Глава 14. Политический кризис. Убийство Распутина (декабрь 1916 г.)
Политическая обстановка в стране становилась все более напряженной, и мы чувствовали приближение бури. Недовольство охватило все слои общества, так что в печати, даже несмотря на жесткую цензуру, стали открыто писать об этом. Партийные пристрастия делались все более отчетливыми, но в одном все были единодушны: пора положить конец всевластию Распутина. Все считали его зловещим советником двора и возлагали на него ответственность за несчастья, которые переживала страна. Его обвиняли во всех смертных грехах и объявили чудовищем, способным на все мыслимые и немыслимые злодеяния. Для многих он был самим дьяволом-антихристом, чье пришествие на землю предвещало еще более страшные несчастья.
Царь долгое время сопротивлялся влиянию Распутина. Сначала он терпел его, потому что не хотел и боялся подорвать веру в него царицы, – веру, благодаря которой она только и жила. Он не хотел удалять Распутина от двора, потому что, если бы Алексей Николаевич умер, в глазах матери Николай II был бы убийцей собственного сына. Тем не менее он относился к «старцу» с осторожной сдержанностью и лишь в самом конце стал разделять взгляды жены. Было предпринято много попыток раскрыть ему глаза на истинное лицо Распутина и добиться удаления того от двора. Доверие царя к Распутину было поколеблено, однако полностью убедить его не удалось.[44]
6 ноября мы покинули Царское Село и после кратковременного пребывания в Могилеве отправились в Киев, где царь должен был навестить вдовствующую императрицу. Он провел два дня в обществе матери и нескольких своих родственников, которые изо всех сил пытались объяснить ему, насколько серьезно его положение, и убедить принять самые радикальные меры для исправления ситуации. Царь очень серьезно отнесся к полученным там советам. Он никогда не выглядел столь озабоченным. Обычно он умел держать себя в руках, но в этот раз его нервозность прорвалась наружу, и он пару раз был весьма груб с Алексеем Николаевичем.
Мы вернулись в Ставку 12-го, и через несколько дней Штюрмер был снят со своего поста, ко всеобщему нескрываемому облегчению. Царь доверил пост председателя Совета министров А. Трепову, который был известен как сторонник умеренных и разумных реформ. К несчастью, интриги продолжались. Немцы хвастались, что все это – лишь начало крупных неприятностей, и удвоили свои усилия, сея семена сомнения и подозрительности повсюду и пытаясь окончательно скомпрометировать двор в глазах народа.
Трепов просил царя снять министра внутренних дел Протопопова, чье полное бессилие и близость к Распутину сделали его крайне непопулярным. Председатель Совета считал, что никогда не сможет сделать ничего полезного, пока этот министр остается на своем посту, поскольку политики всех рангов объявили о своем бессилии и отказались взять на себя ответственность за дальнейшее развитие событий.
Мужественная инициатива патриотов – Сазонова, Кривошеева, Самарина, Игнатьева и Трепова (их, конечно, было гораздо больше) – не получила поддержки. Если бы интеллигенция страны сплотилась вокруг этих людей, можно было бы вполне законным путем отвести надвигающуюся опасность. Но они не получили ожидаемой поддержки. Критиканство, интриги, соперничество личностей и партий помешали этому союзу, который только и мог спасти ситуацию.
Если бы этот союз состоялся, он представлял бы собой силу, которая могла нейтрализовать влияние Распутина и его приспешников. К сожалению, очень немногие понимали это. Большинство покинуло этот союз по причине неразрешимых противоречий, а уйдя с поля боя, оставили его всякого рода авантюристам и интриганам.
Они даже не пытались облегчить груз, лежавший на плечах людей, которые понимали опасность и пытались спасти царя, пусть и помимо его воли, и поддержать гибнущий режим до конца войны.
Сначала царь согласился с предложениями Трепова, но под влиянием царицы изменил мнение и не смог принять решения. Его так часто обманывали, что он не знал, кому мог доверять. Он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Он не щадил себя, но груз, который он возложил на свои плечи, был непосилен. Он и сам понимал это. Отсюда – его мягкость по отношению к царице и тот факт, что он все чаще подчинялся ее воле.
