С.И. Черномордик (П. Ларионов). Двадцать лет тому назад
(Отрывки воспоминаний)
Когда осенью 1902 г. я, освободившийся от «общедемократических» иллюзий студенческого движения, вернулся после высылки в Москву убежденным социал-демократом, я стал искать связи с Московской социал-демократической организацией. Встретился я с Л. С. Цейтлиным, который также в 1901 г. принимал участие в студенческих волнениях и так же, как и я, был выслан из Москвы. Поселившись с ним вместе в одной комнате и не подозревая, что он имеет какое-либо отношение к Московской социал-демократической организации (он был большой конспиратор), тем более, что он усердно готовился к государственным экзаменам, я, посещая лекции и работая в лабораториях, продолжал, однако, искать связи с Московской организацией. А что такая организация была, я был уверен по появляющимся в «Искре» корреспонденциям из Москвы. Среди студентов того времени мне приходилось встречать немало социал-демократически и социал-революционерски рассуждающих, но были ли они связаны с организацией или это были только рассуждающие, мне не удавалось узнать вследствие строгой конспирации и широко развитой провокации того времени. Знал я, конечно, что и мой сожитель Л. С. Цейтлин марксист и социал-демократ, но опять-таки в силу конспирации я считал невозможным сразу ставить прямо вопрос об его отношении к Московской организации, хотя я и был с ним в хороших товарищеских отношениях...
Через некоторое время я стал замечать, что Л. С. Цейтлин стал ко мне присматриваться и заговаривать на партийные темы...
Однажды я ему говорю:
— Я хотел бы отдать себя в распоряжение московского социал-демократического комитета. Не можете ли меня с ним связать?
Он, видимо, обрадовался моему предложению, но, однако, не показал вида, что он близко стоит к МК. Ответил, что постарается меня связать, но при этом поставил условие, чтобы я предварительно ликвидировал свое участие в студенческих организациях во избежание провала социал-демократической организации, в которую я намерен вступить...
Вскоре после этого разговора Л. С. Цейтлин однажды ночью попросил меня отправиться в одну квартиру на Воздвиженке в Ваганьковском переулке и предупредить какую-то «девицу», что произошли аресты и чтобы она уничтожила все компрометирующие бумаги. Как я впоследствии узнал, это был провал оставшейся после так называемого 2-го МК периферии1, а «девица», которую я предупреждал, была, должно быть, технический секретарь МК. Звали ее, если память мне не изменяет, Мария Владимировна.
После этого провала Л. С. Цейтлин (он был член МК) остался один. Тогда-то он стал ко мне чаще обращаться за всякого рода услугами, не вводя меня, однако, в организацию. Впрочем, в описываемое время, как я потом понял, и не было организации, были лишь попытки ее воссоздать после провала 2-го МК, во главе которого стоял И. А. Теодорович.
Так я работал от случая к случаю. Но это, однако, меня мало удовлетворяло. Я потребовал от Цейтлина какой-либо определенной работы.
На первых порах, так как весь технический аппарат Московской организации был, видимо, разгромлен охранкой, мне было поручено организовать хранение литературы, которой получалось в то время довольно много из-за границы от группы «Искра». Началась подготовка ко II съезду, и Москва получала много литературы по вопросам программы партии и организационным, а также много директивных циркуляров по вопросам подготовки съезда от организационной комиссии. Для всей этой массы литературы нужно было организовать «склад». На эту работу у меня ушел весь конец 1902 г. и начало 1903 г.
В начале 1903 г. Московская организация несколько технически окрепла. Удалось создать из студентов и курсисток довольно крепкий технический аппарат. Организация была более или менее удовлетворительно обеспечена хранением литературы, квартирами для явок, адресами для переписки. Предстояло решить основную задачу организации — наладить связи с рабочими, поставить пропаганду, а затем по возможности агитацию. Надо сказать, что если от технического аппарата осталось кое-что после провалов 1902 г., то с рабочими связи почти что оборвались, так как в провалившемся летом 1902 г. Московском комитете был провокатор. В этой области пришлось работы начинать заново.
В начале 1903 г. (весной) силы Московской организации увеличились с приездом из-за границы от группы «Искра» Александра Георгиевича Орлова и бежавшего из-под надзора полиции Валентина Ивановича Батырева (покойный). Несколько позднее приехал с юга нелегальный рабочий Михаил Лещинский. Организовался комитет в составе: Л. С. Цейтлина, А. Г. Орлова и В. И. Батырева. Пишущий эти строки был назначен ответственным пропагандистом, а М. Лещинский — ответственным агитатором.
Машина завертелась. Л. С. Цейтлин был ответственным секретарем МК — в его руках находились связи с заграницей, переписка, связи с Организационным Комитетом2 по подготовке II съезда и техническим и финансовым аппаратом МК. А. Г. Орлов взял на себя связи с интеллигенцией, а также организацию кружков среди интеллигенции, а В. И. Батырев был ответственным организатором— в его функции входило завязывать связи с рабочими и организовывать среди них кружки. Мне приходилось иметь дело с А. Г. Орловым и В. И. Батыревым. Организованные ими кружки они передавали мне для занятий с ними. Что касается М. Лещинского, ответственного агитатора МК, то ему так и не пришлось до конца нашей деятельности, т. е. до нашего провала 7 июня 1903 г., приступить к агитационной деятельности.
