Русский рабочий вопрос весной 1916 года
Грубая репрессивная тактика военного начальства1 вызвала беспокойство думского большинства, пытавшегося содействовать умиротворению рабочих. В Думе предстояло обсуждение запроса о Путиловском конфликте военному министру и министру торговли и промышленности, внесенного 26 февраля по инициативе меньшевиков-оборонцев.
Собравшиеся в среду 2 марта на заседание сеньорен-конвента (совета старейшин) представители наиболее влиятельных в Думе течений2 сделали попытку совместно наметить некое подобие сценария предстоявшего заседания. Обсуждалось прежде всего предложение Д.Н. Чихачева выступить по поводу события с официальным обращением Думы в виде «внеочередного заявления» Родзянко. Октябристы высказались против, сомневаясь в способности Думы положительно повлиять на рабочих. «Причина заварухи — сложная: и экономическая, и политическая, и революционная, и пораженческая. Нельзя выработать обращение, не зная, какая доля превалирует», — говорил С.И. Шидловский. В том же смысле высказался Н.В. Савич: «Нельзя подействовать на все элементы. Убедить большинство нельзя: не знаем, где большинство и какие аргументы могут убедить. Боюсь неосторожного прикосновения... Наше выступление может быть опасно — если не попасть в тон... Лучше предоставить течению вещей». «Чем меньше вмешательства, чем меньше касаться вопроса, тем меньше трения, — убеждал коллег А.Д. Протопопов. — ...Надо оставить в покое. Чем меньше говорить, тем лучше». С.Т. Варун-Секрет предостерегал: после выступления председателя могут и другие потребовать слова для внеочередных заявлений, и тогда «нельзя не дать слова. Путь обсуждения в Думе недопустим. [В газетах появятся] белые полосы3. Рабочие не удовлетворятся. [Вообще следует] прекратить речи, которые могли бы волновать и раздражать».
М.В. Родзянко заявил, что «не вполне согласен с Варуном. Критика ожидается страной и вносит успокоение». Но «если бы совет старейшин сказал: выступать и осуждать забастовки, то это вызвало бы контрвыступление, [которое] трудно было бы запретить... Это вовлекло бы [Думу] в борьбу с рабочими». «Вначале, в совещании по обороне, мысль мне показалась удачной, — продолжал Родзянко. — [Но] еще до обмена мнений я переменил мнение. Абсолютный вред. Выступать не следует». Октябристы, таким образом, считали обсуждение Путиловского инцидента недопустимым.
Представители прогрессистов думали иначе: «Авторитетное выступление [от имени Думы], призывающее к успокоению, ценно, — возражал октябристам А.И. Коновалов. — В вечерних газетах [напечатают] — произведет впечатление. Согласен с П.Н. [Милюковым], что глубока разница мировоззрений, [отсюда] величайшие трудности. Психология — иная, чем наша. Но — члены рабочей группы [Центрального военно-промышленного комитета] в отчаянии пришли к нам. “Мы порвали с путиловцами, нас отвергли, обратиться некуда”. Если бы социал-демократы в порядке внеочередного заявления призвали стать на работу. Сожалею, что их здесь нет. С ними возможно было бы и обращение председателя Государственной думы, после социал-демократа и, может быть, какого-либо другого оратора». П.Н. Ефремов считал выступление Думы необходимым: «Трудно в Думе остаться в стороне». Конечно, выступление председателя Думы еще не покончит с забастовками. «Если [высказать] косвенное осуждение, будет отчужденность, если потворство или поддержка, это — заигрывание... Надо обратиться к другой стороне — правительству, чт[обы] тумановские мероприятия не продолжались... Но если разойдемся, не отменим [тумановские распоряжения], а утвердим, — подольет масла в огонь». Коновалов готов был идти и дальше: «С этой властью мы идем к поражению. Не сказать этого... — значит не ответить рабочим».
С наибольшим пониманием было встречено обобщение ситуации в выступлении Маркова: «Только два выхода: или стать Государственной думе во главе движения и помочь им [революционерам] сотворить до конца, или переменить тактику, перестать гвоздить правительство», «[допустимо] нападать на министров исключительно в закрытом заседании. Хуже всего — убеждать: не делайте того, к чему мы вас логически призываем. Или примыкайте к революции, или прекратите опасное движение, которое Дума начала». «Логика на стороне Маркова 2-го», — признал Коновалов. «Согласен с Марковым, — заявил и Варун-Секрет. — Ежедневное подхлестывание вызывает политические резолюции. Пора прекратить речи по внутренней политике и говорить только в закрытых заседаниях».
Состоявшийся обмен мнений отразил не только давно сложившиеся партийные разногласия, но и готовность различных политических сил к взаимодействию, а также некоторую общность подхода к «рабочему вопросу» — характерное для идеологов цензовой общественности, щедринское по сути, представление о рабочих как о нуждающейся во вразумлении массе, «меньшом брате», которого можно наставить на путь, если доходчиво объяснить, как важна беспрерывность работ для фронта, насколько непатриотично бастовать.
Привлекла внимание мысль, осенившая Милюкова: последовать примеру британского военного министра Ллойд Джорджа — поиграть на самых чувствительных струнах души простого народа. «Речь Ллойд Джорджа: значение снарядов для победы и значение работы для снарядов»4. «Описать картину выигранной битвы, — поддержал его Савич, — спасенных жизней: все для получения снарядов». (Когда Протопопов усомнился в эффективности такого хода — «Единственный аргумент Савича: из-за вас гибнут братья» — Савич Милюкову пояснил: «Так бы я не сказал. Надо нарисовать картину».) В.И. Стемпковский добавил: «Обопремся на “оборонцев”! Надо развернуть картину последствий германского завоевания — для промышленности грозят бедствия, рабство».
Запись Милюкова никак не подытожена. Судя же по тому, как проходило закрытое заседание Думы 7 марта, принято было соломоново решение: признать неизбежность постановки запроса на обсуждение, но отложить с завтрашнего дня, четверга, на понедельник (Коновалов уверял, что в три дня брожение уляжется) и к тому же объявить заседание закрытым. В пользу именно такого решения должно было повлиять и то обстоятельство, что свою речь с ответом на запрос уже готовил военный министр А.А. Поливанов. «Запрос этот будет завтра предъявлен в закрытом заседании Думы и, конечно, большинством голосов будет принят, — писал он. — Чувствуя же видимую непрочность своего положения в должности министра, я не желаю пользоваться 30-дневным сроком для ответа на запрос, а намерен отвечать немедленно»5.
