Глава 19. Наше заточение в Тобольске (август – декабрь 1917 г.)
Каковы были причины того, что Совет министров принял решение отправить императорскую семью в Тобольск?
Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. Когда Керенский говорил царю о предполагаемом переезде, он объяснил его необходимость тем, что Временное правительство решило предпринять самые решительные меры против большевиков; это, безусловно, привело бы к некоторому периоду беспорядков и вооруженных конфликтов, жертвой которых могла стать императорская семья.
Поэтому было заявлено, что долг Временного правительства (и Керенского лично) – обезопасить царя и его семью. Было и другое мнение: говорили, что это – проявление слабости правительства перед экстремистами, которые, видя, что настроения в армии начинают сдвигаться в пользу царя, потребовали выслать его в Сибирь. Так или иначе, наше путешествие из Царского Села в Тобольск проходило во вполне комфортных условиях и без каких-либо видимых происшествий.
Отбыв из Царского Села 14 августа в 6 утра, мы добрались до Тюмени (ближайшей к Тобольску железнодорожной станции) вечером 17-го и через несколько часов сели на борт парохода «Русь».
На следующий день мы проехали родную деревню Распутина, и вся семья, собравшись на палубе, могла видеть дом «старца», который выделялся на фоне других изб. В этом событии не было ничего удивительного для них, потому что Распутин предсказывал его, и судьба вновь подтвердила его пророческие слова.
19-го, к концу дня, мы неожиданно увидели в излучине реки очертания кремля, который возвышался над Тобольском, и час спустя прибыли на место.
Дом, где мы должны были разместиться, был еще не готов, поэтому несколько дней мы вынуждены были провести на борту парома, а в наш новый дом въехали только 26 августа.
Семья заняла весь первый этаж губернаторского дома, который был очень просторен и удобен. Придворные разместились в доме Корнилова, одного из богатейших купцов Тобольска. Этот дом был расположен на другой стороне дороги, напротив нашего дома. Охрана состояла из солдат бывших стрелковых полков императорской семьи, которые приехали с нами из Царского Села. Они были под началом полковника Кобылинского, благороднейшего человека, который всем сердцем привязался к нам; он делал все, что мог, чтобы облегчить нашу участь.
Сначала условия нашего содержания в Тобольске мало чем отличались от тех, в которых мы жили в Царском Селе. У нас было все самое необходимое. Но царь и дети страдали от нехватки двигательной активности. Их физические нагрузки ограничивались работой в небольшом огороде и во дворе, который был обнесен высоким забором. Дворик был очень маленьким, и там за ними могли наблюдать солдаты, чьи бараки выходили на отведенные нам «хоромы». С другой стороны, окружение царя и слуги были несколько свободнее, чем в Царском Селе (по крайней мере, вначале), и им разрешалось выходить в город или ближайшие окрестности.
В сентябре комиссар Панкратов прибыл в Тобольск. Его послал сюда Керенский. Его сопровождал заместитель Никольский – как и он сам, бывший политический ссыльный. Панкратов был весьма образованным и знающим человеком с мягким характером. В общем, типичный просвещенный фанатик. Он произвел на царя приятное впечатление и впоследствии даже привязался к детям.
А вот Никольский был низкой и жестокой личностью. Ограниченный и упрямый, он все свое время посвящал тому, чтобы создавать нам всяческие неудобства. Сразу же после прибытия он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы всех нас сфотографировали. Когда полковник возразил, что это – лишнее, поскольку солдаты и без того знают нас в лицо, он ответил: «Они же заставляли нас делать это в старые времена. Теперь пришла наша очередь». Его приказ был выполнен, и с тех пор мы носили с собой наши личные карточки с фотографией и номером владельца.
Сначала церковные службы проводились в доме, в большом зале на первом этаже. Настоятель церкви Вознесения, дьякон и четыре монахини из Ивановского монастыря имели разрешение проводить службы. Однако там не было освященного алтаря, и потому было невозможно проводить обедню. Это было серьезным испытанием для семьи. Наконец, 21 сентября, в праздник Рождества Богородицы, пленникам разрешили первый раз пойти в церковь. Это очень обрадовало их, однако такая радость выдавалась им нечасто. В такие дни мы вставали очень рано и, собравшись во дворе, шли через маленькие ворота, ведущие в общественный парк, который пересекали, проходя между двумя рядами солдат. Мы всегда посещали главную службу утром и почти всегда были в церкви одни: всякие посторонние в это время в церковь не допускались. По дороге в церковь и обратно я часто видел, как люди крестились или падали на колени, когда мимо них проходили их величества. В целом жители Тобольска все еще были преданы императорской семье, и нашим охранникам приходилось неоднократно разгонять их, когда они собирались под нашими окнами, снимали шапки или крестились, проходя мимо дома.
