А. И. Рязанов. Воспоминания
В нашем кружке началась литературная работа, преимущественно переводы на русский язык книг марксистского направления. Переводились статьи из рабочей социал-демократической библиотеки. Энгельса «Анти-Дюринг», «Фейербах», «Происхождение семьи, частной собственности и государства», статьи Лафарга, Габриэля Девилля, Геда, Маркса «18 Брюмера», его же «Нищета философии», Каутского «Экономическое учение Карла Маркса», «Эрфуртская программа», впервые нами переведенная на русский язык. Тяжесть редакционной работы ложилась главным образом на меня, как знающего экономическую и юридическую терминологию.
Некоторые переводные статьи из «Рабочей библиотеки» переделывались на русский лад, приспосабливались к русским рабочим путем заполнения данными из жизни русских фабрик и заводов.
Из-за границы нами выписывалась русская нелегальная литература через владельца книжного магазина в Петровских линиях Лидерта, который подкупал некоторых чиновников из Цензурного комитета, и так, как цензор приходил в кабинет довольно поздно, то нелегальные книги чиновниками до просмотра цензора из ящика, присланного из-за границы, выкрадывались и передавались Лидерту, а тот передавал их нам.
Наш кружок впервые перевел с немецкого языка «Эрфуртскую программу». Эта книга так же, как и «Экономическое учение Карла Маркса», популярно излагавшие «Капитал» Маркса, оказали на развитие марксистских идей в среде окружающих большое влияние, в особенности «Эрфуртская программа»; она показывала, как в недрах буржуазного общества развиваются отрицательные его силы и тенденции, как мелкая собственность в процессе производства побивается крупной, а крупная собственность отрицается развивающимся классом — пролетариатом; что пролетариат является той революционной силой, которая освободит все угнетенные классы от эксплуатации, низвергнет иго капитализма, уничтожит все классы и создаст солидарное человечество, которое прекратит борьбу внутри себя и будет бороться только с внешней природой.
Формула К. Маркса «бытие определяет сознание», а не «сознание определяет бытие», для меня стала руководящей.
Марксизм, давший нам возможность научного понимания особых задач и интересов рабочего класса, помог нам прийти к убеждению, что пролетариат в деле борьбы за политическую свободу должен всегда вести самостоятельную линию, если он в этой борьбе не хочет превратиться в пушечное мясо, заниматься вытаскиванием из огня каштанов для буржуазии, которая в процессе уже совершившихся политических революций постоянно использовала для разгрома абсолютизма силы рабочего класса, а затем обманывала последний, отвертывалась от него и отбирала от него всякую тень свободы.
Таких взглядов я держался, начиная с 1891 г., и высказывал их между прочим на нелегальных вечеринках, на сходках, которые происходили иногда на чердаке, освещенном огарком свечи, в то время как в комнатах для отвода глаз происходили танцы. На этих вечеринках я встречался со своими противниками — Черновым, Кусковой, Прокоповичем и другими.
При пропаганде идей марксизма в отдельных кружковых собраниях, при спорах с товарищами, державшимися других, например, народнических взглядов, я легко справлялся с противниками. Так, однажды ко мне приходит В. А. Жданов и говорит: «Пожалуйста, приходите ко мне завтра, у меня собирается человек 10 противников марксизма: вчера я с ними не мог справиться, они меня разбили».
Когда я на другой день явился к нему, среди собравшихся у него встретил Лосицкого и других. В этот вечер я применил такой метод спора с ними: брал их положения, а для опровержения брал статистические данные, например, из статей Скворцова, напечатанных в «Юридическом вестнике», из которых было видно, что капитализм в России развивается, что в деревне происходит обезземеливание и пр. Противники волей-неволей оказывались припертыми к стенке. Подобным образом я старался опровергнуть все их положения. Я развивал их мысль до логического конца, диалектически распространял ее во времени и пространстве.
Я помню, как на другой день утром после этого спора явился ко мне Лосицкий и принес мне 50 руб. денег на марксистскую литературу, которую просил меня приобрести для него и его товарищей.