Заключительные слова речи Поливанова привели слушателей в восторг. «Гг., вы следите за боями под Верденом, — сказал он, — и вы видите, какие результаты достигаются преобладанием числа орудий и числа снарядов. Из нашей армии идет к нам бодрый клич: только усильте подвоз пушек и снарядов, а мы с немцем справимся. И вот, когда наши родные там, в окопах, раскинувшись на 1000 верст вдоль рубежа родной страны, жаждут прихода времени, чтобы помериться силами с врагом, как с ним уже померилась доблестная французская армия, в эту минуту нашим воинам занесен удар в спину. И от кого же, гг., этот удар? От своих»6.
Однако речь Милюкова, говорившего в том же духе после министра, как раз этот пункт сделала уязвимым для критики. Честно сославшись на свой — и Поливанова — образец, Ллойд Джорджа7, он дал повод меньшевику М.И. Скобелеву поспорить с министром. Знает ли военный министр, «что там [в Англии] стачечников не называют изменниками за их попытки улучшить свое экономическое положение... что там не в тюрьмы сажают рабочих, а министр является на рабочие съезды и говорит как равный с равными; знает ли он о тех социальных мероприятиях, которые в Германии за месяцы войны приняты в самых широких размерах? Здесь часто, да и сегодня справа говорили о том, что все должны приносить жертвы на алтарь общего дела. Всегда этот призыв направляется по адресу рабочих...»8. Скобелев словно подслушал, как 2 марта возражал Милюкову на совещании старейшин Савич: «Положение Ллойд Джорджа другое: [он может выступить] на митинге как министр и представитель большинства, и строй другой: он может давать обещания. Дума не английский парламент. С Л. Д. рабочий класс мог торговаться. [Он мог] обещать рабочее законодательство; мы не можем». И на заседании кадетского ЦК в том же смысле говорил Н.В. Некрасов9.
Конспект выступлений в Совете старейшин Государственной думы 2 марта 1916 г. о забастовочном движении.
ГАРФ. Ф. 579. Oп. 1. Д. 2461. Л. 3-4. Автограф П.Н. Милюкова.
Тем не менее именно Милюков сформулировал в своей речи ту осевую линию пропаганды, которая пронизывала все выступления в Думе 7 марта 1916 г. Это была идея о том, что у рабочих, недовольных своим положением, но патриотически выполняющих свой долг, есть могучий и справедливый защитник — государство, которое в лице Думы и Особого совещания по обороне не оставит их один на один в тяжбах с корыстными капиталистами. «Гг., для того чтобы наши убеждения дошли до цели, надо постараться понять и другую сторону... — сказал Милюков. — Рабочие до сих пор являлись только объектом воздействия, и естественно, что у наиболее неустойчивых элементов этого класса явилось самочувствие не “своего” человека (нам говорили, что “свой человек” нанес удар), а какого-то чужака, по отношению к которому государство есть какая-то посторонняя сила... Человек чувствует себя чужим в государстве... Нужно, чтобы человек не чувствовал себя чужим, чтобы он чувствовал себя в самом деле “своим", тогда и “ударов в спину”, может быть, не будет. Тогда поймут, что этих вещей нельзя делать... Приобщите рабочего к общей равноправной семье, дайте ему средство цивилизованными способами считаться с работодателями... Нужно призывать тех, которые участвовали в этих событиях, к исполнению их патриотического долга. Но, гг., дайте им возможность так же спокойно стоять за своим станком, как солдат сидит в своем окопе»10.
Упование на вмешательство государства на стороне рабочего люда причудливо совпало в аргументации черносотенца Маркова и меньшевика И.Н. Тулякова. Когда Марков, доказывая правомерность крайних средств, примененных против путиловцев, поставил им в вину то, что они, решаясь бастовать, не испытали прежде путь ходатайства перед властью, не обратились к правительственным инспекторам и к правительственным директорам, введенным в состав правления акционерного общества Путиловского завода, то Туляков уличил его в искажении обстоятельств дела: такие попытки делались, но рабочим не пошли навстречу. Один за другим ораторы всех политических оттенков заявляли, что «следует охранять свободный труд рабочих и следует государственной власти в этом отношении содействовать рабочим» (гр. Д.П. Капнист, октябрист); надо рассмотреть требования рабочих «с особым вниманием и благожелательством» (А.А. Бубликов, прогрессист); «с полною серьезностью вникнуть во все нужды рабочих и повести их по мирному пути» (П.Н. Крупенский); в требованиях рабочих «есть правда... Администрация до сих пор не входила, гг., в интересы рабочего люда» (П.В. Новицкий, правый); «ведь и вся оборона страны страдает... мы должны итти на все возможные меры для того, чтобы удовлетворить те справедливые экономические требования» тружеников на заводах (Стемпковский, октябрист); «требования рабочих, вызванные дороговизной, причиной уважительной, и крайним повышением доходности заказов, были требованиями, остающимися в пределах благоразумия» (Милюков); «надо власти самым благожелательным образом обсудить и рассмотреть вопросы о заработной плате как на Путиловском, так и на других заводах» (Марков).
Дискуссия закончилась голосованием за декларацию, внесенную от имени Прогрессивного блока и содержавшую как формулировку в духе агитации Ллойд Джорджа, так и призыв к государственной власти «относиться беспристрастно и внимательно» к столкновениям интересов труда и капитала. При этом тут же отмечалось, что «значительно увеличившаяся доходность предприятий, работающих на нужды обороны, дает возможность соответствующего увеличения заработной платы», а «насильственное, одностороннее разрешение столкновений на экономической почве» только разжигает «внутреннюю рознь» на радость врагу. Регулирование заработной платы возлагалось на Особое совещание по обороне, наделенное в отношении предпринимателей правом принуждения.
Сложность разыгранного спектакля требовала от актеров значительного элемента импровизации, чреватой откликами с «улицы» в виде новых забастовок и беспорядков, почему заседание и проводилось при закрытых дверях, но когда все закончилось, устроители действа сочли, что оно прошло благополучно, и Родзянко совместно с Поливановым приняли решение стенограмму закрытого заседания опубликовать (вычеркнув цитаты из листовок и агитационные пассажи в речах меньшевиков).
