Страдные дни Порт-Артура

20 декабря (2 января)

Ничего кругом не видно, как не видно того, что ожидает нас в будущем.

Всю ночь были слышны взрывы, спалось плохо. В пятом часу особенно сильный грохот; говорят, взрывали минный транспорт «Амур», втащенный в док. Сейчас на позициях полное затишье. Должно быть, заключено перемирие.

С трудом удалось собрать сведения о боях, происходивших вчера и ночью. На левом фланге японцы наступали сперва безуспешно, но когда получено было приказание не оказывать большего сопротивления, то наши отряды отошли к подножию Ляотешаня. На правом же фланге японцы атаковали большими силами Сигнальную горку у бухты Тахэ, но отброшены.

Про вчерашний бой в центре, об отступлении на вторую линию обороны, об очищении неатакованных позиций: Малого Орлиного Гнезда, Куропаткинского люнета, батареи литера Б и Залитерной горы — не удалось добыть никаких сведений. Будто никто ничего не знает или же не хочет говорить.

Сообщают, что «Севастополь» потоплен в глубоком месте рейда; семь наших миноносцев ушли в море, неизвестно куда.

10 часов 30 минут. Со стороны штаба проехали два офицера в коляске, в сопровождении нескольких офицеров и конвоя, впереди у одного конвоира свернутый белый флаг, проехали они к Казачьему плацу. Несомненно, что ведутся переговоры о сдаче.

10 часов 5 1 минута. Солнце рассеяло окончательно туман — мы увидали на Залитерной горе водруженный японский флаг... и разгуливающих по горе японских солдат. При помощи бинокля хорошо видно, как они там собираются кучками и наблюдают за жизнью в городе.

Там видны пушки, повернутые дулами на город, наверно, и пулеметы...

День великолепный, теплый, светлый²⁹⁸ — торжественный... но не для нас, а для японцев. Вчерашний день был серый, холодный, неприятный.

Нервы напряжены до крайности, как струны, вот-вот готовые лопнуть.

— Помоги нам, Боже, перенесть все это!

11 часов 26 минут дня. Китайцы, которых у Ч. около десятка, испуганно перешептываются, они узнали о том, что решена сдача, и теперь помышляют бежать, но сами не знают куда. Поговорил с ними; они опасаются, что японцы исполнят свою угрозу — начнут казнить всех китайцев, оставшихся в Артуре²⁹⁹. Успокоил их, что японцы этого не сделают и что угроза относится лишь к тем, которые служили нашими шпионами; прислугу и мирных жителей не тронут. Кажется, убедил. До сей поры они не верили, что японцы возьмут крепость или что она будет сдана; они все говорили, что японцы скоро все будут «помирай», что это не то, что с китайцами воевать...

Жаль людей, стойко веривших в нашу непобедимость. А у самого на душе такое гадкое чувство, будто в чем-то провинился, будто самому себя стыдно. Иногда внутренний голос говорит: все-таки ты и твоя семья уцелела!.. Но это не может подавить сознания, что Артур потерян навсегда, что этот факт подымет дух японских войск до неимоверного и угнетет не только всю Россию, но и нашу Северную армию; потеряно слишком много, а возместить эти потери нечем. Все еще то там то сям появляются характерные облачка дыма — все еще взрывают...

2 часа дня. Пытался немного уснуть, так как ночью спал мало и плохо, но не спится. Что-то давит, беспокоит.

Сообщают, что остаток снарядов Электрического утеса бросили в море; на Лагерной батарее будто осталось 150 снарядов.

Еще не известно, как идут переговоры, но нет сомнения, что крепость сдана, что раз уже послан был парламентер и очистили Малую Орлиную, Куропаткинский люнет, литеру Б и Залитерную без боя, то и речи не может быть о том, что еще можно держаться, а более отстоять крепость.

Д. принес несколько приказов генерала Стесселя от 17 декабря, из которых видно, что, несмотря на решение военного совета от 16-го числа держаться до последней крайности, ожидалась скорая сдача или падение крепости и — какое было питание гарнизона.

