1.5. Российская тарифная политика
Для иностранных торговцев, участвовавших в это время в российской торговле, существовало два способа преодолеть эти высокие таможенные барьеры: они могли или попытаться прибегнуть к содействию правительства их собственной страны, с тем чтобы сохранить свои торговые привилегии, или принять российское подданство, чтобы воспользоваться коммерческими преимуществами, дарованными подданным Российской империи. В связи с важностью экспорта российских товаров для Великобритании и по причине того, что именно с этой страной Россия имела благоприятный торговый баланс, британское правительство было в состоянии добиться определенных уступок в интересах английских торговцев в России. Торговые договоры 1734, 1766 гг. и российско-британская конвенция 1793 г., подтвердившая условия договора 1766 г., обеспечили британским торговцам привилегированное положение по сравнению с их иностранными конкурентами, но это преимущество исчезло после того, как Россия подписала аналогичные торговые договоры с другими государствами: Данией в 1782 г., Австрией в 1785 г., Францией в 1786 г. и Неаполитанским королевством и Португалией в 1787 г. В ответ британское деловое сообщество начало вербовать сторонников создания Русской компании в Великобритании, для того чтобы оказать давление на британское правительство и побудить его к заключению долгосрочного торгового соглашения, отвечающего британским интересам. Эти усилия были вознаграждены подписанием в 1797 г. нового российско-британского торгового договора123. Однако в основном воздействие торговых договоров на коммерцию оставалось незначительным, и затяжные переговоры не способствовали разрешению неотложных проблем отдельных групп торговцев. Российско-британский договор 1734 г. готовился на протяжении трех десятилетий, а договор между Россией и Испанией, подписанный в начале 1800-х гг., обсуждался около 10 лет124!
В значительной степени в результате благоприятного положения, в котором они находись по сравнению с купцами других государств, британские торговцы были менее склонны вступать в российское подданство. Особую привлекательность последнему придавало право платить таможенные пошлины целиком в русской валюте, которым могли пользоваться только российские подданные. Эта привилегия была введена в 1785 г. В течение последующих трех лет из-за падения ценности рубля эта мера обеспечивала возврат платимых пошлин в пределах 10—14%, затем на протяжении пяти лет — до 10%; возврат оставался на этом уровне до конца XVIII в., когда постепенно приостановилось падение рубля на иностранных биржах125. Британские торговцы воздерживались от принятия российского подданства также из чувства солидарности, порожденного принадлежностью к Британской фактории, их представительной организации в Петербурге, и кроме того, они участвовали главным образом в экспортной торговле, где российское подданство не давало особых преимуществ. На остальных западноевропейцев эти обстоятельства не распространялись, и большинство из них становились подданными российской короны. Результатом этого «коммерческого оппортунизма» стал тот факт, что в российской морской торговле преобладали российские и британские торговцы. Статистические данные позволяют классифицировать торговцев, занятых во внешней торговле, по их подданству (см. таблицы 11 и 12), и в этом случае роль собственно русских торговцев является достаточно скромной. Хотя приводимая Г. П. Небольсиным для 1847 г. доля русских фирм, занятых во внешней торговле (менее 2%), представляется ему незначительной, но она не отражает того катастрофического падения участия русских по сравнению с концом XVIII в., которое можно заметить по сухим статистическим данным126.
Таблица 11
Участие торговцев различного подданства в российской внешней торговле через Петербургский порт в 1793 г.
* Под немцами здесь понимаются граждане ганзейских городов и тех немецких княжеств, которые позднее вошли в состав Германской империи.
Источник: Kaplan Н. Observations on the Value of Russia’s Overseas Commerce with Great Britain in the Second Half of the 18th Century // Slavic Review. Vol. 45. No. 1. Spring 1986. P. 92; Menke C.F. Die Wirtschaftlichen und Politischen Beziehungen der Hansastadte zu Russland im 18 und Fruhen 19 Jahkhundert. D. Phil. Gottingen, 1959. S. 130.