Первым последствием этого шага был взрыв негодования в правительстве. Когда министр торговли и промышленности В.Н. Шаховской показал стенограмму председателю Совета министров Б.В. Штюрмеру, тот «был крайне поражен» и «заявил, что он немедленно пошлет в Ставку всеподданнейший доклад... Доклад этот не успел дойти до Ставки, как был получен указ об увольнении Поливанова»11. В докладе царю Штюрмер указывал на вред, причиненный публикацией стенограммы закрытого заседания: «Таким образом, настоящее дело получило самую широкую огласку», тогда как «Совет министров до последнего времени всемерно предупреждал появление в печати каких-либо сведений о забастовочном движении». Имея в виду также принятое 9 марта Особым совещанием по обороне под председательством Поливанова постановление в развитие думской формулы перехода, Штюрмер усматривал опасность того, что тем самым делается попытка «подойти к осуществлению задачи, которая не получила еще разрешения ни в одной стране, а именно, к введению государственной нормировки заработной платы», что «неизбежно приведет к самым грозным последствиям, так как рабочие, в надежде на благоприятное для их интересов вмешательство государственной власти, тем самым наталкиваются на дальнейшие забастовки», причем «претензии рабочих будут обращены уже не к промышленникам, а к самой правительственной власти, которая взяла на себя регулирование вопроса о заработке»12. Дума и правительство словно поменялись ролями в их отношении к зубатовской традиции в «рабочем вопросе».
Поначалу организаторы спектакля не давали себе столь же ясного отчета в происшедшем. На заседании Особого совещания по обороне 9 марта им пришлось уделить внимание вопросу, как исполнить возложенную Думой на Совещание задачу регулирования заработной платы в интересах успокоения рабочих. Шингареву казалось, что дело сводится сначала к «разработке соответствующих данных», а затем «правительство должно пойти навстречу рабочим, согласовывая — еще до возникновения недовольства — размер заработной платы с ценами жизненных продуктов». Милюков даже находил, что это в России окажется легче, чем в Англии: «У нас же, где общий строй жизни благоприятствует вмешательству государственной власти, нормировка будет тем более уместной».
В.И. Гурко построил иную схему: нельзя, сказал он, браться за столь коренную ломку всего рабочего вопроса, заменять «принудительным началом свободное действие спроса и предложения». Это было бы разрушение всех договоров между рабочими и предпринимателями, «попытка изменить весь социальный строй», пришлось бы дойти до «полной милитаризации производства». Путь должен быть иной: «Уже ныне казна имеет много своих заводов; в дальнейшем, с секвестром тех частных заводов, где наметятся беспорядки, число казенных предприятий еще более увеличится, и таким образом казна будет располагать мощным регулятором заработной платы для всей промышленности». Воздействие подобным косвенным способом, по схеме Гурко, не нарушало бы сложившегося строя отношений в промышленности.
Столь широкие планы смутили других участников обсуждения, призадумался даже Марков. Мнения разделились, и «ввиду недостаточной ясности представших перед Совещанием вопросов» решить их не удалось. Рекомендацию большинства членов Совещания о создании «особого органа» при нем, на который и была бы переложена ответственность за выработку мер, Поливанов не утвердил13.
Тем временем государственническая и антибуржуазная демагогия, военно-патриотическая риторика повлияли на поведение рабочих, со вниманием наблюдавших по всей стране за развитием конфликта вокруг Путиловского завода. Но не зря Милюков сетовал на отсутствие взаимопонимания с фабричными: «Мы слишком мало знаем друг друга и слишком редко говорим друг с другом; поэтому мы друг друга не понимаем, а когда нужно говорить, так выходит, что мы говорим на разных языках»14. Проповедь веры в государственное заступничество преломилась в поведении рабочих несколько неожиданным образом, наслоившись на антибуржуазную пропаганду зубатовского пошиба, которую вели в рабочей среде агенты Департамента полиции и военной контрразведки.
Результатом выказанного властью — Думой и Особым совещанием по обороне — отеческого попечения о нуждах рабочих оказалось явление, отмеченное фабричной инспекцией, но настолько неожиданное, что сообщения источников вызвали недоверие выдающегося знатока истории рабочего движения. «Промышленники отнеслись к секвестру Путиловского завода, понятно, отрицательно, — писал М.С. Балабанов, — такой почин открывал возможность перехода и других заводов в казенное управление. С целью опорочить эту меру они во многих случаях объясняли забастовки желанием рабочих добиться секвестра заводов... Объяснение это не имело за собой, конечно, никаких оснований: заработная плата на казенных заводах не была выше, а режим на них был во много раз хуже, и рабочие меньше всего могли жаждать перехода предприятий в казну»15.
Но царским «специалистам» по рабочему вопросу картина представлялась иной. Все большее значение в развитии стачечного движения приобретало не только собственно стремление рабочих улучшить свое материальное положение, но и моральные мотивы — отрицание права хозяев бессовестно наживаться на народном бедствии, войне, на казенных военных заказах. Эта сторона вопроса плохо усваивалась сторонниками репрессивных способов прекращения стачек, особенно в среде правых. Яснее видели ее представители «общественности». В Особом совещании по обороне 26 марта произошла характерная дискуссия. Против мнения Наблюдательной комиссии, предлагавшей, в соответствии с рекомендациями крайних правых, направлять бастующих в окопы, выступили представитель ЦВПК П.П. Козакевич, члены Государственной думы М.С. Аджемов, А.И. Шингарев, А.А. Добровольский, член Государственного совета М.А. Стахович. Они считали, что «меры угроз и репрессий не достигнут своей цели» и что «борьба с забастовками должна быть перенесена на почву мирного улаживания — путем вникания в материальные нужды рабочих» (Козакевич, Шингарев). Дело еще в том, разъяснял Аджемов, что репрессии означают воздействие «на один лишь элемент производства — на труд, оставляя без внимания второй элемент его — капитал, причем такая односторонность политики может лишь развить недовольство... и в окончательном итоге приведет к остановке всей заводской деятельности», что уже учитывалось Думой в решении о Путиловском заводе. (А к чему приведут репрессии, если произойдет новая катастрофа на фронте, в обстановке «той усиленной тревоги, какая возникла бы при дальнейших потерях нашей территории»? Это будет подарок врагу, — добавил Шингарев.) Да и практически невозможно «казнить тысячи рабочих, причем эту невозможность поймут, конечно, и сами рабочие. Единственный путь борьбы с забастовками — вмешательство государства во взаимоотношения рабочих и владельцев, с секвестром заводов в казну, буде способ переговоров оказался бы безуспешен».
Мысль Аджемова развил начальник ГАУ А.А. Маниковский. По отношению к рабочим нужно сочетать «живое общение на почве их нужд, не выжидая проявлений недовольства» (как это практикуется на ведомственных заводах); когда начинаются угрозы и принуждение, то рабочие «все же подпадают влиянию агитации и предъявляют чрезмерные требования». Администрация казенных заводов «не заинтересована в понижении заработка рабочих, которые сознают это и тем охотнее вступают в переговоры». Но что касается частных заводов, то, конечно, «следует прежде всего умерить алчность капиталистов и в этих видах, установив себестоимость производства, ограничить прибыль известной процентной нормой»16.