«№ 974. Находящимся на позициях нижним чинам прибавить еще раз в неделю по ¼ фунта мяса, значит, будет 5 раз; по 1 фунту хлеба белого, взамен ½ фунта сухарей, значит, всего 3 фунта со ржаным; и давать им водку в размере не 1/3 чарки в день, а по полной чарке, давая ½ чарки на обед и ½ чарки на ужин³⁰⁰».

«№ 975. Полевому Казначею разрешаю производить выдачу денег золотом».

«№ 976. По всем частям разрешаю выдать в декабре гг. офицерам все содержание, т. е. выдать и столовые за январь».

«№ 977. Разрешаю для уплаты Торговым Домам за забранные в полки продукты, дабы долг не перешел на Новый год, выдать в каждый полк авансами по 10 тыс. рублей и затем вести по этим деньгам авансовые счета».

«№ 978. Выдать обязательно нижним чинам жалованье за последние 2 месяца. Выдачи по № 976,977 и 978 произвести из Корпусного Казначейства».

Остальные два приказа от 18 декабря свидетельствуют, что в гарнизоне всегда находились охотники на опасные предприятия, что ни продолжительность осады, ни жизнь на холоду и впроголодь, ни болезни не успели сломить богатырский дух русского воина.

«№ 981. В ночь с 14-го на 15-е сего декабря около 11 часов ночи стрелки 2-й роты 28-го В. С. Стрелкового полка Иван Быков, Аркадий Какайлов, Петр Морозюки Миний-Сизей Бик-боев вызвались прогнать японцев, которые, прикрываясь щитом, стреляли из блиндажа, находящегося в окопе на левом фланге Куропаткинского люнета, что и сделали с успехом, четыре японца бежали, унося пятого; стрелки преследовали их бомбочками и затем вошли в блиндаж, в котором находились эти японцы, бросили щит и разбросали землю. По разбрасыванию земли приняли участие спустя несколько времени еще 1 сапер Савелий Сотников и 5 матросов 4-й роты Морского десанта 1 ст. Яков Васин, Евдоким Вяткин, Лаврентий Мартынюк, Николай Тропин и 2 ст. Яков Шуненко; объявляю им благодарность, а вышеупомянутых стрелков 28-го полка сердечно благодарю за отвагу и молодечество, и все четверо жалуются, по Высочайше предоставленной мне власти, Знаками Отличия Военного Ордена 4-й степени. Командиру роты поручику Падейс-кому по долгу службы объявляю благодарность за отличный дух роты и за молодецкое направление. Из шести человек, т. е. одного сапера и 5 матросов, по выбору их самих, представить одного для награждения Знаком Отличия Военного Ордена».

«№ 982. Сейчас в 7 ½ часов вечера ко мне явился со взятого после взрыва Вр. Укр. № 3 старший унтер-офицер Саперной роты Иван Симонов, который избежал плена только благодаря своей необыкновенной отваге. В потерне, где остались раненые и убитые, японцы уже выносили их и очищали потерну, но Симонов с матросом с «Паллады» и с унтер-офицером 25-го В. С. С. полка, фамилии коих мне донести, решили бежать и где ползком, где бегом убежали под градом огня на Курганную батарею к своим. Симонову за его геройский поступок по Высочайше предоставленной мне власти жалую Знак Отличия Военного Ордена 2-й степени, как имеющейся (!) уже 3-й степени».

6 часов 30 минут вечера. Вернулся с прогулки, предпринятой для того, чтобы рассеять угнетающее чувство, чтобы освежить голову новыми впечатлениями. Каждый раз, когда наступали новые ужасы, замечал за собой, что как бы терялся, пока не освоился с новой мыслью, пока не примирился с фактом; особенно тяжело было в первый день бомбардировки города с суши. Сейчас, когда все опасности миновали, когда, очевидно, сдача крепости состоялась и стрелять уже не будут, казалось бы, должен был сразу успокоиться тем, что потерянное не вернешь и т. д.; но нет — блуждаешь в каком-то лабиринте вопросов, на которые сам не в силах ответить — не находишь утешительного выхода из этого лабиринта.

Около 3 часов дня вдруг раздался рокот по направлению Ляотешаня — словно орудийная пальба. Все мы встрепенулись: что это такое?.. А вдруг да пришла Балтийская эскадра!.. Но и эта мысль не могла радовать: если бы она и пришла, то было бы уже поздно помочь нашему горю.

