Утром 20 декабря 1904 года (2 января 1905 г. н. с.) генерал-адъютант Стессель получил от генерала Ноги письмо на английском языке с уведомлением, что предложения его о переговорах для сдачи крепости приняты, что делегаты обеих сторон должны встретиться в дер. Суйши-ией (Шуйшуин) в полдень того же 20 декабря (2 января н. с.) и должны быть снабжены полномочиями для подписания капитуляции, которая должна состояться вслед за подписанием, без всякого промедления для дальнейшего одобрения. Вследствие сего генерал-адъютант Стессель поручил начальнику штаба укрепленного района полковнику Рейсу, в сопровождении представителя от флота и других назначенных им лиц, отправиться в дер. Шуйшуин для ведения переговоров с японскими уполномоченными о капитуляции крепости. В тот же день условия капитуляции были подписаны полковником Рейсом и капитаном 1 ранга Щенсновичем и 23 декабря по сдаче крепости, оружия и запасов японским войскам гарнизон ее выведен был из Порт-Артура военнопленным.
Обстоятельства, при которых последовало назначение генералом Стесселем уполномоченных с нашей стороны для ведения переговоров о сдаче и при которых переговоры эти велись, по данным предварительного следствия, представляются в следующем виде:
20 декабря утром исполняющий должность начальника штаба крепости подполковник Хвостов получил приказание явиться в штаб укрепленного района для сопровождения полковника Рейса, назначенного вести переговоры с японцами. Доложив о полученном приказании коменданту крепости, подполковник Хвостов отправился в штаб района, но оказалось, что полковник Рейс и все лица, назначенные его сопровождать, находятся у генерала Фока, где был и генерал Стессель. Последний при свидетеле подписал полномочие полковнику Рейсу на заключение капитуляции, и, передавая его Рейсу, сказал, чтобы он добивался выпуска гарнизона с оружием, а если японцы на это не будут согласны, то хотя без оружия. Остальным собравшимся генерал Стессель объявил, что он дал полковнику Рейсу полную доверенность на заключение капитуляции и подробную (словесную) инструкцию на сей предмет, они же должны сопровождать полковника Рейса.
В деревню Шуйшуин, где было назначено место для переговоров, с полковником Рейсом кроме подполковника Хвостова отправились еще начальник штаба 4-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии подполковник Дмитревский, исполняющий должность начальника штаба 7-й Восточно-Сибирской стрелковой дивизии капитан Головань, капитан 1 ранга Щенснович, прапорщик Малченко и студент Восточного института Лебедев.
Капитан 1 ранга Щенснович прибыл, когда уже садились на коней. По дороге к указанным выше лицам присоединился глав-ноуполномоченный Российского общества Красного Креста на Квантуне егермейстер Балашев.
В Шуйшуине японский уполномоченный генерал Идити передал полковнику Рейсу уже заготовленные ранее условия капитуляции, написанные на английском языке, и заявил, что через ¾ часа или через час он явится за ответом.
Свидетель, полковник Хвостов, находит, что ввиду обширности письменных условий капитуляции времени на обсуждение их было дано совершенно недостаточно. «Мы только кое-как успели ознакомиться с капитуляцией и выработали следующие поправки: выпуск гарнизона, хотя бы без оружия, разрешение офицерам взять с собой вестовых, исключение некоторых невыполнимых статей, как, например, сдача знамен (уже отправленных в Чифу) и кораблей (уже затопленных) и еще несколько мелких поправок. Все эти условия были написаны очень спешно и переданы полковником Рейсом генералу Идити. При обсуждении условий капитуляции все лица, сопровождавшие полковника Рейса, высказывали свои мнения, причем капитан Головань очень энергично доказывал, что нельзя соглашаться на капитуляцию, если японцы не выпустят весь гарнизон, и что на этом нужно очень энергично настаивать. Генерал Идити, однако, заявил, что генерал Ноги, соглашаясь на некоторые другие наши условия, на выпуск гарнизона согласиться не может. Вслед за этим генерал Идити спросил полковника Рейса, согласен ли он подписать капитуляцию на таких условиях. Полковник Рейс ответил, что согласен. Пока условия капитуляции переписывались начисто в двух экземплярах, что продолжалось очень долго, полковник Рейс послал с казаком письмо генералу Стесселю, в котором сообщал ему о главнейших условиях капитуляции и просил сделать распоряжение о том, чтобы войска наши ничего не портили и не истребляли.
Генерал Стессель ответил ему, что все распоряжения сделаны, и прислал телеграмму на имя государя императора, которую просил немедленно отправить при посредстве японцев. В этой телеграмме Стессель доносил государю о капитуляции и просил разрешения для офицеров дать подписку о неучастии в военных действиях против Японии. Телеграмма была немедленно отправлена японцами. Около 11 часов вечера капитуляция была изготовлена и подписана с нашей стороны полковником Рейсом и капитаном 1 ранга Щенсновичем.
У последнего не было никакой доверенности на подписание капитуляции, но так как японцы требовали, чтобы капитуляция была подписана и представителем флота, то капитан 1 ранга Щенснович, подписывая ее, обязался впоследствии доставить требуемую доверенность.
В Порт-Артур наши уполномоченные вернулись очень поздно, и свидетель сейчас же явился к коменданту с докладом о всем происшедшем.
Спрошенные при следствии генерального штаба капитан (ныне подполковник) Головань и контр-адмирал Щенснович дополняют все вышеизложенное следующими подробностями:
Он, капитан Головань, получил уведомление, что генерал Стессель назначил его ехать вместе с полковником Рейсом и другими для переговоров с японцами в 10 часов утра 20 декабря. При отъезде его, свидетеля, из штаба дивизии инструкций ему дано не было. Когда назначенные лица собрались, генерал-адъютант Стессель объявил, что он уполномочил вести переговоры о сдаче полковника Рейса и приказал последнему прочитать выданное ему в том удостоверение. Свидетель тем не менее обратился с вопросом относительно инструкции, но генерал Стессель сказал, что он обо всем сговорился с полковником Рейсом. Из этого ответа он, свидетель, заключил, что уполномоченным является один полковник Рейс, остальные же посылаются лишь для сопровождения его. С заключением свидетеля согласился и подполковник Хвостов. Так как условия, которых надо было домогаться, не были указаны, то свидетель возбудил также вопрос, может ли быть отпущен гарнизон крепости на честное слово. На это присутствовавший тут генерал Фок сказал, что гарнизон может дать честное слово лишь с разрешения государя императора.
Первый вопрос, предложенный японцами, был о том, кто уполномочен вести переговоры. На это полковник Рейс заявил, что он, а от морского ведомства капитан 1 ранга Щенснович. Затем японцы заявили, что, вследствие полученного ими приказания, переговоры, несмотря на их исход, должны быть окончательными и вступить в полную силу, поэтому они могут начать переговоры только в том случае, если уполномоченные с нашей стороны согласятся на такой их характер. Полковник Рейс на это заявил, что он уполномочен принять окончательное решение. На рассмотрение условий было дано 45 минут, причем на замечание полковника Рейса, что, может быть, этого времени окажется недостаточно, японцы заявили, что несколько лишних минут не имеют значения.
Переводили условия капитуляции с английского языка на русский полковник Рейс и прапорщик Малченко. Остальные присутствовали в той же комнате. Каждая переведенная статья прочитывалась вслух, но мнений присутствовавших не спрашивалось. По окончании перевода свидетель заявил, что не только офицеры, но весь гарнизон должен быть отпущен. К этому мнению присоединились и другие. Относительно других условий высказано было, что необходимо точно выяснить, какие именно укрепления требуют себе японцы в обеспечение, так как их и наши названия различны; что следует точно определить предельный вес багажа и что срок выступления назначен слишком рано. В разговоре принимали участие все присутствовавшие, но каких-либо особых заявлений никем сделано не было. Во время перевода условий японские уполномоченные входили в помещение, занятое нашими уполномоченными один раз и, сообщив, что на одном из флангов была перестрелка, а в городе слышны взрывы, заявили, что во время переговоров не должно быть никакой умышленной порчи имущества и что в таком случае они имеют право прервать переговоры. На это полковник Рейс заявил, что взрыв, вероятно, был случайный, относительно же перестрелки сказал, что отдано распоряжение прекратить стрельбу со времени выезда уполномоченных до их возвращения. По истечении назначенного срока японские уполномоченные, справившись, рассмотрены ли их условия, вернулись, и полковник Рейс заявил, что с нашей стороны считают необходимым и более справедливым, чтобы весь гарнизон крепости был отпущен, а не одни офицеры, а также передал им те замечания, которые были вызваны другими статьями, а именно, о необходимости отсрочить время выступления из крепости, об определении в цифрах веса багажа, предоставляемого офицерам, о неимении карт минных заграждений, о потоплении судов, о местонахождении в настоящее время в Порт-Артуре знамен и о различии в наименовании указанных в условиях капитуляции укреплений.
