В.Н. Масленников. Странички прошлого
В этих группах было сосредоточено почти все прогрессивное оппозиционное студенчество, за исключением, кажется, студентов старших курсов, которые заняты были главным образом своими учебными делами.
Группы имели своих представителей в союзе землячества, и в 1894 г. представители групп подвергались репрессиям наравне с представителями других землячеств.
Заседания группы, в которой я принимал участие, чаще всего происходили в квартире А. Р. Бриллинга.
В собраниях этой группы обсуждались вопросы, начиная со студенческих и кончая политическими. В этой группе уделялось значительное внимание рабочему движению.
С переездом А. А. Ганшина1 в Петербург через него с самого начала 90-х гг. к нам стала попадать социал-демократическая литература, главным образом издания группы «Освобождение труда», книжки «Социал-демократа» и т. п. Средства на издание нелегальных произведений, а также на приобретение нелегальной литературы затрачивал главным образом А. А. Ганшин. Нам с братом Александром, уже после отъезда А. А. Ганшина в Петербург, удалось приобрести 1-й том «Капитала» Маркса и сочинения Лассаля. Под влиянием этой литературы наши взгляды в 1891 или 1892 г. были уже определенно марксистскими, хотя, конечно, в это время мы еще не вполне усвоили всю глубину этого учения.
Таким образом, у нас имелись уже определенные идеологические предпосылки для нашей дальнейшей работы.
Во время своих приездов в Москву А. А. Ганшин знакомил нас с тем, что делается в Петербурге.
Вместе с А. А. Ганшиным мы обсуждали, каким образом лучше поставить издание нелегальной литературы. А. А. Ганшину удалось достать литографский камень, намечалась возможность наладить типографию, но в конце концов удалось наладить печатание при помощи автокописта.
Образец автокописта в размере полулиста писчей бумаги удалось получить у покойного А. Р. Бриллинга, в то время студента Московского технического училища.
По имеющемуся образцу мной был сконструирован автокопист, размером в лист писчей бумаги, и заказан в слесарных мастерских Комиссаровского технического училища. Ленту для автокописта, литографскую краску, чернила и валик удалось приобрести в магазине, кажется, Гагена. При помощи таких средств и было нами напечатано летом 1894 г. произведение Ленина «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?». Печатали непосредственно с рукописи Ленина, полученной через А. А. Ганшина. Печатали мы с братом частью у себя в комнате, в квартире наших родителей, которые к тому времени переехали в Москву, а также, насколько помню, отчасти в имении Ганшина Горки, около станции Рязанцево Московско-Ярославской железной дороги.
Через А. А. Ганшина мы также получали из Петербурга всю новейшую марксистскую литературу, издаваемую там: Струве, Бельтова, Энгельса, в большом количестве распространяли ее в Москве, главным образом через студентов-техников и курсисток Екатерининских и акушерских курсов. Кроме того, у нас имелись связи с книжным магазином Суворина, откуда получали в кредит всю новейшую литературу, ранее находившуюся под запретом, как, например, сочинения Писарева.
Немецкую литературу, в том числе и «Neue Zeit», получали через магазин Лидерта в Петровских линиях.
Между прочим, после забастовки рабочих на Корзинкинской мануфактуре в Ярославле в 1895 году в техническом училище произошло под руководством двух названных групп резкое выступление студентов против профессора Федорова, директора Корзинкинской фабрики. Среди этих двух групп с определившимися марксистскими взглядами было четыре студента (я с братом Александром, Лакур и Котов), привлекавшиеся затем по нижегородскому социал-демократическому делу в 1896 г.
В нашей группе наиболее видными членами группы были: Воровский, Вашков, Бабаджан, Безходарный, Хатунцев, Бриллинг.
Воровский работал во времена царского правительства, главным образом, нелегально, со времени же Октябрьской революции являлся преимущественно представителем Советского правительства за границей и, как известно, погиб в Швейцарии от руки белогвардейского бандита.
Вашков работал и работает главным образом по электрическим установкам г. Москвы; Бабаджан — на заводах сначала Москвы, затем у Кольчугина во Владимирской губернии. Об остальных членах группы мне ничего не известно. Для характеристики студенчества (оппозиционного) того времени необходимо указать на то, что с восшествием на престол Николая II все студенты обеих групп, за исключением нас, четырех марксистов, участвовали своими подписями под петицией в земско-либеральном духе Николаю II о даровании русскому народу политических свобод. Ответами на эти петиции, как известно, были его слова о «бессмысленных мечтаниях». Студенты, подписавшие петицию, нам, марксистам, бросали упрек, что вот, дескать, вы, как только доходит до дела, отказываетесь принимать в нем участие. Ваша задача «идти на выучку к капитализму» и его насаждать.