Размышления представителей власти не поспевали за ходом событий. «Со времени передачи Путиловского завода в казенное управление, — гласит обзор фабричной инспекции за апрель 1916 г., — ...в рабочей среде стало распространяться мнение, что предприятия, в которых возникают забастовки, будут взяты в управление казны и заработки рабочих будут значительно повышены». Таков был, в частности, мотив 19-дневной забастовки, проходившей на Невском судостроительном заводе с середины апреля 1916 г. Отдел промышленности вынужден был опубликовать специальное «разъяснение, в котором указывал, что забастовки ни в коем случае не являются основанием для взятия предприятий в управление казны»17.
Одновременно движение наблюдалось в других центрах. 27 апреля Н.Ф. фон Дитмар, председатель Совета съездов горнопромышленников Юга России, приглашенный на заседание Особого совещания по обороне, «сообщил данные о забастовке на крупнейшем в Екатеринославском районе Днепровском металлургическом заводе: забастовка возникла от агитации, использовавшей мотивы экономического свойства, предлагавшей настаивать на секвестре завода казной, но применявшей также и политические прокламации. Член Государственного совета Ф.А. Иванов сообщил, что волнения начинают нарождаться также и в Уральском районе, при содействии приезжих и местных агитаторов». Результатом обсуждения тревожных событий было постановление Особого совещания по обороне: «Просить Министерство внутренних дел принять меры против ведения среди рабочих агитации на экономической почве в пользу забастовок и секвестра заводов казною»18. На другой же день из Особого совещания по обороне в Министерство внутренних дел было направлено сообщение о происходящей агитации. «Одним из основных требований рабочих, подстрекаемых этими агитаторами,— писал помощник военного министра Н.П. Гарин (бывший директор Департамента полиции) товарищу министра внутренних дел А.В. Степанову, — выставляется необходимость секвестра»; рабочие рассчитывают, перейдя в казенное управление, больше зарабатывать, в то же время меньше трудясь. Военные власти считали «подобное явление чрезвычайно опасным и могущим самым пагубным образом отразиться на деле нашей государственной обороны»19.
На Днепровском заводе такая забастовка длилась три недели, так как «рабочие были убеждены, что при трехнедельной забастовке завод берут в казенное управление»20. Менее терпеливые рабочие металлургического завода Никополь-Мариупольского общества держались мнения, что достаточно и 10 дней, и «завод будет секвестрован, и всю прибыль от предприятия будет получать казна, а не акционеры» и администраторы, которые за 1915 г. получили большие дивиденды и наградные, «и только положение рабочих осталось почти без изменения»21. Лишь 3,5 дня (18-21 апреля) длилась забастовка на уральском Усть-Катавском заводе, где рабочие также считали, «что завод будет, по примеру Путиловского завода, взят в казну» «и тогда заработок их увеличится»22.
18 апреля во время переговоров исправника с толпой забастовавших рабочих Веровского рудника (Бахмутский уезд Екатеринославской губ.) слышались возгласы: «Мы готовы до последней капли крови работать на защиту царя и родины, но кормите, поите нас, обеспечьте наши семьи от голода, передайте рудник в распоряжение военных властей». Рабочие Петровского завода (Енакиево Бахмутского уезда) пришли к убеждению, что администрация предприятия им мошеннически недоплачивает, но решили забастовки не делать по примеру Петрограда; если же администрация не пойдет навстречу, то возбудить ходатайство об устранении ее, как на Путиловском заводе, на все время военных действий23.
Заводское совещание Московского района (местный орган Особого совещания по обороне) 30 апреля провело заседание «по вопросу о мерах к регулированию забастовочного движения в фабрично-заводских предприятиях, работающих на оборону»24. Участники дискуссии отметили, что рабочее движение получило «сильный толчок вмешательством государства в забастовку на Путиловском заводе»; движение «продолжает разрастаться и серьезнейшим образом угрожает делу обороны». «Вопреки всяким полицейским мерам, которые в этом отношении фактически бессильны, в забастовочное движение вносится объединение, и его успехи в одном месте вызывают отзвуки в других местах; в этом отношении дело Путиловского завода сыграло немалую роль» (В.И. Гриневецкий, от Союза городов). Путиловский секвестр «породил слухи о возможности получить крупные прибавки к заработку за счет жалованья отстраненного правления», что «поселило в рабочей среде большое смятение». Этот опыт удачно использован «крайними группами рабочих элементов» (Ю.И. Поплавский, от Московского ВПК; он же — вице-председатель Московского общества заводчиков и фабрикантов).
В качестве причин наблюдаемого движения Поплавский жаловался на два обстоятельства. Во-первых, вредную роль сыграли газеты: в них «в последнее время односторонне освещается получение чрезмерных прибылей промышленностью», что дает «повод к брожениям». Ему представлялось, что этот вред вызван, собственно, не самими сообщениями о прибылях, а умолчанием газетчиков о важном «факте»: высокими прибылями создается «твердая база для чрезвычайных налогов [покрывающих расходы] на нужды войны». Во-вторых, вредно поведение другой группы общественности: «Правительству надлежало бы обратить внимание на промышленные предприятия, созданные общественными организациями без коммерческого основания»: в них оплата рабочих «стремительно повышается, что действует развращающе на рабочих частной промышленности». Иначе смотрел на дело представитель Земгора Н.Ф. Чарновский: «если не будет проявлено инициативы в освобождении дела обороны от явлений хищнической спекуляции», то и результатов в виде «решения споров» и «твердого успокоения» нечего ждать.
Несколько обнадеживала подмеченная в поведении рабочих черта: к представителям военных учреждений, участвовавших в ликвидации забастовок, например, к заводским совещаниям, рабочие относились с доверием, они сами обращались в эти органы при возникновении конфликтов, причем «не только письменно, но и лично, вплоть до депутаций, встречая здесь внимание и быстрое разрешение дела» (Поплавский). Чарновский соглашался, что «за последнее время сами рабочие стремились к разрешению своих споров с хозяевами при участии представителей военного ведомства в лице военного министра или уполномоченных Особого совещания [по обороне]; по-видимому, наиболее авторитетным учреждением должны явиться: для наиболее важных конкретных случаев — Особое совещание, а для менее крупных и важных — какое-либо подчиненное особое учреждение по районам».