Должно быть, взорвали что-то на Тигровом полуострове.

Подавленность, отсутствие воли не дали мне пойти узнать, что там такое творится.

Прошелся вдоль порта и набережной. Идешь как во сне; разрушения, произведенные бомбардировками, не вызывают уже прежних чувств сожаления, а скорее наоборот — какую-то досаду, что все это слишком мало разрушено и японцы все это исправят. Не хочется ни на что смотреть — будто все это чужое, до чего мне нет никакого дела.

Жаль лишь красивых гор, красивой морской дали, чудного южного неба, на котором мирно плывут легкие облака, освещаемые опускающимся к закату солнцем. Мы должны покинуть Артур, в котором проведено столько ужасных, но великих дней. Не жаль того Артура, который до войны тонул в каком-то непробудном разгуле, банальном шике и блеске — тогда он не был привлекателен, скорее отталкивал человека, еще не завязнувшего в этом омуте. Жаль, несказанно жаль того Артура, который вот уже 11-й месяц принимал на себя удар за ударом, который страдал и боролся героически, который обливался кровью, который стонал от орудийного рокота, замирал при нескончаемой трескотне ружей и пулеметов... и жил спокойно, переносил терпеливо свою судьбу. Жаль великого Артура, великого своей самоотверженностью при всей его беспомощности. Жаль всех жертв, принесенных на алтарь Отечества, — тех тысяч богатырей, которые пали в бою, особенно тех, которые искалечены, переносят мужественно свои физические страдания и теперь лишены внутреннего удовлетворения. Все, все хорошее подернулось какой-то серой, мутной пеленой — неожиданной сдачей, тем, что борьба не доведена до конца, оборвана вдруг.

Все понапрасну!.. Вот что угнетает до того, что больно подумать о всех напрасных жертвах, о той бездне разочарования, перед которой мы очутились внезапно.

— Зачем все это случилось так, а не иначе? Почему про нас как бы забыли и дали нам дойти до такого конца? А дальше что?..

На все это не находишь ответа и рад бы ни о чем не думать, все позабыть...

Когда я возвращался с набережной, встретил К., идущего из штаба. Говорит, что сдача состоялась. Сообщение это не произвело на меня уже никакого нового чувства.

Дальше встретил Алексея Дмитриевича Поспелова, начальника нашей почтовой конторы. Говорит, что надо пойти в штаб, чтобы узнать, что будет при сдаче с его конторой, с той массой корреспонденции, которой загромождены помещения почты (в том числе множество писем от погибших защитников крепости к родным); он думает, что почтовые чины как служащие международному ведомству не подлежат плену и что корреспонденция должна быть отправлена до ближайшей русской или нейтральной конторы, что корреспонденция ни в коем случае не должна стать «военной добычей» и что все это, наверно, предусмотрено в условиях капитуляции³⁰¹.

8 часов 30 минут вечера. У К. собралось много знакомых, рассказывали злободневные новости.

Все утверждают, что генерал Стессель послал вчера парламентера, вел сегодня переговоры и сдал крепость, не спрося на то согласия ни военного совета, ни коменданта, ни прочих начальствующих лиц, ни гарнизона. Полагают, что сдача решена им заранее совместно с генералом Фоком; полковник Рейс, разумеется, являлся главным уполномоченным по заключению капитуляции, им же были выработаны условия, предлагаемые с нашей стороны³⁰².

Надеются, что гарнизон будет отпущен в Россию, под условием не принимать участия в этой войне.

Передают, что сдача произвела на подавляющее большинство гарнизона и офицеров удручающее впечатление. (Из дневника сестры милосердия О.А. Баумгартен видно, что известие о сдаче произвело в госпитале на раненых очень тяжелое впечатление — многие плакали). Только те части, которые истомлены боем самых последних дней, говорят, отнеслись к факту равнодушно; бывали, хотя редкие, но случаи, когда тот или другой высказал довольство тем, что наконец кровопролитие прекратилось. То же наблюдается и среди мирных жителей. Вернее, думается мне, что мы еще не успели вполне взвесить совершившийся факт и его последствия. В эту минуту преобладает еще в нас чисто шкурный вопрос — мы уцелели, и слава Богу.