Вскоре после нашего ареста среди студенчества технического училища обозначился резкий перелом: многие из них стали на марксистскую точку зрения и затем привлекались по различным делам социал-демократического движения.
С осени 1894 г. я с Бабаджаном участвовал еще в небольшом кружке курсисток акушерских курсов. Их было человек шесть-семь. Приехали они из области Войска донского. Жили все в одной квартире и были проникнуты искренним желанием учиться и работать. Из них я помню фамилии двух сестер Митиных.
В этом кружке читали, насколько помню, и литературу народнического направления, и марксистскую, особенно Бельтова. Сведений о судьбе членов этого кружка у меня совсем не имеется.
В 1893—94 гг. мы с братом Александром познакомились в Москве через А. А. Ганшина с семьей Ульяновых. В то время их семья состояла из Марка Тимофеевича Елизарова, его жены Анны Ильиничны, Марии Ильиничны, Дмитрия Ильича и их матери Марии Александровны. Обычным посетителем их семьи была А. М. Лукашевич. Обычно разговоры шли на общественные темы, особенно в связи с выходом и получением марксистской литературы. Около этого времени, между прочим, были переведены Анной Ильиничной «Ткачи» Гауптмана. Разговоры по общественным вопросам принимали иногда довольно горячий характер; помню, во время одного из споров Марк Тимофеевич, размахивая руками, сбил абажур с лампы. Иногда к Ульяновым приезжал из Петербурга В. И. Ульянов.
У Ульяновых мы с братом Александром познакомились с А. В. Кирпичниковым. Вскоре после знакомства между нами установились дружеские отношения, и мы нередко бывали друг у друга, обсуждая вопросы о том, чтобы принять непосредственное участие в работе среди рабочих. К практическому осуществлению этих предположений мы приступили после ареста С. И. Мицкевича. Нам было известно, что Мицкевич вел работу в этом направлении. По слухам, дошедшим до нас, с арестом Мицкевича нарушилась связь между его кружком из рабочих и интеллигентами-марксистами.
Мы решили восстановить эту связь. Кирпичников жил в это время в квартире Рязанова и, вероятно, через кого-либо из его знакомых узнал, что среди рабочих кружка Мицкевича имеется рабочий С. И. Прокофьев, при посредстве которого можно установить необходимую связь с рабочими. Узнав адрес С. И. Прокофьева, кажется, в адресном столе, я зашел к нему и рассказал о своих намерениях. С. И. Прокофьев принял меня недоверчиво и задал вопрос, почему мы явились непосредственно к нему, а не установили связь, о которой я ему говорил, через интеллигентов, знакомых С. И. Мицкевича. Я не помню, что ему ответил, но было очевидно, что он к нашему желанию отнесся с недоверием. Однако вскоре недоверие это прошло, так как у нас с Прокофьевым был общий знакомый, рабочий И. А. Семенов, с которым мы часто встречались у его двоюродного брата Н. И. Семенова, учившегося вместе с нами в Комиссаровском техническом училище.
Через Прокофьева мы узнали о М. Н. Мандельштаме и решили непосредственно с ним установить необходимую связь. Где и когда нам с ним удалось познакомиться, я не помню, но вероятнее всего через А. В. Кирпичникова. Все эти поиски связей происходили приблизительно в феврале2, а в марте — апреле у нас образовалась группа лиц из Мандельштама, Кирпичникова, меня, брата моего Александра, Дурново, Петровой, Карпузи с женой, кажется, Фридмана и Франка. Кажется, больше никого не было. Состоялось несколько заседаний этой группы в окрестностях Москвы по вопросам, связанным с организацией рабочего движения. Фридман и Франк вскоре перестали являться на собрания группы. На заседаниях группы обсуждались вопросы об организации руководящего центра, о развитии агитации среди рабочих и создании кружков для пропаганды. Насколько помню, было принято такое решение: идейное руководство движением должно быть сосредоточено в кружке интеллигентов, куда должны были войти представители от рабочих в лице Карпузи и К. Ф. Бойе. Наряду с этим кружком должен вести непосредственную работу среди рабочих другой кружок из наиболее передовых рабочих. Этот кружок должен был стоять в центре «Рабочего союза». Для организации «Рабочего союза» должно быть организовано представительство рабочих по возможности со всех фабрик и заводов. 30 апреля была организована сходка рабочих, на которой присутствовали рабочие с большинства заводов Москвы. Присутствовало 200—250 человек.
