Страдные дни Порт-Артура

19 декабря 1904 г. (1 января 1905

Рано утром грохотали пушки на правом, в направлении батареи литера Б, и на левом фланге.

9 часов 30 минут. С 7 часов начался редкий обстрел позиций. С половины девятого слышен свист отдельных снарядов по направлению Золотой горы, высоко над городом. С девяти часов порой слышен оживленный ружейный и пулеметный огонь по направлению Заредутной батареи, но не в больших размерах и непохожий на штурмовой; грохот пушек довольно редкий, и будто стреляют только мелкими калибрами.

Сообщают, что вчера читали на позициях солдатам телеграмму о том, что Балтийская эскадра находится всего в 100 верстах от Артура. Солдаты не поверили, ругались, говорили, что нечего их обманывать каждый раз, когда ожидается наступление неприятеля.

— Разве мы и так не деремся, что ли!.. Нас обманывают, а у самих Бог знает что на уме...

Не удалось узнать, чье изобретение эта «телеграмма» — генерала Стесселя или Фока.

Кажется, было бы многим лучше сказать с самого начала осады: «На выручку нечего рассчитывать. Нам нужно надеяться только на самих себя. Умрем, но не отдадим нашей крепости! А если японцы при такой нашей решимости все-таки в конце концов одолеют нас, то победа эта будет стоить им баснословных жертв. Если же мы так будем держаться, то, может быть, подоспеет к нам и выручка».

Но мало сказать это, нужно показывать примеры стойкости, а не приучать войско лишь к отступлению с ненужными бессмысленными жертвами! Не нужно было подрывать всеми способами в солдате веру в справедливую оценку заслуг каждого, кто бы он ни был. Не нужно было строить все на лжи и обмане. Не нужно было давать право солдату сказать:

— Полно врать-то! Мы не маленькие...

10 часов утра. Узнал, что еще вечером наши войска отступили от Скалистого кряжа, Китайской стенки и Заредутной батареи на Орлиное Гнездо и вторую линию обороны: Митро-фаниевскую, Владимирскую и Лаперовскую горы. Курганная батарея осталась за нами.

Говорят, что и тут можно еще держаться.

Тяжелое известие, оно угнетает. Спрашивал, почему отступили, когда штурм был отбит? Говорят, что было приказано отойти под покровом ночи, чтобы не было потерь. Но какой-то пьяный офицер зажег оставленный блиндаж и при зареве пожара японцы увидали, что наши отступили.

Теперь стало мне ясным, почему японские снаряды и шрапнель как бы делают перелеты, как бы ищут резервов — рвутся на более близких к нам вершинах. Теперь понял, почему, когда, до получения этого известия, я полез на Военную гору, чтобы посмотреть оттуда на наш ближний боевой фронт, вдруг через мою голову прошуршал «воробей» (мелкий японский снаряд) и влепился в гору. Японцам хорошо видна Военная гора с занятых ими теперь позиции.

Довольно оживленный ружейный огонь, все еще продолжается с некоторыми перерывами; одно время была слышна стрельба за Курганной батареей или впереди кладбищенской импани — на Панлуншане. И на левом фланге слышен рокот орудий. Говорят, что «Севастополь» стреляет своими большими пушками по японским позициям против нашего правого фланга.

2 часа дня. Все то же самое — довольно оживленная, иногда усиливающаяся перестрелка вдоль всего боевого фронта правого фланга. Ближайшие батареи нашего левого фланга и берегового фронта стреляют по бывшим нашим позициям.

2 часа 47 минут. Ровно в половине третьего за горой, заслоняющей Орлиное Гнездо, после нескольких японских орудийных залпов взвился характерный дымовой гриб — что-то взлетело на воздух — или пороховой погреб, склад пироксилина или же фугас большего заряда²⁹⁷.

Артиллерийский огонь неприятеля усиливается и сосредоточен на районе от Скалистого кряжа до батареи литера Б; рвется масса шрапнели. Видимо, подготовляют в этом районе штурм.

Наш артиллерийский огонь слишком редок в сравнении с неприятельским. Чувствуется как бы бессилие. Усиленно стреляют лишь наши морские орудия.

Японские снаряды вновь вспахивают вершины фронта, поднимая много пыли; кажется, нет там целого места.

3 часа 30 минут. Бой продолжается, но перерывы становятся все больше, будто стихает. Сейчас сильно обстреливают Большую гору 11-дюймовыми бомбами и шрапнелью.

4 часа 30 минут. Стрельба все еще продолжается, хотя в значительно меньших размерах.

Зашел Г. и сообщает, что с полчаса тому назад приехал какой-то офицер с парламентерским флагом к Казачьему плацу. Подозревает, что генерал Стессель хочет начать переговоры о сдаче крепости. Не верится.