Сообщают, что наши и японские офицеры и солдаты на передовых позициях ходили сегодня друг к другу в гости по-мирному.

Говорят, что и японцы рады, что кончились нескончаемые бои... Еще бы! Как им-то не радоваться!

Р-в уверяет, что он уже видел в городе японских офицеров, разъезжающих на извозчиках с нашими офицерами; хотя все выпившие, но предупредительно приветствуют встречных офицеров и отвечают отдающим честь нижним чинам.

Группы наших солдат и матросов шныряют по городу и разыскивают водку, ее за прошлую ночь и за день перебито огромное количество бутылок; местами лужи крепких напитков, канавки переполнены, но, говорят, еще не успели истребить все запасы. В Новом городе будто где-то нашли еще водку, перепились и устроили скандал.

Собирался пойти в Красный Крест или к кому-нибудь, от кого можно было бы узнать, как происходил бой последнего дня (19-го), как очистили позиции по приказанию и т. д., но подавленность, отсутствие воли помешали этому.

Сижу себе дома и роюсь в своих несвязных мыслях. Из всего передуманного нашел одну немного утешающую мысль: если мы остались живы, то должны раскрыть истину, почему Артур пал несвоевременно, почему у нас многое не так, как следовало быть.

Вспомнилось, что как-то, вскоре после гибели японских броненосцев «Хацусе» и «Ясима», зашел ко мне мичман М. и удивил меня неожиданной фразой:

— Наше счастье, что адмирал Макаров погиб! Меня это поразило немало.

— Да, да, — продолжал он, — не погибни адмирал Макаров, он разбил бы японскую эскадру, покрыл бы нашу морскую гниль и плесень славой... и нам нельзя было бы надеяться на реформы, на лучшее будущее!

Хотелось бы сказать: слава Богу, что Артур пал именно так — он будет для нас ценным уроком!.. Но и это не веселит; что-то не верится³⁰³. 11 часов вечера. Зашел Б. И. Он какой-то угрюмый.

— Знаете что? — обращается он ко мне после долгого молчания. — Узнал интересную вещь — пакость: оказывается, что 13 мая генерал Фок обманул генерала Стесселя, полагавшегося на него больше, чем на себя. Он сообщил Стесселю, что был сам на позиции, видел, что все батареи разрушены и все пушки подбиты неприятельскими снарядами!

Б. уставил на меня свои широко раскрытые, злобно сверкающее глаза, как бы любуясь моим удивлением.

— Да, да! Стессель ответил ему, что если это так, что если уж нет возможности держаться, то разрешает отступить. Каково! Притом мне сообщили, что там остался неразгруженный вагон со снарядами, прибывший накануне, вечером... Депеши эти имеются, кажется, у подполковника Романовского.

Вот как мы дошли до сдачи крепости.

²⁹⁸ Температура на солнце +12,5°.

²⁹⁹ Несколько дней спустя сообщали нам, будто японцами арестованы доверенный и приказчики купца Тифонтая (за голову которого японцы назначили высокую денежную премию потому, что он и огромный штат его служащих был занят всецело военными поставками для Северной нашей армии), будто японцы забрали все деньги, вырученные магазином за время осады... Дальнейшая участь этих скромных, симпатичных, ни в чем не повинных китайцев так и осталась нам неизвестной.

³⁰⁰ Само собой разумеется, что укоренелое зло армии и флота — «традиционная чарка», никогда еще не принесшая никакой пользы, не могла заменить гарнизону недостаточную пищу, о которой позабыли вовремя позаботиться; если водка вообще вредна, то на ослабший, истощенный организм она действует еще пагубнее. Скоро ли будет положен конец такого рода благодетелям, как пресловутая чарка? Разве мы еще мало пропили?