Получив эти заявления, японские уполномоченные удалились и по возвращении заявили, что находят возможным отпустить из состава гарнизона только офицеров, дружинников, добровольцев и вообще лиц, не состоящих на военной службе, а также вестовых, по одному на каждого офицера, все же остальные нижние чины должны быть военнопленными. Время выступления из крепости было отсрочено еще на сутки, а вес багажа точно определен. Предъявив эти условия, японские уполномоченные вновь удалились, Тогда свидетель, подойдя к полковнику Рейсу, сказал, что надо добиваться, чтобы весь гарнизон был отпущен, но полковник Рейс ответил на это свидетелю в том смысле, что «тут ничего не поделаешь, ведь они победители».
Когда японцы возвратились, то полковник Рейс заявил им о согласии принять новые условия, но что офицеры не имеют права без разрешения государя императора дать подписку не принимать участия в войне против Японии и что поэтому необходимо предварительно испросить по телеграфу это разрешение. Японцы изъявили на это согласие с условием, чтобы содержание телеграммы было им известно. Кроме того, полковником Рейсом было указано, что много тяжелобольных и раненых находится не только в госпиталях, но и в околотках, в слабосильных командах и даже в строю, а так как все калеки и труднобольные отпускаются на родину, то следовало бы осмотреть всех больных и раненых. Японцы согласились с этим заявлением. Относительно указания полковника Рейса, что вес багажа мал, японцы сказали, что особая подкомиссия, вероятно, впоследствии его увеличит, что же касается имеющих историческую ценность документов, то взять таковые с собою не было разрешено.
После этого было преступлено к написанию условий капитуляции в окончательной их редакции. Желая узнать, кто собственно должен подписывать условия капитуляции, свидетель обратился с этим вопросом к подполковникам Хвостову и Дмитревскому, но получил от них неопределенный ответ. Тогда свидетель заявил, что не считает себя вправе подписывать капитуляцию, так как никем на это не уполномочен. Перед подписанием капитуляции японцы предложили нашим уполномоченным предъявить письменные удостоверения их полномочий. Полковник Рейс такое удостоверение показал, а у капитана 1 ранга Щен-сновича его не было, и он заявил, что может представить его на следующий день. После некоторого совещания японцы на это согласились.
Контр-адмирал Щенснович показал, что 20 декабря, утром, он совершенно случайно зашел на квартиру контр-адмирала Григоровича, где застал и контр-адмиралов Лощинского и Вирена. Здесь адмиралами ему, свидетелю, было предложено отправиться уполномоченным от флота для заключения капитуляции. При этом ему было заявлено, что через четверть часа он должен быть уже в штабе района, откуда в 10 часов утра выезжают уполномоченные. По прибытии в штаб района он хотел представиться генералу Стесселю, но последнего не видал, полковник же Рейс не говорил ему, свидетелю, что он уполномоченный с таким же правом голоса, как и он сам, полковник Рейс, а лишь сказал, что японцы, очевидно, не согласятся теперь на те условия, которые предлагали в августе (вывести войска из крепости с оружием). По дороге в Шуйшуин полковник Рейс также ничего ему, свидетелю, об условиях капитуляции не говорил, кроме того, что сказал ранее. Сказал только, что положение крепости критическое, что не сегодня-завтра в нее войдут японцы и будет резня. В Шуйшу-ине японские уполномоченные предъявили им написанные уже условия и просили обсудить их, насколько помнит свидетель, в течение 55 минут, чтобы затем обсуждать их совместно. Японский представитель флота сказал ему, свидетелю, что должны быть переданы эксцентрики кораблей. На это он, свидетель, ответил, что таковых уже нет: корабли или потоплены, или ушли из Артура. Времени было немного, разговоров было мало. Он, свидетель, полагал, что с нашей стороны была комиссия под председательством генерала Рейса и членов: его, свидетеля, полковника Хвостова и капитана Голованя. Такой характер имело обсуждение условий. Все говорили, и многие очень горячо. Полковник Рейс был очень воздержан. Он, свидетель, настаивал, чтобы весь гарнизон с оружием возвратился в Россию. Относительно кораблей возражений не могло быть. Их уже не существовало. Он, свидетель, возражал также против признания мастеровых военнопленными. Им разрешили вернуться в Россию. Относительно признания кондукторов флота пользующимися офицерскими правами возражения его, свидетеля, успеха не имели. Их признали нижними чинами. По установлении редакции статей капитуляции и переписке ее полковник Рейс предложил ему, свидетелю, подписать ее как представителю от флота, и он подписал.
Наконец, присутствовавший при переговорах в Шуйшине, бывший главноуполномоченный Российского общества Красного Креста на Квантуне, ныне обер-егермейстер Балашев показал, что отправился в Шуйшуин по предложению полковника Рейса на тот случай, если условия капитуляции будут касаться и Красного Креста. По дороге свидетель не слышал никаких разговоров ни по поводу предстоящих переговоров, ни о предшествующих событиях. «Ехали в более чем грустном настроении».
Равным образом, свидетель не заметил никаких споров, когда японцы предъявили свои условия. Незаметно было, чтобы пытались как-нибудь затянуть переговоры или сообщить о ходе их генералу Стесселю. Наоборот, свидетелю казалось, что «с нашей стороны как будто думали только о том, чтобы как-нибудь скорее покончить дело и сдаться во что бы то ни стало».
Согласно заключенной капитуляции русские армия и флот, добровольцы и чиновники в крепости и на верках Порт-Артура становятся военнопленными (ст. 1); все форты и батареи, военные корабли, пароходы и шлюпки, оружие, склады, лошади и все прочие военные материалы, равно как деньги и другие предметы, принадлежащие русскому правительству, подлежат сдаче в настоящем их виде японской армии (ст. 2); гарантируя точное исполнение первых двух статей, русские армия и флот должны вывести гарнизон из всех фортов на Шузане, Шоашизане, Тай-аншизане и на всем хребте холмов, расположенных к юго-востоку от последних, и передать эти форты и батареи японской армии до наступления полудня (ст. 3); если русские армия и флот станут разрушать или изменять в каком-либо отношении современное состояние предметов, указанных в ст. 2, и существующее в момент подписания капитуляции, японская армия прекратит всякие переговоры и получит свободу действий (ст. 4); русские военные и морские власти Порт-Артура должны собрать и передать японской армии план укрепления Порт-Артура, карту, указывающую места, в которых положены подземные и подводные мины и другие опасные предметы, ведомость организации армии и флота, расположенных в Порт-Артуре, список военных и морских офицеров с указанием их чинов и должностей, такой же список военных и гражданских судов, пароходов и шлюпок с поименным списком их экипажей и ведомость, указывающую число, пол, национальность и профессии жителей обыкновенного населения (ст. 5); все оружие (включая и носимое отдельными лицами), боевые припасы, военные материалы, здания, деньги и другие предметы, принадлежащие правительству, лошади, военные суда, пароходы, шлюпки вместе с предметами, находящимися внутри этих судов (за исключением предметов частной собственности), должны быть сохранены в порядке на местах, на которых они находятся в настоящее время. Способ их передачи должен быть определен русскими и японскими комиссиями (ст. 6); чтобы почтить мужественную защиту Порт-Артура, русским военным и морским офицерам и чиновникам позволяется сохранить холодное оружие и взять с собой предметы их частной собственности, необходимые для жизни, причем тем из офицеров, добровольцев и чиновников, которые подпишут письменную присягу не поднимать более оружия или действовать каким-либо образом против интересов Японии в течение настоящей войны, будет разрешено вернуться на родину. Каждому офицеру будет разрешено взять с собой одного вестового, который будет освобожден отдельно по снятии присяги (ст. 7); вооруженные унтер-офицеры, солдаты и матросы русских армий и флота, равно как и добровольцы, отправятся отрядами под командой своих офицеров, к месту сбора, указанному японской армией, в своем форменном одеянии, имея с собой переносные палатки и необходимейшие предметы их частного имущества. Подробности этой процедуры будут определены японской комиссией (ст. 8); для ухода за больными и ранеными, а также для нужд военнопленных, санитарный и комиссариатский состав русской армии и флота в Порт-Артуре должны оставаться до тех пор, пока это будет признано необходимо японской армией и исполнять свои функции под руководством японских санитарных и комиссариатских офицеров (ст. 9); размещение гражданского населения, перевозка административных дел и финансов, принадлежащих городу, вместе с документами, к ним относящимися, равно как и другие дела, относящиеся к исполнению настоящей капитуляции, будут указаны в дополнении, имеющем ту же самую обязательную силу, как и настоящая капитуляция (ст. 10), и настоящая капитуляция должна быть подписана уполномоченными обеих сторон и вступит в действие непосредственно после подписания (ст. 11). Подлинная капитуляция подписана 2 января 1905 г. (20 декабря 1904 года) в Суйшией полковником Рейсом, начальником штаба укрепленного района Квантунской области капитаном Щенсновичем, генерал-майором Коске Идити и командиром Данииро-Повакура.