Тем не менее многие решения, которые он принял в 1915 году, и его февральский визит в Думу в 1916-м показывают, что тогда, по крайней мере, он мог сопротивляться ее желаниям, когда знал, что это – на благо страны. Только осенью 1916 года он окончательно подпал под ее влияние и то лишь потому, что был измучен постоянным напряжением двойной роли монарха и главнокомандующего и растущей изоляцией и не знал, что делать, чтобы как-то изменить ухудшающуюся с каждым днем ситуацию. Если бы в тот момент умеренные партии поддержали его, он, возможно, нашел бы в себе силы продолжить сопротивление.
Сама же царица искренне верила, что Протопопов был единственным человеком, способным спасти Россию, по словам Распутина разумеется.
Протопопов остался на своем посту, и Трепов, понимая свое бессилие, предпочел сам подать заявление об отставке.
8 декабря мы вернулись в Царское Село. Ситуация с каждым днем обострялась. Распутин знал, что над ним собираются тучи ненависти, и боялся покидать свою маленькую квартирку в Петрограде. Ненависть к нему достигла точки кипения, страна ждала освобождения от его влияния и надеялась, что кто-нибудь избавит ее от этого воплощения зла. Однако Распутина хорошо охраняли. Он был под защитой полиции, которая днем и ночью вела наблюдение за его домом.
Я не думаю, что Распутин являлся германским агентом в обычном значении этого слова, но, безусловно, он был мощным орудием в руках германского Генштаба, который был жизненно заинтересован в продлении жизни столь ценного союзника. Распутин был окружен германскими шпионами, которые одновременно и охраняли его. Немцы нашли в нем чудесное орудие для компрометации двора и на все 100 процентов использовали его.
Очень многие (в том числе и лучшие друзья царицы) пытались раскрыть ей глаза на истинный характер Распутина. Однако все их усилия разбивались о ее слепую веру. В этот критический момент великая княгиня Елизавета Федоровна[45] решила предпринять последнюю попытку спасти сестру. Она приехала из Москвы, намереваясь провести несколько дней в Царском Селе с родными, которых так любила. Она была на 9 лет старше сестры и чувствовала к ней почти материнскую нежность. Стоит напомнить, что именно в ее доме останавливалась молодая принцесса в свой первый приезд в Россию. Именно она помогала Александре Федоровне мудрыми советами и окружала ее всяческим вниманием, когда та взошла на русский престол. Она и раньше часто пыталась разъяснить царице истинное положение вещей, но тщетно. Но на этот раз Елизавета Федоровна надеялась, что Бог даст ей силу убеждения, которой ей не хватало раньше, и поможет отвести катастрофу, которая, как она чувствовала, уже приближалась.
Когда великая княгиня приехала в Царское Село, она сразу же поговорила с царицей, стараясь силой своей любви убедить трезво взглянуть на вещи и умоляя прислушаться к ее предостережениям ради своей семьи и страны. Однако никто не мог поколебать доверие царицы к «старцу». Она понимала, какие чувства заставили сестру пойти на этот шаг, но ее огорчало, что сестра верила всей этой, на ее взгляд, клевете, цель которой состояла лишь в одном – погубить «старца». Поэтому она попросила сестру больше никогда не поднимать этот вопрос. Когда великая княгиня попыталась настоять на своем, царица прекратила разговор. Попытка Елизаветы Федоровны не принесла успеха.
Через несколько часов, глубоко опечаленная, великая княгиня отправилась в Москву. Царица с дочерьми проводили ее до станции. Сестры попрощались. Конечно, нежная привязанность, существовавшая между ними с детства, никуда не делась, но они понимали, что между ними пролегла трещина.[46]
Им больше не суждено было встретиться.
18 декабря мы снова отправились в Могилев. Ситуация на фронте изменилась к худшему. Только что были получены новости о сдаче врагам Бухареста – это известие повергло всех в уныние. Казалось, сбываются самые мрачные прогнозы. Судя по всему, Румыния была потеряна.
Мы все были подавлены и ощущали смутное беспокойство, которое обычно испытывают люди перед лицом надвигающейся опасности или катастрофы. Начались разговоры о грядущей буре.
И вдруг, как гром среди ясного неба, до нас дошло известие об убийстве Распутина.[47] Это было 31 декабря, и в тот же день мы отправились в Царское Село.
