Японцы открывают по появляющимся санитарам убийственный огонь, не дают убирать раненых, не то что трупы.
Как организована у нас военно-санитарная часть, — не знаем, но, видимо, она не может справиться со своей задачей. Городской санитарный надзор117 должен сделать то, с чем не может справиться военная санитарная часть, потому что генерал Стессель не признает невозможного в том случае, когда дело касается гражданского населения. Это мы видели при очищении Талиенвана и Дальнего...
И подполковник Вершинин должен лично обойти те места, куда генерала Стесселя и его присных, как говорится, и калачом не заманишь...
Для нас, мирных жителей, не совсем безразлично, убьют или не убьют единственного облеченного законной властью гражданского начальника. Перспектива попасть всецело под власть генерала Стесселя не может никого радовать. Он не признает гражданского населения и его какие-то там интересы и права. Гражданское население — это, в глазах генерала Стесселя, какая-то тля, которая может быть вся уничтожена, лишь бы это уничтожение уравнивало путь к бессмертной славе118 его отныне «исторической личности». Это говорят все, знающие его поближе, и это уже подтверждается фактами.
Гражданское население и гражданские власти делают все, что в их силах, и уборка раненых и трупов производится именно ими все время, до сей поры. И поди ж...
116 И. о. гражданского комиссара, он же председатель городского совета.
117 Интересно, какими законами руководствовался генерал Стессель, предъявляя это требование.
118 Сегодня, при случайном разговоре на тему, что в переживаемое нами время одинаково легко добыть бесславную смерть, как и бессмертную славу, один из почтенных наблюдателей высказался, что замечательно то, что именно самые бездарные «тупицы» предъявляют самые большие претензии на бессмертие — при сохранении жизни...
<< Назад
Вперёд>>