Для приведения в исполнение капитуляции тогда и там же было составлено и подписано теми же лицами «Дополнение к капитуляции Порт-Артура, подписанное 2 января 1905 года», состоящее из 12 статей.
В качестве вещественных доказательств к делу приложены следующие письма полковника Рейса на имя генерала Стесселя:
1) «Капитуляция сейчас будет подписана, почему необходимо прекратить теперь же всякую стрельбу. О том же отдается приказание и по японским войскам. Офицеры сохраняют оружие. Офицеры, зауряд-прапорщики, чиновники, доктора и фельдшера, священники и по одному денщику на офицера (и все калеки) могут выехать в Россию, дав письменное обязательство не принимать участия в войне с Японией.
«Телеграмму государю о разрешении дать слово они берутся сейчас же отправить. Проект телеграммы прилагаю. «Пришлите телеграмму, подписанную Вами, обратно, я сейчас же передам ее для отправления. Полковник Рейс».
«Завтра до 8 часов утра должны быть выведены гарнизоны всех фортов между Лун-хе и укреплением № 5».
2) «Пожалуйста, прикажите прекратить взрывы в городе и фортах и пожары и вообще разрушение. Условия менее, чем предположено Вами, но вполне почетные. Убедительно прошу о прекращении взрывов. Полковник Рейс».
На первом письме, поперек его, сверху, крупным почерком синим карандашом написано: «Сейчас же исполнить о прекращении стрельбы, а это сейчас назад». А также черновая записка, написанная карандашом на имя полковника Рейса: «Уполномочиваю Вас войти в переговоры с делегатами, назначенными командующим Японской армией, осаждающей Порт-Артур, относительно порядка и условий капитуляции, которая после подписи будет считаться вошедшею в силу. Подпись».
22 декабря смешанная русско-японская комиссия выработала порядок передачи войск, а 23-го числа, с 8 часов 30 минут утра началась и самая передача. В течение 23, 24 и 25 декабря сдано было японцам 23131 нижний чин и 747 офицеров, чиновников и зауряд-прапорщиков. Генерал Стессель с войсками не прощался.
По показанию бывшего гражданского комиссара Квантунской области и председателя городского совета Порт-Артура подполковника Вершинина, начальник укрепленного района и его штаб с 22 декабря как бы исчезли: ни одного распоряжения, ни одного слова, и они нигде не появлялись. Между тем участие их представлялось свидетелю особенно желательным, ибо личные и имущественные права мирного населения Порт-Артура по капитуляции совершенно не были ограждены. В особенно тяжелом положении оказались семьи солдат и офицеров. Первые не были обеспечены ни отпуском провианта, ни выдачей им жалованья мужей или пособий, они не были снабжены никакими документами и за ними условиями капитуляции не были обеспечены квартиры в казенных зданиях, который они занимали в период осады. Семьи офицеров оказались также в очень тяжелых условиях, когда им предложено было следовать к мужьям, для чего они должны были идти 19 верст до станции железной дороги. Просьбами в японском комитете свидетелю удалось немного улучшить их судьбу. Японцы обещали выдавать солдатским женам провиант для продовольствия и сохранить за ними квартиры, но все это «по возможности». Для жен офицеров свидетелю удалось через тот же комитет добиться назначения 18 китайских арб, но из них 10 были взяты для генерала Стесселя, о чем свидетелю, сожалея и извиняясь, сообщили в тот же вечер японские офицеры из состава гражданского комитета.
Отсутствие распоряжения со стороны генерал-лейтенанта Стесселя в период, последовавший за подписанием капитуляции крепости, и безучастное отношение его к интересам мирного населения Порт-Артура подтверждается также спрошенным при следствии в качестве свидетеля, исполнявшим военно-прокурорские обязанности на Квантунской полуострове, помощником военного прокурора Приамурского военно-окружного суда полковником Тыртовым, который, между прочим, показал, что по прибытии его на 19-ю версту, на станцию железной дороги, он видел всю платформу, заваленную ящиками и узлами, в числе не менее 70 мест, заделанных так, что «они могли выдержать не одно кругосветное плавание». Ему, свидетелю, объяснили, что это багаж генерал-адъютанта Стесселя. Свидетель припоминает также, что заведовавший хозяйством 14-го Восточно-Сибирского стрелкового полка капитан Протопопов еще дней за пять до сдачи говорил ему, что есть верный признак, что крепость скоро будет сдана: жена генерала Стесселя прислала за слесарями и плотниками для укладки и упаковки своего имущества.
Свидетель, полковник Хвостов, также слышал, что в 14-м полку, которым командовал полковник Савицкий, еще за месяц до сдачи крепости изготовлялись ящики для вещей генерала Стесселя и тогда же эти вещи укладывались. При следовании свидетеля из Порт-Артура в Россию свидетель лично видел в Порт-Саиде баржу, на которую грузились вещи генерала Стесселя; их было не менее 50 мест, причем было немало очень громоздких.
Спрошенные при следствии по содержанию изложенных выше событий в качестве обвиняемых генерал-лейтенанты Стессель, Смирнов и Фок и генерал-майор Рейс виновными себя не признали и объяснили:
Генерал-лейтенант Стесселъ:
В журнале совета обороны 25 ноября действительно неверно записано то предложение, которое он, обвиняемый, приказал полковнику Рейсу внести на обсуждение этого совета. Выражение «предел обороны» он, обвиняемый, понимал в смысле пределов местности, т. е. где нужно было останавливаться после выбитая нас японцами с тех или иных позиций; после падения горы Высокой, 23 ноября, это необходимо было точно выяснить.
Военный совет 16 декабря собран им, обвиняемым, вовсе не для определения времени капитуляции, а для выяснения личным опросом начальников нравственного состояния гарнизона. На этом совете начальники фортов и батарей атакованного фронта отозвались, что нравственное состояние людей сильно ухудшилось, во-первых, вследствие болезней, особенно цинги, а, во-вторых, вследствие того, что люди совершенно изверились в выручку со стороны генерал-адъютанта Куропаткина. Те же начальники, которые не были на восточном фронте, говорили, что войска еще сохраняют нравственный дух. По опросе и обсуждении решили драться на линии фортов, т. е. на передовой линии. Последнее слово принадлежало ему, обвиняемому, и он сказал, что приказывает драться во чтобы то ни стало на линии фортов. В журнале военного совета мнение его записано совершенно верно. На указание адмирала Вирена, что ему необходимо время для взрыва машин затопленных судов, он, обвиняемый, ответил, что все должно быть для этого подготовлено, а затем своевременно дано будет знать, когда нужно взрывать. Генерал Белый говорил, что снаряды у него еще имеются, но он, обвиняемый, доверять вполне генералу Белому не мог, так как накануне, т. е. 15 декабря, на приказание не жалеть снарядов для стрельбы по занятому японцами форту III генерал этот отвечал, что снарядов не имеется. Хотя со взятием Большего Орлиного Гнезда крепость, по глубокому убеждению обвиняемого, и должна была пасть, но на совете вопроса о капитуляции он, обвиняемый, не возбуждал, потому, во-первых, что не хотел подрывать духа даже словом «капитуляция», и, во-вторых, все еще надеялся, что вдруг выручка будет; Орлиное Гнездо не было еще взято, как не было взорвано и укрепление № 3. Если же слова эти («сдача» и «капитуляция») и произносились в комнате, где происходило заседание совета, то он, обвиняемый, их не слышал; но это вместе с тем доказывает, по мнению обвиняемого, что вопрос о капитуляции «копошился в душе у многих». Полковник Рейс докладывал ему, обвиняемому, что журнал заседания военного совета надо подписать, но он сказал, что сейчас при разбросанности членов совета это сделать невозможно, что это успеется, к тому же и совет собирался лишь для выяснения вопроса о состояния духа гарнизона. Так как военный совет собирался не для решения вопроса о капитуляции и о ней «и слова говорено не было», то по ходу событий обвиняемый считал себя в праве донести государю императору, не упоминая о военном совете, что продержится лишь несколько дней; а так как докладу генерала Белого о достаточном количестве снарядов не доверял, то и добавил в телеграмме, что «у нас снарядов почти нет».