Я никогда не забуду, что почувствовал, когда увидел царицу. Несмотря на все усилия, ее лицо выдавало муки, которые она испытывала. Она была безутешна. Ее идол был свергнут. Единственный, кто мог спасти ее сына, сам был мертв. Теперь, когда его не стало, была возможна любая катастрофа, любое несчастье. Начался период ожидания, – мучительного ожидания неизбежного горя.
Царь долгое время сопротивлялся влиянию Распутина. Сначала он терпел его, потому что не хотел и боялся подорвать веру в него царицы, – веру, благодаря которой она только и жила. Он не хотел удалять Распутина от двора, потому что, если бы Алексей Николаевич умер, в глазах матери Николай II был бы убийцей собственного сына. Тем не менее он относился к «старцу» с осторожной сдержанностью и лишь в самом конце стал разделять взгляды жены. Было предпринято много попыток раскрыть ему глаза на истинное лицо Распутина и добиться удаления того от двора. Доверие царя к Распутину было поколеблено, однако полностью убедить его не удалось.[44]
6 ноября мы покинули Царское Село и после кратковременного пребывания в Могилеве отправились в Киев, где царь должен был навестить вдовствующую императрицу. Он провел два дня в обществе матери и нескольких своих родственников, которые изо всех сил пытались объяснить ему, насколько серьезно его положение, и убедить принять самые радикальные меры для исправления ситуации. Царь очень серьезно отнесся к полученным там советам. Он никогда не выглядел столь озабоченным. Обычно он умел держать себя в руках, но в этот раз его нервозность прорвалась наружу, и он пару раз был весьма груб с Алексеем Николаевичем.
Мы вернулись в Ставку 12-го, и через несколько дней Штюрмер был снят со своего поста, ко всеобщему нескрываемому облегчению. Царь доверил пост председателя Совета министров А. Трепову, который был известен как сторонник умеренных и разумных реформ. К несчастью, интриги продолжались. Немцы хвастались, что все это – лишь начало крупных неприятностей, и удвоили свои усилия, сея семена сомнения и подозрительности повсюду и пытаясь окончательно скомпрометировать двор в глазах народа.
Трепов просил царя снять министра внутренних дел Протопопова, чье полное бессилие и близость к Распутину сделали его крайне непопулярным. Председатель Совета считал, что никогда не сможет сделать ничего полезного, пока этот министр остается на своем посту, поскольку политики всех рангов объявили о своем бессилии и отказались взять на себя ответственность за дальнейшее развитие событий.
Мужественная инициатива патриотов – Сазонова, Кривошеева, Самарина, Игнатьева и Трепова (их, конечно, было гораздо больше) – не получила поддержки. Если бы интеллигенция страны сплотилась вокруг этих людей, можно было бы вполне законным путем отвести надвигающуюся опасность. Но они не получили ожидаемой поддержки. Критиканство, интриги, соперничество личностей и партий помешали этому союзу, который только и мог спасти ситуацию.
Если бы этот союз состоялся, он представлял бы собой силу, которая могла нейтрализовать влияние Распутина и его приспешников. К сожалению, очень немногие понимали это. Большинство покинуло этот союз по причине неразрешимых противоречий, а уйдя с поля боя, оставили его всякого рода авантюристам и интриганам.
Они даже не пытались облегчить груз, лежавший на плечах людей, которые понимали опасность и пытались спасти царя, пусть и помимо его воли, и поддержать гибнущий режим до конца войны.
Сначала царь согласился с предложениями Трепова, но под влиянием царицы изменил мнение и не смог принять решения. Его так часто обманывали, что он не знал, кому мог доверять. Он чувствовал себя одиноким и всеми покинутым. Он не щадил себя, но груз, который он возложил на свои плечи, был непосилен. Он и сам понимал это. Отсюда – его мягкость по отношению к царице и тот факт, что он все чаще подчинялся ее воле.
Тем не менее многие решения, которые он принял в 1915 году, и его февральский визит в Думу в 1916-м показывают, что тогда, по крайней мере, он мог сопротивляться ее желаниям, когда знал, что это – на благо страны. Только осенью 1916 года он окончательно подпал под ее влияние и то лишь потому, что был измучен постоянным напряжением двойной роли монарха и главнокомандующего и растущей изоляцией и не знал, что делать, чтобы как-то изменить ухудшающуюся с каждым днем ситуацию. Если бы в тот момент умеренные партии поддержали его, он, возможно, нашел бы в себе силы продолжить сопротивление.