На сходке говорилось о значении 1 Мая и о значении рабочего движения. Последнее наше заседание было в комнате Кирпичникова, переданной нами ему, когда мы выехали из Москвы в Мытищи. Комната помещалась у Красных ворот и была удобна тем, что двор был проходным. На заседании обсуждался вопрос о собрании рабочих 11 июня, было выработано воззвание к рабочим, обсуждались подробности организации союза. На собрании присутствовали все члены нашей группы, за исключением Фридмана, Франка и моего брата Александра, который поехал с А. А. Ганшиным собирать подробные сведения о забастовке на фабрике Корзинкиных в Ярославле. Заседание происходило вечером; я остался ночевать у Кирпичникова. Благодаря этому обстоятельству я, очевидно, не попал в филерские заметки об этом собрании. Кажется, на другой же день после этого заседания мы должны были приступить к печатанию воззвания. Воззвание должно было печататься в квартире Дурново и Петровой в Грохольском переулке. Квартира эта была специально снята для печатания литературы. Типографию принес я из Сокольников, от одной знакомой фельдшерицы, куда я отвез ее раньше, приблизительно в середине апреля, получив ее от рабочего Миролюбова.
Фамилию фельдшерицы не помню. Когда я шел на другой день утром после вышеуказанного заседания к Дурново, то против ворот, где помещалась квартира Дурново, я заметил извозчика-лихача филера. Об этом я сказал Дурново и Петровой. Несмотря на это, мы решили напечатать воззвание. Шрифт был перепутан, и прежде всего в течение целого дня пришлось разбирать шрифт. Воззвание было напечатано на другой день.
В разборке шрифта принимал участие я, печатали же воззвание Дурново и Петрова. Воззвание было передано, кажется, Мандельштаму. Необходимо было позаботиться о спасении типографии. Более безопасного для помещения типографии места не оказалось, и я предложил привезти ее ко мне в Мытищи. Кирпичников и Дурново привезли ее вечером, а утром на другой день мы были арестованы. При перевозке типографии с квартиры Дурново ко мне, очевидно, филеры следовали за нами по пятам. По крайней мере, вечером на мосту, недалеко от нашей избушки, я видел подозрительную личность. Чтобы скрыть типографию, когда немного стемнело, я зарыл ее в ближайшем овраге. При обыске в нашей квартире была найдена в небольшом количестве нелегальная литература, а типография не была найдена, по крайней мере, в карете, в которой нас везли с братом Александром в Сущевскую часть, ее не было3.
По соседству с нашей квартирой в детском приюте был также произведен обыск у Н. А. Желваковой и у находившейся у нее в то время Л. И. Биронт. У них была также найдена нелегальная литература, которую мы им дали отчасти для прочтения, отчасти для хранения.
В дополнение к сказанному необходимо отметить, что приблизительно за неделю до общего собрания представителей рабочих фабрик и заводов, которое намечалось на 11 июня, состоялось в Сокольниках, на берегу Яузы, предварительное собрание более сознательных рабочих. На этом собрании должны были присутствовать также я, мой брат и Кирпичников. Кроме того, думал быть также А. А. Ганшин. На это собрание мы не попали, так как вокруг места, где должно было происходить собрание, да и за нами, бродили филеры. Чтобы избавиться от своего филера, я стал ходить за ним, и вскоре на народном гулянье мне удалось от него отделаться. Но, очевидно, слежка за нами и за рабочими была вовсю.
Засадой, устроенной в нашей квартире в Мытищах, вскоре после нашего ареста был арестован Левит, студент Технического училища, приехавший навестить нас. После ареста в 1895 г. мы с ним не видались, и дальнейшей судьбы его я не знаю.
Я сидел первое время в Сущевской части, куда привезли также и Кирпичникова. Он чувствовал себя тогда в общем удовлетворительно.
По моему предположению, у Кирпичникова, кроме мимеографа, должен был находиться также автокопист, оставленный нами в квартире, перешедшей к Кирпичникову, но при обыске он, очевидно, не был найден. Автокопист был тот самый, на котором мы печатали «Что такое «друзья народа» и как они воюют против социал-демократов?».
Из Сущевской части нас перевезли в Таганскую тюрьму. На время коронации меня увозили в Ярославскую тюрьму, где находились в то время М. Н. Мандельштам и Карпузи.
Сб.: На заре рабочего движения в Москве. М., 1932, с. 117—123. Печатается с сокращениями.
1 Двоюродный брат В. Н. Масленникова.
2 1895 г.
3 Типография была найдена полицией у дачи Масленниковых в Мытищах в овраге, куда ее зарыл В. Н. Масленников.— 69.
<< Назад Вперёд>>