Когда была составлена телеграмма государю императору, 15 или 16 декабря, он, обвиняемый, хорошо не помнит, но утверждает, что во всяком случае до военного совета, который окончился поздно и после которого он, обвиняемый, зайдя домой выпить стакан чаю, поехал верхом на укрепление № 2, так как опасался, что японцы, взяв форт III, лощиной между укреплением № 2 и батареей А проберутся партиями в город.
Относительно отправки знамен в Чифу обвиняемый объяснил, что так как «жизнь крепости висела на волоске», то он не желал дать неприятелю такие трофеи; к тому же это не могло содействовать упадку духа гарнизона, так как знамена были не на позициях и фортах, а в крепости, у ставок командиров частей.
После смерти генерала Кондратенко, он, обвиняемый, назначил начальником сухопутной обороны генерала Фока потому, что вполне рассчитывал на его боевую опытность и умение и считал вполне достойным для упорной обороны Порт-Артура. Заметки генерала Фока о невозможности упорного сопротивления крепости он, обвиняемый, не читал, да и лицо, которое пишет о недостатках крепости, еще не является лицом, не могущим защищать крепость до последней крайности. На просьбу генерала Смирнова назначить его начальником восточного фронта обороны, а генерала Фока начальником западного фронта, он, обвиняемый, отвечал, что он, генерал Смирнов, комендант и ему подчиняются весь сухопутный и приморский фронты; разделяя же сухопутный фронт на два, пришлось бы еще назначить над ними, генералами Смирновым и Фоком, объединяющее лицо и, наконец, что приказ о назначении генерала Фока был уже отдан.
События, последовавшие после 16 декабря, взрыв укрепления № 3 18 декабря, взятие японцами Китайской стенки и, наконец, взятие ими 19 декабря в 3 часа 40 минут дня Большего Орлиного Гнезда, — создали через три дня после военного совета такое критическое положение, которого он, обвиняемый, так скоро не ожидал. Тогда, видя продолжающееся движение неприятеля по периметру крепости на восток и что нет более возможности защищаться, зная, что нужно время для взрыва судов и надо пользоваться, пока японцы еще не осмотрелись, он, обвиняемый, написал письмо генералу Ноги о том, что считает дальнейшее кровопролитие бесцельным, и послал это письмо к полковнику Рейсу для перевода его на английский язык и отправки с прапорщиком Малченко по назначению. Письмо послано после падения Большего Орлиного Гнезда, которое было взято японцами не в 6 часов, а в 3 часа 40 минут дня.
По объяснению обвиняемого, в момент отправки письма к генералу Ноги в наших руках еще находились: батареи берегового фронта, форты и укрепления западного и частью северного фронта, Курганная батарея, высоты Митрофаньевская, Лаперов-ская и Владимирская, Малое Орлиное Гнездо, батарея Б, укрепления № 1 и 2, открытый канонир, форт I, позиция лейтенанта Хоменко и город с внутренней оградой. Однако раз японцами было взято Большое Орлиное Гнездо, им не было надобности атаковывать высоты Митрофаньевскую, Лаперовскую, Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет и т. д. Поставив корректора стрельбы на Большом Орлином Гнезде, откуда взору его как с птичьего полета представлялась вся внутренность крепости и все эти горки, они направили бы огонь всех своих орудий как угодно и уничтожили бы всю внутренность крепости, как уничтожили нашу эскадру после взятия Высокой горы. Что касается того, можно ли было допустить резню на улицах, то, по мнению обвиняемого, «физически это возможно при непременном условии, чтобы японцы, вместо разгрома внутренности крепости снарядами, дали ворваться внутрь войскам, а тогда было бы то, что было в войну 1894–1895 годов; памятник же десяти тысячам китайцам, зарезанным в Артуре, все мы видели, и не один раз... И этот последний акт был бы произведен над моими боевыми товарищами, ранеными воинами, лежавшими по разным госпиталям...». Этого он, обвиняемый, допустить не мог — «и вместо дешевых бумажных лавров решил сдать остатки героев после взятия той высоты, владение которой отдавало в руки того, кто ей владеет, и крепость; крепости Порт-Артур после взятия Большого Орлиного Гнезда не существовало».
Военного совета, в смысле 62 статьи Положения о крепостях, он, обвиняемый, собрать 19 декабря, после падения Большого Орлиного Гнезда, не мог, так как было уже некогда. Ранее же предполагал собрать такой совет, когда станет ясной невозможность держаться, но надеялся продержатся еще несколько дней.
Что Большое Орлиное Гнездо по шестому штурму было взято, он, обвиняемый, это видел из своего дома. Вскоре же пришел генерал Фок и подтвердил это. Тогда он и решил написать письмо к генералу Ноги.
Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет и батарею Б, он, обвиняемый, приказал генералу Фоку очистить потому, что эти пункты не имели решительно никакой возможности обороняться. Во время предшествовавших боев на них было уничтожено все вооружение. Малое Орлиное Гнездо было рядом с Ку-ропаткинским люнетом, ближе ¾ версты от Большего Орлиного Гнезда, и тут же была батарея Б, и над всем этим командовало Большое Орлиное Гнездо. Очищая эти пункты, он, обвиняемый, только и исключительно освобождал людей от напрасной и бесполезной гибели и вместе с тем ставил их на другие позиции, чтобы показать японцам, что мы еще способны оказать сопротивление. Сам же он, обвиняемый, по его словам, «прекрасно знал, что на этих декоративных позициях, от Курганной до 2-го укрепления, которые велел генералу Фоку держать, невозможно сопротивляться». Он, обвиняемый, рассчитывал, что японцы не сразу осмотрятся и дадут время как уничтожить их будущие трофеи, так и заключить с ними капитуляцию на более почетных условиях. Вследствие этого и во исполнение данного обвиняемым адмиралу Вирену слова он по отправлении парламентера послал адмиралу сказать, что настала пора заняться окончательным уничтожением судов. Это сообщение адмиралу Вирену было послано после того, как Малченко, возвратившись, привез согласие Ноги на ведение переговоров.
Для заключения капитуляции он, обвиняемый, назначил представителя от флота и начальников штабов: крепости, 4-й и 7-й дивизий и полковника Рейса. Посылая этих лиц, он считал, что все едут с одинаковыми правами, но им этого лично не сказал, а поручил полковнику Рейсу по пути следования передать им это и разъяснить, чего он, обвиняемый, желает. Он же хотел, чтобы весь гарнизон выпустили с оружием в руках. Полковника Рейса он, обвиняемый, послал уполномоченным, как своего начальника штаба и человека, знающего английский язык. Полковник Рейс на заседании совета обороны 25 ноября ничем не проявил отсутствия мужества в своих суждениях, а на военном совете 16 декабря он, докладывая о состоянии крепости, высказывал свое мнение о значении Порт-Артура и доказывал, что она исполнила свое назначение. Назначая полковника Рейса, он, обвиняемый, не имел в виду статьи 60 Положения о крепостях, и полковник Рейс на нее ему не указывал, сам же он считал его и мужественным, и выдержанным. Письменной инструкции он, обвиняемый, полковнику Рейсу не давал, а дал ему словесную, в том смысле, чтобы требовал выпуска всего гарнизона с оружием. Равным образом, он, обвиняемый, не обязал полковника Рейса, предварительно подписания условий, испросить у него, генерала Стесселя, согласие на принятие их, но полковник Рейс, пользуясь случаем, прислал ему записку из Шуйшуина, в которой сообщал, что из Токио им категорически указано сохранить оружие офицерам и выпустить тех из них, которые дадут слово не сражаться с ними в эту войну. Считая, что эти условия были следующими по почетности после предложенных им, обвиняемым, он и изъявил полковнику Рейсу свое согласие на принятие их. Но выразил ли он это согласие в записке полковнику Рейсу или приказал передать ему это словесно, он этого теперь не помнит. Все остальные условия полковник Рейс разработал на месте и по возвращении доложил, что выговорить более было нельзя. В момент капитуляции он, обвиняемый, предполагал, что у японцев было от 45 до 50 тысяч войск. Он, обвиняемый, не пошел с войсками в плен потому, что на свою всеподданнейшую телеграмму имел счастье получить ответ государя императора в том смысле, что каждому предоставляется воспользоваться выговоренным правом и вернуться на родину, полученная же вслед за сим телеграмма государыни императрицы Марии Федоровны, разрешив все сомнения, позволила ему, генерал-лейтенанту Стесселю, ехать в Россию.