Нужно заметить, что в начале своей деятельности наш кружок, как и вообще марксисты, не имел никакой поддержки в легальной прессе. Она вся находилась в руках противников марксистского миросозерцания, нас повсюду поливали, как помоями, различного рода инсинуациями. По поводу выставленного нами положения, что капитализм развивается и разовьется, Михайловский называл нас в своем журнале «Русское богатство»1 «рыцарями первоначального накопления». В этом освещении людям, незнакомым с марксизмом, мы казались обладателями капитала, в личных интересах стремившимися развить капитализм.
Нас старались всевозможным образом высмеивать, умышленно приписывали нам свои ложные, фантастические и наивные посылки и с самодовольством дураков опровергали их, не замечая, что это их собственная глупость и фантазия.
Конечно, большое влияние оказала появившаяся в 1894 г. книжка Струве «Критические заметки по вопросу об экономическом развитии России». Несмотря на свою неортодоксальность в марксистском смысле, она давала большой материал для борьбы с народниками. В предисловии к этой книжке автор также жалуется на «невозможность найти для еретических мыслей автора журнальный приют».
На эту книжку со стороны народников, в том числе и со стороны Михайловского, также полились ушаты полемических помоев.
В 1895 г. появилась книжка Бельтова-Плеханова, как ответ Михайловскому, Карееву и др., «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю», где жестоко были высмеяны Михайловский и другие с их субъективной социологией.
В дальнейшем вышла критическая книжка Волгина (Плеханова) под заглавием «Обоснование народничества в трудах г-на Воронцова (В. В.)», изд. 1896 г., разбившая все экономические коньки народничества (общину, кустарную промышленность и пр.), на которых (иначе говоря, на отсталых способах производства, на бедности) они строили благополучие России.
К нам, марксистам того времени, в частности к нашему кружку, предъявлялись прямо-таки невозможные требования: от нас требовали объяснения всевозможных явлений общественной и чуть ли не частной жизни с точки зрения экономического материализма, беря их в статике, а не в динамике, что противоречило диалектическому методу, требовавшему подробного обследования, точного анализа (рождения, развития и гибели явления-процесса) общественных отношений и только после такого изучения позволявшему делать заключения.
На сходках и кружках, полемизируя с нашими противниками, мы разъясняли, как следует правильно подходить к объяснению различных явлений, популярно объясняя, как можно все духовные надстройки свести к экономическому базису, развитию производительных сил страны и тому или другому соотношению классов и к их борьбе.
Однажды случился такой курьез: я вместе с Давыдовым был, кажется, в квартире Кусковой, где присутствовали кроме нее ее муж П. И. Кусков и Прокопович, тогда ярый народник. Я потребовал от Прокоповича изложения их программы, отступив от установившегося обыкновения, при котором они, народники, требовали объяснения всех вопросов только от нас.
И вот Прокопович стал излагать программу: «Теперь, пока еще не развился капитализм, царизму не на кого опереться, за исключением помещиков; народники должны вырезать всех помещиков, отнять у них землю и разделить ее между крестьянами, царизм потеряет всякую точку опоры, а когда не будет помещиков, власть будет захвачена народниками, правительство будет, следовательно, находиться в их руках и проведет народнические теории в жизнь».
Эта наивная программа, где отсутствовали и анализ действительности, и соотношение классовых сил, пропитанная верой в первобытный способ производства, управляемый крестьянами, привела нас в столь веселое расположение духа, что мы все начали хохотать, а Давыдов до того дохохотался, что даже уронил на пол самовар, стоявший на краю стола.
Конечно, последующий рост идей марксизма и марксистского движения привел к тому, что от пас то и дело стали требовать марксистской литературы, причем с этим требованием к нам стали обращаться из других городов.
В этот период перед нами стала вставать задача об объединении с марксистскими кружками в других городах: к нам непрерывно приезжали из Орла, Петербурга, Риги, Киева, Харькова и др. городов; завязалась связь с заграницей. С пропагандой марксизма мы стали подходить и к рабочим массам, которые, конечно, к идеям марксизма являются наиболее восприимчивыми, чем массы непролетарские, например, интеллигенция, обслуживающая различные классы и их прослойки, получающая из этих различных источников свои доходы, а следовательно, и идеологические посылки. На интеллигенцию идеологически влияют не только дворянство и слои крупной буржуазии, но и буржуазия мелкая в лице крестьян, мелких торговцев, ремесленников и т. д. В известной мере оказывает идеологическое влияние на интеллигенцию и пролетариат.
