Страдные дни Порт-Артура

Меня разбудил испуганный крик жены. Вскакиваю — два выпивших японца, унтер-офицер или ефрейтор и солдат, ломятся в нашу квартиру. Вышел и оттолкнул их от дверей. Они что-то толкуют по-своему и лезут к дверям. Не пускаю их и стараюсь им объяснить, пуская в ход все мое языкознание, что им нечего здесь искать, что это нехорошо и, наконец, что позову японский патруль, но они ничего не понимают и продолжают лезть к двери. Унтер-офицер показал мне на свой тесак, что он вооружен. Это возмутило меня окончательно, я взял его за шиворот, довел до ворот и вытолкал со двора, солдат поплелся покорно за ним... Оригинальная картина.

Тут у меня невольно вырвалось сердитое слово неудовольствия по адресу наших властей, которые поторопились сдать и побросать крепость на произвол судьбы. Нашей полиции что-то не видать, а японская не успела еще вступить в свои права³²⁷.

Затем пришел к нам Н. В., один из друзей, раненых русских офицеров. Мы обрадовались ему несказанно, быть может, его присутствие избавит нас от нахальства японских солдат.

5 часов дня. Пошел с Н. В. прогуляться по городу. По улицам встречаются японские патрули и пьяные солдаты, как наши, так и японские.

Проходя мимо группы японских офицеров, О. подошел к ним, вежливо поклонившись, с вопросом — не говорит ли кто из господ офицеров по-русски. Ни ответа, ни другого признака вежливости он не встретил.

Дорогой В. рассказал мне, что И. П. Балашов сильно удручен сдачей крепости.

Прошли на бульвар — Этажерку и сели в музыкальном павильоне. Поблизости стоит японский солдат с белой перевязкой на руке, оказывается, что это временный полицейский пост, из выздоровевших раненых, был ранен в голову пулей, околыш фуражки пробит, и видна зажившая рана.

Он отбирает у проходящих японских солдат все, что имеет характер «взятого»: куски материи, одежду и т. д., и кладет все в кучу. Отобрал, между прочим, совершенно новую солдатскую шинель артиллерийского ведомства.

Японские солдаты, иногда целая группа их с унтер-офицерами, повинуются требованию поста, хотя иногда пытаются и возражать.

Проехал японский комендант Старого города, майор в жандармской форме, в сопровождении двух жандармов. Постовой солдат отдал ему честь и доложил об отобранных вещах, тот одобрительно кивнул головой, сказал что-то и поехал дальше. После этого постовой солдат также продолжал отбирать разные вещи у японских солдат и предлагал их прохожим русским, шинель отдал проходившему русскому солдату, хотя тот говорил, что у него есть своя.

Грустно смотреть на разрушенный порт, на русских, как бы блуждающих сиротами по уже не русскому Артуру.

Пошли дальше. Всюду встречаются японские солдаты в разноцветных околышах и кантах. Нас обогнал отряд санитаров с вьючным обозом. Сзади их шел молодой врач в легких, матерчатых, сильно стоптанных сандалиях... Как обувь — это одна печаль, а во время холода — горе. Видно, недостатки заставляют носить такую обувь.

Японцы не избалованы большими окладами.

Взобрались на Военную гору, поглядели сверху на Старый город. Улицы уже опустели, картина хотя мирная, но нисколько не веселит сердце.

И. Т. принес из Нового города известие, что наши солдаты и матросы вчера разбили там все кладовые на базарной площади, между прочим, ценную библиотеку и склад книг «Нового края». Говорит, все изорвали, истоптали ногами, разбросали, чтобы ничего не досталось японцам!..

Вот на чем излили свою досаду на сдачу крепости.

Забыл отметить, что сегодня в обед было (на солнце) 15° тепла. Все эти дни, пока крепость сдана, погода стоит чудная, теплая. Будто сама природа радуется тому, что люди перестали зверски истреблять друг друга и разрушать созданное многолетним трудом с затратою огромных средств. Природе чужды наши понятия о позоре побежденных и торжестве победителей.