Тем временем наша жизнь шла по накатанным рельсам, и, мобилизовав все наши ресурсы, мы сумели возобновить занятия с цесаревичем и двумя младшими княжнами. Уроки начинались в 9 часов. Затем с 11 до 12 мы делали перерыв для прогулки, во время которой к нам присоединялся царь. Поскольку класса здесь не было, уроки обычно проходили на первом этаже – в большом зале, а иногда в комнате Алексея Николаевича или моей. Я жил в цокольном этаже, в бывшем кабинете губернатора. В час мы собирались на обед. Царица, когда она чувствовала себя плохо, часто ела у себя в комнате с Алексеем Николаевичем. Около двух дня мы снова шли гулять и гуляли или играли до 4 часов дня.
Царь очень страдал от недостатка физической нагрузки. Полковник Кобылинский, которому мы пожаловались на это неудобство, велел доставить несколько березовых бревен, а также закупил топоры и пилы, и мы смогли сами заготавливать дрова для кухни и печи. Это было одним из наших главных развлечений на свежем воздухе во время пребывания в Тобольске, и даже великие княжны научились весьма ловко управляться с пилами.
После чая занятия возобновлялись и длились до половины седьмого. Ужинали мы на час позже, а после ужина шли в большой зал выпить кофе. Нас всех приглашали провести вечер в кругу семьи, и скоро это вошло у нас в привычку. Мы устраивали какие-нибудь игры и представления, чтобы как-то разнообразить монотонность наших дней. Когда сделалось совсем холодно и находиться в большом зале стало решительно невозможно, мы нашли себе пристанище в соседней комнате, которая использовалась их величествами как гостиная и была единственной по-настоящему комфортабельной комнатой в доме. Пока великие княжны вышивали или играли с нами, царь часто читал нам вслух. Царица регулярно играла партию или две в безик с генералом Татищевым, а затем занималась своими делами или просто отдыхала в кресле. В этой семейной атмосфере мы проводили долгие зимние вечера, затерянные в бескрайних просторах Сибири.
Во время своего пребывания в Тобольске мы были практически оторваны от внешнего мира и не знали, что происходит в стране. Письма доходили до нас нерегулярно и с большим опозданием. Из прессы в нашем распоряжении была только какая-то местная газетенка, отпечатанная на оберточной бумаге, которая сообщала «новости» не самой первой свежести, да и то в сильно искаженном или урезанном виде.
Царь тем не менее жадно следил за событиями в стране. Он понимал, что Россия движется к краху. У него появилась небольшая надежда, когда генерал Корнилов предложил Керенскому пойти на Петроград и положить конец большевистскому движению, которое приобретало все более и более угрожающие формы. Как же велико было его разочарование, когда Временное правительство отвергло этот единственный шанс на спасение! Он видел в этом предложении единственную возможность избежать надвигающейся катастрофы. Тогда я впервые услышал от царя сожаление о том, что он отрекся от власти. Он пошел на это в надежде, что люди, желавшие избавиться от него, смогут довести войну до победного конца и спасти Россию. Он тогда боялся, что его отказ спровоцирует начало гражданской войны перед лицом внешнего врага, и не хотел, чтобы по его вине пролилась хоть капля русской крови. Но разве не вслед за этим на арене появился Ленин и его пособники, платные агенты Германии, чья преступная агитация уничтожила армию и подорвала устои страны? Теперь ему было мучительно больно видеть, что его отречение было напрасным и что своим отказом от трона в интересах страны он на деле принес ей страшный вред. Эта мысль не давала ему покоя, преследовала его и, наконец, переросла в постоянное нравственное беспокойство и отчаяние.
Примерно 15 ноября мы узнали, что Временное правительство пало и большевики взяли власть. Однако это событие не сразу сказалось на нашем положении. Им пришло в голову вспомнить о нашем существовании только через несколько месяцев.