Никаких ящиков для упаковки имущества ему, обвиняемому, не делали, а так как штаб укрепленного района был разбит неприятельскими снарядами и переместился в дом командира 25-го полка, близ казарм 10-го полка, то туда переносили пустые ящики, что и было, вероятно, принято досужими людьми за приготовление для его, обвиняемого, вещей новых ящиков. Начальник штаба генерала Ноги сообщил ему, обвиняемому, что микадо разрешил ему вывезти из Артура все свое имущество, но он, обвиняемый, сделать этого не мог по полному отсутствию подвод; японцы дали ему всего лишь 14 подвод, из коих на каждую, даже при их упаковке, можно было уложить не более 10 пудов; была еще платформа, на которую можно было, при паре лошадей, уложить пудов тридцать. При этих перевозочных средствах он, обвиняемый, и перевез имущество свое, своей жены, семи детей — сирот, прислуги, ковры генерала Кашталинского, бумаги, сундук штаба и часть имущества офицеров штаба района. Остальное все его, обвиняемого, имущество осталось в Порт-Артуре. Никаких подвод под свои вещи он, обвиняемый, не брал из числа назначенных частным лицам; ему лишь прислали 14 японских двуколок, на которых помещается не более 10–12 пудов.
С некоторыми войсковыми частями он, обвиняемый, лично простился, но со всеми не мог, так как по соглашению с генералом Ноги должен был быть к условленному часу в дер. Шуйшу-ин для переговоров относительно оставляемых в Порт-Артуре раненых и при них врачей, сестер милосердия и пр.
Главная обязанность по сохранению имущества гражданского населения Порт-Артура и его эвакуации лежала на гражданском комиссаре, который оставался еще некоторое время в крепости. По капитуляции все частное имущество считалось неприкосновенным, но для того чтобы оно было действительно неприкосновенно, надо было поставить сторожей, что некоторые и сделали. До самого отъезда его, обвиняемого, из Порт-Артура к нему все время являлись частные лица с разного рода просьбами и жалобами, чаще всего на невыдачу пособий. Полагая, что это дело гражданского комиссара, он, обвиняемый, и направлял просителей к подполковнику Вершинину.
Генерал-майор Рейс:
На совете обороны 25 ноября 1904 года он, обвиняемый, лишь буквально передал желание генерала Стесселя о том, чтобы совет обсудил способ дальнейшей обороны и предел ее, в том смысле, как это изложено им в особом мнении, приложенном к журналу заседания.
На совете 16 декабря он, обвиняемый, не настаивал на необходимости тогда же войти в переговоры о капитуляции, но на поставленный генерал-адъютантом Стесселем вопрос о состоянии крепости счел своим долгом высказать откровенно свой взгляд. В том, что крепость долго продержаться не может, он 16 декабря 1904 года был вполне убежден и теперь остается при том же убеждении, равно как считает, что жертвование жизнью не только массы людей, но и одного человека на войне обязательно для начальника там, где этим может быть достигнута определенная цель; там же, где достижение такой цели не представляет никакой возможности, жертвование жизнью подчиненных людей является не только не обязательными, но даже преступным. Исходя из этих взглядов, он, обвиняемый, и высказал мнение, что раз, с развитием успехов неприятеля, успех дальнейшего сопротивления сделается невероятным, следует принять меры к тому, чтобы резня на улицах не могла иметь места.
Переписав журнал заседания военного совета 16 декабря, он, обвиняемый, представил таковой генералу Стесселю и просил его по возможности скорее подписать и передать ему, генералу Рейсу, для посылки на подпись остальным членам совета, причем указал на важность этого документа в виду статьи 62 Положения о крепостях. На это генерал Стессель ответил, что посылать журнал для подписи нет надобности, так как, собирая совет, он имел в виду лишь выслушать мнения отдельных начальников о положении крепости и способах дальнейших действий, окончательное же решение и ответственность за него принимает на себя. После этого он, обвиняемый, не считал себя вправе настаивать на выполнении статьи 62 Положения о крепостях. Кроме того, решение генерала Стесселя вступить в переговоры, насколько известно обвиняемому, было принято после доклада генерала Фока, т. е. не ранее 3 часов дня 19 декабря, когда до наступления темноты (после чего посылка парламентера делалась невозможной) оставалось не более полутора часов, а в это время собрать новый совет было невозможно. Наконец, он, обвиняемый, не находит, чтобы принятое генералом Стесселем решение было противно мнению военного совета: значительная часть участвовавших в совете лиц, и преимущественно бывших на атакованном фронте, мнение которых поэтому было особенно ценно, высказалась в том смысле, что сопротивляться можно и должно, пока мы владеем линией фортов, с падением же последних, на так называемой 2-й линии обороны, держаться нельзя. Это последнее положение и наступило 19 декабря.
Упорные штурмы на Большое Орлиное Гнездо ясно показали, по мнению обвиняемого, что на этот раз японцы решили вести дело до конца, а с падением Орлиного Гнезда пало последнее препятствие их движения внутрь крепости, не говоря о том, что с него вся внутренность крепости видна, как на плане, и любой ее пункт может быть обстрелян прицельно из ружей и пулеметов.
Назначение уполномоченным для переговоров о капитуляции произошло не по его, обвиняемого, желанию, но отказываться от него он не считал себя вправе, так как твердо решил добиваться возможно выгодных условий; при этом он, обвиняемый, не мог не согласиться с мнением генерала Стесселя, что знание им английского языка будет полезно при ведении переговоров.
От генерал-адъютанта Стесселя, он, обвиняемый, получил устную инструкцию добиваться выпуска на честное слово всего гарнизона, если можно, то с орудием; при невозможности же добиться этого согласиться и на менее выгодные условия, если только в них не будет ничего унизительного. Письменной инструкции он, обвиняемый, не считал нужным и удобным просить, раз генерал Стессель ее сам ему не дал, и так как твердо был уверен, что генерал Стессель не способен отказаться от данного им приказания.
Отправляясь в Шуйшуин для заключения капитуляции, он, обвиняемый, данной ему генералом Стесселем инструкции сопровождавшим его лицам не сообщал, да никто из них его и не спрашивал.
Проект условий капитуляции был предложен японскими уполномоченными на 45 минут не для окончательного ответа, а лишь для ознакомления и дополнения нашими контрпредложениями, для чего, ввиду краткости условий, назначенный срок казался ему, обвиняемому, достаточным, вообще же переговоры велись с 11 до 4–5 часов. На заявленное им, обвиняемым, желание о выпуске всего гарнизона японский уполномоченный заявил, что основные положения капитуляции продиктованы из Токио и отступать от них он не имеет права, так что предложенные ими условия могут быть изменены лишь в деталях. Ввиду этого заявления и полученной от генерал-адъютанта Стесселя инструкции, он, обвиняемый, не счел возможным настаивать на своем заявлении, что могло бы повлечь перерыв переговоров. Задержать подписание капитуляции до следующего дня было нельзя, вследствие предварительно поставленного условия, что переговоры должны быть завершены окончательно в тот же день и на месте. Случайное обстоятельство дало ему, обвиняемому, возможность ранее подписания условий сообщить их сущность генералу Стесселю и получить его согласие.