Но представитель Министерства торговли и промышленности А.Н. Опацкий охладил эти надежды: участие заводских совещаний «лишь замедляет разрешение недоразумений»; у рабочих «создается представление, что установление размера заработной платы зависит от заводского совещания, то есть от органа правительственной власти, а не от хозяина. Укрепление в умах рабочих такого мнения крайне нежелательно»: заводское совещание «не в состоянии разрешить общий вопрос об установлении справедливых размеров заработной платы». Предлагаемые выезды комиссий на заводы для разбора претензий рабочих допустимы «лишь в исключительных случаях и каждый раз с разрешения председателя Особого совещания по обороне».
Применимость секвестра оценивалась на заседании по-разному. По мысли Гриневецкого, после создания «примирительных камер или заменяющих их учреждений может быть применен в подлежащих случаях или секвестр предприятий впредь до окончания военных заказов, или переложение прибавки рабочим с государства на стоимость заказов, вычетом из договорной цены». Вообще, он думал, что «в предприятиях, работающих на оборону... государство может взять на себя прибавки рабочим на дороговизну». Поплавский же считал, что надо рассеивать ложные слухи, и для этого «надлежало бы пресечь» их «путем широкой огласки действительных последствий секвестра завода в изменении условий труда». Также и представитель МПС А.И. Котельников утверждал, что «взятие в руки казны управления заводами с выработкой продуктов по заранее фиксированным ценам не может принести пользы, ибо все равно прибавки рабочим будут неизбежны, а коммерческая сторона только ухудшится». Ослабить рабочее движение он предлагал другим способом (совещание с ним согласилось) — стеснить свободу перемещения недовольных рабочих с одних предприятий на другие, что зависело от единства действий заводчиков.
Забастовка на Брянском заводе (Бежица, Орловская губ.) началась 21 марта. «Весь завод стоял», доложил Особому совещанию по обороне его уполномоченный ген. С.И. Чердынцев, «рабочие требуют вмешательства военных властей, как на Путиловском заводе, и ни с кем переговоры вести не хотят»25. С перерывом, стачка продолжалась почти до июня. Рабочие «ходатайствуют о выполнении обещанной прибавки, об увольнении директора и о передаче завода в ведение военного ведомства», — сообщал министру юстиции местный прокурор26. «Рабочие ждут какого-то вмешательства властей, ждут перехода завода в казну по примеру Путиловского, — доносил в Петроград 26 мая Чердынцев, — устанавливают срок перехода через 21 день забастовки, причем этот переход связывают с крупными прибавками; указывают на наградные и премии, получаемые мастерами и начальниками цехов за счет работы рабочих». «Легенду о переходе завода в казну после 21 дня забастовки пришлось рассеять объявлением телеграммы министра торговли и промышленности, — продолжал Чердынцев, — ...но так как рабочие ждали секвестра со стороны военного ведомства, то эту телеграмму я счел необходимым подтвердить своею подписью»27. Слухам о 21-дневном сроке, согласно донесению губернатора от 12 мая, «рабочие придают значение, а потому вполне возможно, что рабочие не приступят к работе до истечения 21 дня их забастовки, т. е. до 16 мая». Особое совещание по обороне 1 июня предписало Чердынцеву «принять меры к опровержению упомянутых вздорных слухов»28. Департамент полиции во исполнение просьбы Особого совещания по обороне 6 мая разослал полицейским и жандармским учреждениям циркуляр с требованием «к розыскным органам» «напречь все усилия на борьбу с указанной агитацией»29).
Приложенные усилия, очевидно, увенчались успехом, так как каких-либо сведений о повторении после мая 1916 г. забастовок с требованием изъятия предприятий в казну не встречается. Единственным исключением выглядит упоминание в истории Сормовского завода о таком требовании, якобы выставленном во время стачки 25-27 июля 1916 г.: «Перечень требований был дополнен революционным требованием изъятия завода из рук акционеров и передачи его в ведение казны, по примеру Путиловского завода, — писал К.П. Маслов. — Таким образом, требования сормовских рабочих перешагнули рамки экономических отношений с хозяевами»30.
В использованном Масловым источнике, однако, о таком «требовании» в собственном смысле слова не говорится, не фигурирует оно и в известных поныне перечнях требований, предъявленных бастующими. Правда, в объявлении Чердынцева, вывешенном в Сормове уже после ликвидации стачки, 29 июля, на которое и ссылается К.П. Маслов, сказано: «Я уполномочен разъяснить вам, рабочие, что временный переход в казенное управление Путиловского завода, вызванный не забастовкой, а неправильным расходованием казенных авансов, не будет применяться к другим заводам, несмотря ни на какие забастовки, и что последствием забастовок будет прекращение работ и закрытие завода. Военнообязанных же предупреждаю, что труд их здесь, на заводе, дарован им взамен службы на позициях и что отказ от работы неизбежно повлечет за собою призыв их... в войска для отправления на фронт»31. Но появление этого заключительного абзаца в объявлении Чердынцев объяснял не прямо предъявленными требованиями бастующих, а, скорее, распространенностью такого умонастроения в среде рабочих. Докладывая о положении на заводе после ликвидации (с помощью двух батальонов пехоты) забастовки, он доносил Особому совещанию по обороне: «Наблюдавшееся мною при обходе моем завода 28 и 29 июля настроение рабочих можно признать вполне доброжелательным... В целях достижения возможно полного успокоения, по выраженному мне губернатором, заводоуправлением и [военными] приемщиками желанию дать рабочим некоторые разъяснения, 29 июля мною было выпущено объявление (копия прилаг.), в котором я счел нужным также указать на исключительные условия, вызвавшие переход Путиловского завода в Казенное Управление, неправильное представление о котором все еще продолжает волновать рабочих некоторых крупных заводов»32.
О том, что «неправильное представление», несмотря на опровержения властей, оказалось весьма живучим, свидетельствует то, что в 1917 г. та же проблема встала перед Временным правительством. «Неверно понимаемые лозунги социализации производства нередко... выливаются в требования передачи в казну тех фабрик и заводов, владельцы коих отказываются удовлетворять в полной мере претензии рабочих, — отмечало Министерство торговли и промышленности в датированной 8 июня 1917 г. объяснительной записке к Проекту декларации об экономической политике правительства. —...Чрезвычайно важно рассеять неосновательные надежды, связанные с предложением передач фабрик и заводов в ведение казны, то есть совершить некоторое “огосударствление” промышленности. Помимо слабой подготовленности правительственного персонала к эластичной практической деятельности, казна в качестве работодателя не располагает какими-либо особенными источниками удовлетворения чрезмерных требований рабочих... Расчеты же на обильную раздачу бумажных денег неизбежно приведут к экономическому и финансовому банкротству страны»33.