Рассказывают, что утром многие из мирных жителей — бедноты потащились вслед за войсками, направились к Голубиной бухте, чтобы поскорее убраться отсюда. Но что они там будут делать? Там ни приюта, ни средств пропитания. Пошли на произвол судьбы, потому что никакое наше начальство не нашло нужным объявить населению, что делать и что с ним будет. Про население города совсем забыли.

14 декабря

Ночь прошла совершенно спокойно, без всякого безобразия. Быть может, они уже не повторятся, т. е. если японская полиция и офицеры возьмут своих людей в руки.

Быть может, сегодня наконец узнаем что-нибудь о нашем выезде, что и как.

7 часов 45 минут утра. На склоне Военной горы, на задах дома Шафанжона, ниже бывшей военной школы, горит какой-то дом. Место очень густо застроенное, и пожар может истребить много зданий, будь ветерок, то и целую часть города.

8 часов 30 минут. Пожар локализован и догорает. Говорят, что в этом доме был склад разных напитков и там всю ночь пьянствовали русские и японцы.

С. Г. М. говорил мне, что И.П. Балашов так сильно удручен сдачей крепости, что надо опасаться, как бы он не заболел. Разочаровался в генерале Стесселе³²⁸.

Там же я узнал, что все военно-врачебное начальство постаралось уехать с гарнизоном, постаралось свалить всю обузу — раненых и больных защитников крепости — на плечи младших врачей и японцев...

В 9 часов 48 минут утра отправился в Новый город.

Во всем теле необычайная усталость, будто все оно налито свинцом. Идешь только потому, что нужно идти. Явление, впрочем, естественное — реакция энергии — перенапряженные нервы ослабли, как струны на скрипке.

По дороге все чаще и чаще встречаются японские войска, небольшими отрядами, обозы и офицеры, — и все меньше и меньше русских.

Помимо обозов на двуколках, встречаются и вьючные, укладка вьюков и вообще упаковка тюков у японцев образцовая, тюки известного материала у них все совершенно одинаковые и удобно перекладываемые, все прочно перевязано, на всем надписи.

Нельзя не отметить, что среди японских солдат встречаются нередко люди в оптических очках, кроме того, у них целые части снабжены прекрасными окулярами-консервами с сетками, дающими им возможность во время бури с песком свободно глядеть и стрелять.

У нас же — ничего подобного.

Приближаясь к книжному магазину, я встретил японскую приемную комиссию с нашим гражданским комиссаром, подполковником Вершининым, направляющихся в городское управление.

Сообщают, что в бывшем здании гражданского управления поместился какой-то японский штаб.

Пошел в офицерские палаты морского госпиталя. Там мне рассказали, будто японцы расстреляли, по настоянию генерала Стесселя, несколько наших солдат за мародерство, японцы будто расстреляли 12 своих солдат за то же самое, Л. сообщил, будто вчера же японцы расстреляли 8 портовых рабочих, убивших в порту несколько спавших там японских солдат или матросов³²⁹.

Пока я сидел у М. Л., в палату вошли три японца-жандарма (кажется, один офицер и два унтер-офицера), посмотрели, раскланялись и ушли, вероятно, пересчитывали находящихся здесь людей.

С завтрашнего дня госпитали будут получать японскую провизию, врачи подали выписки всего необходимого для того, чтобы скорее побороть цингу. Японцы будто говорят, что все будет выдано.

Из разных разговоров могу отметить высказанное кем-то из офицеров мнение, что начальство старалось расходовать съестные припасы с таким расчетом, чтобы их хватило до марта месяца, — в результате заморило гарнизон голодом и сдалось, не израсходовав имеющихся припасов.

Говорят, что и консервов осталось довольно много, но по книгам они были уже израсходованы... Будто после сдачи чуть ли не валили в море и чуть ли не жгли их.

Говорят, что японцы не особенно рады занятому Артуру, т. е. тому, что они здесь нашли... Что Артур сейчас для них не находка, так как оставшийся свободным после брандеров выход из гавани загроможден нашими мелкими судами (правду сказать, загроможден не ахти как), рейд завален нашими оторвавшимися и японскими плавучими минами, очистить его нелегко, на это потребуется много времени³³⁰, что все ценное разрушено и т. д.

Этим, конечно, мы утешаем себя, стараемся доказать, что мы потеряли сущие пустяки...