Сама же царица искренне верила, что Протопопов был единственным человеком, способным спасти Россию, по словам Распутина разумеется.
Протопопов остался на своем посту, и Трепов, понимая свое бессилие, предпочел сам подать заявление об отставке.
8 декабря мы вернулись в Царское Село. Ситуация с каждым днем обострялась. Распутин знал, что над ним собираются тучи ненависти, и боялся покидать свою маленькую квартирку в Петрограде. Ненависть к нему достигла точки кипения, страна ждала освобождения от его влияния и надеялась, что кто-нибудь избавит ее от этого воплощения зла. Однако Распутина хорошо охраняли. Он был под защитой полиции, которая днем и ночью вела наблюдение за его домом.
Я не думаю, что Распутин являлся германским агентом в обычном значении этого слова, но, безусловно, он был мощным орудием в руках германского Генштаба, который был жизненно заинтересован в продлении жизни столь ценного союзника. Распутин был окружен германскими шпионами, которые одновременно и охраняли его. Немцы нашли в нем чудесное орудие для компрометации двора и на все 100 процентов использовали его.
Очень многие (в том числе и лучшие друзья царицы) пытались раскрыть ей глаза на истинный характер Распутина. Однако все их усилия разбивались о ее слепую веру. В этот критический момент великая княгиня Елизавета Федоровна[45] решила предпринять последнюю попытку спасти сестру. Она приехала из Москвы, намереваясь провести несколько дней в Царском Селе с родными, которых так любила. Она была на 9 лет старше сестры и чувствовала к ней почти материнскую нежность. Стоит напомнить, что именно в ее доме останавливалась молодая принцесса в свой первый приезд в Россию. Именно она помогала Александре Федоровне мудрыми советами и окружала ее всяческим вниманием, когда та взошла на русский престол. Она и раньше часто пыталась разъяснить царице истинное положение вещей, но тщетно. Но на этот раз Елизавета Федоровна надеялась, что Бог даст ей силу убеждения, которой ей не хватало раньше, и поможет отвести катастрофу, которая, как она чувствовала, уже приближалась.
Когда великая княгиня приехала в Царское Село, она сразу же поговорила с царицей, стараясь силой своей любви убедить трезво взглянуть на вещи и умоляя прислушаться к ее предостережениям ради своей семьи и страны. Однако никто не мог поколебать доверие царицы к «старцу». Она понимала, какие чувства заставили сестру пойти на этот шаг, но ее огорчало, что сестра верила всей этой, на ее взгляд, клевете, цель которой состояла лишь в одном – погубить «старца». Поэтому она попросила сестру больше никогда не поднимать этот вопрос. Когда великая княгиня попыталась настоять на своем, царица прекратила разговор. Попытка Елизаветы Федоровны не принесла успеха.
Через несколько часов, глубоко опечаленная, великая княгиня отправилась в Москву. Царица с дочерьми проводили ее до станции. Сестры попрощались. Конечно, нежная привязанность, существовавшая между ними с детства, никуда не делась, но они понимали, что между ними пролегла трещина.[46]
Им больше не суждено было встретиться.
18 декабря мы снова отправились в Могилев. Ситуация на фронте изменилась к худшему. Только что были получены новости о сдаче врагам Бухареста – это известие повергло всех в уныние. Казалось, сбываются самые мрачные прогнозы. Судя по всему, Румыния была потеряна.
Мы все были подавлены и ощущали смутное беспокойство, которое обычно испытывают люди перед лицом надвигающейся опасности или катастрофы. Начались разговоры о грядущей буре.
И вдруг, как гром среди ясного неба, до нас дошло известие об убийстве Распутина.[47] Это было 31 декабря, и в тот же день мы отправились в Царское Село.
Я никогда не забуду, что почувствовал, когда увидел царицу. Несмотря на все усилия, ее лицо выдавало муки, которые она испытывала. Она была безутешна. Ее идол был свергнут. Единственный, кто мог спасти ее сына, сам был мертв. Теперь, когда его не стало, была возможна любая катастрофа, любое несчастье. Начался период ожидания, – мучительного ожидания неизбежного горя.
<< Назад Вперёд>>