Между тем рабочие продолжали выдвигать те же требования, и под этим давлением 13 июля Совет товарищей министров, «рассмотрев дело завода АМО, принципиально решил передать завод АМО военному ведомству и учредить для заведования заводом особое правление из пяти членов»34. 28 июля длительная государственная поддержка Русско-Балтийского судостроительного общества закончилась секвестром его предприятий, а в августе два секвестрованных ревельских судостроительных завода (Русско-Балтийского общества и Общества Северо-Западных заводов, б. Беккер) были намечены к «приобретению их в казну и соединению в одно целое»35 . 29 сентября 1917 г. чиновники Министерства труда, занимавшиеся в Харькове урегулированием конфликтов на паровозостроительном заводе, заводах Всеобщей компании электричества и Гельферих Саде, отмечали «всюду преувеличенные надежды на секвестр: рабочие Гельфериха составили уже требования на случай секвестра»36. На Сормовском заводе это требование упорно выдвигалось во время забастовки в июне-июле 1917 г., а затем возродилось весной 1918 г. и учитывалось при решении Совета народных комиссаров о национализации этого и ряда других заводов37.
Имеются неясного происхождения сведения о том, что во время забастовки на судостроительном заводе «Наваль» (Николаев) пожелания о «реквизиции» предприятия высказывались и до секвестра Путиловского завода38; в феврале 1914 года 1500 рабочих Переяславской бумагопрядильной фабрики 11 дней бастовали, требуя, в частности, сменить всю администрацию, включая директоров, а фабрику передать правительству39; рабочие и служащие Нижнетагильского округа добивались такого решения в отношении своего предприятия в 1909 г.40.
Идеи «казенного социализма» служили излюбленным предметом споров в Думе. Агитацию в том же смысле вели зубатовцы. 19 февраля 1902 г. во время монархической манифестации по случаю открытия памятника Александру II их предводитель Ф.А. Слепов всю вину за тяжелое положение рабочих возложил на иностранных капиталистов, завладевших русской промышленностью, и обещал, что «фабрики у хозяев отберут в казну», и это сделает царь, без всякой конституции, революционеры же лишь хотят использовать недовольство рабочих в своих корыстных целях41. Ту же мысль зубатовцы проповедовали на собрании своего Общества взаимопомощи рабочих текстильных производств 15 марта 1902 г., и на другой день ее заинтересованно обсуждали рабочие Трехгорной мануфактуры: «В небольших группах велись разговоры о том, что рабочие будут требовать следующих пунктов: ...что фабрики перейдут в ведение и владение рабочих, причем правительство будто бы окажет нам свое содействие выдачею им капитала на ведение дела», а до передачи фабрик рабочим им будут выплачивать «известный процент с чистой прибыли фабрики», докладывала перепуганная администрация Трехгорки фабричному инспектору. а тот осведомлял Московское охранное отделение, ведавшее зубатовцами42. В XVIII в. на этой почве случались восстания43.
Среди рабочих, выдвигавших это требование в 1916 г., преобладали, видимо, верноподданнические настроения, они рассчитывали, что переход в казенное управление поведет к повышению заработков и лишит частных владельцев несправедливой наживы. И напрасно генералы именовали все это «вздорными слухами»: перед глазами рабочих были многочисленные примеры уже состоявшегося перехода крупнейших частных заводов в казну. Они могли бы вспомнить, что, помимо Путиловского, этот путь уже прошли Обуховский и Балтийский заводы, большая часть железных дорог.
В переломную эпоху войны и революции патриархально-патерналистский, не обязательно царистский, но государственнический в основе строй мышления все еще заметно влиял на поведение рабочих масс, порождая в верхах соблазн использовать в своих целях неизжитое доверие к власти44. Но на первый план выступило моральное негодование, вызванное наглым своекорыстием хозяев.
Россия в XIX XX вв. Сб. ст. к 70-летию со дня рождения Рафаила Шоломовича Ганелина (СПб., 1998).
1 Решение о мерах против забастовки принималось с ведома Совета министров, но распоряжения делались от лица главного начальника Петроградского военного округа инженер-генерала князя Н.Е. Туманова. «Общее пугало», «жестокий, бешеный человек», он был известен «своим диким, необузданно-вспыльчивым характером... Попытки к забастовкам... подавлялись им самым решительным образом, причем в мерах князь не стеснялся, и стоустая молва упорно говорила о крайней жестокости, проявленной им в этих случаях... По своим убеждениям крайне правый» (ДРУЦКОЙ-СОКОЛИНСКИЙ В.А. На службе отечеству. Записки русского губернатора. Орел, 1994. С. 104-106).
2 Судя по записи выступлений, сделанной П.Н. Милюковым (ГАРФ. Ф. 579. Oп. 1. Д. 2461), свои соображения высказали председатель Думы М.В. Родзянко и два его товарища — А.Д. Протопопов и С.Т. Варун-Секрет (все трое земцы-октябристы), председатели фракций: правых — Н.Е. Марков, октябристов — С.И. Шидловский (и товарищ председателя бюро фракции земцев-октябристов Н.В. Савич), прогрессистов — И.Н. Ефремов (и член ЦК, товарищ председателя Центрального военно-промышленного комитета А.И. Коновалов); кадетов — Милюков, а также националист Д.Н. Чихачев и М.А. Караулов, именовавший себя представителем «независимой народной группы». Присутствовали и участвовали в дискуссии также члены ряда думских комиссий граф Л.С. Путткамер и В.И. Стемпковский (фракция земцев-октябристов, член бюро Прогрессивного блока). О ходе этой дискуссии Милюков кратко рассказал членам кадетского ЦК на заседании 4 марта (Протоколы Центрального комитета Конституционно-демократической партии. 1915-1920 гг. М., 1998. Т. 3. С. 228-229).
3 «Является следующий вопрос: после заседания успокоительные речи депутатов, конечно, будут пропущены военной цензурой, а что будет с речами социал-демократов — неизвестно. Замалчивание же их будет волновать рабочих», — передавал эту мысль Милюков (Протоколы Центрального комитета. Т. 3. С. 228).
4 Милюков считал, что нет смысла влиять на массы рационалистическими доводами «вследствие сложности политических проблем и недоступности их деталей для массы», и видел «эмпирическое искусство политики» в «умении пользоваться подсознательными и нерациональными мотивами» (МИЛЮКОВ П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. Сб. ст. СПб., 1910. С. 184).