Таблица 12
Участие торговцев различного подданства в российской внешней торговле, 1793—1816 гг. (в %)
* Под немцами здесь понимаются граждане ганзейских городов и тех немецких княжеств, которые позднее вошли в состав Германской империи.
Источник: Menke C.F. Op. cit. S. 130.
Короткий период относительной экономической свободы, наступивший после восшествия на престол Александра I, завершился в 1808 г. в связи с участием России в экономической блокаде Великобритании, и последующие тарифные указы 1810 и 1816 гг. продолжили в целом протекционистский курс. Политика эта была смягчена таможенным тарифом 1819 г., который, сохранив высокий уровень ввозных пошлин, отменил запреты для всех видов импортных товаров. Однако в 1822 г. в интересах государственного фиска, а также аграрных и промышленных производителей был принят новый таможенный тариф, в соответствии с которым подтверждались высокие ввозные тарифы и вводился запрет на импорт определенных промышленных изделий. Список их был впоследствии несколько сокращен, но данный акт оставался основой российской тарифной политики до 1850 г., когда новым тарифным уставом было провозглашено смягчение прежнего жесткого протекционистского курса, который ассоциируется с именем Е. Ф. Канкрина, министра финансов в 1823—1844 гг. Основные выгоды, предоставленные актом 1850 г. международным торговцам, сводились к разрешению беспошлинно импортировать ряд сырых материалов и понижению пошлин на другие, в частности химические, товары. Сокращены были также налоги на ввоз некоторых предметов роскоши — не столько из-за лоббирования со стороны заинтересованных в этом социальных групп, сколько в результате стремления казны сократить контрабандный ввоз этих товаров и повысить доходность государственного бюджета от расширения легальной торговли. Действительно, структура таможенных сборов в 1851 г., в которой выделялись съестные припасы (45% от общего итога), сырые материалы и полуфабрикаты (7,5%) и промышленные изделия (27,1%), красноречиво свидетельствует о приоритетах правительственной политики127.
Тенденция обрела новое воплощение в таможенном уставе 1857 г., согласно которому был частично отменен запрет на импорт и существенно сокращены тарифы, хотя по международным стандартам они оставались еще высокими. Несмотря на некоторые отклонения в 1859 и 1861 гг., тенденция к либерализации внешней торговли сохранилась. В 1864 г. были отменены все экспортные ограничения. Таможенный тариф 1868 г., содержавший многочисленные смягчения запретов, стал апогеем либерального фритредерства в России. Тем не менее общий уровень таможенных пошлин, взимаемых с вывозимых из России товаров, снизился лишь относительно — с 15% до 12—13% от стоимости товара.
Обстоятельства, сопровождавшие пересмотр тарифа 1868 г., примечательны в смысле участия в его обсуждении представителей русского делового сообщества. Половина из 24 членов Тарифной комиссии являлись собственниками заводов и фабрик. Состав комиссии дал повод журналу «Отечественные записки» выступить с юмористическим комментарием, что из всех групп населения, привлеченных правительством к обсуждению тарифа, только одна была полностью обойдена вниманием, а именно русские потребители, которые по-прежнему должны покупать «дорогостоящие, но низкокачественные товары»128.
Таким образом, приоритетной целью тарифной политики правительства было повышение доходов казны, но ее осуществление затрагивало также интересы международного коммерческого сообщества. Московские торговцы выступали за повышение тарифов на текстиль, химикаты, изделия из железа и стали и за отмену пошлин на железо в болванках. Практически по всем пунктам они вступали в конфликт с периферийными предпринимательскими группами — греческими и армянскими торговцами из Таганрога и Ростова-на-Дону, евреями и греками из Одессы и немецкими по происхождению коммерсантами Риги и Петербурга, потерпев поражение, согласно А. Риберу, почти во всех вопросах129. Правительство поддержало исключительно периферийных торговцев. Симптоматичным исключением стал союз власти с предпринимателями Центральной России против польских промышленников. Тарифное законодательство 1880-х гг., которое распространялось не только на промышленные изделия, но и на такие сырьевые товары, как уголь, железо и хлопок, было нацелено на развитие промышленности в центральных регионах страны. Тем самым был затруднен рост промышленных районов на западной окраине империи, куда сырьевые материалы доставлялись из-за границы. Поскольку же импорт товаров по сухопутной границе обходился дороже, чем доставка грузов морским путем, польская индустрия была поставлена в менее выгодные условия130.