По роду моей партийной деятельности в то время, мне приходилось иметь дело как с рабочей средой, так и с интеллигентской. К лету 1903 г. я занимался в трех рабочих кружках и двух интеллигентских.
Время было тогда тяжелое... Среди массы московских рабочих не были еще изжиты иллюзии «полицейского социализма», зубатовщины. В кружках почти каждый раз после занятий наши разговоры упирались в зубатовщину, приходилось слышать рассказы о зубатовских собраниях, в которых принимали участие сотни рабочих. Припоминается, что крупная зубатовская организация была среди пуговичников фабрики Ронталлера, некоторые рабочие которой входили в мой кружок. Но чувствовалось все же, что зубатовщина была на исходе.
Рассказывали, как массовики-рабочие, не искушенные в политике и не подозревавшие связи зубатовских организаций с охранкой, наивно выступали с вопросами и речами, которые путали все расчеты вожаков-зубатовцев (Красивского, Афанасьева, Слепова), и как эти же наивные рабочие тут же арестовывались и отправлялись в охранку. Разумеется, такие приемы разлагали зубатовские организации гораздо успешнее и быстрее, чем наша агитация, которая, к слову сказать, была в зачаточном состоянии.
Но быстрому процессу разложения зубатовских организаций далеко не соответствовал рост нашей социал-демократической организации. Тому было много причин. Наряду с причинами внутреннего порядка (как борьба «экономистов», которые своей идеологией играли на руку зубатовщине, с «политиками») в Москве, главным образом, играли роль чисто внешние причины. Создавая одной рукой свои рабочие организации, охранка другой рукой окружила революционные организации сетью провокации и шпионажа. В этом отношении Москва занимала, пожалуй, первое место, московская охранка в этом деле дошла до виртуозности. Поэтому долгое время Москва не могла выйти за пределы рабочих кружков, которые также находились под постоянным дамокловым мечом провала.
Думаю, что настала пора объяснить, почему именно в Москве так свирепствовала охранка и как эта грубая, а иногда хитрая полицейская сила именно в Москве задержала рост широкого социал-демократического движения. Нельзя же объяснить этого тем, что в Москве оказался полицейский гений Зубатова. Это требует исторического исследования. Но кратко можно дать объяснение и без глубокого исследования. Зубатовщина есть отражение московского пролетариата на известной стадии его развития. Чтобы ее понять, ее нужно рассматривать не как причину, а как следствие. Как следствие экономической и политической отсталости московского пролетариата, его связи с деревней (полупролетариат). Зубатовщина — это сорная трава, которая может расти там, где пролетариат не осознал себя как класс. А московский пролетариат осознал себя как класс, в отличие от пролетариата, скажем, юга, западного края, Польши, только в 1905 г. Только так можно объяснить, почему долгое время между социал-демократической организацией и московской рабочей массой стояла такая неприступная стена, как зубатовская охранка.
Но возвращаюсь к воспоминаниям о Московской социал-демократической организации.
Занятия в кружках у меня происходили без программы потому, что программы и не было. Приходилось такую программу стряпать самому для внутреннего, так сказать, потребления. Самую программу я не могу припомнить. Помню только, что я старался избегать всяких «ученостей» и быть поближе к русской действительности. Особенно помню, интересовал рабочих аграрный вопрос, потому что московский рабочий — полукрестьянин и потому что в рабочую среду стали проникать социалисты-революционеры с их щедрыми обещаниями земли. Интересовались летом 1903 г. рабочие в кружках, будет ли война,— в то время наши отношения с Японией обострились... О том, что самодержавие нужно свергнуть, ни у кого из рабочих в кружках не было сомнений, приходилось только объяснять, какова должна быть роль рабочего класса в революции и каковы должны быть наши отношения с другими партиями и классами. Интересовал их также вопрос, какая разница между социал-демократами и социалистами-революционерами, но у меня никогда не было уверенности, что эта разница для них ясна, потому, конечно, что среди них почти не было «чистых» пролетариев. Часто приходилось слышать от рабочих, что «не стоит спорить, цель у всех одна общая». А один рабочий из моего кружка «конспиративно» входил даже и в эсеровскую организацию. Об этом я случайно узнал от эсера Григория Ривкина (покойного), который приехал в Москву налаживать эсеровскую организацию. Позднее, уже в тюрьме, когда я спросил об этом самого рабочего, он по своей наивности даже не понимал, что это «преступление»...
Собирал я кружки в разных местах: в парке Петровско-Разумовской академии, в селе Богородском (за Сокольниками), где жила на даче группа молодежи, нам сочувствовавшей, в квартирах у рабочих, членов кружков — помню такую квартиру в Рыкуновом переулке. Сам я жил летом 1903 г. в Петровско-Разумовском (там же я и был арестован у себя на квартире в ночь с 6 на 7 июня 1903 г.), и нередко мне ночью приходилось пешком возвращаться домой из Рыкунова переулка в Петровско-Разумовское, так как и конки, и паровичок прекращали движение.