5 ПОЛИВАНОВ А.А. Девять месяцев во главе Военного министерства // Вопросы истории. 1994. № 11. С. 127, 130. Записи Поливанова имеют форму дневника (цитируемая — за
6 марта), но сделаны фактически задним числом, в 1919 г., с опорой на газетные и документальные материалы и собственные записные книжки.
6 СОГД IV/4. Пг., 1916. Ч. 2. Стб. 2858-2859.
7 Речь Ллойд Джорджа восторженно пропагандировал возвратившийся из Англии в ноябре 1915 г. начальник Морского генерального штаба А. И. Русин, пересказывая его слова: «Чем скорее и в большем числе мы изготовим припасов и снабдим ими наши войска, тем менее израсходуем средств и больше сбережем жизней и уменьшим страдания, причиняемые всему населению войной» (СИДОРОВ А.Л. Миссия в Англию и Францию по вопросу снабжения России предметами вооружения // Исторический архив. 1949. №4. С. 361). Доклад Русина произвел сильное впечатление на Родзянко, предложившего «огласить в печати наблюдения вице-адмирала Русина о единении между правительством и обществом в союзных странах, находя, что пример последних может способствовать пробуждению в России народного подъема и ускорить победу» (ЖОСО 1916. М., 1977. С. 21). Агитационные приемы Ллойд Джорджа находили подражателей и ценителей в России и раньше (см.: S1EGELBAUM L.H. The Politics of Industrial Mobilization in Russia, 1914-17. N. Y., 1983. P. 59, 235, fn. 62 — сопоставление сообщений «Биржевых ведомостей» 1 и 7 июля 1915 г. о речах Ллойд Джорджа и Г.Е. Львова) и позже. См. исключительно высокую оценку пропагандистских качеств Ллойд Джорджа, знатока «механики политической демократии», умевшего проводить агитацию «именно среди рабочих... там, где всего нужнее и всего труднее морально подчинить себе массы» (ЛЕНИН В.И. Полн. собр. соч. М., 1962. Т. 30. С. 176).
8 СОГД IV/4. Стб. 2874.
9 Милюков рискованность сравнения с Ллойд Джорджем признавал и говорил на заседании своего ЦК 4 марта: «Вмешательство Думы могло бы быть полезно, если бы за ним следовало то, что сделал в аналогичных условиях Ллойд Джордж в Англии, без этого же невысокий в глазах рабочих авторитет Думы нал бы еще ниже и ей поставили бы на счет все прорехи, все ошибки власти» (Протоколы Центрального комитета. Т. 3. С. 228).
10 Там же. Стб. 2862, 2869-2870.
11 ШАХОВСКОЙ В.Н. Sic transit gloria mundi... Париж, 1952. С. 159-160.
12 СЕМЕННИКОВ В.Н. Монархия перед крушением. М.; Л., 1927. С. 119-121. Шаховской видел опасность в том, что «наложение секвестра как следствие забастовки не может не вызвать у рабочих убеждения, что в секвестре они имеют серьезнейшее орудие в борьбе с хозяевами... И чем нужнее для государства данное предприятие, тем более вероятным будет представляться рабочим вмешательство правительства и секвестр в качестве конечного результата. Распространение этого убеждения между рабочими развело благоприятную почву для забастовок», оно «отразится на других заводах той же отрасли и вызовет аналогичное требование со стороны рабочих» (РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 36. Ч. 2. Л. 533 и об.).
13 ЖОСО 1916. С. 149-150.
14 СОГД IV/4. Стб. 2862-2863.
15 БАЛАБАНОВ М. От 1905 к 1917 году. Массовое рабочее движение. М.; Л., 1927. С. 375.
16 ЖОСО 1916. С. 184-188. 3 августа Особое совещание по обороне обратило внимание министра финансов на необходимость выработки «законодательных норм, направленных против получения чрезмерной прибыли предпринимателями и комиссионерами по заказам на государственную оборону» (там же. С. 443-444, 446).
17 Рабочее движение в годы войны. М., 1925. С. 148-149.
18 ЖОСО 1916. С. 243-245. На заседании 26 марта Марков поделился с членами Особого совещания по обороне сведениями о том, что «рабочие-депутаты Путиловских заводов за последнее время разъезжают по России, в частности, Посещали Екатеринославскую губернию, и, видимо, стремятся организовать всероссийскую забастовку... Необходим немедленный арест подстрекателей и наказание их» (там же. С. 185).
19 РГВИА. Ф. 369. Oп. 1. Д. 125. Л. 54; ГАРФ. Ф. ДП. ОО. 1916 г. Д. 341. Л. 3.
20 РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 39. Л. 1. Доклад А.Н. Митинского в МПС, 1.V.1916.
21 КИРЬЯНОВ Ю.И. Рабочие Юга России. 1914 — февраль 1917 г. М., 1971. С. 257; РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 38. Л. 282. Донесение горного инженера П. Богословского Екатеринославскому районному заводскому совещанию, конец мая 1916 г. Забастовка закончилась локаутом и фильтрацией.
22 Рабочее движение в годы войны. С. 154—155; РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 38. Л. 47 и об.
23 Рабочее движение на Украине в период Первой мировой империалистической войны. Киев, 1966. С. 189, 179-181.
24 РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 36. Ч. 2. Л. 524-536. Журнал заседания.
25 Там же. Л. 330.
26 ГАРФ. Ф. 124. Оп. 82. Д. 155. Л. 4.
27 РГВИА. Ф. 369. Оп. 9. Д. 38. Л. 255-260. «Телеграммой министра» Чердынцев назвал циркулярно разосланное чинам фабричной и горной инспекции «для вывешивания в промышленных предприятиях» объявление Отдела промышленности Министерства торговли и промышленности. Оно было опубликовано и в газетах (Биржевые ведомости. 18.V.1916. Вечерний выпуск). В этом объявлении, вывешенном Чердынцевым 13 мая, говорилось: «За последнее время среди рабочих распространяются ложные слухи о том, что предприятия, в которых возникают забастовки, будут взяты в управление казны, секвестрованы. Настоящим Отдел промышленности... доводит до сведения рабочих, что эти слухи являются совершенно лишенными каких-либо оснований. Забастовки ни в коем случае не признаются основанием для взятия завода в казенное управление. Известный случай, когда завод был секвестрован, произошел отнюдь не потому, что рабочие бастовали, а по чисто военным соображениям». Слухи эти распускают враги. «Со своей стороны, — гласила приписка Чердынцева, — подтверждаю, что Брянский завод не будет взят в казенное управление» (там же. Л. 117).