Частично следствием понижения таможенных пошлин в третьей четверти XIX в. стал резкий рост российского импорта. Это способствовало как выправлению неблагоприятного для России внешнеторгового баланса, сложившегося в 1870-е гг., так и реализации программы железнодорожного строительства, которая стимулировала ввоз в страну железнодорожного оборудования. Приближение войны с Турцией также усиливало стремление правительства повысить доходы казны. Важной мерой, призванной содействовать этому, стало принятое в 1876 г. решение взимать таможенные пошлины в золотых рублях, а не в бумажной валюте. Это повлекло за собой реальное повышение тарифов на 30—50%131. С этого времени Россия вступила на путь энергичного протекционизма. Податной винт сделал очередной оборот при пересмотре тарифов в 1878, в 1880-х и 1890 гг., а кульминацией этого курса стал таможенный тариф 1891 г., который утвердил тарифные нормы предыдущего десятилетия и ввел обширный перечень дополнительных таможенных сборов132. В 1877—1892 гг. уровень импортных пошлин по отношению к стоимости ввозимых в страну товаров возрос с 14,7% до 32,7%133. В начале XX в. он еще более вырос в связи с попытками России утвердиться на Дальнем Востоке. Тарифным уставом 1903 г. таможенные пошлины были увеличены до 10—50% ad valorem134.
По наблюдению А. Кагана, российские тарифы стимулировали рост отечественного промышленного производства, способствовали расширению занятости и подъему национального дохода. Кроме того, таможенные сборы стали значительным источником дохода для казны и в то же время не приводили с неизбежностью к снижению уровня потребления135. Доля прямых и косвенных таможенных сборов в середине XIX в. составляла 20% налоговых доходов казны, к концу 1860-х гг. она упала до 12—13%, а в конце XIX в. резко поднялась до 29%136.
Однако нас в первую очередь интересует не то, насколько успешно российская тарифная политика добивалась своих фискальных и протекционистских целей или способствовала достижению активного торгового баланса страны, сколько вопрос о том, какое влияние эта политика оказывала на международных торговцев и в какой степени они, в свою очередь, воздействовали на правительственный курс. Несмотря на высокие тарифы, общий внешнеторговый оборот России, принимая во внимание ежегодные колебания, вплоть до 1913 г. обнаруживал отчетливую повышательную тенденцию. Продолжал расти и общий масштаб операций занятых в этой сфере предпринимателей. Ниже будут рассмотрены проблема влияния таможенной политики на торговцев определенными видами товаров и вопрос об их воздействии на правительственную политику.
Следует также остановиться на вопросе о возможности наладить розничную торговлю за рубежом. В этом смысле высокие российские тарифы вызывали легко предсказуемую реакцию. В 1880 г. лондонский журнал «The Economist» высказывал мнение, что эти тарифы противоречат собственным экономическим интересам России, поскольку исключительные таможенные барьеры на пути ввоза сельскохозяйственной техники окажутся «вредными для здоровья русской агрикультуры»137. Реакция Запада включала и ответные дискриминационные меры, как это наблюдалось во время «таможенной войны» 1893—1894 гг. с Германией, чему предшествовала враждебная кампания в германской прессе, инспирированная аграрным и промышленным лобби. В 1887 г. «The Economist» отмечал, что «между двумя империями идет война в области международной коммерции и финансов. В ответ на последнее сообщение о том, что Россия намеревается осуществить общее повышение своих и без того запретительных тарифов, последовала угроза закрыть двери для импорта российского зерна в Германию»138. В 1880-е гг. в странах Западной Европы громко раздавались голоса о защите собственного сельского хозяйства перед лицом мирового аграрного кризиса и падения цен на зерно, и Германия была здесь в числе первых, за ней шли Франция и Италия.