Но один из японских офицеров высказал, что они нашли в Артуре на самом деле всего много больше и во много раз лучшем состоянии, чем они ожидали...

10 часов вечера. В городе мертвая тишина. Ничто не напоминает нам наступления радостного праздника.

Сегодня канун Рождества Христова.

Много раз приходилось мне невесело встречать этот праздник... Но всегда было на душе что-нибудь утешающее, ободряющее к предстоящей борьбе. Никогда еще не встречал я этот праздник в столь подавленном настроении, в такой степени нравственно и физически разбитым, как сегодня.

25 декабря (7 января)

Зашел К. М. и сообщил, что узнал среди японских морских офицеров одного из бывших содержателей публичных домов в Артуре. Теперь, когда мы уже знаем, что среди японских парикмахеров, торговцев, чернорабочих и т. д. были офицеры, и будто даже офицеры генерального штаба, — это нас уже не удивляет. Сообщают также, что бывший подрядчик по ассенизации города, крепости и порта г. Каваками все время осады находился при штабе армии генерала Ноги...

У всех ворот центральной ограды крепости стоят японские часовые.

Встретил некоторых наших раненых офицеров, взявших на себя обязанность заведования нашими больными солдатами до их выздоровления, все они возмущены тем, что наше начальство побросало больных солдат без средств, без указаний, где что хранится из оставшихся припасов (например, артиллеристы разыскивают немалое количество сахара, которое должно было быть еще в налицо³³¹, словом, на произвол судьбы, на милость победителей.

Меня спрашивают: правда ли, что первый пароход, нагруженный пленными, нарвался в море на мину и пошел ко дну?.. Думаю, что это фантазия привыкших к разным слухам.

Мне передают, что японцы, видимо, еще не совсем потеряли надежду выиграть или же, по крайней мере, не скоро проиграть кампанию; они уверяют, что японских войск на севере до 600 тысяч человек, а у Куропаткина около миллиона. Многие думают, что неизвестность исхода войны заставляет японцев быть более корректными с нами.

На обратном пути против гауптвахты встретил целый ряд двуколок с покойниками, зашитыми в холст, наши солдаты, оставленные при госпиталях, везут этих умерших в госпиталях на новое кладбище под Крестовой горой, где похоронен генерал Кондратенко.

Никто не сопровождает их, некому оказать им последнюю воинскую почесть, некому бросить им последнюю горсть земли дружеской рукой. Все эти похороны так вошли в привычку, все наши чувства к умершим за родину иссякли: их не стало так же, как рухнули все наши надежды на то, что крепость устоит, как рухнуло все то, что поддерживало в нас душевные, силы и бодрость в тяжелые дни осады. Крепость сдана — и все эти жертвы стали напрасными; вместо прежних слез, внутреннего трепета умиления, вдохновения остается какой-то горький осадок, осталось чувство обиды, все потускнело в наших глазах, стало серым, ничего светлого.

Вечером зашел П. и сообщил, что по дороге из Нового города его встретил какой-то японский солдат, который дал ему прочесть объявление, приглашающее мирных жителей сдавать с сего дня все свое оружие, как огнестрельное, так и холодное, в японский штаб, в Новом городе.

³²⁷ Потом выяснилось, что полиции было приказано остаться на местах как не подлежащей плену; но полицмейстер собрал всю свою команду и выступил с ней к месту сдачи как начальник отдельной части...

³²⁸ Ныне в «Вест. Росс. Об-ва Красного Креста» опубликован отчет И.П. Балашова (см.: № 3 от 21 янв. 1906 г. и др.); в этом отчете много интересных данных и фактов из отношений японцев к Красному Кресту и т. д., но вопрос о несвоевременности сдачи крепости обойден им вовсе, не видать в нем и огорчения этой сдачей.

³²⁹ Проверить эти сведения мне не удалось. Также сообщали, что японцы казнили чуть не ежедневно по несколько китайцев.

³³⁰ Оказывается, что японцы взялись за дело не по-нашему, и вскоре все было сделано. У нас, пожалуй, потребовалось бы на это дело несколько комиссий, разные проекты, и дела хватило бы на десять лет.

³³¹ Сахар так и не был разыскан, он, вероятно, куда-то утек до сдачи.

<< Назад   Вперёд>>