28 Там же. Д. 39. Л. 52, 89 и об. Забастовка кончилась тем, что часть рабочих была отправлена на фронт, часть разъехалась на заработки, а прочим началось повышение заработной платы — через созданное специально «расценочное бюро» с участием рабочих (ГАРФ. Ф. 124. Оп. 82. Д. 258. Л. 9).
29 ГАРФ. Ф. ДП. ОО. 1916 г. Д. 341. Л. 7 и об.; ТАНЯЕВ А. Рабочее движение на Урале. Свердловск; М., 1931. С. 38. Цитируя этот циркуляр, Таняев опустил его суть — характерный предмет «указанной агитации»: «...причем одним из основных требований рабочих выставляется необходимость секвестра предприятий с введением казенного управления».
30 МАСЛОВ К.П. Из истории борьбы рабочего класса за власть Советов и ее упрочение // «Красное Сормово» на великом рубеже. Горький, 1964. С. 57. «Революционность» такого требования, разумеется, сомнительная (см.: КИРЬЯНОВ Ю.И. Рабочие Юга России. С. 239).
31 ГАРФ. Ф. 124. Оп. 82. Д. 157. Л. 6; опубл.: Материалы по истории революционного
движения. Нижний Новгород, 1920. Т. 1. С. 80.
32 РГВИА. Ф. 369. Оп. 21. Д. 115. Л. 172-173.
33 Экономическое положение России накануне Великой Октябрьской социалистической революции. Документы и материалы. М.; Л., 1957. Ч. 1. С. 220-221.
34 РГВИА. Ф. 369. Оп. 2. Д. 55. Л. 108об.
35 Там же. Оп. 1.Д. 203. Л. 24.
36 ГАРФ. Ф. 4100. On. 1. Д. 120. Л. 73-74. Телеграмма.
37 См.: ВОЛОБУЕВ П.В., ДРОБИЖЕВ В.З. Из истории госкапитализма в начальный период социалистического строительства в СССР // Вопросы истории. 1957. № 9. С. 119-121.
38 См.: КИРЬЯНОВ Ю.И. Рабочие Юга России. С. 239. В ссылке на источник (ГАРФ. Ф. ДП. ОО. 1916 г. Д. 347. Л. 248. Записка Глобачева, 28.11.1916) в данном случае, к сожалению, какое-то недоразумение: Глобачев в указанной записке именно о таком требовании рабочих не упоминает. Она посвящена обзору данных об агитационной деятельности рабочей группы ЦВПК. То. что представители группы, должно быть, агатировали и за секвестр, косвенно подтверждается письмом товарища министра внутренних дел А.В. Степанова Н.П. Гарину от 10 мая. В письме он, пересылая копию цитированного выше (см. примеч. 29) циркуляра «розыскным органам» от 6 мая, одновременно предупреждал Военное министерство, что полиция лишена возможности воздействовать на членов рабочих групп, поскольку они ведут эту «преступную деятельность» используя свой легальный статус (ГАРФ. Ф. ДП. ОО. 1916 г. Д. 341. Л. 9).
39 СИДОРОВ К.Ф. Рабочее движение в России в годы империалистической войны // Очерки по истории Октябрьской революции. М.; Л., 1927. Т. 1. С. 281.
40 ВЯТКИН М.П. Горнозаводский Урал. С. 136-137.
41 См.: КОРЕЛИН А.П. Русский «полицейский социализм» // Вопросы истории. 1968. № 10. С. 50; МИЦКЕВИЧ С.И. Революционная Москва. М., 1940. С. 301.
42 ГАРФ. Ф. 63. Оп. 22. 1902 г. Д. 25. Ч. 2. Л. 140 и об.; ЧААДАЕВА О. Рабочие Трехгорной мануфактуры в революции 1905 года // Русский рабочий в революционном движении. М., 1930. Сб. 1. С. 31-32; SCHNEIDERMAN J. Sergei Zubatov and Revolutionary Marxism. The Struggle for the Working Class in Tsarist Russia. Ithaca; London, 1976. P. 142.
43 Липецкий, Козминский и Боринский заводы, принадлежавшие Адмиралтейству и изготовлявшие вооружение для флота, армии и крепостей, в 1755 г. были отданы князю П.И. Репнину. Вскоре работные люди стали волноваться и заявлять, что «хотят отбыть от вечного владения князя Репнина» и вернуться в казну — «желают быть при оных заводах как прежде бывали казенными». Они ссылались при этом не только на злоупотребления князя при использовании их труда, но и на важное государственное значение заводов и волю Петра Великого. Переубедить работных людей не удалось ни уговорами, ни поркой, ни применением войск. На протяжении девяти лет они раз за разом останавливали заводы, посылали челобитчиков к Петру III и Екатерине II и, наконец, в 1769 г. добились возвращения заводов в казну. Любопытно, что эта история, подобно сормовским волнениям 1916 г. у К.П. Маслова, оценивалась как пример «революционного движения» (в диссертации 1951 г.) (ГАРАНИЧЕВ В.А. Волнения работных людей на Липецких заводах князя П.И. Репнина в 60-х гг. XVIII в. // Ученые записки Смоленского пединститута. 1953. Вып. 2. С. 42,45-57).
44 У. Розенберг появление подобных требований о национализации предприятий почему-то связывает со стачками костромских и ивановских текстильщиков летом 1915 года (РОЗЕНБЕРГ У. Регулирующее государство и проявления «функциональной легитимности» на закате старого режима // На пути к революционным потрясениям. СПб.; Кишинев, 2001. С. 212-213). Указанные им источники (Рабочее движение в годы войны. Подгот. к печати ФЛЕЕР М.Г. М., 1925. С. 211-217) поводов для этого не дают. Сложнее с его же ссылкой на статью Л. Хеймсона. Розенберг указал с. 389-452 в издании: HEIMSON L., SAPELLI G„ eds. War, Strikes and Revolution: The Impact of the War Experience on Italy, Germany, France, England and Russia. Milan, 1992. Такого издания, однако, не существует. Имеется сборник «Strikes, Social Conflict and the First World War. An International Perspective» (HAIMSON L., SAPELLI G., eds. Milano, 1992), в котором именно на страницах 389-452 помещена статья: HAIMSON L.H., BRIAN Е. Labor Unrest in Imperial Russia during the First World War: A Quantitative Analysis and Interpretation, — название, которое и фигурирует у Розенберга в качестве источника сведений о требованиях отобрать заводы. У Хеймсона действительно говорится о стачках костромских и ивановских рабочих, но о выдвижении ими требований указанного специфического характера сведений нет.
<< Назад Вперёд>>