Недели шли, а новости, доходящие до нас, становились все печальнее. Однако нам было очень трудно следить за событиями и оценивать их значение, потому что имевшаяся в нашем распоряжении информация не позволяла понять их причины и в полной мере оценить последствия. И даже если нам удавалось получать хотя бы примерное представление о том, что происходит в России, Европа оставалась для нас закрытой книгой.
Тем временем идеи большевиков начали оказывать свое разрушительное воздействие на дух солдат, которые охраняли нас и которые до того весьма настороженно относились к большевикам. Наша охрана состояла в основном из людей, которым идеи большевизма были чужды. Это были солдаты 1-го и 4-го полков, которые были наиболее лояльно настроены по отношению к императорской семье, в особенности – к детям. Великие княжны, чья непосредственность была их главным оружием, очень любили разговаривать с этими людьми, которые, казалось, так же были связаны с прошлым, как и они сами. Они расспрашивали их о семьях, родных деревнях или боях, в которых они принимали участие во время Великой войны.
Алексей Николаевич, который все еще был для них «наследником», также завоевал их сердца, и они старались развлечь мальчика и доставить ему удовольствие. Отдельный отряд 4-го полка, который в основном состоял из унтер-офицеров, проявлял особую любовь к членам царской семьи, которым всегда было приятно видеть на дежурстве этих добрых людей. В эти дни царь с детьми тайком приходили к ним на вахту, и там они играли в шашки и разговаривали с людьми, чье поведение всегда было предельно корректным.
Как же они однажды удивились, когда увидели на пороге комиссара Панкратова, который смотрел на эту сцену с нескрываемым удивлением. Увидев его недоумение, царь жестом пригласил Панкратова войти и сесть за стол. Но комиссар, очевидно, решил, что он здесь будет лишним; пробормотав что-то невразумительное, он развернулся и быстрым шагом вышел из помещения.
Как я уже говорил, Панкратов был фанатиком революции, но у него были твердые гуманитарные принципы. Он не был плохим человеком. Вскоре после появления в Тобольске он организовал занятия для солдат, где их знакомили с либеральными идеями. Он лично делал все, чтобы развить в них чувство патриотизма и гражданского сознания. Однако эти усилия обернулись против него самого. Убежденный противник большевизма, он в действительности готовил для него почву и распространял его идеи. Как мы еще увидим, ему было суждено самому стать первой жертвой своих усилий.
Солдаты 2-го полка с самого начала отличались революционными настроениями. Еще в Царском Селе они доставляли пленникам немало неприятных моментов. Большевистский переворот лишь добавил им ощущения своей безнаказанности и наглости. Они сформировали «солдатский комитет», который поставил своей целью ужесточить условия содержания царской семьи. Постепенно к этому комитету перешли полномочия полковника Кобылинского. Мы получили доказательство злонамеренности этого комитета, когда в конце декабря (по старому стилю) к нам приехала баронесса Буксгевден. Они делила с нами заточение в Царском Селе, и только состояние здоровья не позволило ей покинуть его вместе с нами. Как только баронесса выздоровела, она с разрешения Керенского направилась в Тобольск. Однако комитет запретил ей поселиться в губернаторском доме, и баронесса нашла себе жилье в городе. Это было большим огорчением для царицы и всей семьи, которые с нетерпением ждали ее прибытия.
Так мы подошли к Рождеству.
Царица и великие княжны уже много недель собственными руками готовили для всех подарки. Ее величество связала несколько шерстяных жилетов и раздала их слугам. Таким внимательным и даже трогательным отношением она хотела выразить свою благодарность этим людям, которые остались верными семье.
24 декабря священник пришел в дом для рождественской службы. Все собрались в большом зале. Дети предвкушали наше удивление при виде «сюрприза», который они приготовили для нас. Мы все считали себя частью одной большой семьи. Мы старались забыть о наших проблемах, чтобы насладиться минутами мирного праздника в узком семейном кругу.
На следующий день мы пошли в церковь. По знаку священника дьякон затянул «Многие лета» (молитву за здравие императорской семьи). Солдаты потребовали прекратить молитву. Этот инцидент омрачил светлые воспоминания, которые этот день мог бы оставить в наших сердцах. Он также добавил раздражения в отношение к нам солдат, и надзор за нами ужесточился.
