Листовка «Письмо к товарищам» с разоблачением классовой сущности царского суда сословных представителей, призванного расправляться с революционерами
1902, октябрь

ПИСЬМО К ТОВАРИЩАМ

От Московского комитета Российской социал-демократической рабочей партии

Еще весной ходили слухи, что правительство решило предавать политических суду судебной палаты с участием сословных представителей. В настоящее время эти слухи оправдались: наши товарищи за демонстрацию в Нижнем Новгороде, Саратове и Костроме преданы суду палаты. Итак, начинается новая эра в жизни русских революционеров. Из личных врагов русского правительства, с которыми оно произвольно расправлялось в своих застенках, тщательно скрывая от общества даже существование этих врагов и свои счеты с ними, русские революционеры обращаются в преступников, караемых на общих основаниях русского уголовного права. Русское правительство объявляет их не врагами самодержавия, а людьми, вредными для нормального течения общественной жизни, и призывает «общество», если оно найдет их виновными в предъявляемых им обвинениях, примерно покарать их. Но русские революционеры не боятся суда даже русского общества. Лишь бы это был общественный суд. Но вся беда в том, что ни русские революционеры, ни само русское общество не может признать общественным судом — суд судебной палаты с участием сословных представителей. Правительство даже и не скрывает, что такой суд является судом таких же самодержавных чиновников, как жандармы, это ясно хотя бы из простого соображения, что четверо коронных судей против трех представителей сословий всегда обеспечивают правительству большинство, и ему остается только позаботиться дать суду соответствующие инструкции, чтобы комедия сошла гладко. Кроме того, вряд ли общество сочтет себя достаточно представленным в лице предводителя дворянства, волостного старшины и городского головы. По нашему мнению, русское правительство могло бы позволить себе большую роскошь в декорациях. Предводитель дворянства, излюбленного детища русских царей, волостной старшина, назначаемый земским начальником, и представитель нашего городского самоуправления — это более чем нищенская обстановка для такого торжественного представления. Впрочем, мы упустили одно незначительное обстоятельство: представление будет без зрителей,— русскому обществу, давшему, казалось, полномочия своим представителям, не полагается интересоваться тем, какое употребление сделали они из него. Закрытием дверей залы суда перед русским обществом правительство опять показывает, что оно по-прежнему боится призвать последнее в качестве третейского судьи в своей борьбе с революционерами.

Есть, очевидно, другие существенные причины, почему правительство решило вступить на новый путь. За последние два года революционеры выдвинули новый способ борьбы с самодержавием— демонстрации. Справедливо видя в них начало своего конца, правительство всячески старается искоренить это новое зло, раздавить его в самом начале. Что оно решило идти на все, лишь бы вернуться к старому порядку вещей, в этом нам служит доказательством его позорная расправа с виленскими демонстрантами. Но даже самодержавное правительство вряд ли считает свою дикую выходку за решение вопроса о демонстрациях. Ему необходим более современный выход из стесненного положения. Нужно увеличить репрессию во что бы то ни было, вопрос только — как. Недостаточно, оказывается, гноить революционеров по тюрьмам и ссылать их в Якутку: на смену раздавленных врагов являются новые молодые силы. Надо испробовать более действительные средства. Но административным порядком даже по русским законам нельзя сослать на каторгу, нельзя отдавать в арестантские роты. А правительство за последнее время задалось целью во что бы то ни стало унизить и смешать с грязью революционеров. Чего же лучше, если оно может воспользоваться законами, ссылающими политических на каторгу и отдающими их в арестантские роты, где они могут быть подвергнуты даже телесным наказаниям. Ведь это будет то же, что в Вильне, только на «законном» основании. И вот совершить подобную миссию правительство призвало теперь судебную палату. Кроме того, в предании демонстрантов суду палаты кроется желание правительства сгладить в глазах общества различие между политическими и уголовными преступниками, как это уже сделано со стачечниками, предавая дела о стачках на рассмотрение судебной палаты. Признав невозможность когда-либо прекратить подпольную борьбу с революционерами, правительство пытается приучить смотреть на нее, как на нечто вполне законное и обычное, но нам кажется, что общество поймет, какой разврат кроется в этих планах правительства, и покажет ему, что есть вещи, к которым трудно привыкнуть и приспособиться даже политически не воспитанному обществу. Что же касается до революционеров, то для них не может быть ни малейшего сомнения в том, как отнестись к новым маневрам правительства. Вряд ли кто-нибудь из них в настоящее время так весело настроен, чтобы выступить актером в новой комедии, которую русское правительство готовится дать всему просвещенному миру. Мы думаем, что наши товарищи откажутся на суде признать компетенцию над собой судебной палаты и примут меры, чтобы эта гнусная комедия не удалась. На суде они будут вести себя не как подсудимые, а как обвинители: не защищаться будут они, а протестовать против самого права судить их, потому что мы, революционеры, поставив себе первой задачей свержение самодержавия, не можем подчиниться суду его чиновников, хотя бы они судили нас по закону. Какая может быть законность в государстве, где нет никаких гарантий свободы и царит полный произвол.

Октябрь 1902 г.

Искровский период в Москве, с. 136—140.

<< Назад   Вперёд>>