Из отдельных эпизодов того времени припоминаю конференцию для выборов делегатов от Москвы на II съезд и распространение первомайской прокламации Организационной комиссии съезда. Помню ее внешний вид: напечатана красными буквами и с подписью: «Организационная комиссия по созыву II съезда РСДРП»3. Помимо районов она была разбросана в театрах во время действия.
Из Таганской тюрьмы я был освобожден после девятидневной голодовки 15 ноября 1904 г., когда наступила «весна Святополк-Мирского»4. В тот же вечер я попал вместе с другими освобожденными на митинг в Петровско-Разумовское по случаю сорокалетия судебной реформы5. Москву я не узнал в сравнении с тем временем, когда я был арестован. Летом 1903 г. русское общество было придушено царским самодержавием. За время моего «отсутствия» из Москвы произошло событие громадной важности: царизм потерпел полное военное крушение. Чтобы успокоить общественное мнение, была объявлена «весна» и «доверие к обществу». Началась эпоха общественного подъема.
Митинг в Петровско-Разумовском начался чествованием нас, «освобожденных узников». За нами ухаживали, посадили на почетные места. В первый раз пришлось услышать вольную речь в России. Либеральные адвокаты заливались соловьем. Но вот диссонансом прозвучала речь социал-демократа, заговорившего о всеобщем избирательном праве, о 8-часовом рабочем дне и пр. Невольно заразился общим подъемом, захотелось скорее работать. И еще больной после перенесенной голодовки я уехал на юг (в Москве нельзя было оставаться), полный надежд и уверенный в предстоящих победоносных битвах с врагом пролетариата.
Путь к Октябрю: Сборник воспоминаний, статей и документов. Вып. 3. М., 1923, с. 44—50. Печатается с сокращениями.
1 Имеются в виду оставшиеся после полицейского разгрома МК РСДРП 28 ноября 1902 г. члены организации в районах Москвы. В начале 1903 г. был сформирован новый МК РСДРП, в состав которого вошли Л. С. Цейтлин, А. Г. Орлов, В. И. Батырев, С. И. Черномордик и несколько позднее — М. С. Лещинский (см.: Исторические записки. М., 1969, т. 84, с. 288).— 85.
2 Организационный комитет (ОК) по созыву II съезда РСДРП был создан на совещании в Пскове 2—3 (15—16) ноября 1902 г. в составе представителей Петербургского комитета РСДРП — В. П. Краснухи, Русской организации «Искры» — И. И. Радченко и группы «Южный рабочий» — Е. Я. Левина. В состав ОК были также кооптированы П. А. Красиков, Ф. В. Ленгник, П. Н. Лепешинский, Г. М. Кржижановский, А. М. Стопани. На другой день после Псковского совещания три члена ОК — искровцы И. И. Радченко, В. П. Краснуха и П. Н. Лепешинский — были арестованы, что тяжело отразилось на его деятельности. В числе других комитетов МК РСДРП признал ОК во всех его функциях. В первых числах февраля 1903 г. на втором совещании членов ОК в г. Орле в его состав были кооптированы несколько членов и кандидаты в члены ОК. На Орловском совещании ОК был принят проект устава съезда и список организаций, имеющих право участвовать в съезде. Проект устава съезда был разослан местным комитетам, а члены ОК предприняли объезд местных комитетов.
ОК провел успешную подготовку созыва II съезда РСДРП, опираясь на выработанные «Искрой» организационные и идеологические принципы партии нового типа, на работу, проделанную «Искрой» по объединению местных социал-демократических организаций на основе этих принципов.— 86.
3 Имеется в виду одна из трех первомайских листовок ОК РСДРП, выпущенных в апреле 1903 г. и отпечатанных в типографии газеты «Искра». Листовки были распространены местными комитетами РСДРП, в том числе Московским.— 88.
4 Святополк-Мирский П. Д. (1857—.1914), князь, в августе 1904 г., после убийства В. К. Плеве, назначен министром внутренних дел России. Стремясь ослабить нараставший революционный кризис, избрал тактику заигрывания с либеральными элементами, стремясь привлечь буржуазную оппозицию на сторону самодержавия. С этой целью несколько смягчил охранительный режим, допустив ослабление цензуры, объявил частичную амнистию политическим заключенным, разрешил съезды земских деятелей. Такая политика получила название «эпохи доверия» или «весны Святополк-Мирского». Политика Святополк-Мирского потерпела провал в связи с событиями 9 января 1905 г. 18 января 1905 г. Святополк-Мирский был уволен в отставку.— 88.
5 Речь идет о сорокалетии судебной реформы 1864 г. в России, буржуазном преобразовании суда и судопроизводства на основе Судебных уставов. Реформа провозгласила принципы независимости судей, гласности, устности и состязательности судебного процесса, ликвидировала сословный суд. Были введены судебные присяжные, адвокатура, мировые суды. Проводилась с искажениями и ограничениями.— 89.
<< Назад Вперёд>>