Для оценки подобных акций важно отметить, что они являлись реакцией тех задетых кризисом социальных групп, которые не были непосредственно вовлечены в международную торговлю. Много теряли от сокращения внешней торговли, прежде всего, международные коммерсанты. Несомненно, можно привести случаи, когда отдельным торговцам удавалось добиться выгодных для себя условий, которые отвечали целям содействия промышленному развитию и в то же время не слишком затрудняли решение первоочередной задачи правительства повысить доход казны от внешнеторговых операций. Так, в 1864 г. Государственный совет удовлетворил просьбу иностранного торговца Г. Паллизена о снижении таможенной пошлины на рис, ввозимый через Петербургский порт, поскольку предприниматель намеревался построить в городе принесущую казне доход фабрику по очистке и переработке риса139.
С другой стороны, правительство отвергало притязания, исходившие от экспортеров и направленные на защиту их жизненно важных интересов. Например, экспортеры зерна неоднократно выражали недовольство тем, что из-за высоких тарифов сократился импорт каменного угля через порты на Черном море и потому возросли транспортные издержки на перевозку хлебных грузов140. Одесский совет торговли и мануфактур в августе 1884 г. объяснял быстрый рост судовых фрахтов на зерно предыдущим повышением пошлин на импорт каменного угля. С этой точки зрения, британцы переносили потери от импорта угля на экспорт российского зерна, увеличивая судовые фрахты на вывоз хлеба из таких черноморских портов, как Одесса. Заметим попутно, что Британия предпочитала импортировать пшеницу из таких стран, как Индия, также в обмен на крупные поставки британского каменного угля.
Тем не менее воздействие тарифной системы здесь не вполне ясно. В Донбассе после постройки Донецкой железной дороги наметилось перепроизводство угля, и спрос на иностранный уголь в Причерноморье ослаб. После очередного повышения в 1886 г. пошлин на импорт угля через черноморские порты в 1887 г. была ввезена всего четвертая часть угля от уровня прошлых лет, а в 1888—1889 гг. импорт лишь незначительно возрос141. Таможенный тариф 1891 г. привел к резкому сокращению импорта угля и кокса через Одессу, и лишь практика использования угля в качестве судового балласта сохранила для британцев остаток рынка. Британский консул в Одессе в 1896 г. сообщал, что остающиеся в силе высокие пошлины «лишают английский уголь перспективы восстановить свое доминирующие положение в борьбе с русскими конкурентами»142.
Горнопромышленники Юга России, пользовавшиеся поддержкой министра финансов Н. Х. Бунге, пытались получить дополнительную кредитную помощь в ходе борьбы за повышение тарифов в 1883—1884 гг., в которой им противостояли международные коммерсанты крупных портовых городов, но в действительности одно лишь новое увеличение таможенных пошлин в начале 1890-х гг. обеспечило им преобладающее положение на рынке143.
Падение мировых цен на уголь, сопровождавшееся снижением морских фрахтов, и высокие внутренние транспортные издержки в России позволили британским экспортерам каменного угля оставаться конкурентоспособными в Балтийском регионе вплоть до 1914 г. В начале 1900-х гг. британский экспорт угля в Россию по сравнению с 1870-ми гг. удвоился по стоимости и вырос в три раза в абсолютном размере. Ведущие британские фирмы по импорту угля, такие как James Nairn & Сo, Handelsmann, Lawrence & Сo, осуществляли крупные поставки угля в российские порты на Балтийском море144.