Трудно дать однозначный ответ на этот вопрос. Когда Керенский говорил царю о предполагаемом переезде, он объяснил его необходимость тем, что Временное правительство решило предпринять самые решительные меры против большевиков; это, безусловно, привело бы к некоторому периоду беспорядков и вооруженных конфликтов, жертвой которых могла стать императорская семья.
Поэтому было заявлено, что долг Временного правительства (и Керенского лично) – обезопасить царя и его семью. Было и другое мнение: говорили, что это – проявление слабости правительства перед экстремистами, которые, видя, что настроения в армии начинают сдвигаться в пользу царя, потребовали выслать его в Сибирь. Так или иначе, наше путешествие из Царского Села в Тобольск проходило во вполне комфортных условиях и без каких-либо видимых происшествий.
Отбыв из Царского Села 14 августа в 6 утра, мы добрались до Тюмени (ближайшей к Тобольску железнодорожной станции) вечером 17-го и через несколько часов сели на борт парохода «Русь».
На следующий день мы проехали родную деревню Распутина, и вся семья, собравшись на палубе, могла видеть дом «старца», который выделялся на фоне других изб. В этом событии не было ничего удивительного для них, потому что Распутин предсказывал его, и судьба вновь подтвердила его пророческие слова.
19-го, к концу дня, мы неожиданно увидели в излучине реки очертания кремля, который возвышался над Тобольском, и час спустя прибыли на место.
Дом, где мы должны были разместиться, был еще не готов, поэтому несколько дней мы вынуждены были провести на борту парома, а в наш новый дом въехали только 26 августа.
Семья заняла весь первый этаж губернаторского дома, который был очень просторен и удобен. Придворные разместились в доме Корнилова, одного из богатейших купцов Тобольска. Этот дом был расположен на другой стороне дороги, напротив нашего дома. Охрана состояла из солдат бывших стрелковых полков императорской семьи, которые приехали с нами из Царского Села. Они были под началом полковника Кобылинского, благороднейшего человека, который всем сердцем привязался к нам; он делал все, что мог, чтобы облегчить нашу участь.
Сначала условия нашего содержания в Тобольске мало чем отличались от тех, в которых мы жили в Царском Селе. У нас было все самое необходимое. Но царь и дети страдали от нехватки двигательной активности. Их физические нагрузки ограничивались работой в небольшом огороде и во дворе, который был обнесен высоким забором. Дворик был очень маленьким, и там за ними могли наблюдать солдаты, чьи бараки выходили на отведенные нам «хоромы». С другой стороны, окружение царя и слуги были несколько свободнее, чем в Царском Селе (по крайней мере, вначале), и им разрешалось выходить в город или ближайшие окрестности.
В сентябре комиссар Панкратов прибыл в Тобольск. Его послал сюда Керенский. Его сопровождал заместитель Никольский – как и он сам, бывший политический ссыльный. Панкратов был весьма образованным и знающим человеком с мягким характером. В общем, типичный просвещенный фанатик. Он произвел на царя приятное впечатление и впоследствии даже привязался к детям.
А вот Никольский был низкой и жестокой личностью. Ограниченный и упрямый, он все свое время посвящал тому, чтобы создавать нам всяческие неудобства. Сразу же после прибытия он потребовал от полковника Кобылинского, чтобы всех нас сфотографировали. Когда полковник возразил, что это – лишнее, поскольку солдаты и без того знают нас в лицо, он ответил: «Они же заставляли нас делать это в старые времена. Теперь пришла наша очередь». Его приказ был выполнен, и с тех пор мы носили с собой наши личные карточки с фотографией и номером владельца.
Сначала церковные службы проводились в доме, в большом зале на первом этаже. Настоятель церкви Вознесения, дьякон и четыре монахини из Ивановского монастыря имели разрешение проводить службы. Однако там не было освященного алтаря, и потому было невозможно проводить обедню. Это было серьезным испытанием для семьи. Наконец, 21 сентября, в праздник Рождества Богородицы, пленникам разрешили первый раз пойти в церковь. Это очень обрадовало их, однако такая радость выдавалась им нечасто. В такие дни мы вставали очень рано и, собравшись во дворе, шли через маленькие ворота, ведущие в общественный парк, который пересекали, проходя между двумя рядами солдат. Мы всегда посещали главную службу утром и почти всегда были в церкви одни: всякие посторонние в это время в церковь не допускались. По дороге в церковь и обратно я часто видел, как люди крестились или падали на колени, когда мимо них проходили их величества. В целом жители Тобольска все еще были преданы императорской семье, и нашим охранникам приходилось неоднократно разгонять их, когда они собирались под нашими окнами, снимали шапки или крестились, проходя мимо дома.