В это время, в 1894 г., у меня постоянно бывали Калафати, Дурново, А. Н. и П. И. Винокуровы, Мартын Мандельштам и другие. В свою очередь я часто бывал у Винокуровых, где жил также Чекеруль-Куш с женой. Нас тесно объединяли идеи марксизма.
Наиболее близок я был с Винокуровыми, а также и с Мицкевичем до ареста его в 1894 г.
В это время моя квартира па Большой Молчановке, в доме № 8 Хомякова, популярная среди марксистских кружков, очевидно, подвергалась особому наблюдению со стороны Московского охранного отделения.
Однажды в ночное время меня вызвали на улицу под предлогом, что меня кто-то желает видеть. Когда я вышел на улицу, где против ворот горел фонарь, ко мне быстро подошла какая-то фигура, которая, рассмотрев меня при свете фонаря, притворилась мгновенно пьяной и, шатаясь, быстро удалилась.
За месяц до моего ареста ко мне в губернское земство, где я служил заведующим шоссейной дистанцией, явился неизвестный и стал проситься на должность шоссейного десятника, и, когда я ему отказал в этой просьбе за неимением вакансии, проситель внезапно переменил разговор и спросил меня, не желаю ли я повести его наследственное дело в Тверском окружном суде. Я ему ответил, что я лично его дело вести не буду, но пошлю его к такому лицу, которое поведет его дело так же добросовестно, как повел бы я сам, при этом я дал ему адрес присяжного поверенного Голубкова.
Оказалось, что неизвестный, когда явился к Голубкову, мало разговаривал о деле, а, посмотрев на фотографическую карточку, где была снята группа лиц: Голубков, Тесленко, Маклаков, П. Н. Малянтович и другие, сказал: «В вашей организации есть шпион». На это Голубков ответил: «Никакой организации у нас нет, я никого не боюсь, хотя бы сам Бердяев (начальник охранного отделения) пришел производить обыск». Конечно, неизвестное лицо в конце концов никакого ведения дела Голубкову не поручило и к нему более не являлось. Голубков же нелегальную литературу, которую я у него держал, направил в другое, более безопасное место.
Когда меня в июне 1895 г. после обыска, продолжавшегося с 4 до 10 часов утра, арестовали и я взглянул в окно на двор, то случайно увидел злорадно улыбающегося того неизвестного, который приходил ко мне наниматься в десятники и который был послан мною к Голубкову.
В жандармском управлении мне предъявили обвинение в принадлежности к тайному обществу, поставившему задачей ниспровержение существующего строя. При этом на мой вопрос, какого я строя хочу, жандармский полковник Иванов и товарищ прокурора Лопухин, впоследствии директор департамента полиции, смутились и не знали, что мне сказать. Я им заметил: «Чего же я желаю: фаланстерий Фурье или федераций Лаврова?» Молчание. «Может быть, я желаю раздела земли?» Полковник Иванов ухватился за эту мысль: «Да, да». На это я возразил, что эта мера реакционная, у мелких собственников крестьян при существовании товарных отношений опять началась бы борьба за рынки, из-за цен на сельскохозяйственные продукты. Лица, находящиеся в более благоприятных отношениях к рынку, например ближе живущие к железнодорожным станциям, обладающие более плодородной землей и пр., конечно, побивали бы своих соперников, поставленных в менее благоприятные условия к рынку, и таким образом последние обезземеливались бы, а первые сосредоточивали бы в своих руках земельную собственность, таким образом процесс сосредоточения земельной собственности в руках немногих опять повторился бы. Эта мера раздела земли между крестьянами означала бы поворот колеса истории назад, эта мера являлась бы реакционной.
Но вообще в своем освещении революционного движения и в частности начинающегося движения рабочего класса, в рассуждениях при допросах в жандармском управлении я стремился умышленно придать этому движению объективный характер, не зависимый от воздействия той или иной кучки интеллигентов или революционеров, имея в виду, с одной стороны, умалить революционное значение привлеченных к дознанию, а с другой — доказать неизбежность развития рабочего движения, которое должно сообразно с ростом промышленности и капитализма все более и более усиливаться. Свои мысли я иллюстрировал тем, что самое влияние лиц в истории диктуется объективными условиями. Иоанн Гусе, проповедовавший определенные идеи, был сожжен, а Лютер, проповедовавший те же идеи, возвеличен.