Некоторые импортные продукты, в частности это касается средств производства, без особых затруднений преодолевали российские таможенные барьеры. По мере роста российской индустрии, стимулируемого системой таможенно-тарифного протекционизма, расширился и рынок для продукции машиностроения. Германский экспорт в Россию, особенно значительный в этой отрасли, в 1913 г. вырос по сравнению с 1870 г. на 40%, причем ввоз машин увеличился более чем на 100%. С другой стороны, Великобритания с ее традиционной ориентацией на экспорт текстиля и таких полуфабрикатов и сырых материалов, как уголь, железо и сталь, вплоть до начала 1900-х гг. оставалась на прежних позициях. В структуре британского экспорта в Россию в 1913 г. промышленные изделия составляли менее 28% по сравнению с 50% у Германии, что означало диспропорционально депрессивное воздействие российских тарифов на объем российско-британской торговли145.
Либеральный экономист М. Н. Соболев, подчеркивавший неудовлетворительные в целом результаты протекционистской политики, признавал тем не менее, что хлопчатобумажная промышленность являла собой исключение из общего правила146. Те экспортеры, которые полагали невозможным добиться успеха в условиях ограничительной политики на импорт промышленных изделий, но желали тем не менее обосноваться на российском рынке, находили перспективной попытку «перепрыгнуть» тарифные барьеры, наладив производство в самой Российской империи. Такого рода попытки предпринимали фирмы, район деятельности которых был географически близок к России и которые в то же время имели для этого необходимые финансовые ресурсы. На рубеже 1870—1880-х гг. ряд германских предпринимателей стремились приобрести влияние на российском рынке, переведя часть производственных операций через российскую границу.
Развитие текстильной и машиностроительной индустрии в Польше, в частности в Лодзи и Згеже, в значительной мере стало результатом этой практики. В 1871 г. Лодзь еще представляла собой мелкий город, тогда как в 1894 г. здесь уже действовала 671 фабрика с 49 тыс. рабочих и общим годовым производством в объеме 8 млн. ф. ст.147 Германские промышленные фирмы, такие как берлинская компания Orenstein & Koppel, сначала прибегавшая к практике посылки в Россию экспортных коммивояжеров, которые выступали агентами фирмы или основывали собственное торговое дело, под влиянием высоких тарифов часто решались на создание производственных мощностей в самой стране. Английский экономический журнал «The Statist» в 1884 г. писал, что Лодзь стала «своего рода Манчестером, с сотнями фабрик, построенных немцами, с немецкими мастеровыми, немецкой технологией и немецким менеджментом, и продукция этих фабрик реализуется даже на московском рынке, причем по цене на 5 или 10% ниже, чем произведенная в самой Москве»148.
Самым известным британским примером крупного экспортера промышленных товаров, перешедшего к производству в России, является фирма по изготовлению хлопчатобумажных нитей из Глазго «Дж. и П. Коутс» (J. & P. Coats), которая в 1889 г. приняла решение для защиты своих позиций на российском рынке организовать в стране собственное промышленное предприятие149.
Иностранные экспортеры средств производства обычно полагали, что успех их поставок в Россию зависит в большей степени от состояния внутреннего рынка, чем от уровня импортных тарифов. Российская индустрия, даже огражденная таможенными барьерами, нуждалась во множестве промышленных изделий и пока не являлась серьезным конкурентом на внутреннем рынке. Цена ее продукции не слишком отличалась от данного показателя у компаний, экспортирующих, скажем, полуфабрикаты. Точность поставок и доступность кредита зачастую являлись решающими обстоятельствами, не зависящими к тому же от уровня таможенных барьеров.
Для фирм, ввозивших товары в Россию, изменения тарифов могли повлиять на ситуацию со сбытом на рынке тех продуктов, на поставках которых они специализировались. Импортеры пряжи при необходимости могли перейти на поставки хлопка-сырца или других товаров, но отличительной чертой ведущих международных торговцев являлось чуткое реагирование на запросы местного рынка. Несмотря на то что тарифные перемены побуждали торговцев к переключению на новые товары, опыт торговых фирм, который будет проанализирован подробнее в главах 5 и 7, со всей очевидностью свидетельствует, что именно состояние рынка, а не уровень таможенных пошлин было главным фактором их экономического успеха.