Во время переговоров им, обвиняемым, было обращено внимание японских уполномоченных на слишком ограниченный размер багажа, разрешенный к вывозу офицерам, но на это было отвечено, что такие нормы установлены для полевого багажа японских офицеров. Относительно частной собственности в тексте капитуляции было сказано, что она остается неприкосновенной, а меры к ее охранению имеют быть выработаны особой смешанной коммисией, почему они при заключении капитуляции и не обсуждались. Сравнительно с первоначально предъявленными японцами условиями обвиняемому удалось добиться следующих уступок: перенесения дня выхода гарнизона из крепости с 21 декабря на 23-е; разрешение всем офицерам и их семействам, возвращающимся в Россию, взять с собой казенную прислугу; разрешение возвратиться в Россию всему санитарному персоналу и раненым, и больным, неспособным к службе в настоящую кампанию. За неимением в нашем законодательстве каких-либо указаний относительно того, какие условия капитуляции должны считаться почетными и какие унизительными, и имея единственным критерием примеры военной истории, он, обвиняемый, не находил никаких основания считать предложенные ему японцами условия капитуляции унизительными.
Б частности, относительно своего разговора с генералом Фоком 19 декабря о составленном заранее письме к генералу Ноги обвиняемый объяснил, что такого разговора он не помнит. Помнит же, что генерал Фок спрашивал его, обвиняемого, много ли времени нужно для составления и отправки письма с предложением начать переговоры, и он, обвиняемый, на это ответил, что письмо можно написать и перевести в несколько минут.
Генерал-лейтенант Фок:
Обвиняемый признает, что он, действительно, не испрашивал разрешения коменданта на очищение форта II потому, что считал себя подчиненным генералу Стесселю, с которым всегда входил непосредственно в сношение; так и на этот раз: убедившись в отчаянном положении форта, он доложил о том генералу Стесселю и от него получил разрешение вывести гарнизон и форт взорвать, после чего он уже и не считал себя вправе обращаться по этому поводу к коменданту. Очищение форта II вовсе не отразилось дурно на духе войск, так как все давно этого ждали; ко времени очищения форт почти уже не существовал.
Обвиняемый признает также, что оставить Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет и бат. Б приказал он, так как удерживать их после падения Большого Орлиного Гнезда, по мнению его, было нельзя.
По плану можно видеть, что Большое Орлиное Гнездо господствует над Малым Орлиным Гнездом и Куропаткинским люнетом и обстреливает пулеметами не только дорогу, но весь скат, обращенный к Артуру. Ложементы Малого Орлиного Гнезда фланкируются с Большого Орлиного Гнезда, а Куропаткинский люнет обстреливается с тыла. Со взятием Большого Орлиного Гнезда вся Китайская стенка перешла в руки японцев, и они в упор подошли к траншее Малого Орлиного Гнезда, а Куропат-кинский люнет был окружен с трех сторон. С падением Большого Орлиного Гнезда было приказано очистить только то, что зависело от него, а потому забыли про батарею Б. Но когда пришлось очистить Куропаткинский люнет, то вспомнили и о батарее Б. Он, обвиняемый, приказал и ее очистить. На батарее Б в это время орудия не действовали, все ее укрепление состояло из одной траншеи, обращенной к японцам, но эта траншея доходила до Китайской стенки. Японские ложементы были расположены в тридцати шагах, а средняя часть их в пятнадцати.
Почти при всяком штурме батарея Б переходила в руки японцев; так было 13 ноября, но тогда она была взята обратно моряками. Теперь тем более, по мнению обвиняемого, нельзя было ее удерживать, и потому он счел нужным ее очистить, остановившись на укреплении № 2. В то время такого же взгляда держались и генерал Горбатовский, и начальник участка подполковник Лебединский, что видно из следующего места телефонограммы последнего от 10 часов 30 минут утра 19 декабря на его, обвиняемого имя: «...Доносил о положении вещей Горбатовскому, получил приказание обороняться до вечера, а там будет сообщено, в каком порядке и куда отойти. Держаться на занимаемой мной позиции, отдав Орлиное Гнездо, невозможно. Японцы с Орлиного Гнезда обстреливают не только дорогу, что сзади горы, но и вдоль Китайской стенки, из пулеметов и приносят сильный урон. Жду распоряжения».
Из вышеизложенного, по мнению обвиняемого, видно, что Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет и батарея Б не могли составлять оплот северо-восточного фронта. О том, что будто генерал Горбатовский сообщил в штаб 4-й дивизии, что имеется приказание коменданта крепости не оставлять Малого Орлиного Гнезда, Куропаткинского люнета и батареи Б — он, обвиняемый, слышит в первый раз и сомневается, чтобы такое сообщение было. Он слышал от подполковника Лебединского, точно не помнит, когда именно, что комендант желает удерживать батарею Б, но приказания о том он, генерал Фок, не получил, а удержание батареи Б считал невозможным, так как люди сами оттуда ушли бы, и тогда он не мог бы удержать укрепление № 2.
Из предписания, посланного им, обвиняемым, генералу Гор-батовскому 19 декабря, в 7-м часу вечера, видно, что об оставлении Малого Орлиного Гнезда и Куропаткинского люнета и речи нет, говорится о батарее Б. Хотя по буквальному смыслу предписания угроза относилась к очищению батареи Б, но это просто неудачная, благодаря спешности, редакция, так как относительно батареи Б нечего было опасаться, что ее не очистят. Угроза, сделанная им, обвиняемым, была направлена на то, чтобы укоренить мысль об удержании Митрофаньевской, Владимирской, Лаперовской и Безымянной горок.
В частности, относительно слов, сказанных подполковником Рейсом 19 декабря в штабе района о том, что письмо генералу Ноги уже написано и будет отправлено завтра, он, обвиняемый, подтверждает, что такой разговор действительно происходил между ними.
Генерал-лейтенант Смирнов:
После сдачи форта II он, обвиняемый, стал подозревать в сильной степени о стремлении генералов Стесселя и Фока привести крепость к сдаче, явных же к тому доказательств не было. Чтобы воспрепятствовать этому, он, генерал-лейтенант Смирнов, послал главнокомандующему депешу, в которой просил или утвердить его в полных правах коменданта, или же, в противном случае, снять с него ответственность за дальнейшую оборону и сложить с него обязанности коменданта; устранить генерала Фока своим приказом он не мог, так как это явилось бы отменой приказа генерала Стесселя, его начальника. Самая сдача форта II не могла иметь решающего значения в смысле тактическом, но в моральном смысле значение ее было громадно. Факт отправления генерал-лейтенантом Смирновым главнокомандующему депеши за № 1282 подтверждается показанием бывшего начальника штаба крепости полковника Хвостова.
Затем он, обвиняемый, совершенно искренне полагал, что, согласившись с мнением совета 16 декабря, генерал Стессель признал дальнейшую оборону обязательной, и когда в 7 часов вечера 19 декабря из предписания адмиралу Вирену подрывать корабли узнал, что генерал Стессель предпринимает сдачу крепости, то у него не осталось никакого сомнения, что генерал Стессель его, генерала Смирнова, и всех действительных защитников крепости жестоко обманул. Поэтому он, обвиняемый, полагал всякие доклады о неправильных поступках тому человеку, который позволил себе такой обман, бесцельными. Здесь могла иметь место одна только мера — полное устранение его от власти насилием. Для этого ему, обвиняемому, предстояло собрать всех старших начальников, объяснить им положение вещей, указать на позорное положение, создаваемое сдачей, и затем сделать распоряжения об аресте генерала Стесселя, Фока и Рейса и высылке их на миноносце в Чифу, об устранении от командования полками полковников Савицкого, Грязнова и Гандурина, о снятии части войск с Ляотешаня и западного фронта и передвижении их на Каменоломный кряж и об организации всей обороны на новой линии с назначением нового ответственного персонала. Для всего этого дела оставалась одна ночь, в течение которой сделать все это было невозможно, тем более что всю эту ночь японцы на нас наседали; отдача батареи Б, Малого Орлиного Гнезда и Ку-ропаткинского люнета лишила всяких прикрытий для организации обороны на 3-й линии. «Надо принять во внимание, — говорит обвиняемый, — что таковые насильственные перемены в начальствующих лицах могли породить бунты в частях». Все это вместе взятое убедило обвиняемого в том, что осуществить этого дела в одну ночь он не в состоянии: получится большой сумбур, японцы воспользуются случаем, чтобы ворваться в город и истребить несколько тысяч человек. В результате в этом падении крепости виновным оказался бы он, генерал Смирнов, как не оценивший действительности положения вещей и из личного честолюбия учинивший преступление против дисциплины арестом начальников и второе преступление против гарнизона — как бесцельно пожертвовавший несколькими тысячами жизней. Кроме того, он, генерал Смирнов, обвинялся бы тогда еще и в том, что крепость пала, вместо того чтобы капитулировать на самых почетных условиях. Дело, по мнению его, обвиняемого, было уже настолько испорчено, что поправить его не было уже возможности. Тем не менее, не доверяя окончательно своей оценке, он, обвиняемый, в 8-м часу вечера отправился к адмиралам. Когда же он изложил им обстановку, то и они признали, что нет никаких шансов на успех предприятия.