8 часов 48 минут вечера. Начиная с сумерек на позициях была лишь редкая ружейная перестрелка. Сейчас почти мертвая тишина. Редкий грохот орудий как бы по направлению левого фланга.

Зашел Р. и говорит, что, по собранным им сведениям, вчера оставили лишь укрепление № 3, потом вечером взорвали сами Волчью мортирную батарею и Китайскую стенку до Заредутной батареи. Говорит, что хотя и трудно, но все еще можно держаться. Японцы лезли сегодня на Орлиное Гнездо, но отброшены. Он ничего не знает о парламентере.

9 часов 10 минут. Пришел Д. и говорит, что грохочут там не пушки, а взрывают свои суда, — «Баян» горит, минный городок взорван. Взрывают уже с 7 часов 50 минут, начали с батарей берегового фронта... Крепость сдается.

Грустно, очень грустно. Просто отчаянье берет, как подумаешь, что рухнули все надежды, все наши упования на то, что крепость устоит, пока подоспеет помощь. Теперь что? Погиб русский Артур. Едва ли когда-либо Россия будет им еще владеть. Японцы ни за что не отдадут нам крепость, купленную столь дорогой ценой.

Пришел П. Р. и говорит, что решено сдать крепость. Отступили на вторую линию обороны.

К Ч-м пришли полицейские и объявили им, что приказано уничтожить все спиртные напитки; разрешается оставить лишь виноградное вино. Кажется, обязали подпиской немедленно разбить все бутылки с водкой и пр. Мера, конечно, разумная, которую, пожалуй, можно было осуществить и раньше без ущерба для обороны.

Все это как бы сгущает над головой мрачный непроглядный туман, видишь и слышишь это как во сне. Голова отказывается работать, мысли будто упираются во что-то неприятное и съеживаются, не желают двигаться дальше.

12 часов 43 минуты. Все еще изредка раздаются взрывы; они отдаются с болью, в голове ли, в сердце ли, неохота и разбираться в этом. Но отдаются они особенно неприятно, чего раньше при бомбардировках не чувствовалось — словно удары молотка в крышку гроба... В них слышится бессилие, судороги агонии.

На флангах наших позиций слышна ружейная перестрелка, иногда будто щелкнет ружье и в центре.

На Залитерной горе и по эту сторону ее, правда, что-то горит. Если все это брошено нами, если и там отступили, то весь город открыт японскому обстрелу как на ладони — тогда нет спасения.

Смерть генерала Кондратенко, отсутствие его энергии чувствуются теперь особенно сильно.

Из всего пережитого в последние, хотя, тяжелые дни, не вынес я впечатления, что силы крепости окончательно иссякли.

Раненые солдаты и офицеры возвращались в строй, чтобы не уступать позиции неприятелю... А где же решение военного совета, давно ли это было? Всего три дня тому назад. Должно быть, мне не сообщили тогда правды, или же теперь случилось что-то особенное?

Что будет с нами завтра — знает Бог. Опасности для жизни, кажется, нет никакой, а что-то еще худшее висит над нами. Имя ему — позор плена, утрата всего того, чем мы до сей поры жили, дышали; вера в то, что Россия выйдет победительницей из этой тяжелой войны, вера эта как бы надломилась.

Один из пришедших с позиции офицеров, долго угрюмо молчавший, рассказал нам характерные наблюдения.

Раньше, т. е. до войны, говорит он, генерал Стессель был очень популярен среди солдат, бывшие в китайском походе с ним солдаты восторгались тем, что во время переходов в знойную пору он объезжал колонны, покрикивая:

— Куриным шагом, ребята! Куриным шагом...

Он не утомлял переходами, а вечерами, на биваках, разрешал реквизицию по соседним китайским деревням.

— Кто тащит курицу, кто утку, кто поросенка... А нынче что?..

Так говорили проголодавшиеся солдаты со вздохами сожаления.

— После того как генерал получил аксельбанты и Георгия на шею и вновь заговорил в приказах вычурными фразами, — продолжает рассказчик, — нам очень хотелось узнать, какое впечатление оставляют на солдат эти приказы. К тому времени много было уже убыли в рядах, и большинство составляли пришлые войсковые части, сибиряки-запасные и молодые солдаты, не знавшие прежних «боевых традиций». С виду казалось, что приказы им безразличны — воодушевления не видать никакого, скорее апатия рисуется на лицах солдат, слушающих приказ.

Говорят, что сегодня на крайнем левом фланге, у Голубиной бухты, были схватки, в которых японцам досталось; неприятельская артиллерия обстреливала форт V и прочие укрепления. И на крайнем правом фланге что-то все еще стреляют.

²⁹⁷ Оказалось, что неприятельский снаряд попал в склад ручных бомбочек; взрывом уничтожило последние прикрытия для людей.

<< Назад   Вперёд>>