³⁰¹ Он ошибся — о почте и находящейся в помещениях конторы корреспонденции совсем позабыли. Так там и осталась вся частная, деловая и административная переписка, неполучение которой, наверное, вызывало и вызывает массу разных печальных недоразумений до сей поры. С 23 апреля (перерыва сообщения) до тесной осады крепости почта принимала и денежную корреспонденцию; все это время каждый старался послать домой, своим свой накопившийся излишек, потому что впереди Бог весть что будет... Таким образом на почте накопилась очень солидная сумма денежных пакетов и переводов. Когда наступил недостаток в наличных деньгах, то все денежные пакеты были вскрыты и все наличные деньги почтовой конторы взяты, кажется, в казначейство, с тем, конечно, чтобы потом, по снятии осады, деньги вернуть и выслать адресатам. Но так как почта оказалась невывезенной, а в почтовых книгах (не знаю, вывезены ли они) значится не полный адрес, а лишь станция назначения и фамилия получателя, то думается, что едва ли все эти деньги могли быть доставлены по назначению. Это почти немыслимо, так как станции обслуживают большие районы, везде найдется много однофамильцев и т. д. Те из отправителей, которые уцелели и у которых сохранились расписки почтовой конторы, могут, конечно, получить от казны ту сумму денег, которая не получена адресатом; если же расписка затерялась (и это очень немудрено за время осады и плена), то и думать нечего разыскать эти деньги. Но многие из отправителей денежных пакетов погибли сами при защите крепости, и их родные не получили ни денег, ни последних строк дорогого покойника; деньги эти не по чему разыскивать, так как никто не получил и уведомления о высылке денег. Думается, что совсем не мешало бы пролить некоторый свет и на вопросы: 1) как разрешена выдача денежных сумм, сданных на почте в Артуре после перерыва сообщений и 2) куда предназначены те суммы, собственников коих немыслимо отыскать? Едва ли кто может поставить этот факт, что при поспешном заключении капитуляции совсем забыли про почту и находившуюся там корреспонденцию, в плюс «героям» капитуляции, которые, несомненно, позаботились о себе. Ныне, читая в «Военном голосе» полемику генерал-майора Рейса с полковником Хвостовым о тактических действиях гарнизона, о боях, в которых ни тот, ни другой участия не принимал, поневоле думается, что генерал-майор Рейс, бывший уполномоченным генерала Стесселя по заключению капитуляции, право, сделал бы лучше, если бы объяснил в том же «Военном голосе», почему им не были предусмотрены многие существенные вопросы, в числе которых почта составляет не совсем незаметную величину, что им сделано, что вообще предпринято для того, чтобы хотя немного загладить последствия такой непредусмотрительности? Полагаю, что при заключении капитуляции Артура на генерале (в то время полковнике) Рейсе, кроме интересов его начальника и своих личных, лежала и обязанность защищать интересы прочих подданных России и самого государства. Заниматься же пустой и явно тенденциозной полемикой — дело любительское и едва ли принесет кому-либо какую-либо пользу.