Тем временем наша жизнь шла по накатанным рельсам, и, мобилизовав все наши ресурсы, мы сумели возобновить занятия с цесаревичем и двумя младшими княжнами. Уроки начинались в 9 часов. Затем с 11 до 12 мы делали перерыв для прогулки, во время которой к нам присоединялся царь. Поскольку класса здесь не было, уроки обычно проходили на первом этаже – в большом зале, а иногда в комнате Алексея Николаевича или моей. Я жил в цокольном этаже, в бывшем кабинете губернатора. В час мы собирались на обед. Царица, когда она чувствовала себя плохо, часто ела у себя в комнате с Алексеем Николаевичем. Около двух дня мы снова шли гулять и гуляли или играли до 4 часов дня.
Царь очень страдал от недостатка физической нагрузки. Полковник Кобылинский, которому мы пожаловались на это неудобство, велел доставить несколько березовых бревен, а также закупил топоры и пилы, и мы смогли сами заготавливать дрова для кухни и печи. Это было одним из наших главных развлечений на свежем воздухе во время пребывания в Тобольске, и даже великие княжны научились весьма ловко управляться с пилами.
После чая занятия возобновлялись и длились до половины седьмого. Ужинали мы на час позже, а после ужина шли в большой зал выпить кофе. Нас всех приглашали провести вечер в кругу семьи, и скоро это вошло у нас в привычку. Мы устраивали какие-нибудь игры и представления, чтобы как-то разнообразить монотонность наших дней. Когда сделалось совсем холодно и находиться в большом зале стало решительно невозможно, мы нашли себе пристанище в соседней комнате, которая использовалась их величествами как гостиная и была единственной по-настоящему комфортабельной комнатой в доме. Пока великие княжны вышивали или играли с нами, царь часто читал нам вслух. Царица регулярно играла партию или две в безик с генералом Татищевым, а затем занималась своими делами или просто отдыхала в кресле. В этой семейной атмосфере мы проводили долгие зимние вечера, затерянные в бескрайних просторах Сибири.
Во время своего пребывания в Тобольске мы были практически оторваны от внешнего мира и не знали, что происходит в стране. Письма доходили до нас нерегулярно и с большим опозданием. Из прессы в нашем распоряжении была только какая-то местная газетенка, отпечатанная на оберточной бумаге, которая сообщала «новости» не самой первой свежести, да и то в сильно искаженном или урезанном виде.
Царь тем не менее жадно следил за событиями в стране. Он понимал, что Россия движется к краху. У него появилась небольшая надежда, когда генерал Корнилов предложил Керенскому пойти на Петроград и положить конец большевистскому движению, которое приобретало все более и более угрожающие формы. Как же велико было его разочарование, когда Временное правительство отвергло этот единственный шанс на спасение! Он видел в этом предложении единственную возможность избежать надвигающейся катастрофы. Тогда я впервые услышал от царя сожаление о том, что он отрекся от власти. Он пошел на это в надежде, что люди, желавшие избавиться от него, смогут довести войну до победного конца и спасти Россию. Он тогда боялся, что его отказ спровоцирует начало гражданской войны перед лицом внешнего врага, и не хотел, чтобы по его вине пролилась хоть капля русской крови. Но разве не вслед за этим на арене появился Ленин и его пособники, платные агенты Германии, чья преступная агитация уничтожила армию и подорвала устои страны? Теперь ему было мучительно больно видеть, что его отречение было напрасным и что своим отказом от трона в интересах страны он на деле принес ей страшный вред. Эта мысль не давала ему покоя, преследовала его и, наконец, переросла в постоянное нравственное беспокойство и отчаяние.
Примерно 15 ноября мы узнали, что Временное правительство пало и большевики взяли власть. Однако это событие не сразу сказалось на нашем положении. Им пришло в голову вспомнить о нашем существовании только через несколько месяцев.