20 декабря 1904 года, он, обвиняемый, отправил главнокомандующему армией шифрованную телеграмму следующего содержания: «Генерал-адъютант Стессель вступил в переговоры о сдаче крепости без предупреждения и вопреки моему и большинства начальников заключению. 20 декабря, № 1300. Генерал-лейтенант Смирнов».
На основании всего вышеизложенного отставной генерал-лейтенант Стессель, генерал-майор Рейс и генерал-лейтенанты Фок и Смирнов обвиняются:
Генерал-лейтенант Стессель в том, что:
1) получив 20 июня 1904 г. предписание командующего Маньчжурскою армией сдать крепость Порт-Артур ее коменданту генерал-лейтенанту Смирнову и выехать к армии, предписания этого не исполнил и, оставшись в крепости, удержал за собой командование, каковые деяния предусмотрены 255 ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
2) в нарушение приказа наместника его императорского величества на Дальнем Востоке от 14 апреля 1904 года № 339 вмешивался в права и обязанности коменданта крепости Порт-Артур, подрывая авторитет последнего, веру в него и тем понижая обороноспособность крепости, каковое вмешательство выразилось, между прочим: а) в разрешении им, генералом Стес-селем, вопреки распоряжениям коменданта, вывоза из крепости продуктов; б) в назначении статского советника Рябинина заведовавшим медицинской частью без подчинения его коменданту крепости; в) в переводе Дальнинской больницы в отмену распоряжения коменданта и в ущерб пользе дела на выбранный им, генералом Стесселем, по своему личному усмотрению пункт; г) в отрешении брандмейстера Вейканена от должности; д) в удалении жандармов на Ляотешань; е) в запрещении издания газеты «Новый край» и в приказе об аресте сотрудника ее, г. Ножина, и ж) в отмене работ по укреплению 2-й и 3-й оборонительных линий; деяния эти предусмотрены 141 и 145 ст. ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
3) не принял своевременно надлежащих мер к увеличению продовольственных средств крепости Порт-Артур, а именно: а) не пополнил запаса овощей, несмотря на то что имел к тому возможность, б) не принял мер к правильному производству реквизиции лошадей, предусмотренной мобилизационным расписанием, и к увеличению в крепости числа голов скота и в) оставил без распоряжения представления коменданта крепости об увеличении выдачи конины, каковое увеличение было настоятельно необходимо для поддержания сил истомленного гарнизона; деяния эти предусмотрены 141 и 145 ст. ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
4) получая и читая во время осады Порта-Артура «заметки» генерал-лейтенанта Фока, написанные в насмешливом и резком тоне, подрывавшие авторитет некоторых начальников, набрасывавшие тень на доброе их имя, расшатывавшие дисциплину и понижавшие дух гарнизона, невзирая на вред, приносившийся ими делу обороны, не принял мер к прекращению их издания и распространения среди гарнизона, каковое предусмотрено 142 и 145 ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
5) из личных выгод представил командовавшему Маньчжурской армией 14 и 18 мая и наместнику его императорского величества на Дальнем Востоке 17 мая донесения о бое при Кинч-жоу, в которых, несогласно с действительными обстоятельствами дела и действиями участвовавших в нем лиц, а равно и своими собственными, изложил, что «в этом жарком деле мы выпустили все снаряды» и что «отступили в отличном порядке до Нангалина», причем придал всем этим донесениям такую редакцию, которая не оставляла сомнения, что он, генерал Стес-сель, лично и притом с большой энергией руководил действиями войск, между тем как: а) во время боя при Кинчжоу он, генерал Стессель, оставался в Порт-Артуре и личного участия в бою не принимал; б) снарядов для скорострельной артиллерии оставалось на ст. Нангалин большое количество, и об этом артиллерийским частям было известно, и в) отступление к Нангалину было беспорядочным и поспешным, причем некоторые части пробивались через проволочные заграждения; деяние это предусмотрено 362 ст. Улож. о наказ, угол, и исправ., изд. 1885 г.;
6) из личных выгод и желая выставить действия своих подчиненных в более благоприятном виде, представил 15 мая 1904 года донесение командующему Маньчжурской армией о том, что отряд генерал-лейтенанта Фока постепенно отходит к Волчьим горам, между тем как это было несогласно с обстоятельствами, имевшими место в действительности, так как отступление этого отряда прямо к Волчьим горам, т. е. к последней передовой позиции было беспорядочное и настолько поспешное, насколько допускала горная дорога, запруженная обозами и бежавшими в Порт-Артур жителями города Дальнего; деяние это предусмотрено 362 ст. Улож. о наказ, угол, и испр., изд. 1885 г.;
7) из личных выгод, имея целью выставить себя перед начальством участником несуществующих боевых столкновений, представил командующему Маньчжурской армией в письме от 1 июня 1904 года донесение о собственной деятельности в крепости Порт-Артур, в котором, несогласно с действительными обстоятельствами, сообщал: «всегда бываю при всех возможных столкновениях», между тем как с 26 января 1904 года по 1 июня, т. е. по день письма его, генерала Стесселя, к генерал-адъютанту Куропаткину, не было ни одного столкновения с японскими войсками, кроме боя при Кинчжоу, в котором он, генерал Стессель, не участвовал, и кроме бомбардировок, во время которых подвергалось опасности все население Порт-Артура; деяние это предусмотрено 362 ст. Улож. о наказ, угол, и испр., изд. 1885 г.;
8) желая оправдать себя в предумышленной сдаче крепости врагу, донес государю императору телеграммой от 16 декабря 1904 года, «что по занятии форта III японцы делаются хозяевами всего северо-восточного фронта и крепость продержится лишь нисколько дней. У нас снарядов почти нет», каковое донесение не соответствовало действительному положению крепости, так как на военном совете, состоявшемся того же 16 декабря, огромное большинство членов которого высказалось за оборону до последней крайности, генерал-майорами Белым и Никитиным было заявлено, что снаряды для обороны еще есть; деяние это предусмотрено 362 ст. Улож. о наказ, угол, и исправ., изд. 1885 г.;
9) заведомо неправильно и ложно представил: к ордену Св. Георгия III степени генерал-лейтенанта Фока за проигранный им бой при Кинчжоу, в котором названный генерал проявил полную нераспорядительность и растерянность, и генерал-майора Надеина — за тот же бой при Кинчжоу, в котором генерал этот не оказал никакого выдающегося подвига; и к ордену Св. Георгия IV степени — генерал-майора Рейса, который сам признал, что подвигов, дающих право на получение этой высокой награды, не совершил; деяние это предусмотрено 362 ст. Улож. о наказ, угол, и исправ., изд. 1885 г.;
10) состоя начальником укрепленного Квантунской) района и старшим начальником в осажденной японскими войсками крепости Порт-Артур, с подчинением ему коменданта ее, он задумал сдать крепость японцам, для чего, вопреки мнению военного совета, состоявшегося 16 декабря 1904 года, на котором громадное большинство членов его высказалось за продолжение упорного сопротивления, к чему представлялась полная возможность, и не созвав, в нарушение статьи 62 положения об управлении крепостями (приказ по военному ведомству 1901 года № 358), нового военного совета, между 3–4 часами пополудни 19 декабря 1904 года отправил к командующему японской осадной армией генералу Ноги парламентера с предложением вступить в переговоры о сдаче крепости Порт-Артур, не исчерпав всех средств обороны, так как численность наличного гарнизона и количество боевых и продовольственных запасов обеспечивали возможность продолжения ее, после чего согласился на предложение начальника сухопутной обороны генерала Фока очистить без боя Малое Орлиное Гнездо, Куропаткинский люнет и батарею лит. Б, что значительно ослабило силу обороны крепости, а на следующий день, 20 декабря, уполномочил своего начальника штаба, полковника Рейса, окончательно заключить капитуляцию крепости, не дав ему точных инструкций относительно приемлемых с нашей стороны условий, вследствие чего подполковник Рейс и подписал тогда же, в дер. Шуйшуин, условия капитуляции крепости Порт-Артур, оказавшиеся невыгодными и унизительными для достоинства России, и тем самым он, генерал-лейтенант Стессель, не исполнил свою обязанность по долгу присяги и воинской чести; сдав же крепость врагу, он, генерал-лейтенант Стессель, не разделил участь гарнизона (63 ст. Положения об управлении крепостями, — приказ по военному ведомству 1901 г. ЭД 358) и не пошел с ним в плен; деяния эти предусмотрены 251 и 252 ст.ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3.