³⁰² Для того чтобы показать, как извращались факты, как «делалась история», привожу здесь текст первых телеграмм о сдаче Артура (со слов прибывших туда офицеров с миноносцев), облетевших в свое время мир и принятых за чистую монету. Да не посетуют на меня те, кто при сравнении фактов с сообщениями не могут рассчитывать на лестные эпитеты со стороны читателей. «Чифу, 20 декабря (2 января). (Рейтер.) Русские офицеры все без разногласия описывают положение крепости. За 5 дней бомбардировки происходили непрестанные штурмы днем и ночью (?!). Ужасы последних дней превосходят всякое описание. Снаряды попадали в госпитали; раненые отказывались оставаться в них. Несмотря на сильный холод, некоторые из них ложились на улицах на груды обломков, другие с трудом добирались до линии боя, бросали в японцев камнями и оставались на позициях, пока не попадали в плен или не падали мертвыми (?!). Это продолжалось 5 дней и 5 долгих ночей (!). Госпитали были переполнены. Хотя снаряды расходовались очень бережливо, но уже в течение нескольких месяцев в них начал ощущаться недостаток. Под непрестанным свистом бомб и шрапнелей, осыпавших порт и город, собрался общий военный совет, который скоро пришел к единодушному решению сдаться на почетных условиях или умереть в бою (?!)». «Чифу, 21 декабря (3 января), (12 часов 15 минут ночи). (Рейтер.) Вчера утром загорались «Ретвизан», «Полтава» и «Паллада». После полудня они еще горели. Русские взорвали «Севастополь». Ускользнули из Порт-Артура контр-миноносцы: «Скорый», «Статный», «Властный», «Сердитый», «Смелый» и «Бойкий». Судьба двух последних неизвестна; предполагают, что они направились в Киао-Чао». «Чифу, 20 декабря (2 января). (Рейтер.) Капитан Карцев сообщил представителю агентства Рейтер: Порт-Артур пал вследствие изнеможения. Остаток гарнизона совершил геройский подвиг в течение пяти дней и пяти ночей. Вчера была достигнута граница человеческого терпения. В казематах везде видны были черные лица, на которых были заметны следы голода, изнеможения и крайнего нервного возбуждения. Люди, к которым обращались с вопросами, не отвечали. Глаза их ясно говорили, что они не понимали вопроса. Недостаток припасов был всеобщий. В течение последних месяцев на некоторых фортах не было снарядов (?!). Они молчали, так как не могли отвечать неприятелю. При атаках русские отбрасывали неприятеля штыками. Еще вчера Стессель хотел продолжать борьбу, несмотря на страдания от полученных ран (?!). «Но мы не можем более держаться, — говорили его генералы. — Наши люди не могут двигаться, они засыпают, они не могут стоять на ногах. Мы можем командовать, но они не могут исполнять команды». — «Так деритесь сами, господа генералы», — воскликнул Стессель, сжимая кулаки. Он был как бы в исступлении. Лощинский, Вирен, Смирнов, Фок и другие упавшим голосом дали совет решиться на шаг, которого все так долго боялись (?!). Порт-Артур давно начал бы переговоры, если бы Стессель не настаивал на том, что он должен сдержать данное своему государю слово. Карцев назвал ложью слухи, что Стессель один желал сдачи крепости. Если бы не вышли припасы, крепость держалась бы еще в течение нескольких месяцев. Высокая гора одна стоила русским 5 тысяч человек. Занятие этой высоты было началом конца. Общее число потерь неизвестно даже высшим офицерам (?1). Начиная с августа бои были беспощадны. В рукопашном бою японцы были значительно слабее русских. Один русский одолевал в штыковом бою четырех японцев (?). Взятие крепости стоило японцам от 80 до 100 тысяч человек. «Когда однажды был убит японский принц, — рассказывал Карцев, — японцы попросили выдачи тела. Мы вежливо приняли посланцев и предложили им бутылку пива, желая показать, что припасы у нас в изобилии. На деле эта была наша последняя бутылка (?!). В действительности наша пища в течение трех месяцев состояла только из риса (?!). Вследствие этого сотни людей заболели цингой». Относительно переговоров капитан сказал, что представителем Стесселя был полковник Рейс. Соглашение ожидалось ранее полуночи. Уполномоченные выказали друг к другу большую предупредительность (!). Они обменялись любезностями, восхваляя храбрость осаждавших и осажденных. Был накрыт стол с винами и кушаньями. Сведения о том, что в Порт-Артуре осталось 5 000 человек в строю, неверно в том отношении, что большинство из них хворает или же страдает от легких ран (?!). Известие о том, что Стессель согласился начать переговоры о капитуляции, было встречено солдатами с чувством величайшего облегчения. Бомбардировка последних нескольких дней была ужасна. Все говорили, что даже Стессель должен был убедиться в бесполезности дальнейшего сопротивления, так как русские орудия не могли более отвечать (?!)». «Чифу, 21 декабря (3 января). В воскресенье, 19 декабря, в четыре часа пополудни, генерал-адъютант Стессель отправил прикомандированного к штабу укрепления прапорщика запаса Малченко с письмом к командующему японской армией генералу Ноги, с предложением капитуляции крепости на следующих условиях: во-первых, пропустить всех способных носить оружие выйти из крепости с оружием в руках с обязательством их не принимать дальнейшего участия в этой кампании; во-вторых, раненых и больных по выздоровлении отправить в Россию с их оружием; в-третьнх, частных лиц, женщин, детей и иностранцев генерал Стессель оставляет на попечение японцев».

³⁰³ Не верится и поныне. Слишком заела всех рутина — слишком мало видно гражданского мужества в деле обновления устарелого, негодного.

<< Назад   Вперёд>>