121 P.R.O. FO 65/8, Shairp to Grantham 26.08.1798; ВТ 6/23/32.
122 Ibid. FO 65/39, Shairp to Grenville, 12.01.1798; ВТ 6/230/56; Злотников М. Континентальная блокада и Россия. М., 1966. С. 49—64 (детали изменений тарифов в тот период).
123 Британская торговля с Россией временно затихла в результате действий непредсказуемого Павла I. Выведенный из себя британской оккупацией Мальты в 1800 г. и соглашением о нейтральном судоходстве, он наложил ограничения на коммерческие отношения с Великобританией. Они медленно восстановились после «дворцовой революции» 1801 г., в результате которой на престол взошел Александр I.
124 Kirchner W. Russian Tariffs and Foreign Industries: The German Entrepreneur’s Perspective // Journal of Economic History. Vol. XLI. No. 2. June 1981. P. 361-379.
125 P.R.O. SP 91/102/225.
126 Небольсин Г.П. Статистическое обозрение внешней торговли России. СПб., 1850 (цит. по: Florinsky М.Т. Op. cit. Vol. 2. P. 790); Kaplan H. Observations on the Value of Russia’s Overseas Commerce with Great Britain in the Second Half of the 18th Century // Slavic Review. Vol. 45. No. 1. Spring 1986.
127 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 74—82.
128 Там же. С. 325.
129 Rieber A.J. Merchants and Entrepreneurs in Imperial Russia. North Carolina, 1982. P. 196-197.
130 Зивекинг Г. Внешняя торговая политика. СПб., 1908. С. 118.
131 Там же. С. 117.
132 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 787—796.
133 Китанина Т.М. Указ. соч. С. 104.
134 Florinsky М.Т. Op. cit. Vol. 2. P. 1231.
135 Kahan A. Government Policies... P. 471.
136 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 842—843.
137 The Economist. 1st May 1880. P. 498.
138 Ibid. 15th October 1887. P. 1307.
139 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 202.
140 Литвинов-Фалинский В.П. Наше экономическое положение и задачи будущего. СПб., 1908. С. 81.
141 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 548-550.
142 Забаринский П. Хлебная торговля Одессы // Записки Императорского Общества сельского хозяйства Южной России. 1894. № 1. С. 14; 1898. № 10; The Economist. 12th September, 1896.
143 Rieber A.J. Op. cit. P. 235—236.
144 BBBG. London Credit Registers. Vol. 1. P. 197; Vol. 2. P. 79. Фирма Handelsmann, Lawrence & C°, официально основанная только в 1907 г., в последующие годы, используя кредитную поддержку со стороны петербургского банкирского дома «Г. Гинцбург и К°», стала ведущим импортером каменного угля в Российскую империю.
145 См.: Обзор внешней торговли России... за 1913 год. СПб., 1914.
146 Соболев М.Н. Указ. соч. С. 846.
147 Mackenzie Wallace D. (Ed.). The Times Book of Russia. London, 1916. P. 810.
148 Mai J. Pas Deutsche Kapital in Russland. 1850—1914. Berlin, 1970. S. 210—216; The Statist. 27th December 1884. P. 719. Спорным тем не менее является вопрос о типичности наиболее успешной немецкой текстильной фабрики Карла Шейблера в Лодзи. Она была основана не позже 1854 г. и к 1879 г. стала источником заработка для 5 тыс. рабочих, число которых к 1913 г. возросло до 7,5 тыс. См.: Возняк К. Иностранная конкуренция в собственной стране: Развитие текстильной индустрии в Лодзи, ее связи с Россией // «Большое будущее»: Немцы в экономической жизни России / Ред. коллегия: Д. Дальманн, Т. Игумнова, К. Хеллер, Ю. Петров, К. Решке. Берлин, 2000. С. 156—159.
149 Подробнее о деятельности этой фирмы в России см. ниже в главе 3.
<< Назад Вперёд>>