При всех наших обращениях к классу капиталистов с предложением отказаться от своих привилегий в производстве, от эксплуатации наемного труда мы попадем в глухую стену. Точно также и рабочий класс глух и враждебен к идеям и интересам капиталистов, но зато он сам по себе восприимчив ко всему живому, что диктуется его интересами, стремлением к свержению ига капитализма и проч.
В тюрьме я просидел семь месяцев и был выпущен под залог 3000 рублей, который внесла Е. П. Пеньевская. Через некоторое время я переехал в Тулу.
Во время проживания в Туле я познакомился с Иваном Ивановичем Скворцовым (Степановым), который тогда делал первые шаги в марксистском направлении, изучал марксистскую литературу. Я давал ему для прочтения «Рабочую библиотеку» на немецком языке, Блосса «Историю немецкой революции» и т. п. Вскоре он уехал из Тулы.
В Туле я пробыл месяца три, а затем вернулся вновь в Москву и остановился временно у Анны Егоровны Серебряковой, впоследствии оказавшейся провокаторшей. У нее прожил несколько педель, а затем поселился в комнате, в квартире на том же дворе, у какой-то помещицы. Но однажды, к моему удивлению, эта помещица совершенно немотивированно отказала мне от квартиры, после чего я переехал в комнату на Бронной в дом Гирша.
Вскоре ко мне туда пришла заслуживающая по внешнему виду доверия какая-то пожилая дама и заявила: «Я сестра уездного члена по Можайскому уезду, пришла вас предупредить: за вами усиленно следят; слежка бывает и конная и пешая, извозчик вас возил от Смоленского рынка, где вы раньше жили у помещицы, на вокзал за дешевую цену, вообще извозчики следят за вами по пятам, а когда вы жили у помещицы, то туда часто приходил переодетый помощник пристава, относительно вас обо всем расспрашивал и велел доносить, о чем вы говорите и кто у вас бывает. Иногда он, переодетый, стоял во дворе, наблюдая за вами и за приходящими к вам. Помещица испугалась, а потому и отказала вам от квартиры».
Я поблагодарил даму за предупреждение, она ушла. Но затем, во время студенческих беспорядков в конце 1896 г., мне пришлось с ней опять встретиться. Она пришла ко мне и заявила: «Ваши все арестованы, но библиотека в 1000 нелегальных экземпляров цела вся, и вот я желала бы передать эту библиотеку вам или кому-нибудь другому по вашему указанию». Я не выдержал и заявил: «Сударыня, я вас во второй раз вижу, вас не знаю, прошу больше ко мне не являться, иначе я буду вас выгонять». Она ушла.
Когда моя адвокатская практика в Москве несколько наладилась, в апреле 1897 г. пришел приговор из департамента полиции по нашему делу с Винокуровым, Мицкевичем, Мартыном Мандельштамом и другими. Я приговорен был к высылке в какой-либо из провинциальных городов по моему избранию под гласный надзор полиции сроком на три года.
В первые дни пасхи ко мне на квартиру пришел околоточный надзиратель и заявил, чтобы я отправлялся в избранный мною город Тулу с ночным поездом, билет он приготовит и будет дожидаться на вокзале.
Сб.: На заре рабочего движения в Москве. М.» 1932, с. 132—139. Печатается с сокращениями.
1 «Русское богатство» — ежемесячный журнал, выходил в Петербурге с 1876 до середины 1918 г. С начала 90-х гг. стал органом либеральных народников, его редактировали С. Н. Кривенко и Н. К- Михайловский. Журнал проповедовал примирение с царским правительством и вел ожесточенную борьбу против марксизма и русских марксистов. В литературном отделе журнала печатались прогрессивные писатели: В. В. Вересаев, В. М. Гаршин, А. М. Горький, В. Г. Короленко, А. И. Куприн, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Г. И. Успенский и другие. С 1906 г.— орган полукадетской партии энесов («народных социалистов») (см.: Ленин В. И. Полн, робр. соч., т. 1, с. 577).— 38.
<< Назад Вперёд>>