Генерал-майор Рейс — в том, что, состоя начальником штаба Квантунской) укрепленного района, зная о намерении генерала Стесселя сдать крепость Порт-Артур японским войскам в то время, когда численность наличного гарнизона и количество боевых и продовольственных запасов обеспечивали возможность продолжения обороны ее, и разделяя это намерение, согласившись предварительно с генералом Стесселем, содействовал ему в приведении этого намерения в исполнение, а именно, во-первых, на совете обороны 25 ноября 1904 г. и на военном совете 16 декабря того же 1904 года преувеличивал тяжелое положение крепости и доказывал бесцельность дальнейшего сопротивления и необходимость сдачи ее; во-вторых, по поручению генерала Стесселя, заблаговременно составил и 19 декабря 1904 года отправил к командующему осадной японской армией генералу Ноги письмо с предложением вступить в переговоры о капитуляции, и, в-третьих, на следующий день, 20 декабря, не испросив у генерала Стесселя точных инструкций относительно приемлемых условий сдачи, хотя знал, что переговоры эти должны быть окончательными, отправился в дер. Шуйшуин, место, назначенное для переговоров, и, не возражая против предъявленных японскими уполномоченными требований, подписал в тот же день капитуляцию крепости Порт-Артур на невыгодных и унизительных для достоинства России условиях, каковыми своими действиями он, генерал-майор Рейс, содействовал генералу Стесселю сдать крепость японским войскам; деяния эти предусмотрены 13 ст. Улож. о наказ, угол, и испр. и ст, ст. 251 и 252 XXII кн. С. В. П. 1869 года изд. 3.
Генерал-лейтенант Фок — в том, что: 1) получив 14 февраля и 6 мая 1904 года категорические приказания генерал-лейтенанта Стесселя упорно оборонять Кинчжоускую позицию, и не только 5-м Восточно-Сибирским стрелковым полком, но и находившимися вблизи позиции 13-м и 14-м полками, доведя дело до штыковых свалок, он, не обращая внимания на эти указания, а также и на то, что оборону бухты Инчензы в тылу позиции принял на себя генерал Стессель сам; а) когда бой уже начался, утром 13 мая вместо того чтобы руководить им, отправился к бухте Инчензы для выбора там позиции 15-му полку на случай высадки японцев и прибыл на атакованную позицию только около 2 часов дня; б) из четырех полков, сосредоточенных к Кинчжоу, ввел в бой только один и этим подверг его отдельному поражению; в) во время боя не только не использовал резерва, но и остановил движение в боевую линию двух батальонов, посланных генералом Надеиным; г) не исчерпав всех средств обороны и не доводя дело до штыков, отправил генералу Стесселю в Порт-Артур телеграмму, в которой, с целью получить от него приказание об отступлении, указывал на «критическое положение» и на полное отсутствие снарядов, между тем как таковые имелись еще в большом количестве на ст. Нангалин; д) получив вследствие сего разрешение генерала Стесселя отступить с наступлением темноты, начал отступление засветло, что подвергло отряд его большим потерям, и, таким образом, отдал японцам заблаговременно укрепленную Кинчжоускую позицию, не употребив всех имевшихся в его распоряжении средств для упорной ее обороны; деяние это предусмотрено 251 ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
2) во время боя 8 августа 1904 года, получив от своего непосредственного начальника, коменданта крепости приказание двинуть к передовым фортам северо-восточного фронта два батальона 14-го Восточно-Сибирского стрелкового полка, сразу не исполнил этого приказания, вошел в неуместное пререкание с комендантом и не пошел сам с этой последней частью командуемого им резерва, каковые деяния предусмотрены 104 ст. ХХП кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3;
3) не неся во время осады с 9 августа по 3 декабря 1904 года каких-либо служебных обязанностей и посещая по своей инициативе позиции, под предлогом желания оказать помощь делу обороны, а в действительности из малодушного тщеславия выставить себя более способным, сведущим и мужественным, чем другие, руководившие обороной начальники, позволял вести разговоры и издавать «заметки», в которых не только критически и иногда в очень резкой форме разбирал действий этих не подчиненных ему лиц, обвиняя их в неумении и трусости, но также проводил мысль, что укрепления и форты следует защищать без больших жертв, причем делал все это так, что разговоры его, а равно и «заметки», становились известными не только начальствовавшим лицам, но вообще офицерам и даже нижним чинам гарнизона, чем колебал в войсках веру в возможность и необходимость держаться в укрепления до последней крайности; деяния эти предусмотрены 262 ст. ХХП кн. С. В. П. 1869 года изд. 3;
4) вступив 3 декабря в должность начальника сухопутной обороны крепости Порт-Артур и находя невозможным долее Удерживать форт II, лично доложил об этом начальнику укрепленного района, а не коменданту крепости, которому был непосредственно подчинен, а затем, получив на испрашиваемое согласие генерала Стесселя и не доведя о сем даже до сведения коменданта, 5 декабря того же года приказал очистить форт и взорвать его; деяние это предусмотрено 141 и 145 ст. ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 4, и
5) состоя начальником сухопутной обороны крепости Порт-Артур, зная о намерении генерала Стесселя сдать крепость японским войскам, когда еще не все средства обороны были исчерпаны, так как численность наличного гарнизона и количество боевых и продовольственных запасов обеспечивали возможность продолжения ее, и разделяя это намерение, он, согласившись предварительно с генералом Стесселем, содействовал ему в приведения этого намерения в исполнение, а именно: 19 декабря 1904 года доложил генералу Стесселю о необходимости немедленно отправить парламентера к генералу Ноги с предложением капитуляции крепости, а затем уже после отправки парламентера по собственной инициативе и вопреки приказанию коменданта приказал начальнику обороны восточного фронта генералу Горбатовскому, очистить без боя, под угрозою побудительных мер, батарею лит. Б, а также Малое Орлиное Гнездо и Куропаткине-кии люнет, каковые укрепления во исполнение этого приказания вечером и были действительно очищены нашими войсками, причем он, генерал-лейтенант Фок, вполне сознавал, что такими своими распоряжениями ставил оборону крепости в крайне невыгодные условия в случае, если бы переговоры о сдаче крепости почему-либо были прекращены, и давал этим возможность японским уполномоченным предъявить невыгодные и унизительные для нас условия капитуляции; деяние это предусмотрено 13 ст. Улож. о наказ, угол, и исправ.; и 251 ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3.
Генерал-лейтенант Смирнов — в том, что: 1) заподозрив после сдачи 5 декабря 1904 г. японцам форта II о существовании между генералами Стесселем и Фоком соглашения привести крепость в такое состояние, в котором можно было бы оправдать ее сдачу, он, вопреки лежавшей на нем в силу статьи 57 Положения об управлении крепостями (приказ по военному ведомству 1901 г. № 358) обязанности, не устранил тотчас же генерал-лейтенанта Фока от командования и вообще не принял энергичных мер к воспрепятствованию им в исполнение их плана, а ограничился лишь посылкой главнокомандующему телеграммы, в которой просил или утвердить его в полных правах коменданта, или сложить с него обязанности последнего и всякую ответственность за дальнейшую оборону крепости; деяние это предусмотрено 142 и 145 ст. ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3
2) узнав 19 декабря 1904 года о посылке генерал-адъютантом Стесселем письма генералу Ноги с предложением войти в переговоры относительно капитуляции крепости, он, вопреки 69 ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3, и 57 статьи Положения об управлении крепостями (приказ по военному ведомству 1901 г. № 358), не созвал совета обороны и не настаивал перед генерал-адъютантом Стесселем на точном соблюдении им статьи 62 вышеупомянутого Положения, а равно и на исполнении решения военного совета 16 декабря того же года продолжать упорную оборону крепости, каковые деяния предусмотрены 69, 142 и 145 ст. ст. XXII кн. С. В. П. 1869 г. изд. 3.
Обвинительный акт составлен в г. Санкт-Петербурге июня 5 дня 1907 г.
<< Назад
Вперёд>>