Недели шли, а новости, доходящие до нас, становились все печальнее. Однако нам было очень трудно следить за событиями и оценивать их значение, потому что имевшаяся в нашем распоряжении информация не позволяла понять их причины и в полной мере оценить последствия. И даже если нам удавалось получать хотя бы примерное представление о том, что происходит в России, Европа оставалась для нас закрытой книгой.
Тем временем идеи большевиков начали оказывать свое разрушительное воздействие на дух солдат, которые охраняли нас и которые до того весьма настороженно относились к большевикам. Наша охрана состояла в основном из людей, которым идеи большевизма были чужды. Это были солдаты 1-го и 4-го полков, которые были наиболее лояльно настроены по отношению к императорской семье, в особенности – к детям. Великие княжны, чья непосредственность была их главным оружием, очень любили разговаривать с этими людьми, которые, казалось, так же были связаны с прошлым, как и они сами. Они расспрашивали их о семьях, родных деревнях или боях, в которых они принимали участие во время Великой войны.
Алексей Николаевич, который все еще был для них «наследником», также завоевал их сердца, и они старались развлечь мальчика и доставить ему удовольствие. Отдельный отряд 4-го полка, который в основном состоял из унтер-офицеров, проявлял особую любовь к членам царской семьи, которым всегда было приятно видеть на дежурстве этих добрых людей. В эти дни царь с детьми тайком приходили к ним на вахту, и там они играли в шашки и разговаривали с людьми, чье поведение всегда было предельно корректным.
Как же они однажды удивились, когда увидели на пороге комиссара Панкратова, который смотрел на эту сцену с нескрываемым удивлением. Увидев его недоумение, царь жестом пригласил Панкратова войти и сесть за стол. Но комиссар, очевидно, решил, что он здесь будет лишним; пробормотав что-то невразумительное, он развернулся и быстрым шагом вышел из помещения.
Как я уже говорил, Панкратов был фанатиком революции, но у него были твердые гуманитарные принципы. Он не был плохим человеком. Вскоре после появления в Тобольске он организовал занятия для солдат, где их знакомили с либеральными идеями. Он лично делал все, чтобы развить в них чувство патриотизма и гражданского сознания. Однако эти усилия обернулись против него самого. Убежденный противник большевизма, он в действительности готовил для него почву и распространял его идеи. Как мы еще увидим, ему было суждено самому стать первой жертвой своих усилий.
Солдаты 2-го полка с самого начала отличались революционными настроениями. Еще в Царском Селе они доставляли пленникам немало неприятных моментов. Большевистский переворот лишь добавил им ощущения своей безнаказанности и наглости. Они сформировали «солдатский комитет», который поставил своей целью ужесточить условия содержания царской семьи. Постепенно к этому комитету перешли полномочия полковника Кобылинского. Мы получили доказательство злонамеренности этого комитета, когда в конце декабря (по старому стилю) к нам приехала баронесса Буксгевден. Они делила с нами заточение в Царском Селе, и только состояние здоровья не позволило ей покинуть его вместе с нами. Как только баронесса выздоровела, она с разрешения Керенского направилась в Тобольск. Однако комитет запретил ей поселиться в губернаторском доме, и баронесса нашла себе жилье в городе. Это было большим огорчением для царицы и всей семьи, которые с нетерпением ждали ее прибытия.
Так мы подошли к Рождеству.
Царица и великие княжны уже много недель собственными руками готовили для всех подарки. Ее величество связала несколько шерстяных жилетов и раздала их слугам. Таким внимательным и даже трогательным отношением она хотела выразить свою благодарность этим людям, которые остались верными семье.
24 декабря священник пришел в дом для рождественской службы. Все собрались в большом зале. Дети предвкушали наше удивление при виде «сюрприза», который они приготовили для нас. Мы все считали себя частью одной большой семьи. Мы старались забыть о наших проблемах, чтобы насладиться минутами мирного праздника в узком семейном кругу.
На следующий день мы пошли в церковь. По знаку священника дьякон затянул «Многие лета» (молитву за здравие императорской семьи). Солдаты потребовали прекратить молитву. Этот инцидент омрачил светлые воспоминания, которые этот день мог бы оставить в наших сердцах. Он также добавил раздражения в отношение к нам солдат, и надзор за нами ужесточился.
<< Назад Вперёд>>
